"Элегантный убийца" - читать интересную книгу автора (Ильичев Валерий Аркадьевич)

Глава 10. Вой собаки

День обещал быть жарким. Лешка Филонов даже не подумал снять пиджак, из-под которого виднелась синего цвета рубашка, подобранная им прямо у обочины, где часто останавливались для отдыха автомашины с туристами.

Любимыми и самыми доходными местами для Филонова были именно такие, не регламентированные стоянки. На всем протяжении южного шоссе были благоустроенные стоянки с шашлычными, кофейнями, столиками, укрытыми от солнца брезентовыми навесами. Но многие автолюбители, предпочитающие скромно утолять голод и жажду запасенными заранее продуктами, останавливались не здесь, а где-нибудь подальше, облюбовав удобную ложбину, углубление между горами или просто более или менее ровную площадку хотя бы с одним деревцем, способным укрыть от зноя. И даже если автотуристы не оставили после себя никаких следов, все равно одни и те же места непостижимым образом притягивали к себе новых людей, жаждущих пусть ненадолго, но почувствовать себя в одиночестве среди дикой цветущей природы в отдалении от благ цивилизации.

Именно в таких местах вдали от городов и поселков Филонов и мог поживиться, найдя что-нибудь пригодное для продажи или обмена: благоустроенные точки на шоссе уже были заняты другими бродягами и нищими. Ему, одиночке, туда соваться было нельзя. Но он особенно об этом и не жалел. Конечно, ему, в его пятидесятитрехлетнем возрасте да ещё с хромой, плохо сгибающейся ногой, было тяжело лазать по горам. Но зато ему никто не мешал, и он был вполне счастлив. Года два назад он даже нашел кем-то оброненное портмоне с крупной суммой денег. Но уже на второй день, проспавшись, обнаружил, что нет ни денег, ни портмоне, не говоря уж о дерматиновой рваной женской сумке — верной спутнице, в которой лежало его единственное на тот день богатство: почти новенький туристский котелок, забытый кем-то на временной стоянке. Он догадался, что обокрали его случайные собутыльники, такие же бродяги, как и он. Филонов, привыкший безропотно переносить удары судьбы, даже не возмутился этой кражей, совершенной людьми, которых он угощал вечером: он и сам мог обокрасть случайного собутыльника.

Ладно. Как пришли денежки, так и ушли. А вот похмелиться тогда очень хотелось. И до того хотелось, что он решился на то, чего уже давно, наученный горьким опытом, не делал: подошел к сидящей на веранде дорогого кафе компании и попросил дать опохмелиться. Попросил без надежды на успех: благополучные сытые люди, да ещё на отдыхе, не любят, когда им напоминают о существовании бедных и голодных. Они уверены, что сами никогда не очутятся на дне жизни, и гонят бедолаг, суеверно открещиваясь от дурного предзнаменования. Филонов не знал, что тогда нашло на тех мужчин, только один из них с молчаливого согласия других протянул ему через железную ограду наполовину недопитую бутылку с яркой этикеткой и огурец. Филонов, не отрываясь, осушил её до дна и закусил. Он даже не поблагодарил нежданных благодетелей, а повернулся и пошел дальше по пыльной дороге, каждой клеточкой своего больного, проспиртованного тела ощущая блаженство и покой.

Больше он никогда не искушал судьбу и не дерзал надоедать нахальными просьбами солидным людям, довольствуясь сбором бутылок и оставленного автолюбителями барахла. Много ли ему, бомжу с двадцатилетним стажем, нужно?

Он уже давно не вспоминал о том, что у него была жена Анна и двое детей, был дом и работа. Когда Анна задурила и в открытую стала встречаться со своим начальником, он, не выдержав, напился и проучил изменницу как следует. Анна, в синяках, побежала в милицию, и первые пятнадцать суток он отсидел, горя желанием быстрее выйти, чтобы доказать свои права. Буквально на второй день свободы при новом выяснении отношений его в состоянии легкого подпития вновь забрали, и по заявлению жены он опять таскал цемент на стройке. Опытные мужики в камере тогда уже подсказали ему, что Анна решила от него избавиться и оставить дом за собой. Отбыв положенное число суток, он вернулся домой и, опасаясь привлечения к уголовной ответственности по ст. 206 УК РФ за систематическое хулиганство, вел себя покладисто. Анна же увезла детей к теще, а сама приходила домой поздно, демонстративно отправлялась в душ и плескалась там, напевая веселые песни. Он терпел: может быть, одумается, все-таки двое детей…

Ну а через неделю получку выдавали. Конечно, пришлось выпить с мужиками, но чуть-чуть, граммов по двести. А жена подгадала, знала, ведьма, что в день зарплаты он трезвым не придет. Уже сидела дома, ждала. Икак только он пришел, начала наскакивать на него, по-всякому обзывать. Он терпеливо сносил оскорбления. Тогда она пошла на крайние меры: завопила, стала царапать его лицо, якобы защищаясь от его нападения. Он ей ничего не сделал, только скрутил руки и толкнул на кровать. А она закричала, забилась, сбежались соседи, вызвали милицию. Ее на экспертизу: руки у неё дебелые, на коже, когда он её схватил, остались синяки и ссадины. Да ещё рукав платья порванным оказался. Хотя он готов был поклясться, что она сама это сделала, чтобы одной уликой против него было больше.

А затем накатанная дорога: арест, суд и два года по ст. 206 УК РФ. Пока он в зоне парился, она с ним развелась, за своего начальника замуж выскочила, дом продала да вместе с детьми и новым мужем в дальние края уехала, где у того родня была.

Вернулся Филонов — ни дома, ни семьи. Хотел обратно на завод пойти, но без прописки не взяли. Так и пошел бродяжить. С тех пор уж раз пять за бродяжничество да за мелкие кражи привлекался. Кневоле привык. Взоне его не обижали — просто не замечали, есть он или нет. А ему так и проще. Даже выпивка изредка перепадала, если удавалось исхитриться её достать не только блатным, но и им, серым мужикам. Жить можно: кормежка каждый день, о крыше над головой думать не надо. Одно плохо: туговато с выпивкой.

Физической работы он не боялся: и в зоне трудился, и, когда выходил на свободу, перебивался случайными заработками. Но года три назад случилось с ним в зоне несчастье. Вывезли их за пределы колонии на заготовку древесины. Тяжеленное бревно скатилось сверху и ногу ему в двух местах переломало. До колонии километров семь. Не будет же начальник конвоя работу прекращать из-за какого-то ротозея зека. Отрядил двоих парней нести его до колонии: благо туда одна только дорога — прямая просека и заблудиться невозможно. Сделали подобие носилок и потащили, матеря его на чем свет стоит. Он не обижался: кому хочется пехом тащиться по обледенелой дороге в собачий холод да ещё среди дикой чащобы, где зверья хищного навалом. Всем помнилось, как в прошлом году тюкнул себе случайно по ноге топором молодой паренек, тянувший пятилетний срок. Его отправили одного в колонию, обмотав окровавленную ступню тряпьем и срубив палку для опоры. А вечером, возвращаясь на ночлег в зону, на дороге нашли обглоданные волками останки.

Но в тот раз обошлось: доволокли его благополучно до медпункта. Фельдшер, бывший студент-медик, получивший семь лет за десять ампул морфина, сжалился над ним, дал граммов сто неразбавленного спирта вместо анестезии и начал вправлять поломанные кости. Но зря только спирт перевел. Как только сделал первый резкий рывок, боль вырубила Филонову сознание, и очнулся он уже с обвязанной и обложенной двумя дощечками ногой. Бывший третьекурсник никогда раньше переломами не занимался, только кое-что читал в научной литературе. Через несколько месяцев, когда у Филонова кости срослись, оказалось, что срослись они неправильно. Ногу он сгибать уже не мог и работать — тоже.

Скоро настал конец его срока. Освободившись, подался он сюда, на юг. И не жалел об этом. Худо-бедно, а почти каждый день может себе позволить бутылку дешевого вина, да и на кусок хлеба хватает. Ну а луковицу или огурец на базаре выпросить можно. Не сразу, конечно, дают: много таких, как он, шастает. Но все-таки с седьмой или восьмой попытки что-нибудь получишь. Что там говорить — жить можно.

Филонов не ленился, он не только исследовал места диких стоянок в поисках трофеев, но и спускался вниз по крутым склонам возле стоянок, облюбованных автотуристами. Все-таки странные они! Благополучные, с достатком люди, а все стремятся созорничать, детство вспомнить. Нет чтобы оставить основной доход бродяг — бутылки, тут же у обочины, у них просто страсть какая-то метать их вниз, в море. Соревнования даже устраивают. Но это им только сверху кажется, что море вот здесь, рядом, рукой подать. Кустарник и высокая трава на пологих склонах гасят удар, и бутылка, скатываясь, часто остается целой. И если не полениться, полазить по склону, за день можно собрать достаточно посуды, чтобы вечером иметь нормальную выпивку.

Сегодня, как всегда, Филонов полез вниз по склону. Матерчатую хозяйственную сумку он перевесил через плечо и почти ползком начал передвигаться по густому травяному покрову. Ему сразу повезло. Метрах в десяти от шоссе он обнаружил первую бутылку, а затем, внимательно осмотревшись, ещё две — чуть ниже. Он почувствовал радость, подобно заядлому грибнику. Палкой он подтянул к себе трофеи и положил их в сумку. Теперь при передвижении сумка чуть мешала ему, сдавливая шею и ударяя по ребрам, но легкое позвякивание стекла веселило душу. Но он рано обрадовался. После первого успеха наступила полоса неудач. Особенно было обидно, когда он, рискуя сорваться, добрался до блестевшей в траве посуды, а она была разбитой.

Теперь он передвигался по склону и по горизонтали, и вниз, и вверх, стараясь не пропустить ни одной бутылки. Удача постепенно возвращалась к нему. Сумка делалась все тяжелее.

И тут он заметил у самого края небольшого выступа, метрах в десяти от прибрежного песка, какой-то блестящий предмет. Верный своей привычке не оставлять ничего без внимания, он подполз поближе и из невысокой травы извлек браунинг. Трясущимися пальцами он с трудом вынул обойму с двумя оставшимися патронами и задвинул её испуганно назад:

А пистолетик-то темный, уж точно в деле побывал, хотя, возможно, кто-то просто так по пустым банкам в меткости потренировался. — Эта мысль его не успокоила, оружия он не любил и боялся. Первым побуждением было бросить его в воду, но воспоминания об ощущениях, испытываемых почти каждое утро, когда мучительно хочется выпить, а не на что, остановило его. — Хоть и опасно, но в трудную минуту можно выменять на бутылку спиртного. Браунинг последовал вслед за бутылками в сумку.

Если бы Филонов знал, какие несчастья приносит этот на вид игрушечный пистолет своим временным владельцам, он наверняка отказался бы не от одной утренней опохмелки. Но он не знал.

В камере стоял запах дезинфекции, влажного свежевымытого дерева и человеческих тел. Павел Холодов не спал. Казалось, что кошмар последних, сумбурно и глупо прожитых суток отныне будет терзать его всю жизнь.

Холодов и раньше ревновал жену, а в последнее время, когда она перестала скрывать свое равнодушие к нему, мучился особенно. Неделю назад Марина внезапно купила путевку и уехала отдыхать на юг.

Заняв денег, он решил лететь вслед за ней, чтобы проверить свои подозрения. Перед отлетом встретился с другом детства Володькой Шпыревым: он нуждался в благожелательном совете. В небольшом кафе было тихо и уютно. В последний раз они встречались здесь с Володькой три года назад, когда тот разводился с Ниной. Тогда общеизвестные и правильные слова о необходимости терпения в семейной жизни произносил Павел. Володька мог сказать ему сейчас то же самое, но тот, умудренный опытом двух неудачных женитьб, утешать не стал.

— Стоит ли тащиться за тысячу верст, чтобы убедиться в горькой истине? Живи лучше в слепой вере. Билет на самолет сдай, а на эти деньги купи Маринке подарок и вручи в день возвращения с курорта.

Павел сдавать билет не собирался. Он знал, что не отступит, и лишь хотел, чтобы хоть один человек на свете выслушал его и, если там, на юге, произойдет что-нибудь чрезвычайное, смог его понять.

Лежа на голых досках в камере, Павел осознавал, что уже тогда решился на самое крайнее и недаром положил в карман складной нож с тяжелой металлической рукояткой.

Накануне отлета и потом, в самолете, он мысленно представлял, как все произойдет. Но с самого начала все пошло не по его сценарию. Прежде всего пришлось отказаться от попытки найти её днем — на пляже это оказалось невыполнимым, и он до вечера скрывался в кустах возле столовой санатория. Со своего наблюдательного пункта он наконец увидел, как Маринка прошла на ужин, а затем вернулась в свой корпус. Рядом с ней никого не было. Но он ждал главного — танцев.

Стемнело. Павел аж задохнулся от ярости, увидев жену в компании накрашенных разодетых девиц, выпорхнувших из жилого корпуса. Она была в новом платье и, что его особенно возмутило, надела бусы, подаренные им ещё в студенческие годы, когда он только начинал за ней ухаживать. Первый подарок. Бусы были из искусственного жемчуга, стоили дешево, но имели вполне солидный вид и очень ей шли.

Ишь ты, расфуфырилась, словно семнадцатилетняя, — злился он, незаметно следуя за подругами. Возле танцверанды собралась молодежь города, народу было много, и он то и дело терял Марину из виду. Станцевала она всего два раза — с пожилым лысоватым типом, которого всерьез принимать не стоило.

Вечер уже близился к концу, когда возле неё появился какой-то парень. Почти на голову выше Павла, стройный, с тонкими усиками на смуглом лице. Этот представлял реальную опасность.

По гибкой фигуре, по умению владеть своим телом в нем угадывался спортсмен, и Павел подумал, что, если дело дойдет до драки, ему придется несладко. Рука в кармане невольно сжала нож. Раскрывать не буду, так врежу, — подзадорил он себя, — а может быть, и попугаю лезвием. Пусть Маринка посмотрит, как её кавалер хвост подожмет!

Вынужденный скрываться, Павел вел наблюдение с противоположной стороны танцплощадки. Икогда этот хлюст внезапно, не дожидаясь окончания танца, повел Марину к выходу, по-хозяйски обняв за плечи, Павел устремился сквозь толпу, но они исчезли с его глаз. Он бросился наугад, продираясь сквозь колючие кусты. Глаза, привыкшие к темноте, вдруг разглядели их совсем рядом, тесно прижавшихся к дереву…

Не раздумывая, он ринулся навстречу своей судьбе…

Об убийстве женщины в приморском парке помощник прокурора Крутов узнал рано утром. Его вызвали прямо из дома, поскольку прокурор как раз накануне уехал в областной центр на совещание. Недавно окончивший университет, Крутов не успел ещё свыкнуться с мыслью, что живет и работает в городе-курорте, куда так стремятся люди, думая, что жизнь здесь — сплошной праздник. Но он-тотеперь хорошо знал, как обманчива безмятежность омываемого морем солнечного города.

С убийством в своей практике он встретился впервые. Он нервничал и старался не смотреть на труп, хотя раздробленный затылок закрывали длинные черные волосы, а лицо жертвы, бледное и спокойное, не исказила гримаса боли и ужаса.

На месте происшествия уже действовал следователь прокуратуры Балабин. Вместе с работниками уголовного розыска он обследовал прилегающую территорию и собрал все, что могло бы помочь в розыске убийцы: две изжеванные сигареты, бутылку из-под вина, обрывок квитанции на купленный в универмаге костюм… Вряд ли это имело отношение к делу, но для очистки совести было приобщено к протоколу осмотра. И лишь когда судмедэксперт стал переворачивать труп, в левой руке жертвы обнаружили две бусинки искусственного жемчуга. Да ещё несколько штук нашли в траве возле нее. Пока что Крутов не знал, что может дать эта зацепка.

Начальник отдела уголовного розыска Сытенко понимал, что предстоит серьезная кропотливая работа. Документов у погибшей не обнаружено. Хорошо, если она прибыла по путевке: из санатория или дома отдыха сигнал об исчезновении человека поступит обязательно. Если же приезжая остановилась на частной квартире, установить её личность будет нелегко. Скорее всего, и убийца — не местный житель. Попробуй, найди его среди такой массы приезжих. Пессимистично был настроен и следователь прокуратуры Балабин.

Лишь Крутов в деловом азарте предлагал:

— Надо немедленно блокировать вокзал, аэропорт, морской порт, автостраду, чтобы преступник не ушел из города.

Сытенко хмыкнул:

— Это мы мигом распорядимся, а кого хватать будем? Высокого или низкого, толстого, как я, или тонкого, как вы, Виктор Константинович?

Крутов обиделся.

— Вы меня, Иван Семенович, за чудака не принимайте. У преступника на одежде кровь и мозговое вещество вполне могли остаться. Это улика. Еще и какая!

Какие там следы на одежде, — подумал Сытенко. — Кости затылка раздроблены, но чтобы кровь фонтаном била, это вряд ли. Однако ссориться с прокуратурой не хотелось, и, подойдя к патрульной машине, он связался по рации с РОВДом и дал необходимые распоряжения. Надо было срочно организовать первоначальные оперативно-розыскные мероприятия, и Сытенко, договорившись встретиться через два часа в кабинете Балабина, уехал в райотдел.

Вопреки пессимистичным ожиданиям Сытенко, события начали развиваться довольно бурно. Слух об убийстве разнесся по городу, и уже через час они знали личность убитой. Ее соседки по комнате вечером не подняли шума, так как считали, что их подруга развлекается с парнем, с которым познакомилась на танцах. Но, узнав об убийстве, явились в отдел милиции и по фотографии опознали погибшую. В протоколах их допросов были подробно зафиксированы приметы парня, который пригласил её танцевать. И сотрудники Сытенко начали методичный обход частного сектора и всех здравниц города.

Сам Сытенко не успел включиться в поисковые мероприятия, так как появился новый подозреваемый: в отдел явился муж убитой, узнавший от подруг жены о трагическом происшествии. Его рассказ был похож на выдумку. По крайней мере, Сытенко верил ему лишь до того момента, как он, якобы подойдя к стоявшей у дерева парочке, понял, что в темноте обознался. Извинившись, он помчался дальше. Безуспешно проблуждав по ночному парку ещё часа два, он вернулся в санаторий и до утра просидел возле входа в её корпус.

У него тогда ещё теплилась надежда, что, пока он бегал по парку, жена вернулась. Но наступило утро, а её не было. И лишь когда её подруги вернулись из отдела внутренних дел, он решился спросить у них о своей жене. Узнав о трагедии, поспешил в милицию. Оказалось, что все его проклятия жене теперь обернулись против него: он безмерно виноват, что думал о ней плохо. Отвергнутый ею негодяй, очевидно, убил её.

Обидно, конечно, что ему не поверили и задержали. Но он бы и сам в такой ситуации заподозрил в первую очередь ревнивца мужа. Временами ему начинало казаться, что он виноват в смерти жены, так как его настойчивые поиски могли вспугнуть Марину, и её убили, когда она пыталась уйти.

Прав был Володька — не надо было сюда лететь.

Так он лежал и казнил себя, ещё не зная, что красавец танцор Александр Птицын найден, опознан, водворен в соседнюю камеру и теперь тоже клянет себя за вчерашний вечер.

— Не слушал умных людей, что погубят меня бабы. Ищу приключений на свою голову. Кто теперь поверит в столь невероятное стечение обстоятельств?

Вечером на совещании в кабинете Крутова собрались все участники розыска. В отсутствие прокурора Крутову пришлось взять ответственность на себя. А ситуация сложилась непростая: задержаны двое, и вина одного автоматически исключает вину другого.

Трудный разговор начал Сытенко:

— Пожалуй, надо отпускать мужа: виновный не стал бы сидеть с утра возле её корпуса.

— Не скажи, — возразил Балабин. — Он мог это делать для отвода глаз, понимая, что все равно его установят через кассу Аэрофлота.

— Слишком уж сложный ход для неопытного преступника. К тому же следов крови и мозгового вещества ни на одежде, ни на изъятом ноже не обнаружено. Правда, сам факт приезда в город и чувство ревности говорят о многом.

— Вот видишь, — сказал Балабин, — в таком состоянии вполне мог убить.

— Мог и убил — разные вещи, — решил вмешаться Крутов. — А что у вас есть в отношении Птицына?

— Здесь улики весомее. — Сытенко, найдя нужное место в протоколе допроса, зачитал: — Марина согласилась с моим предложением прогуляться по парку после танцев. Мы остановились под деревом недалеко от танцплощадки. Я взял её за плечи и попытался поцеловать. При этом неловким движением случайно разорвал нитку бус. Марина кинулась подбирать рассыпавшиеся бусинки, на ощупь отыскивая их в траве. Мне стало досадно, что она беспокоится из-за такой ерунды. Я предложил бросить это бесполезное занятие и вернуться сюда утром, когда будет светло, а пока заняться любовью. Но она упорствовала. Я пообещал ей купить на другой день новые бусы, она отказалась. Яспросил: Они что — очень дорогие? Ответила, что дороже не бывает, что им цены нет. Я сделал попытку приподнять её и обнять, но она резко оттолкнула меня и сказала, чтобы я убирался отсюда. Я разозлился и ушел. Втемноте наткнулся на ветку дерева и поцарапал в кровь лицо. Вернувшись в санаторий, увидел, что моя рубашка испачкана кровью. Япостирал её под краном и лег спать. На другой день после завтрака решил на пляж не ходить из-за оцарапанного лица и остался лежать в комнате, где меня и нашли работники милиции.

Сытенко, закончив читать протокол, начал подводить итоги:

— Конечно, подозрение падает на Птицына. Здесь и случайное знакомство, и его вполне определенные намерения, и ночная стирка окровавленной рубашки, и царапины на лице. Слишком много совпадений. Но нельзя сбрасывать со счетов и Холодова. Существует ещё одна, правда, сомнительная версия: был некто третий, пока нам неизвестный. Но это уже из области фантазий.

Последняя фраза резанула слух Крутова — эти рассуждения Сытенко, хотя и логичные, были довольно циничны.

— Вы, Иван Семенович, по-своему правы, — заговорил Крутов, — поведение Птицына вызывает подозрения. Ну, а если здесь случайное стечение обстоятельств? Бывает же так! В нашем распоряжении двое, и если ничего нового мы не добудем, то придется Птицына освободить. Что же касается Холодова, то его мы обязаны отпустить немедленно.

— Если работать с оглядкой, как вы, то с преступниками вообще бороться будет невозможно, — Сытенко чувствовал, что сейчас наговорит лишнего, но его понесло. — С приобретением опыта вы, Виктор Константинович, поймете, что на практике редко когда удается собрать всеобъемлющие доказательства. Преступник не такой уж дурак, и следы, а тем более отпечатки пальцев, старается не оставлять. Между прочим, в судах подобные дела зачастую на одних лишь косвенных доказательствах основываются.

— И меня, и вас учили, что лучше отпустить девять виновных, чем осудить одного невиновного. Ипока это зависит от меня, я сделаю все, чтобы это положение выполнялось.

Но Сытенко сдаваться не собирался.

— Послушай, Виктор Константинович, у нас всегда с прокуратурой были великолепные отношения, и мы вас никогда не подводили. Хотите отпустить Холодова — ваше право, хотя можно было бы и не торопиться. Что же касается Птицына, то тут вопрос принципиальный. Нам с вами работать вместе, и совсем небезразлично, как быстро мы найдем общий язык. Чем скорее, тем лучше.

— Для кого лучше: для вас или для дела?

— А зачем противопоставлять? Разве мы для себя стараемся, разыскивая и изобличая преступников? Одно дело делаем и мыслить должны в одном направлении.

— Говорить вы великий мастер. Я даже почувствовал себя формалистом, а всего лишь призвал к соблюдению законности. Так вот: Холодова освободим немедленно, а Птицына — по истечении положенных по закону трех суток, если не будет добыто новых доказательств.

До этого момента Балабин дипломатично молчал. Ему было интересно, как поведет себя Крутов в сложной ситуации. Новенький помощник прокурора молодец, — подумал он и поддержал коллегу:

— Да, надо честно признать, что доказательств в отношении Птицына у нас действительно недостаточно. Его рассказ мы пока опровергнуть не можем.

Сытенко промолчал. Исходя из многолетнего опыта, он очень сомневался, что его подчиненные добудут что-либо новое, и тогда эти законники отпустят преступника. А это противоречило его представлению о справедливости. Но впереди действительно ещё двое суток, и надо работать.

Сытенко все больше верил в виновность Птицына. Но допускал возможность развития событий, при котором отпадут обе выдвигаемые сейчас версии. Вполне возможно появление третьего, пока ещё неизвестного лица, совершившего убийство. ИСытенко, как и положено по таким делам, дал указание своим оперативным работникам раскинуть сети, задействовав все негласные источники.

— Ну что же, я сделал все возможное, — устало подвел итог дня Сытенко, вернувшись наконец-то в свой кабинет после беготни, заседаний, опросов… — Теперь все зависит от везения. Но на завтра главное — работа с Птицыным. Может быть, удастся его дожать и добиться признания. Скорее всего он и есть убийца.

На следующий день уверенность Сытенко в виновности Птицына ещё более окрепла. Коллеги из далекого сибирского города, где жил Птицын, сообщили, что ещё несовершеннолетним он привлекался к судебной ответственности за попытку изнасилования. Правда, после освобождения, три года назад, претензий к нему у милиции нет, ведет он себя безупречно.

Сытенко, узнав о судимости подозреваемого в прошлом, атаковал помощника прокурора:

— Виктор Константинович, не делайте ошибки. Мало того, что нераскрытое преступление ухудшит статистику состояния преступности в городе, убийца уйдет от наказания и может вновь совершить что-либо подобное. Как будем смотреть в глаза родственникам очередной жертвы? Эх, Виктор Константинович, я в отличие от вас уже заканчиваю службу в правоохранительных органах и со всей ответственностью заявляю, что собранных доказательств вполне достаточно для привлечения Птицына к суду.

Откровенно говоря, Крутов немного заколебался. Но в конце концов не прошлая судимость, а собранные доказательства по этому делу должны определять их решение. Вина Птицына осталась недоказанной, и надо действовать в соответствии с законом. В конце концов с освобождением подозреваемого следствие ещё не заканчивается.

И Крутов принял решение: Холодова и Птицына из КПЗ отпустить. Сытенко был вне себя:

— После ареста Птицын, почувствовав, что за него взялись всерьез, сознался бы в убийстве. А теперь преступление смело можно зачислить в разряд нераскрытых.

Но Сытенко ошибался. Раскинутые его людьми сети дали результат уже на следующий день. От одного из оперативных источников поступило сообщение, что в находящемся на расстоянии тридцати километров городке к местному часовщику обратился инвалид-бомж и предложил купить у него несколько бусин розового цвета. Увидев товар, часовщик только рассмеялся:

— За этот мусор и на бутылку пива дать не могу.

Попытка надуть его так позабавила часовщика, что он рассказывал о ней всем. Немудрено, что вскоре раздался телефонный звонок в местном отделе уголовного розыска и поступило сообщение о попытке продажи бус. Узнав, что с момента визита хромого бродяги к часовщику прошло чуть более часа, Сытенко, захватив с собой двух сыщиков, на милицейском уазике уже через полчаса прибыл на место.

А в это время Филонов, мучимый жаждой, решил вновь вернуться к часовщику. Не может быть, чтобы бусинки ничего не стоили, — думал он. — Ведь не могла же баба ползать в темноте, позабыв обо всем, из-за какой-то дешевки.

В тот вечер, выпив бутылку дешевого вина, он пристроился ночевать в парке под кустом. Он мирно подремывал, когда рядом с ним остановилась парочка. Ему были абсолютно безразличны чужие любовные утехи, и он решил перебраться в другое, более спокойное место. Но, услышав спор и препирательства из-за дорогих бус, затаился, следя за развитием событий.

Филонов надеялся, что женщина все-таки примет совет ухажера и отложит поиск до утра. Но нет: мужчина обиделся и ушел, а она осталась. Значит, бусы дорогие — это точно, если женщина так радуется каждой находке. Нет, он своего шанса не упустит!

Убивать эту девку он не хотел. Ему надо было всего лишь оглушить её, чтобы самому завладеть драгоценными бусинами. Ему и в голову не приходило, что ударом палки по затылку женщину можно было убить. Да он и не думал о ней совсем. Все его мысли были направлены на то, как достать деньги на спиртное, о большем ему и не мечталось. Пусть этот боров-часовщик подавится. Просто цену сбивает, гад. Ведь баба сама сказала своему ухажеру: им цены нет. Ладно, сколько даст, столько и возьму. Не предлагать же ему купить браунинг. Еще в штаны наложит со страху.

Он свернул на улицу, где стояла будка часовщика. Сделав несколько шагов, замер, увидев, что часовщик стоит возле милицейской машины и что-то объясняет, размахивая руками, полноватому сыщику в штатском и двум сотрудникам в форме. Еще издали узнав Филонова, часовщик воскликнул:

— Да вот же он, сам идет сюда!

Филонов бросился назад и юркнул за угол. Да как убежишь — на несгибающейся-то ноге. Он сразу осознал бесполезность своей попытки скрыться. В отупевшем от постоянного пьянства мозгу мелькнула лишь спасительная мысль о том, что надо хотя бы избавиться от браунинга. Он с размаху перебросил его через высокий зеленый забор, за которым стоял белый опрятный домик, окруженный фруктовыми деревьями и парниками. Едва он успел это сделать, как из-за угла выскочили двое дюжих молодцов и схватили его за руки:

— Куда ты, дядя? Вздумал на старости лет в догонялки с нами играть?

Они подвели его к машине, вытряхнули содержимое сумки и обыскали одежду. Мужик в штатском чуть не подпрыгнул от радости, завидев извлеченные из кармана Филонова бусины.

Словно клад нашел, — подумал Филонов. — Значит, и вправду дорогие, а этот гад-часовщик за бесценок хотел жирный куш сорвать. Ну да ладно, попался по-глупому. Теперь за грабеж лет десять дадут. И Филонов вздохнул, понимая, на этот раз он уже вряд ли доживет до свободы. Смирившись, он равнодушно наблюдал, как суетится этот немолодой сыщик, приглашая понятых и оформляя прямо на капоте машины протокол изъятия бус. Илишь одна мысль о том, что теперь уж наверняка не удастся опохмелиться, беспокоила его.

Весь оставшийся день прошел у Сытенко в беготне. Надо было закрепить первый успех. С бродягой проблем не было: не зная о смерти своей жертвы, тот откровенно и довольно точно описал ход событий. Холодов опознал бусы, подаренные им когда-то жене. В щели на рукоятке костыля задержанного эксперты обнаружили микрочастицы засохшей крови.

— Так что висяка не будет — преступление раскрыто, — радовался Сытенко. — Жаль, конечно, что этот новенький из прокуратуры, Крутов, оказался прав. Теперь каждую санкцию на арест с трудом добывать придется: он будет осторожничать. Ну да ладно, через год пообтешется, поймет, что с преступниками в белых перчатках не борются.

Вечером в камере, мучимый непроходящим похмельем, Филонов вспомнил о выброшенном браунинге: Уж лучше бы попытался загнать часовщику эту штуковину. Атеперь валяется она в саду у местного куркуля без дела.

Но Филонов ошибался: браунинг уже не лежал между грядок клубники. Его подобрал вышедший в сад после обеденного сна муж хозяйки дома — Климов. О задержании бродяги с бусинами он узнал лишь на следующий день и никак не связал заброшенный к ним в сад браунинг с этим случаем: Скорее всего это путешествующие курортники, решив лететь самолетом и опасаясь контроля, по дороге в аэропорт избавились от запрещенного предмета.

Климов спрятал браунинг в углубление в каменной кладке задней стены дома, которое он заметил, когда укреплял ставни второго этажа.

Присев на низкую скамеечку между кустами, он задумался. Будучи суеверным человеком, он воспринял эту находку в саду дома, где жил, как знак судьбы. Если до этого он сомневался, возвращаться ли ему в Москву, то теперь уверовал, что появление в его распоряжении оружия — это сигнал к окончанию вынужденного безделья и началу активных действий.

Решено: я еду. И пусть будет что будет! Никогда я не привыкну к этой новой своей фамилии. Никакой я не Климов Александр Иванович и никогда им не стану. Я — Хлыстов Александр Петрович и не хочу быть никем другим. Но теперь все позади, и я должен решиться. Завтра же еду! Вот только Клавдию жаль: хорошая она баба. Да, может быть, если что не заладится в Москве, вернусь к ней.

Этой мыслью он успокоил себя и начал прикидывать, что скажет хозяйке дома о своей предстоящей поездке в Москву.

А началось все три месяца тому назад. Он приехал в большой южный город-курорт в командировку против своей воли. Хлыстову был непонятен смысл его поездки: поручение, которое ему дали, мог выполнить любой из пехотинцев Копченого, а не он, формально занимающий престижный пост директора фирмы с непонятным для русского человека названием. Но Копченый послал именно его для показа образцов предлагаемого товара. Но при этом никакими полномочиями не наделил. Ну покажу я им образцы, а дальше что? — недоумевал он. — Можно, конечно, договориться о сроках и объеме поставок, да что толку, если сам договор заключить я не могу. Темнит что-то Копченый.

Хотя какой он Копченый? Это для несведущих он — фигура, а для Хлыстова просто Валька Платонов, сосед по дому, которого с детства всерьез никто не принимал. Никогда ничем он не выделялся, разве что фарцевал успешно. Так что никого не удивило, когда он на финансиста пошел учиться, решил стать бухгалтером. Да и отец его крупным хозяйственником был, но умер в разгар перестройки. Деньги и связи сыночку Валечке он оставил. И у Вальки немалый талант к добыче денег, вот и пошел в гору. Даже авторитетом стал. Хотя ни разу судим не был. А Копченый — потому что смуглый. А мне плевать, — опять озлился Хлыстов, — для меня он как был Валяня с третьего этажа, так и остался.

Хотя чего темнить: без Копченого оставался бы Хлыстов старшим группы на оборонном предприятии и месяцами бы зарплату не получал. Да год назад пришла Нинка, жена, с улицы и говорит:

— Платонов — сосед снизу — меня встретил и говорит: Пусть твой благоверный ко мне зайдет. Уменя к нему имеется интересное предложение.

Не понравилось тогда Сашке, что не напрямую, а через Нинку предложение передал. Но из интереса пошел поговорить. Валька выпендриваться перед ним начал, дорогие коньяки выставил и закуску деликатесную. Тянуть с предложением не стал, сказал прямо, без обиняков:

— Хочешь жить так же красиво, иди ко мне работать. Дам тебе под начало небольшую фирму. Много не обещаю, но лимончика три-четыре ежемесячно гарантирую. Работать станешь самостоятельно. Я буду осуществлять общий контроль, у меня таких фирм, как твоя, — десятки. Так согласен?

Кто же от такого предложения откажется? Только вот насчет самостоятельного руководства фирмой Копченый наврал. Еще ни одного решения Сашка Хлыстов не принял сам. Очень скоро он понял, что и фирма его создана для проворачивания каких-то темных сделок, а купля-перепродажа образцов мебели — это так, для видимости.

Больше всего беспокоило Сашку Хлыстова то, что он, почти ничего не зная о подлинной деятельности фирмы, ставил по настоянию Копченого свою подпись на платежных документах. Уж не взял ли меня Копченый на эту должность в качестве подставного лица? Эта мысль все чаще посещала его. А дура Нинка заставляет его каждый раз, когда он приносит домой деньги, звонить этому самодовольному прощелыге и благодарить его. Нет, никогда она меня не понимала! Да и не хотела понять!

Постоянные домашние скандалы выводили Хлыстова из равновесия. Ну ладно, раньше хоть было понятно: безденежье, нищета, можно сказать. Но сейчас чего орет по всякому поводу? Вон приоделась, раздобрела на заморских блюдах, а все недовольна. А вслед за ней и дочь-подросток Ленка хамить начала, ни во что отца не ставит. Куда ни кинь, везде плохо: и семья разваливается, и работа, как у мальчика-рассыльного. Да ещё поездка эта некстати. Тут явно что-то не так.

Чем больше Хлыстов думал, анализировал, сопоставлял, тем больше убеждался, что его загоняют в ловушку. Предлог для поездки на юг был явно надуманный. Да и Нинка, собирая его сюда, смотрела как-то по-особенному, жалостливо, что ли? А она-то откуда может знать о его делах с Копченым? Подозрительно все это. Если бы можно было не ходить завтра на встречу с потенциальными покупателями! Ведь вместо них могут явиться крутые ребята, и тогда страшно подумать, что может с ним случиться.

Убьют? Вполне возможный вариант. Он слишком много знает, и к тому же с его исчезновением будет на кого все грехи фирмы списать. Как бы не пойти на эту встречу?

Для раздумий у Хлыстова был ещё вечер, ночь и полдня. Немного, но достаточно, чтобы принять правильное решение. Возникло большое желание позвонить домой и убедиться, что по крайней мере там все в порядке. Хлыстов заказал разговор прямо из номера гостиницы. Жена взяла трубку:

— Ну, что звонишь? — сказала она недовольно. — Из-за тебя пришлось из ванной мокрой к телефону бежать!

Ему сразу расхотелось разговаривать. Ну хоть бы раз в жизни отнеслась по-доброму.

— Что молчишь? — Жена перешла почти на официальный тон. — Наши дела тебя интересуют? Я без тебя всегда в норме, а Ленка, сам знаешь, вся в любви, по ночам домой является… Да, звонил твой шеф-приятель, спрашивал, есть ли от тебя новости.

— И чего бы Валентину такую заботу проявлять? — В трубку сквозь голос Нины прорывалась неразборчивая мужская речь. Не выдержав, Хлыстов спросил: — Ты одна?

— А то нет, вечно тебе что-то мерещится. Я кино смотрю по телевизору. Ну ладно, у тебя все?

Хлыстов бросился к телевизору и бешено начал переключать программы:

— Сука! Нет никакого кино. Политики балаболят да длинноволосые с гитарами завывают. Тьфу! Все врет! Сначала ведь сказала, что я её из ванной вытащил!

Хлыстов возбужденно заходил по комнате. В ярости он схватил стакан и бросил в угол. Звон разбитого стекла немного привел его в себя. И за что ему такие мучения?

Оставаться в номере не хотелось. Он вышел в приморский парк. Сейчас бы выпить. Но в рестораны, грохочущие музыкой, ходить он не любил.

— Эй, земляк, рули сюда! — Хлыстов обернулся и заметил сидящего на скамейке мужика. Он призывно махал рукой. В руке у него была полупустая бутылка. Сделав ещё глоток, мужик обтер рукавом пиджака горлышко бутылки и протянул её подошедшему Хлыстову. Выпить сейчас было просто необходимо, и, преодолевая брезгливость, он сделал большой глоток. Сразу стало легче.

Мужик понимающе улыбнулся:

— Вижу, человек, как и я, мается. Надо помочь. Меня Александром зовут. — Оба обрадовались совпадению имен. С удовольствием опустошили бутылку, и новый знакомый, словно маг-волшебник, достал из сумки другую. Сумка у него была вместительная, но грязная и потертая. Заметив взгляд Хлыстова, тезка кивнул на нее.

— Все мое ношу с собой. Даже подумать не мог, что в тридцать девять лет бродягой стану.

Надо же, всего на два года старше меня, а выглядит на все пятьдесят.

Тот уловил ход его мыслей.

— Да, знаю, как старик выгляжу. Вижу, не веришь. — Он дрожащими пальцами достал из нагрудного кармана пиджака паспорт. От неловкого движения на землю упали трудовая книжка и водительское удостоверение. Хлыстов поднял и передал их хозяину. Из вежливости он заглянул в паспорт. Вот это да! Втусклом свете фонаря он разглядел довольно симпатичное лицо молодого человека, мало похожего на его нового знакомого.

Александр спрятал документы в карман, вздохнул и начал монотонно рассказывать о своей жизни. Работал техником, были у него жена и дочь. Да не сложилось. Жена к другому ушла. Дочь того, другого, отцом называет. Перебрался в общежитие. Пить начал. Уволили. Грузчиком устроился. А тут предприятие ликвидировали. Посидел без работы с месяц и вот сюда, на юг, подался. Вторую неделю уже гуляет. Деньги к концу подошли, что дальше делать, не знает. И ехать некуда.

Он начал ладонью растирать сердце.

— Ничего, ничего. У меня эти сердцебиения теперь часто бывают. Надо ещё выпить — и пройдет.

Хлыстов налил, он выпил и пришел в себя. АХлыстову пить больше не хотелось, он простился и побрел к себе в гостиницу.

Долго не мог уснуть. Завтра вечером все должно проясниться. В обед состоится встреча с заказчиками, и если все пройдет хорошо и мои опасения напрасны, могу после обеда вылететь домой и уже к вечеру буду дома.

Хлыстов представил, как уже за полночь приедет из аэропорта и сразу, с порога, услышит недовольный голос жены, выговаривающей за поздний приезд, за то, что теперь ей не выспаться. И от всей души позавидовал бездомному бродяге Александру.

Вновь всколыхнулась ненависть к жене.

— А все-таки кто у неё был сегодня вечером?

Утром Хлыстов направился на пляж. До встречи с заказчиками ещё было время, и он предался безмятежному отдыху. Вокруг него носились двое мальчишек, затеявших игру с бездомным пляжным псом. Но он не обращал на них внимания. Такие минуты блаженства в его сегодняшней жизни были редки.

Солнце начало припекать, и Хлыстов приподнялся, чтобы накинуть на голову рубашку. И тут он увидел своего вчерашнего знакомого с тяжелой сумкой через плечо. Заметив Хлыстова, тот приветственно помахал рукой и подошел к нему.

— Хорошо, земляк, что тебя встретил. Хочу искупаться, да боюсь — последнее барахло с документами свистнут. Присмотришь?

Хлыстов кивнул. Тот быстро разделся и кинул одежду рядом со своей сумкой.

— Надо же, у нас не только имена, но и плавки одинаковые — черные в белую полоску, — удивился он, глядя вслед направившемуся к воде тезке. Белое тело бродяги резко выделялось на фоне загорелых тел отдыхающих. Он шел к воде, как цапля, выставляя далеко вперед тонкие ноги, осторожно ступая на камни. Хлыстов опять позавидовал его свободе и независимости от чьей-то воли.

Вот он миновал барахтающихся и брызгающихся детей и наконец решился окунуться. Широкими саженками бродяга поплыл к бакену, но вдруг, нелепо взмахнув руками, ушел под воду. В тревоге Хлыстов встал и сделал несколько шагов к воде. На мгновение голова утопающего появилась над поверхностью, но тут же вновь исчезла. Хлыстов мысленно измерил расстояние. Ему не успеть: двадцать метров по острым камням пляжа, затем метров сорок плыть, а потом ещё нырять. Нет, не успеть! Можно, конечно, закричать, позвать на помощь. Но что-то удерживало Хлыстова. Да и все равно бесполезно: тот бедолага уже несколько минут под водой. Сердце, видимо, отказало.

Хлыстов осмотрелся вокруг. Все было спокойно, никто и не заметил исчезновения человека. Так же, наверное, никто не обратит когда-нибудь внимания и на его, Хлыстова, исчезновение. Эта мысль болью отозвалась в душе. Но голова работала четко. Для него, Хлыстова, все складывается пока неплохо. Хорошо, что он не поднял шума по поводу этого несчастного. Ему все равно уже не помочь, тогда как он, Хлыстов, может извлечь из этого случая пользу для себя. Он опустился на песок рядом с вещами бродяги и незаметно вытащил из пиджака его документы. Теперь надо было обдумать свои дальнейшие действия. Для начала уйти отсюда незамеченным: утонуть он должен позже, скажем, после обеда. Чем дольше тело пробудет в воде, тем труднее будет его опознать. Свою одежду оставить на берегу поздним вечером, чтобы её обнаружили и подняли тревогу лишь утром. Это даст выигрыш во времени.

Не привлекая внимания окружающих, Хлыстов собрал и затолкал вещи бродяги к нему в сумку. Неутомимые мальчишки продолжали бегать, соревнуясь в скорости с бездомной собакой.

Перед глазами встает картина из детства: на берег выносят утопленника, со страшным синим лицом, и кладут на песок. Между распухшими губами блестит золотой зуб. В смертельной тоске жутко воет неизвестно откуда появившаяся собака.

Интересно, будет ли выть этот беспечно играющий с мальчишками пес, когда достанут из моря тело бродяги? — подумал Хлыстов, на миг испытав чувство вины. Но нельзя позволять себе расслабляться — это помешает ему выполнить задуманное.

План действий был готов. Рассчитываться за гостиницу он не будет: это его запасной вариант на случай, если нашедший на пляже сумку с его документами не отнесет её в милицию, а присвоит. Шум поднимет администрация гостиницы, обнаружив исчезновение не заплатившего по счету жильца.

Главное, чтобы утонувшим официально был признан я. Мой новый костюм также придется оставить в номере гостиницы. На пляже найдут сумку с моими документами и одежду: джинсы и рубашку-в них я выйду из гостиницы на глазах дежурной и швейцара. Скажу, что иду купаться. В старой сумке вынесу вещи бродяги. Их придется потом надеть на себя.

Хлыстов сделал все, как было задумано. Когда стемнело, он разделся до плавок. Любители вечернего купания не обращали на него внимания, и Хлыстов незаметно удалился от оставленной у самых кустов сумки со своими вещами и документами. За кустами переоделся и окончательно стал Климовым Александром Ивановичем.

Здравствуй, новая жизнь, прощай, старая!

Отъехав от большого города на пятьдесят километров, Хлыстов остановился в густонаселенном курортном городке и снял комнату у одинокой Клавдии. Постарался изменить внешность: волосы начал зачесывать на лысое темя и отпустил усы. Лишь отсутствие мозолей на руках выдавало его: сразу видно, что он не грузчик. Хлыстов стал помогать Клавдии по хозяйству: копал землю, таскал тяжести, носил воду. Хозяйка им нахвалиться не могла. Не прошло и недели, как она пригласила его в гости на ужин. Она накрасилась и надела новое платье. На стол поставила бутыль домашнего вина и разнообразную закуску. Хлыстов рассказал хозяйке историю утонувшего бродяги, выдав её за свою. В тот вечер он проявил мужской интерес к рано постаревшей от нелегкой жизни женщине. Ночью, лаская её немолодое незнакомое тело, обреченно подумал: А не все ли мне теперь равно?

В последующие дни в ответ на заботу и уважительность Клавдии он ещё усерднее трудился в саду. Вскоре она предложила ему навсегда остаться у нее. Хлыстов согласился. Что его особенно беспокоило-так это фото на паспорте. Правда, и сам хозяин на ней был на себя совсем не похож. Клавдия отнеслась ко всем этим его тревогам и терзаниям спокойно. Мельком взглянув на фото, она небрежно махнула рукой.

— Не волнуйся, все будет в порядке. В загсе возьмешь мою фамилию и документ поменяешь, тем более что ты его нечаянно испортил. — И плеснула на фотографию в паспорте духами из флакона. Теперь и впрямь трудно было разобрать, кто там изображен. — Не надо бояться, — успокоила его она, — местная милиция, если её лично не задевать, в чужие дела не лезет. Мы все друг друга знаем с детства. И новый паспорт на мою фамилию после регистрации брака тебе выдадут без проволочек. А с прошлым распрощайся. Теперь ты будешь Сафоновым, как и мой умерший мужик.

Хлыстов не возражал. Да и куда ему теперь было деваться? О такой невздорной и рассудительной жене он всегда мечтал. Труд в саду сделал крепкими его мышцы и нервы. Спать Клавдия ложилась рано: истосковалась за годы вдовства по мужской ласке. И он благодарен был ей за это постоянное желание близости с ним. Он часто себя спрашивал: За кого же она меня все-таки принимает: за убийцу или жулика? Конечно, она поняла, что перед ней не спившийся грузчик и не бродяга.

После регистрации брака и замены паспорта Хлыстов почувствовал себя в полной безопасности. Но на душе все равно было неспокойно. Чем дальше, тем больше ему хотелось узнать, как там без него живут Нинка и Ленка, тоскуют или уже успокоились? И если у Нинки кто-то действительно был, то не поспешил ли он занять его место?

К своему удивлению, он осознал, какие сложные чувства испытывает к бывшей жене. Странная у него, конечно, любовь — смешанная с ненавистью и раздражением. Хочется увидеть Ленку. Дочка почему-то вспоминается не современной модной девицей, а малышкой, которая доверчиво прижималась к нему, когда он забирал её из детского сада.

Нет, он должен поехать в Москву и хотя бы издали взглянуть на их жизнь без него. Но Хлыстов все не решался на эту поездку и давно понял, почему: он боялся, хотя и не признавался в этом самому себе, что его догадка подтвердится: рядом с Нинкой окажется Копченый, отославший его в командировку в этот южный город на расправу местной братве.

— Если это так, то ему не жить! — скрипел зубами Хлыстов, когда видения семейной жизни Нинки с Копченым возникали в его воображении.

Найденный браунинг утвердил его в решении ехать. Символичным было и то, что в его обойме находилось два патрона: для Копченого и Нинки. Если его догадка верна…

На привокзальной площади в Москве Хлыстов обратился к какой-то девушке и попросил по набранному им номеру телефона вызвать одного человека — он назвал свое имя.

— Это мой злостный должник, — объяснил он, — и он не подходит к телефону, когда вызывают мужским голосом. — Девушка согласилась. Хлыстов наблюдал, как в течение разговора менялось выражение её лица. Повесив трубку, она сочувственно посмотрела на него.

— Плакали денежки. Утонул он на юге. Труп всплыл лишь на десятый день. Мужик сказал, что привезли его в закрытом гробу и похоронили на Преображенском кладбище.

— Это какой ещё мужик отвечает по телефону в моем доме? — Все у него внутри кипело, и он даже не поблагодарил любезную девушку.

Он опять набрал свой домашний номер. Знакомый мужской голос в трубке требовал:

— Алло, алло! Да говорите же! — Не выдержав, Хлыстов нажал на рычаг.

Так вот из-за кого последние три года она меня поедом ела! Ну и шеф-приятель! Копченый… Законченная сволочь!

В этот момент Хлыстов остро ощущал, что вот теперь он по-настоящему умер. И ему никогда уже не быть рядом с теми, кого он раньше, в прошлой жизни, знал и любил. Никогда! Неожиданно для себя Хлыстов вдруг понял, что страстно не хочет навсегда расставаться с ними. Ни с кем из них. Ни со злобной Нинкой, ни с равнодушной к отцу Ленкой: это была пусть ужасная, но жизнь!

Все мосты, однако, сожжены. Более удачливый соперник уже занял его место. Все кончено. В душе пустота. Хлыстов остановился перед зданием вокзала, поднял голову и увидел мчащиеся по небу, причудливо меняющие очертания облака. В какой-то миг ему показалось, что одно из них напоминает входящего в море человека. Из его груди вырвался стон, похожий на вой собаки, чувствующей покойника…

Во всех его бедах, он четко осознал, виноват единственный человек — Копченый. Да, этот жалкий тщедушный мужичонка, со связями и деньгами, забрал у него все: и жену, и дочку, и дом, и имя, и даже саму жизнь. Он уже не осуждал Нинку, вся его злоба сосредоточилась на этом друге детства, так вероломно и расчетливо загубившем его судьбу в стремлении завладеть приглянувшейся ему женщиной.

Ну нет! Он этого так просто не оставит! Хлыстов решительно направился в камеру хранения, в которой оставил свой чемодан. Сейчас он достанет из него браунинг, поедет к своему дому, поднимется на десятый этаж, откроет дверь ключом, который оставил у себя на память о прежней жизни, а потом… Что будет потом, Хлыстов представлял себе смутно, но то, что это будет ужасным, он знал. Знал хотя бы потому, что сама судьба подбросила ему браунинг с двумя смертоносными патронами.

Дрожащей от нетерпения рукой он набрал код и повернул рычажок замка… Ячейка была пуста! Он просунул туда руку. Его чемодан исчез! Хлыстов бросился к дежурному милиционеру. На сбивчивую речь Хлыстова тот отреагировал равнодушно:

— А ты чего сам варежку разинул? Небось не обратил внимания на тех, кто рядом стоял. Вот и подсмотрели твой код. Да еще, наверное, свой год рождения набрал.

Так оно и было: и год рождения, и какие-то два мужика, которые, правда, не смотрели в его сторону. О мужиках Хлыстов сказал милиционеру.

— Да им и смотреть не надо. Эти специалисты по звуку щелчков могут код определять. Если хочешь, можешь идти в отдел милиции с заявлением. Но не советую: таких, как ты, по нескольку человек в день приходят. А что толку? Ищи ветра в поле.

И Хлыстов, остывая от возмущения и обретая способность мыслить, благоразумно решил не искушать судьбы: если и найдут воров, то за обнаруженный среди украденных вещей браунинг придется отвечать лично ему. Нет, в отдел милиции он не пойдет.

Прислушавшись к своему предчувствию, он подумал: Что ни делается, все к лучшему. Значит, кто-то там, на небе, пожалел меня и уберег от того, чтобы я стал убийцей. Может быть, это кто-то из моих отошедших в иной мир предков умолил Всевышнего сжалиться и удержать меня от рокового шага. Но все же, все же… — Словно камень свалился с его души, и он успокоился. — Копченого должно настигнуть возмездие. Ведь есть же наконец закон. И правоохранительные органы для чего-то созданы. Не все же там у них подкуплены, есть, наверное, и честные. Япойду в Главное управление внутренних дел Москвы и все расскажу о махинациях Копченого. Если я тоже виноват, то добровольная явка с повинной смягчит наказание. А то, что Копченый сядет в тюрьму, будет только справедливо. Возмездие должно свершиться здесь, на земле. И немедленно!

И чтобы не остыл запал, Хлыстов тотчас отправился на Петровку, 38.

На следующее утро вызванный к подполковнику Звягинцев застал у того в кабинете старшего оперуполномоченного по важным делам из Управления по борьбе с экономическими преступлениями.

— Мы ждали тебя, Звягинцев. Есть новости по Копченому. И притом интереснейшие. Похоже, ему конец.

— Только не сегодня и не завтра, — вмешался Дойников, оперативный сотрудник из ВЭПа. — Конечно, это удача — приход воскресшего из небытия Хлыстова к нам. У нас было кое-что, но разрозненные данные. Атут, отталкиваясь от одной маленькой фирмы, можно по всему каналу отмытия денег материалы собрать и наконец-то привлечь Копченого и связанных с ним дельцов к уголовной ответственности. Не исключена возможность, что и Туза удастся зацепить. Но спешить не будем. Надо ещё поработать, подсобрать доказательств. Так что месяц, а то и два, придется подождать с реализацией. Время позволяет: они не знают, что Хлыстов жив и пришел к нам.

— И нельзя, чтобы узнали! — жестко сказал Кондратов. — Ты, Звягинцев, должен взять на себя лично ответственность за безопасность Хлыстова. Нельзя допустить того, что случилось с Гребешковым, которого вычислили и вывезли с дачи отставника.

— Все сделаю. Но условие: о Хлыстове будем знать только мы трое. И если произойдет утечка информации, то виноват будет кто-то из нас.

— Ну зачем ты так? Уж если мы друг другу доверять не будем…

— Не обижайся, Дойников, тебе лично доверяем. Иначе ты бы здесь не сидел. Но о некоторых твоих коллегах есть настораживающие сигналы.

— Ты думаешь, Кондратов, у нас нет подобных сигналов о твоих ребятах?

— Все! Закончили этот неприятный разговор. Ты лично мне доверяешь? Вот и спасибо! И я тебе доверяю. А Звягинцева ты тоже знаешь. Если объединим наши усилия — одержим победу над этими делягами и ворами, а если нет — грош нам цена.

— Не агитируй! Политграмоту знаем. Давай наметим, что делать в первую очередь, — сказал Звягинцев.

— Согласен. Вот только, разрабатывая мероприятия по раскрытию экономических махинаций, не забудьте и о группировке Туза. Прозондируйте настроение его жены, проверьте обоих подозреваемых в убийстве шулера… Было бы просто замечательно найти наконец этот дамский пистолетик. Эксперты-баллистики дают однозначное заключение: по целому ряду убийств использовано одно и то же оружие. И всплывает оно по, казалось бы, разным убийствам, хотя к некоторым из них каким-то образом имеют отношение люди Туза. Словом, здесь какая-то путаница, иногда вообще непонятно, откуда ветер дует. Этот ствол словно заколдованный кружится вокруг группы Туза. Я не исключаю, что дамский браунинг с двумя патронами в обойме, о котором рассказал Хлыстов, — это то самое разыскиваемое нами оружие. Прав Хлыстов: какие-то мистические силы не дают этому стволу вырваться из орбиты деятельности группировки Туза. Так что думаю, мы об этом оружии ещё услышим.

Последнее Кондратов сказал просто так, особо не веря в возможность чудесных совпадений. Однако не пройдет и недели, как донесение о новом преступлении с использованием дамского браунинга ляжет ему на стол.

Именно в тот день, когда Хлыстов явился с повинной, Седякин по кличке Кощей принял решение о налете на пункт обмена валюты.