ГЛАВА II Мои любимые родители

Когда окончилась война, мы поселились в подвале небольшого деревянного дома. У нас была малюсенькая комната с кроватью, столиком и стулом. В подвал часто подбиралась вода, и крысы буквально карабкались по стенам, пытаясь выбраться из водяного плена. По утрам отец сажал меня на плечи и нес в детский сад в малышевую группу.

Не могу не вспомнить один приятный эпизод из этого раннего периода моей жизни. Был Новый год, в саду украсили большую елку и устроили утренний праздник. Выступали дети — кто пел, кто читал стихи, а меня поставили на стул и попросили спеть песенку. Я запела:

И т. д.

Затем дети стали водить хоровод вокруг елки, а родители, сидевшие недалеко у стены, с любовью наблюдали за своими чадами.

Вскоре в зал вошел Дед Мороз и начал раздавать всем детям долгожданные подарки. Дошла очередь и до меня. Взяв в руки подарок, я поблагодарила Деда Мороза, посмотрела ему в глаза и тут меня что-то насторожило. В глазах Деда Мороза было что-то знакомое, доброе и совсем не холодное — морозное.

А после праздника ко мне подбежал один мальчишка, который был старше меня на группу, и громко во всеуслышание сообщил мне: «А Дед Мороз-то был твой папка! Не веришь? Вон его усы и борода!»

Позже я спросила у папы, правда ли это. Вначале он отрицал, а потом сознался. Но меня этот факт нисколько не огорчил, скорее наоборот. Я впервые ощутила чувство гордости за моего отца — Мой Папа! Мне иногда и сейчас кажется, что мы не только внешне с ним похожи. Запоет мой папуля какую-нибудь мелодию, а я ловлю себя на мысли, что в этот самый момент, когда он поет, я тоже пою ту же самую мелодию и в той же тональности, только пою про себя, внутри. Так у нас случалось не раз.

Шел 1957 год. Если вы помните, летом в Москве проходил 7-й Всемирный фестиваль молодежи и студентов. Для меня то лето запомнилось хорошими событиями: окончился учебный год, наступили летние каникулы, шел фестиваль, помню, мы с братом бегали, попрошайничая у иностранных гостей значки и разные сувениры, ну и наконец-то — главное. Мой отец, молодой, красивый и прекрасный музыкант-барабанщик, работал в ту пору в коллективе очень известных тогда артистов жанра сатиры и юмора Александра Шурова и Николая Рыкунина. Это был большой коллектив артистов эстрады, включая эстрадный оркестр. Программа коллектива состояла из лучших номеров и отличалась высоким художественным уровнем, в соответствии со стандартами того времени в ней были веселый юмор и острая сатира, песни и танцы.

После репетиционного периода новой программы был составлен гастрольный маршрут, в который входили такие города, как Одесса, Киев, Львов, Рига. Программа пользовалась огромным успехом у зрителей, и залы были заполнены до отказа. Публике особенно нравились Н. Рыкунин и А. Шуров, которым в конце спектакля зал рукоплескал, выкрикивая: «Браво, Рыкунин! Браво, Шуров!»

Я забыла сказать о том, что в поездке принимали участие и мы с братом Леней. Мы не пропускали ни одного спектакля и запомнили до мельчайших подробностей исполнение всех номеров и даже мизансцены, только уже за кулисами театра. Однажды мы пригласили к себе в номер Н. Рыкунина и показали ему этот спектакль в нашей, детской, интерпретации. Мне показалось, что он пришел в восторг от того, как мы все исполнили.

Рыкунин был человеком высокого роста, очень разносторонним, отличался артистизмом, обаянием и имел умную светлую голову. А. Шуров, напротив, был маленького роста, толстый, играл на фортепиано куплеты, но часто на сцене забывал свои репризы, и всякий раз, когда это случалось, Рыкунин выручал его, повторяя известную хохму. А выглядело это приблизительно так: Рыкунин громко, многозначительно произносил длинное «А-а-а-а…» и в это же время рукой касался собственной головы, а потом той же рукой показывал Шурову на свой зад. В зале никто ничего не понимал, но, увидев, как музыканты и другие артисты, находящиеся на сцене, хохочут, зал тоже начинал смеяться.

Как на сцене, так и в жизни Рыкунин и Шуров были очень милыми людьми, и общение с ними доставляло истинное наслаждение. Я с удовольствием вспоминаю ту поездку и тот великолепный коллектив.

Моя мама по жизни — очень веселый человек и, живя с мужем-музыкантом, любила среду музыкантов, не раз сама подшучивала над кем-либо, но, разумеется, по-доброму. В оркестре был еврейский парень, скрипач. Звали его Гера. Очень трогательный, сентиментальный молодой человек, который нередко советовался с моей мамой по разным житейским вопросам, а та частенько напевала ему смешную песенку, которая вызывала у нас, у маленьких, такой смех, что начинал болеть живот, но Гера не обижался:

— Гере мид а ципеле, сыграй мене на скрипеле.

— Какой я музыкант? Хорош у вас талант.

Жизнь музыкантов без хохм — это не жизнь! Они, как правило, всегда находят определенный предмет или человека, над которым подсмеиваются, и таким образом тихо развлекаются. Если человек, над которым смеются, вовремя не среагировал, то он становится постоянным предметом всяких шуток. А если среагировал на шутку, значит, с ним все в порядке, и все все забыли.

Расскажу одну хохму из жизни коллектива Шурова и Рыкунина. Правда, это было без нас. Коллектив приехал на гастроли в Сочи. В городе — летний наплыв отдыхающих, гостиницы все забиты, и музыкантов расселили по частным квартирам. Вечером все обмениваются впечатлениями о том, кто, где и как живет. Отец мой поселился вместе с музыкантом, которого звали Солли, он играл на виолончели и был невероятно остроумен. В общем, они с моим отцом спелись. Придя как-то вечером на концерт, они, т. е. Солли и мой отец, начали расхваливать свою хозяйку, у которой жили, и сказали, что она якобы работает в какой-то большой пекарне и каждый день приносит домой десятки пирожных, а какао — ведрами! Все, конечно, не поверили, но один музыкант решил проверить.

На следующий день у них в квартире раздался стук в дверь, и когда они ее открыли, то увидели стоявшего на пороге того самого музыканта, который пришел их проверить.

— А где пирожные? — спросил он.

Отец мой растерялся, а Солли сказал сонным голосом:

— Посмотри-ка на столе, может, что-то осталось со вчерашнего дня.

На столе в тарелке случайно «осталось» одно пирожное. Музыкант набросился и мигом его съел. Но не успокоился и продолжал:

— А где же ведрами какао?

— Посмотри внизу, там, в ведре, — ответил Солли.

Когда тот заглянул в ведро, стоявшее у кровати для ночных нужд, он тут же с криком выбежал на улицу. Потом он уже никогда не поддавался на разные розыгрыши, а в оркестре долго еще смеялись над этой злой, но поучительной для жадных людей шуткой.

После гастрольной поездки с родителями лето еще было в полном разгаре, и мама вывезла меня и брата на Украину в маленький, очень красивый городок Полтава.

Чудная река Ворскла, белые хатки, а улица, на которой мы жили, называлась именем известного еврейского писателя Шолома Алейхема. Там жили одни евреи — смешные, трогательные и очень добрые люди, как и персонажи из книг этого писателя. Занимались кто чем. Кто воровал, кто тратил, а кто торговал, все знали друг о друге все, что нужно было знать и что не нужно. Разговаривали они между собой очень громко, так, что вся улица слышала и люди порой выходили из своих домов, чтобы поддержать разговор соседей. По вечерам садились у дороги грызть семечки, перемывая друг другу кости, иначе и нельзя было.

Нас, москвичей, встретили как иностранных гостей и приняли сразу. Меня — как куклу-красавицу, брата — как лучшего игрока в футбол, а маму — как жену артиста. В общем, при таком раскладе вещей я чувствовала себя вполне хорошо. Тем более что все мальчишки были у моих ног, а подружки просто боготворили меня. Коли мы были артистами, значит, и роль свою надо было играть до конца. Вот тогда-то мы и вспомнили о своей концертной программе, выученной у Шурова и Рыкунина, и решили показать ее публике. Концерты должны были проходить, как это и полагается, не бесплатно, и все взрослые охотно платили нам в кассу. Мы взяли в концерт еще несколько свежих номеров — певца и певицу, а остальное все выполнялось мной и моим братом Леней, в том числе и акробатический номер, который мы тоже включили в нашу программу. Однажды во время показа этого номера Леня поднял меня высоко, и тут случилось что-то ужасное: публика начала громко хохотать. Тогда я поспешила разрядить обстановку, заявив спокойным тоном: «Артистам все можно».

Не могу не сказать еще об одном приятном для меня эпизоде из этого периода моей жизни. Мне было тогда не более девяти лет, я уже училась в школе и вспоминаю то время с большим удовольствием. Не знаю, как это произошло, но помню, что моя мама вместе с тетей стали регулярно возить меня на Кузнецкий мост во Всесоюзный Дом моделей, где меня определили в манекенщицы. Там было очень интересно: залы со швейными станками, красивые материалы, мне постоянно что-то примеряли, а главное — это отношение ко мне. Долго со мной ездили на примерки, а потом учили, как ходить перед публикой. Меня причесывали, одевали, и я выходила в зал, где сидели дяди и тети, которые мне аплодировали после показа одежды.

Это была приятная страница из моего далекого детства. Я участвовала в международном показе мод, где представляла одежду Чехословакии. А однажды фото, запечатлевшие те международные показы, были вывешены в витрине ТАСС, и я впервые увидела себя на том показе мод.