"Дьяволы Фермана" - читать интересную книгу автора (Фауст Джо Клиффорд)

13 Их было пятеро

Временами в нашем бизнесе происходят события, которые не поддаются законам рекламной физики. Реклама не производит эффекта, которого от нее ожидают — а ожидают, что она будет продавать, развлекать или же информировать. Когда этого не случается, результаты оказываются поистине бедственными. Однако иногда все оборачивается к лучшему.

«Их было десять» стал одной из подобных реклам. Первая реакция еще не означала, что ролик целиком «мертв», но он, несомненно, агонизировал. Хотя в таких случаях я обычно склонен обвинять себя и свой сценарий, в этот раз я проклинал людей из «Мира Нано», настоявших на привлечении Дрейна. Дрейн маячил повсюду, Дрейн мелькал тут и там, он был везде. Неудивительно, что покупатели отторгали этот «новый чудесный товар». Я бы на их месте поступил точно так же. Просто из принципа. Просто потому, что его продает Норман Дрейн.

Прошла неделя. Становилось все более очевидно, что конец света и вправду не за горами. Один за другим члены моей группы переставали со мной разговаривать: Мортонсен, Харбисон и Сильвестер — практически одновременно. Затем, через несколько дней — Дансигер, Депп и обыкновенно неприхотливый Гризволд. Лишь Бэйнбридж общалась со мной по-прежнему, отдавая дань неистребимому оптимизму и приспособленчеству. Мы до сих пор ничего не сказали друг другу относительно неудачной поездки в Вудсток, и Бэйнбридж несомненно считала, что между нами осталось незавершенное дельце. Я продолжал прикидываться равнодушным — хотя Дансигер наверняка бы сказала, что я прикидываюсь идиотом.

Вне группы дела шли еще хуже. В один прекрасный день братцы Черчи при виде меня сделали вид, что пытаются спрятаться, а когда я прошел мимо, зашептали вслед: «Прокаженный! Прокаженный! Нечистый! Пария!» В другой раз Апчерч обнял Черчилля за плечи, указал на меня свободной рукой и нравоучительно проговорил: «Вот, малыш. Вот на что похожи неудачники. Посмотри на него хорошенько, чтобы знать, как ни в коем случае не надо выглядеть!»

От Хотчкисса и вовсе не приходило вестей, чему я был скорее рад. Он скорее всего впал в очередную депрессию, так что в его обществе я нуждался меньше всего в мире. Ничего я не услышал и от лидеров прочих творческих групп. У Огилви по-прежнему регулярно собирались вечеринки, но меня не пригласили ни на одну. Да я и сам не особенно рвался участвовать. Алкоголь только усугубил бы мое состояние.

И что хуже всего: молчали «старики». Если наша компания умерла и отправилась в ад — а ситуация именно так и выглядела, — они бы, разумеется, предприняли усилия по нейтрализации нанесенного агентству вреда. И первым делом уволили бы меня. Однако же от «стариков» не приходило никаких вестей. Я не мог согласиться с Бэйнбридж, утверждавшей, что «отсутствие новостей — хорошие новости». Молчание парализовало меня. Узнать, что я лишился работы, казалось легче, чем не знать ничего.

И единственный человек вне нашей творческой группы, который держался со мной как обычно, была Хонникер из Расчетного отдела. Все утро после нашего Дня Канталупы я оставался вял и недееспособен. Менее всего хотелось рассказывать ей о несуществующей первой реакции. Поэтому я вызвал для Хонникер коляску и отправил ее домой. Махнув ей на прощание, я подумал, что вижу Хонникер последний раз в своей жизни.

Но утром понедельника я вошел в кабинет и обнаружил, что она оставила подарок: ручку, предназначенную для записей на бумаге. Более того: Хонникер взяла один из листов и написала записку — свой телефонный номер и подпись: «Для твоих часов».

Вместо того чтобы возликовать, я расстроился еще больше. Если ситуация такова, какой я ее вижу, то наши с Хонникер отношения закончатся, не успев начаться. Она оставит меня, едва осознает глубину моего падения. Пожалуй, в скором времени я окажусь в компании Робенштайна в нашем офисе в Осло. Так что я не стал заносить номер Хонникер в свои часы. В тот момент я просто не мог заставить себя это сделать. Куда там! Я не осмелился бы даже взглянуть на нее: ведь я отплатил черной неблагодарностью на ее благородство. В конечном итоге я завернул бумагу и упрятал ее в ящик стола под старые пыльные чипы «С-П-Б».

Тем временем стало очевидно, что «Их было десять» не возымели действия. Взвесив все произошедшее, я пришел к выводу, что офис в Осло — непозволительная для меня роскошь. Все указывало на то, что моя карьера в Пембрук-Холле окончена. Если я не сумел продать настолько чудесный и необычный товар, как «Наноклин», тогда на что я вообще годен? Пребывая в черной тоске, я вызвал феррет, приказал обновить мое резюме и подобрать список потенциальных работодателей. Причем следовало избегать фирм, где от сотрудников требовалось умение писать и вообще заниматься творческой работой.

— Мистер Боддеккер, — сказал на это феррет, — у вас снова плохой день из-за контракта с «Миром Нано»? — А затем эта проклятая штуковина попыталась отговорить меня от принятого решения. В конечном итоге я сдался — хоть и не потому, что надеялся остаться в Пембрук-Холле. Я сделал это лишь для того, чтобы чертова груда железа наконец-то заткнулась.

А к следующему понедельнику я был рад, что не стал торопиться с увольнением.

Неделя началась с той же мрачной ноты, на какой закончилась прошлая. Первая реакция по-прежнему напоминала пустой город призраков. Исследователи рекламы не могли или не желали говорить о ролике.

Однако, когда появилась более полная статистика, произошло нечто странное. Сличив цифры исследования реакции с цифрами продаж, выяснили, что анализ реакции произведен неверно. «Их было десять» — и сам «Наноклин» — наконец-то восприняло сознание населения.

По первоначалу я даже ничего не понял. В понедельник я проснулся поздним утром и отправился заканчивать ролик для «Бостон Харбор», который, как я полагал, должен стать моей последней работой в Пембрук-Холле. Не желая спускаться в сутолоку метро, я поймал коляску, огласил девушке-водителю пункт назначения и пообещал надбавку за скорость. Она поднажала на педали, а я, углубившись в ноутбук, даже не заметил, как мы остановились возле здания Пембрук-Холла. Я выдал обещанную таксу и даже кое-что сверх того, рассыпаясь в благодарностях. Запыхавшаяся девушка подняла большие пальцы:

— Я управилась!

Я повторил ее жест и направился в вестибюль, когда внезапная мысль заставила меня замереть на месте. Повернувшись на каблуках, я побежал обратно к тротуару, но девушка уже катила по улице в поисках следующего пассажира.

Я что-то не так понял? Это могло быть простым совпадением. Множество людей могут сказать: «Я управился» по многим разным причинам. И это подходящие слова, чтобы сопроводить их поднятыми большими пальцами.

Не так ли?

Совпадение.

По пути к лифтам мне встретился Весельчак. В руках он держал какие-то золотистые штуковины, выполненные из того же материала, что и розы. Он запустил один из них в мою сторону. От неожиданности я взмахнул рукой, отталкивая предмет. И только когда мои пальцы соприкоснулись с миниатюрным аэропланом, я понял, что это — очередное произведение искусства Весельчака. Я расслабил руку, опасаясь сжать аэроплан слишком сильно, и все же оказалось слишком поздно. Я услышал треск, и на пол посыпалась пыль.

— Прости, — сказал я Весельчаку. — Я не хотел его ломать.

Весельчак перевел взгляд на уничтоженный аэроплан, а потом поднял глаза.

— Ничего страшного, мистер Боддеккер, — сказал он. — Кажется, заодно вы уделали и свою одежду.

Я машинально оглядел рубашку. Потом слова Весельчака дошли до моего сознания, и я вскинул взгляд.

— Что-то не так, мистер Боддеккер?

— Что ты сказал?

У него дернулась щека.

— Я не сказал ничего дурного. Если б я знал, что это плохо, то не стал бы этого говорить. Сказал бы что-нибудь вроде: «он был крепкий», только этот аэроплан, который я сделал, легко ломается. Так что это неправда.

— Ты сказал…

Он попытался припомнить. Мне показалось, что прошла целая минута, прежде чем Весельчак выдал:

— Ага, вот: «кажется, заодно вы уделали свою одежду».

— Почему ты это сказал? — Я взглянул ему в лицо и попытался успокоить. — Ничего плохого ты не сделал. Мне просто интересно.

Весельчак вздохнул и переступил с ноги на ногу.

— Я услышал это от моего босса. Он иногда говорит такие вещи, вы знаете. Я протирал пыль в малом вестибюле, ну там, куда приходят люди, которые ищут работу и все такое, и разбил плафон от лампы. А босс… Он здорово разозлился… А потом кто-то сказал, что он целый день не в духе. Босс спросил меня, что случилось, и я сказал, что собирался протереть плафон, и тот выскользнул у меня из рук, я попытался его поймать, но он упал на пол и разлетелся на куски… А босс посмотрел на него и сказал: «Кажется, ты заодно уделал и свою одежду», хотя у меня на одежде никакого стекла не было. А Мерси, ну, секретарь в малом вестибюле, куда приходят люди, которые ищут работу… она сказала, чтобы я не переживал, потому что босс говорит это всем целый день. А потом он сказал мне это еще несколько раз, когда ему казалось, что я делаю что-то неправильно. Поэтому я решил, что люди говорят эти слова, когда вроде бы сердятся, но как бы не всерьез. Ведь это не плохие слова, нет, мистер Боддеккер?

Я покачал головой.

— Нет. Это прекрасные слова.

Я заплатил ему за сломанный аэроплан, поспешил к лифту и вошел в кабину вместе с группой клерков, направлявшихся в «Пайн, Кридл и Уолш» — компанию, расположенную на семнадцатом этаже.

— Ну что, — сказал один из них, — думаешь, на этот раз Трилби женится?

— Состоялась вчера вечеринка?

— О да.

— И как?

— Это было нечто. — Последовала пауза. — Я управился. Остальные рассмеялись.

— А заодно уделал свою одежду, — сказал третий из них.

— Да пошел ты!

— Сам пошел. Я видел, как ты блевал на лужайке перед домом Трилби…

Нет, подумалось мне. Это уже не может быть совпадением. Что-то происходит, и это «что-то» неразрывно связано с нашим роликом.

Я поднялся на свой этаж и собрал экстренное совещание группы, дабы обсудить положение дел. Не успели мы начать, как в комнату ввалились наши коллеги во главе со Спеннером и Финнеем. У них возникли те же вопросы, что тревожили и меня. Определенно происходило нечто.

А потом словно прорвалась плотина. Если люди и не понимают, что есть «Наноклин», они, без сомнения, осведомлены о рекламе. Коль скоро они произносят фразы наподобие: «Я управился!», значит, они обратили внимание на ролик. И в следующий раз, увидев его, они сообразят, что к чему. «Наноклин» медленно, но верно овладеет их умами.

За этим собранием последовали другие. И я был свидетелем того, как после одного из них кто-то из аналитического отдела взял шестимесячный отпуск за свой счет, осознав, что проведенное им исследование первой реакции абсолютно не соответствует реальному положению вещей.

— …Цифры говорили об этом, — протестовал он. — Я лично просматривал базы. Я знал, насколько важна эта кампания, поэтому работал очень тщательно. Все зафиксировано, все данные, все… И я провел все необходимые анализы.

Спеннер посмотрел на него, почесал подбородок и отчетливо выговорил:

— И еще ты уделал свою одежду…

— Может, тебе стоит взять отпуск? — вежливо предположил Финней.

На бедного парня было жалко смотреть. И ведь он оказался не виновен в случившемся. Ему просто не повезло, ибо ролик стал исключением, подтверждающим правило.

На прочих собраниях основной темой стало планирование дальнейшей политики Пембрук-Холла в области нашего грандиозного проекта.

Первое и основное решение состояло в том, что необходимо и дальше иметь под рукой Дьяволов Фермана. Особенно если мы планируем снимать другие ролики для «Наноклина».

— Приведи их сюда, — сказал мне Спеннер, — и мы предложим им замечательные контракты. Если Дьяволы захотят работать на кого-то другого, мы предложим им больше денег. Намного больше. Достаточно, чтобы купить недурственный домик!

Я посмотрел на Спеннера‹без особого уважения — невзирая на то, что он являлся старшим партнером.

— Надеюсь, ты отдаешь себе отчет, что Дьяволы — не безобидные подростки, которые нанимаются в кондитерские лавки, чтобы заработать немного карманных денег? — сказал я. — Они — уличная банда. И я сомневаюсь, чтобы они имели право на покупку дома, учитывая их преступное прошлое.

— Да, — беззаботно отозвался Спеннер. — Но они — наша уличная банда. Ты сделал им имя, в конце концов.

И я не сумел возразить. Лучше всего было бы пригласить Дьяволов в Пембрук-Холл и свести их со «стариками». Я бы с удовольствием на это поглядел. А с еще большим удовольствием я бы вернул Пембрук-Холл к привычному ритму жизни. И в конце концов я автор, а не администратор!

Однако, спустя двенадцать дней после того, как Фермана и компанию впервые представили миру, я шел вместе с ними к лифтам Пембрук-Холла. Весельчак увидел нашу странную процессию и тут же опознал Дьяволов. Они, само собой, его даже не заметили: в величественном вестибюле компании их охватил благоговейный страх. Но я видел, как Весельчак наблюдает за нами из-за колонны — видимо, опасаясь, как бы Дьяволы не избрали его своей очередной жертвой.

Как только мы вышли из лифта в коридор, нас немедленно окружили сотрудники компании. Они построили нас как перед дракой: Ферман, Джет, Джимми Джаз, Шнобель, Ровер и я, а затем нацелили на нас камеры. Потом им пришло в голову поменять нас местами, так что Фермана поставили перед Джетом, а я оказался между Шнобелем и Ровером.

— Отлично, просто отлично, — говорили они.

— Зачем все это? — спросил я, а спустя две секунды нас ослепили лазерные лучи камер. Я думаю, вы видели нашу фотографию — особенно если когда-нибудь изучали рекламное дело. Она уже давно стала классикой. Ферман, с суровым и несколько испуганным выражением, Джет, темной скалой вздымающийся над ним. Джимми Джаз, который пытается придать лицу вежливое выражение, Шнобель, с широкой, восторженной улыбкой, присущей только подросткам. И Ровер, глядящий угрюмо и злобно — так, словно он собирается накинуться на вас, вырвать сердце и сожрать его. И я: взволнованный и озадаченный одновременно. Таков этот кадр, запечатлевший нашу мрачную компанию…

Отсюда нас повлекли в конференц-зал и выставили на обозрение Левина, Харрис, Спеннера, Финнея, Робенштайна и моей творческой группы. Несколько секунд спустя в зал вошла Хонникер из Расчетного отдела. Она заметила меня и тут же послала ободряющий взгляд. В комнате присутствовал еще аналитик, которого звали Макфили; двое людей из адвокатской конторы — Абернати и чопорная женщина по фамилии Джустман; и мужчина, чья улыбка показалась мне настолько же зловещей, насколько бесхитростной была улыбка Весельчака. Имя его выветрилось у меня из памяти. Имя, но не профессия…

— Итак, — сказал Спеннер, когда мы расселись. — Полагаю, все заинтересованные лица в сборе, так что можем начинать. Прежде всего я счастлив сообщить, что нашего маленького полку прибыло.

Все, за исключением Дьяволов, удивленно заохали и заахали, и большая часть моей группы перевела взгляды на незнакомого мужчину.

— Этим утром мы официально приняли на работу выпускницу Колумбийского университета, эксперта-лингвиста, которая уже давно занимала место в штате, хоть и неофициально. С сегодняшнего дня все будет иначе. Так что прошу Пембрук-Холл поприветствовать Кассандру Бэйнбридж.

Будучи в радужном расположении духа, Ферман и Дьяволы зааплодировали. Это вышло кстати, поскольку большая часть членов моей группы — включая и меня — стояли как громом пораженные. Ни с кем из нас не проконсультировались по этому поводу, и никто не хотел видеть Бэйнбридж в наших рядах. Она, конечно, оказывалась полезна, но теперь, в свете наших с Хонникер отношений, я вряд ли мог рассчитывать на Бэйнбридж.

Моя группа быстро спохватилась и внесла свою лепту в аплодисменты, после чего Спеннер продолжил:

— Теперь позвольте передать слово ведущему партнеру компании «Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин и Харрис». Он огласит повестку дня.

Снова раздались аплодисменты. Дьяволов поймали врасплох — всех, кроме Джимми Джаза, который хлопал, пока не заметил, что я затих. Я улыбнулся и кивнул ему.

— Благодарю вас, — сказал Левин, смахивая воображаемую пылинку со своего пиджака. — Друзья мои, я бы хотел представить нашу новую сенсацию: Дьяволов Фермана. — После этого он быстро назвал каждого его уличным именем, а в завершение указал на меня, как на «шестого Дьявола и творца этого невероятного феномена».

Пока длились аплодисменты, Ферман наклонился ко мне и заговорил, понизив голос:

— Что здесь происходит, Боддеккер? Может, мне тебя накормить твоими же кишками? Это не ты нас сотворил, ясно? Мы сотворили тебя.

Никто в зале не знал этого так же хорошо, как знал я.

— Так принято говорить, — объяснил я ему. — В конце концов, сценарий принадлежит мне. Но вы, ребята, — те самые люди, которым достанутся большие деньги и красивые женщины. А для меня будет вполне достаточно, если мне уделит время кто-нибудь вроде нее. — Я чуть заметно кивнул в сторону Хонникер из Расчетного отдела. Она заметила этот жест и улыбнулась.

Левин тем временем продолжал.

— Мальчики, — сказал он, явно обращаясь к пятерым Дьяволам. — Я попросил мистера Боддеккера пригласить вас сюда, поскольку мы заинтересованы в том, чтобы вы стали частью — совершенно особенной частью — большой семьи Пембрук-Холла.

— Ну, спасибо, — буркнул Ферман, не заботясь о том, что пауза Левина была риторической. Все повернулись к нему, и Ферман заткнулся.

— Мы понимаем, что подобная перспектива смущает, поскольку вы далеки от стремления честно работать и получать за это деньги. Должен признаться: мы после некоторых колебаний решились сделать вам данное предложение. Однако мы верим, что ваша деятельность на благо компании оправдает наше необычное решение.

У Фермана дернулась щека, пальцы рук скрючились: он словно собирался незамедлительно подписать все что угодно. Впрочем, парень тут же осознал, что никто не торопится выдать ему контракт, и расслабился в своем кресле.

— Итак, — продолжал Левин, — я надеюсь, вы отнесетесь к нам с пониманием и рассмотрите предложение, которое мы собираемся сделать. Также я смею надеяться, что оно придется вам по вкусу, и вы с радостью станете частью нашей компании. И посему без дальнейшего промедления я собираюсь передать дело в руки моих экспертов, которые обсудят с вами условия контракта.

Ферман, Шнобель и Джет принялись аплодировать, но тут же утихли, осознав, что никто их не поддерживает.

Макфили поднялся на ноги, включил ноутбук и подождал, пока информация появится на экране.

— Джентльмены, — начал он, — «Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин и Харрис» подготовил для каждого из вас контракт, предполагающий эксклюзивную оплату в размере двухсот тысяч долларов в месяц…

Мое сердце замерло, когда я услышал цифру.

— …плюс гонорар в размере дополнительных двухсот тысяч долларов за каждую последующую рекламу. Иными словами, каждый из вас будет еженедельно получать пятьдесят тысяч долларов. Взамен вы обязуетесь не принимать никаких предложений от других рекламных агентств. Вы станете эксклюзивными работниками Пембрук-Холла. Данный договор гарантирует ваши обязательства перед нами и нашу лояльность к вам. Специально отмечу, что вы дополнительно получаете двести тысяч долларов за каждый снятый с вашим участием ролик. Это ваш гонорар. Вы можете заметить, что он значительно превышает сумму, которую вы получили за «Их было десять», которая составляла… — Макфили поглядел на экран и сделал паузу.

— Сто пятьдесят тысяч долларов, — сказала Хонникер из-за своего ноутбука. — На всех.

Дьяволы издали радостный вопль.

— Плюс, — продолжал Макфили, — вы получите возможность приобрести недвижимость в соответствии с законами о жилье. Есть какие-нибудь вопросы?

— Прошу прощения. — Бэйнбридж подняла руку. — Мне пришло в голову, что эти молодые… — Ее верхняя губа искривилась в невольной усмешке. — Молодые люди имеют… как бы это сказать… темное прошлое, таким образом лишены прав на покупку жилища. Это может стать проблемой.

— Хм. — Левин потер подбородок большим пальцем. — Предложения?

— Может быть, исключим из контракта жилищный пункт? — сказал Макфили.

— Нам понадобится нормальный дом, если уж мы будем звездами, — буркнул Шнобель. В зале повисла тишина. Все взоры устремились на него. — Я чего хочу сказать: если будут большие съемки, а не тот козел, которого мы тут побили, я думаю — мы станем знаменитыми, да? И нам тогда нужно типа место, куда можно привести девочек…

Бэйнбридж издала странный звук, словно пыталась прочистить горло и сглотнуть одновременно.

— Я, кажется, знаю, что пытается сказать Шнобель, — вступил Ферман. Сперва он «дал петуха», затем его голос становился все громче — по мере того, как Ферман обретал уверенность. — Хорошо ли будет для Пембрук-Холла, если выяснится, что его новые звезды живут в заброшенной часовне?

— Церкви, — поправил Джимми Джаз.

— Вы живете в заброшенной церкви? — с изумлением переспросил Спеннер.

— Похоже на то, — отозвался Финней.

— Какая романтичная картина! — Спеннер сделал пометку в ноутбуке. — Надо это использовать для прессы.

— Так, насчет церкви, — сказал Левин. — Здесь есть определенная проблема. Романтичная картина приведет к тому, что возле этой церкви начнут околачиваться фанаты наших Дьяволов. Хорошо ли это?

— Конечно, нет, — ответил Макфили. — Мы купим это место и приведем его в порядок. Будем брать деньги за вход, а внутри — продавать сувениры. Возможно, мы сделаем это место Музеем рекламы.

— Последняя вещь, в которой сегодня нуждается мир, — заметил Гризволд, — это еще один Музей рекламы.

— Мы не о том говорим, — снова вступил Левин. — Мальчикам нужно пристойное место для жизни, и церковь им не подходит.

— Что ж, — сказал Абернати, — мы и раньше сталкивались с подобной проблемой. Она разрешается следующим образом: люди выбирают для себя квартиру, после чего Пембрук-Холл нанимает ее за скромную плату, покрывающую стоимость и административные расходы… Скажем, пятьдесят тысяч долларов в месяц.

Макфили постучал по клавишам.

— Шестьдесят две тысячи пятьсот тридцать четыре доллара девяносто один и шестьдесят четыре сотых цента. — Он поднял глаза. — Нам придется компенсировать налог на жилищную собственность в Нью-Йорке.

— Мы можем автоматически вычитать эту сумму из их месячной оплаты, разделив на недельную оплату, — предложила Хонникер.

— Звучит неплохо, — одобрил Левин.

— Просто супер, — сказала Бэйнбридж.

— Погодите-ка! — Ферман уперся ладонями в стол и встал на ноги. — Я, может, и ничего не смыслю в шоу-бизнесе, но не вчера родился. Не надо меня дурить.

Все присутствующие в зале потрясенно замолчали.

— Я говорил с Боддеккером на эту тему. — Ферман торжествующе оглядел зал. — Я хочу иметь агента, который поможет нам вести дела.

Я поперхнулся. Я попытался сказать, что Ферман лжет, однако быстро одумался. Действительно, я как-то упомянул, что он может завести агента для сделок. Правда, тогда это предложение составляло часть ловушки, в которую я его заманивал.

— Ага, — сказал Левин, собравшись с мыслями. — Да. Конечно.

Он посмотрел на Абернати, и тот опять поднялся на ноги.

— Мы предвидели подобное развитие событий, и это вполне естественно, — заявил он. — Поэтому здесь находится моя коллега, мисс Джустман. Она согласилась стать вашим агентом.

Джустман поднялась на ноги.

— Мистер Ферман, — вежливо сказала она.

— Мак-Класки, — поправил Ферман.

— Очень хорошо. Так в чем ваша проблема, мистер Мак-Класки?

— Эта проблема с жильем. — Ферман снова обвел глазами зал. — Я думаю, вы и сами все отлично понимаете. Вы считаете, что заполучили нас с потрохами, потому что у нас такая репутация и мы не можем купить собственный дома. По крайней мере до тех пор, пока нам не исполнится восемнадцать и мы не сумеем вернуть себе доброе имя. И вот вы собираетесь поймать нас в ловушку и заставить жить в квартирах, которые нам предоставят, и платить за это…

— Напротив, мистер Мак-Класки, — сказала Джустман. — Такая ситуация является выигрышной для вас. Видите ли, Пембрук-Холл дает вам возможность выбрать жилище по собственному усмотрению. Он берет на себя заботу о технической стороне дела, а деньги, которые вычитаются из ваших гонораров, — это сумма, которую вам в любом случае пришлось бы потратить на оплату жилья. Я могу сообщить вам, мистер Мак-Класки — как и прочим Дьяволам, — что большинство агентств, куда вы могли бы обратиться, ограничено в своих возможностях и скорее всего предоставит вам гораздо меньший выбор. Вы можете жить в квартире, которой владеет агентство, или же возвращаться обратно в свою церковь.

— Я лучше вернусь в церковь, — сказал Джет.

— Вам же не придется этого делать, мистер Джорджсон, — отозвалась Джустман, — если вы сможете выбрать жилище по своему вкусу. Вы будете жить все вместе, если пожелаете, или же выберете отдельную квартиру. Это не имеет значения для Пембрук-Холла.

— Я думаю, что хотел бы жить самостоятельно, — сказал Шнобель.

— Тогда ладно. — Ферман улыбнулся. — Спасибо.

— По всем последующим вопросам, пожалуйста, без колебаний обращайтесь к мисс Джустман, — сказал Левин. — Теперь, возвращаясь к вопросу контракта, я снова передаю слово мистеру Абернати.

Абернати кивнул.

— Благодарю вас. Как вы и сами знаете, учитывая замедленную первую реакцию на этот ролик, мы опасались самого худшего. Сейчас обстановка стабилизировалась, и «Наноклин» быстро исчезает с магазинных полок во всем англоязычном мире. И это лишь начало. — Он хихикнул. — Огромную популярность приобретает не только товар, но и сам рекламный ролик как таковой. Иными словами, мы имеем возможность приобрести двойную выгоду. Поэтому я полагаю, что настает время, когда мы должны использовать иную, неожиданную сторону этой кампании. А именно: популяризацию упомянутого ролика и его героев.

— Прошу прощения, — сказал Гризволд как обычно спокойно. — Вам не кажется, что это будет несколько преждевременно? «Мир Нанотехнологий» вложил значительные средства в распространение своего продукта. Популярность самого ролика может оказаться проходящей вещью, и кампания зачахнет, когда исчезнет новизна. Обращаться сейчас к «Миру Нано» с предложением финансирования фазы популяризации просто глупо.

— Я так не думаю, — отозвался Абернати. — И если вы сейчас переключите свои ноутбуки на совмещенную базу данных, то сможете увидеть информацию, которая обыкновенно доступна не всем.

Я перевел ноутбук в режим совмещенного субканала. На экране появился яркий заголовок, а под ним — длинный перечень имен, адресов и цифр, сопровождаемых значком доллара. Я пододвинул ноутбук к Ферману, но он смотрел в сторону. А вот Джимми Джаз наклонился ко мне и с любопытством уставился на экран.

— Мы не ожидали ничего подобного, не правда ли? И все же факт имеет место. Перед вами перечень предложений, который мы получили от лицензионных торговых компаний. Они начали приходить в прошедший четверг.

— Замечательно, — сказал Гризволд.

— Одно из самых занимательных: белые штаны с отпечатком грязной подошвы на ягодицах…

— О, ради всего святого! — вскричал я, с отвращением тряся головой. — Почему не напечатать там слова «Здесь были Дьяволы Фермана» и не остановиться на этом, а?

Финней нахмурился.

— Не будь идиотом, Боддеккер. Если ты не можешь сказать ничего конструктивного, пожалуйста, воздержись от комментариев.

— Остынь, — сказал Левин. — Дай Боддеккеру высказать свое мнение. В конце концов он имеет право. И в этом нет ничего плохого. Кто-нибудь, зафиксируйте его слова.

Финней неохотно сделал пометку в своем ноутбуке.

— Предприниматели неистощимы в своих идеях. Один хочет запустить линию новых женских блузок на пластиковой основе. Причем на месте грудей оставить открытые отверстия, чтобы можно было их выставить. К самой же блузке будет приделано еще восемь искусственных грудей. Предприниматель даже связывался с «Радостями любви» и справлялся — сумеют ли они изготовить нечто в этом роде… А на спине блузок расположат надпись: «Их было десять». Это ли не прекрасно?

— Нет, — сказала Харбисон, прежде чем я сумел выговорить хоть слово. Я бросил взгляд на Хонникер, и у меня начали гореть щеки. Я стыдливо отвернулся, и до меня донеслись слова Мортонсен:

— Можно заодно отменить и Поправку о равных правах. Чего уж там мелочиться…

— Ну, — с сомнением произнес Абернати, — тот же самый джентльмен выступил с довольно необычным слоганом: «Я управился». Впрочем, не могу с точностью сказать, к чему это относилось.

— И на том спасибо, — фыркнула Хонникер.

— Так или иначе, это лишь два примера из дюжины предложений, которые мы получили за два прошедших дня. И совершенно очевидно, перед нами только верхушка пресловутого айсберга.

— Действительно, очень мило, — кивнул Левин.

— Постойте-ка, — сказал Ферман. — Что-то я не понял. Каким боком это касается меня… нас, Дьяволов?

— Ну, — сказал Макфили, — предложения, которые мы обсуждаем, кажутся специфичными, хотя сами товары таковыми не являются. Все они связаны с популяризацией идей, которые мы использовали для «Наноклина». Вроде «Их было десять» и «Я управилась». Учитывая популярность ролика, такая кампания последовала бы неизбежно. Когда это произойдет, вы, джентльмены, несомненно, будете играть в ней ведущую роль. Для того чтобы связать ее с исходным товаром, потребуются ваши изображения.

— О чем он толкует? — спросил Джет Джорджсон.

— Наши лица, — отрешенно сказал Джимми Джаз. — Им нужны наши лица.

— Он быстро соображает, — улыбнулся Макфили.

— Они собираются поместить наши фотографии на эти штуки, Ферман. На всякие разные товары, вроде футболок, наволочек, коробок для завтраков. Или даже на саму коробку с порошком.

— Возможности бесконечны, — сказал Абернати. — Любые товары. Все заинтересованы в вас в связи с растущей популярностью «Наноклина» и его рекламы.

— Нам нужно будет обыграть это в следующем видеоролике, — сказал Левин. — Боддеккер, пометь себе.

— Готово. — Я притворился, что заношу это в ноутбук.

— И разумеется, — прибавил Абернати, — поскольку это неразрывно связано с прибылью, мы заплатим вам за использование ваших изображений.

— Два процента от общей суммы доходов Пембрук-Холла, связанных с «Наноклином», — подытожил Макфили.

— Не фигово, — одновременно сказали Джет и Шнобель, хлопая в ладоши.

В этот момент я случайно бросил взгляд на Дансигер. Определенно ей что-то не нравилось. Она стиснула кулаки и обводила зал гневным взглядом.

— Постойте, один момент, — сказал Ферман. — Вы хотите засунуть нас повсюду, да?

— Вы и так уже повсюду, — ответил Финней.

— Я не говорю о самом ролике. Вы имеете в виду, что будете помещать наши фото на… я не знаю… на зубные щетки. Пижамы. Глупые штуки вроде этих…

— И вы будете получать за это деньги.

— Да, но я бы хотел контролировать это. Я хочу сказать, что если это товар, который мне не нравится, или он настолько идиотский, что даже Милашки животы надорвут… Я имею в виду… Я не хочу, чтобы так получилось: я барахтаюсь с какой-нибудь девчонкой, а на вонючей пачке презервативов моя морда. Я желаю сам решать — куда можно воткнуть мою физиономию.

Джустман поднялась на ноги.

— Я полагаю, мой клиент в своем праве, мистер Левин. Это проблема. Нам нужен некий компромисс, дабы мой клиент не претерпел оскорбления достоинства.

Левин кивнул.

— И что вы предлагаете, мисс Джустман?

— Я предложила бы исправить соответствующий пункт контракта этих джентльменов и оговорить право на запрещение использования их изображений на товарах, которые они сочтут неприличными или же несовместимыми с убеждениями и образом жизни.

— Значит… — начал Ферман.

— Если вам не нравится товар, где планируют разместить ваше изображение, вы имеете право отклонить его, — объяснил Левин.

— Это приемлемо для вас, мистер Левин? — спросила Джустман.

— Вполне. Считайте, уже сделано. У Фермана отвисла челюсть, и он посмотрел на Джустман чуть ли не с суеверным ужасом.

— Включите в контракт право отклонения товара и два процента доходов от товаров, связанных с «Наноклином».

— Готово, — сказал Абернати.

Дансигер с шипением выдохнула воздух. Она наклонилась вперед, будто собираясь подняться на ноги, затем снова расслабилась в своем кресле.

— Мне это не нравится, — прошептала Дансигер тихо.

— Итак, — сказал Левин, кажется, очень довольный собой. — Мистер Абернати, если вы будете так любезны, загрузите исправленный контракт на слэйты, чтобы эти джентльмены могли его подписать…

— Постойте-ка минутку. Вы кое-что упустили из виду. Дансигер наконец совладала с собой и — что более важно — привлекла внимание «стариков».

— Есть еще один пункт, который пока не упомянут, и мне интересно знать — когда же вы вспомните о нем, джентльмены.

Левин вежливо кивнул.

— Да, мисс Дансигер?

Дансигер взмахнула руками в такт своим словам.

— Сейчас много всего было сказано о гонорарах для присутствующих здесь молодых людей, Дьяволов Фермана. Они, несомненно, достойны поощрения, поскольку они — кровь и плоть этой кампании. — Дансигер взглянула на Дьяволов. — Прошу прощения за выражение.

— Данные расценки находятся в пределах установленных норм для актеров подобного типа, — сказал Абернати.

— И я не сомневаюсь, что вы наградите их сообразно заслугам, — помедлив, продолжила Дансигер. — Но как насчет скелета, на который наросла эта плоть? И который, как ни крути, обеспечил ей успех?

— Вы, конечно, имеете в виду писательский талант мистера Боддеккера, — сказал Левин.

Само собой. Дансигер могла быть моим жесточайшим оппонентом внутри творческой группы, однако ей нельзя было отказать в чувстве справедливости. Вот только в этом случае чувство справедливости вело ее не туда… Я поспешил вмешаться.

— Думаю, мисс Дансигер имеет в виду всю группу в целом, сэр.

— Если эта кампания возымеет успех, — сказала Дансигер, — Пембрук-Холл получит астрономическую прибыль. И хотя публику привлекает исключительно «плоть», успех невозможен без усилий творческой группы.

Левин склонился к остальным представителям руководства. Некоторое время они перешептывались, а потом закивали головами.

— Разумеется, вы правы, мисс Дансигер. С нашей стороны оказалось, мягко говоря, нечестно принять во внимание текущий источник успеха и забыть про исходный. Я не вправе сейчас огласить размеры ваших гонораров, поскольку мы решили придержать эту информацию до момента общего собрания агентства. Но могу вас заверить: в конце недели вы убедитесь, что размер успеха — если так можно выразиться — отразится на вашем личном счете. Вдобавок, поскольку мы ожидаем новых доходов, ваши гонорары станут более частыми и соразмерно… большими.

Это сообщение вызвало оживление среди членов моей группы. Я улыбнулся. Я был счастлив за них.

— И кстати, — продолжал Левин, — возможно, будет уместно упомянуть, что завтра мы ожидаем репортера из «Рекламного века». Он намеревается взять интервью у мистера Боддеккера. Его интересуют самые разные вопросы — начиная от лидерства в творческой группе и заканчивая тем, как ему вообще пришла в голову идея привлечь Дьяволов Фермана.

Сообщение возымело действие. Послышались восхищенные возгласы, которые переросли в аплодисменты. Я тоже зааплодировал, поскольку все складывалось как нельзя лучше. Публичная известность мне очень на руку, ибо это еще один козырь, на один шаг приближающий меня к дому в Принстоне. Левин тоже выглядел довольным.

— Ну что же, если мы наконец во всем разобрались, думаю, настала пора перейти к нашему контракту с Дьяволами.

— Несомненно, — усмехнулась Дансигер.

— Стойте. Мы еще не во всем разобрались.

Теперь это сказал Джимми Джаз. Он медленно поднялся и обвел комнату тяжелым взглядом. Могу поклясться: я слышал, как по крайней мере три разных человека потрясенно выдохнули. Не помню, был ли я одним из них.

Джимми Джаз в упор смотрел на Левина.

— Вы отдаете себе отчет, что именно вы делаете?

— Дело, — отозвался Левин, — которое, как я надеюсь, принесет нам всем немалые доходы.

— Да уж, — усмехнулся Джимми Джаз. — Я долго думал. Мы — не рыцари в сияющих доспехах, сэр. Наши репутации здорово подмочены. Можно мне говорить прямо?

Левин кивнул.

— Мы — преступники.

— Сядь, Джимми, — с угрозой сказал Ферман.

— Мы не милые добрые ребята и, уж конечно, не профессиональные актеры, как тот парень, которого мы вываляли в дерьме, — Норман Дрейн.

— Джимми, мы собираемся заключить отличную сделку, а ты хочешь все испоганить…

— Мистер Ферман, — мягко сказал Левин, — прошу вас, позвольте вашему коллеге закончить. Мы желаем исключить любое недопонимание между нами и заключить договор, который окажется равно приемлем и выгоден для всех. — Ферман откинулся на спинку стула. — Пожалуйста, продолжайте, мистер Джаз.

— Ну… — пробормотал Джимми. Его гнев рассеялся, теперь он говорил тихо. — Вы, ребята, вроде как величайшее мировое агентство, да? А мы… вы знаете… мы отбросы общества. — Он поднял руку и указал на Хонникер из Расчетного отдела. — Ну, к примеру, она подойдет и скажет, что хочет прогуляться со мной. А я подумаю: «Почему такая красивая девушка согласна находиться рядом с кем-то вроде меня?»

— Законный вопрос, — сказал Левин. — Правда, вопрос не ко мне. Я переадресую его человеку, который пришел сюда специально для того, чтобы разрешить подобный конфликт, буде он возникнет. Вы согласны?

— Конечно, — кивнул Джимми Джаз.

— Очень хорошо. — И Левин представил его — того человека, чье имя я теперь позабыл. «Старик» сказал, что это правовед, нанятый Пембрук-Холлом.

— Извините меня, — проговорила Сильвестер, услышав слова Левина. — Я не очень хорошо себя чувствую. — И она поспешила покинуть помещение.

Правовед пожал плечами так, словно его только что оскорбили.

— Джентльмены, — сказал он, активируя ноутбук, — и в особенности вы, мистер Джаз. То, что вас сейчас беспокоит, это — несоответствие между восприятием публики и вашим реальным обликом. В действительности они очень близки, поскольку этот замечательный ролик, в котором вы участвовали, создал вам адекватный имидж. Вы — грубая и низко павшая уличная банда. Однако в глазах публики вы являетесь грубой и жестокой бандой, не лишенной чувства справедливости. Ибо как бы там ни было, персонаж Нормана Дрейна наказан за дело. И самое главное — острота ощущений. Вы являетесь самой настоящей, взаправдашней уличной бандой. Это слишком драгоценный товар, чтобы от него отказываться. Я готов держать пари: рейтинг продаж «Наноклина» достигает своей теперешней отметки в большой степени за счет ваших выживших жертв.

— Милашек, что ли? — спросил Джет.

— Наша задача — совместить два образа в единое целое. Некоторые потребительские группы могут счесть привлечение уличной банды знаком морального разложения общества. Это снизит эффективность Дьяволов Фермана, как инструмента продаж. Выход из положения? — Он огляделся по сторонам, словно выискивая того, кто сумеет ему ответить. Естественно, никто из нас не имел ни малейшего представления, к чему клонит правовед.

— Выход из положения, — сказал он, складывая вместе ладони и переплетая пальцы, — состоит в том, чтобы слить эти два образа в один. В единое, понятное всем, морально приемлемое целое. Мы сделаем это, органично введя в естество твердокаменных мальчиков определенную мягкость.

— Никаких наркотиков, — предупредил Ферман. — Я не позволю своим ребятам принимать психотропы.

Правовед рассмеялся.

— Успокойтесь, мистер Ферман, это всего лишь образное выражение. Все, что нам нужно, — это добавить к вашему имиджу несколько деталей. Нас вполне устраивает то, что видит публика. Необходимо лишь слегка причесать этот образ. Немного деталей. Что, по вашему мнению, мы хотим показать массам?

— Нашу прическу? — робко спросил Шнобель.

— Нет, — сказал правовед. — Что объединяет вас всех? Единственная и самая главная деталь?

— То, что мы — преступники, — предположил Джет.

— Да, — согласился мужчина. — Верно. Но есть нечто более важное. По существу, кем, мальчики, вы все пятеро являетесь?

— Людьми, — сказала Хонникер.

— Да! Все вы — люди. Вот к чему я веду, друзья мои. — Правовед тронул клавишу ноутбука, и тот проиграл короткую мелодию. — В Лоуренсе, штат Канзас, живет семилетний мальчик по имени Тимоти Кёртис. Его заветная мечта — стать нападающим «Бостонских вояк», однако это вряд ли произойдет. Видите ли, маленькому Тимоти поставлен диагноз: рак мозга. Опухоль начинает расти; врачи используют наномашины, чтобы остановить ее распространение. Около года мальчик живет нормально, затем все начинается сызнова. Мало-помалу деятельность мозга нарушается. Врачи говорят, что, даже если они сумеют предотвратить рак, ментальное развитие мальчика остановится на двенадцати годах — не более того. При этом, разумеется, они не прекращают своих усилий.

— Ну что ж, мясорубка судьбы, — сказал Ферман. Джимми Джаз поднял руку и пихнул Фермана в бок.

— Это ужасно, — сказал он. — Но при чем тут мы?

— Очень просто, — улыбнулся правовед. — Смотрите: в один прекрасный день вы, ребята, узнали, что Тимоти — ваш верный поклонник. И еще вы узнали о его беде. Теперь вы можете поехать к нему и исполнить его величайшую мечту.

— Сделать его нападающим «Бостонских вояк»?

— Лучше. Вы сделаете его почетным Дьяволом, вручив куртку с этим чудесным неграмотным значком.

— Эй, — сказал Шнобель, будто защищаясь. — Мне пришлось через многое пройти, чтобы заработать значок. — Он подчеркнул свои слова, ударив себя кулаком по эмблеме.

— Вы же сказали, что он хочет стать нападающим «Вояк», — недоуменно сказал Джет.

— Это мечта, — отозвался правовед. — А мечты могут видоизменяться. Отец Тимоти — инженер. Ему неплохо платят, но специализированные наномашины очень дороги — как и любая техника, используемая для воздействий на мозг. Лечение обходится в кругленькую сумму. Я уверен, что Тимоти будет счастлив встретиться с вами, мальчики, если сообщить ему, что это здорово поможет его семье.

— Нет, — сказал Джимми Джаз. — Ни в коем случае. Правовед сверился с ноутбуком.

— Что ж, может быть, вот это покажется вам более приемлемым? Двенадцатилетняя девочка. Занималась прыжками в воду и повредила себе позвоночник. Его так и не удалось полностью восстановить. Нет? А как насчет пятнадцатилетнего паренька, который воспользовался «Стим-Ворком» своего отца и сжег большую часть коры головного мозга? О, а вот еще один крайне печальный случай. Семья из шести человек в Логане, штат Юта. Все дети больны ретро-парво. Медицинские законы штата слишком строги, и им некому помочь. Что скажете?

— Хватит! — вскрикнул Джимми Джаз. — Прекратите! — Он глубоко вздохнул, стараясь взять себя в руки. В глазах у него стояли слезы. — Мы не сумеем ничего исправить, и вам это отлично известно! Это вроде как переодеть нас в Милашек. Вы хотите представить нас такими, какими мы никогда не были и не будем. Ничего у вас не выйдет! — Он указал на остальных Дьяволов. — Вы не знаете, что представляют собой эти ребята. Вы не знаете, каково это для них — жить в страхе, изо дня в день. А я знаю! И не собираюсь сидеть здесь и наблюдать, как вы делаете из них… что-то вроде святых хранителей для безнадежно больных!.. — Он сдернул с себя белую куртку и швырнул на пол, под ноги Ферману. — Можешь оставаться и заглатывать эту чушь, если угодно, но я — не желаю. Ты — как дурман, Ферман. Наконец-то я понял. Я не мог сказать этого раньше, потому что ты никогда не заходил так далеко. Теперь все встало на свои места. И вот еще что: я никогда не хотел становиться Дьяволом. И я больше не собираюсь им быть! — С этими словами он плюнул на куртку и зашагал к двери.

— Так, — сказал правовед. — Это еще что за фокусы? Ферман погрыз ноготь.

— Нельзя просто так взять и слинять, — объявил он и, вскочив с места, метнулся к двери. — Я ему все кости переломаю.

Я кинулся следом за Ферманом.

— Подождите минутку, — бросил я остальным уже на бегу.

Я выскочил из конференц-зала, побежал по коридору и успел к тому моменту, когда Ферман нагнал Джимми Джаза и схватил его за плечо. Рука Фермана сжалась в кулак, готовая нанести удар.

— Не надо! — крикнул я.

— Да ладно, — сказал Джимми Джаз, разворачиваясь лицом к своему преследователю. — Давай, бей, Френсис, если тебе станет легче.

— Ты не можешь этого сделать, — выплюнул Ферман. — Не имеешь права выйти из игры. Никто не уходит.

— Верно. Никто не уходит из Дьяволов. Ты успеваешь убить их раньше.

Ферман подался вперед. Я поймал его за руку и крепко стиснул запястье. Обхватил его поперек груди и оттащил от Джимми Джаза.

— Не смей так говорить о Фадде и Маске! Они умерли справедливо, в бою.

— А как насчет Друла, Ферман? — Кривая ухмылка прорезала лицо Джимми. — Ах нет, я же забыл. Ты ведь приказал Джету его убить.

Ферман задергался у меня в руках, пытаясь вырваться, и я покрепче сжал его. Он оказался неожиданно легким; я мог бы без усилий швырнуть его через весь коридор.

— Отпусти его, — сказал я. — Это не тот путь, которым Джимми хочет идти. Подумай, Ферман. Может, это также и не твой путь. Возможно, это твой последний шанс пойти на попятный. — Очень медленно я ослабил хватку. — Что скажешь?

Ферман тяжело дышал от ярости.

— Джимми не может так просто уйти, Боддеккер, — сказал он, переминаясь с ноги на ногу, как боксер на ринге. — Никто из тех, кто съел свое барбекю, не покинул Дьяволов. Приятель, это дорога в один конец.

Джимми Джаз рассмеялся.

— Да неужели?

— Ты знал правила, Джимми.

— Здесь мне нечего возразить. Ферман улыбнулся мне.

— Я знал, что сумею выбить эту дурь у него из головы.

— Только дело в том, что я никогда не ел уличное барбекю.

— Ты что, последнего ума лишился, Джимми Джаз? Я видел, как ты отрезал их у одного из Молотков.

— Копченые устрицы, — сказал Джимми Джаз. — Я украл из магазина банку копченых устриц, в бою порезал себе руку бритвой, и они покрылись кровью. Ловкость рук, Ферман. Просто фокус. Я никого не покалечил, а твои ребята начали относиться ко мне как к человеку. — Он поднял руку и показал бледный шрам, пересекающий ладонь.

— Ты! — заорал Ферман. — Ты! Ты… ты… ты…

Я кивнул Джимми, давая понять, что ему лучше уйти. Потом взял Фермана за плечо, развернул его на сто восемьдесят градусов и повел обратно к конференц-залу.

— Поверить не могу! Вонючий маленький хорек! Он… он…. — Позволь ему в последний раз посмеяться над тобой, -

посоветовал я. — Мне кажется, он это заслужил. Ферман потрясенно покачал головой.

— Что он собирается теперь делать? Устроиться на работу? Вот смех-то! Если я еще раз увижу, как он дует в свою дуд елку в метро…

— Ты обойдешь его по большой дуге, и ты сам это знаешь, Ферман. — Я остановился перед дверью конференц-зала. — У тебя есть более серьезная проблема: вот в этой комнате сидят паразиты, которые собираются выжать из тебя все соки. Тебе надо решить, что ты будешь делать.

— Да, — сказал Ферман, глядя в пол. — Копченые устрицы, надо же. Вот она, мясорубка судьбы…

Я вознамерился открыть дверь, но Ферман неуловимо быстрым движением вскинул руку и поймал меня за запястье.

— Да?

— Насчет Друла. Мне пришлось это сделать. Он раньше был лидером, понимаешь? Он меня и в грош не ставил и рано или поздно развалил бы Дьяволов. Боддеккер, Дьяволы — это вся моя жизнь.

— Дьяволы Друла? — спросил я.

— Ага. — Он рассмеялся. — Не самое ли кретинское имя, какое только можно придумать?..

…В конференц-зале правовед разъяснял свою хитрость остальным.

— Мне не нужно напоминать вам, что благодаря нашим усилиям самые жуткие асоциальные явления, вроде «Безжалостного убийцы» или «Марширующих идиотов», превратились в замечательные…

— С Дьяволами Фермана этого не случится, — заявил Ферман. — Джентльмены, моя организация слишком много для меня значит. Я не желаю смотреть, как она сообразуется в нечто «замечательное», как обрисовал здесь этот парень.

— Преобразуется… — тихонько поправил я.

— Так что вам придется принять Ровера, Шнобеля, Джета и меня такими, какие мы есть. С нашим преступным прошлым и всем остальным. Только в этом случае вы сможете заключить сделку с Дьяволами.

В зале возникла некоторая суматоха, по большей части спровоцированная правоведом, начавшим протестовать против столь неудачного поворота событий. Все остальные более или менее расслабились и ожидали вердикта «стариков».

В конечном итоге «старики» передали Ферману слэйт вместе со стилусом и сообщили, что он может просматривать контракт сколь угодно долго, прежде чем подписать его. Ферман уставился на первую страницу, мерцавшую на экране, обвел взглядом зал, посмотрел на стилус. Он пожевал губами, а затем его лицо внезапно просветлело.

— Я думаю, — объявил он, — что мы предоставим нашему агенту разобраться со всеми сложностями, и давайте наконец покончим с этим.

— Что ж, прекрасно, — обрадованно отозвалась Джустман. — Я обо всем позабочусь, как только получу права вашего поверенного адвоката.

— А тогда, — сказал Ферман, — может быть, вы заодно разберетесь с теми обвинениями, которые на мне висят?..

…Послышалось громкое «хлоп», и потекло шампанское, заливая пеной мраморные крышки столов и наполняя высокие, тонкие бокалы.

Остаток дня канул в ничто, и вскорости я обнаружил себя сидящим на табурете у стойки Огилви. Хонникер снова вела свои войска в битву, маршируя в такт словам «Этот мир — мой мир!» Время от времени в музыку ввинчивались громкие крики «Победа!» и «Мы — агентство номер один!».

Я уже успел достичь состояния приятного оцепенения. Близилась полночь. Скоро стрелка на замечательных старинных часах Огилви подвинется на несколько делений, и Бэйнбридж станет на год старше. Мой новый полноправный лингвист. У Бэйнбридж день рождения: в кармане у нее диплом, начинается ее новая карьера и вся жизнь перед ней. Не стоит ли это отпраздновать с человеком, которого ты любишь? И поскольку человек, которого ты любишь… о! — такой особенный…

Я потряс головой. Я что, сочиняю новый ролик? Или, может, свою эпитафию?

Ни то и ни другое, решил я.

— Боддеккер! Эй, Боддеккер!

Я повернулся на источник шума и пролил выпивку. Передо мной стояли Дансигер и Депп. Их лица раскраснелись, они обнимали друг друга.

— Ты — творческая натура, — невнятно проговорил Депп. — Поэтому мы пришли к тебе за ответом на Вопрос Века.

— Мудрец постарается вам помочь, — отозвался я.

— Наш новый эксперт-лингвист, — сказала Дансигер. — Мы разошлись во мнениях, как ее следует называть.

— Я думаю, ее нужно именовать Касси, — заявил Депп. — По названию этого видеоматериала, который есть не что иное, как суррогат. Заменитель, который мы используем, пока не появляется настоящий ролик.

— О, — промямлил я и тряхнул головой, будто отгоняя назойливую муху.

— А я, — гордо сказала Дансигер, — считаю, что ее надо называть Кассандрой. Самое лучшее имя для предвестницы погибели!

Они рассмеялись, и старинные часы принялись отбивать полночь. Еще один год, бедная Бэйнбридж. Дорога в один конец.

И тут на меня снизошло озарение.

— Постойте минутку, — сказал я. — Вы оба не правы. Дансигер и Депп забились в откровенной истерике.

— Мы знали, что можем рассчитывать на тебя, Боддеккер!

— Ее нужно по-прежнему называть Бэйнбридж. Лучше ничего и не придумаешь. Не она ли отравила нам все существование?[21]

Они принялись улюлюкать и аплодировать. Тем временем большое количество алкоголя, выпитого на пустой желудок, возымело свое действие. Адреналин, поддерживающий меня на протяжении последних жутких дней, схлынул. А изнеможение и усталость превозмогли волю. Прежде чем Депп и Дансигер успели объявить меня Мастером Имен, комната расплылась перед глазами. Я почувствовал, что сползаю со стула и медленно, медленно плыву куда-то…

Я вырубился раньше, чем хлопнулся на пол.

Когда я проснулся на следующее утро, во рту было сухо, раскалывалась голова, и надо мной парило странное женское лицо.

Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин и Харрис.

«Мы продаем Ваши товары по всему миру с 1969 года».

Офисы в крупнейших городах: Нью-Йорк, Монреаль, Торонто, Сидней, Лондон, Токио, Москва, Пекин, Чикаго, Осло, Филадельфия, Амарилло.

ЗАКАЗЧИК: «Хил-О-Мат»

ТОВАР: Медицинские службы

АВТОР: Боддеккер

ВРЕМЯ: 60

ТИП КЛИПА: Аудио

НАЗВАНИЕ: Ваше здоровье — наша забота.

РЕКОМЕНДАЦИИ И ПОЯСНЕНИЯ: Использованные голосовые партии будут добавлены позже.

Музыка Деппа.

ПЕВЦЫ:

ДИКТОР: Давайте посмотрим правде в глаза: вы не можете знать наперед, когда болезнь одолеет вас. Это не обязательно случится между пятью и девятью часами… Это не обязательно произойдет во время ленча. Вы никогда не знаете этого заранее. Между тем правительственные медицинские службы не отличаются оперативностью, и вот это вам известно отлично.

ПЕВЦЫ:

ДИКТОР: «Хил-О-Мат» — это последнее достижение в регулированной заботе о здоровье, где врачи обращаются к новейшим научным открытиям — и не по каким-то постановлениям правительства — а чтобы определить ваше состояние! Они никогда не закрываются, вы можете пойти туда, когда вам совсем плохо. В «Хил-О-Мат» вы получите все, что вы можете себе позволить и если они вас не вылечат — вы не платите!

ПЕВЦЫ:

ДИКТОР: Не ждите, пока вы начнете умирать, поставьте ваш Маяк Жизнедеятельности на частоту семь или на двойное С — ив следующий раз, когда вы заболеете, Мед-Транс доставит вас в ближайший к вам «Хил-О-Мат»!

ПЕВЦЫ: Доверьте здоровье свое «Хил-О-Мат»!