"i-o" - читать интересную книгу автора (Логан Саймон)

Коаксиальное существо [там наверху]

Здесь на вершине опор ЛЭП я живу с постоянным треском статического разряда в ушах.

Сеть электрических подстанций и соединяющих их телеметрических линий и силовых кабелей раскинулась высоко в небе над городом, словно коаксиальная паутина, сплетенная гигантским механическим пауком. Если это так, то я и мои коллеги-инженеры — всего лишь мухи, попавшиеся в эту паутину.

Приближалось время очередного импульса перенапряжения (они производились в строгом соответствии с графиком по команде атомных часов, но большинство из нас в этом вопросе по-прежнему полагались на свое шестое чувство), поэтому нам полагалось свернуть все работы и направиться в ближайшее убежище-изолятор.

Система постоянно находилась под статическим напряжением, но от него мы были надежно защищены диэлектрическими костюмами и перчатками. Однако во время импульса, когда разряд в несколько сот тысяч вольт проносился по силовым проводам яростным и стремительным потоком, нам приходилось укрываться в шарах из вулканизированной резины, в каждом из которых помещалось по одному человеку. Шары эти были размещены примерно на равных расстояниях между опорами ЛЭП и телеметрическими вышками и походили на коконы из неприятно пахнущего латекса.

Телеметрические линии разбегались на десятки миль во всех направлениях, сплетение тончайших шин толщиной в лист бумаги, труб футового сечения и спиралей из покрытого пластиком стекловолокна, подвешенных к вышкам на металлических растяжках. В сотнях, а иногда и в тысячах футов под ними лежал Рейкьявик — скопление бетонных уродцев, многоэтажных домов, небоскребов, покрытых копотью и заразой, и жирных черных вен транспортных артерий, струящихся между ними. Мы же были так высоко, так близко к серому, как сталь, небу, что, казалось, стоит нам только пожелать — и мы коснемся рукой легких, как газ, облаков.

Я полз вдоль далеко протянувшегося щупальца из пучка металлических труб, пристегнувшись к нему тяжелой металлической цепью, соединенной с поясом. Это была простая предосторожность: мы, инженеры-высотники, почти никогда не теряем равновесия. Вдалеке виднелись мои коллеги, которые ползли по другим отросткам разветвленной телеметрической сети ради минутного отдыха внутри вулканизированных маток.

Наконец я добрался до убежища-изолятора, расположенного в развилке телеметрической вышки на высоте восьмисот футов над землей, разодрал руками края лаза, словно открытую рану, и вполз внутрь, на ходу отстегивая страховочный пояс.

Только тут, в багровом полумраке резинового чрева, мы начинали понимать, при каком шуме нам постоянно приходилось работать. Высотные ветры скребли и царапали по металлу опор, гудели силовые провода, статические разряды стрекотали беспрерывным белым шумом, — мы так привыкли ко всем этим звукам, что почти уже их не замечали. Пока, разумеется, не погружались в ватную тишину наших резиновых убежищ.

До импульса оставалось меньше минуты. Часто я находил внутри убежищ следы пребывания моих предшественников — недоеденную пищу, бутылки с водой, неисправный инструмент или мешочек с электрической арматурой, — но на этот раз в убежище было пусто. В углу мерцал экран маленького черно-белого телевизора, который по непонятной причине имелся внутри каждого убежища. Я скинул рюкзак и открыл его. До импульса оставалось тридцать секунд. В этот момент всем полагалось уже находиться внутри. Каким-то образом мы всегда умудрялись находить вовремя пустой резиновый шар и никогда не укрывались в убежищах вдвоем — по крайней мере, я никогда не попадал в подобную ситуацию с тех пор, как семь лет назад покинул Низковольтье. Между нами существовала какая-то необычная связь, не нуждавшаяся ни в тренировке, ни в осознании и возникшая, очевидно, вследствие совместного нахождения на этой высоте, и мы не нуждались в контакте в обычном понимании, чтобы сделать эту связь физически ощутимой или укрепить ее.

Из рюкзака я извлек устройство, которое мастерил уже на протяжении нескольких месяцев. У меня ушло немало времени на то, чтобы найти все необходимые детали в редких на этой высоте свалках механических отходов, так что я совсем недавно закончил работать над ним. Устройство это было плодом любопытства, которое терзало меня с первых дней работы на ЛЭП, и которое, как мне было известно, было иногда не чуждо и другим работникам…

Любопытство это питалось желанием увидеть провода и трубы в тот миг, когда импульс проходит по ним — увидеть мир Высоковольтья окутанным голубой вуалью электрического импульса в один и две десятых мегавольт.

Мы не могли выглянуть из убежища даже в щелочку, чтобы посмотреть на это собственными глазами. Стоило приоткрыть хотя бы чуть-чуть резиновый клапан убежища, как чудовищная энергия ворвалась бы внутрь. Я только однажды видел, чем кончаются подобные попытки, — это было, когда мы вынимали из убежища обугленную нижнюю половину человеческого тела. Верхняя половина, оставшаяся снаружи, превратилась в углеродную пыль и осыпалась на крыши домов в Низковольтье.

Вот почему я изготовил на основе сварочных очков это устройство. Надев его, я увидел размытое изображение окружающего мира сквозь толстые красные резиновые стенки убежища. Систему зеркал и УФ-преобразователей я встроил непосредственно в очки, а не поместившаяся внутрь электрическая схема болталась сбоку, прикрепленная к дужке куском изоленты. Это было грубо сработанное, неудобное изобретение — после нескольких минут пребывания в нем я практически слеп на пару часов, — но результат того стоил: дарованная немногим возможность лицезреть лики божеств и вирусов, явленные в белой короне статического разряда.

До импульса оставалось десять секунд, поэтому я поспешил надеть очки. Они все время сползали набок, так что мне приходилось придерживать их, одновременно уткнувшись лицом в красную резину. Мой пульс отсчитывал мгновения до импульса, кровь стучалась в виски ударами шаманского бубна.

И вот ураган энергии взорвался вулканическим извержением чистейшего бело-голубого пламени, однородного, с рваными краями, неистовство, которое опалило провода и изоляторы, перекатилось через резиновые пузыри, внутри которых прятались мы, и на какие-то мгновения разорвало небо пополам. Я смотрел на все это словно через облако мутного тумана, достраивая в воображении красоту этого зрелища, и думал о том, как прекрасно, что именно статический разряд однажды спас меня в минуту, когда я усомнился в своем решении покинуть Низковольтье.

В сполохах света я видел очертания моих коллег, съежившихся в своих резиновых пузырях, видел далекие города в сотнях миль отсюда, видел сверкание статических разрядов, материализовавшееся в воздухе, словно облако конфетти из алюминиевой фольги. А потом в сумеречном свечении импульса перенапряжения я увидел, как нечто стремительно промчалось вдоль широкой металлической в нескольких сотнях метров от меня. Это нечто высветилось на миг в электрическом зареве, и мне удалось разглядеть что-то вроде окружающих его многочисленных ножек, после чего внезапно наступили тишина и мрак.

Я остался на месте, оцепеневший, незрячий. Остаточное изображение того, что видели мои глаза, впечаталось в мою сетчатку, и я боялся пошевелиться именно потому, что мне казалось, оно может осыпаться от моих движений. Я прокручивал видение в мозгу снова и снова, пытаясь понять, что оно могло бы значить.

Через несколько секунд лиловый отпечаток поблек, и я тяжело опустился на пол, бормоча себе под нос что-то бессвязное, пытаясь разгадать явленную мне тайну

[низковольтье]

Мир-основа, Рейкьявик внизу. Плотные асфальтовые мостовые, проложенные по плотной земле. То, на что опираются здания, то, на что опираются пневматические амортизаторы, установленные в основах опор ЛЭП и телеметрических башен. Там атмосфера плотна, насыщена смогом и химикатами. Там люди передвигаются плотной, черной, вязкой, как желе, толпой. Там мертвы все чувства, кроме холодного и твердого, как броня, чувства отчуждения. Там яды, соки похоти и неглубокие могилы.

[высоковольтье]

В вышине среди макушек опор, среди проводов и электрических приборов. Где телевизионные передатчики излучают с такой мощностью, что при правильном освещении их излучение можно разглядеть невооруженным взглядом. Где никогда не веет тихий ветерок, а только дуют ураганные ветры. Где по высокочастотным шинам мчатся цифровые гармоники и где царит мертвящий холод. Где можно скрыться от оцепенения человеческого общества и выйти на новый уровень существования.

Как-то ночью, когда небо было сплошь затянуто плотным слоем серых облаков и казалось пятнистым, в заплатках, бетонным колпаком, накрывшим весь мир, я вновь увидел коаксиальное существо. Со дня того импульса миновало четверо суток, и за это время я уже переместился на периферию телеметрической сети — туда, где кабели меньше в диаметре, а картинки на экранах телевизоров совсем размытые. В этот момент как раз шел повторный показ старой американской телеигры, но сопровождавший изображение звук полностью тонул в шуме ветра и в треске искр, летевших из моего сварочного аппарата. Пестрый пиджак ведущего казался помехой на черно-белом, пришедшем в смятение от такого количества цветов кинескопе, для передачи которых он не располагал подходящими средствами.

Я наблюдал за экраном с расстояния, занимаясь одновременно починкой поврежденного кабеля. Новый импульс медленно приближался к нам, возвещая о себе заполнившим воздух запахом горелых автомобильных покрышек. Я думал о страшной находке, сделанной нами той ночью, — о разорванном в клочья резиновом изоляторе, о теле, насаженном на острый разрядник, — и вновь укрепился в решении не рассказывать моим коллегам об увиденном.

В конце концов, я и сам толком не знаю, что мне удалось увидеть, — убеждал я сам себя.

Скорее всего, мое восприятие было искажено очками — вот к какому убеждению я постепенно пришел.

Потрескивание статики внезапно стихло; вокруг меня шумел только скребущий поверхность металла холодный высотный ветер. Я выключил сварочный аппарат и с трудом сдержал желание обернуться.

Стальные балки скрипели под собственным весом. Где-то лениво зашипел пневматический клапан.

Я почувствовал какое-то движение и чуть не обернулся.

Но тут же мимолетное ощущение угасло, статические разряды застрекотали вновь, и я услышал голос ведущего телеигры и звонок, возвещавший о победе. На экране воздушные шарики посыпались на приплясывающую от счастья женщину. Ведущий улыбнулся в камеру, и его пиджак замельтешил павлиньим хвостом на экране.

Через полчаса я уже сидел внутри резинового пузыря. В последнее время инженеры забирались в них гораздо проворнее. Прошлым вечером я даже увидел стычку между двумя работниками, которые одновременно устремились к одному и тому же убежищу.

Я съежился в уголке и принялся грызть рисовые крекеры. Очки соблазнительно лежали поверх моего рюкзака, и, жуя, я время от времени бросал на них взгляды.

Внезапно стенки резиновой утробы заколыхались, возвещая приближение импульса, и ушам стало больно от оглушительного рева. Молнии как бичи хлестали по оранжево-красным стенкам убежища; на этот раз они почему-то казались более опасными, чем обычно, более хищными.

Как только начался электрический шторм, я перестал жевать. Когда начинается такое, инстинктивно замираешь, посвящая всецело свое внимание происходящему.

И все же я заставил себя схватить очки, хотя в голове у меня в этот момент не вертелось ни единой осознанной мысли. Неловко я натянул их, зная, что электрический вал с мгновения на мгновение схлынет и я упущу свой шанс снова увидеть… что именно?

Я поправил ремешок и замер в нерешительности в нескольких дюймах от стенки убежища. С той ночи я не видел ничего необычного. Никто из работников больше не пропадал, но нас здесь были сотни, и мы знали в лицо далеко не всех. Если мы не увидим мертвого тела, то мы даже и не заподозрим, что кто-то исчез. Откуда я, собственно говоря, знаю: может, среди нас уже не достает многих?

Я прижал лицо к резине и щелкнул рычажком, расположенным на дужке очков. Прибор включился с легким жужжанием. Линзы показывали мне наружный мир, слегка изменяя в нем все цвета и формы, так что у меня с первой же секунды начинало мутиться в голове от необычно гипертрофированного восприятия, причем с прошествием времени дурнота только усиливалась.

Я видел ярко-красные раны шаровых молний, парящие между опорами, словно бродячие светила, вырывая снопы искр из кабельных подвесок. Небо было подсвечено кроваво-лиловым, цвета мертвецкой крови заревом, словно задник китайского театра, на фоне которого плясали гигантские марионетки — переплетение стальных ферм, балок и тросов, лес мертвых металлоконструкций. И тут тень, паукообразная тень тридцати футов в диаметре, высвеченная на какую-то миллисекунду стробоскопическим светом молний, метнулась по высокочастотной шине, легко, словно паря в воздухе, перепрыгнула с одной опоры на другую, задержалась на мгновение, словно оглянувшись, — и тут же исчезла.

Снова дышать я начал только минутой позднее, когда импульс давно уже миновал.

Мы нашли еще два мертвых тела, и с этого все и началось.

Мы, которые, как предполагалось, не ведаем страха, обитая на высоте многих сотен футов над бетоном городов среди миллионов вольт электрической энергии, — мы испугались.

Я обнаружил, что мои коллеги начали собираться в маленькие группки, чтобы работать поближе друг к другу. Стоило кому-нибудь куда-то отлучиться, как все сразу же начинали беспокоиться, хотя раньше они просто решили бы, что исчезнувший перешел работать на новый участок. Начали анализировать и вспоминать прошлое, всех тех, кто пропал (как думали раньше — просто вернулся обратно в Низковольтье) или погиб (как думали раньше — неосторожно оставшись снаружи во время импульса).

«Как давно оно среди нас? — вопрошали они. — Что ему от нас нужно?»

Я по-прежнему никому не рассказывал о том, что видел, о том, что знал. Я держался особняком от коллег под предлогом большой загруженности, особенно когда они собирались, чтобы побеседовать на эти темы, нарочно затягивая свою работу подольше.

В отличие от меня они даже не знали, как оно выглядит.

Они думали, что все дело в увеличившемся напряжении импульса или в каком-то злобном электронном вирусе-божестве, вырвавшемся на свободу, чтобы свести нас с ума. Они не подозревали о существовании огромной многоногой твари, которая сверкала и искрилась, стремительно и грациозно передвигаясь в рассеченном проводами небе, словно гигантский спрут, вынырнувший из темных глубин океана.

Я видел ее теперь повсюду.

Отчасти дело было в воображении, отчасти в поврежденной сетчатке, но существо видится мне в любом сплетении проводов и металла, на которое падает мой взгляд. Оно оборачивается то боковиной телеметрической вышки (три толстых черных кабеля — вме-сто конечностей, стоящая под углом балка — вместо тела), то бухтами кабеля забытой рабочими на площадке опоры. Оно — это та невнятная тень, что всегда таится в уголке твоего глаза.

Существо преследовало меня.

Как-то ночью мне приснилось, что я падаю, и я проснулся в холодном поту, не вполне понимая, что это — следствие испуга или восторга. Я падал, металлические поверхности проносились мимо меня со скоростью триста миль в час, а я летел в струях дождя словно бабочка, постепенно сужая круги, направляясь в Низковольтье — туда, где мчится поток машин, горят огни круглосуточных заправок и мерцающая неоновая эмблема первого исландского Макдоналдса.

Отстегивая страховочную Цепь от распорки, к которой я пристегнулся часом раньше, я замечаю, как осторожно стали передвигаться мои коллеги, как они постоянно оглядываются, а время от времени даже пристально смотрят на меня — как будто догадываются.

Вероятно, они все-таки заметили, что все это время я не принимал участия в бурных обсуждениях странных происшествий. Может, они и впрямь подозревают, что я что-то знаю? Или хуже того — они полагают, что я каким-то образом связан со всеми этими странными смертями и исчезновениями?

Четыре работника уже вернулись в Низковольтье — событие неслыханное, если учесть, что срок их контракта еще не истек. Они попросту спустились вниз, перебираясь с опоры на опору, пока не превратились в такие же черные точки, как и все люди там, внизу.

Две ночи тому назад я заметил, как небольшая группа инженеров медленно приближается к моему рабочему месту. Я неспешно (чтобы они не подумали, будто я избегаю их общества) взобрался на самую верхушку башни, на которой я работал, затем заполз на какой-то пучок кабелей, прогнувшийся под моим весом, и сделал вид, что продолжаю работать. Какое-то время они наблюдали за мной с приличного расстояния, а затем убрались восвояси.

Не знаю уж, что они стали бы делать, если бы подошли ко мне ближе, но я внезапно начал сильно беспокоиться по поводу моей безопасности и безопасности моего рюкзака. Я боялся, что они найдут внутри рюкзака очки и сочтут их доказательствам моей вины; я даже намеревался выбросить их, но не решился.

Меня зачаровало зрелище пылающих небес, я был одержим выслеживавшим нас странным существом. Несмотря на риск, я все-таки не выбросил очки. Но иногда я нуждался во сне. Со времени моего последнего отдыха уже прошло две недели, и я не мог больше ждать. Я забрался так далеко от остальных, как только смог, и решил заснуть на час (этого мне бы хватило еще на неделю бодрствования). Спать дольше было опасно — за это время меня могли выследить.

И тем не менее это случилось — случилось, когда я бодрствовал, в тот момент, когда я заменял магнит, установленный в одном из телеэкранов, которые они каким-то образом умудрились установить по соседству от меня. Они обступили меня кольцом, отчего мне сразу вспомнилась паутина — конструкция, состоящая, как известно, из сужающихся концентрических окружностей. А вспомнив о паутине, я тут же вспомнил и о существе.

Я попытался ускользнуть, но на этот раз они следовали за мной неотступно, постоянно сокращая дистанцию. Воздух той ночью был необычно теплым, он окутывал меня, мои руки в перчатках стали мокрыми и липкими. Тут я заметил, что еще одна группа спускается сверху, — и застыл на месте.

Было ясно, что они все продумали заранее. Я посмотрел вниз, через стальные переплетения, из которых состоял наш мир, на крохотный серо-черный город вдали, напоминавший унылую картину, нарисованную больным маниакально-депрессивным синдромом. Начал накрапывать легкий дождичек — россыпь серебряных капель-пуль, с каждой из которых можно было при желании проделать весь путь вниз, до самого бетона крыш.

Воспоминания о страхе перед падением в Низковольтье переполнили мой мозг, вздрогнувший за опухшими, покрасневшими глазными яблоками. Я моргнул, чтобы стряхнуть с ресниц слезу (глаза все время были у меня влажными — очевидно, в результате воздействия очков).

Тем временем их становилось все больше и больше. Они медленно приближались ко мне.

Сбросят ли они меня вниз, если решат, что я повинен в гибели их товарищей? Разумеется.

Я прислонился спиной к широкой трубе, чтобы не поскользнуться на влажной поверхности металла.

Я должен рассказать им, я должен рассказать им все, что я знаю.

Они резко остановились, когда от ближайшего из них меня отделяло уже не больше тридцати футов. Я почувствовал, что над головой у меня висит уже целый рой этих насекомообразных людей. Некоторые из них почему-то втягивали ноздрями воздух. Внезапно яркий сполох рассек воздух слева от меня, и я понял, почему они это делали.

От волнения я и не заметил, что приближается время очередного импульса.

На какое-то мгновение мои противники застыли в нерешительности, раздираемые между желанием набросится на меня и инстинктом самосохранения, призывающим их укрыться в убежищах. Когда шел дождь, это приобретало особенное значение, потому что электропроводность влажного воздуха была намного выше и импульс достигал нашего участка гораздо раньше.

Затем один за другим они попятились назад.

Но я знал, что в следующий раз мне вряд ли так подфартит.

Даже внутри убежища я чувствовал, что на этот раз импульс будет сильнее обычного. Теплый воздух, дождь — все это повышало проводимость.

Я уже больше не задавался вопросом, надевать мне очки или нет, — они были у меня на лице с того самого момента, как я закрыл за собой резиновый клапан, и мои глаза тут же радостно окунулись в привычное им изображение в инвертированном спектре. Сердце мое все еще часто билось после недавнего столкновения; я опасался, что после окончания электрической бури они повторят свою попытку.

Похоже, они убедили сами себя в том, что я опасен для них, и все же, несмотря ни на что, я не мог даже на миг допустить мысли, что выдам им мою тайну. Я созерцал каждую ночь Многоцветие Рая — я не мог позволить им лишить меня этой возможности.

Электронное сирокко зашуршало по стенкам моего пузыря, молнии рассекали воздух, словно лезвия гильотин под звуки мощного техногенного гула, который становился все громче и громче с каждым мигом, словно отсчитывая время, оставшееся до светопреставления. Несмотря на то что пузырь все время раскачивался, я неотступно вглядывался в ярящееся небо, смотрел, как голубые волны энергии прокатываются вдоль кабелей и труб, лаская и дразня их.

А затем черная тень коаксиального существа возникла на горизонте в нескольких милях от меня; мерцающий хищник стремительно мчался, словно гигантский ополоумевший краб, и я понял, что он мчится прямо на меня! У меня перехватило дыхание, я потерял его из виду и теперь отчаянно пытался отыскать его вновь среди теней и металлических хребтин телеметрических вышек.

Вот оно мелькнуло опять, ближе и правее, зависло над соседним убежищем.

Я увидел очертания его обитателя, беспокойно ворочающегося внутри.

Внезапно какая-то сила разорвала резиновый пузырь, который тут же судорожно заколыхался под воздействием ворвавшейся внутрь чудовищной энергии.

Затем тень существа скользнула туда, где сплетение кабелей было гуще, и исчезла из моего поля зрения. Я метнулся к другой стенке моего приюта, очки чуть было не свалились у меня с головы, и мне пришлось придерживать их в том месте, где порвалась стягивающая их изолента.

Вспышка

Мрак

Вспышка

Я пытался расшифровать то, что видел, но все сливалось в моих глазах в какое-то механическое спагетти, усеянное огненно-красными пустулами.

Вспышка

Я засек его, я его увидел.

Совсем близко. И вновь далеко и намного выше, легко порхающее в воздухе с одного массива металлоконструкций на другой.

Вспышка

Я следил за этим существом на протяжении нескольких недель, пытаясь разгадать, в чье лицо мне удалось заглянуть — бога или безумия. Оно хватало нас одного за другим и низвергало нас обратно, вниз, в Низковольтье, потому что на небесах мы были чужаками, мы были захватчиками.

Я следил за ним…

А оно — оно сейчас следило за мной.

Вспышка

Оно зависло над моим убежищем.

Черное паукообразное тело. Тонкие, как у креветки, конечности обвили мой пузырь, толстое, мясистое туловище легло прямо на вершину резиновой сферы.

Время остановилось для нас на какой-то миг.

В полумраке я видел, как шевелится его голова; существо склонило голову на сторону, не переставая все крепче и крепче обвивать эластичными, словно щупальца, конечностями резиновый шар.

Я слышал его дыхание, ровное и басовитое. Импульс приближался к завершению.

Я заглянул существу прямо в глаза.

Вскоре мои товарищи начнут вылезать из своих убежищ.

Мои глаза саднило от увиденного. Я ждал, что скоро стану добычей существа, потому что оно продолжало сдавливать мое убежище все сильней и сильней.

Затем вспышка прорезала воздух и раздался какой-то визг. Это был звук лопающейся резины — убежище лопнуло, и горячий влажный воздух ворвался внутрь, отбросив меня к дальней стенке. Я увидел восемь суставчатых конечностей, мелькнувших в воздухе, и сжался, ожидая испепеляющего электрического удара, но все вокруг было спокойно. Воздух пах гарью. Прохождение импульса завершилось в положенное время.

Я лежал, прислонившись к ржавой трубе; с обеих сторон от меня разверзлась пропасть глубиною в восемьсот футов. Капли дождя и пота струились по моему лицу.

Я заглянул в глаза коаксиальному существу и понял, что никогда еще не был так близко к смерти, как сейчас. Существо шевелило жвалами, по обе стороны его морды торчали в стороны какие-то отростки, похожие не то на кости, не то на пневматические цилиндры. Кожа, обтягивавшая череп, потрескивала от бегающих по ней искр.

А затем оно бросилось на меня, широко разинув пасть, и мне ничего не оставалось, как только откинуться назад, слетев с трубы, и упасть в холодный, пустой, пронизанный статическими полями воздух.

Я помню лица некоторых моих товарищей, мимо которых я пролетал, задевая в падении растяжки, сворачивая на лету нерабочие разрядники, а коаксиальное существо гналось за мной, пока его конечности не застряли в решетчатой платформе, мимо которой я благополучно пролетел.

А еще я помню, как приятно чистый воздух холодил мне кожу.

Теперь я снова живу в Низковольтье, но легче мне не стало.

Я чувствовал себя чужим в этом месте перед тем, как отправился в Высоковольтье, и за время моего отсутствия более родным оно мне не стало. Я все никак не могу привыкнуть к земле под ногами.

Я по-прежнему ношу страховочный пояс. Цепь бесполезно болтается у меня между ног, когда я иду по улице. На заброшенном складе, который я приспособил себе под жилье, я пристегиваюсь к потолку на время сна и болтаюсь в десяти футах над полом.

Я хожу в толпе среди обывателей, постоянно болтающих с кем-то по мобильным телефонам, тащащихся куда-то с ноутбуками в руках, и мне кажется, что я проплываю сквозь этих людей, не задевая их. Я здесь чужой.

Когда бы я ни посмотрел на небо, оно мерцает, и я знаю — это потому, что там, в вышине, существует целый мир из металла, который некогда был моим домом. А время от времени я замечаю проносящуюся по небосводу тень — огромную, насекомообразную, — но не вижу того, кто ее отбрасывает, и понимаю, что здесь, на земле, я нахожусь в гораздо большей безопасности.

Я мечтаю о возвращении в Высоковольтье — но это только мечты.

Оно отвергло меня, как прежде отвергло меня Низковольтье, так что я обречен жить между двумя мирами.

Я наполнил склад телевизорами, чтобы они создавали привычный мне постоянный треск статических разрядов. Я сплю в подвешенном состоянии по часу раз в две недели. Большую часть времени я брожу по городу, собирая различный электронный лом и изготовляя из него кое-как работающие устройства или индустриальные скульптуры.

Как-то ночью я начал взбираться на опору ЛЭП, ведущую к коаксиальной сети, но, взобравшись всего лишь на сотню футов, оглянулся и остановился.

Я по-прежнему ношу сварочные очки.

И лик божества навсегда врезался в сетчатку моих глаз.