"Повседневная жизнь колдунов и знахарей в России XVIII-XIX веков" - читать интересную книгу автора (Будур Наталия Валентиновна)

Знахарь и земский врач

Обращение к знахарю, а не к земскому врачу, с точки зрения простолюдина, было во многих случаях совершенно логично и последовательно. Раз известное заболевание произошло не по той или иной физической причине, а случилось от вмешательства нечистой силы, порчи, «напуска по сердцам», «глаза», слова, то и средства лечения должны соответствовать причинам заболевания и должны быть им равносильны: эта вера народа в существование каких-то таинственных сил, прекращающих болезни, есть лишь следствие его веры в такие же силы, от которых происходят болезни.

Кроме того, даже если во время лечения знахари и не могли помочь больному, то они разными «механическими» действиями, употребляемыми при заговорах — поглаживаниями, постукиваниями и нашептываниями, значительно успокаивали нервы больного. Известная обстановка и таинственность, запах каких-то трав, окуривание — все это, так или иначе, действовало на психику крестьянина, верующего и в силу черта, и в могущество ведуна. Больные верили в знахаря — и в этом был залог успеха его дела. Даже если улучшение наступало не из-за лечения, а по естественным причинам, крестьяне все равно свято верили, что на ноги их поставили чары местного лекаря. Как одно и то же лекарство, но прописанное различными докторами, способно оказать большую пользу в том случае, когда оно назначено доктором, внушающим к себе больше доверия, так и простая вода способна творить чудеса, если больной верит в силу лекаря.

Успех знахарей и бабок исследователи народной медицины объясняют и тем, что крестьяне очень любили поговорить про свою болезнь, «отвести душу». Между тем земские врачи, которым на своих громадных «участках», как правило, не хватало времени на больных, просто обрывали пришедших на прием на полуслове, не дав высказаться. По многочисленным этнографическим зарисовкам, уходя от врача с лекарством, но в скверном настроении духа, крестьяне ворчали: «Вот, путем и не расспросил меня, а лекарство дал. Надо думать, чтобы побыстрее отвязался». Часто, если лекарство было без цвета, вкуса и запаха, крестьяне и вовсе решали, что вместо медицинского препарата им дали простой воды.

Совсем иначе вели себя знахари. Они принимали больного, начинали говорить с ним «за жизнь», расхваливали свои травы и настойки, уверяли в чудодейственной силе припарок и порошков. Крестьянин уже с самого начала верил знахарю — тем более что вера в местного лекаря была у русского человека «в крови».

Не пропала она, надо сказать, и сегодня. Автор этой книги в детстве на даче вместе с бабушкой ходила в соседнюю деревню за молоком и с замиранием сердца слушала рассказы молочницы о местной ведьме и «заломах», ею устраиваемых. Предрассудки, связанные прежде всего с людским невежеством, удивительно живучи.

От знахаря крестьянин уходил с легкой душой, да и лекарство нес «правильное» — с горьким вкусом, резким запахом и темного цвета. Чем больше выпьешь такого лекарства — тем лучше. А доктор-то ведь прописывает пить свою «воду» по ложке.

Крестьяне верили, что есть чудодейственный эликсир, который непременно поможет, и поможет быстро, надо только уметь его найти. Врачи, столкнувшись с серьезной болезнью, как правило, настаивали на ее длительном лечении. Крестьянин же хотел вылечиться как можно быстрее и не терять времени, которое было ему просто необходимо для работы по хозяйству и в поле.

В книге Г. Попова приводится типичный случай, о котором ему сообщила его корреспондент госпожа С-ва. Речь в ее рассказе шла о лечении больной, получившей тяжелые ожоги, за которой ухаживали врач и госпожа С., делавшая больной перевязки. Больная стала уже поправляться, успех лечения признавался и самой больной, и ее родными, но все они были недовольны сроками лечения и стали поговаривать, что если все тем же пользовать больную, так она, пожалуй, и через месяц не выздоровеет.

«— Есть другие средствия, что скорее помогают, — заявляют они.

— Какие же это средствия?

— Да мы того не знаем, а бают, что ожог скорее проходит, коли его другим чем полечить. Вон, в Салтыках есть женщина: она хошь и не очень старая, а знает всякие средства, от всяких болестей, а от ожогов человек пятнадцать уж пользовала.

— Ну хоть она и знает всякие средства, а все не больше доктора.

— Ни, матушка! Доктора-то больше над больными валандаются. Коли их слушать, так и сама-то заморишься, за больными ходючи, да и снадобья-то их не больно способно потреблять.

Приехав на другой день, продолжает рассказчица, я нашла в хате больной нестарую еще бабу с хитрым лицом; она что-то старательно терла и месила в грязной, сальной черепушке.

— Ну что, Матрена, как себя чувствуешь?

— Слава Тебе, Создателю, матушка, много легче стало.

— Теперь, сударыня, — вмешалась дочь больной, Дунька, — мы скоро и совсем вылечим мать. Вот, салтыковская бабочка пришла, берется за семь дней все раны заживить.

— На все доводы, что менять лекарство, которое, очевидно, помогает, на неизвестное не следует, мне отвечали уверенно, что бабка вылечит гораздо скорее.

— Ну а если мать помрет? — спрашиваю я.

Как можно, матушка, да разве она, бабка-то, неведомо чем лечит? Ведь мы же видим, какое она снадобье делает: вот, взяла семь яиц да сварила их круто-прекруто, вынула из них желтки да поставила их топить, а кады вытопится из них масло, всыплет в него порошок и будет этою мазью ожоги мазать.

— А порошок-то какой?

— Вестимо, целебный.

— Да из чего он сделан-то?

— Известно, из трав.

— Да из каких трав-то?

— И чего вы сумлеваетесь? — вмешивается сама лекарка. — Разя я какая неизвестная? Меня все тута знают: уж не одного, этта, я вылечила, а уж коли где обгорят, то завсегда за мной посылают. Вот, за прошлый год у нас мальчонка обгорел, так даже до кости где пригорело, и то я его лечила, и много ему получшало.

Я снова пыталась уговорить Дуньку не слушаться советов бабки, убеждала также Матрену, но она качала только головой и приговаривала:

— Ох, матушка, их воля. Что хотят, то пусть и делают, а мне, калеке, что же гуторить?

За нее стала возражать старая бабка, тетка больной, пользующаяся не только в семье, но и во всей деревне большим авторитетом. Ее маленькие глаза злобно смотрели на меня из-под надвинутого на лоб черного платка, скрюченные корявые руки чуть не касались моего лица, когда она жестикулировала, беззубый, шамкающий рот, с брызгами слюны, издавал хриплые, прерывающиеся звуки.

Чего это ты, сударыня, так на нашу лекарку-то напустилась? — заговорила она. — Кажись, не зла она нам желает. Мы ведь не хулим ваших докторов, говорим только, что они над больным долго валандаются. Оно, конечно, господам-то хорошо по пуховикам нежиться, а нам работать надо: вот и выходит, что наша лекарка нам скорее потрафит, коли в семь дён бабу подымет».

Настоять на своем не было возможности, и госпожа С-ва предпочла удалиться.

Через пять дней Дунька принесла забытые у них ножницы.

«— Ну, что Матрена?

— Померла, сударыня, вчерась схоронили.

— Ну, вот, видишь, не говорила ли я, что бабка ее уморит?

— Ни, сударыня, да разве же бабка тут при чем?

— Как же ни при чем, когда мать поправляться стала да и умерла от лекарских снадобий?

— Как усеж от снадобий? От них-то у матери раны затянуло, а потом изнутри что-то стало краснеть да утечь, да потом точно гнить, дух от всей пошел такой нехороший.

— Да это у ней от вашего лечения Антонов огонь сделался.

— Огонь, огонь, матушка, это точно, только он изнутра шел, бабка говорит — перед кончиной всегда так-то бывает. Ну, вестимо, против всяких лихих болестей она снадобья знает, а противу часа смертного она не вольна, потому он от Господа».

Самое удивительное, что в результате семейство умершей вовсе и не обиделось на знахарку, а если бы подобное случилось с врачом, его непременно обвинили бы в смерти больной.