"Кадиллак-Бич" - читать интересную книгу автора (Дорси Тим)

Глава 20

Сегодня ночью Серджо Гонсалес удивил мир.

Он вошел в него слишком рано, в задней спальне бунгало в Коконат-Гроув. Мария и Хосе с гордостью смотрели на своего шестифунтового сына, спящего в колыбельке, залитой ясным лунным светом, сквозь пальмы просачивающимся вместе с прохладным бризом в открытое окно.

Первые недели глазастый малыш спал так много, что это даже стало волновать родителей. Со временем он действительно даст повод для тревоги.

В начале 90-х годов Гроув не был еще артистическим муравейником и недосягаемым по ценам рынком недвижимости, как сегодня. Он напоминал скорее пограничный район. Тучи комаров, отсутствие электричества. Родители Гонсалеса приплыли сюда с Кубы на нелегальном пароходе в неразберихе испано-американской войны. Вскоре многое изменилось. Раньше Флаггеры, Фишеры, Туттлы и Бриккелы были живыми людьми, а не дамбами и мостами. Куда ни посмотри — новые улицы, железнодорожные переезды.

Наметился резкий контраст между окружающим миром и семьей Серджо с их тихой деревенькой. Все они были рыбаками, ловившими рыбу на мелководье залива Бискейн. Придет время, и Серджо займется делом, у него появятся грубые мозоли от работы с сетями и веревками. Но не рыболовными.

В 1920 году, сразу после принятия Восемнадцатой поправки[17], жители деревни обратили внимание на множество новых гребных и моторных лодок, заполонивших их воды. Кубинцы бросились было на защиту своих угодий, но пришельцы на них не обращали никакого внимания и продолжали со свистом проноситься в сторону заросших мангровыми деревьями притоков и бухточек. Предпочитали они делать это ночью.

Вскоре вся деревня начала перевозить запрещенное спиртное. Серджо стал заниматься этим делом самостоятельно, когда ему исполнилось шесть лет. Мальчика научили, сколько можно перевезти пойла, по какому каналу и при каком приливе. В 1928 году в Бискейне купил дом человек из Чикаго. На самом деле он купил два дома: жил в одном, а лодки с ромом подплывали к секретному доку под другим, построенным у воды.

Серджо видел Аль Капоне лишь однажды и то издали. Они как раз доставляли груз кубинского рома. Отец Серджо показал мальчику гангстера.

— Видишь того парня на пирсе? Очень важный человек, умный и сильный. Внимательно наблюдай за ним — у него есть все, что нужно, чтобы преуспеть в Америке.

И Серджо наблюдал. Капоне страдал венерическим заболеванием в последней стадии, и мальчик видел лысого человека в пропитавшемся мочой халате, хихикающего над чем-то своим и хлопающего воображаемых насекомых. Но Серджо воспринял мудрость отца серьезно и решил, что ему предстоит еще многому научиться в этой новой стране под названием Америка.

Серджо был хорошим сыном, прилежным учеником и завзятым трубачом. Незадолго до окончания школы его дела пошли под откос. Не то чтобы наступила полная разруха, просто возникали некоторые признаки странного поведения, первоначально воспринятые за юношеский энтузиазм. Тогда это еще не называли формой выражения протеста, или «страйкингом», и людей чужие странности не очень интересовали. К тому же появились проблемы с трубой. Первая песня, которую выучил Серджо, была «Пивная». Он никогда ее не забывал. Играл постоянно, по всему городу. Однажды Серджо привезли домой за решеткой полицейского автомобиля. Перед этим он шестнадцать раз подряд исполнил разные аранжировки любимой мелодии. Было это у моря, рядом праздновали свадьбу.

Приличные оценки дали Серджо возможность получить стипендию в новом колледже, открывшемся неподалеку в Корал-Гейблс. Все называли его «картонным» из-за гибких строительных стандартов. Но официально это был Университет Майами. Учебное заведение успешно зарабатывало репутацию в области футбола.

В 1936 году Майами с гордостью вывел в свет первый ежегодный футбольный турнир на кубок «Оранж боул». Волшебный город готовился занять свое место в ряду великих городов Америки. Взоры всей нации были прикованы к футбольной площадке «Южная Флорида», когда Университет Майами принимал на нем команду Бакнелла[18].

Отстав в первой половине игры, в начале второй Бакнелл провел хороший проход и вынудил Майами ввести мяч в игру с центра поля. Серджо принял мяч на десятиярдовой линии и совершил совершенно немыслимый проход по правому флангу к центру поля. Рейд получился превосходным, если бы не одно обстоятельство: Серджо не являлся игроком команды. Трое копов пытались произвести групповой захват.

Теперь нет смысла возражать: Серджо выделялся из толпы. Случались разные выходки, иногда по-своему изящные, иногда — не очень. Например, Серджо садился за стол в заполненном ресторане и начинал стучать ложкой по стакану с водой, как будто собирался сделать объявление или произнести тост. Когда публика затихала и одаривала Серджо полным вниманием, он опускал голову и начинал читать меню. Разговор возобновлялся, но через несколько минут Серджо снова принимался стучать по стакану, и так до тех пор, пока не появлялась полиция.

В те времена исправительная система не занималась лечением душевных болезней. Заключенных заставляли рыть канавы. Серджо был по пояс в водостоке на Тамиами-Трейл, когда японцы разбомбили Перл-Харбор, что зашвырнуло Серджо из канавы прямо в морскую пехоту.

Чуть ли не за одну ночь военные превратили Майами-Бич в субтропический тренировочный лагерь. Вдоль парка Бейфронт выстроились шеренги торпедных катеров, шикарные отели превратились в казармы, роты занимались строевой подготовкой на полях для гольфа, а Серджо на берегу сотни раз повторял упражнение «упал-отжался». Потом он будет заниматься этим всю жизнь.

Однажды газетный фотограф уговорил капитана Серджо позировать на фоне своего торпедного катера. Тогда военная полиция арестовала Серджо за то, что тот разыгрывал из себя офицера, и засадила на гауптвахту.

На этот раз он получил помощь, которая ему была явно необходима. Военный врач прописал Серджо курс легких нейролептиков, которые принесли ему успокоение, а Совет ветеранов продолжал выписывать рецепты и после войны. Серджо превратился, как говорят, в образцового гражданина. Следующие двадцать лет общество больше ничего о нем не слышало.

Серджо прочитал эти слова на обложке тоненькой программки, лежащей у него на коленях.

Последовал громкий треск, как будто выстрел из ружья. Серджо поднял глаза. Маленький, твердый как камень шар срикошетил от стены на скорости в сотню миль в час. Серджо проводил его взглядом. Игрок в желтом свитере с номером семь выпрыгнул, поймал мяч корзиной-ловушкой на руке, потом проделал кульбит и мощным свингом снизу метнул мяч в стену.

— Осторожно!

Игрок, находившийся перед номером семь, рухнул на площадку, мяч просвистел в воздухе в том месте, где только что находилась его голова. Мяч все летел, выше и выше, пока с глухим беспомощным звуком не стукнулся о перекрытие. Очко проиграно. Номер семь опустил глаза и поплелся назад к скамейке, а на корт уже выходила следующая пара игроков.

Толпа неодобрительно гудела и рвала в клочки билеты тотализатора.

— Кто сказал, что вы умеете играть?

— Валите из города, вы, бараны!

Серджо любил хай-алай. Еще больше Серджо любил свою дочь, ведь она была его единственным ребенком. Как и сам Серджо, Глория оказалась для родителей сюрпризом. Вскоре после войны танцовщица из бурлеска на Коллинз-авеню проследила за Серджо, когда тот возвращался в свою крохотную квартирку в Серфсайде. Она была без ума от офицерской формы, поэтому состоялась короткая, но горячая встреча с капитаном торпедного катера. Потом девушка узнала, что Серджо — не офицер и, долго не рассуждая, бросила его. Еще через четыре года она бросила Глорию. Оставила девочку на крыльце Серджо, вскочила на пассажирское сиденье «валианта» с брезентовым верхом и унеслась прочь в компании смазливого салонного певца.

Серджо проводил взглядом исчезающий вдали кабриолет, потом посмотрел вниз — в большие карие глаза, буравящие его. Это был лучший день в его жизни.

Они стали неразлучными. Серджо повсюду таскал дочку с собой. Зоопарк, пляж. И хай-алай. Пятнадцать лет пролетели быстро. Несмотря ни на что, она всегда оставалась папиной девочкой.

На центральном корте Вест-Палм-Бич начиналась очередная игра. Серджо наклонился к Глории, сидящей на соседнем месте.

— Посмотри на того, в желтом свитере. Толпе он не нравится, но это единственный по-настоящему энергичный игрок.

Серджо открыл официальную программу на 1961 год, провел пальцем сверху вниз по перечню участников, пока не остановился на седьмом номере.

— Тестаронда.

Серджо и Глория инстинктивно подались назад, когда Тестаронда прыгнул за мячом и врезался головой в заграждение как раз перед ними.

— На мыло! Долой с корта!

Следующий раунд. Седьмой номер вышел на линию подачи и поймал пелоту на лету. Достаточно было провести легкий скользящий бросок, однако он вложил в удар все силы, как и всегда. Он оказался так близко к стене, что мяч отскочил от нее в долю секунды и угодил прямо ему в живот. Игроки и тренеры бросились к скорчившемуся на полу игроку.

— Вонючка! Неудачник!

Серджо встал и повернулся к глумящейся толпе.

— Что б вы понимали! Он играет с душой!

— Заткнись, старый пердун!

— Папа, садись.

Серджо плюхнулся в кресло и сложил руки на груди. Глория наклонилась вперед.

— Он ранен.

— Справится. Парень крепкий.

— Надеюсь, с ним все будет хорошо.

Мгновение Серджо наблюдал за дочерью. Он никогда не замечал в ней такого взгляда. Привык считать ее «папиной девочкой», но теперь впервые осознал, что восемнадцать лет — это возраст.

Серджо встал.

— Пойдем перекусим.

— Я хочу посмотреть хай-алай.

— Надоел мне хай-алай.

— Что случилось?

— Ничего. Я проголодался.

Серджо не спеша проехал несколько кварталов до маленькой уютной пиццерии, куда всегда заходил после игры. На стенах — плакаты с рекламой пива на испанском языке и фотографиями игроков в хай-алай. Серджо взял газету, оставленную кем-то на соседнем стуле.

Скоро принесли дымящуюся пиццу. Глория начала выбирать лучшие кусочки.

— Все-таки анчоусы — самое вкусное.

— Слишком соленые.

Распахнулась дверь, и в зал вошли игроки, только что закончившие матч.

— Кого это ты разглядываешь? — спросил Серджо и сунул в рот один из отложенных Глорией анчоусов. — А, плейбои.

— А седьмой номер симпатичный…

— Играть ни черта не умеет.

— Совсем недавно ты говорил иначе…

— Я много чего говорю.

Игроки подошли к столу, двадцать — двадцать один год, не больше, атлетически сложенные, модные костюмы, жгучие латиноамериканские черты.

Глория всегда была стеснительной, но эти слова произнесла именно она:

— Ты классно играл сегодня.

— О, спасибо, — ответил седьмой номер.

— А травма?

— Небольшая ссадина, вот и все.

— Тебе часто так достается?

— Да.

— Что это за имя такое, Тестаронда?

— Липа. На самом деле я Пабло. Пабло Стормс. Рад познакомиться.

Они пожали друг другу руки.

Тем временем остальные игроки заняли большой стол в глубине бара и уже звали Пабло к себе.

— Минутку! — Он повернулся к Глории: — Не хочешь ли присоединиться к нам? — Потом к Серджо: — То есть с вашего разрешения, сэр.

— Можно, папа?

— Конечно, давай. Я все равно хотел почитать газету.

— Спасибо, папа.

Серджо поднес к глазам спортивный раздел газеты, посматривая поверх нее на стол, за которым сидели игроки и его дочь.

Ухаживание длилось недолго, всего несколько прогулок под ручку вдоль моря на закате. Время от времени Глория оборачивалась, чтобы посмотреть на отца, неизменно шествовавшего в десяти ярдах позади, и помахать ему рукой.

Свадьба состоялась на главном корте, как раз перед началом ежедневных парных встреч. Шафер вручил Пабло кольцо, и с тех пор Серджо отправился в отставку. Оказавшись глубоко вне игры, Серджо должен был признать, что энергичный Пабло ему нравится, поэтому он с легким сердцем отпустил дочь.

Глория вышла на корт и бросила букет в сторону дешевых мест. Потом подобрала шлейф свадебного платья и устроилась в первом ряду, чтобы наблюдать за следующей схваткой, которую Пабло посвятил ей, своей невесте.

Свадебная ночь была незабываемой. Глория прикладывала лед к заплывшему правому глазу мужа.

— Ты что, не видел стены?

— Я думал, до нее еще пять футов.

Глория немедленно забеременела. Вскоре в этот мир вошел еще один мальчуган с любопытными глазами. Глория ни секунды не раздумывала, каким именем его назвать.

Серджо сидел на стуле в углу послеродовой палаты дочери и баюкал младенца.

— Привет, маленький Серж. Я твой дедушка.

Маленький Серж рос стремительно. Природа наградила его зверским аппетитом и неуемной активностью. Вся поглощенная пища сжигалась в нескончаемой серии кульбитов, от которых у нормального человека остановилось бы сердце. Измученные родители всю ночь простаивали у кроватки Сержа, а он крепко спал после целого дня безостановочного движения. Унаследованные энергетические способности Серджо и Пабло росли в геометрической прогрессии. Очевидно, предназначение мальчика было действительно особенным. Но кем же он станет? Родители задумывались о будущем. Они пытались вообразить, какое применение своей энергии найдет маленький Серж, когда вырастет.