"Солнечная буря" - читать интересную книгу автора (Кларк Артур Чарльз, Бакстер Стивен)

15 Бутылочное горлышко

Мириам Грек пыталась сосредоточиться на том, что ей рассказывала Шиобэн Макгоррэн.

Это было нелегко. Комната для переговоров располагалась на сороковом этаже башни Ливингстона, которую все лондонцы именовали не иначе как «евроиглой». Так ее называла и Мириам, когда ее не снимали телевизионщики. В окна были вставлены большие листы толстого стекла, а голубизна октябрьского неба напоминала Мириам о том, как отец, француз, возил ее в детстве в Прованс. Как бы папа назвал такой цвет неба? Лазурный? Бирюзовый?

В такой день, под таким небом, над Лондоном, раскинувшимся перед ней подобно сверкающему ковру, Мириам трудно было помнить, что она уже не маленькая девочка, а премьер-министр Евразии и что на ней лежит тяжелейший груз ответственности. А слушать новости, с которыми к ней пришла Шиобэн, было совсем невесело.

Шиобэн спокойно сидела, ожидая, когда сказанное ею будет воспринято как надо.

Кроме них двоих на этой волнующей встрече присутствовал только Николаус Коромбель, пресс-секретарь Мириам. Коромбель, поляк по происхождению, за годы сидячей работы обзавелся заметным брюшком, но при этом имел привычку носить сорочки на пару размеров меньше, чем надо было бы. В просветах между туго натянутыми пуговицами Мириам были видны завитки волос, которыми поросла грудь Коромбеля. Этот человек принадлежал к ближайшему кругу ее советников, она очень полагалась на него, и его отношение к тому, что рассказала Шиобэн, было очень важно для Мириам, для того, как она по этому поводу, в конце концов, выскажется.

Но вот Николаус откинулся на спинку офисного кресла, забросил руки за голову и словно бы выдул из пухлых щек:

— Итак, мы видим перед собой мать всех наших солнечных бурь.

— Можно сказать и так, — сухо отозвалась Шиобэн.

— Но девятое июня мы пережили, а ведь говорили, что это была самая страшная буря за всю историю человечества. Чего нам ожидать на этот раз? Потери спутников, разрушения озонового слоя…

— Мы с вами говорим о выбросе энергии, на много порядков более мощном, чем тот, что произошел девятого июня, — прервала его Шиобэн.

Мириам примирительно подняла руки вверх.

— Профессор Макгоррэн, в те времена, когда у меня была настоящая работа, я была юристом. Боюсь, подобные фразы мне почти ничего не говорят.

Шиобэн позволила себе улыбку.

— Прошу прощения, премьер-министр…

— О, зовите меня Мириам. У меня такое чувство, что нам предстоит очень тесное сотрудничество.

— Хорошо, Мириам. Я вас понимаю. У меня должность королевского астронома, но это не моя специальность. Я с этим тоже борюсь.

Шиобэн вывела на большой настенный софт-скрин суммарный слайд — таблицу с цифрами.

— Позвольте, я снова начну с нижней строчки. В апреле две тысячи сорок второго, всего через четыре с половиной года, мы ожидаем сильнейшего взрыва на Солнце. Свечение Солнца по окружности экватора значительно возрастет. Выброс энергии пересечет орбитальную плоскость Земли и других планет. По нашим подсчетам, на Землю обрушится примерно десять в двадцать четвертой степени джоулей энергии. Это — главная цифра. Коэффициент предела ее надежности по колебаниям порядка мощности составляет девяносто пять процентов.

Опять этот термин.

— Порядок — это сколько?

— Это десятая степень.

Николаус потер щеку.

— Жутко неприятно расписываться в собственном невежестве. Я знаю, что джоулями измеряют количество энергии, но что это означает в реальности, плохо представляю. И все эти цифры… Я понимаю, что десять в двадцать четвертой степени — это… гм-м… триллион триллионов, но…

Шиобэн терпеливо объяснила:

— При взрыве ядерной бомбы с зарядом в одну мегатонну выделяется энергия, равная десяти в пятнадцатой степени джоулям — это тысяча триллионов. Во всем мире ядерный арсенал на пике холодной войны составлял десять тысяч мегатонн. Сегодня мы имеем всего около десяти процентов от того количества.

Николаус старательно производил в уме арифметические подсчеты.

— Следовательно, этот ваш выброс в десять в двадцать четвертой степени джоулей от Солнца…

— Равен миллиарду мегатонн, и вся эта энергия обрушится на Землю. То есть это в тысячу раз страшнее взрыва всего ядерного потенциала, скопившегося на нашей планете.

Эти фразы она произнесла холодно, глядя в глаза Мириам и Николауса. «Она пытается заставить нас понять, — догадывалась Мириам. — Она делает это шаг за шагом. Она хочет, чтобы мы поняли и поверили».

Николаус мрачно изрек:

— Почему же никто не предупредил нас об этом раньше? Почему вам пришлось это выяснять? Что там такое творится на Луне?

Но проблема, похоже, была не в Луне, как в таковой, а в бестолковости молодого ученого, который все это обнаружил.

— Юджин Мэнглс, — уточнила Мириам.

— Да, — кивнула Шиобэн. — Он — блестящий ученый, но у него неважный контакт с остальными в этом мире. Он нам нужен. Но все данные из его гениальной головы приходится просто-таки выкапывать.

Николаус быстро проговорил:

— О чем еще он недоговаривает?

Мириам подняла руку.

— Шиобэн, скажите мне коротко: насколько ужасно это будет? Опишите в общих чертах.

— Модель пока составлена не очень точно, — ответила Шиобэн. — Но такое количество энергии… Оно сорвет с Земли атмосферу. — Она пожала плечами. — Океаны вскипят и испарятся. Земля сама по себе уцелеет — скалистая планета. Вероятно, катаклизм смогут пережить живые существа, обитающие в каменистых расселинах на большой глубине. Бактерии-термофилы, любительницы высоких температур.

— Но не мы, — уточнил Николаус.

— Нет, не мы. Из поверхностной биосферы не уцелеет никто — ни на суше, ни в воздухе, ни в океанах.

Наступила тягостная пауза. Шиобэн проговорила:

— Мне очень жаль. Более ужасной вести я не могла привезти на Землю с Луны. Не знаю, как можно избежать этой катастрофы, как утешить вас и все человечество.

Они снова умолкли. Николаус и Мириам пытались осмыслить сказанное.

Николаус принес Мириам чашку чая на блюдце с монограммой. Чай был сорта «Эрл Грей», заваренный по ее вкусу. Древний миф о том, что англичане обожают чай слабенькой заварки с диким количеством молока, устарел как минимум на полвека. Но Мириам, премьер-министр Евразии и дочь француза, все же старалась (как ни трудно ей это давалось) не обижать чувства тех, кто обитал на этом острове, где все еще царили остатки скептического отношения ко всему материковому. Короче говоря, когда на нее не пялились телекамеры, Мириам пила свой «Эрл Грей» горячим и без всякого молока.

Наступила тишина. Пользуясь этим маленьким перерывом для раздумий, Мириам, держа в руках чашку и блюдце, подошла к окну и стала смотреть на город.

Серебряная лента Темзы, как обычно, вилась по Лондону. На востоке высилось скопление небоскребов — Сити, из Евразийских финансовых центров уступающий по величине только Москве. Сити занимал большую площадь бывшего римского Лондона,[8] и в пору своего студенчества Мириам однажды прошла вдоль линии, обозначавшей стену этого поселения, — путь в несколько километров от Тауэра до моста Блэкфрайарз. Когда римляне ушли из Британии, саксы построили новый город к западу от прежних стен. Теперь эта часть города называлась Вест-Энд. В эпоху бурного роста городов после промышленной революции эти запутанные узлы многослойной истории утонули посреди облепивших центр города окраин, и так продолжалось до тех пор, пока Лондон не стал сердцем гигантского мегаполиса-агломерата, простиравшегося на юге до Брайтона, а на севере — до Милтон Кинес.

Пожалуй, в целом география Лондона с пятидесятых годов двадцатого века изменилась не слишком сильно. Но человека из тех времен, постепенно уходящих в прошлое, наверняка поразила бы сверкающая ширь Темзы и массивные фланги новых заградительных сооружений, предназначенных для борьбы с приливами. Силуэты этих сооружений смутно проступали за кварталами домов. Темзу приручали на протяжении столетий: втискивали в глубокий и узкий канал, отрезали от нее притоки, застраивали домами зону разлива. До начала двадцать первого века Лондону все это сходило с рук. Но перемены в мировом климате привели к сильнейшему подъему уровня воды в океанах, и людям пришлось отступать перед Темзой, всерьез вознамерившейся отвоевать свои древние владения.

Реальность изменений климата и последствий этого процесса была бесспорна. Для Мириам она стала реальностью каждодневной политики. Интересно, что споры о причине этих изменений все еще не утихали. Но дебаты, продолжавшиеся не первый десяток лет, сейчас все же угасли, поскольку внимание людей постепенно переключилось на необходимость что-то делать, как-то приспосабливаться к изменившемуся климату.

«Появилось желание действовать, — думала Мириам. — Теперь, когда все начали понимать, что все зашло слишком далеко, что нужно что-то предпринимать».

Но сосредоточить эту энергию оказалось на удивление непросто. Долгосрочные демографические изменения привели к общему старению населения на Западе: более половины всех западноевропейцев и американцев перешагнули рубеж в шестьдесят пять лет. В этом возрасте большинство из них не работало и работать не хотело. Тем временем взаимосвязанность мира достигла кульминации за счет глобальной программы ЮНЕСКО, заключавшейся в том, чтобы каждый двенадцатилетний ребенок на планете получил собственный мобильный телефон. В результате молодежь и пожилые люди оказались оторванными от традиционных политических структур. Образованные и обладающие системой глобальной связи, они зачастую проявляли больше заинтересованности в судьбе таких, как они, по всему миру, чем в проблемах стран, гражданами которых они номинально считались.

Если посмотреть на мир в целом, то получалось, что наступил воистину демократичный и просвещенный век в истории. Рост высокообразованной и наделенной средствами глобальной связи элиты значительно снижал вероятность мировых войн в будущем. Но осуществить что-либо было невероятно трудно — особенно если предстояло совершить жесткий выбор.

А сейчас перед Мириам стоял нелегкий выбор.

Пятидесятитрехлетняя Мириам Грек второй год работала в должности премьер-министра Евразийского союза. Она была главной политической фигурой в Старом Свете на всем протяжении от Атлантического побережья Ирландии до Тихоокеанского побережья России, от Скандинавии на севере до Израиля на юге. Это была империя, которую не смогли создать ни Цезарь, ни Чингисхан — но Мириам не была императрицей. Участвующая в сложной федеральной политике молодого союза, испытывающая давление со стороны крупных блоков власти, доминировавших в мире в двадцать первом веке, вынужденная находить компромиссы в отношениях с более примитивными силами религии, этничности и остатков национализма, Мириам порой чувствовала себя так, словно она угодила в паучью ловчую сеть.

Конечно, она ни за что не поменялась бы местами со своим единственным номинальным начальником в Евразии, то есть с президентом союза. В обязанности этого человека входило только присутствие на запусках космических кораблей и посещение пациентов в больницах. У нынешнего бенефицианта для исполнения этой роли было все в полном порядке с наследственностью и аристократизмом — правда, когда его избрали президентом, все были изумлены. Вероятно, тяга людей к традициям и стабильности нашла выражение в том, что третьим президентом Евразии, избранным демократическим путем, стал король Великобритании…

Мириам задумалась о Шиобэн Макгоррэн. Королевский астроном, довольно-таки серьезная женщина с давними кельтскими корнями, явно считала своей задачей честно и откровенно ознакомить ее со всем, что касалось катастрофы девятого июня, включая и свое путешествие на Луну, которому Мириам очень завидовала. Но проблема заключалась в том, что Шиобэн была не первой, кто стоял перед премьер-министром и разглагольствовал о том, что планета обречена.

Все эксперты наперебой твердили о наступлении опаснейшего века. Изменения климата, коллапс экологии, демографические сдвиги — некоторые все это образно именовали бутылочным горлышком для всего человечества. В целом Мириам с этим соглашалась. Но уже стало ясно, что самые худшие из предсказаний на начало этого «века перемен» пока не сбылись. Мириам приучила себя к тому, что поступающую информацию нужно пропускать через фильтр абсолютно ненаучной, неэкспертной оценки, дабы отделять зерна от плевел. В таком суждении Мириам помогало как впечатление от личности человека, принесшего дурные вести, так и смысл того, о чем этот вестник говорил.

Вот почему она склонялась к мысли, что Шиобэн Макгоррэн следует воспринимать всерьез.

Николаус сказал:

— Несомненно, нам придется все проверить.

— Но вы верите мне.

Мириам показалось, что Шиобэн не то чтобы удовлетворена или скромничает. Она просто хочет сделать свое дело.

Но каким же жутким оно было, это дело. Мириам стукнула кулачком по крышке стола.

— Черт, черт.

Шиобэн повернула к ней голову.

— Мириам?

— Знаете, я по роду своей деятельности привыкла к тому, что день ото дня все плохо. А тут мы по-настоящему угодили в бутылочное горлышко истории. Мы совершаем ошибки, мы бранимся по пустякам, мы никогда не достигаем согласия, мы делаем шаг вперед, а потом — два назад. И все же, в конце концов, как-то выкарабкиваемся.

Так и было. Например, Америка, которой девятого июня досталось больше любого другого региона, успела в значительной степени оправиться после катастрофы и теперь уже рассылала отряды спасателей по всему миру.

— Я так думаю, — продолжала Мириам, — что мы совместно выживаем как вид именно в результате того, что вместе справляемся со всеми этими кризисами. Мы взрослеем, если угодно. Работаем рука об руку, помогаем друг другу. Заботимся о том месте, где живем.

Шиобэн кивнула.

— Моя дочь недавно стала членом движения за этичное отношение к животным.

Речь шла об организации, решившей распространить понятие прав человека на других разумных млекопитающих, птиц и рептилий. Пылу, с которым эти энтузиасты взялись за дело, немало поспособствовал тот факт, что таксономисты не так давно переквалифицировали два вида шимпанзе в род Homo, то есть поставили их едва ли не в один ряд с людьми. В результате эти обезьяны автоматически превратились в юридических лиц (с припиской «не люди») и стали обладателями всех человеческих прав. Шимпанзе, можно сказать, приравняли к Аристотелю, еще одному совершенно разумному обитателю планеты, и при этом — не человеку.

— Может быть, уже слишком поздно…

Мириам прервала ее:

— Я надеялась, что если мы переживем этот злосчастный век, нам суждено вплотную приблизиться к величию. И вот теперь, когда будущее столь многообещающе — происходит это.

Шиобэн немного рассеянно проговорила:

— Похожие разговоры я слышала на Луне. Бад Тук сказал, что в случившемся проявилась ирония судьбы. Знаете, ученые с подозрением относятся к совпадениям. Специалист по теории заговоров определенно задумался бы, просто ли невезение то, что рост наших возможностей и приближение грядущей катастрофы совпали по времени.

Николаус нахмурился.

— Что вы хотите этим сказать?

— Не знаю, — ответила Шиобэн. — Просто мелькнула мысль, вот и все.

Мириам решительно изрекла:

— Давайте сосредоточимся на главном. Шиобэн, скажите, что нужно делать.

— Делать?

— Какие у нас задачи? Шиобэн покачала головой.

— Меня уже об этом спрашивали. Дело в том, что речь идет не об астероиде, который можно оттолкнуть в сторону. Это Солнце, Мириам.

Николаус спросил:

— А как насчет Марса? Марс ведь дальше от Солнца?

— Верно, но не настолько далеко, чтобы на его поверхности тоже не погибло все живое.

Мириам задумалась.

— Вы что-то говорили насчет того, что жизнь в недрах Земли может уцелеть.

— Глубинная горячая биосфера. Да. Существует мнение, что это и есть тот самый источник, с которого вообще началась жизнь на Земле. Вероятно, так может случиться снова. Возрождение, так сказать. Но пройдет миллион лет, прежде чем на Земле опять появятся простейшие одноклеточные микроорганизмы. — Она печально улыбнулась. — Сильно сомневаюсь, что разведчики в далеком будущем смогут узнать о нашем существовании.

— А мы могли бы выжить на такой глубине? Смогли бы питаться этими бактериями? — спросил Николаус.

Шиобэн неуверенно отозвалась:

— Возможно, достаточно глубокий бункер… Но разве мы сможем существовать автономно? Поверхность будет уничтожена, выйти на нее вновь станет нельзя. Никогда.

Мириам встала. Злость придала ей сил.

— Вот это мы и обязаны сказать людям? Что они должны выкопать норы в земле и ждать смерти? Мне нужно что-нибудь получше этого, Шиобэн.

Королевский астроном поднялась.

— Да, мэм.

— Мы встретимся еще раз.

Мириам начала взволнованно ходить по комнате. Остановившись, она сказала Николаусу:

— Нужно отменить все мои встречи до конца дня.

— Уже отменены.

— И еще нужно сделать несколько звонков.

— Сначала в Америку?

— Естественно.

Она первой вышла из комнаты — энергичная, возбужденная, на ходу строящая планы. Еще ничего не закончилось. На самом деле все только начиналось.

Для Мириам Грек конец света стал личным вызовом.