"Кровавые игры" - читать интересную книгу автора (Ярбро Челси Куинн)

ГЛАВА 20

В ходе игр был объявлен часовой перерыв. Рабы занялись установкой балок бассейна. Глядя

на них, распорядитель удрученно вздохнул: денек у него выдался трудный. Началось все со скачек: три колесницы сцепились, и до финиша дошла лишь четвертая, что вызвало недовольство у многих. Битва между пигмеями и страусами проходила успешно, но чересчур затянулась, зрители стали скучать. Пришлось вытолкнуть на песок трех преступниц, осужденных за убийство своих детей. Их изнасиловали специально обученные леопарды, и публика подобрела. Теперь оставалось надеяться, что водная охота пройдет хорошо. Еще раз вздохнув, распорядитель игр повернулся к подручным.

В императорской ложе играла музыка, августейшее семейство закусывало, отдавая должное свиным ребрышкам, приправленным медом, и жареному с петушиными гребешками бекону. Тит и Домициан мрачно молчали, стараясь не глядеть друг на друга

– Вы ведете себя неразумно,- облизывая пальцы, буркнул Веспасиан. – На вас смотрит весь Рим. Заметив вашу взаимную неприязнь, народ обеспокоится, составятся партии.- Он плеснул в свою чашу вина и разбавил его гранатовым соком.

– Мне как-то не по себе,- пробормотал Тит. Загорелый, беловолосый, он походил на изваяние из чистого золота; эту иллюзию только усиливала короткая желтого цвета туника без рукавов.- Франциск был мне почти другом.

– Другом или дружком?- усмехнулся Домициан.

– Что ты знаешь о дружбе? – Тит вспыхнул.

– Прекратите же, дуралеи,- осадил братьев отец.- Тит, этот человек – чужестранец. Есть все основания полагать, что он очень опасен.

– Где доказательства? – окрысился Тит.- Обвинения вздорны. Ни одно не доказано, и получается, что мы казним его лишь по прихоти Доми.

– Пусть так,- Домициан покраснел.- Да, я считаю, что от него исходит угроза. Когда без суда и следствия кого-то уничтожают, ты почему-то не протестуешь, ибо знаешь, что это делается по приказу отца, а тут…

– Что – тут? Тут игра ведется без правил. Далее если Франциск виновен, зачем бросать его крокодилам? Он ведь не раб.

– Мальчики,- примирительно произнес император,- найдите другую тему для спора. Вы оба ведете себя очень глупо. Тит, я знаю, что осужденный оказал тебе ряд услуг и что ты не любишь, когда Доми вторгается в сферу твоих полномочий, но признай, положа руку на сердце, что этот человек подозрителен.

– Не настолько, чтобы казнить его таким варварским способом,- в раздражении бросил Тит. Он обвел взглядом амфитеатр, потом глянул на музыкантов и ткнул в них рукой.- Откуда, по-вашему, они взялись? Кто их обучил и преподнес нашему дому? Разве не Сен-Жермен? Нельзя убивать человека и наслаждаться его дарами.

Веспасиан хмыкнул.

– Это не аргумент.

Он хотел сказать что-то еще, но в эту минуту в ложу вошел Корнелий Юст Силий.

– Ты посылал за мной, государь?

– Чтобы справиться о прискорбной истории, волнующей нас обоих,- ответил Веспасиан.- Что слышно о твоей пропавшей супруге?

– Ее все еще не нашли. Боюсь… боюсь, она решилась на нечто отчаянное. Я послал дюжину рабов вниз по реке. Возможно, им удастся выловить тело.

– Самоубийство? – вскинул брови Веспасиан.- Не думаю, чтобы представительница древнего славного рода утопилась, как последняя потаскуха. Патрицианки расстаются с жизнью достойно. И при свидетелях.- Тон императора сделался резким.- Знатная женщина не бросится в Тибр. Поиск надо продолжить. Лесбии нужен муж уже в этом году. Постарайся поскорее завершить это дело, Силий.- Он побарабанил пальцами по столу.- Представь завтра же сенату прошение о том, чтобы тебе дали согласие на временный развод до того момента, пока ее не отыщут. Я одобрю его.

Юст кисло улыбнулся. Его подвигали на шаг, которого он не хотел.

– Документы уже подготовлены. Остается лишь их отправить.

– Так не мешкай,- проворчал Веспасиан, не скрывая, что это приказ.

– Разумеется, государь,- выдохнул Юст, изображая радостную готовность следовать всем велениям цезаря.

– Когда твоя супруга найдется,- продолжал император,- надеюсь, с ней все будет в порядке. Негоже мужчине иметь двух сумасшедших жен за спиной. Люди могут задуматься, а не произойдет ли что-то подобное и с его новой супругой.- Это было предупреждением, и Юст понимал, что с ним нельзя не считаться.

Домициан, вдруг решивший прийти на выручку огорошенному сенатору, только усугубил ситуацию.

– Но отец… Женщина, зазывающая на ложе рабов и пытающаяся отравить своего мужа, не может не быть сумасшедшей!

Юст предпочел отмолчаться, уставившись в пол.

– Это решать сенату,- сухо заметил Веспасиан.- Курия ждет твоего прошения, Силий.- Посетителю явно давали понять, что он свободен.

– Весьма тронут твоим вниманием, государь,- медленно произнес сенатор. Он мялся, ему хотелось бы остаться.

– Правителю надлежит быть внимательным.- Яркие проницательные глаза Веспасиана сузились, в них заиграла усмешка.

– О да, августейший, однако совсем не многие твои подданные имеют счастье лично общаться с тобой.- Юст хохотнул и, сконфузившись, быстро прибавил: – Я знаю, сколь многим в своем возвышении обязан твоему младшему сыну, всегда проявлявшему ко мне необычайную доброту.

Необходимость отвечать на этот слащавый лепет отпала, ибо на барьер поднялись трубачи и протяжная песнь фанфар возвестила, что тем, кто покинул свои места, пора к ним вернуться.

– Ага.- Веспасиан привстал и поправил подушку.- Близится водное действо. Крокодилы, что в нем участвуют, привезены от второго африканского водопада. Никогда не видел, как ловят этих чудовищ. А хотелось бы посмотреть.

– Мне пора в свою ложу,- промямлил Юст, так и не получивший приглашения присоединиться к августейшему обществу.

– Конечно-конечно,- рассеянно бросил Веспасиан, наблюдая за барками, выскальзывавшими из-за огромного, увитого экзотическими цветами щита.- Не забудь представить прошение.

С плохо скрываемым раздражением Юст поклонился и вышел.

– Как можно выносить эту жабу? – процедил с отвращением Тит и покосился на брата.

– Он замечательный и всеми уважаемый человек,- взвился уязвленный Домициан, готовый вновь сцепиться с обидчиком.

– Тише, дети! – прикрикнул Веспасиан, взмахом руки приказывая музыкантам умолкнуть.

Трубы издали второй длинный рев, затем в их звучании стал угадываться ритмичный мотив модной в этом сезоне песенки «Не грусти по моим поцелуям». Тит стал подсвистывать трубачам, Домициан, демонстративно зажав ладонями уши, пробормотал:

– Меня от таких мелодий тошнит.


Четыре барки, влекомые восемью лодками, в каждой из которых сидели по пять гребцов, выплыли на середину озера, в которое превратилась арена. На двух из них теснились рослые чернокожие нумидий-цы – с плетеными ивовыми щитами и длинными копьями. На двух других находились светловолосые приземистые бойцы-северяне – с трезубцами и в нагрудниках, отливающих бронзой.

– Они для начала сразятся,- злорадно сообщил Некред высокому обнаженному человеку, стоявшему в группе других приговоренных.- Потом к тем, кто останется, выпустят крокодилов, а на закуску, пока мы будем спускать воду, сбросят вниз вас. Вода сливается медленно, приблизительно час.- Он удрученно покачал головой.- Ты столько, боюсь, не продержишься. С твоей-то спиной. Кровь приманивает крокодилов, Франциск.

– К тому времени в воде будет достаточно крови,- вяло сказал Сен-Жермен, щурясь от яркого света и мрачно поглядывая на свои босые ступни. Сапоги было велено снять, и теперь его немного мутило. Солнце жгло кожу, голова шла кругом от блеска воды. Единственным одеянием осужденных были набедренные повязки, единственной защитой – небольшие кинжалы.

– Когда эти ящерицы ухватят тебя,- не отставал Некред,- ты заверещишь, как затравленный заяц.

Сен-Жермен не ответил, он смотрел на арену.

Трубы смолкли, лодки отвалили от барок, над водой сверкнуло копье, пущенное нумидийцем.

Барки стало относить друг от друга, что было на руку африканцам. Нумидийцы снова метнули копья, на этот раз согласованно и прицельно, поразив нескольких северян. Публика разразилась криками, ибо именно этого она и ждала.

На посудинах северян произошло короткое совещание, после чего некоторые свебы 68 опустили трезубцы и, склонившись к воде, стали грести руками, чтобы приблизиться к африканцам. Зрители зааплодировали. Нумидийцы тут же избрали своих гребцов, и битва продолжилась.

Сен-Жермен наблюдал за ней с отрешенной печалью. Сколько в них сил, сколько ловкости, сколько отваги, думал он, и все это попирается, все это не вызывает ни капли сочувствия у себялюбивых, жестоких, заносчивых римлян. Он бросил взгляд на трибуны, где под гигантским навесом восседали обитатели вечного города, изнемогая от зноя и возбуждения. Мужчины орали, женщины взвизгивали, тысячи глаз полнились лихорадочным блеском. Парочки обнимались, их сладострастие подогревали предсмертные крики и немилосердно палящее солнце, отражавшееся в равнодушной воде.

На ее поверхности уже покачивалось около полудюжины мертвецов, когда был дан знак выпускать крокодилов. Вытянутые тела их выскользнули из клеток, нумидийцы в ужасе закричали. Не знакомые с такими животными северяне переглянулись, но недоумение в их глазах сменилось испугом, когда первая из огромных рептилий с легкостью ухватила ближайшее к ней тело и утащила на дно.

Битва между людьми прекратилась, начался беспорядочный поиск спасения. Но несчастным некуда было податься. Под ними колыхалась водная толща глубиной в два человеческих роста, а вокруг – недосягаемые и неприступные – возвышались стены барьера.

Вскоре одно из чудовищ протаранило барку северян, и свебы посыпались в воду, где их ждали разверстые пасти. Африканцев тоже атаковали. Прямо под собой Сен-Жермен увидел остекленевшие глаза ну-мидийца, два крокодила вцепились в чернокожего воина и, повернувшись в разные стороны, разорвали свою жертву.

– Вот что тебе предстоит, Франциск,- рассмеялся Некред.- Ждать осталось недолго.

Сен-Жермен посмотрел на толпу, надеясь среди тысяч перекошенных лиц отыскать единственное, сочувственное и родное, но тут же выругал себя за явную глупость. Обнаружить в такой людской мешанине Оливию было делом невероятным, даже если она и впрямь находится здесь.

– А чего же нам ждать? – спросил он у других осужденных и, прежде чем кто-либо успел уловить смысл вопроса, бросился вниз. Его тело вошло в воду без всплеска. Вынырнув на поверхность, Сен-Жермен извлек из складок набедренной повязки кинжал и быстро поплыл к одной из посудин.

Северяне пришли в замешательство, завидев переваливающегося через борт их барки человека, но они были слишком заняты кружащим вокруг суденышка крокодилом, чтобы дать незнакомцу отпор.

Сен-Жермен медленно выпрямился. Дерево под ногами – это неплохо, это лучше, чем отбирающая силы вода, однако руки и ноги его сделались ватными и плохо повиновались командам мозга. Он наклонился, чтобы подобрать два трезубца, и на одном из свеб-ских наречий обратился к горстке светловолосых бойцов.

– Не пытайтесь проткнуть их шкуру. Она очень толстая, и они не чувствуют боли. Бейте в раскрытые пасти.

Северяне переглянулись.

– Ты наш соплеменник? – спросил самый старший из них.- Ты не похож на нас.

Хищник толкнул боком барку и замер, сверля людей маленькими немигающими глазками.

– Неважно,- выкрикнул Сен-Жермен.- Вот, возьми.- Он сунул свебу трезубец.- Когда зверь откроет пасть, втолкни в нее это и сразу же отпусти, иначе он утянет тебя за собой.

Северянин не стал медлить. Он занял позицию у борта барки и, когда челюсти рептилии приоткрылись, глубоко вонзил оружие в глотку чудовища. Крокодил издал хрюкающий звук, хлестнул по воде хвостом и, извиваясь в жестоких конвульсиях, погрузился на дно бассейна. Свеб улыбнулся.

– Получилось,- сказал он радостно.

– Крокодил еще не издох,- заметил Сен-Жермен. Он перегнулся через борт и принялся затаскивать на барку чье-то немилосердно искромсанное и уже бездыханное тело.

– Прекрати! – закричал кто-то из северян.- Не тревожь мертвого, нечестивец!

– Ты хочешь, чтобы крокодил откусил руку тебе? Пусть терзает мертвого, а не нас.

Старший свеб понял и кивнул остальным.

– Делайте то же, что он.

Всплывший из-под воды крокодил вяло раскрыл пасть, потом снова закрыл и перевалился на спину. Из его сомкнутых челюстей торчал обломок рукоятки трезубца. Северяне сумрачно наблюдали.

– Сколько чудовищ выпушено? – тихо спросил кто-то.

– Десять или двенадцать,- сказал Сен-Жер-мен.- Много.

– Двенадцать? – Старший свеб был поражен.

– Они попытаются перевернуть нашу барку, как это вышло с первой. Нам надо быть начеку.

К утлой посудине двинулась очередная рептилия. Свебы приготовились к бою.

– Пасть и глаза! – предупредил Сен-Жермен.- Пасть и глаза! Все остальное будет напрасным! – Он подхватил с настила обломок доски и воткнул ее острый край в глаз подплывающего крокодила. Животное дернулось и отступило. Вода вокруг него забурлила.- Смотрите за ним. Теперь он полуослеп и вот-вот придет в ярость.

Чудовище метнулось в другую сторону, и барка с нумидийцами разлетелась в куски. Африканцы попадали в воду. Их жуткие вопли потонули в восторженном вое трибун, римляне вскакивали со своих мест, наслаждаясь кровавой потехой.

– Подберемся поближе,- прокричал Сен-Жермен.

– Ближе? – в ужасе переспросил старший свеб.

– Пока они заняты, мы сможем убить еще несколько штук. Иначе они опомнятся и возьмутся за нас.- Голова его просто раскалывалась от яркого света. Он чувствовал себя слабым, больным стариком.

Дрейфующие на уцелевшем суденышке нумидийцы сочувственно наблюдали за действиями недавних врагов. Северяне прикончили семь рептилий, когда барка ушла из-под их ног. Падая, Сен-Жермен выронил свой трезубец, но продолжал судорожно сжимать кинжал.

Что-то жесткое ткнулось ему в плечо. Сен-Жермен отпрянул, охваченный страхом. Крокодил лениво открыл челюсти и прихватил ими бедро старого свеба. Тот издал пронзительный вопль и затих.

Потом над ним навис борт барки с нумидийцами. Сен-Жермен попытался за него ухватиться, но промахнулся и ушел в глубину. Вынырнув, он увидел, что к посудине устремились два крокодила, и отплыл в сторону, озираясь в поисках куска мертвой плоти. Когда ближайшая из рептилий повернула к нему, у него на вооружении уже была чья-то нога, и ему удалось запихнуть ее в зубастую пасть. Сен-Жермен нырнул и, извернувшись, вонзил кинжал в проплывающее над ним белое брюхо. В следующее мгновение чудовищный хвост резким ударом отбросил его в толщу воды. Он едва не ослеп от боли, но все-таки выплыл и, часто моргая, взглянул на барьер, прикидывая, возможно ли выбраться на площадку, где теперь находились лишь стражники и ухмыляющийся Некред. Осужденных там не было, они, похоже, уже нашли свою гибель в волнах, на которых кипела розоватая пена. Потом в глаза ему бросилась проступающая на стене мокрая полоса. С арены спускали воду. Сен-Жермен задохнулся от встрепенувшейся в нем абсурдной надежды.

Рабы карабкались на обломки разбитых барок и с отвагой отчаяния пытались бороться за жизнь. Теперь их оставалась какая-то горстка. Слабым течением к вратам смерти сносило девять туш убитых чудовищ и останки сорока человек.

Справа от себя в ржавой пучине Сен-Жермен уловил движение и заработал руками, стремясь уйти от опасности. Крокодил шел за ним. Светило в небе покинуло наивысшую точку, и от барьера на воду падала тень. Сен-Жермен плыл к ней; руки его ныли, плечи заходились от боли, но он упрямо продвигался вперед. Тень обещала отдохновение и надежду. Лишь бы добраться, лишь бы укрыться от прямого воздействия солнечных жгучих лучей!

Толчок волны предупредил его об атаке. Бросившись в сторону, Сен-Жермен ушел от убийцы и оказался в тени. Умудренный опытом, он не ожидал скорого возвращения сил, но небольшая передышка вдохнула в него мужество. Крокодил развернулся и лениво двинулся к жертве. Наблюдая за гигантской рептилией, Сен-Жермен вспомнил Египет и нильских жрецов, прикармливавших таких же чудовищ возле своих храмов. Выманив крокодила на сушу, они порой демонстрировали восхищенному люду, как велика их мощь, и, ухватив водного исполина за морду, не давали ему раскрыть пасть. Секрет фокуса был достаточно прост: страшная в сжатии челюстная мускулатура этих жутких существ на разжатие работает слабо. Сен-Жермен встал в воде вертикально и принялся разматывать набедренную повязку, обнажая уродливые застарелые шрамы, бороздившие его впалый живот.

Увидев, что жертва погружается в воду, озадаченный крокодил сбавил ход и носом поддел край длинной тряпки, словно бы для того, чтобы обнюхать ее.

На эту заминку Сен-Жермен и рассчитывал. Моментально вынырнув из воды, он вскочил рептилии

на спину и, обхватив ногами ее бока, обернул тряпкой длинную морду – раз, другой, третий, а потом и четвертый! Узел, сделанный впопыхах, получился аляповатым, но все же держал.

Ухватив чудовище за нос, Сен-Жермен принялся задирать ему голову, вкладывая в эту работу всю силу, которой его одарила благодатная тень. Животное извивалось под ним и вспенивало воду хвостом в тщетной попытке освободиться.

Уровень воды упал еще ниже. Толпа начинала. приветствовать уцелевших счастливчиков. Их подбирали те же лодки, что в начале действа влекли за собой маленькую флотилию, обреченную на бесславную гибель.

Сильное головокружение мешало Сен-Жермену бороться за жизнь. Он знал, что не выдержит новой атаки, и с нечеловеческим напряжением продолжал заворачивать кверху длинную скользкую морду врага.

Крокодил встряхнулся, когда его задние лапы коснулись песка, и попытался сбросить с себя человека, но Сен-Жермен все тянул и тянул, пока бугры глаз рептилии не приблизились к его животу. Наконец, хребет хищника хрустнул, животное конвульсивно дернулось и распласталось на поверхности мелеющего бассейна.

Сен-Жермен облегченно выдохнул воздух и с удивлением понял, что стоит на песке и что вода теперь едва доходит ему до пояса. Обнаружив в сведенной судорогой руке кинжал, он с силой всадил его в шею мертвого хищника, потом зашатался и непременно упал бы, если бы борт спасательной лодки не ткнулся ему в плечо. Мертвенно-бледный, ощущая ужасную слабость, Сен-Жермен тем не менее высокомерным жестом отослал спасателей прочь. Чуть правее над барьером располагалась императорская ложа, и он побрел к ней.

Неожиданный вопль тысяч глоток заставил его дернуться в сторону, но… с опозданием. Четыре острых как бритва зуба прошлись по ребрам смертельно усталого человека. Сен-Жермен опрокинулся на спину, едва не лишившись сознания. Крокодил изготовился к новой атаке, однако победило великодушие. Лодка остановилась, свистнули дротики, два из них, проткнув жесткую кожу, перебили убийце хребет. Крокодил бешено вскинулся и, перевернув лодку, издох. Тушу его унесло все убыстряющимся течением.

Зажимая рукой рану, Сен-Жермен встал и сделал несколько нетвердых шагов. Какая-то часть его мозга саркастически усмехалась, но честь выше доводов разума: он знал, что ему следует выстоять до конца. Сен-Жермен выпрямился и вскинул в римском приветствии окровавленную ладонь.

– Славься, цезарь,- прохрипел он Веспасиану.- Я шел на смерть, но остался жив.

Веспасиан подался вперед.

– Тем не менее ты выдержал все удары.- Яркие глаза главы династии Флавиев искрились весельем.- Прекрасная битва, Франциск.

– Апеллировать к милосердию здесь или обратиться к весталкам? – слабым голосом спросил Сен-Жермен.

– Здесь. Полагаю, ты оплатил свои вины. Судя по твоим прежним шрамам, ты всегда платишь с лихвой. Однако мне бы хотелось просить тебя покинуть пределы Рима. Ничто не восстанавливает силы так, как хорошее путешествие.- Император повернулся к своему старшему отпрыску.- У Тита есть неплохое имение в Африке, и он очень гостеприимен.

– Я время от времени там бываю,- широко улыбнулся Тит. Чересчур широко, уязвляя Домициана.

– Благодарю. Я сам в состоянии позаботиться о себе.

Сен-Жермен не был уверен, удалось ли ему это сказать. Он пошатнулся и упал на колени. Император говорил что-то еще, публика ликовала. Мозг победителя заволокло горячим туманом. Кто-то, возможно распорядитель игр, возложил ему на голову венок. Сен-Жермен представил себе, как все это выглядит. Голый, мокрый, перепачканный кровью, он стоит перед императором на коленях и с лавровым венком на бровях. Его стал душить приступ смеха.

Распорядитель игр дал знак подручным, через мгновение на помилованного набросили красный плащ с капюшоном. Мир покачнулся и завертелся волчком.

– Принесите мои сапоги,- простонал Сен-Жермен и провалился в душную, жаркую мглу.


Выдержки из обвинительного заявления Корнелия Юста Силия, представленного в сенатскую курию.


«…Хотя мне, как добропорядочному семьянину, и тяжело обвинять в чем-то неблаговидном свою собственную жену, я с болью в сердце делаю это, ибо давно прозреваю в ней не надежную спутницу жизни, а коварного и злокозненного врага. У вас имеется отчет лекаря, неопровержимо доказывающий, что в последнее время кто-то намеревался меня отравить. Сделано три попытки, каждым приступ болезни, настигал меня после вечера, проведенного вобществе моей третьей супруги. Может, конечно, статься, что какой-либо мой тайный враг втерся в доверие к ней и без ее ведома осуществляет свои мерзкие планы, можно также решить, что на меня ополчилась за что-то кухонная стряпуха. Как эти версии ни смехотворны, я все-таки предпочел бы поверить в них, а не в то, что порочные и себялюбивые помыслы подвигли патрицианку Этту Оливию Клеменс покончить со мной. Три попытки - это уже не порыв, это указывает на решительное стремление к цели.

К данному заявлению приложены также письменные свидетельства, показывающие, что жена моя искала плотских утех в обществе гладиаторов и многих других подозрительных лиц, настаивая на насильственном завершении большей части сношений. Как я понимаю, подобные аппетиты в ней разгорелись (и соответственным образом ублажались) уже в самом начале нашей совместной жизни, но мне довелось узнать о них более чем через пять лет супружества, что и подчеркивается в предоставленных сенату бумагах. Часто случается, что пожилые мужчины не могут соперничать в пылкости со своими молодыми избранницами; то же, вероятно, произошло и со мной. Ее желания зачастую плохо соизмерялись с моими возможностями, и порой я даже не понимал, чего от меня хотят. Мог ли я подозревать, что в девице из честного и благородного дома таятся порочные склонности? Да и она сама, видно, стыдилась их, раз уж выбирала себе утешителей в кругах, которые от меня далеки. Ей, может быть, не хотелось позорить меня, одним лишь этим я себя утешаю, хотя и безмерно скорблю. Ни одному мужчине, полагаю, не доставит удовольствия мысль отом, что его супруга тешит свою похоть в объятиях кого-то другого, и, хвала небу, многие наши матроны неукоснительно чтут добродетель, однако, признаюсь, я закрыл бы глаза на тот факт, что жена моя имеет любовника, окажись тот порядочным и респектабельным человеком. Впрочем, такой любовник недолго бы. с ней продержался, ибо ему вряд ли пришлись бы по вкусу ее низкопробные притязания.

Некоторые из вас, добираясь до корней столь прискорбного поведения благородной особы, возможно, вспомнят о ее казненном родителе и братьях, посланных на арену. Яблоко от яблоньки падает, конечно, недалеко, однако в данном случае это суждение, мне кажется, совершенно неприменимо. Да, это правда, что Клеменсы, запятнали себя участием в заговоре, направленном против имперской власти, но сей удар назначался Нерону, и это в какой-то мере снимает с них часть вины. Этта Оливия Кле-менс, возможно, и разделяла настроения заговорщиков, во всяком случае их бесславная смерть ее весьма удручила, однако предполагать, что она пропитана бунтарским духом своей семьи и потому не способна вести себя благонравно, это скорее для театра, чем для реальности. Довольно того, что виновные понесли наказание. Мне не хотелось бы заострять этот вопрос.

…Свидетельские показания моего бывшего раба Моностадеса сообщают о тайных встречах моей жены с чужеземцем Ракоци Сен-Жерменом Франциском. Их свидания проходили в доме Клеменсов, где она проживала в последнее время, но они, кажется, были не частыми; впрочем, домашняя челядь, если ее допросить, возможно, скажет что-нибудь большее. Рабы подбирались ко мне с намеками, но я отмахивался, ибо верил жене. И, похоже, напрасно, потому что армянский ученый Лед Арашнур в беседах со мной утверждал, что видел их вместе не раз. Он даже незадолго до своей загадочной гибели составил для меня (правда, на греческом языке) нечто вроде отчета о своих наблюдениях; этот документ сейчас также находится в ваших руках. Нелепо считать, что жена моя имеет какое-то отношение к убийству этого армянина. Это придумали сплетники и злопыхатели, ибо нет никаких доказательств того, что она знала о трениях между Франциском и Арашнуром. Если сенат захочет дать ход этой истории и провести соответствующее расследование причастности Этты Оливии Клеменс к смерти упомянутого армянского подданного, я такое решение определенно опротестую.

…С глубоким прискорбием отмечаю, что всего вышесказанного более чем достаточно, чтобы приговорить мою жену к смертной казни. Я этого никак не хочу, но становиться на пути римского правосудия, безусловно, не стану, ибо закон - основа империи, о величии и процветании каковой все мы неустанно печемся. Однако прошу сенат учесть мою просьбу. Если откроется, что Этта Оливия Клеменс заслуживает самого строгого наказания, позвольте ей умереть достойно и не публично, вдали от людских глаз, которые далеко не всегда честны и чисты. Коль скоро именно я являюсь главным объектом ее преступных нападок, у вас нет причин не прислушаться к моему ходатайству и не принять решения, удовлетворившего бы меня.

Я понимаю, ее побег не добавляет в ваших глазах к ней симпатии и даже, наоборот, окрашивает всю историю в весьма негативный цвет, однако этомупоступку можно сыскать оправдание. Преступница, должно быть, раскаялась в том, что содеяла, и решила лучше сбежать, чем смотреть в глаза человеку, которого намеревалась отправить к теням праотцов. Умоляю вас сделать на это скидку, уважаемые сенаторы, и стремиться не к крайности, а к минимально возможному в данном случае приговору.

Есть люди, которые вечно всем недовольны. Этта Оливия Клеменс, очевидно, из таковых. Она всегда утверждала, что я плохо с ней обращаюсь, а когда ее родичи пострадали, стала обвинять меня в том, что я их погубил. Бы непременно услышите это и от нее и, надеюсь, с первых же фраз ощутите, что хулу ей в уста вкладывает не врожденная лживость натуры, а совершенно искренняя уверенность, что во мне одном кроется истинная причина всех ее бед. Разнузданность плоти раздражает рассудок, и таким людям многое видится искаженным, причиняя им же самим нешуточные страдания,- постарайтесь в своих оценках это учесть. Подобно целомудрию, милосердие является в римском понятии добродетелью, а к чему же, как не к добродетелям, должен указывать нам дорогу сенат?

Аргументы говорят за себя, но все ли они освещают? Прошу вас, воздержитесь от резких суждений, пока не выслушаете ее. Могут вскрыться смягчающие обстоятельства, о которых не знаем ни я, ни вы.

…Следует помнить, что Этта Оливия Клеменс – мятущаяся натура, считающая, что на долю ее выпадают одни несчастья. Склонность болезненно реагировать на все, что вокруг происходит, весьма свойственна ей. Таков же был и ее батюшка,пустивший по ветру состояние уважаемого и древнего рода. Впрочем, уверяю вас, что на этом досадное сходство кончается. Лети, конечно, наследуют многие качества своих родичей, но далеко не всегда.

Я признаю, что наш брак неудачен, как и то, что во всем случившемся, возможно, имеется и доля моей вины.

…Я искренне верю, уважаемые сенаторы, что суд ваш будет скорым и справедливым. Хочется, чтобы это постыдное и грязное дело наконец завершилось, и как можно быстрее. Зачем продлевать страдания моей злосчастной супруги? Зачем подвергать ее дополнительным унижениям? Ведь ничего этим у же не поправишь.

Я еще раз призываю высокий суд к терпению и снисходительности. Не ополчайтесь против заблудшего существа. Если она примется поносить вас, напоминайте себе, что в ней говорит разочарование, а не отсутствие уважения к римским законам. Если она станет хулить меня, пусть выскажет все, что накопилось у нее на душе. Ей станет легче, а к тем ранам, что она мне нанесла, уже невозможно что-либо прибавить.

Корнелий Юст Силий».