"Дьяволы Фермана" - читать интересную книгу автора (Фауст Джо Клиффорд)

7 Один день из жизни

— Боддеккер, ты охренел?!

Это сказал Хотчкисс. Он читал мой сценарий, выведенный на экран ноутбука. Мы сидели в малом конференц-зале на тридцать девятом этаже вместе с выжившими «стариками», старшими партнерами Финнеем, Спеннером и Робенштайном, а также лидерами творческих групп — Бродбент, Норбертом и Биглоу. Присутствие последних означало, что здесь представлены пять ведущих творческих групп агентства. Хотя я и попал в их число, это еще не означало победу.

Темой заседания было рассмотрение написанного творческими группами материала по проекту «Наноклин». Мы вкалывали все утро, отлаживая последние детали и ожидая момента, когда придется предъявить изделие «старикам».

По большей части получилось не ахти что такое. Мы просмотрели около дюжины файлов. Большую часть из них прислали другие филиалы агентства, но здесь же оказались ролики Хотчкисса, Биглоу и Норберта. Ролику Хотчкисса не повезло. Нельзя сказать, что его изготовили плохо, однако едва Левин увидел на экране слова «пещерный человек», его палец тут же ткнул в кнопку удаления. Сценарий исчез из наших ноутбуков прежде, чем мы успели его дочитать. После этого «старик» покачал головой и сказал:

— Не надо зацикливаться на одном и том же, сынок.

Затем последовал ролик Биглоу. Предполагалось, что он будет выполнен как анимация в стиле ретро — реминисценции из 1960-х. Группка маленьких человечков, похожих на роботов в броне, танцевала вокруг куч грязи и расстреливала их из хоботов-пушек, напевая мелодию, которую Биглоу назвала «Хоки Поки»:

Вы в стиральную машину

Положите «Наноклина».

Он и чистит, и стирает

Ловко пятна удаляет…

— Ну и ну, — прокомментировал Левин. Это самая короткая фраза, которую я когда-либо слышал от него в качестве критики ролика. Пока я пытался понять, одобрение это или порицание, сценарий исчез из моего ноутбука. Я судорожно сглотнул, и мы продолжили.

Ролик Норберта умер такой же страшной смертью всего несколькими минутами позже. Домохозяйка шла к своей стиральной машине, держа в руках груду белья и пачку «Самой Популярной Мировой Торговой Марки стирального порошка», когда коробка «Наноклина» принялась прыгать вокруг нее и кричать тоненьким голоском: «Выбери меня! Выбери меня!»

— Кто ты? — спрашивает женщина.

Крупным планом показана крышка коробки, она с хлопком открывается и являет миру толпу крошечных человечков.

— Мы веселые волшебные маленькие феи, живущие в твоей стиральной машине!

Левин и я, должно быть, читали с одной скоростью. Когда я дошел до этой строчки, то услышал сдавленный стон, вырвавшийся у «старика». Я поднял глаза и увидел, что Левин в изумлении взирает на свой ноутбук.

Сказать, что в комнате повисла тишина, — значит, ничего не сказать. Наступило полнейшее и абсолютное безмолвие. Когда все прочие увидели реакцию «старика», воздух чуть не зазвенел от повисшего напряжения.

— Во-первых, — спокойно сказал Левин, — эти веселые, волшебные маленькие ребята используют слишком много описательных прилагательных. Во-вторых: они живут в коробке с порошком, а не в стиральной машине. И в-третьих: отправь копию этого ролика в городскую клинику. Я слышал, у них там закончились рвотные средства.

Сценарий исчез с экранов.

— Следующий.

Я вздрогнул. Следующим был мой текст. Я взглянул в ноутбук и прикрыл глаза, опустив палец на кнопку «Page down», чтобы сделать вид, будто читаю. Я слышал каждый звук в комнате: шорохи, сопение, скрип стульев.

И наконец, слава богу, тишину разорвал резкий голос Хотчкисса…

— Боддеккер, ты охренел?!

Его слова эхом разнеслись по комнате; Хотчкисс виновато взглянул на Харрис, Бродбент и Биглоу.

— Ох, простите за выражение, леди. — А потом снова мне: — Боддеккер, где были твои мозги, когда ты это писал?

— Я не уверена, что хочу знать ответ, — сказала Биглоу с кислым лицом.

Норберт пробормотал, что ему нравится. Я проигнорировал его мнение. Я мог взять сто случайных имен из Манхэттенской телефонной базы данных, выстроить их в случайном порядке, обозвать это роликом, и он сказал бы то же самое. Это его стиль — двигаться по пути наименьшего сопротивления и предпочитать добротность творчеству. Норберт завоевывал награды — поэтому-то и сидел сейчас здесь, — однако его работы продавали не так много товаров.

Я смотрел на Левина. Его глаза превратились в узкие щелочки, как и всегда, когда он сосредоточивался на том, что читал.

Минула вечность, прежде чем «старик» оторвался от экрана и улыбнулся.

— В какой-то степени мне даже нравится, — сказал он. — Ярко. Динамично. Я думаю, это привлечет внимание зрителей.

Харрис послала ему недоверчивый взгляд. Она всегда недоброжелательно относилась к роликам, которые по той или иной причине не могли попасть в компьютерные сети и поступали только к индивидуальным пользователям.

— Это слишком жестоко, — сказала она.

— Зато с юмором, — возразил Финней. — И визуально демонстрирует, как работает этот продукт. Причем делает это живо и не занудно. Тем самым выгодно отличаясь от прочих сценариев…

Затем вступил Робенштайн.

— Вы меня извините, — проговорил он, — но вам не кажется, что это слишком вольное изложение? В конце концов цель ролика — продать товар. Заставить потребителя его приобретать. Я не вижу, как данный ролик может обеспечить…

Левин взглянул на него.

— Вашей работы, мистер Робенштайн, мы вообще не видели.

— Верно, — согласился он. — И все же данный ролик от этого не становится лучше. Вряд ли он способен что-то продать.

— Я не согласен, — сказал Спеннер. — По-моему, в этом что-то есть.

— Да, — сказал Норберт. — Конец Пембрук-Холла.

— Здесь присутствует все, о чем говорил мистер Левин в своей речи, — возразил Финней. — Я думаю, мы можем послать его «Миру Нано».

— Вы выжили из ума, — сказал Хотчкисс. — Извините, конечно, но…

Левин оперся ладонями о стол, поднялся и обвел всех взглядом. А затем уставился прямо на меня.

— Я прошу вас простить Хотчкисса, — сказал он мне. — Этот мальчик до сих пор шевелит губами, когда читает. — Потом, обращаясь ко всем: — Друзья, мы не первый год работаем вместе. Пембрук-Холл не достиг бы нынешних высот, если бы не рисковал. Я заявляю, что именно это внутреннее состязание позволит нам выиграть конкурс и представить «Наноклин» миру. Надеюсь, не требуются пещерные профессора с палками вместо указок, чтобы объяснить вам, о чем вообще речь?

Хотчкисс поерзал на стуле.

— Назовите это предчувствием, если хотите, но я подозреваю, что подобным образом работают все прочие агентства. Их авторы напишут нечто вроде: «Идут маленькие машинки! Бла-бла-бла… вот как это работает». А мы должны оказаться лучше других компаний, и только тогда мы можем рассчитывать на благосклонность «Мира Нанотехнологий». Это тот самый случай — ешь или съедят тебя.

— Нет. — Харрис резко захлопнула ноутбук. — Это другой случай: ешь, расшвыривая по сторонам объедки. Это отвратительно.

— Это ярко, — сказал Финней.

— Так никто никогда не делал, — вставила Биглоу.

— Именно поэтому нам стоит этим воспользоваться, — ответил Спеннер.

— Я могу назвать вам сотню причин, по которым данный ролик нельзя использовать — сказал Робенштайн, — однако не стану этого делать. Все и так очевидно.

— Почему же? — Финней ухмыльнулся. — Назови хотя бы одну.

Робенштайн облизнул губы и оглядел своих антагонистов: один из «стариков» и двое старших партнеров. Он сделал глубокий вдох, но не успел вымолвить и слова, как заговорила Харрис.

— Этот язык неприемлем, — сказала она.

— Язык! — воскликнул Левин.

— Язык? — переспросил я.

— В рекламе недопустимы столь вульгарные выражения. На канале анимации — сколько угодно, но это — реклама стирального порошка…

— Ну-у, язык… — сказал Спеннер.

— Специфичен, — вставил Норберт. — В тексте использовано слово «задница». Дважды.

— Один раз слово появляется только в описании ролика, — сказал Финней. — Эту «задницу» не будут произносить.

— Да, — ответила Харрис, — ее просто покажут.

— Даже единожды, — заметил Робенштайн, — вы не имеете права употреблять в ролике слово «задница», Боддеккер.

— Почему нет? — спросил Левин. — Я слыхивал «черт» и «блин».

— Они использовались для рекламы развлекательных мероприятий и пива. Это разные вещи. Цензура не пропустит. — Робенштайн резко ударил по крышке ноутбука.

— А я однажды слышал слово «ублюдок», — сказал Финней. — И ролик показывали достаточно долго.

— Да, — вспомнил Спеннер. — Реклама презервативов. Очень неплохой ролик, кстати сказать. А все эти сперматозоиды, выстроенные в ряд и напевающие…

Левин ритмично постучал пальцами по столу.

— Мы никогда не станем тобой, маленький ублюдок, — пропел он.

Финней улыбнулся.

— Вот-вот. Ролик агентства Штрюселя и Штрауса. Один из лучших.

— А что случилось с автором? — спросил Спеннер.

— Она работает в Чикаго, — гордо сообщил Левин.

— Послушайте, это все не имеет значения, — сказала Харрис. — «Ублюдок» в том ролике был оправдан. Это приемлемо в соответствующем контексте. А в данном случае «задница» — явный перебор.

— Здесь действует грубая уличная банда, — подчеркнул Левин. — Это предполагает соответствующий настрой. Или ты ожидала, что диктор скажет «попка»?

Харрис закрыла глаза руками и покачала головой. Бродбент, которая до сих пор помалкивала, постучала по столу, привлекая всеобщее внимание.

— Давайте скажем, что контекст не соответствует употребляемой лексике, — сказала она. — Что еще?

— Чересчур вульгарно, — отозвался Норберт.

— Оставим в покое редактуру, — сказала Бродбент, — и представим себе самый худший исход. Согласны?

Я беспокойно поерзал на стуле. Я не понимал, куда она клонит, и не был уверен, что хочу это знать. Но, с другой стороны, что бы она ни имела в виду, такое обсуждение несравненно лучше, чем грызня моей собственной творческой группы по поводу этого же текста.

— Слушаю, — сказал я.

Остальные тоже кивнули в знак согласия.

— Допустим, контекст не соответствует…

— А ты хочешь сказать, что это не так?

— Погодите вы, — рявкнул Левин. — Дайте ей закончить.

— Ну, вот что. — Робенштайн неловко пошевелился, и стул скрипнул под его весом. — Если контекст не годится, то и говорить больше не о чем. Можно прекратить бесполезный спор прямо сейчас. Это уже давно следовало сделать.

Бродбент подняла руку.

— Итак. Оставив в покое редактуру, давайте предположим, что мы приняли ролик Боддеккера и представили на рассмотрение «Миру Нано». Что будет в худшем случае?

— Они нас обсмеют, — сказал Робенштайн. — И я очень удивлюсь, если в последствии, хоть раз пригласят к сотрудничеству.

— Ладно. — Бродбент улыбнулась. Длинные зубы придавали ей лошадиный вид, но на сей раз я не обратил на это внимания. Слишком заинтересовался и все еще не понимал — что она хочет предложить.

— Нет. Скажем, они приняли ролик. Что происходит потом? В самом худшем случае?

— К чему ты? — спросил Робенштайн.

— Сетевые цензоры ни за что его не пропустят, — встрял Норберт.

Я покачал головой.

— Это никогда не было проблемой. С каких пор ролики подвергаются цензуре прежде, чем попадают в эфир? Разве что анонсы к «Рекламному веку», да еще реклама на коммерческом канале, больше нигде. Проблемы начнутся, когда рекламная кампания выплеснется на улицы.

— Вот в этом-то и дело, — сказала Биглоу. — Будет беда. Бродбент глянула на нее.

— Что за беда?

— Огонь, вода и острый дефицит, — сказал Финней. Бродбент возмущенно посмотрела на него, но Финней примирительно вскинул руки и проговорил:

— Расслабься. Я на твоей стороне. Только понять бы, которая из сторон твоя.

— Так что за беда? — еще раз спросила Бродбент у Биглоу.

— Ты хочешь полный перечень проблем? Сначала начнутся публичные протесты. Потом поднимется шум в сети. Потом эксперты начнут выяснять, как эту пародию вообще осмелились пропустить, тем более в качестве рекламной кампании. За этим последует полное правительственное расследование и, возможно, взыскание согласно Акту Кальвина Клейна.

— А что происходит тем временем?

— Мы окажемся под перекрестным огнем…

— Нет, — сказал Спеннер. — Агентство под огонь не попадет. Все шишки достанутся автору.

— Точно, — кивнула Бродбент.

— И ты хочешь предложить «Миру Нано» эту пародию, — сказал Робенштайн.

— А что тем временем творится в «Мире Нанотехнологий»? — продолжала Бродбент как ни в чем не бывало.

Финней сказал:

— Это просто. Огласка. Публичность. Такая, какую не купишь за деньги. Ролик оказывается во всех электронных журналах. Репортеры рассказывают об этом в новостях. Как ты и сказала, Биглоу, эксперты задают свои вопросы. «Мир Нано» и «Наноклин» привлекают к себе такое внимание, которое им не обеспечит ни один рекламный ролик.

Бродбент постучала себя пальцем по кончику носа.

— Именно то, чего мы добиваемся, — заключила она. — Если вы возьмете на себя труд немного подумать, то поймете, что наихудший вариант оборачивается наилучшими последствиями.

— Если это так, — сказала Харрис, — то, что же мы будем иметь в лучшем случае?

— Ролик, который завоевывает все награды, но не может продать товар, — сказал я. — Пока вы не примете одно решение на всех.

— А если все пойдет… как бы это сказать… нормально?

— Ролик выполнит свою миссию, и «Наноклин» займет положенную нишу на рынке.

Бродбент кивнула.

— Если мы примем этот ролик, то окажемся в беспроигрышной ситуации.

— Нет-нет-нет, — сказал Робенштайн. — Эта вещь выглядит слишком вызывающе.

— Она просто ассоциируется у тебя с тем хулиганским нападением. Вот и все, — заметил Левин.

Робенштайн поперхнулся.

— Левин, это переходит всякие границы.

— Ладно, — сказала Бродбент опасно мягким голосом. — Просвети нас. Скажи нам, что плохого в этом ролике?

— Пембрук-Холл лишится доверия, — заявил Робенштайн.

— Доверия? — переспросил Спеннер.

— У нас имеется репутация, которую следует поддерживать, а это… это…

— Прошу прощения, — сказал Левин, — но что такое наша репутация, мистер Робенштайн? Со дня основания мы воротили носы от всех традиций, существовавших в рекламном бизнесе. Принцип объединения людей в творческие группы был неизвестен, покуда мы его не ввели. Мы заставляли своих же собственных людей соревноваться друг с другом, чтобы увидеть, чей ролик лучше… Над нами смеялись. Нас проклинали. И несмотря ни на что, Пембрук-Холл стал силой, с которой приходится считаться.

— Хотя это благополучие и выстроено на крови, — пробормотала Харрис себе под нос.

— Я все слышу, — сказал ей Левин. А потом — Робенштайну: — Ты можешь осуждать молодого Боддеккера. Ты можешь считать, что его ролик никуда не годится. Но помни одну вещь: допустим, это пародия, допустим, у нас возникнут проблемы, но это в рамках традиций Пембрук-Холла. Мы должны показать «Миру Нано» образчик нашей продукции, а не банальщину, которую может сделать любое другое агентство мира.

Некоторые из присутствующих согласно кивнули — Финней, Спеннер, Бродбент.

— Итак, — сказал Левин. — Я выставляю этот ролик на голосование.

— Минутку, — снова встрял Робенштайн. — Мы еще не видели работы мисс Бродбент.

— Тем не менее я призываю голосовать, — отозвался Левин. — Что же касается мисс Бродбент, она, кажется, не имеет ничего против. Не так ли, мисс Бродбент?

Она кивнула.

— Вы не можете этого сделать!

— Мистер Робенштайн, — прошипел Левин, — я возглавляю компанию. Это означает, что я могу делать все, что пожелаю. Когда вы встанете во главе Пембрук-Холла — если это вообще произойдет, — тогда вы тоже сможете делать все, что захотите. Я доступно излагаю?

Робенштайн помрачнел и кивнул.

— Объявляю голосование. Предлагается выбрать ролик «Их было десять» в качестве проекта Пембрук-Холла для «Мира Нанотехнологий», — проговорила Харрис. — Пусть каждый скажет свое слово.

— Автор воздерживается, — сказал я. В данном случае действовали те же правила, как и при голосовании внутри творческой группы.

— Против, — сказал Робенштайн. — Однозначно.

— Мисс Бродбент?

— Вообще-то в произведении есть недочеты, которые следовало бы…

— Давайте не будем больше анализировать, — сказала Харрис. — Ваше слово?

— За. Ваше?

— Против. Мистер Левин?

— Кому-то неясна моя позиция?

— Мистер Левин — за, — подчеркнула Харрис. — Двое за, двое против, один воздержавшийся.

— За, — сказали Финней и Спеннер чуть ли не хором.

— Мисс Биглоу?

— Против.

— Мистер Норберт?

— Против.

— Четверо — за, четверо — против, один воздержавшийся. — Харрис перевела взгляд на Хотчкисса. — Остались вы.

Он смотрел в свой ноутбук, избегая встречаться глазами с кем бы то ни было.

— Мистер Хотчкисс, — сказал Левин, — нам нужен ваш голос, чтобы принять решение.

— Нет, — сказал он.

— Нет? — переспросил Левин. — В каком смысле «нет»? Вы голосуете «против» или отказываетесь голосовать?

— Я голосую «против», — выдавил Хотчкисс. И прежде, чем я успел хоть как-то отреагировать, он добавил: — Прости, Боддеккер, ничего личного. Просто я не думаю, что этот сценарий…

— Мистер Хотчкисс, — зашипел Левин. — Мы тут не «Оскара» вручаем. Вы не обязаны излагать свою мотивацию.

— Да, сэр, — промямлил Хотчкисс.

Результаты голосования: четверо — за, пятеро — против. Не принято.

Словно ветер пронесся по комнате, когда все разом выдохнули. Харрис смотрела на Левина; мне показалось, что она довольна исходом событий.

— Впрочем, другие агентства далеко не так демократичны, как наше. Они не используют систему голосования.

Левин пожал плечами.

— Никто не совершенен.

Я откинулся на спинку стула, ослабев от облегчения и радуясь, что все наконец закончилось… Нет. Если честно: я пытался убедить себя, что радуюсь. И если совсем честно: я был уязвлен и расстроен. Мое самомнение получило здоровенную плюху, и, что самое ужасное, я сознавал — мои бандиты ничуть не лучше пещерного человечка Хотчкисса, Хоки-Поки Биглоу или веселых феечек Норберта. Я убеждал себя, что половине моей творческой группы нет дела до этого ролика, поскольку они все равно останутся на плаву. Это не очень помогало. Вторую половину я в любом случае подвел. Они зависели от меня, они на меня рассчитывали, а я… Слабак, шепнуло мое агонизирующее достоинство. Слабак, слабак, слабак…

Я попытался отмахнуться от этих мыслей. Случалось, мои ролики проваливались, но это никогда не превращалось в трагедию. Я продвигался дальше и достигал успеха. Правда, теперь все это в прошлом. После речи Левина о конце света и о значимости наноклиновского проекта не так-то просто смириться с поражением.

Однако я продолжал твердить себе: моя группа еще преуспеет в Пембрук-Холле, и я заполучу этот чудесный дом в Принстоне.

А пока я должен выбрать ролик, который был бы лучше, чем мой собственный. Тот, который будет представлять Пембрук-Холл в «Мире Нано». К счастью, это нетрудно и займет от силы насколько минут. Остались лишь ролики Робенштайна и Бродбент.

Реклама Робенштайна начиналась звуками органа. Посреди бесплодной африканской равнины стояло множество стиральных машин, выстроенных полукругом. Они пыхтели и подрагивали, переполненные бельем. Вокруг сидели обезьяны. Они выискивали друг у друга блох и ожидали, пока машины закончат. Торжественно затрубили фанфары, и обезьяны оживились. Что-то привлекало их внимание и вызывало дикий восторг. Когда рев фанфар поднялся до верхнего крещендо, стало ясно, что предмет их радости — не что иное, как коробка «Наноклина» футов пяти в высоту. Тем временем село солнце и на небо выкатилась луна. С обезьянами же произошло нечто странное: они дружно двинулись вперед, подобрали с земли кости и начали колотить ими по стиральным машинам. На заднем плане другие обезьяны вынули из машин деловые костюмы и надели на себя. Теперь вступил весь оркестр и главная из обезьян, облаченная в стильный полосатый костюм, зубасто улыбнулась, подняла кость и отшвырнула ее от себя. Кость взвилась в воздух, камера следила за ее полетом, пока та не исчезла среди мерцающих звезд. Музыка постепенно стихла, остался лишь орган, и на экране возникла надпись: НАНОКЛИН — СЛЕДУЮЩИЙ ШАГ В ЭВОЛЮЦИИ СТИРКИ…

— По крайней мере не пещерный человек, — буркнул Левин. Текст мигнул и сменился сценарием Бродбент.

— Левин, — запротестовал Робенштайн.

— Мы к этому вернемся, — сказал старик с опасной ноткой в голосе.

Ролик Бродбент начался с показа некой рекламы, которая внезапно сменялась помехами на экране, а затем надписью: СПЕЦИАЛЬНОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ. Следующий кадр представлял задыхающегося корреспондента новостей, который говорил о том, как упрощается теперь процесс стирки, и об уникальном новом продукте, который это обеспечивает. Далее появлялись кадры, снятые в прачечных самообслуживания, потом — чудаковатый ученый в аудитории, излагающий принцип работы порошка. Интервью с женщиной, которая приобрела столько свободного времени, что начала брать уроки игры на фортепиано и устраивать приемы. Затем снова появился корреспондент, объяснявший, где можно купить «Наноклин». В финале ролик возвращался к прерванной рекламе чего-то.

Мне понравилось. Компактно, лаконично и за шестьдесят секунд передавало огромный объем информации. Я, не задумываясь, проголосовал «за», и ролик стал несомненным победителем, получив семь голосов против двух. Несогласными оказались Робенштайн, раздраженный провалом собственной работы, и Хотчкисс, сделавший это, чтобы проголосовать против еще какого-то ролика, помимо моего. Я пришел к этому выводу, поскольку Хотчкисс ждал, когда ролик Бродбент наберет пять позитивных голосов, и лишь затем высказал свое мнение.

— Что ж, ладно, — сказал Левин. — Я думаю, мы сделали хороший выбор. Мисс Бродбент, ваша группа должна к понедельнику подготовить касси. Люди из «Мира Нанотехнологий» желают получить три копии, нам, разумеется, тоже нужна одна — и еще одна для вашего личного архива. Всех остальных я хочу поблагодарить за участие в проекте и за проделанную работу. Это наш шанс заполучить контракт с «Миром Нанотехнологий», и если это случится… Прошу прощения: когда это случится, никто из сотрудников нашей компании не останется обиженным. — Левин слегка наклонил голову, давая понять, что он закончил. Одновременно закончилось и собрание.

У меня заныло сердце. Плохо… Ах, как все плохо. Дом в Принстоне ускользал от меня, потому что я не отстоял свой ролик. Я попытался напомнить себе, что Пембрук-Холл — это земля нереализованных возможностей. Поскольку мой ролик не прошел в качестве проекта для «Мира Нано», я должен оставаться в хорошей форме. «Старики» знают, кто я такой. Я не один из легиона сотрудников агентства; я привлек их внимание. Они поручили мне многообещающий проект, хотя я понятия не имел, что с ним сделать… Так или иначе, Левин верил в меня — в отличие от того же Хотчкисса.

Выбор сделан, и это подстегнет события. Возможно, неудача убережет меня от падения в пропасть, которое часто следует после слишком высокого взлета. Хотя существовали еще и Дьяволы Фермана. Интересно, как бы я стал объяснять Левину, что ролик написан лишь для того, чтобы пригласить на съемки уличную банду? Может, я зря расстраиваюсь? Может, мне, наоборот, повезло?

— Да, — сказал я и чертыхнулся себе под нос. — И если я поверю в эти бредни, то могу сразу уходить из агентства и заниматься уличной торговлей.

Я перенервничал. Надо успокоиться и прийти в себя. Запрусь в офисе и немного посижу в одиночестве. Это должно помочь…

Увы, моей затее не суждено было осуществиться. К тому времени, как я спустился на свой этаж, всем уже стало известно, что совещание закончилось. Моя группа в полном составе ожидала в кабинете, и вопросы обрушились на меня лавиной.

— Ну?

— Как все прошло, Боддеккер?

— Ролик принят?

— Можно начинать касси?

— Когда нам придет отзыв от «Мира Нано»?

Как будто мне мало препирательств с собственным оскорбленным самолюбием!

— Ну, Боддеккер? Ну?

Не похоже, чтобы они собирались облегчить мне жизнь.

— Мы не получим отзыва от «Мира Нанотехнологий», — промямлил я.

— Что?

— И нам не нужно начинать касси, потому что наш ролик не прошел. С точки зрения Пембрук-Холла собрание закончилось на весьма оптимистической ноте. Но для нас оно обернулось поражением. Я думаю, что это ответ на все ваши вопросы.

Мортонсен выругалась, помянув недобрым словом мою родословную до седьмого колена.

— Что стряслось с этим роликом, который ты считал идеальным, Боддеккер? Ты просил нас довериться тебе, и что же? Ты обманул нас. Ты всех нас подвел!

— Следи за своим языком, Мортонсен, — сказал Гризволд. Как и всегда, его слова прозвучали очень веско.

— Если наш ролик не прошел, — проговорила Харбисон, — тогда чей же?

— Бродбент. Весьма неплохой. Пембрук-Холлу есть чем гордиться. Он начинается с якобы рекламы, которую перебивает срочное сообщение.

— Фи, — буркнула Дансигер. — Тоже мне!

— Ладно, не беда, — сказал Депп. — Не вышло в этот раз — выйдет в следующий.

— В следующий? — взвыл Сильвестер. — А что, если не будет «следующего раза»? А мне понадобятся деньги — для очень важных вещей…

— Знаем мы твои важные вещи, — буркнула Мортонсен. — Если ты однажды сподобишься привести в порядок мозги…

— Тихо! — рявкнул я. — Слушайте, мне ничуть не лучше, чем вам. И я не менее вашего хотел, чтобы наш ролик прошел…

— Наш ролик? — процедила Харбисон. — Твой ролик. Это твой дурацкий ролик, Боддеккер, этот омерзительный, гнусный сценарий…

— Прекрати, — сказал Гризволд.

— Вы все его прочитали, — заметил Депп. — И все дали добро.

— С оговорками, — сказала Харбисон.

— Это был уродский ролик, — бросила Мортонсен.

— Ладно, — сказал я, поднимаясь со стула. — Мы это уже обсуждали. Дважды. Вы читали сценарий, все высказали мне свое мнение. И если вы вдруг забыли: все согласились со мной. Решение принималось сообща. Да, мы ошиблись, но надо жить дальше. Мы сдюжим…

— Это же «Мир Нано»… — заскулил Сильвестер. Тут я не выдержал:

— Я бы и пальцем не шевельнул, если б это была Китайская Лотерея! — заорал я.

Повисла тишина, и я продолжил:

— Я просил вас всех мне поверить, и вы это сделали. Я дал вам прочитать ролик и просил вашего благословения. Я получил его. Теперь, когда нас постигла неудача…

— Не просто неудача, — сказала Мортонсен. — Мы лишились возможности представлять компанию.

— Слушай, — фыркнул я. — Давай не будем в третий раз заводить этот спор. Мы все сидим в одной лодке, вместе преодолеем кризис и еще создадим свой шедевр… — Харбисон открыла рот, но я жестом остановил ее. — Так что у каждого из вас есть два выхода: либо смириться и продолжать работу, либо уйти из моей группы. Вы хорошо меня поняли?

— Однако ролик… — начала Мортонсен.

— Я не желаю больше слышать об этом, Морти, — заорал я. — И я не буду перед тобой оправдываться. Если желаешь уйти, дай мне знать — и побыстрее. Группе Хотчкисса нужен новый ИИ-программист, и я буду счастлив подписать бумаги, чтобы ты могла нас покинуть. — Я оглядел своих коллег, поочередно встречаясь взглядом с каждым из них. — И это касается каждого, кто полагает, что ему со мной не по пути. Если потребуется, я начну с нуля и даже наберу новую команду, если потребуется…

— Боддеккер, — сказала Дансигер, — прости.

У меня сжалось горло. Уж кому-кому, а ей совершенно не за что извиняться.

— Мы все выложились на этом ролике, — продолжала она. — Кажется, мы позабыли, каково пришлось тебе.

— Простите, что подвел вас, — сказал я.

— Фигня, — улыбнулся Депп.

— Эй, — сказал Гризволд. — Сохрани идею. Мы сможем использовать эту «надранную задницу» для какого-нибудь другого товара.

— В любом случае это был наш лучший ролик, — сказал Депп.

— И они ошиблись, не приняв его, — прибавила Дансигер. А затем они втроем направились к выходу и исчезли. Бэйнбридж посмотрела на меня глубоким, задушевным

взглядом и проговорила:

— Спасибо, Боддеккер. — Потом она тоже ушла.

Я посмотрел на оставшихся — Харбисон, Мортонсен и Сильвестера.

— Ну? — сказал я. — А вы что же? Желаете покинуть группу?

— Нет, — буркнул Сильвестер и выскочил из кабинета. Я поудобнее устроился на стуле, скрестив руки на груди, и следил взглядом за Харбисон и Мортонсен, пока они не исчезли за дверью. Никто не сказал ни слова.

Я откинул голову на спинку стула и выдохнул. Затем выругался — на этот раз шепотом. Я все более убеждался, что надо мной висит танталово проклятие. Разве что вместо виноградной грозди я пытался достать ключ от дома, свисавший с бледной, нежной руки Хонникер из Расчетного отдела. Стоило мне потянуться за ним, как рука исчезала. Пара огромных глаз смотрела на меня в кокетливой манере европейской женщины, а в ушах стоял завораживающий, дразнящий смех бразильской экзотики.

Теперь главное — самому поверить в то, что я наговорил своим людям. Это была наиболее сложная задача из тех, с которыми я сталкивался за последнее время.

Не буду сегодня этого делать.

— Феррет, — сказал я.

Он активизировался с характерным звоном.

— Да, мистер Боддеккер?

Я отключил телефонную функцию часов.

— Переведи время так, чтобы складывалось впечатление, будто я пробыл здесь остаток дня. Подгони запись к концу рабочего дня; никто не должен знать — во сколько я ушел на самом деле.

— Слушаюсь, мистер Боддеккер. Ролик для «Наноклина» не прошел, да?

Я резко выпрямился.

— А ты откуда знаешь?

— Высокая сетевая активность феррета мисс Бродбент. Входящая информация от клиента по «Миру Нанотехнологий». Ясно, что эти шаги предприняты для подготовки полного касси.

— Феррет, разве я не предупреждал тебя…

— Простите, мистер Боддеккер, но эта информация передана мне от феррета мисс Дансигер. Она попала в разряд полезной информации, которой я должен располагать.

Я закрыл глаза и потер пальцами виски.

— Ладно, феррет, порядок. Спасибо.

— Мне следует наблюдать за вашим кабинетом, или вы уведомите меня, когда соберетесь уходить?

— Предположим, я ухожу прямо сейчас, феррет.

— Хорошо. Удачного дня.

Послышался щелчок, и он отключился. Я снова откинул голову на спинку стула, усиленно массируя виски. Стоило мне стиснуть их покрепче, и перед глазами словно взорвался фейерверк. Бледно-желтые пятна с рваными краями были окаймлены красным и синим. Круги и прямоугольники вращались в бешеном танце, выделывая невероятные пируэты. Я охнул, захрипел и придушенным голосом выдал поток непристойных ругательств.

Первое, что предстало моим глазам, когда я открыл их, — Бэйнбридж, заглядывающая в дверь кабинета.

— Мне действительно жаль, что у тебя ничего не вышло, Боддеккер.

— Мне тоже жаль, что у нас ничего не вышло, — сказал я.

— Куда это ты идешь?

— Иду? Я?

— Мой феррет утверждает, что ты собрался уходить.

— Правда? У моего феррета слишком длинный язык. Бэйнбридж покачала головой.

— Да нет. Просто нужно настраивать феррет определенным образом, если хочешь, чтобы он улавливал те или иные параметры.

— И ты настроила свой феррет так, чтобы он шпионил за моим?

— Ты бы видел себя, когда пришел после разговора со «стариками». Я решила за тобой присмотреть. Но даже я не ожидала, что ты так быстро соберешься уходить.

— Что ж. — Я ухмыльнулся. — Можешь считать меня трусом и слабаком.

— Нет, — сказала Бэйнбридж. — Ты отступаешь только затем, чтобы броситься вперед. Завтра ты вернешься, готовый к новым сражением.

— Да неужто? Она кивнула.

— Надо думать, ты знаешь обо мне больше, чем я сам… Бэйнбридж непринужденно пожала плечами.

— Может быть, я сумею помочь тебе восстановить силы.

— Как это?

— Я иду с тобой.

— Так, так. А тебе не кажется, что сначала следовало меня спросить?

Она проигнорировала мой вопрос.

— Так куда мы пойдем?

— А ведь тебе не очень-то хочется меня сопровождать, — сказал я.

— Я думаю, что сейчас не стоит оставлять тебя одного.

— Ты всерьез считаешь, что я собираюсь сделать какую-то глупость? За кого ты меня принимаешь? За Хотчкисса?

— Я вовсе не думаю, что ты сделаешь глупость.

— Это самая лучшая вещь, которую я слышал за последние дни, — сообщил я.

— Тем более тебе не стоит быть одному. Возьми меня с собой, Боддеккер.

Наверное, стоило убедить Бэйнбридж отказаться от своих намерений, однако я не очень хорошо соображал и долго не мог придумать — как это сделать. В конечном итоге я сообщил, что направляюсь в Вудстокский Приют Альтернативного Образа Жизни Повышенной Комфортности — навестить свою бабушку. Увы, это не помогло. Бэйнбридж еще больше вдохновилась и долго рассказывала мне, какой я замечательный и заботливый человек. Даже в столь тяжелые для меня времена я не забываю о своей семье… И так далее, и тому подобное… Короче, остаток дня она провела со мной.

К полудню мы добрались до Цеппелин-порта. Я зарезервировал два места на рейс к северной границе, заплатив за билет Бэйнбридж, — вопреки ее протестам. Меня неотступно преследовало чувство вины: я был не в состоянии сказать ей, что между нами все кончено. Нужно работать над собой, думал я, заказывая билеты с оплаченным ленчем. Воспитывать в себе мужество. Я перехитрил пятерых членов банды, которые легко могли убить меня, — а теперь не могу справиться с одной-единственной девушкой, которая мне в тягость, а у меня не хватает смелости послать ее к черту.

Путешествие на цеппелине не добавило мне радости. Поднялся ветер, воздушный корабль мотало из стороны в сторону. Большинство пассажиров, включая и меня, чувствовали себя крайне некомфортно. Бэйнбридж без умолку трещала, рассказывая мне о приключениях ее собственной бабушки с материнской стороны. Я не прерывал ее, хотя, честно говоря, очень хотелось.

За этим занятием настало время ленча. Нам подали кусочки чего-то, напоминавшего хлеб из кислого теста — твердые, как гранит. К ним прилагались пакетики овощной пасты («Еда, идентичная натуральной»), которую следовало размазывать сверху. Сверх этого нам досталась большая бутылка винного напитка «Миньют Мэйд». К концу ленча я познакомился с историей семьи Бэйнбридж аж за последние семьдесят лет. Правда, дольше всего я буду помнить кусок полупережеванных овощей, застрявший у Бэйнбридж в щели между зубами. Там он и торчал, покуда она травила свои бесконечные байки. Поэтому, когда Бэйнбридж отправилась в дамскую комнату, я притворился спящим. Она, несомненно, смутится, едва лишь взглянет в зеркало, и ей будет проще, если не придется смотреть мне в глаза.

Сиденье скрипнуло, Бэйнбридж уселась рядом со мной, и мною овладело странное чувство, которое возникает от чужого пристального взгляда. Она смотрела целую вечность, а потом положила руку мне на лоб. В следующий миг чувство пропало. Бэйнбридж пошевелилась, послышался характерный щелчок монитора: она загрузила электронный журнал…

Мы опустились на станции Кингстон, обслуживающей Вудсток, и взяли велосипедную коляску, которая подвезла нас к самому комплексу. Это место выглядело как небольшой поселок, захватывающий часть исторического Вудсто-ка. Здесь находились жилые дома, сгруппированные по виду услуг, оказываемых их обитателям: самостоятельное проживание, проживание с уходом и заботой, повышенная забота, полная забота и отделение наркотически зависимых. Дома окружали административные здания и вспомогательные строения, вроде станций техобслуживания или столовых. Вдоль опушки были разбросаны теннисные корты, чуть поодаль виднелся комплекс бассейна. Повсюду протянулись прогулочные дорожки. На въезде располагались два магазина сувениров: один — для современных вещей, другой — специализирующийся на антиквариате и ручной работе. Все необычайно красиво и уютно… Вот только дорожки во время дождя превращались в непролазную грязь.

По пути я остановился у магазина ручных работ, поскольку Бэйнбридж выразила желание его посетить. Домотканые рубашки не пришлись ей по вкусу, зато она влюбилась в ожерелье с зажимами для штор вместо бусин. Бэйнбридж собиралась купить его, пока я не объяснил, для чего изначально использовались зубчатые «крокодилы». Тогда она остановилась на паре сережек в форме птичек, сидящих на грифе гитары.

Мы прошли через поселок к зданиям «повышенной заботы». По мере того как приближалась наша цель, Бэйнбридж шагала все медленнее и медленнее. В конце концов я остановился и обернулся к ней.

— Слушай, — сказал я. — Тебе не обязательно идти туда. Некоторые люди справедливо полагают, что это место навевает депрессию…

— Да не в том дело, — сказала она. — Я беспокоюсь о тебе.

— Обо мне?

— У тебя все будет в порядке? Я хочу сказать, твоя бабушка живет в отделении повышенной заботы, и все такое…

— Бэйнбридж, — сказал я, — все в норме. Это же не полная забота, верно? И не уход за наркоманами. Ей там очень удобно.

— Тогда я не понимаю, зачем ты сюда приехал. Тебе нужно отдохнуть, развеяться….

Мне хотелось сказать, что это ей стоило бы развеяться. А еще лучше — испариться. Я приехал сюда, потому что путешествие давало мне возможность провести кучу времени в одиночестве. Я собирался сесть в цеппелин и спокойно поразмышлять о жизни, своих неудачах и о том, что делать дальше с «Миром Нано». Разумеется, с Бэйнбридж под мышкой я не мог себе этого позволить. Ее трескотня, бесконечные семейные истории, овощи, застрявшие у нее в зубах, — все это не оставляло мне возможности сосредоточиться.

Я не сказал ничего. Пожал плечами и отвернулся, надеясь, что она воспримет этот жест так, как ей понравится. Бэйнбридж вздохнула и проговорила с покорностью в голосе:

— Что ж, ладно. Я понимаю, что на подобный вопрос нелегко ответить сразу. Особенно мужчине.

Я невольно поморщился. Она не уставала напоминать мне, что мы с ней — мужчина и женщина. И разумеется, в этом слышался определенный подтекст, хотя предполагалось, что мы — просто друзья. В любом случае сейчас мне было определенно не до этого. Впрочем, с другой стороны, я отдавал себе отчет, что подобные вопросы будут следовать снова и снова. Особенно учитывая, что заинтересованное лицо — женщина. И уж тем более учитывая, что эта женщина — Бэйнбридж…

Вудстокский Приют Альтернативного Образа Жизни Повышенной Комфортности, отделение Повышенной Заботы выглядело не так, как бы вы ожидали. Наверняка вы читали в книгах о домах престарелых, и у вас сложилось о них определенное впечатление. Место с однообразными белыми стенами, где изможденные старики в инвалидных креслах собираются в холле возле единственного телевизора, поскольку это — их единственная отрада. Иные уже слишком дряхлы, чтобы адекватно воспринимать окружающую действительность. Они неподвижно сидят в своих креслах, полностью погруженные в собственное прошлое. Некоторые пытаются перехватить вас, когда вы проходите мимо, с единственной целью: попросить поговорить с ними о чем-нибудь. Мрачная, гнетущая атмосфера и ощущение безысходности… Я не знаю, существуют ли где-нибудь подобные места, но Вудсток точно на него не похож. Мама и дядя Кент платили немалые деньги за содержание бабушки Мизи. Я думаю, они чувствовали себя виноватыми, избавившись от нее, и посему попытались по крайней мере обеспечить ей максимальный комфорт.

К тому же и персонал Вудстока имел большой опыт. Они были профессионалами и знали, как заботиться о людях вроде Мизи.

Вестибюли зданий казались высокими и светлыми. Благодаря специальному покрытию рассеянное солнечное сияние проникало через крышу, освещая холлы. Звучала музыка; жизнеутверждающие, оптимистичные песенки и мелодии сменяли друг друга. Повсюду стояли диванчики, стулья с высокими спинками и терминалы для чтения журналов. Здесь же располагались два гигантских аквариума и столько растений, что вестибюль напоминал небольшие джунгли. Все это преследовало единую цель: создать спокойную, веселую и жизнерадостную атмосферу.

Бэйнбридж проследовала за мной в приемную, где я огласил намерение повидать Мелиссу Мерчесон. После того как служитель проверил наши имена (мы ни в чем вас не подозреваем, но осторожность прежде всего), мы вошли в лифт и поднялись на этаж, где располагалась комната бабушки Мизи. Здесь музыка гремела еще громче. Некоторые из обитателей Вудстока бродили по коридору, подпевая серенаде.

— Что такое «радарный любовник»? — спросила Бэйнбридж по пути к комнате.

— А?

— Вон тот старичок пел что-то про радарную любовь[5]. Я пожал плечами.

— Это музыка, которую они слушают. Для меня это просто шум.

Песня сменилась другой мелодией. Мы остановились перед дверью комнаты бабушки. Я постучался и окликнул ее по имени, затем вошел. В комнате царила полутьма, но я уловил движение в районе кровати. Я подошел поближе и заметил странные манипуляции, которые она совершала. Правая рука двигалась над животом, зажав что-то невидимое отсюда между большим и средним пальцами.

Бэйнбридж посмотрела на меня. Я пожал плечами и двинулся внутрь.

— Бабушка Мизи?

Она прекратила свои движения и глянула на меня. Бабушка принадлежала к той категории людей, которых старость облагораживает. Злоупотребления психотропами, которые она позволяла себе в молодые годы, не оставили следов на ее лице. Глаза бабушки оставались ясными и живыми, что позволяло предполагать, будто она находится полностью в здравом уме. Однако это не вполне соответствовало действительности. Улыбка демонстрировала великолепные зубы: все до одного — ее собственные. Наследство ее родителей, принадлежавших к поколению, родившемуся после Второй мировой войны. Лицо бабушки обрамляли длинные белые волосы, ниспадавшие на плечи.

Интерьер комнаты был выполнен в естественной гамме; пахло натуральной сосной, клонированные ветви которой росли в горшках, развешанных по стенам. Шторы опущены, видеоэкран темен, и всепроникающая музыка льется из динамиков под потолком.

Бабушкины губы сложились в ее фирменную улыбку.

— Ну, здравствуй, здравствуй. Подойди, дай-ка я на тебя посмотрю.

Я покосился на Бэйнбридж.

— Кажется, она сегодня в хорошем настроении, — прошептал я. Затем подошел к кровати и взял старческую руку в свою. — Как поживаешь, бабушка?

— Почему ты не пишешь? — спросила она.

— Не пишу? — промямлил я.

— Да-да. Сейчас все делается через эти маленькие экраны, верно? Что ж, я могла ждать, что ты хотя бы напишешь? Могла?

— Бабушка…

Ее голос сделался мрачным и угрожающим.

— Хоть дождалась, что приехал — в кои-то веки!

— Бабушка, я приезжал две недели назад.

С ошеломляющей быстротой она выдернула руку из моей ладони и стиснула мое запястье. Острые ногти врезались в кожу так, что я невольно вскрикнул.

— Не лги мне!

— Я не лгу. Вспомни, я сидел здесь, и ты мне рассказывала, как вы с друзьями развели костер на…

Ее пальцы продолжали сжиматься, пока боль не сделалась нестерпимой.

— Кент Стейт Мерчесон! Сколько раз я говорила тебе: нельзя лгать матери!

Я покосился на Бэйнбридж.

— Она принимает меня за своего сына…

Бабушка проследила за моим взглядом, и лицо ее просветлело.

— Солнышко! Это и впрямь ты? Иди сюда и поцелуй свою мамочку!

— Не делай этого, — прошептал я, и бабушка дернула меня за руку так, что едва не оторвала ее.

— Не слушай этого жалкого негодяя, — сказала она Бэйнбридж. — Вообрази: недавно он сообщил мне, что собирается голосовать за Джорджа Буша!

Бэйнбридж сделала шаг вперед. Я попытался ее отодвинуть.

— Миссис Мерчесон, это не ваш сын. Это ваш внук… Бабушка отпустила запястье, но в следующий же миг

ухватила меня за ухо:

— Послушай ее! Послушай-ка, что говорит твоя сестра! — Она вопила, мое ухо горело огнем, и я едва не охнул от боли. — Вы — гадкие, гадкие дети. Вы опять лазали в мамину заначку?! Я ЖЕ СКАЗАЛА ВАМ, ЧТОБЫ НЕ СМЕЛИ ТРОГАТЬ МОЙ ПОРОШОК! — Она потянула мою голову вниз, приблизив к своим губам. — Я ЖЕ ГОВОРИЛА: ЕСЛИ ЖЕЛАЕШЬ ШИРЯТЬСЯ — КУПИ СВОЙ СОБСТВЕННЫЙ!

Уголком глаза я видел, как Бэйнбридж попятилась к двери, а потом повернулась и кинулась вон. Бабушка кричала:

— СОЛНЫШКО, НЕМЕДЛЕННО ВЕРНИСЬ! ГАДКИЕ ДЕТИ РАСТУТ, ЧТОБЫ СТАТЬ ПОХОЖИМИ НА РИЧАРДА НИКСОНА!

— Бабушка! — взвыл я, молясь, чтобы она перестала орать мне в ухо. — Это я…

Внезапно бабушка охнула и согнулась пополам. Рука, стискивающая мое ухо, задрожала. Бабушка резко дернулась, ее колено угодило мне в висок. В голове вспыхнули яркие звезды…

— Оуууууууууааааааааааааа!

— Бабушка, что…

— Я НЕ МОГУ ВСПОМНИТЬ! — выкрикнула она. А потом заскулила. — Не могу вспомнить, не могу вспомнить, не могу вспомнить…

— Что ты не можешь вспомнить?

Бабушка схватила меня за щеки и повернула мою голову к себе, принуждая встретиться с ней глазами.

— Один День из Жизни, — сказала она.

— Один день из жизни?

— Я не могу вспомнить, Кент. Это из «Эбби Роад»? Или из «Белого Альбома»? — Свободной рукой бабушка принялась колотить себя по лбу. — «Эбби Роад»? «Белый Альбом»? «Эбби Роад»? «Белый Альбом»? «Эбби Роад»? «Белый Альбом»…

Из холла донесся грохот, и в комнату ворвалась невысокая коренастая женщина. За ней по пятам следовала Бэйнбридж.

— В чем дело?

— Она чуть не оторвала мне ухо…

Женщина обогнула меня и заглянула бабушке в глаза.

— Мелисса, в чем дело?

— Оливия. — Бабушка улыбнулась. — Это «Эбби Роад»? Или это из «Белого Альбома»?

Женщина одной рукой погладила бабушку по волосам, порылась в кармане своего халата и извлекла тонкую серебристую трубочку.

— Что это, дорогая?

– «Один День из Жизни», — сказала бабушка. — Это из «Эбби Роад» или из «Белого Альбома»?

— Мое ухо… — вставил я.

— Это из «Клуба Одиноких Сердец Сержанта Пеппера»[6], — отозвалась Оливия. — Я дам тебе лекарство, и ты все вспомнишь.

— Хорошо, — сказала бабушка. — Спасибо, Оливия.

Женщина прижала трубочку к бабушкиной шее. Раздался щелчок; послышалось негромкое шипение. Хватка цепких пальцев заметно ослабла.

— Теперь оставь в покое сына.

Внезапно ощутив свободу, я поспешно отскочил от кровати, запнулся о край ковра и растянулся на полу. Бэйнбридж присела на корточки возле меня; я осторожно коснулся пострадавшего уха.

— Я внук, — сообщил я.

Оливия покачала головой, не переставая поглаживать бабушку по голове.

— Она не единственная. Время от времени с нашими пациентами случаются подобные вещи — особенно когда в репертуар попадают песни Джимми Хендрикса. Я даже жаловалась менеджеру.

Бэйнбридж посмотрела на Оливию.

— Неужели ничего нельзя сделать?

— Просто у нее неважное настроение, — сказал я. Бэйнбридж по-прежнему не отводила глаз от Оливии.

— Видите ли, он приехал из Нью-Йорка, чтобы повидать ее…

Медсестра пожала плечами:

— Нью-Йорк не так уж далеко. У нас здесь полно пациентов, чьи…

— Все в порядке, — сказал я. — У нее просто выдался плохой день. Такое может случиться с каждым из нас.

Оливия улыбнулась и кивнула мне.

— Знаете, он прав.

Я поднялся с пола и еще раз ощупал пострадавшее ухо.

— Спасибо за помощь, — сказал я Оливии.

Она снова кивнула, и я вышел из комнаты. Бэйнбридж потребовалось несколько секунд, чтобы это осознать. Она догнала меня только у лифтов.

— Как ухо?

Я тронул его кончиками пальцев… Неприятно.

— Еще побаливает.

— Я так тебе сочувствую. Ты проделал далекий путь, и вон как все обернулось. Особенно после такого ужасного утра, которое у тебя было.

Меня обуял ужас. Я знал, к чему идет дело. У Бэйнбридж опять пробудился синдром Флоренс Найтингейл, и она собиралась позаботиться обо мне. Несчастная жертва чрезмерного рвения — я буду вынужден терпеть это всю дорогу до Нью-Йорка. А может быть, и не только. Я не знал, что мне делать и куда деваться. Я нажал на кнопку вызова лифта…

— Боддеккер…

Изощренная пытка началась с того, что она положила руку мне на плечо… Когда мы вышли из корпуса, я попытался обратить все в шутку. Я вспомнил забавного старичка. Я смеялся над бабушкиными манипуляциями с моим ухом… Бэйбридж хранила на лице стоическое выражение.

По пути на станцию Кингстон мне пришла в голову великолепная идея. Возможно, немного алкоголя запудрит ей мозги, и она отстанет от меня… Нашел первый попавшийся бар и приказал водителю остановиться. Это тоже оказалось ошибкой. Бэйнбридж сообщила, что не собирается пить и мне не советует, учитывая мое и без того подавленное состояние духа. Я собрался с духом и даже ухитрился выдать несколько остроумных шуточек на эту тему. Не помогло.

Ближе к вечеру гелиевый «Константинополь» поднял нас в воздух. Полтора часа полета. Стюардессы подавали еще более мерзкий хлеб и овощную пасту. Я воротил нос от еды. Голодание казалось мне более радужной перспективой, нежели поглощение подобного ужина. Хотя, возможно, следовало это съесть — вкус пищи вполне соответствовал моему настроению… Бэйнбридж пронаблюдала за тем, как я отставил тарелку, и понимающе покивала.

— Депрессия, — сказала она. Я вопросительно посмотрел на нее.

— Отсутствие аппетита. Верный признак депрессии.

— Слушай, у бабушки просто неудачный день…

— У тебя тоже.

Я мог бы сказать, что мой день в наибольшей степени испорчен именно ею… Но не стал… Бэйнбридж полагала, что знает причины всех моих бед — лучше меня самого. Тысячу раз я открывал рот, намереваясь послать ее подальше. И тысячу раз не смог это сделать.

Почему? Почему?!

Я бросил на нее быстрый взгляд. Бэйнбридж выглядела серьезной и озабоченной, хотя в глубине души она была счастлива. Ей нравилось заботиться обо мне. Она чувствовала себя нужной, приглядывая и ухаживая за мной. Интересно, а почему Бэйнбридж до сих пор не нашла себя на поприще общественных работ? Скажем, заботясь о детях, оставшихся сиротами после Норвежской войны?..

— Боддеккер? — сказала она.

Я взглянул ей в лицо — коротко и как бы между прочим. А то еще, не дай бог, Бэйнбридж придет в голову, что я послал ей многозначительный взгляд. Казалось, немой вопрос написан у нее на лбу, в уголках глаз и губ. От уголков разбегались лучики, вернее, не лучики даже, а крохотные трещинки — такие маленькие, что наномашина могла проползти через них и срастить кожу, используя субатомного размера инструменты. Это придавало ее лицу странную хрупкость. Если я скажу, что желаю выйти из игры, лицо расколется по этим трещинкам, и Бэйнбридж разразится слезами.

Я не могу вынести слез. И не хочу связывать свою жизнь с этой девушкой. И при этом я так и не придумал способа отделаться от нее.

Иначе сказать, я увяз между Бэйнбридж и собственной трусостью.

— Ты в порядке, Боддеккер? Я пожал плечами.

— Как-нибудь переживу. У меня еще все впереди. В отличие от моей бабушки.

Она кивнула.

— Понимаю. — А затем произнесла слова, которым суждено повторяться еще не раз на протяжении второй половины дня. — Мы поедем домой и там обеспечим тебе полное исцеление.

Зная Бэйнбридж, можно смело ожидать буквально чего угодно. Она великолепно осведомлена обо всех этих новомодных средствах медицины, лекарствах и препаратах. Я уже почти видел, как она роется в моем кухонном шкафу, разыскивая специи, чтобы добавить их в специальную припарку, которую следует класть на грудь специальной лопаточкой…

Одним словом, я притворился, что не расслышал.

Впрочем, Бэйнбрдж это ничуть не смутило. Она намеревалась довести медленную пытку до конца. В течение всего полета Бэйнбридж держалась за слово «исцеление» и периодически стукала меня им позже. Будто дубинкой по голове — дабы я не забыл, что она намерена облегчить мои страдания.

…После того как цеппелин приземлился на станции Род-Айленд: «Скоро будем дома, Боддеккер. Исцеление уже близко».

…Пока мы стояли под ледяной изморосью и ловили коляску: «Выше нос, Боддеккер. Скоро окажемся в тепле, и там тебя ждет исцеление».

…Во время поездки в коляске: «Нет, Боддеккер. Мы поедем к тебе. Там и начнем исцеление».

…В ответ на мои протесты и робкое предложение отвезти ее домой: «Это не то исцеление, которое можно обеспечить по телефону».

…После того как мы вылезли из коляски возле моего дома: «Я оплачу проезд. А ты готовься к исцелению».

На лестнице, по пути к двери, я уже надеялся, что ее «исцеление» будет иметь для меня летальный исход.

К тому времени, как мы добрались до дома, на улице уже вечерело, а в квартире вообще царила непроглядная мгла. Я зажег маленькую лампу и высунулся в окно, любуясь видом на Манхэттен. Стояла величественная, внушающая благоговение ночь.

Бэйнбридж показалась в дверях.

— Будет новый день, — сказала она, скользнув внутрь.

— Не беспокойся, я не собираюсь прыгать. Она рассмеялась.

— Прежде чем заняться твоим исцелением, мне нужно принять ванну. Это ненадолго.

— Сколько угодно. — Я включил телефон в часах, и он высветил цифру «4».

— У меня тут новые сообщения, надо бы их просмотреть, — бросил я. — Ванная через спальню, направо.

Бэйнбридж исчезла в спальне, и я услышал ее голосок:

— Ты живешь совсем один. Это просто отлично.

Я проигнорировал ее замечание. Уселся напротив окна — так, чтобы видеть городские огни, и нажал кнопку прокрутки сообщений. Раздался мелодичный звон.

— Боддеккер, это Дансигер. Мне очень жаль, что сегодня все так вышло. Кажется, я не слишком внятно это обозначила, когда мы находились у тебя в кабинете. Я собиралась переговорить с тобой позже, но Депп сказал, что эта маленькая шлюшка Бэйнбридж куда-то тебя уволокла…

Я осторожно выглянул из двери, чтобы выяснить, в ванной ли еще Бэйнбридж. Она была там. Я уменьшил звук в часах до минимума.

— …Я понимаю твои чувства. Я тоже огорчена, и мне стыдно за то, как я с тобой обошлась. Поэтому прошу прощения. Я очень хотела, чтобы наш ролик прошел в «Мир Нано», но нет — так нет. В любом случае ты сделал все, что мог. В следующий раз у нас все получится. Пока, Тигр.

Тигр? Я вздрогнул. Уж от кого-кого, а от Дансигер я менее всего мог ожидать подобных слов. Или ей не терпится заполнить пустоту, образовавшуюся в ее жизни после исчезновения Хотчкисса?..

Еще один звоночек.

— Мистер Боддеккер, это ваш феррет. Я подумал, вы захотите узнать, что в Пембрук-Холле сегодня отмечена высокая активность в сети. По большей части это попытки вторжения в ваш компьютер. Мне удалось задержать нескольких лазутчиков низкого уровня, однако «Теч-бойз» проломились внутрь, используя ваш персональный код, и я ничего не смог поделать.

Теперь я по умолчанию включил полную защиту, и буду поддерживать ее, пока вы не отдадите иного распоряжения. Я закрыл глаза.

— Куда они пытались вломиться? Молчание.

— Феррет? — Я открыл глаза и вспомнил, что это всего лишь запись автоответчика.

Звоночек.

— Боддеккер? Это Хотчкисс. Мне нужно поговорить с тобой. Перезвони, как только включишь телефон.

Дансигер называет меня Тигром. Хотчкиссу нужно срочно со мной переговорить. Что с ними обоими произошло? Может, они пытались помириться и это вызвало какой-то странный побочный эффект?

Следующий звоночек послышался одновременно с голосом Бэйнбридж, окликавшей меня из ванной. Я поставил часы на паузу.

— Если ты хочешь получить свое исцеление, я готова его обеспечить.

— Буду через несколько минут, — крикнул я. — Мне нужно сделать несколько звонков. — Я помедлил, собираясь спросить, что за исцеление она мне готовит, и в этой паузе я услышал…

Пш-ш! Пш-ш!

Я откинулся на спинку стула и прошептал вульгарное и полностью подходящее к ситуации слово. Потом осторожно приподнялся и заглянул в спальню.

Освещенная льющимся из ванной светом, Бэйнбридж обошла кровать и откинула покрывало. Она была раздета. В полумраке я рассмотрел, что ее фигурка не лишена приятности, хотя далеко не идеальна. Бэйнбридж нельзя назвать толстой, но несколько лишних фунтов в области живота и бедер портили общее впечатление.

Я похолодел, надеясь, что тусклого света лампы недостаточно, чтобы она меня заметила.

Бэйнбридж скользнула в кровать и положила голову на мою подушку.

— Приходи, когда будешь готов, Боддеккер. Я снова тихо выругался.

— Кретин! — прошептал я. — Ты должен был догадаться. Идиот! Идиот!..

— Боддеккер?

— Я еще звоню, — сказал я. Дрожащей рукой я нажал значок последнего сообщения.

— Здравствуй, сынок. Это Левин.

Мое сердце чуть не выскочило из груди.

— Здесь у нас кое-что произошло, и это «кое-что» требует твоего внимания. Я хочу, чтобы ты перезвонил мне, как только получишь сообщение — не важно, в какое время дня или ночи это произойдет. Я прилагаю к сообщению код своего личного номера, так что слезь со своей маленькой студентки и нажми на кнопочку.

Я выругался еще раз. Это что же получается? Я оказался единственным, кто не распознал намерений Бэйнбридж?.. А затем я нажал на кнопку. Левин ответил через три секунды.

— Это Боддеккер, — сказал я. — Перезваниваю, как вы просили.

— А, да! — Послышался сухой щелчок. — Сынок, что это за слово из девяти букв, которое обозначает «интенсивное общение на повышенных тонах»?

Я сглотнул и невольно обернулся в сторону спальни. Б-э-й-н-б-р-и-д-ж. Потом Левин сказал:

— О! Дискуссия! — Щелчок и стук пальцев по клавиатуре. — Этот кроссворд чуть не свел меня с ума своими бредовыми определениями. Может, именно поэтому я их так люблю.

— Вы просили позвонить вам, сэр, — сказал я хрипло.

— Конечно. Да. Боддеккер, после того как ты ушел из офиса, у нас тут последовало интересное продолжение истории…

Да, сынок. Бэйнбридж пока несовершеннолетняя, так что теперь федералы будут преследовать тебя по Акту Михальевича.

— Сэр? — каркнул я.

— Да. Забавная вещь. Кстати, не возражаешь, что я обращаюсь по-простому, на «ты»? После того как закончилось собрание и все разошлись, я уже нацелился заняться своими делами. Вдруг мне сообщают, что меня хотят видеть. Кто бы ты думал? Мисс Бродбент. И вот она заявляется и говорит, что ее ролик — не лучший в Пембрук-Холле и не стоит посылать его в «Мир Нанотехнологий».

— Время от времени такое случается с каждым из нас, сэр. Сперва мы выигрываем конкурс, а потом начинаем думать: «Мой ролик на самом деле вовсе не так хорош, мне просто повезло». У меня тоже так бывало.

— Она долго талдычила, что это твой ролик должен был одержать победу. Я с ней целиком и полностью согласился, однако мы уже проголосовали и приняли решение…

— Хорошее решение, — сказал я. — Мы можем гордиться ее роликом.

— …и тут ко мне в офис позвонил Хотчкисс. Он, дескать, долго обдумывал ситуацию и пришел к выводу, что проголосовал неправильно.

Само собой. Хотчкисс голосовал против ролика Бродбент, только убедившись, что ей это не повредит. Так что он ничего не терял.

— Теперь он изменил решение и отдает свой голос за «Их было десять». Таким образом, твой ролик стал победителем и именно он и будет представлен «Миру Нано».

— А как же Бродбент?

— Она отозвала свой ролик, чтобы дать дорогу твоему, — сказал Левин.

Я подобрал отвалившуюся челюсть и не сказал ничего. Потом заглянул в спальню. Бэйнбридж лежала, повернувшись ко мне спиной.

— Сэр…

— Я знаю, что ты изумлен и потрясен — и в то же время счастлив. Так и должно быть. Поздравляю!

— Я…

— Со следующей недели у тебя будет много работы. Тебе и твоей команде придется сделать полный касси для «Мира Нано».

— Э…

— Сынок, я не могу выразить свой восторг. Ты и твоя группа на этот раз действительно превзошли самих себя. И я уверен в нашей победе.

— Ну-у…

— Вперед, сынок! Когда ты стал лидером группы, это был только первый шаг. А теперь… Все изменится — и очень скоро. Все в твоих руках, юный Боддеккер. Все!

Я обратил взгляд к окну. Оно выходило на юго-запад — туда, где лежал Принстон.

Левин еще раз поздравил меня и распрощался. А я еще долго сидел — ошеломленный, не понимая ровным счетом ничего. Слишком странно, слишком неожиданно. И еще…

Звонок Дансигер… Тигр… Звонок Хотчкисса… Срочно.

Я вернулся к первому посланию и нажал кнопку вызова. Она мигала, мигала и мигала, пока, в конце концов, Дансигер не ответила.

— Алло, — сказала она сонным голосом.

— Это Боддеккер.

— Боддеккер? Ты знаешь, сколько времени? Куда эта маленькая шлюха тебя…

— Что ты сказала Хотчкиссу? — перебил я.

— Что я сказала…

— Что ты велела Хотчкиссу сделать?

— Боддеккер, ты пьян или как?

— Если я и пьян, то у меня есть уважительная причина. — Я встал и принялся прохаживаться по комнате. — Послушай, мне нужно…

— О, поняла! Ты в тюрьме. Из-за шлюхи ты попал в беду. Теперь нужно, чтобы я приехала и вытащила тебя.

— Хотчкисс переголосовал, — сказал я ей. — По поводу нашего ролика. Наша реклама пойдет в «Мир Нано».

Я услышал шорох, когда Дансигер подскочила на кровати.

— Наш ролик? «Их было десять»?

— Все десять из них, — сказал я.

— И ты решил, что я…

— Зная, какое влияние ты до сих пор оказываешь на Хотчкисса, — да. Прости, Дансигер. Время от времени я переоцениваю твою амбициозность.

— Наш ролик прошел? — переспросила она.

— Он прошел, Дансигер, — прошептал я. — Мы снова на коне.

Мы поговорили еще с полчаса, обсуждая грядущую работу над касси. Следующая неделя обещала быть трудной — заполненной длинными рабочими днями, плохой едой, дешевыми стимуляторами и недосыпом.

Счастливейший момент в моей жизни.

Закончив беседу, я повернулся в сторону спальни, уже намереваясь отправиться в постель, как вдруг замер в дверях.

В моей кровати лежала маленькая толстушка и сладко посапывала во сне.

Я вернулся в гостиную и расположился на диване.

Перед сном я подумал: «Надо же — такая удача! И дважды за один короткий день».

Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин и Харрис.

«Мы продаем Ваши товары по всему миру с 1969 года».

Офисы в крупнейших городах: Нью-Йорк, Монреаль, Торонто, Сидней, Лондон, Токио, Москва, Пекин, Чикаго, Осло, Филадельфия, Амарилло.

ЗАКАЗЧИК: Радости Любви

ТОВАР: Роботетки — рабы любви

АВТОР: Боддеккер

ВРЕМЯ: 60

ТИП КЛИПА: Видео

НАЗВАНИЕ: «Вам надоела старая модель?»

РЕКОМЕНДАЦИИ И ПОЯСНЕНИЯ: Депп должен написать аранжировку. Пригласить певцов для хора.

АУДИО

Звук завывающей зимней вьюги.

ВИДЕО

Бледный, навевающий тоску, неказистый дом. Мрачный, начинающий полнеть МУЖ, одетый в не слишком свежую майку, сидит за обветшалым кухонным столом в неопрятной кухне и ест что-то, напоминающее водянистую овсяную кашу.

АУДИО

ВИЗГЛИВАЯ ЖЕНЩИНА (Голос): Генри! Генри! Ты на кухне?

ВИДЕО

МУЖЧИНА недовольно кривится, когда появляется его ЖЕНА — костлявая баба в домашнем халате и с волосами, накрученными на бигуди; у нее измятое, красное лицо и острый, хрящеватый нос. Эта женщина — настоящий кошмар для любого мужа.

АУДИО

ВИЗГЛИВАЯ ЖЕНЩИНА:

Ген-ри! Почему ты не вынес мусор? Ты забыл, что сегодня день уборки? И раковина опять протекает! И инспектор Управления Экологии может появиться в любую секунду. Если он увидит, что мы расходуем воду, нас выкинут из дома! И еще (дальнейшие реплики постепенно затихают за голосом диктора)…

ВИДЕО

Серия крупных планов женщины под разными углами: она грозит МУЖЧИНЕ пальцем с раздражением, раздражением, раздражением.

АУДИО

ДИКТОР: Мужчины! Вы устали от старой модели?

ВИДЕО

МУЖЧИНА реагирует на слова ДИКТОРА. Он отворачивается от своей ворчливой жены, глядит в камеру и кивает.

АУДИО

ДИКТОР: Если так, то вам нужна новая маленькая подружка… Вам нужна Роботетка — Раба Любви от «Радостей Любви»!

ВИДЕО

В кадре возникает пламенеющий портал, и в кухню врывается толпа мужчин разных рас, возраста и роста. МУЖЧИНА изумленно взирает на них.

АУДИО

МУЖИК В ШИРОКОПОЛОЙ ШЛЯПЕ: Пошли с нами, друг! (Слышится музыка — гимн Роботеток.)

ВИДЕО

ШИРОКОПОЛАЯ ШЛЯПА сдергивает МУЖЧИНУ со стула, когда начинается музыка.

АУДИО

МУЖСКОЙ ХОР:

Эй, отринь свои сомненья, В новый мир вступаешь ты! Ожидает с нетерпеньем Женщина твоей мечты.

ВИДЕО

Группа, к которой уже присоединился МУЖЧИНА, шагает на камеру. Гарпия размахивает кулаками, посылая им проклятия. Мужчины доходят до камеры и исчезают за кадром. Вспыхивает свет. Теперь мужчины идут от камеры по направлению к зданию компании «Радости Любви». В кадре мерцающая надпись: РОБОТЕТКИ НА ЛЮБОЙ ВКУС. ЗНАЙ — ВЫБИРАЙ!

АУДИО

МУЖСКОЙ ДУЭТ:

Нету девушки милее, Не откажет никогда.

ВИДЕО

ШИРОКОПОЛАЯ ШЛЯПА И МУЖЧИНА В ДЕЛОВОМ КОСТЮМЕ демонстрируют МУЖЧИНЕ модель «Француженка».

АУДИО

ИРЛАНДСКИЙ ТЕНОР:

Не болеет, не потеет…

ФРАНЦУЗСКИЙ БАРИТОН:

И всегда ответит «да».

ВИДЕО

Полицейский (тенор) и повар в высоком белом колпаке (баритон) демонстрируют модель «Миз Февраль», одетую в малюсенький купальник; повар смачно хлопает ее по заднице и сладострастно закатывает глаза, предвкушая удовольствие (роботетка одобрительно улыбается в ответ).

АУДИО

ДВА ГОЛОСА, ЗВУЧАЩИЕ ДИССОНАНСОМ ДРУГС ДРУГОМ: За немытую посуду вас она не укорит…

ВИДЕО

Два нью-йоркских водителя велосипедных колясок демонстрируют МУЖЧИНЕ модель «Неприступная Варриоретт». Точным каратистским ударом она сшибает с ног одного из парней; второй смотрит в камеру и подмигивает на слове «укорит».

АУДИО

МУЖСКОЙ ХОР: Ведь она — раба любви!

ВИДЕО

Перед МУЖЧИНОЙ появляются все новые и новые модели роботеток. Он потрясен невероятным разнообразием.

АУДИО

ПИСКЛЯВЫЙ ТЕНОР: Моя раба любви!

ВИДЕО

Субтильный паренек в лабораторном халате треплет по щеке модель «Богиня Амазонок», которая на голову выше его самого.

АУДИО

БАРИТОН: Так мила и так приятна.

ВИДЕО

Парень в пижаме выкидывает через плечо плюшевого медведя и хватает модель «Студентка».

АУДИО

БАС: Без единого изъяна.

ВИДЕО

Толстяк качает головой, в изумлении созерцая огромную задницу модели «Сладкий Персик».

АУДИО

МЕЛОДИЧНЫЙ ДУЭТ: Сексапильна и прекрасна.

ВИДЕО

Два матроса держат за руки модель «Морячка» и тянут ее в разные стороны.

АУДИО

ЛОМАЮЩИЙСЯ ЮНОШЕСКИЙ ГОЛОС: Изумительна и страстна.

ВИДЕО

Мальчишка, которому на вид не более шестнадцати, несет на руках модель «Энн О’Рексиа».

АУДИО

МУЖСКОЙ ХОР: Настоящая конфетка — хоть блондинка, хоть брюнетка. Это чудо — роботетка!

ВИДЕО

Мужчины, составлявшие хор, шагают навстречу МУЖЧИНЕ. Группа распадается на две части, огибая его справа и слева. У каждого в руках роботетка.

АУДИО

МУЖСКОЙ ХОР: (гомон и залихватский свист)

ВИДЕО

Кадр: МУЖЧИНА идет от камеры, держа за руки «Богиню Амазонок» и «Неприступную Варриоретт». Когда они проходят мимо, камера откатывается, мы видим ноги прежней жены МУЖЧИНЫ, торчащие из мусорного бачка.

АУДИО

МОДЕЛЬ «СЛАДКИЙ ПЕРСИК» (Говорит): Возьми меня с собой! облизывает губы, прежде чем

ВИДЕО

Кадр: Модель «Сладкий Персик»; она смотрит в камеру и произнести свою реплику.

АУДИО

(Музыка заканчивается громким, раскатистым аккордом).

ВИДЕО

Затемнение

Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин и Харрис. Официальная почта.

ЗАПРОС

KOMУ: ЧЕСТЕРФИЛД/ЮРИСТ ОТ: БОААЕККЕР/АВТОР

ПРИЛАГАЮ СЦЕНАРИЙ РОЛИКА «РОБОТЕТКИ — РАБЫ ЛЮБВИ». СТОИТ ЛИ НАМ ВСТАВЛЯТЬ В РОЛИК РЕПЛИКИ САМИХ РОБОТЕТОК? ИХ РЕЧЕВАЯ СИСТЕМА ЕЩЕ НЕ ДОРАБОТАНА, И ЗАСТАВЛЯТЬ ИХ РАЗГОВАРИВАТЬ — ЗНАЧИТ УСУГУБЛЯТЬ ПРОБЛЕМУ. В ОБЩЕМ И ЦЕЛОМ ИЗ-ЗА ЭТОГО ПРОДУКТ БУДЕТ СЛОЖНЕЕ ПРОДАВАТЬ.

ЕЩЕ: МОЖЕТ БЫТЬ, ВСТАВИТЬ В РОЛИК ИНФОРМАЦИЮ НАСЧЕТ ОГРАНИЧЕННОСТИ РАБОТЫ БАТАРЕЕК?

ОТВЕТ

КОМУ: БОДАЕККЕР/АВТОР ОТ: ЧЕСТЕРФИЛА/ЮРИСТ

Извини, Бод, заказчик хочет, чтобы роботетки разговаривали.

Насчет батареек. Не бери в голову. Все, что касается батареек, будет написано в инструкции. Лично я не понимаю, чем атомные батарейки лучше химических.

Отвязный ролик, Боддеккер.

PS: Там у тебя был парень, несущий ее на руках. Надо уточнить этот момент. Я думаю, эти штуки слишком тяжелые, чтобы вот так их таскать.