"Смерть сквозь оптический прицел. Новые мемуары немецкого снайпера" - читать интересную книгу автора (Бауэр Гюнтер)

Глава одиннадцатая Бои в Италии

10 июля 1943 года британские и американские войска высадились в Сицилии. Итальянцы сдавались им почти без боя. Немецкие войска, находившиеся там, были разгромлены превосходящими силами союзников.

Моя дивизия вместе с еще несколькими пехотными и танковыми дивизиями была мобилизована, чтобы остановить наступление союзников. Думая о предстоящих боях в Италии, я не был в восторге, но я понимал, что это необходимо для спасения Германии. Враги осмелились вторгнуться в союзную нам Италию, а значит, следующей их жертвой должна была стать наша страна.

Надо сказать, наша дивизия к этому моменту была серьезно перевооружена. Вместо 37-миллиметровых противотанковых пушек мы получили 75-миллиметровые противотанковые орудия. Нам было сказано, что они пробивают броню любых типов танков союзников. Кроме того, для борьбы с танками мы получили гранатометы «панцершрек» и «панцерфауст».

Прибыв в Южную Италию, мы ожидали, что нас незамедлительно бросят в бой. Однако нас ждала совсем другая работа. Подготавливая территорию к вторжению противника, командование решило применить тактику выжженной земли, что должно было позволить существенно замедлить продвижение американцев и англичан. Поэтому в течение двух последующих месяцев мы занимались только тем, что ликвидировали телефонные линии, сжигали отели и другие большие здания, где могли бы разместиться войска союзников, устанавливали мины, взрывали мосты. Также мы уничтожали автомобили и любые другие средства передвижения, а кроме того, резали местный скот, чтобы наши противники впоследствии не смогли пополнить за счет него свои запасы провизии.

Помимо этого всего мы также принимали участие в строительстве системы оборонительных сооружений в 40 километрах к северу от Неаполя, известной как «Линия Барбара». Она должна была стать нашей первой подготовленной заранее линией обороны, на случай если нам придется отступать. Мы вырыли буквально километры траншей, установили многочисленные мины и противотанковые заграждения. Зоммер шутил по этому поводу:

— Из парашютистов нас сделали пехотинцами, из пехотинцев — инженерными войсками!

Однако ситуация была отчаянной. Союзникам хватило 38 дней, чтобы захватить Сицилию. Потери наших войск и итальянцев только убитыми составили 30 тысяч человек. Еще 140 тысяч солдат было захвачено в плен. Правда, это были в основном итальянцы. А Вермахту удалось эвакуировать свои дивизии на Апеннинский полуостров, несмотря на огромный флот союзников, в который входило около 300 судов, в том числе шесть линкоров, два авианосца, восемнадцать крейсеров и более ста эсминцев.

Пока мы работали, возводя оборонительные сооружения, в небе над нами постоянно разгорались воздушные бои между авиацией союзников и Люфтваффе. Впрочем, зенитная артиллерия поддерживала с земли наши самолеты, а союзники не смогли помешать нам продолжать работы.

8 сентября 1943 года Италия объявила о своей капитуляции. Двумя неделями раньше король Италии Виктор Эммануил III арестовал Муссолини и поставил во главе страны маршала Бадольо. Конечно, мы все расценивали это как предательство. Наша дивизия незамедлительно получила приказ принять участие в разоружении итальянской армии.

Это проходило довольно легко. Итальянцы оказались не только ненадежными союзниками, но и плохими воинами. Мы подъезжали к очередной воинской части на грузовиках, мотоциклах и других транспортных средствах. Наши офицеры подходили к воротам и требовали у часовых, чтобы они немедленно их открыли. Если этого не происходило, мы, снайперы, немедленно уничтожали часовых. После этого ворота взламывались.

Прежде чем гарнизон успевал что-либо понять, он оказывался уже занятым нашими войсками. Большинство итальянцев не были вооружены. Словно в мирное время, все их оружие находилось в оружейных комнатах. Меня передергивало, когда я видел трясущихся итальянцев с поднятыми руками. Они напоминали скорее овец, чем солдат. Гитлер сделал очевидную ошибку, что связался с такими союзниками, на помощь которым Вермахту постоянно приходилось бросать свои силы.

Итальянское оружие мы сгружали в свои машины, а их самих отправляли в трудовые лагеря Германии. Возможно, там от них было больше толку, чем на поле боя.

Наша база в этот период находилась около Салерно. На следующий день в середине ночи нас разбудил страшный грохот. До нас доносился разрыв за разрывом. Придя в себя, я понял, что артиллерия противника обстреливает город Салерно. Однако грохот стоял такой, что это не походило на разрывы обычных снарядов.

— Вероятно, это снаряды из крупнокалиберных орудий флота союзников, — предположил Зоммер.

Артобстрел продолжался в течение четырех часов. Еще во время него мы получили приказ занять холмы, окружавшие город, и окопаться среди них. Мы рыли окопы в темноте под грохот разрывов. Причем окопы рыла не вся наша дивизия, а несколько батальонов из разных дивизий. Многие бойцы из других батальонов еще ни разу не видели настоящего боя. Некоторых из них охватила паника. Я сам видел, как несколько бойцов плакали и молились, отложив лопаты. Это произвело на меня удручающее впечатление. В тот момент я не мог посмотреть на все происходящее со стороны и вспомнить, что когда-то и я был таким.

Наш снайперский взвод и взвод, в котором был Конрад, держались вместе. Мы вместе пережили кровопролитные бои в России, мы вместе уничтожали итальянские здания, мосты и транспортные средства, чтобы они не достались врагу. Мы привыкли к войне, среди нас не было места панике и мы знали, что делать.

Каждый из нас начал быстро рыть окопы. И даже Рольф, самый молодой из наших снайперов, не выглядел испуганным. Все-таки он не был трусом, а опека Зоммера помогла ему стать настоящим бойцом. Когда наши два взвода окопались, разрывы снарядов раздавались не более чем в километре от нас.

Нас несколько успокаивало, что не слишком далеко от наших позиций дислоцировались три танковые дивизии Вермахта. Так, 3-я и 15-я танковые дивизии находились к западу от Неаполя, а 16-я танковая дивизия — на юго-востоке Салерно. В общей сложности эти три дивизии располагали более чем тремя сотнями танков, включая несколько новейших «тигров» и «пантер», которые могли противостоять даже лучшим образцам советской танковой техники.

Сидя в окопе, я через некоторое время заметил, что снаряды массированно обрушиваются на участки окружающей нас территории и методично приближаются к нам. Опыт подсказывал мне, что в подобной ситуации окопы нас не спасут. Я постучал по шлему сидевшего в нескольких метрах от меня Зоммера.

— Ты это видишь? — спросил я его.

— Да, пожалуй, нам пора отходить, — согласился он.

Через миг Зоммер уже орал приказ:

— Взвод, отходим!

Это было сделано как раз вовремя. Едва мы успели отбежать на сто метров, как снаряды начали взрываться совсем рядом с нашими прежними позициями. В воздух взмывали фонтаны грязи, песка и мелких камней. Мы отошли назад еще на несколько сотен метров и только после этого решили остановиться и передохнуть, прежде чем начать подъем на высокий холм.

Флотская артиллерия продолжала вести интенсивный огонь еще примерно двадцать минут. Затем снаряды стали падать реже. Они разрывались преимущественно где-то вдали, к северу от нас. Возможно, союзники обстреливали нашу артиллерию, сосредоточенную в том районе.

Мы взобрались на холм и посмотрели на пляж, находившийся к юго-западу от Салерно. Мы увидели сотни шлюпок и тысячи солдат противника, высаживающихся там. Мне тут же стало понятно, что это десант противника, в который, по всей видимости, входило более одной дивизии. Некоторые из наших пехотных частей к этому моменту уже вели огонь из тяжелых минометов, пулеметов и винтовок по десанту союзников. Однако наши враги были вооружены ничуть не хуже и также вели ответный огонь.

— Мы уничтожим по несколько противников, а потом отойдем, — отдал приказ Зоммер. — Каждый расстреляет по одному магазину, после чего начинаем отход!

Видя вспышки на концах пулеметных стволов союзников, я стрелял преимущественно по пулеметчикам. Остальная часть взвода также вела огонь, целей у нас было более чем в изобилии. Однако всего через несколько секунд пули противника засвистели рядом с нашими головами. Очевидно, вспышки на концах наших стволов также не остались не замеченными врагами. Я и другие бойцы нашего взвода спешно отошли на другую сторону холма, где мы были не видны противнику.

К нам подбежал какой-то лейтенант.

— Мужики, куда вы собрались? Отступаете?! — заорал он.

Зоммер дипломатично ответил ему:

— Мы снайперы, господин лейтенант. Мы отходим на более безопасную позицию для стрельбы с дальней дистанции.

Лейтенант выглядел очень молодо и растерянно. Было видно, что он не привык к действиям в боевых ситуациях. Он посмотрел на Зоммера так, словно хотел спросить, что делать ему самому. Зоммер уловил это и сказал:

— Господин лейтенант, не мне вам советовать, но лучше бы, если б вся наша часть сейчас отошла. На стороне противника значительное численное превосходство. Нам нужно дождаться, пока по нему сначала ударит наша артиллерия и танки. Иначе мы все просто погибнем зазря.

Лейтенант устало кивнул:

— Делайте как знаете, фельфебель. Только смотрите, чтобы ваш отход на безопасную позицию не превратился в паническое бегство. А я пока гляну сам, что там происходит, перед тем как решать, что делать дальше.

Мы прошли около двухсот метров и начали окапываться на соседнем холме. Вскоре к нам подтянулись войска, возглавляемые лейтенантом и несколькими другими молодыми офицерами. Между тем небо начало светлеть. С нового холма нам также была видна часть пляжа и позиции противника. Наш взвод вырыл девять отдельных окопов, разбившись на пары. Мы замаскировали эти окопы, собираясь из них открыть снайперский огонь по врагу.

Заняв позицию, я осмотрелся и заметил окопавшихся на соседнем холме немецких минометчиков. За холмом они были не видны противнику, но с помощью наводчика прекрасно могли вести огонь с закрытых позиций, что они незамедлительно и сделали, как только у них было все готово.

Мины, выпущенные из минометов, одна за другой обрушивались на передовые позиции союзников. Последние открыли ответный минометный огонь, но им не удалось точно определить, откуда ведут огонь наши минометчики.

Тем не менее рано или поздно мины союзников должны были попасть в цель. Этого нельзя было допустить, и я вместе с Михаэлем открыл огонь по минометчикам врага. Мы были уверены, что остальные наши снайперы в это время уничтожают пулеметчиков и снайперов противника. Поэтому мы сосредоточили все свое внимание именно на минометчиках.

Позиции нескольких других немецких пехотных частей находились гораздо ближе к противнику. На них обрушился очень плотный огонь союзников. Ребятам явно было не сладко. Мало того, по ним вскоре заработала вражеская артиллерия и минометчики. Время от времени случались прямые попадания в их окопы, тогда во все стороны летели куски тел наших товарищей, а на месте окопов появлялись громадные воронки. Это было ужасно. Впрочем, во время боя это воспринималось не настолько ярко. Наше сознание адаптировалось к постоянным смертям вокруг. А кроме того, мы ощущали себя как бы наравне с нашими погибшими товарищами, ведь мы в любую секунду могли последовать за ними. Ну и, кроме того, мы выполняли свою боевую работу, не позволяя себе отвлекаться ни на что другое. Это был единственный способ выжить. Это был единственный способ не сойти с ума.

Подобным образом мы, снайперы, сражались в течение четырех дней. Войска союзников, состоявшие из американцев, британцев и канадцев, отчаянно пытались прорваться вперед. Но их четырем дивизиям противодействовали три наши танковые и две пехотные дивизии. А ведь в той же нашей 4-й парашютной дивизии было немало опытных бойцов, чье мужество было выковано в жесточайших боях на Восточном фронте. Таким образом, единственное, что удалось противнику за эти четыре дня, это захватить Салерно и территорию к северу от города.

Однако уже 13 сентября, на пятый день боев, у большинства снайперов в моем взводе практически не осталось патронов. Однако нам наконец начало казаться, что победа будет за нами. Наша артиллерия била по пляжу. А пехота противника выдохлась в борьбе с нашими танками. Базуки и другое противотанковое оружие союзников ничего не могли сделать против наших «тигров». Мы оттесняли врага, и он ничего не мог поделать с нашим натиском.

На следующий день мы получили приказ атаковать противника всеми имеющимися у нас силами, чтобы решительно вытолкнуть союзников в море, уничтожить и захватить в плен. Этой атаке предшествовала массированная артподготовка, которая уничтожила в том числе и значительную часть вражеской артиллерии.

Однако, когда наша атака была в самом разгаре, в небе появились тяжелые бомбардировщики союзников. На нас обрушились десятки, а возможно, сотни тонн бомб. Особенно интенсивно враги бомбили наши танковые части. От разрывов огромных бомб танкистов не спасала даже прочная броня их машин. Это был кромешный ад. Наша атака захлебнулась, мы понесли очень высокие потери.

Нам пришлось отступать. Между тем число войск союзников росло. Благодаря периодическим десантам с моря у них вскоре было уже целых десять дивизий. Мы ничего не могли поделать перед лицом такого огромного численного превосходства врага, но продолжали сражаться, постоянно отходя на новые позиции.

В нескольких километрах к северу от места предыдущих боев находилась наша очередная спешно сооруженная система оборонительных сооружений — «Линия Вольтурно», воздвигнутая на одноименной реке. У нас был строгий приказ не позволить противнику пересечь ее до 15 октября. Союзники должны были заплатить дорогую цену за каждый метр захваченной ими земли. Только так мы могли рассчитывать победить их в конечном итоге.

Помимо всего прочего мы по-прежнему продолжали проводить тактику выжженной земли. Это коснулось и города Неаполя, находившегося в нескольких километрах от позиций союзников под Салерно. Мы снова сжигали отели, уничтожали здания и транспортные средства, а наши саперы устанавливали мины. Установка мин всегда была делом опасным, поскольку многие из наших саперов были наскоро обученными новичками. Кроме того, я слышал о некотором количестве случаев, когда наши солдаты по глупости сами натыкались на мины, установленные нашими саперами.

23 сентября мы, снайперы, были вовлечены в жестокие бои, в ходе которых мы в составе батальона удерживали холм, возвышавшийся над Сорренто (это было неподалеку от Неаполя).

Отступив на этот холм с предыдущих позиций, мы успели окопаться и даже замаскировать свои окопы. Через несколько часов мы увидели приближающиеся к нам огромные силы противника. Я вряд ли ошибусь, если скажу, что там было несколько тысяч солдат.

Мое сердце учащенно забилось. У нас был приказ удерживать позиции любой ценой и не отступать без приказа. И тем не менее при виде такой огромной массы вражеских войск мне на миг захотелось выпрыгнуть из окопа. Но это было бы самоубийством. У нескольких солдат в соседних траншеях сдали нервы, и они сделали это. Их тут же настигли пули противника.

Конрад был рядом со мной. Зоммер договорился с его командиром взвода, чтобы в этом бою Конрад был моим наводчиком. Он невесело присвистнул:

— Кажется, нам конец.

— Значит, постараемся забрать с собой на тот свет как можно больше британцев и американцев, — ответил я Конраду, заставляя себя собраться.

Бой завязался через считанные минуты. На противников обрушился огонь из всех видов оружия, которые у нас были: из стрелкового оружия, пулеметов, минометов и артиллерийских орудий. Я увидел, как один из снарядов взорвался точно в центре группы наступающих британцев. Во все стороны полетели части их тел. Только от одного этого снаряда у них появилось более десятка убитых и раненых. Но криков раненых было не слышно за грохотом боя.

Британцы открыли ответный огонь. Действуя автоматически, я вдруг увидел через свой прицел британского снайпера и через миг нажал на спусковой крючок. Я продолжал смотреть на него и увидел, как в его каске возникла дыра, он задрожал в конвульсиях. Я почувствовал удовлетворение. Если бы я вовремя не уничтожил этого снайпера, он мог бы убить многих моих товарищей, а возможно, и меня самого.

Бой продолжался. По нам начала вести огонь артиллерия союзников. Один из снарядов взорвался в нескольких метрах от нашего с Конрадом окопа. Осколки пролетели над самыми нашими головами. Высунувшись после этого, я увидел, что снаряд угодил точно в окоп, находившийся неподалеку, и на его месте зияла воронка.

Сначала я не придал этому значения. Но вдруг Конрад закричал:

— Это был окоп Зоммера!

Внутри меня что-то оборвалось. Винтовка едва не выпала у меня из рук. Я схватил свой бинокль и навел его на воронку. Около нее лежала оторванная рука и другие куски плоти. Не было сомнений в том, что Зоммер погиб. Но это не укладывалось в моей голове. Внезапно пуля пролетела совсем рядом со мной, оцарапав мне щеку. Это вывело меня из оцепенения. Я отбросил бинокль и схватил свою снайперскую винтовку. Я был полон ярости, я орал проклятия, я снова и снова целился в солдат противника и нажимал на спусковой крючок, даже не выбирая приоритетные цели. Когда я расстрелял два магазина, я услышал голос Конрада:

— Гюнтер, ты не сможешь перестрелять их всех.

Я сразу остыл, но потом заорал в ответ:

— Найди мне стоящую цель! Найди артиллерийского наводчика!

— Сейчас, Гюнтер! Но ты не высовывайся так из окопа, они же тебя убьют!

— Хорошо.

Несколько секунд я просто сидел на дне окопа. В голове у меня крутилась глупая мысль: «Зоммер нарушил правило номер один — не позволять себя убить».

Наконец раздался голос Конрада:

— Я вижу наводчика!

Я тут же нацелил свою винтовку в указанном им направлении. На вершине небольшого холма я увидел британского солдата с биноклем. Винтовка висела у него на плече. Без сомнения, он был наводчиком. Кто знает, может быть, именно он навел артиллерию на окоп Зоммера. Я тщательно прицелился и нажал на спусковой крючок. Расстояние было около четырехсот метров. Пока летела пуля, он успел немного повернуть голову. Я целился ему между глаз, но моя пуля вошла ему в висок. С мрачным удовлетворением я увидел, как тело вражеского наводчика рухнуло, словно мешок с песком.

Бой продолжался долгие часы. Артиллерия союзников обстреливала наш холм, и наши снаряды летели в ответ. Несколько раз враги начинали массированный пехотный штурм. Но всякий раз наш огонь заставлял их отойти. Холм защищала 4-я парашютная и еще одна пехотная дивизия, а кроме того, несколько танков «тигр». Огонь этих танков, возможно, стал решающим препятствием на пути штурмующего противника. Союзники обстреливали танки из американских базук М1, которые представляли собой динамореактивные противотанковые гранатометы. Но они не могли пробить броню наших танков, которые успешно вели огонь по противнику из своих 88-миллиметровых пушек и 8-миллиметровых пулеметов. Правда, во второй половине дня один из наших танков был подбит пикирующим бомбардировщиком союзников. Но нашему зенитному орудию удалось сбить этот бомбардировщик.

К наступлению темноты с обеих сторон было бессчетное количество убитых и раненых. Но нам удалось удержать холм. Когда окончательно стемнело и наши саперы отправились устанавливать мины на подступах к холму, я вместе с Конрадом подполз к окопу Зоммера. Мы нашли часть останков тел, но трудно было сказать, какие из них принадлежали самому Зоммеру, а какие другому, находившемуся с ним, бойцу. Нам не удалось найти их солдатские медальоны.

Что ж, такова была судьба моего друга Ганса Зоммера. Он жил как солдат и умер как солдат. В его лице я лишился человека, который отчасти заменил мне отца. Если бы я не стал его учеником, то я вряд ли уцелел бы на той войне. Мне было очень горько от того, что Зоммер так погиб. Но тогда была война, и нам нельзя было зацикливаться на подобных вещах, иначе мы бы не выжили. А вот после войны вспоминать смерть Зоммера мне стало еще тягостнее.

Холм, возвышавшийся над Сорренто, нам, так или иначе, пришлось оставить через некоторое время. Однако вскоре мы узнали, что Муссолини был освобожден из плена парашютным десантом, осуществленным под руководством легендарного Отто Скорцени, и доставлен в Берлин. Эта новость распространялась среди войск, чтобы воодушевить нас в нашей борьбе.

Между тем я был назначен командиром взвода вместо Зоммера. Бои продолжались недели, месяцы. Наши войска отступали снова и снова. Однако мы выполняли приказ командования и как могли задерживали наступление союзников.

В тот период наш взвод вместе с саперами, пулеметчиками, минометчиками и стрелками из других частей нередко устраивал засады. Мы выбирали подходящие места на пути войск союзников, сооружали там замаскированные окопы и минировали подходы к ним, а также заранее готовили для себя пути к отступлению.

Как только передовые части противника подрывались на наших первых минах, мы открывали по ним огонь из всего имевшегося у нас оружия. Они наступали и снова подрывались на минах. Мы, снайперы, и другие бойцы за это время стремились уничтожить как можно больше врагов. Когда превосходящие силы противника подбирались к нам достаточно близко, мы отходили.

Подобная тактика позволяла при относительно малых потерях с нашей стороны серьезно изматывать противника.

Надо сказать, теперь я уже сражался не только ради того, чтобы выжить самому и спасти Германию. В каждой выпущенной мной пуле были личные счеты. Я помнил руины в Гамбурге и с тревогой думал о том, что союзники вряд ли прекратили бомбардировки города. Я помнил, как погиб Зоммер.

У нас не хватало боеприпасов, и мы охотились за оружием противника. Наибольшей популярностью у нас пользовались американские самозарядные винтовки «Гаранд» М1, заряжавшиеся специальными пачками на восемь патронов. У каждого солдата было по пятнадцать таких пачек, что позволяло сделать ему 120 выстрелов. Это казалось неслыханным нам, немцам, ведь у нас полным боезапасом считалось всего 60 патронов. При стрельбе американские винтовки не уступали нашим карабинам К98к, поэтому захватить такую винтовку для нас было словно разжиться сокровищем. Американцы были превосходно оснащены боеприпасами. Если бы у нас было такое же количество боеприпасов и вооружения, нам, возможно, не пришлось бы отступать в Италии, поскольку солдаты союзников были гораздо менее опытными и отважными, чем мы.

Впрочем, многое вооружение союзников уступало немецким аналогам. Так, их базуки не шли ни в какое сравнение с нашими «панцерфаустами». Единственное, что нам еще нравилось, так это их тяжелые пулеметы «браунинг». Они были очень эффективными против пехоты и даже против некоторой бронетехники. Моему взводу удалось захватить два таких пулемета и несколько ящиков пулеметных лент к ним.

Мы ждали зимы. Мы знали, что зимы в этой части Италии крайне дождливы. А подобная погода, как мы уже убедились в России, далеко не способствует наступлению войск. Природа на этот раз оказалась на нашей стороне, и сезон дождей начался даже раньше, чем обычно.

В конце ноября наша рота охраняла один из важных мостов через реку Вольтурно вместе с двумя ротами панцер-гренадеров. К этому моменту щетина на моем лице стала столь густой, что скорее напоминала бороду. Мне это не нравилось и, воспользовавшись затишьем между боями, я решил побриться.

Для осуществления этого у меня была не только бритва, но и небольшое зеркальце в изящной бронзовой оправе в виде обнаженной девушки, которая как бы держала стеклянное зеркало в своих руках. Эту вещицу я прихватил, когда мы сжигали очередной отель, чтобы в нем не могли разместиться бойцы врага.

Глядя в зеркало, я начал бриться. Но в результате я успел очистить от щетины только левую половину лица, а потом вдруг раздались крики:

— Британцы идут!

— Танки!

Я тут же отложил бритву и побежал к наблюдательному пункту рядом с мостом. В бинокль я увидел танки союзников, приближающиеся к нам. Рев их моторов был уже отчетливо слышен. Я тут же скомандовал своему взводу занять позиции. Сам я также вместе с Михаэлем занял замаскированный окоп, находившийся рядом с мостом. Мы могли быть относительно уверены, что нас не начнут издалека обстреливать снарядами, поскольку союзники вряд ли стали бы рисковать повредить мост, который был так важен для их продвижения.

Глядя на меня, Михаэль едва сдерживал смех.

— Видел бы ты себя, Гюнтер, — сказал он.

— Ладно, после боя добреюсь, — ответил я.

И вдруг мне подумалось, что мой труп с наполовину выбритым лицом, наверное, будет выглядеть прескверно. Впрочем, я не собирался позволить врагу меня убить.

Мы ждали. Нервы были на пределе. Грохоча траками, к мосту приближались пять стальных колоссов. За ними следовала пехота. Никто из нас не открывал огонь. Мы ждали, пока танки, шедшие впереди, подорвутся на наших минах. Наши мины были заложены в пятидесяти метрах от моста.

Наконец танки достигли этой роковой черты, и прогремели сразу несколько мощных взрывов. Один из танков задымился, другие начали отходить. Все они тут же открыли огонь из пушек и пулеметов. Панцер-гренадеры немедля начали обстреливать их из минометов. Мы, снайперы, принялись выискивать цели среди пехоты.

Один из снарядов, выпущенных танками, упал неподалеку от моего окопа. Когда он взорвался, я на миг подумал, что мне конец и я действительно стану трупом с отвратительной наполовину выбритой бородой. Но, к счастью, нас с Михаэлем даже не зацепило ни одним осколком. Все-таки наш окоп был сооружен достаточно хорошо. Я заставил себя собраться и продолжил вести огонь по врагу.

В результате боя мы вместе с панцер-гренадерами уничтожили множество пехотинцев противника и три танка. Остальные два танка сумели отойти.

Мы оставались настороже, ожидая новых атак. Через некоторое время ко мне прибежал связной от командира роты. Оказалось, всего в паре километров от нас союзники пытаются соорудить понтонный мост через реку. Этого нельзя было допустить, и от моего снайперского взвода требовалось помешать работе полевых инженеров.

Надо сказать, в моем взводе к этому моменту оставалось всего одиннадцать человек и пополнений в ближайшее время не ожидалось. Мы двинулись вперед, предварительно разделившись на две группы, одну из которых возглавил я, а другую Михаэль.

Когда мы достигли холмов, возвышавшихся над участком реки, где инженеры противника сооружали мост, мы сразу натянули на себя маскировочные сетки. Наши две группы заняли позиции с разных сторон моста. Нам было некогда окапываться. К тому же это могло привлечь внимание противника. И мы в качестве укрытий использовали просто неровности местности. Бойцы рассредоточились, и по моему сигналу весь взвод разом открыл огонь.

Мы вели огонь с расстояния менее трехсот метров, поэтому едва ли не каждая наша пуля попадала в цель. За несколько минут мы уничтожили не менее двух десятков полевых инженеров. Но потом по нам открыла огонь пехота противника, а следом за ней ударили и минометы.

Просматривая местность через оптический прицел, я начал искать минометчиков. И вдруг я увидел британского снайпера, который целился в меня. Прежде чем я успел нажать на спусковой крючок, этот снайпер рухнул с дырой во лбу, убитый кем-то из наших снайперов. Однако в тот момент, когда в него попала пуля, он сам, видимо, еще успел выстрелить. Правда, при этом ствол его винтовки все-таки немного сдвинулся. Возможно, всего на пару миллиметров. Но этого хватило, чтобы пуля, которая должна была попасть мне в голову, прошла немного ниже. В результате я лишился среднего и безымянного пальцев на левой руке, а мой карабин пришел в негодность. Я заорал от болевого шока.

Ко мне тут же подскочил один из ефрейторов, служивших в моем взводе.

— Сержант, успокойтесь! Сейчас я вас перебинтую. Мы позаботимся о вас, все будет хорошо.

Как только кисть моей левой руки была перебинтована, я осмотрел свой карабин. Он был вряд ли годен для стрельбы, но прицел остался невредим, и это утешало. Между тем мои снайперы уже отступали под огнем превосходящих сил противника.

Мы вернулись к своим. Нас уцелело только восемь человек. Но мы выполнили задачу и задержали возведение понтонного моста. Можно было предположить, что противнику удастся не так быстро соорудить его, учитывая, что значительная часть их полевых инженеров была уничтожена нами.

В обстоятельствах, сложившихся тогда, у нас был на счету каждый снайпер, а тем более командир взвода. Поэтому, после того как мои раны были обработаны медиками, я остался вместе со своим взводом.

Убедившись, что мой цейсовский прицел ничуть не пострадал, я установил его на другой карабин К98к и вскоре приспособился стрелять ничуть не хуже, чем раньше, несмотря на отсутствие двух пальцев на левой руке. Главное, была целая моя правая кисть. Ее указательный палец все последующее время исправно нажимал на спусковой крючок и позволил мне уничтожить еще много врагов.

Нам приходилось отступать, но тем не менее мы максимально задерживали продвижение противника. К тому моменту, когда союзники начали преодолевать вслед за «Линией Вольтурно» «Линию Рейнхарда», наша рота уже фактически действовала вместе с 14-й панцер-гренадерской дивизией, которая, по сути, состояла из остатков других дивизий, практически разбитых за время отступления.

14 января, вконец измотанные, мы отступали с остатками панцер-гренадерской дивизии к «Линии Густава», которая была первым из укреплений нашей «Зимней линии». В «Линию Густава» входило множество бетонных бункеров с обычными артиллерийскими и противотанковыми орудиями, средствами противовоздушной обороны и тяжелыми пулеметами. Но меня особенно впечатлило, когда я увидел встроенные в оборонительные сооружения танковые башни, которые могли вести пушечный огонь.

Замечу также, что при возведении «Линии Густава» нашими инженерами были грамотно использованы и естественные преграды. Так, передний край этой линии примыкал к рекам Гарильяно, Лири и Рапидо. Их берега вскоре были основательно заминированы, а долины рек Гарильяно и Рапидо затоплены водой.

На нашем участке гарнизон «Линии Густава» открыл дамбу как раз в тот день, когда мы прибыли туда. Это было 16 января. Я с удовлетворением наблюдал за тем, как прибрежная территория превращается в болото. Мне вспомнились российские дороги, состоявшие осенью из сплошной грязи. По ним было очень тяжело проезжать на машинах и даже на танках. Это позволяло надеяться, что затопление долин рек также замедлит продвижение союзников.

Наша рота была размещена в нескольких бетонных бункерах, входящих в систему обороны «Линии Густава». Некоторые из парашютистов также заняли пулеметные и минометные гнезда. В бункерах мы были защищены от огня противника стенами 45-сантиметровой толщины, расположенными под острым углом к поверхности земли, благодаря чему они лучше отражали снаряды и пули. Слой бетона над нашими головами также был весьма значительным. Таким образом, в бункере мы могли ощущать себя достаточно защищенными от огня противника. Более того, пространство перед бойницами было расчищено от деревьев, кустов и других естественных укрытий, чтобы враг не мог подобраться к нам незаметно. Также наших противников ждал неприятный сюрприз в виде заминированных подступов к нашим позициям.

Наш бункер находился примерно в ста пятидесяти метрах от реки. Остаток дня мы провели за изучением окружающей территории, чисткой оружия и отдыхом. Мы надеялись, что хоть здесь у нас будет несколько дней передышки.

В ту ночь мы впервые за долгое время смогли позволить себе хоть немного расслабиться и провалились в глубокий сон без снов. Однако в середине ночи нас разбудил грохот артиллерийских орудий, доносившийся откуда-то с юга. Сначала мы не придали этому значения, но потом разрывы снарядов начали приближаться к нашему бункеру, и стало окончательно понятно, что это ведет огонь артиллерия противника.

Я заставил себя подняться с койки и подскочить к бойнице. Я надеялся, что ни один из снарядов не разорвется настолько близко, чтобы меня смогли достать осколки. Через несколько секунд мне показалось, что я увидел что-то при вспышке очередного разрыва. Взяв бинокль, я вскоре заметил солдат противника на противоположном берегу реки. Это были полевые инженеры, сооружавшие понтонный мост. Я тут же приказал своим бойцам занять места возле бойниц, — но не высовываться без моего приказа.

В наши бункеры была проведена связь, чтобы мы могли докладывать командованию о наступлении противника. Я подозвал к себе Михаэля и поручил ему доложить о случившемся в штаб, а сам продолжил наблюдение.

Когда в штабе узнали о том, что противник пытается соорудить понтонный мост, в нашем секторе тут же заработала артиллерия, а мне приказали выступить в качестве наводчика. После того как упал первый снаряд, я отдал команду Михаэлю:

— Скажи им, пусть возьмут на пятьдесят метров западнее.

Однако следующий снаряд также не поразил инженеров противника.

— Пусть возьмут на десять метров восточнее, — сказал я.

И третий снаряд угодил точно в то место, где полевые инженеры начали сооружать понтонный мост. От него не осталось и следа. Однако тут же в сторону нашего бункера открыли огонь пулеметчики противника. Огонь был таким плотным, что пули то и дело залетали в бойницы, ударяясь о противоположную стену. Но мы залегли позади бойниц и оставались невредимыми. Мы грамотно разместились, и даже если бы какая-то пуля отрикошетила в нас, это вряд ли привело бы к смертельному исходу или очень серьезному ранению.

Наша артиллерия продолжала вести огонь по противнику. Это продолжалось очень долго, но наконец артиллерийские снаряды перестали взрываться рядом с нашим бункером. Это означало, что артиллерия противника замолкла. Огонь пулеметов также ослаб. Вслед за этим наша артиллерия также перестала вести огонь, чтобы не тратить снаряды без крайней необходимости. Пришла наша очередь уничтожать противника. Посмотрев в бойницу, я увидел, что несколько небольших групп солдат союзников уже находятся на нашем берегу, а еще несколько лодок подплывают к берегу. Я приказал своим бойцам открыть огонь. Одновременно с нами стрелять по противнику начали пулеметчики.

Положение солдат союзников было безнадежным. Они пытались окапываться, но наши пули настигали их раньше, чем они успевали сделать более-менее полноценный окоп. Как наши бойцы зло шутили после этого боя, они успели в лучшем случае вырыть себе могилы. Причем, что самое главное, на наш берег удалось переправиться не более чем сотне солдат противника. Думаю, что на противоположном берегу и при переправе их погибло в несколько раз больше. Все-таки наши артиллеристы знали свое дело.

Огонь из наших бункеров позволил ликвидировать всех врагов, перебравшихся на наш берег. Некоторым из них удалось немного продвинуться вперед, но они тут же подорвались на минах, установленных на подходах к бункерам. Таким образом, наступление противника было остановлено еще до того, как начало светать. Тела врагов так и остались лежать там, где они были. Мы не могли даже подойти к ним, чтобы забрать оружие и боеприпасы, поскольку были отделены от них плотным минным полем.

Утро и день прошли спокойно. Противник больше не пытался устраивать атаки на нашем участке. На следующий день я получил письмо от Ингрид. В нем были очень тяжелые для меня новости. Моя мама погибла во время бомбежки. Одна из бомб, сброшенных союзниками, угодила прямо в нашу булочную как раз в тот момент, когда мама была там. Булочная была пристроена к нашему дому, который тут же загорелся. К счастью, Ингрид и Курт в это время были дома, а не в булочной, и они успели вовремя выбежать наружу. После этого они поселились у Фридриха, дяди Ингрид, на ферме под Гамбургом.

Смерть матери ошеломила меня. Если бы я был моложе и не пережил всего, что пережил к этому моменту, я б разрыдался. Но я просто снова и снова перечитывал письмо в полном оцепенении, нервно постукивая пальцами по прикладу своего карабина.

Заплакал я позже, когда уснул весь мой взвод. Я вспоминал, как мать играла со мной в детстве, как она учила меня выпекать хлеб. А как мама боялась, что меня убьют на войне. По иронии судьбы я выжил на передовой, а она погибла, оставаясь в глубоком тылу. Я беззвучно плакал и вспоминал, вспоминал…

Когда я окончательно осознал, что больше никогда не увижу свою маму, меня охватила безумная ярость. Мне хотелось убить всех англичан и американцев. Мне хотелось убить даже Гитлера. Тогда я впервые отчетливо понял, что ему следовало остановиться после присоединения Судетов. Впрочем, ничего уже было не изменить. Со смертью матери я понял, что война действительно пришла в Германию и что теперь мы воюем за то, чтобы отстоять свою землю. Это приводило в отчаяние, но одновременно заставляло бороться до конца.

Перед тем как противник начал новую атаку, у нас оказалось четыре дня передышки. 21 января, еще до рассвета, артиллерия союзников начала обстреливать наши позиции. После этого целая дивизия американских пехотинцев попыталась пересечь реку в том же месте, что и их предшественники. Это было не самым разумным решением с их стороны. К этому моменту для обороны нашего участка была стянута дополнительная артиллерия, пулеметы и минометы. На вражеских солдат, пытавшихся переправиться, обрушился огонь из всех видов вооружения, которое было в нашем гарнизоне. Мы, снайперы, уничтожали бойцов противника меткими выстрелами с дальней дистанции. В результате пересечь реку удалось лишь небольшой части американской дивизии. Однако это им ничего не дало. Еще до полудня мы частично уничтожили, а частично захватили в плен всех, кто уцелел при переправе.

На следующий день, 22 января 1944 года, войска союзников с моря высадились на побережье в Анцио, позади «Линии Густава». Это серьезно осложняло нашу ситуацию, но мы уже были достаточно закалены боями, чтобы это могло сломить наш боевой дух. Нам предстояли новые тяжелые бои.