"Танец Арлекина" - читать интересную книгу автора (Арден Том)

ГЛАВА 8 ДОБРОДЕТЕЛЬНАЯ ЖЕНЩИНА

Ирионский замок возвышается мрачной громадой на холме и царит над деревней. Надменная, высокомерная, взирающая на окрестные равнины, словно страж, древняя твердыня стояла в дозоре в течение бесчисленных циклов сменяющих друг друга сезонов. Скала, на которой построен замок, чернеет на фоне снежных гор и называется скалой Икзитера. Она названа так в честь первого эджландца, совершившего восхождение на нее. Здесь, еще в незапамятные времена, на заре истории, было сооружено первое укрепление, на строительство которого пошли срубленные в долине деревья. Это было во времена Переселения, когда племена эджландцев продвигались на север, изгоняли из предгорий жуткие порождения Зла. Укрепление на скале было возведено во время тяжелой и долгой битвы, закончившейся поражением порождений Зла, ушедших в Царство Небытия. С тех пор крепость перестраивалась много раз, обретала большую силу и мощь и, наконец, встала во всей красе и могуществе — величавый замок из плотно пригнанных друг к другу камней. По углам крепостной стены вздымались к небу высокие башни с узкими бойницами. Сами стены, казалось, царапают небеса. Стену окружал широкий ров. Вода лениво плескалась под перекидным мостом. Угрюмая опускная решетка, острые концы прутьев которой напоминали оскаленные клыки, закрывала вход во внутренний двор, к главной башне. Ирионский замок, стоявший у северной границы Эджландии, некогда был самым большим в стране. Отсюда правили Ирионом потомки Икзитера, ставшие эрцгерцогами Ирионскими, отсюда начинались войны, и здесь они заканчивались. Но здесь же в иное время легионы солдат в синих мундирах одержали победу над войсками законного короля.

Теперь замок хранил лишь воспоминания о былом могуществе и славе. Пересохший ров превратился в зловонное болото. Передняя стена была разрушена почти до основания. Арка, ведущая во внутренний двор, обвалилась, обнажив главную башню, гордые стены которой испещрили выбоины — следы обстрела каменными ядрами. С каждым сезоном замок разрушался все сильнее, и казалось, словно былая осада продолжается, пусть и невидимо. Трескались стены, вываливались из них камни, обрушивались подгнившие стропила. Для постороннего, глядящего на замок снизу, из деревни, он, видимо, представлялся местом дурным, проклятым, где могли бы обитать только вороны. Замок зарастал плющом и мхом, в нем властвовали ветры, безжалостно налетавшие на древнюю твердыню со стороны безжалостных гор Колькос Арос.

Но на самом деле внутри замка теплилась жизнь. В обледеневших покоях горели камины, звучали голоса. Вечером того дня, когда в деревне открылась ваганская ярмарка, когда закатное небо стало лиловым, к замку, стараясь держаться поближе к колючим зарослям около тропы, пробирался человек в лохмотьях.

— Отвратительно.

— Это первое, что вам пришло в голову?

— М-м-м?

— Она, наверное, так одинока, бедняжка.

Умбекка язвительно хохотнула:

— Надеюсь, ты не думаешь, что она могла бы играть с нашим мальчиком?

— Ему не с кем играть.

Умбекка глубоко вздохнула, но промолчала. На самом деле она нашла ребенка, который приходил бы к Джему, но сейчас не время было сообщать об этом. Эла была такая нервная.

Женщины сидели за небольшим круглым столиком в верхних покоях главной башни замка. Окна были открыты, и пламя свечей трепетало от ветерка.

Эла поежилась.

— Тебе холодно, милочка?

— Я должна навестить его.

Молодая женщина протянула руку и взяла со стола колокольчик, похожий на перевернутый кубок. Раздался громкий, звучный звон.

— Эла, нет. — И пухлая рука тетки легла на руку женщины.

— Вы же сказали, что он мог погибнуть!

— Он просто упал, ударился, вот и все. Ну же, племянница, ты не должна волноваться.

Дверь со скрипом отворилась.

— Мэм?

— Нирри, приведи господина Джемэни.

Горничная шмыгнула носом и зашаркала ногами, после чего выжидательно уставилась на Умбекку. Умбекка шумно выдохнула через нос.

— Нирри… — начала она и сделала паузу, явно соображая, что бы такое еще сказать горничной. Придумав, она уставилась в свою тарелку. — Эта баранина, — изрекла Умбекка, — ужасно жесткая. Живи мы в лучшие времена, Нирри, мне бы следовало поручить тебе сказать кухарке, что я желаю поговорить об этом с ней. Теперь же можешь считать, что я поговорила об этом с тобой. Это был очень, очень долгий разговор.

Ответом было шарканье. С тех пор как горничная вошла в покои, она только тем и занималась, что непрерывно шаркала ногами. Девушка была бледна, небольшого роста, с бесцветными, испуганными глазенками. Из-под её выцветшего чепчика выбивались жиденькие соломенные волосики.

Эла отодвинулась от стола.

— Я должна видеть его, — решительно заявила она.

— Племянница, прошу тебя.

Молодая женщина встала, сделала несколько шагов и пошатнулась. С трудом удержавшись на ногах, она остановилась. Ее белое платье развевалось от ветра, влетавшего в открытые окна.

— Вот видишь, Нирри, эта плохо приготовленная баранина так расстроила леди Элу! Можно подумать, что мясо приготовлено из старых ботинок нашей кухарки!

И снова зашаркали по полу подошвы несчастной Нирри.

— Я бы еще многое могла сказать тебе, Нирри, но пока что посоветую тебе найти лучшее употребление для скарба, оставшегося на твою долю после смерти твоей матушки. Проводи леди Элу до постели.

— Нет! — запротестовала Эла, успевшая вернуться к своему стулу. — Нирри, принеси мою шаль…

Умбекка вздохнула. Не стоило заводить разговор о девчонке-катаянке. Но как неприятно заканчивался нынешний день! Она не хотела ничего рассказывать племяннице. Но рассказала — с языка сорвалось.

Умбекка отпила немного некрепкого пива из кружки.

— Наш мальчик совершенно здоров, милочка. Совершенно. Я и сказала тебе о случившемся только для того, чтобы упомянуть об этой девчонке. Она отвратительна, я так и сказала Сайласу Вольверону. Но что поделаешь — девчонка выросла в глуши, в нищете. И где же еще она могла вырасти? Да и поделом им.

Эла набросила на плечи принесенную Нирри шаль.

— Нирри, закрой окна, — распорядилась Умбекка. Нирри исполнила приказ хозяйки.

— У тебя, кажется, насморк, Нирри? Нирри шмыгнула носом.

— Баранину забрать, мэм?

Умбекка взмахом руки велела горничной удалиться.

— На редкость тупая девица, — заключила она, когда девушка закрыла за собой дверь.

Порой, когда тетка Элы жаловалась на жизнь, она могла и заплакать. Сегодня ей было на что жаловаться. Ведь ей пришлось бегать по деревне и разыскивать Стефеля, чтобы тот пораньше увез её и Джема в замок. А Стефеля пришлось вытаскивать из кабака у деревенской лужайки — «Ленивого тигра»! И конечно, этот паршивец был пьян как свинья! Да еще его дружки гоготали и сквернословили.

Умбекка поежилась.

— В Агондоне у нас были бы хорошие слуги.

Разговор на эту тему заходил частенько. Эрцгерцог, покидая родовое гнездо, оставил здесь двух женщин и скромный штат прислуги — своего старого камердинера Стефеля, человека вспыльчивого и грубияна, однако всей душой преданного семейству Икзитеров, его супругу — толстуху, которую даже муж называл не иначе как «кухаркой», и их дочь, выполнявшую всю остальную работу. Умбекка рассыпалась в благодарностях, говорила о том, как щедро одарил эрцгерцог её и племянницу. Она вообще никогда не скупилась на похвалы и благодарности по адресу Джорвела, стараясь заслужить его благосклонность. Разве мог эрцгерцог предвидеть, что его верный камердинер сопьется и превратится в сущего забулдыгу, что в один прекрасный день кухарку, занятую приготовлением рагу из кролика, хватит удар, и что её нескладная дочка обнаружит мать лежащей без чувств возле кухонной плиты, и что у этой самой дочки не обнаружится ровным счетом никаких способностей к домашнему хозяйству.

Год назад Умбекка написала письмо эрцгерцогу, деликатно намекнув на то, что неплохо бы решить вопрос с прислугой. Увы, Джорвел на её письмо не ответил.

— Я вас очень расстраиваю, тетя? — негромко спросила Эла.

— Что ты, милочка! — покачала головой Умбекка и продолжала терзать ножом баранину.

Эла зря задала этот вопрос. Ведь жизненная позиция её тетки состояла именно в том, чтобы не огорчаться, чтобы ни в коем случае не жаловаться на свое положение. Для Умбекки все происходящее имело свою причину. Следовало покорно выносить все превратности судьбы. И все же то, что эрцгерцог никак не откликнулся на её просьбу, заронило обиду в сердце старой девы. Порой искушение овладевало ею, закрадывалась преступная мысль о том, что судьба к ней несправедлива. Она постоянно твердила себе: «Я — добродетельная женщина. Я создана для того, чтобы быть добродетельной женщиной». Но за все свои старания Умбекка была обречена на жизнь в Ирионе, где не было благородного общества, а после войны — и признаков цивилизации. Когда эта испорченная девчонка, Эйн, сбежала с Сайласом Вольвероном, Умбекка так надеялась, что эрцгерцог, наконец, заметит, какой образец любви, верности и преданности находится рядом с ним. Джорвел не заметил. Бедняжка Умбекка. Стань она эрцгерцогиней, жила бы на широкую ногу в столице, где теперь Джорвел занимал высокий пост в правительстве. А здесь… Ее оставили здесь в качестве компаньонки при неблагодарной распущенной девчонке. Невыносимо, невыносимо…

Умбекка вздохнула.

Ей нельзя было предаваться подобным сомнениям.

Вынести и стерпеть можно было все.

— На редкость глупая девица, — сказала Эла.

Она повторила слова тетки, но чего больше было в её словах — насмешки или печали, — сказать было трудно. Эла оторвала взгляд от тарелки. Лицо её было болезненно-бледным, болезненной была и её худоба. Под глазами Элы залегли темные круги, некогда золотистые волосы приобрели цвет блеклой соломы. Как она переменилась! Какую цену она уплатила за все! Но тетка постоянно напоминала ей о том, что она сама совершила свой выбор. Не было смысла отрицать: Эла заслужила такую судьбу.

— О племянница, ну что ты! — наигранно рассмеялась Умбекка. — Я же говорила о служанке. Да, бывает, я тебя в чем-то упрекаю, но уж глупой никогда не называла!

— Вы называли меня и похуже. После Осады.

— Милочка! О чем ты говоришь! И в мыслях не было!

Осада Ириона — самая горькая глава в истории Эджландии.

Это случилось в мрачные дни сезона Короса, в Эпоху Искупления в год 994е, когда разразилась гражданская война. Некоторые говорили, будто война разрушила древнее королевство, а другие говорили, что война была предрешена, что таковой была судьба Эджландии. Войны сотрясали Эджландию не однажды, но во все времена жители страны воевали с соседним государством, Зензан. Но вышло так, что в конце цикла 994, впервые со времен племенного строя, слуги Агониса ополчились друг против друга. Война продолжалась весь последующий цикл. Потом это время стали называть просто — «девяносто пятый».

Между собой воевали два претендента на королевский престол, братья-близнецы — Эджард Алый, прозванный Красномундирником, и Эджард Синий, прозванный Синемундирником. С древних времен в землях, заселенных агонистами, так повелось, что «зеркальным детям», как здесь называли близнецов, давались одинаковые имена. Близнецов отличала друг от друга только одежда разных цветов. Люди полагали, что близнецы — две половинки единого существа. Однако каждой половинке отводилась своя, особая роль. По эджландской традиции только тому из близнецов, который первым появился на свет из материнской утробы, отводилась роль свободного человека, имевшего право жить полной жизнью. Близнец, родившийся вторым, получал роль фамилиара, компаньона, и не более того. О том, чтобы юные принцы правили совместно, и речи быть не могло. Наследником престола был Эджард Алый.

Джегенем Справедливый, отец принцев-близнецов, был великим реформатором, и во времена его правления орден Агониса лишился многих своих исконных привилегий из-за того, что в рядах его адептов расцвели пышным цветом угнетение ближних и взяточничество. Правда, партия храмовников долгое время пыталась вернуть себе былые права через суд. В это же время один изворотливый вельможа, Тренимель, принялся обхаживать Эджарда Синего. Вскоре этот принц, ярый агонист, уверовал в то, что его миссия состоит в том, чтобы свергнуть брата-безбожника.

Миновал целый цикл, в течение которого непрерывно шла война. В конце концов Эджард Алый, теснимый войсками брата, был осажден в Ирионском замке, но и тут ему не удалось спастись. Его предал самый верный, казалось бы, соратник — вероломный эрцгерцог. Король попал в плен, его отвезли в Агондон и там казнили. Эджард Синий, марионетка в руках злодея Тренимеля, стал королем.

Эла отодвинула тарелку.

— Тетя, если бы не я, где бы вы жили сейчас?

Непростой вопрос. Умбекка частенько жаловалась на судьбу, а племянница столь же часто задавала ей этот вопрос. Но как бы ни отвечала тетка, Эле всегда казалось, что она чего-то недоговаривает, не говорит ей правду. Умбекка отложила нож и вилку и уставилась на стоявший посередине стола канделябр.

— Я женщина безродная, племянница, — ответила Умбекка. — Не забывай, что мы с сестрой происходим из бедного семейства. Руанне посчастливилось завоевать сердце эрцгерцога, а мне, вследствие чрезвычайной щедрости и благородства твоего отца, посчастливилось стать её компаньонкой в её новой жизни. — Умбекка вздохнула. — Теперь Руанна мертва, а я стала компаньонкой её дочери. Бог Агонис каждому из нас отводит свою роль в этом мире, племянница. Стало быть, моя роль именно такова.

Некоторое время Эла сидела молча и вертела перед собой небольшую кружку с пивом. Затем она поинтересовалась:

— А мне какая роль отведена?

— То есть?

— Какова моя роль? Моя роль — огорчать вас, тетя? Именно это предназначил мне бог Агонис?

— Племянница, ты сама не знаешь, о чем говоришь, — пробормотала Умбекка и опустила глаза.

— Если бы не я, вы бы сейчас жили в Агондоне, — не унималась Эла. Однако она вовсе не хотела злить тетку, и в голосе её слышалась тоска. — Мы бы обе жили в Агондоне. Вы были бы самой главной среди женщин-храмовниц. А я была бы известной красавицей, и у меня было бы множество поклонников. — Эла накрутила на палец прядь волос. — Ну конечно, если бы у меня еще не было жениха. Тетя, вы только представьте себе, как это было бы чудесно… Мы бы готовились к свадьбе… Мы были бы так счастливы! Все были бы счастливы.

— Наверное.

— Кроме Джема. Потому что тогда не родился бы Джем.

— Да, — сухо кивнула её тетка. — Не родился бы. Кушай баранину, милочка. Пожалуй, она мягче, чем показалась мне поначалу.