"Красный Кристалл" - читать интересную книгу автора (Казанцева Марина Николаевна)

Глава 9

Заведение нисколько не напоминало придорожную харчевню, скорее это место можно было назвать рестораном, если бы не низкие сводчатые потолки, под которыми застревали кухонные запахи. Вообще, город, кажется, был богатым — все здания в центральной его части были каменными, с высокими фундаментами, явно прослеживалась планировка улиц, по которым оживлённо двигались экипажи, скакали верховые и даже имелись высокие тротуары, по которым шла публика. Зажиточность так и смотрела из каждого окна. Поражало разнообразие одежд и их богатство, особенно хороши были дамы: даже простолюдинки носили такие пышные кринолины, что встречные уступали им дорогу, а женщины дворянского сословия катили в открытых экипажах с прислугой и форейторами, покачивая стройными талиями, затянутыми в длинный корсаж, и сидя среди своих пышных юбок, как среди лепестков огромного цветка. Невольно Лёну вспомнилось приключение на планете Рай, где он впервые испытал близость с женщиной — со сказочной, экзотически-прекрасной девушкой-жуком, Газуеллой. Необычность этого весеннего приключения оставила в его памяти нестираемый след. Новое состояние, ещё непривычное ему — волнение при виде женской красоты, и сознание собственной взрослости. Кажется, он всеми порами души впитывал окружающий мир, и мир ему нравился.

Город назывался Дюренваль.

Еда была вкусной, а сервировка очень изящной, словно ели они не в городской харчевне, а где-нибудь в королевском дворце. Красные парчовые скатерти, высокие стулья с резными спинками, чисто одетая прислуга — совсем не те придорожные харчевни, в каких приходилось Лёну перехватывать кусок-другой в своих странствиях по Селембрис. Большая часть блюд была морского происхождения: это и крупные лангусты, которых Лён не то что никогда не пробовал, но и в жизни не видал, салат из кальмаров, жареная рыба и прочее.

— Да, здесь чувствуется светский стиль, — с довольным видом заявил Лавар, бросив тонкую ложечку, которой доставал белое мясо лангуста и отпивая белое вино из высокого фужера. — Мне нравится этот город.

Лён едва улыбнулся: его новый товарищ вёл себя, как богатый господин, а ведь даже денег у него не было. Наверно, обрядив дивоярца в новые одежды на его же средства, Ксиндара посчитал, что расплатился сполна.

Публика непрерывно заходила в ресторан и уходила. Некоторые были людьми простыми, такие же путешественники, некоторые пропылены с дороги, другие были солидными господами, третьи явно праздные молодые люди. Последние как раз не задерживались: устраивали шумное, но недолгое застолье, выпивали много вин, слабо закусывали и снимались с места всей стаей, улетая в другое заведение.

Последняя компания впорхнула совсем ненадолго, и мимо неспешно закусывающих путешественников проскользнули яркие птицы местной аристократии. Они шумно облепили стойку, нетерпеливо загалдели и потребовали выпивки. Потом с таким же шумом, хохотом и несвязными репликами они вылетели в двери.

— Торопятся на зрелище, — с легкой завистью заметил официант, обслуживающий стол Лёна и Лавара.

— А что за зрелище? — спросил Ксиндара, небрежно бросая на стол пару золотых.

Лён молча изумился: откуда у Лавара деньги? Ведь тот держал в руках не более двух монет, да и те отдал банщику!

— Да, сегодня с утра намечалась казнь, — с сожалением проговорил ресторанный служка, разглядывая две блестящих монеты, как не стоящую внимания мелочь.

— И кого казнят? — спросил Ксиндара, роняя из пальцев ещё две золотых монеты — это выглядело, словно фокус.

— Да ведьму, — охотно сообщил официант.

— У вас охотятся на ведьм? — не утерпел Лён.

— Конечно, — как нечто самом собой разумеющееся заметил парень. — Наверно, вы приезжие из дальних краёв — не знаете, что тут происходит.

— А что тут происходит? — тут же заинтересовался Лавар, из пальцев которого снова выскользнула золотая монетка.

— Точно приезжие, — вздохнул официант. — Неужели дорогой ничего не заметили?

— Ты кончай нам тут вопросы задавать! — рассердился богатый клиент. — Ну видели мы у вас деревья кривые, ну что-то странное с лесным зверьём, посевы что-то больно рано пожелтели.

— Вот то-то и оно! — с большими глазами ответил парень, присаживаясь рядом на стул и явно рассчитывая на долгий разговор. — Порча нашла на нашу землю! Стало портиться зерно, скот стал болеть, звери по лесам и полям какие-то странные. Местами вообще земля оголилась. Но хуже всего то, что с людьми стало что-то не то происходить.

— Вот как? — удивился Лён. — А мне показалось, что у вас всё хорошо в стране — вон какой город богатый!

— Вы видели, что мы подаём на стол? — с жалостью спросил официант, оглядывая обоих путешественников, как деревенщину из глухомани. — Ни дичи, ни домашней птицы нельзя готовить, только морские продукты. Хорошо ещё, есть привозные овощи и фрукты, и то из-за моря. Потому и дорого всё так.

— И вы считаете, что это всё наколдовали ведьмы? — насторожился Лён. Он впервые слышал на Селембрис, чтобы велась открытая борьба против людей, обладающих магией. Конечно, маги всякие бывают, и добрые. И вредные. Некоторые вообще считают, что им всё дозволено. Но так, чтобы навести порчу на всю округу!..

— Конечно! — с убеждённостью ответил официант. — Нет сомнений. У нас с колдунами строго — один разговор: костёр!

Ого! Вот это была новость! Ранее Лён полагал, что каста магов на Селембрис неприкосновенна — только маги могли бороться с магами, и их войны не касались населения, так как порабощение людей волшебниками было делом исключительным. Он сам видел, каким суровым был суд над болотной ведьмой в деревне Блошки.

Толпа шла в направлении главной площади, где обычно вершились казни. Ехали по мостовой коляски с богатыми дворянами, украшенные пышными гербами. Скакали изящные молодые люди, с оживлением перебрасываясь фразами — предвкушение зрелища так и витало в воздухе, как пьянящий аромат изысканного вина. Тонкие бледные лица, горящие глаза, окружённые тёмной косметической подводкой, пышные перья на шляпах, сверкающие золотом плащи — толпа была ярка, как тропическая птица. Перекликающиеся голоса, возбуждённый смех, томно-острые запахи духов и благовоний — казалось, весь город шёл на зрелище казни, как в театр. Двое приезжих затерялись в толпе.

Высокие дома окружали площадь плотным периметром тёмно-красных стен, поверх которых красовался частокол островерхих крыш, башен, флигелей, мезонинов. Из всех окон торчали головы, даже на крыше сидела публика. Особенно удобны были узкие балконы, опоясывающие дома на уровне третьих этажей — это была сплошная балюстрада, проходящая над улицами по аркам — здесь любили зрелища и подходили к ним со вкусом.

Громадный подиум с одной стороны площади закрывали богатые драпировки красно-серебряной парчи с чёрными полосами. На них стояли два кресла с королевскими гербами — тут, видимо, будет сидеть королевская семья. По бокам этого сооружения находились помосты под крышей со ступенчатыми местами — они были сплошь заняты зрителями в сияющей дорогими материями и драгоценностями одежде. Остальные три стороны заняли простолюдины, ремесленники, купеческое сословие и прочие горожане.

— Неужели тебе интересно? — чувствуя лёгкую тошноту, тихо спросил Лён у своего товарища.

— Не так, чтобы очень, — так же тихо ответил тот, не сводя глаз с дальнего угла, где толпилась стража с копьями. — Но мне интересно знать, что происходит. Никогда я не видел на Селембрис, чтобы вот так открыто казнили ведьм. Мне кажется, тут какое-то недоразумение. Ведь это дело Дивояра — наказывать своих провинившихся собратьев по ремеслу.

— Но Дивояра столько лет нет на Селембрис, — подметил Лён.

Лавар пожал плечами, потому что говорить стало невозможно — в дальнем конце возникло движение, и толпа стала напирать, продвигаясь к центру. Среди людских голов тут и там виднелись возвышающиеся всадники на лошадях — это состоятельные люди, которым хотелось всё видеть. Они не церемонились и перекрывали обзор многим прочим зрителям, отчего в толпе гуляло недовольное ворчание. Лён и Ксиндара точно так же были на виду у всех и вызывали своим привилегированным положением недовольство тех, кто пытался смотреть через головы толпы. Один такой господин в фартуке ремесленника оказался почти под брюхом у Сияра и в возбуждении начал тыкать коня в бок. Сияр пришёл в раздражение и повернул к мужчине тонкую изящную морду. Лунный конь вздёрнул губу и показал свои белые зубы, словно предупреждал: не трогай. Вообще, со времени прихода в город, Сияр выказывал признаки неудовольствия: дивоярские кони не любят толпы и уж конечно, не терпят агрессии.

Мужчина словно подавился языком, некоторое время он смотрел в глаза коню, потом предпочёл замолкнуть.

В дальнем углу словно происходил людской водоворот: одетые в красно-чёрное с серебром копейщики выстраивались в коридор, стенами которого служили три ряда стражников. Ещё дальше слышались неистовые крики, проклятия, которые постепенно подхватила вся площадь.

Видно было плохо, поэтому Лён решил подобраться поближе к месту действия. Он хотел видеть ведьму. Отчего-то ему казалось, что это трагическая ошибка, и женщина ни в чём не виновата. Но, как было сказано, Дивояр далеко, а реальность требовала немедленных решений.

Сияр слегка надавил грудью на толпу и легко раздвинул людей — его пропускали, расступаясь перед ним, только бросая на человека в богатой одежде неприязненные взгляды. Так они и плыли через плотное скопление людей, как по зыбким пескам — Лён видел, что прочие всадники тоже нисколько не церемонились с чернью и поступали так, как считали нужным. Лавар Ксиндара плыл на своём крапчатом в кильватере у Лёна, молча ударяя плёткой по особо наглым рукам.

В толпе раздались крики, и над площадью заиграла музыка. Лён поднял глаза и увидел, что между копейщиков пошла пышная процессия, перед которой все падали ни колени, дворянское крыло встало со своих мест, а всадники сняли шляпы и низко поклонились. Оба путешественника поступили так же.

Когда король со свитой взошёл на помост и уселся в кресло под балдахином, то действие продолжилось. Посреди площади уже стоял столб, обложенный вязанками хвороста, и солдаты уже держали наготове сосуды с маслом и горящие факелы — с правосудием тут не тянули. Все смотрели в направлении въезда — там было движение и слышались крики.

Высокая клетка, стоящая на телеге, вкатила на площадь. Кто был в клетке, видно не было, но толпа стала выкрикивать проклятия. Кажется, люди действительно верили, что одна ведьма могла напустить порчу на целый край! Идиоты, они могли бы догадаться, что маг, способный на такое, в состоянии упорхнуть из любой ловушки! Сильному магу вообще нет никаких преград.

Тележка медленно продвигалась среди толпы, её отделяли от беснующихся людей только два ряда стражников с алебардами, но те, кажется, не очень-то мешали людям тыкать палками меж прутьев, плевать и даже просовывать руки в клетку. Кто ни был там, несомненно, испытывал настоящие мучения.

Лён вдруг почувствовал, как конь под ним зашевелился — Сияр пытался высвободить крылья, ему было невыносимо находиться в распалённой толпе.

— Пожалуйста, Сияр, потерпи, — просил он лунного коня и уговорил его.

Лавар Ксиндара потеснил людей и протиснулся, чтобы стать рядом с Лёном — на них огрызались. Но тут внимание людей привлекли действия стражников — те открывали дверцу клетки. Толпа взревела.

Из нутра повозки вытащили вместе с комьями грязной соломы некое существо с накинутой на голову грязной рогожей, которая скрывала лицо. Женщина была одна — других ведьм не было.

— Неужели она одна навела порчу на всю землю?! — не выдержал Лён.

— Ну что вы, господин! — радушно ответил толстяк с распаренным лицом. — Их что ни месяц ловят!

Лён колебался: он не знал, что делать. Оставить всё, как есть? Он мог бы спасти эту несчастную, полумёртвую от побоев женщину. Но тут каждый месяц сжигают ведьм! И будут сжигать далее! Это чудовищная ошибка! О, если бы тут был Дивояр — в его присутствие никто не посмел бы творить самоуправство!

Он глянул на Лавара — какова его реакция? Ксиндара явно не испытывал удовольствия — он смотрел на стражников, которые тащили женщину к столбу, острым взглядом, желваки на его щеках так и ходили. Лён был благодарен своему спутнику, что тот не разделял настроения толпы — как-никак всё же мастер иллюзий, собрат по ремеслу!

Женщину приковали к столбу, задрав ей вверх руки и обмотав цепью вокруг тела. Только тогда стащили тряпку с её головы, и вся толпа в один голос взвыла. В этот момент выступило из-за облаков солнце и осветило эту страшную картину, словно одобряло изуверство.

Серебряное облако вспыхнуло вокруг головы несчастной. Она подняла лицо и посмотрела в небо — словно две искорки блеснули в её глазах. Лён обомлело привстал на стременах.

— Пипиха!!! — крикнул он. Вся кровь отлила от его лица, а разум едва не помутился.

Она не обернулась и даже не заметила. В мгновенном крике толпы, свисте, грохоте барабанов, реве труб хворост вспыхнул от факелов, и языки пламени заплясали вокруг столба. Истошный вопль донёсся из огненного цветка, в следующий миг в толпе что-то произошло — нечто такое, что вызвало взрыв воплей.

Из плотной людской массы взлетел в прыжке белый жеребец с всадником на спине. Люди на его пути рухнули на землю, закрыв головы руками — ещё мгновение, и его копыта начнут пробивать черепа! Но вместо этого случилось нечто иное: по бокам конского крупа выросли широкие белые крылья, и жеребец белой молнией полетел над головами. Длинным скачком невиданный жеребец покрыл всё расстояние до столба и копытами разметал в стороны горящий хворост. Пылающие дрова полетели в толпу, в лица стражников, а синий всадник перегнулся с седла и протянул руку к ведьме. В следующий миг видение исчезло — исчез белый крылатый конь, исчез всадник на его спине, исчезла ведьма — остался только столб с цепями, да разгорающийся впустую костёр.

Всадник на крапчатой кобыле, что было сил, гнал по улице, уходя от погони — за ним гнались стражники, а за теми бежала толпа.

— Они были вместе! — кричали люди. — Мы видели: они что-то замышляли!

— Обманщики!! — вопил парень в белом переднике, бегущий впереди всех. — Ворюги! Они мне подсунули фальшивые монеты!

Он обернулся, показывая толпе простые берёзовые листья в ладони, но его сбили с ног и уронили. Толпа жаждала мести, но всадник на крапчатой кобыле воспользовался тем, что стражники были пешими, и вмиг удрал от них. Он пронёсся по главной улице, довольно пустой по причине зрелища на главной площади, проскакал воротами, сопровождаемый недоумёнными взглядами скучающей стражи, и унёсся далеко в поле. Только потеряв из виду городские стены, он обернулся и слегка придержал лошадь. Убедившись, что погони нет, он остановился, тяжело дыша и оглядываясь по сторонам.

— Ну, дивоярец! — приговаривал он. — Ну разве так делают нормальные волшебники?!

Он посмотрел на небо, словно надеялся там что-то увидать, потом направился в лес. Найдя реку, он спешился и напоил кобылу. Потом уселся на бережке, грызя сорванную травинку и отмахиваясь от мошкары. Обратив внимание на растущее около воды растение, он сорвал его, растёр в ладонях и потёр по шее и щекам, после чего мошкара оставила его. Лавар Ксиндара остался сидеть, терпеливо чего-то ожидая и время от времени поглядывая на небо.

Так, спустя несколько часов, он услышал лёгкий шум и обнаружил, что сверху спускается крылатый жеребец.

— Ну ты и подставил меня! — зло сказал Ксиндара.

— Прости, — покаялся Лён. — Я не сообразил.

— Чего там не сообразить — они за мной гнались до самых ворот! Они же видели, что я с тобой! Гореть бы мне на том костре, если бы они были верхом!

— Прости, пожалуйста, — ещё раз извинился Лён.

— Да ладно. — притушил своё раздражение Ксиндара. — Чего там с той девицей? Она твоя знакомая?

— Да как сказать… — потёр ладонью лоб Лён. — Я сам ничего не понимаю. Неужели она вышла… Нет, ничего не понимаю!

— Ты её как-то назвал странно, — допытывался Лавар.

— Это не имя. Это просто прозвище — Пипиха. Её подобрали на дороге одни мои друзья — девушка попала в неприятную историю. Кажется, это вообще её свойство — попадать во всякие переделки.

— И где она?

— Я оставил её в одном месте. Она потеряла сознание от ожогов. Её пытали. За что?! Неужели они думали, что девушка-эльф навела эту порчу?!!

— Эльф?!! — изумился Ксиндара. — Она — эльф?! Откуда ты знаешь? На Селембрис эльфов нет! Они ушли много-много веков назад! О них остались только легенды!

Лён понял, что проговорился — он сам-то мало что знал об эльфах, хотя временами встречал напоминания о них.

— Она не может быть эльфом, — покачал головой Ксиндара. — Эльфы могущественные волшебники, они способны создавать миры. Если бы она была эльфийкой, то не позволила бы над собой такое сотворить. Ей ничего не стоит просто испариться с места, если даже ты, волшебник средней руки, это умеешь.

Эти слова поколебали уверенность Лёна — в самом деле, почему он решил, что Пипиха — эльфийка? Только со слов Василька, которого встретил у мутузников? Хотя, нет — великан Наганатчима подтвердил его, безмолвно разговаривая с ним!

Пипиху он оставил в брошенной лесной избушке, которую увидел, проплывая на Сияре над лесом. Тогда, на площади, он словно бы ума лишился, увидев Пипиху прикованной к столбу. Воспоминание о прошлом, о странном душевном родстве, о трепетном чувстве, которое вызвала в нём сереброволосая девушка-эльфийка, её печальный поцелуй — всё это вызвало в нём мгновенную реакцию, и его действие было бессознательным.

Девушка лежала на плоском травяном тюфяке в той же позе, как он её оставил — бледная, неподвижная, и лишь полупрозрачный ореол серебряных волос лёгким облаком парил вокруг её осунувшегося лица. Сейчас, среди царящей в избушке полутьмы, они выглядели просто светло-пепельными, отчего Пипиха казалась рано постаревшей — ей можно было дать и шестнадцать, и шестьдесят лет.

Такая странная особенность лица эльфийки поразила Ксиндару. С минуту он разглядывал её и исхудавшее её тело, носящее следы побоев и истязаний.

— Дивоярец, ты умеешь лечить раны? — спросил он у товарища, осторожно приподнимая лохмотья на руке девушки — там были следы ожогов и обширные гематомы.

— Нет, не освоил, — признался Лён, который и сам раздумывал, как бы помочь Пипихе.

— Я видел тот кой-какие травки, — сказал попутчик. — Надо бы мне вновь пополнять свой запас целительных составов. Я неплохо этим зарабатывал.

Он вышел, оставив дверь открытой, чтобы Лён мог слышать, что творится снаружи.

Лён присел на край тюфяка возле бесчувственного тела Пипихи. Его снедало желание узнать, что произошло после расставания у Наганатчимы — неужели она всё же не коснулась кристалла, а снова пустилась в свои необъяснимые странствия по Селембрис, продолжая собирать на свою голову несчастья? С другой стороны, ему было остро жаль Пипиху — как угораздило её забрести в этот край, где взяли в обычай обвинять женщин в колдовстве. Пипиха не была колдуньей, в крайнем случае её можно назвать мастером иллюзий, как Лавара. И уж, конечно, она не наводила порчу — здесь было что-то другое.

Девушка зашевелилась и застонала — кажется, она приходила в чувство. Тонкая рука, вся в грязных разводах, покрытая ссадинами и следами ожогов, потянулась к лицу, и тонкие дрожащие пальцы коснулись щеки. Лён молчал, не желая пугать девушку — наверняка она ещё не понимает, где находится.

— Изз ми, малайме, — прошептали разбитые бледные губы, и яркие колдовские глаза раскрылись в темноте избушки.

С минуту она бессмысленно смотрела в потолок, потом увидела его. Лён жадно смотрел ей в самые зрачки, ожидая увидеть в них узнавание, горя желанием много спросить и многое узнать. И понял, что она его узнала, но не удивилась.

— Холодное сердце, — чуть слышно обронили её губы.

— Что? — не понял он.

Она покачала головой, словно извинялась за случайно сказанное слово. Пипиха с трудом села на жёстком тюфячке, огляделась, обхватила себя тонкими руками и задрожала.

— Не бойся, Пипиха, ты в безопасности, — сказал ей утешающе Лён. — Я не позволю им ещё раз тебя тронуть.

Она слабо улыбнулась и снова покачала головой, словно в чём-то с ним не соглашалась

— Ты ушла от Наганатчимы? — спросил он, не в силах более терпеть неизвестность и страстно желая, чтобы между ними восстановилась прежняя доверительность и теплота.

Она не успела ничего ответить, как в избушку вернулся Ксиндара с ворохом трав, листьев, веточек и корешков.

— Не то, конечно, — озабоченно сказал он. — Но всё же раны можно будет промыть и хоть частью снять боль от ожогов.

Он поднял глаза и увидел, что больная уже сидит. Девушка протянула руку и взяла из рук Ксиндары собранные им растения. Она рассмотрела их и выбрала некоторые. Растерев в пальцах листья мяты, подорожника и берёзы, она дунула на них и стала обносить себя по рукам, шее и плечам, едва касаясь кожи. Душевная сила девушки-эльфа была очевидна: она не морщилась и не стонала от глубоких ран, которые обнаружились под её лохмотьями — ноги Пипихи носили следы пыток.

— Почему ты им позволила, Пипиха? — с болью спросил Лён, в ужасе увидев глубокие раны на щиколотках — от оков, и следы прижиганий на голенях. — Почему не обернулась птицей и не улетела? Почему не послала на них забвение?

— Они не виноваты, — пробормотала девушка. — Они не понимают.

— Это не причина, чтобы терпеть такое, — мягко заметил Лавар. — Мой друг верно говорит: если вы обладаете магией, то следовало воспользоваться ею.

Она оторвалась от своего занятия и посмотрела на Лавара, чуть улыбнувшись.

— А если бы мы не успели? — с укоризной спросил Лён.

— Я бы умерла, — равнодушно ответила девушка.

— Опять?! — едва сдержался он. — Что у тебя за манера такая — вечно искать себе проблем? Мало мутузники тебя подобрали у дороги, когда ты умирала, теперь ты решила принять мученичество на костре?!

Она вздрогнула и посмотрела на Лёна долгим взглядом — так, что он пожалел о вырвавшихся словах. Эльфийка много настрадалась, причём, непонятно почему. Теперь же он напомнил ей то, что больно ранило девушку.

— Что за мутузники? — спросил Ксиндара.

— Долгая история, — вздохнул Лён. — Потом как-нибудь расскажу. А пока принеси воды, мой друг.

Когда Лавар принёс во фляжке воды от ручья, протекающего неподалёку от заброшенной хижины, чей звонкий говорок всё время был слышен через распахнутую дверь, Лён прикоснулся пальцами к сосуду и произнёс про себя нужное слово. Требовалось крепкое красное вино, чтобы поддержать силы девушки.

— Глотни, пожалуйста, — ласково попросил он, жалея о недавней вспышке. — Здесь вино.

— Ты превращаешь воду в вино?! — изумился Ксиндара. — А раньше что не говорил? Да что же я — ведь ты способен и не на такие штуки. Девушка, вы в безопасности, пока путешествуете с нашим дивоярцем.

Пипиха взяла фляжку и отпила глоток.

— Да, это ты умеешь, — сказала она Лёну.

— Конечно, разве ты забыла?

— Нет, не забыла, — ответила она, глотнув ещё раз и возвращая фляжку её хозяину.

Лавар Ксиндара блестящими глазами смотрел на эльфийку, не решаясь спросить, в самом ли деле она принадлежит к этому исчезнувшему племени.

Таинственная история Пипихи очень занимала Лёна — теперь-то он постарается узнать, что именно скрывает девушка-эльф. Определённо, их пути сходятся не в первый раз, и это не случайно — словно в этом была рука судьбы. Как много раз он вспоминал те дни, что был рядом с ней, но так и не спросил ничего! Может быть, принцесса-эльф нарочно навела на него забвение? Теперь же его сердце учащённо колотилось — в образе принцессы-эльфа к нему пришла тайна, в которую он хотел проникнуть.

— Отдохни пока, — сказал он девушке и вышел, оставив с ней Лавара.

— Гранитэль, что ты скажешь об этом? — спросил он Перстень. — Пипиха не осталась в кристалле? Или эльфы способны преодолевать его узы?

— Ничего не знаю об этом, — удивлённо ответила принцесса. — Я полагала, что Пипиха собиралась упокоиться на вершине Наганатчимы, чтобы не попасть в алчные людские руки. Ты не мог бы как-нибудь позволить мне с ней поговорить, но так, чтобы Лавар не видел этого? Не стоит ему знать о Перстне Исполнения Желаний.

— Сделай ей одежду, — попросил Лён.

— Думаешь, она останется с тобой? — лукаво усмехнулась принцесса, но на траве тут же появилось из ниоткуда прекрасное платье, достойное сказочной принцессы, и обувь, достойная её же.

Когда Лён вошёл в избушку, то обнаружил, что раны на теле Пипихи заживали с поразительной быстротой, и в этом, как справедливо полагал он, повинны не столько листья, хоть бы и с эльфийским наговором, а молчаливая помощь Перстня. Пипиха уже чувствовала себя почти хорошо, хотя и была ещё довольно бледна. Увидев платье, она слегка пришла в замешательство.

— Хорошее платье, — сказала девушка. — Спасибо. Я не знала, что ты умеешь делать одежду. Раньше у тебя плохо получалось.

— Кое-чему научился, — соврал он, не моргнув глазом.

Мужчины вышли, оставив девушку одну, чтобы она могла сбросить грязные лохмотья и переодеться.

— Давно ты с ней знаком? — спросил Ксиндара. — Эльфы живут в Дивояре?

— Я не был в Дивояре, — напомнил Лён. — Знакомы мы по совсем недавнему приключению — потом расскажу. Её надо накормить и поискать более приличное убежище.

— Так поставь палатку, — предложил Ксиндара. — Чего же сразу не поставил, а затащил её в этот курятник?

Лён спохватился, что его попутчик не знает, что палатку и одежду сделал вовсе не он — надо помнить, где врёшь!

Пипиха вышла из домушки, одетая в новое платье, отчего под солнечным светом особенно стала заметна грязь на её лице и сильная бледность. Только глаза её не щурились в ярких лучах, как это произошло бы с обыкновенным человеком — она смотрела широко открытыми глазами, отчего яркая изумрудная зелень их засияла, как драгоценный камень. Чем больше смотришь на эльфийку, тем более необыкновенной она кажется.

— Я пойду к ручью, — сказала она. — Хочу умыться и привести себя в порядок.

— Тебе нужно причесаться? — едва очнувшись от наваждения, спросил Лён. Он достал из сумки костяной гребешок.

Девушка внимательно глянула на вещь и отодвинула её от себя со словами:

— Этим не причёсываются — оно совсем для другого нужно.

С этими словами она ушла в тень деревьев, а Лён остался стоять в изумлении. Не скажет ли она ему назначение эльфийских вещиц? Она же явно узнала эту штуку!

— Да, уж ты, пожалуйста, спрячь эту штучку, — пробормотал Ксиндара, отводя глаза.

— А что такое? — удивился Лён.

— А то, что я уже пытался тронуть твои вещи, — признался товарищ. — Ещё в тот день, когда мы встретились — тогда я понял, что твои вещи опасны для здоровья.

— Но я же наложил на сумку заклятие! Ты не мог её коснуться и не оставить след!

— Ну, значит, мог, — пожал плечами спутник.

До вечера ещё было далеко, и день был в самом разгаре, но трое путников не собирались никуда идти — они расположились в лесу со всем удобством, которое давал им Перстень. На этот раз Гранитэль не стала сооружать палатку, а поставила навес, под которым на траву лёг ковёр, а на нём образовался низкий столик и три больших подушки, на которых можно было сидеть, или лежать, опершись спиной на плотный валик. Похоже, на этот раз Гранитэль стремилась угодить не Лавару, а Пипихе. Все трое приняли участие в обильном застолье. Лавар по-прежнему думал, что это сделал дивоярец, а Лён по-прежнему позволял ему так думать.

Мягкий свет, отражённый от лесной зелени, падал на лицо Пипихи, скрытое в тени полога, отчего её тонкая кожа как будто светилась внутренним светом. Теперь никто не дал бы ей шестьдесят лет — когда она отмылась от грязи и привела себя в порядок, то обрела прежнюю привлекательность, какой помнил её Лён. Серебряные волосы эльфийки, которые в тени казались пепельными, светились чистым металлическим оттенком. Лён с удивлением понял, что впервые видит Пипиху такой — в те дни, когда он скитался с мутузниками по городам, стояла поздняя осень, и небо было сплошь в тяжёлых серых тучах. Вот отчего он не видел подлинной красоты эльфийки — она казалась ему бледным цветком, выросшим в тени.

— Расскажи же, что было у тебя за приключение? — просил Ксиндара.

— В другой раз, — отмахнулся Лён.

— Нет, расскажи, — попросила и Пипиха, словно хотела вспомнить то, что было в прошлом.

Кажется, было это совсем недавно, но как же много прошло с тех пор событий! С удивлением он понял, что теперь всё видится несколько иначе. Теперь эти события были для него исполнены иного смысла — как нечто очень дорогое сердцу. Ещё не потерял он в те дни Долбера, ещё не встретил и тут же не утратил Рипа. Удивительные люди были вокруг него, которые прошли мимо, как светлый сон, как навсегда утраченные мгновения, как утекающие капли жизни. Даже мутузники теперь ему казались близкими людьми.

Он рассказал о том, как шёл со своим другом путями Жребия. Как мотало их из истории в историю, как нашёл он кочующую группу воров-артистов, в которой встретились они с Пипихой. Как атаман пытался овладеть сокровищем, лежащим на горе Наганатчима — таинственным, волшебным камнем, кристаллом, который поглощает душу и становится Камнем Исполнения Желаний. Как оставил он на той горе Пипиху, о чем ещё долго сожалел, хотя что он мог тогда поделать — не знал он её путей, и с собой не мог забрать, потому что его жизнью и судьбой тогда распоряжался Жребий. Он шёл история за историей рука об руку со своим врагом — Лембистором. Он должен был спасти друга. Спасая одного друга, он потерял другого друга — Долбер навсегда остался в сказке. Тот оказался настоящим, подлинным царевичем, сыном царя — Ерусланом Лазаревичем. Он шёл к этой своей истории всю свою недолгую жизнь. Он остался там, в зоне наваждения, навеки Еруслан.

Лён всех терял в своей жизни — всех, кто был ему дорог: родителей, товарищей и даже людей, случайно полюбившихся ему. Теперь он рад, что хоть Пипиха снова встретилась ему. Он так счастлив, что она не коснулась зелёного кристалла, который неведомыми судьбами занесло на вершину трёх окаменевших древних великанов. Хотелось думать только о хорошем — не потому ли, что его околдовывали зелёные глаза Пипихи? — и он не вспоминал о тех страданиях, что выпали на долю этого странного существа, которое проходит тенью по древней земле Селембрис, избегая что-либо сообщать о себе. Он рассказывал о своём долге и своей мечте, погнавшей его в долгий путь и приведшим к трагическим потерям — о желании освободить своего друга Пафа из плена Красного Кристалла.

Она слушала, чуть улыбаясь. В глазах эльфийки было чуть заметно странное и загадочное выражение — она как будто печалилась и смеялась одновременно.

Лавар полулежал на подушке, с гроздью винограда в руке, забывая есть, и слушал, как очарованный.

Это был чудесный вечер — судьба начинает возвращать Лёну его друзей. Теперь он верил, что его нынешний поход непременно закончится удачей — он найдёт Пафа и освободит его от чар. Гранитэль ему обещала, а Перстень не ошибается.

Под конец, когда он замолк, мечтательно глядя на малиновую полосу заката, Пипиха наклонилась к нему и нежно положила пальцы на его руку, накрыв и Перстень.

— Всё будет так, как предрешено, — сказала она так тихо, что он едва расслышал.