"Удача игрока" - читать интересную книгу автора (МакКенна Джульет Энн)

Глава 2

Я услышала эту песню еще юной новобрачной, когда когорта моего мужа стояла в Селериме для защиты города. В Равноденствие и Солнцестояние на речных островках собирались группки людей – несомненно, потомков Народа Равнин. Из этой их песни ясно, что Аримелин дарует свои сны всем племенам на протяжении бесчисленных поколений.

– Вряд ли они придут.

Узара подошел к окну и в третий раз после вторых курантов дня выглянул на улицу. Внизу селеримцы тащились домой после ночных кутежей или отправлялись торговаться на ярмарочной площади.

Я взяла себе отличного белого хлеба и пахнущего лавандой меда, очищенного от каждой крупинки сотов. Утро не то время, чтобы налегать на жирное или острое.

– Сорград сдержит слово, – заявила я, облизав липкие губы. – Даже если он решил не помогать нам.

Узара поднял кружку легкого пива, но снова поставил ее, так и не отпив.

– Думаешь, они не станут помогать?

– Понятия не имею, – рассердилась я. – По-моему, шансы по большей части равные, но Сорград еще задаст кучу вопросов, прежде чем согласится работать на магов.

– Сорград думает за них обоих? – усмехнулся Узара.

– Ты лучше будь повежливее, – предостерегла я. – Горные Люди вовсе не пещерные жители с каменными черепами и в медвежьих шкурах, как и Лесной Народ – не беспечные певцы, живущие на орехах и ягодах. Успокойся и ешь свой завтрак. Наверняка они вчера поздно легли.

– И все-таки я не уверен, что их нужно вмешивать, – проворчал Узара. – Смотри не рассказывай им слишком много. Сама знаешь: Планир и Д'Олбриот сошлись на том, что все сведения об эльетиммах надо держать в большом секрете, пока у нас не появятся средства отражать их заклинания.

– Даже если вы заставите каждого мага и эсквайра поклясться хранить тайну под страхом смерти, слухов вы все равно не остановите. Я провожу больше времени у черных лестниц, чем ты, маг, а этой зимой во всех кухонных дворах Тормейла только об эльетиммах и толковали. – Я взмахнула измазанной медом ложкой. – Я расскажу Сорграду то, что ему следует знать. Думаю, ты не понимаешь, что они двое нужны мне сейчас куда больше, чем ты. Они знают людей, и места, и всякие полезные вещи, помимо Горного языка. Да, у тебя есть твоя магия, но проку от нее – чуть.

– По-моему, вчера она тебе пригодилась, – надменно бросил Узара.

– Твоя правда. – Я смягчила тон. – Просто важно, чтобы ты поладил с ними. Ты должен понять, как думают Сорград и Соргрен. Это очень просто: мир делится на людей, за которых они, и на всех остальных. Если они решат звать тебя другом, то скорее примут кинжал в ребра, чем позволят тебе пострадать. Если же ты не оправдаешь их доверия, они не помочатся на тебя, даже гори ты ярким пламенем на улице. Понимаешь?

Узара открыл рот, но ничего не сказал, а только повернулся, чтобы снова посмотреть на большак. Продолжая завтракать, я думала о нескольких вещах. Надеюсь, Вадим не настолько глуп, чтобы подстерегать горцев этим утром. Хотела бы я видеть, как кто-то берет верх над Греном, но не поставлю и лескарский ломаный грош, что когда-нибудь увижу. Даже не сосчитать, сколько мужчин думали, что справятся с каким-то костлявым сыном безродной козы, и кончали тем, что смешивали кровь с вином. Я вытерла пальцы о салфетку. Если бы стряслась беда, Сорграду хватило б ума держаться в стороне и послать мне весточку. В худшем случае Реза знает, где мы остановились, он смышленый малый.

Постучала служанка и, открыв дверь, сделала книксен.

– Прошу прощения, но два господина хотят вас видеть. – Она с похвальным апломбом одолела свое колебание по поводу «господ».

– Счастливого всем праздника. – Грен бодро влетел в кабинет.

Сорград учтиво поклонился служанке и отпустил ее, сунув в лиф серебряное пенни. Сегодня он был в зеленом – еще одном дорогом, утонченно-элегантном наряде.

– Доброе утро. – В энергичном кивке Узара соединил приветствие с хорошо рассчитанным намеком на свое положение по отношению к горцам.

– Оно будет добрым, когда я поем. – Грен плюхнулся на стул и потянулся за последней мягкой булочкой. – А то у меня горло как паутиной набито. – Он наверняка бодрствовал чуть не до последних курантов ночи, но, умытый и причесанный, выглядел удивительно свежим.

Сорград уселся под окном.

– Итак, Ливак, – начал он без предисловий, – кто это?

– Узара? – Я сделала приглашающий жест.

– Я представляю здесь интересы Верховного мага. – Чародей с бесстрастным видом потянулся за пивом. – Я маг с главным талантом управления стихией земли под нами и с искусством владения другими стихиями, поддерживающими ее. Я имею честь быть учеником Планира Черного.

– Учеником? Таскаешь за ним плащ и сумку, да? – Скептицизм Сорфада немного не дотянул до оскорбления.

– Я несколько лет являюсь посвященным в дела Верховного мага. – Узара кичливо вздернул нос.

– Стало быть, у тебя не много опыта за пределами ваших залов и дворов? – Сорград склонил голову набок.

– Если б вы, парни, были собаками, я бы подождала, пока вы все обнюхаете и поднимете лапу у заборного столба, – лениво заметила я. – Но раз вы не собаки, может, сразу перейдем к сути?

Сорград и Соргрен засмеялись, и спустя минуту строгое лицо Узары осветилось довольно застенчивой усмешкой.

– Вы всегда отвлекаете чем-то крестьян от действия ваших рук, не так ли? – Я достала свое вычурное кольцо и помахала им Сорграду. – Вот и Планир заставляет всех следить за причудливой работой своих ног, пока Узара делает настоящее дело.

Братья посмотрели на мага с первым проблеском уважения.

– Можно сказать и так, – кивнул чародей, немного расслабляясь.

– Значит, теперь мы все можем быть друзьями, – быстро заключила я. – Так вы двое поможете нам или нет?

Грен посмотрел на Сорграда, который водрузил ноги в начищенных сапогах прямо на сиденье.

– Думаю, мы могли бы пойти с вами, если вы идете в Великий Лес. Даже Ниэлло слышал разговоры о денежном сундуке Драксимала, а он редко прислушивается к чему-нибудь, кроме восторгов по поводу его чудных представлений.

– И если твой аванс позволяет тебе жить в таком шике, мы бы не прочь разделить его с тобой. – Грен потянулся за крупной вишней, закапывая соком белоснежную скатерть.

– Хорошо.

Я заметила облегчение на лице Узары, которое напомнило мне, что маг не глуп. И правда хорошо: если он знает свои недостатки, то, возможно, сумеет не бросить нас в какую-то выгребную яму.

Снаружи послышался резкий металлический бой колоколов, на который откликнулись изящные серебряные часы на каминной полке. Узкая стрелка остановилась в своем продвижении по выгравированной шкале, вновь перевернутой для более длинных дней после Равноденствия. Дорогая вещица, машинально отметила я, отдельные циферблаты для каждого сезона, не просто разные шкалы на одном.

– Третьи куранты утра? – Грен с тревогой оторвался от вишни.

– Что-то не так? – растерялся Узара, захваченный врасплох.

– Второй день ярмарки – это всегда лошадиные бега.

Грен схватил плащ.

– Если я намерен заработать, то должен увидеть животных, показывающих свой аллюр.

Узара нахмурился.

– А это не пустая трата времени? Не лучше ли…

– Для Грена бега никогда не бывают пустой тратой времени. – Я пригвоздила Узару строгим взглядом. – Не знаю, как принято у вас, магов, но когда мы работаем вместе, мы все находим время для интересов друг друга.

– Ступайте, – промолвил Сорград, стоявший у окна. – Нам с Ливак нужно поговорить.

Я жестом отпустила Узару.

– Иди с ним. Мы вас догоним.

Грен нетерпеливо приплясывал у лестницы; бросив на меня последний, немного подозрительный взгляд, маг нашел свой отороченный мехом плащ и последовал за горцем.

– Думаешь, эта парочка сумеет избежать неприятностей? – вслух поинтересовалась я.

– Если не оставлять их надолго одних. – Сорград подсел к столу. – Ну, где эта твоя книга?

Я отправилась в спальню и вытащила со дна котомки тщательно завернутый песенник. Бережно положив его на стол, подальше от всяких пятен, я развязала шелковую веревку и развернула несколько слоев полотна. Сорград нежно провел пальцем по тисненой коже, покрывающей доски когда-то кремовой, но пожелтевшей от времени обложки. Я открыла книгу и стала бережно переворачивать страницы. Их края потемнели: многое множество рук успело прикоснуться к ним. Аккуратный рукописный шрифт выцвел и стал коричневым, но рисунки на каждом поле страницы и виньетки вверху и внизу и через двадцать пять поколений оставались яркими, даже позолота кое-где уцелела. Головы животных выглядывали из ажурной листвы и рядов живой изгороди, птицы парили над изящными пейзажами и тщательно выписанными маленькими фигурками в маленьких овальных рамках.

– Красивая вещь, – рассеянно заметил Сорград. Он всмотрелся в стремительный почерк и нахмурился. – Только очень трудно читается, даже не будь шрифт таким выцветшим. Тебе нужна Каролейя. В Старом Высоком тормалинском ей равных нет.

Я положила на скатерть лист пергамента, исписанный характерной лескарской рукой Каролейи, – новые черные чернила так и бросались в глаза.

– Поэтому мы и ехали через Релшаз. Я хотела услышать и другое мнение, а то эти ученые едва не передрались, выясняя, кто из них прав.

Сорград засмеялся.

– А как насчет магов? У них должна быть власть над всеми этими стихиями. Могли бы они сделать так, чтобы текст стал лучше виден?

– Как сказал Казуел, у него есть дела поважнее. Хотя он соизволил объяснить, будто чернила выцвели потому, что были сделаны из дубовых чернильных орешков и железа.

Услышав сарказм в моем тоне, Сорград поднял голову.

– Похоже, он – настоящее сокровище.

Я не хотела обсуждать Казуела.

– Ты можешь прочесть что-нибудь из этого? – Я осторожно перевернула страницы до листа, украшенного горным пиком, угловатый шрифт под ним составлял резкий контраст с плавным тормалинским.

Сорград склонился над книгой.

– Всего прочесть не могу, но кое-что я разобрал. Это сага о Мизаене и вирмах. Могу рассказать тебе тот вариант, который знаю.

– Я хочу услышать этот. – Я постучала по книге. – Тормалинские песни в ней сильно отличаются от тех, что я слышала ребенком. Любопытный Дайв пробрался в спальню императрицы, но его не повесили, как в нынешних историях. Он сделался невидимым и ускользнул.

– А маги Планира этого не умеют? – Сорград откинулся на спинку стула. – Что подтверждает, будто это – эфирная магия?

– То же самое заявил Казуел. – Я покачала головой.

– Полагаю, не только решимость доказать, что он не прав, привела тебя сюда? – сухо осведомился Сорград.

– Колонисты говорят нам, что Империя строилась на эфирной магии. – Я вернулась к предисловию книги. – Посмотри сюда: Немит Лукавый правил за шесть поколений до Немита Последнего. Никто тогда не слышал о магии стихий – той, которой владеют маги Планира. Она возникла только после Хаоса, но в любом случае, если есть магия в Лесных или Горных песнях, это должно быть Высшее Искусство, верно? Ни один урожденный маг из этих двух племен никогда не появлялся в Хадрумале.

Сорград хмыкнул.

– Если мы идем с вами, каков наш следующий шаг? – внезапно спросил он.

– Я хотела быть уверенной в вас двоих, прежде чем строить планы. Сначала надо решить, куда мы пойдем в первую очередь – в Лес или в Горы? – Я знала, чего хочу, но не собиралась раньше времени давить на Сорграда.

– Мы начнем с Леса, это очевидно, – твердо заявил он. – Когда ярмарка закончится, куча людей пойдет по Западному тракту, направляясь через Лес в Солуру или в свои деревни на его окраинах. Мы можем примазаться к кому-нибудь, кто знает, где найти группу Народа в это время года.

– Я думала спросить Лесного менестреля, пришедшего на ярмарку, – поделилась я своей идеей. – Для начала он мог бы перевести нам песни, а затем, если он поручится за нас, мы сможем рассчитывать на большее содействие, когда будем в Лесу.

Сорград поджал губы.

– Допустим, ты найдешь кого-нибудь с древними знаниями. Но с какой стати они доверят тебе свои тайны?

– Много ли найдется мужчин, которые откажут мне в доверии, если я задумаю их очаровать? – Я широко распахнула глаза.

– Я – это раз, – язвительно ответил горец.

– А кроме тебя? Нет, это хороший вопрос. Возможно, будет легче это осуществить, если я предложу что-то в обмен. – Лучший способ вынудить Сорграда делать то, что я хочу, это представить ему логический довод. – Не лучше ли отправиться сначала в Горы? Вы Горной крови, поэтому каждый, у кого есть что рассказать, станет охотнее говорить с вами. А после этого мы – с тем, что узнали, – спустимся в Лес.

Я пыталась прочесть настроение горца. Сорград – один из немногих, кто всегда обыгрывает меня в Ворона.

– Ты можешь сыграть эту руну наоборот, – парировал Сорград. – Ты – Лесной крови, это твое представление Народу.

– Полукровка, – напомнила я, – рожденная и воспитанная за пределами Леса. Я даже не говорю на их языке.

Кроме того, я почти решила, что выгоды успеха для нас с Райшедом перевесят опасность претендовать на родство с моим давно пропавшим отцом, но я все равно не собиралась рисковать, если можно найти другой путь для достижения цели.

– Вы – чистокровные горцы, к тому же выросли в Горах. И мы быстрее доберемся до Гор, чем до Леса, если поедем отсюда на север.

Долгую минуту Сорград разглядывал меня, но его яркие голубые глаза были так же непроницаемы, как гладь освещенного солнцем озера. Он извлек из кармана угольную палочку в серебряном держателе и снял колпачок, переворачивая пергамент Каролейи.

– Да, Горы ближе, но ты хочешь наткнуться на бесконечные ссоры из-за рудных прав и пастбищ? Вот здесь у тебя Врид, здесь Танокер, Дансель и затем Гринт, – говорил он, легко рисуя карту. – Когда ты последний раз была в тех краях? Ни разу после той истории с Кордайнером? С тех пор много чего случилось, и накопившаяся враждебность того и гляди выльется в беспорядки. Жители низин с каждым сезоном продвигаются дальше в предгорья, а все потому, что цены на шерсть на юге постоянно растут. Кузнечные гильдии из Врида захватывают каждый рудник, на который могут предъявить документ, якобы дающий им право собственности, и роют повсюду новые шахты. Если местные возражают, члены гильдий нанимают головорезов из низов, чтобы проламывать черепа и затыкать рты.

– Вот что значит работать на магов, – с досадой пробормотала я. – Пока возишься с их поисками и тайнами, теряешь нить того, что действительно важно. Насколько это серьезно?

Сорград пожал плечами.

– Серьезнее, чем за последние десять, а может, пятнадцать лет. Там, на севере, всегда были плохие отношения с обеих сторон. Прибавь застарелые споры о том, кто чем владеет в Железном Ущелье, и обыденные стычки из-за вечного вопроса, где именно начинается и кончается территория Мандаркина. Я бы не отправился туда без наемных мечей за своей спиной. Любой тамошний горец сбросит на тебя камень, прежде чем ты успеешь спросить дорогу к ближайшему колодцу.

Я с сомнением посмотрела на его карту.

– Нам придется ехать на восток? Я знаю, что гидестанцы предпочитают сохранять мир, но это страшно длинная прогулка по паршивым дорогам. И она уведет нас от Леса чуть ли не на другой край света!

– Надо попробовать горы между Солурой и Мандаркином. – Сорград нарисовал Западный тракт и край Великого Леса. – Солуране не трогают горцев, а те защищают юг от мандаркинских атак. Большую часть земель к западу от Железного Ущелья горцы сохраняют за собой. Если у кого и есть старые знания, то это у них. Именно они будут твоей лучшей ставкой. Аниатиммы в Гидесте во многом отошли от старых обычаев, они заключают браки с жителями низин и поселяются в их деревнях.

Я поглядела на карту, потом на Сорграда. Необычно было слышать из его уст Горное название его народа – «аниатиммы». Кроме обучения меня Горному письму и нескольким словам вроде тех, что означают «лошадь», «ворота» и «закат», чтобы передавать друг другу сообщения, он никогда не сворачивал на тему о своем происхождении.

– Откуда вы все-таки родом? Не припомню, чтобы ты когда-нибудь говорил.

– Это не важно. – Сорград постучал по карте. – Посмотри сюда. Мы идем сначала в Лес, узнаем, что сможем, и направимся дальше, в окраины Солуры. Мы полностью избежим Ущелья, если двинемся к Пасфаллу, а потом в долы, то есть долины, вон туда. – Он поднял голову. – Это солурские мистики исцелили ногу Хэлис, верно? С кучей бормотаний и курений?

– Планир отправил своих людей наводить там справки, – рассеянно откликнулась я. – Это ужасно длинный крюк, Град. На него уйдет полсезона.

– А на сколько могла бы задержать нас стычка между жителями низин и восточными горцами? – парировал Сорград.

– Это суровая страна, – с сомнением протянула я. – Я слышала истории, и они не могут быть все поголовно сказками у очага.

– Вот еще одна причина, почему нам следует идти сначала в Лес и ждать лучшей погоды. Весна здесь, внизу, может все еще быть зимой в нагорьях. – Сорград имел вид человека, кладущего на скатерть победную руну.

Зарабатывайте на жизнь игрой, и вы будете знать, когда выставлять свои фигуры, а когда держать их в руке. Я все еще хотела начать с Гор, полагая, что кровь и воспитание Сорграда и Соргрена – более удачные кости для выигрышной партии, чем мое сомнительное происхождение. Возможно, нам следует положиться на судьбу. В конце концов, каждая руна падает двумя гранями вверх.

– Почему бы мне не прогуляться по тавернам? Послушаю, что поют менестрели, и, глядишь, добуду что-то ценное. А вы с Греном попробуйте найти кого-нибудь, кто взял бы нас с собой на север. Когда узнаем, какой у нас выбор, тогда и решим.

– Ладно, – кивнул Сорград. – Теперь об этом маге. Тебе не кажется, что нам лучше обойтись без него? – Горец покосился на меня. – Его было бы легко потерять в таком переполненном городе. Он не станет передавать все сведения непосредственно своему Верховному магу? Ты дороже продашь любое знание, если будешь держать его при себе, покуда не выяснишь, кто готов дать за него самую высокую цену.

– Мессир Д'Олбриот заключил сделку с Планиром. – Я пожала плечами. – Он согласился с тем, что маг должен поехать, дабы немедленно сообщать им любые новости. Если мы найдем эфирные заклинания, мессир захочет получить их как можно скорее и пустить в дело, если вдруг появятся эльетиммские корабли, ведь зимние шторма уже закончились. Посылать письма, даже с курьером, – на это требуется полсезона. Заплатишь купцу, чтобы отвез его, а он возьмет да забудет. Наймешь гонца – он или заблудится, или получит по голове из-за своей сумки. Нет, Планир знает, что обязан содействовать Д'Олбриоту, а Д'Олбриот знает, что обязан мне.

Сорграда распирало от любопытства.

– А что получишь с этого ты?

– Помнишь, мы говорили о сделке, той единственной, что обеспечит тебя на всю жизнь? – Я мечтательно вздохнула. – Возможно, это она, Град. Возможно, это именно она.

Горец засмеялся.

– Как предложение Кордайнера? Или куча других планов, которые Каролейя предлагает из года в год? Ты ведь не так глупа, чтобы брать свинцовые деньги!

– Ну, поживем – увидим, верно? – засмеялась я. – Должны же мы извлечь прибыль из знака, на котором красуется герб тормалинского принца.

Сорград кивнул, и я успокоилась. Пока он думает, что у меня нет никаких задних мыслей, мне не придется объясняться. Я успею это сделать, когда потребую у мессира свою награду. А вот как добиться того, чтобы эта награда была внушительной, и является моей нынешней задачей.

– Тогда не будем терять время. – Я встала. – Увидимся здесь в полдень?

– Если только Грен и маг не угодили в переплет, – ухмыльнулся Сорград. – Нет, для Грена здесь слишком шикарно. Встретимся в «Лунном Лебеде».

Спускаясь вслед за ним по лестнице, я подавила сомнения. Грен сам о себе позаботится, а если Узара допустит промашку, Планир его выручит.

Начать я решила с рыночной площади. От ночных даров гильдий теперь не осталось и следа; все было чисто подметено, мужчины и женщины терпеливо ждали в длинных очередях. Женщины болтали, обмениваясь мнениями о своих прежних нанимателях, и сравнивали жалованье; поломойки с их швабрами, ткачихи с ручными прялками, которыми никто в наше время не пользуется, если есть самопрялка, молочницы, чьи табуреты по крайней мере берегли их ноги. Девушки со свежими личиками и полными надежд улыбками стояли рядом с другими – с твердыми лицами и настороженными глазами, – теми, кто заключил невыгодную сделку в прошлом году. Мужчины держались более замкнуто, разглядывая возможных конкурентов. Возчики стояли с приколотыми к курткам ремешками от плети, скотники несли жгуты сена, у пастухов в петлицы и ленты на шляпах была засунута шерсть, а у конюхов – пучки конского волоса.

Пробираясь к «Лунному Лебедю», я раздумывала, не заручиться ли помощью Ниэлло. Наверняка менестрели обращаются к нему в поисках найма, чтобы отправиться на восток Старой Империи на весенний и летний сезоны. Затем они вернутся в Кол, где станут проматывать заработок на осенней ярмарке – последнем празднике перед возвращением в Лес – с приобретенными там песнями и роскошными вещичками. Я слышала эти оптимистичные речи от троих подобных мечтателей на пути из Релшаза; все жаждали заполучить патрона, который оплатил бы им дорогу, но ни один не сумел пролить свет на дразнящий меня песенник.

Я окинула взглядом служанок, ждущих предложения и, если повезет, аванса для праздничного веселья. Горничные постарше – мои ровесницы – с надеждой сжимали свои перьевые щетки. Кто знает, как сложилась бы моя жизнь, если б мать позволила мне доказать свою независимость, занимая место на летней ярмарке в мой пятнадцатый год. Возможно, я все еще была бы в Ванаме. Старательно откладывала бы свое жалованье на белье и посуду, шила бы себе приданое, набивая сундук, ждала бы какого-то ремесленника у двери для слуг, чтобы заключить респектабельный брак, который даже моя бабушка не могла бы презирать.

Я громко рассмеялась. Только если б я не дала тягу с каким-нибудь бойким на язык обольстителем вроде Ниэлло, спятив от скуки после нескольких сезонов полирования каминных железок и натирания графитом решеток. Я заглянула в ворота двора. Никого из актеров не было видно, наверняка все еще спят и проснутся не скоро. Вернусь позже.

Музыка привлекла меня в пивную «Быстроногой Гончей», но все, что я нашла, – это оркестрик из местных парней, старающихся поразить своих возлюбленных. Все девушки были розовощеки, со скромно заплетенными волосами, и юбки их, как полагается, скрывали верхний край башмаков. Одна покосилась на мои бриджи, и я ухмыльнулась. Минувшая зима излечила меня от всяких давних фантазий, будто Дрианон предназначила для меня семейную жизнь.

Я сделала все что могла в доме Райшеда в Зьютесселе. Я вежливо улыбалась его матери, интересовалась делами ее швейного кружка и меняла тему всякий раз, когда она заговаривала о соседской дочери, которая положит свадебную косу на алтарь Дрианон в будущее Солнцестояние. Я даже проводила больше времени в юбках, чем в бриджах – и это впервые с тех пор, как оставила дом, – пока отчаяние не выгнало меня и я стала слоняться вокруг замка Д'Олбриотов в надежде увидеть Райшеда, а любопытство не привело в огромную гулкую библиотеку, где полки книг уходили так высоко, что к ним были приделаны собственные лестницы.

По крайней мере моя родная мать никогда не душила меня слепой привязанностью госпожи Татель. Она научила меня читать и считать, советовала думать своей головой, приобретать умения, чтобы компенсировать ущербность моего происхождения, хотя она больше думала о службе, а не об оттачивании моих талантов с мешочком рун. Я искренне полюбила мать Райшеда, но она напоминает мне ласточек, что строят гнезда под стрехами трактиров, окружающих площадь. Они всегда возвращаются на то место, где жили в прошлом и позапрошлом году. Мои симпатии принадлежат ястребу, который парит в вышине, просматривая обочину, и готов броситься на жертву, спугнутую проезжающим фургоном, дабы взять то, что посылает ему Талагрин.

Мимо, громыхая по булыжникам, прокатила телега, кожа скрипела, когда лошадь напрягалась в своем хомуте. Я не была единственным скрипучим колесом в фургоне этой зимой. Райшед быстро понял, что возврата к отцовскому ремеслу не будет. Его братья преуспевали. Указ предыдущего года, запрещавший деревянные подъезды как угрозу пожара, дал им всем работу, о которой они могли только мечтать, и они украсили все фешенебельные дома нарядными каменными пилястрами и навесами. Но теперь та работа практически иссякла, три каменщика в семейном деле – больше чем достаточно. Старшие братья вполне ясно дали это понять.

Я не привязалась ни к Хенси, ни к Риднеру, и это чувство было взаимным. Оба ожидали скромного послушания и вышитого своими руками белья от приличных девушек. Каждый ухаживал за скучной девицей с таким непробиваемым занудством, что любая женщина с капелькой духа искала бы лучшего предложения. Что я и сказала однажды вечером, не выдержав их пренебрежительности.

Я вздохнула, тоскуя по Райшеду, его острому уму, его уверенности, его сильным объятиям и теплу его любви. Что нам обоим нужно, так это какой-то способ оставаться при деньгах, который мы оба могли бы принять. Чувство самоуважения не позволит Райшеду жить за счет дохода, который я могу получать от рун, а мне нестерпима даже мысль о том, что он возьмется за какое-то скучное ремесло и мы станем жить в опрятном домике в ряду таких же домов в трех улицах от его матери, ужиная всей семьей каждый вечер базарного дня.

Группа танцовщиц вышла из «Мешка Гвоздей». Я помахала одной.

– Что за музыканты играют для вас? Я ищу Лесного менестреля.

Девушка пожала плечами.

– Тогда продолжай искать. Все, что у нас есть, – это пара болванов из Пеорла.

Она пошла дальше. Несмотря на практичные башмаки и теплую накидку, в ее походке чувствовалась грация танцовщицы.

Зимнее Солнцестояние привело в Зьютесселу и Мисталя – третьего из старших братьев Райшеда, который изучает право в Тормейле. Домой он прибыл под ручку с чувственной танцовщицей; среди зимы на ней было одежд меньше, чем на госпоже Татель в разгар южного лета. Бедная госпожа Татель отчаянно старалась быть радушной, неумело скрывая надежду, что локоны этой девицы останутся не отрезанными. Хенси и Риднер разрывались между неодобрением и завистью, и под этот шум мы с Райшедом нашли время, чтобы обсудить наши перспективы на новый год.

Д'Олбриот предложил Райшеду звание избранного – бесспорная честь. Присягнувший, возвышенный до избранного и исправно выполняющий свою работу, по праву может рассчитывать в будущем на должность управляющего, в обязанности которого входит надзор за землями и арендаторами Д'Олбриота в каком-нибудь городе или провинции. Престижная служба, жалованье и независимость, то есть возможность жить так, как мы хотим, – это звучит многообещающе. Райшед видит в этом самый надежный фундамент для нашей совместной жизни, но я не собиралась сидеть сложа руки следующие пятнадцать лет, ожидая, когда то яблоко упадет на мои колени. Нам надо посадить мессира Д'Олбриота в такой глубокий долг, чтобы его благодарность возвысила Райшеда прямо сейчас.

Каковы насущные заботы патрона? Во-первых, заручиться поддержкой Верховного мага, но не быть обязанным Хадрумалу. Во-вторых, сохранить положение Дома Д'Олбриотов как единственного канала влияния на колонию Кель Ар’Айена, или – на современный лад – Келларина. Вот почему я нахожусь здесь, в Селериме, работаю на мессира, пока Райшед временно служит его племяннику Камарлу, охраняя последнего. Однако я все равно скучала по Райшеду. Не обрекла ли я себя на бессмысленные поиски, когда могла бы оставаться рядом с ним? Я тяжело вздохнула.

Нет. Не бросив руны, не выиграешь. Как говорит Грен о, казалось бы, невыполнимом деле: «Ты ешь лося по кусочку», обычно прибавляя: «И начинаешь с его яиц, если он брыкается».

– По-моему, ты не в том положении, чтобы чего-то требовать! – Эйриз скрестила руки, ее возмущенный голос отразился от белизны голых стен комнатки.

– Не думаю, что я должен просить, – холодно ответил Джирран. Он высыпал деньги из ее кошелька на облупившийся комод с криво висящей дверцей. – Жена не должна нуждаться в напоминании о ее обязанностях в постели или где-нибудь еще.

Эйриз сердито фыркнула.

– Будь у тебя голова на плечах, ты бы подумал о последствиях. Что, если бы мне пришлось застрять здесь, внизу, в этом протухшем воздухе? Я бы потеряла ребенка прежде, чем мы оказались на полпути домой. – Она машинально провела рукой по своей тонкой талии.

– Ты не слишком преувеличиваешь? – усмехнулся Джирран, поворачиваясь к ней. – Прошло уже полгода с тех пор, как нас сковали над Мизаеновой наковальней. Когда Мэвелин собирается дать тебе сыновей, чтобы обрабатывали твою землю вместе со мной? Может, тебе стоит поискать святое место, если у здешних нечестивцев таковое есть, и просить ее благословения?

– А может, она ждет, когда ты докажешь, что способен обеспечить меня? – едко парировала Эйриз. – Пока что все твои грандиозные планы закончились ничем. Все, что тебе удалось, это опозорить моего брата вашим арестом. Не знаю, что скажет мама!

– Она ничего не скажет, потому что ты ничего не скажешь ей. – Джирран упреждающе поднял руку, и Эйриз торопливо отступила за узкую кровать.

– Но мама спросит, как наши успехи, – нервно залепетала она. – Мы же так надолго уехали, и ты обещал… – Она умолкла, когда муж шагнул вперед.

– Сходи сегодня за покупками. – Джирран выдавил улыбку. – Купи себе пару хороших отрезов на платье и что-нибудь из безделушек. И найди своей матери каладрийское кружево, оно должно ей понравиться.

Наполняя мешочек медными монетами, он добавил более жестким тоном:

– Найди, чем ее удовлетворить, чтобы она не совала нос в мои дела. – Джирран бросил кошелек на кровать.

Эйриз кивнула и, счастливо улыбаясь, привязала кошелек к поясу. Затем взяла теплую вышитую шаль с вытертого стеганого покрывала и, накинув ее на плечи, направилась к двери.

Джирран схватил ее сильной рукой.

– Не нужно спешить, моя милая. – Он смахнул прядь золотистых волос с ее щеки и поцеловал, сначала легко, потом сильнее, и все настойчивее прижимал к себе.

– Уже поздно. – Эйриз уперлась ладонями в его широкую грудь и кокетливо отвернула лицо. – Лучшие товары привозят утром…

– А лучшие покупки совершаются вечером.

Его крепкое объятие исторгло у Эйриз слабый вскрик, но она весьма охотно уступала поцелуям мужа. Довольный шепот Джиррана вынуждал ее сдавленно хихикать, дыхание женщины все убыстрялось, и она уже вытаскивала блузку из пояса, когда неожиданный стук испугал обоих.

– Приведи себя в порядок, – рявкнул Джирран, поправляя штаны. – Кто там?

– Мы, – последовал ехидный ответ из-за грубой деревянной двери.

Джирран развязал веревку, заменяющую щеколду, чтобы впустить Кейсила и Тейриола. Тейриол пристально глянул на сестру, увидел румянец на ее лице, но Эйриз помотала головой, немая мольба светилась в ее васильковых глазах.

– Что вы делали утром? – поинтересовался Джирран с завидным хладнокровием. – Служанка сказала, вы ушли на рассвете.

– Да вот, думали попытать счастья на бегах. – Кейсил выразительно посмотрел на зятя. – Искали другой способ извлечь какую-то прибыль из этой поездки.

– Вам надо было разбудить меня. Ну и на что похожи здешние лошади? – с неподдельным интересом спросил Джирран.

– Они крупнее, – ответил Тейриол с лающим смехом, – быстрее и более гладкие. Они бегут, как собаки за зайцем.

– На вид прекрасны, но совершенно не годятся для крутой тропы или груза тяжелее Эйриз. – Восхищение в голосе Кейсила опровергало его пренебрежение.

– Вы без труда должны были оценить их. – Джирран с надеждой посмотрел на братьев.

– После того, как я всю свою жизнь ухаживал за горными пони? – фыркнул Кейсил. – Я мог бы назвать тебе победителей еще до того, как конюхи начали их седлать…

– …но никто из букмекеров не брал наши деньги! – взорвался Тейриол. – Видимо, они слышали о таких, как мы. Горцам нельзя доверять, так они сказали!

– Вы говорите, они даже не приняли ваши ставки? – Растерянность прогнала оптимизм из глаз Джиррана, и мрачные морщины пролегли на его лбу.

– Ни один, – с холодным гневом подтвердил Кейсил. – Никаких объяснений, никаких извинений, лишь туманные намеки, что мы собираемся их надуть.

– Я не понимаю этих людей. – Джирран изумленно покачал головой. – Ну почему они так чванливы?

– Потому, что их очень много, как нам и говорили по дороге сюда. – Тейриол в два шага пересек комнатенку и уставился в мутное кривое оконце. – Взгляни на них, копошатся, как жуки на навозной куче. Им есть у кого покупать и кому продавать, а больше им ничего не нужно. Дрефиал прав. Если двое из них перережут друг другу горло из-за сделки, еще десять подойдут, чтобы воспользоваться случаем, прежде чем кровь перестанет течь…

– Ладно, Тейро, хватит. – Кейсил угрюмо кивнул.

– Мне нужен свежий воздух. – Джирран испустил тяжкий вздох. – Кейсил, ты поведешь Эйриз за покупками. А мы с Тейриолом попробуем найти кого-нибудь из этих всемогущих гильдий, готового снизойти до нас.

Кейсил с сомнением посмотрел на зятя.

– А не лучше ли мне пойти с тобой?

– Сегодня твоя очередь сопровождать Эйриз, – запротестовал Тейриол. – Я и так вчера весь день любовался бусами и пуговицами, – объяснил он, виновато глянув на сестру.

– Я могла бы остаться здесь, – неуверенно предложила женщина.

– Нет, пойдем. – Кейсил протянул ей руку. – Кто-то должен о тебе позаботиться.

Эйриз быстро чмокнула Джиррана в щеку.

– Увидимся позже, любимый.

Не дожидаясь ответа, она вышла за дверь, ее крепкие сапоги громко затопали по голой деревянной лестнице.

– Мы вернемся на закате, – крикнул Кейсил через плечо.

– Дадим им несколько минут и тоже пойдем, – тихо сказал Джирран юноше.

– Какой смысл опять таскаться с шапкой в руке за членами гильдий и выпрашивать их снисхождения? – вспыхнул Тейриол. – Благодарю покорно, с меня хватит.

– Это только для того, чтобы успокоить Эйриз, – презрительно бросил Джирран, следя из окна, как жена выходит на улицу. – Ты ведь не думаешь, что все платят за эти торговые жетоны, нет? Все жители низин не честнее собаки коробейника, когда думают, что это сойдет им с рук. Найдется кто-то, желающий сэкономить на взятке члену гильдии, покупая прямо у нас.

– Может, ты и прав, – медленно кивнул Тейриол. – Так где мы начнем искать?

– Дегран Безрукий со своими дружками всегда требует петушиных боев, верно? – Джирран повесил плащ на плечо. – И ты, помнится, мечтал увидеть настоящую арену для петушиных боев, птиц, выведенных для потехи, а не для навозной кучи. А вчера в пивной толковали о травле быков.

– Теперь ясно, почему ты не захотел брать с собой Кейсила. Ладно, Джирран, я согласен. Я хочу посмотреть травлю, – с жаром произнес Тейриол.

– Я знал, что могу на тебя положиться. – Джирран хлопнул юношу по плечу, но когда он спускался вслед за Тейриолом по узкой лестнице, в его взгляде сквозило презрение.

– Так куда мы идем? – Юноша остановился на ступеньке и выжидательно глянул на Джиррана.

– Сюда. – Горец повернул за угол, направляясь к деревянной конюшне с множеством выброшенных подков, прибитых на стены. – Спросим тут.

Жилистый мужчина в пыльной от мякины одежде держал голову нервного пони, пока ладная девушка в холщовом фартуке осторожно выскабливала копыто, зажатое между колен.

– Добрый день, – радушно кивнул мужчина. – Ваши мулы сыты и ухожены. Хотите проверить их или пришли нанять лошадей на день? У нас есть две отдохнувшие верховые лошади.

– Нет, – отмахнулся Джирран. – Мы хотим узнать, куда идти на травлю быков.

– Ступайте к Южным Воротам. Травля будет во дворах бойни, а лучшая арена для петушиных боев – в «Серой Вороне», там же, у ворот, – с готовностью ответил конюх. – Счастливого праздника! – крикнул он, но горцы уже повернулись спиной.

Девушка подняла глаза, и ее отец покорно пожал плечами.

Джирран уверенно вышел со двора. Тейриол шагал не так быстро, глазея на яркие вывески над фасадами лавок.

– Я еще понимаю, когда сапожник вывешивает сапог, – воскликнул он, развеселившись при виде гигантского сапога с невероятно высоким каблуком, – но что, скажи на милость, должно означать вот это? – Он указал на медного орла, застывшего в стремительном падении.

– Да не все ли равно?

Джирран глядел прямо перед собой. Он шел через весь город все тем же быстрым шагом, будто и не замечая, что сталкивается плечами с какими-то прохожими, от чего те, возмущенно ругаясь, оступаются в канаву. Ни тот, ни другой горец даже не запыхались, когда Джирран наконец остановился, и оба уставились на неприступную башню из красного камня. Это и были ворота к южной дороге. Огромная, в три яруса, башня с парапетами и амбразурами, настороженно глядящими во все стороны, возвышалась над ветхими домами, прилепившимися к городской стене. Сами ворота были из древнего черного дерева, обитого кованым железом, а в мрачной утробе входа, как предупреждающий оскал гончей, виднелись острые зубы опускной решетки. Перед башней раскинулся пустырь: заплаты булыжников тут и там, осыпающаяся стена – все, что осталось от рухнувшего здания, все пригодные кирпичи давно растащены. Судя по еще сохранившимся пустым нишам, здесь когда-то стояла усыпальница.

Городская суета тонула в кровожадных криках. Джирран и Тейриол тщетно пытались что-либо разглядеть из-за спин более высоких мужчин, когда все вдруг возбужденно загомонили и раздался резкий визг, заглушающий и злобный собачий рык, и басовитое мычание разъяренного быка. Последний агонизирующий рев животного утонул в громких возгласах, и наступила относительная тишина, посреди которой отчаянно скулила раненая собака. Делясь впечатлениями, зрители группками потянулись к тавернам, оживленно торгующим элем вокруг длинных зловонных рядов боен, и по пути расплачивались за ставки.

– Мы все пропустили, – уныло посетовал Тейриол.

Человек с мрачным лицом расстегивал блещущий заклепками ошейник пятнистого мастиффа. Пес старался подняться, но задние лапы, лежавшие в луже крови и навоза, не слушались. С грубой нежностью хозяин поднял его морду, погладил уши. Глаза собаки были доверчивые и теплые, глаза человека – красные и прищуренные, когда он перерезал ей горло одним быстрым движением ножа и шагнул назад от ее последних судорог.

– Добрый день, – поздоровался Джирран, повышая голос над исступленным рычанием остальной своры, набросившейся на кровавые останки недавнего противника. – Сегодня будет еще одна травля?

Мужчина поднял глаза, на его грубом лице застыло страдание.

– Нет, не сегодня. По крайней мере не с моими собаками. – Он посмотрел на мощных животных, рыжевато-коричневых, черных и пятнистых, раздирающих мясо, и его лицо немного посветлело. – Артель, покажи им плетку, не то останешься без руки! Зубы Талагрина, ты совсем ничего не соображаешь?

Он быстро пошел, чтобы вырвать собачью плетку у нервного парня, который был только счастлив отступить от настойчивых требований мастиффов. Собаки столпились вокруг хозяина, кровь стекала по их тупым мордам и массивным плечам.

– Хороши собачки, – заметил Тейриол, пряча руки за пояс.

Один из мастиффов поймал взгляд юноши, и в глубине его горла раздалось угрожающее рычание.

– Который питейный дом «Ворона»? – спросил Джирран у парня.

– Вон тот. Могу показать, если хотите… – Он неуверенно посмотрел на своего хозяина.

– Иди. – Резким свистом мужчина вернул отбежавшую собаку и прорычал команду, вслед за которой вся свора послушно задрала мордастые головы.

– Пойдемте, – сказал Артель.

Он повел их к таверне с распахнутой настежь дверью из грубо сколоченных сосновых досок, давно не смоленных. Растолкав мужчин, лениво пьющих на пороге, он предоставил Джиррану и Тейриолу самим пробираться к стойке мимо сломанных табуретов и столов. Многодневные опилки на земляном полу слиплись от пролитых пива и крови.

– Два сюда. – Джирран махнул усталому человеку за стойкой возле ряда бочек. – Нам сказали, здесь идут петушиные бои.

Трактирщик толкнул к нему кожаную бутыль и два роговых кубка.

– Это сзади, с тебя три медяка. – Он даже не взглянул на Джиррана, беря его деньги, и повернулся к следующему изнывающему от жажды клиенту.

– Пошли. – Толкаемый со всех сторон, Тейриол крепко держал свой кубок, чтобы не выплеснуть эль на рубаху. – Уж здесь-то мы должны что-нибудь увидеть, верно?

Задняя дверь открывалась в гудящее помещение, полное возбужденного ожидания, громких разговоров и мощного запаха эля, пота и курятника. Мужчины и женщины с горящими глазами толпились на широких деревянных ступенях вокруг вырытой в земле арены. Вновь прибывшие ждали своей очереди, когда те, кто уже накричался до хрипоты, отправятся на поиски эля или вина.

Наклонившись вперед, Джирран настойчиво прошипел на ухо Тейриолу:

– Мы должны продать шкуры, или ваша мать спустит шкуру с нас обоих.

Азарт в глазах Тейриола немного угас, и юноша глотнул эля.

– Недурно, – заметил он с удивлением.

– Так ты можешь затуманить себе мозги, пока не перестанешь отличать петуха от курицы, – презрительно бросил Джирран, но и сам сделал большой глоток. – Бьюсь об заклад, хозяин таверны получает долю со ставок.

– Мы сделаем ставку? – Тейриол нетерпеливо шагнул вперед, увидев, как двух птиц готовят к арене.

Джирран протолкался к перилам. Важный петух с покрытой шрамами бородкой и глянцевитым медным оперением уже царапал когтями землю, пока его более мелкому рябому противнику еще прикрепляли отполированные до блеска шпоры к чешуйчатым ногам.

Джирран нехотя пригладил бороду.

– Лучше не будем. Если мы опять потеряем деньги, Эйриз избавит вашу мать от хлопот и сама сдерет с нас шкуру!

Тейриол резко взглянул на Джиррана, но в этот момент птиц отпустили, и они налетели друг на друга в клубах пыли и перьев. Хвастливое «кукареку» вознеслось над бормотанием зрителей, и бой начался. Рябой петушок восполнял недостаток роста поразительной свирепостью. Он подскакивал, хлопая крыльями, и норовил зацепить шпорами голову и глаза противника. Крупный петух ошеломленно попятился. Его владелец торопливо убрался с дороги, но рыжий задиристо кукарекнул и, распластав крылья, бросился обратно в драку. Рябой петушок, у которого перья кольцом топорщились вокруг шеи, ловко уворачивался от его злобного клюва и, улучив момент, сам нанес удар, разбрасывая рыжие перья в алых капельках крови на взрытый песок. Медный петух, более тяжелый и не столь проворный, скоро оказался в обороне, тщетно пытаясь защититься от все более исступленных атак.

Джирран посмотрел на рябого петушка. Гордо подняв гребешок, он оставил удрученного противника волочить покалеченное крыло по истертому окровавленному кругу, а сам с важным видом пошел вокруг арены, победно кукарекая. Люди засмеялись, а хозяин бросился ловить его. Побежденная птица была тщательно осмотрена, потом закутана в мягкий полотняный мешок и унесена ее хмурым владельцем.

– От того рябого не будет толку, если он не научится убивать, – заметил Джирран шурину.

– Крови было мало, – пожаловался неудовлетворенный Тейриол. Движение на другой стороне арены привлекло его взгляд. – Посмотри туда, Джир, те двое – Горной крови, или я – житель низин. Теперь мать не скажет, что одни грязные навозники любят такие забавы, верно?

– Они одеты, как жители низин, – нахмурился Джирран. – Возможно, они с востока, на три четверти истинной крови, из какого-то рода, чья дочь вышла замуж за крестьянина. – Он уставился на горцев и получил в ответ дерзкий взгляд оттого, что пониже ростом.

– Я бы предпочел иметь дело со своими, пусть даже смешанной крови, – настаивал Тейриол. – Они возьмут наши шкуры?

– Смотря на что они обмениваются, – медленно ответил Джирран.

– Куда они пошли?

Тейриол огляделся, но момент был упущен. Те двое исчезли.

– Не важно.

Джирран обвел глазами комнату. Его взгляд вернулся к горсти мужчин, восседавших в креслах у дальней стены. Они находились на почтительном расстоянии от плотной толпы. Игнорируя шумную драку перед собой, Джирран смотрел, как двое только что вошедших заговорили с одним из сидящих, передавая ему деньги, чтобы получить запечатанный пергамент, после чего ушли, даже не взглянув на петушиную арену.

– Вот где мы начнем разговор. – Джирран многозначительно кивнул.

Он отошел от перил, и Тейриол нехотя последовал за ним, оглядываясь на ходу. Внезапно Джирран остановился, и юноша тяжело наступил ему на пятку.

– В чем дело?

– Видишь того жирного борова? – скривил губы Джирран. – Это тот сучий сын, что арестовал нас вчера с Кейсилом на ярмарке.

Тейриол уставился на мужчину, стоявшего к ним спиной.

– А остальные?

Небрежно оглядевшись, Джирран медленно кивнул.

– Да, они все тут, тратят наши деньги на птиц.

Юноша взял Джиррана за локоть.

– Чтобы вернуть те деньги, нам нужно продать шкуры, пусть эти подонки и задолжали нам.

– Верно. – Джирран снова обратил внимание на строгих мужчин у дальней стены, а затем на плечистую свиту, с настороженными лицами пьющую у выхода эль. – Давай посмотрим, что скажет тот прихлебатель.

Мужчина, о котором шла речь, стоял, сложив крепкие руки на толстом животе, и посмотрел на горцев с невысказанным вопросом, когда те остановились перед ним.

– Не выпьешь с нами? – Джирран покачал бутылью. Здоровяк без слов протянул мятую оловянную кружку, и горец щедро наполнил ее.

– Где мы могли бы найти здесь честного дельца?

Толстяк смерил их уничтожающим взглядом.

– Человека, который предпочитает торговать напрямую, без всей этой чуши с гильдиями и ярмарочными поборами, – добродушно пояснил Джирран. – Видишь ли, мы в нагорьях так дела не делаем.

– А какое у вас дело? – Искра интереса вспыхнула в жестких глазах здоровяка.

– Меха, шкуры, лучшие, чем половина товара в палатках на ярмарке. – Джирран выпятил подбородок в бессознательной дерзости.

– Поговори с Харкуасом, вон тем господином.

Дородный мужчина с серебряными волосами, кривым носом и цепким взглядом повернул голову.

– Вам что-нибудь нужно?

Джирран смело шагнул вперед, Тейриол, не столь решительный, прятался за его плечом.

– Добрый день. Ваш помощник говорит, что вы интересуетесь горными шкурами.

– Возможно. – Человек по имени Харкуас расслабился, но его глаза под густыми бровями остались колючими. Он носил простой костюм из сизого сукна, размер которого говорил о мускулах, понемногу превращающихся в жир с тех пор, как этот человек оставил всю физическую работу более молодым. – Вы ищете регулярную торговлю или разовую сделку?

– Пока только одну сделку, – настороженно ответил Джирран.

Харкуас задумчиво поджал тонкие губы.

– Значит, вы и есть те двое горцев, которые пытались продать свои товары на ярмарке, не заплатив налога? – Он кому-то кивнул.

– Там, откуда мы родом, люди получают доход только от той работы, в которой сами участвуют, – резко сказал Джирран.

Невеселая улыбка тронула бескровные губы Харкуаса. Он слегка повернул голову, когда слуга из таверны подошел и что-то зашептал ему на ухо.

– Извините меня.

Харкуас наклонился в своем кресле к сидящему рядом человеку, еще одному крепкому типу без указательного пальца на одной руке и с жутким шрамом на нижней челюсти, словно кто-то пытался перерезать ему горло, но чуток промахнулся. Харкуас прикрывал рот ладонью, чтобы не было слышно его слов. Джирран скрестил руки с холодным видом уверенного в себе человека. Тейриол пытался ему подражать, но без особого успеха, ибо понял вдруг, что трое молодцев злодейской наружности тяжело дышат ему в затылок, возвышаясь над ним почти на две головы.

Харкуас кивнул, после того как сосед что-то пробормотал ему, бросив на Джиррана подозрительный взгляд.

– Ну, друг, – улыбнулся Харкуас Джиррану с теплотой свиньи на крюке мясника, – я в некотором затруднении. Мне ты кажешься честным человеком, но Лерер говорит, что вас забрала Стража Южных Ворот на ярмарке. Я могу воочию убедиться, что Виго с двумя своими напарниками тратят деньги на петухов с самого полудня. Будь я подозрительным, я бы подумал, что ваш арест – просто уловка. Допустим, я ударю с тобой по рукам, но что я найду? Членов гильдии, взламывающих дверь в мой склад, и вас, опознающих меха, которые вы продали мне, какому-то пронырливому судейскому чиновнику?

Трое молодцев позади Тейриола зашевелились, заскрипев кожей, а один тихо лязгнул кастетом.

Джирран и ухом не повел.

– Если ты так считаешь, мы больше не будем тратить твое время. В таком большом городе найдутся и другие люди, с которыми я смогу торговать. Меня не интересуют ваши гильдии, и ваши правила, и ваши стражники, – сказал он, едва сдерживая бешенство. – Я просто хочу продать меха за достойную цену и вернуться к своим делам в горах.

Харкуас поднял брови.

– Это очень прямой разговор для человека, чужого здесь и не имеющего подмоги. Я должен быть впечатлен?

– Мне плевать, впечатлен ты или нет. – Джирран пожал плечами. – Ты покупаешь?

Харкуас обменялся взглядом с соседом, который в свою очередь посмотрел за спину Джиррана, ожидая какого-то сигнала. Что бы ни увидел Лерер, его это удовлетворило, и он кивнул Харкуасу, хотя его обезображенное лицо осталось непроницаемым.

– Если вы готовы кое-что сделать, чтобы доказать свою честность, я куплю у вас, – медленно сказал Харкуас. – Если какое-то несчастье постигнет Виго и его маленькую компанию, тогда я буду уверен, что они не вынюхивают у меня за спиной, понимаешь? Если б вы были тем несчастьем, тогда я бы знал, что вы не заодно с ними, верно?

– Почему мы должны делать за тебя твою грязную работу? – Джирран не обращал внимания на ропот недовольства позади себя.

– Ты хочешь продать меха или нет? – осведомился Харкуас с вкрадчивой угрозой.

– Ты хочешь, чтоб мы их убили? – без обиняков спросил Джирран.

Харкуас нахмурился.

– Нет, насколько я понимаю, мертвый стражник поставит всех судейских на уши. Но им придется смириться с тем, что время от времени стражник натыкается на человека, который малость перебрал, и получает взбучку.

– Это цена за сделку с тобой?

Харкуас кивнул.

– Скажи мне, где вы остановились, и если я услышу нужное известие, то пришлю кого-нибудь посмотреть ваш запас завтра в полдень.

Джирран покачал головой.

– Встретимся на рыночной площади, у фонтана. – Он повернулся и свирепо посмотрел на молодца с бычьей шеей, загораживающего проход.

– Пропусти нашего друга, Тег, – спокойно приказал Харкуас. – Мы поговорим завтра, Джирран.

Покинув яму для петушиных боев, Тейриол вслед за зятем вернулся в шумную таверну. Глаза Джиррана метались из стороны в сторону, пока он не увидел Виго; толстое красное лицо стражника блестело от немудреного наслаждения: он держал на коленях девицу со спутанными волосами. Ее расшнурованный лиф выставлял для обозрения тяжелые груди, а Виго задирал ее драные нижние юбки, открывая голые грязные ноги.

Джирран оттолкнул шурина в темный угол и с отвращением покачал головой, когда рука стражника скользнула вверх по бедру девицы.

– Жители низин. Чувства приличия не больше, чем у собак, спаривающихся на улице.

– Не обращай внимания. – Тейриол нехотя отвел глаза. – Как этот Харкуас узнал твое имя?

– А ты как думаешь? – презрительно фыркнул Джирран. – Небось у него есть люди по всему городу! Если ему донесли о нашем аресте, он мог узнать в суде и наши имена, и даже где мы живем. – Он зло насупился. – Если его скоты приблизятся к Эйриз, я выпущу им кишки, и плевать на суд.

– Что мы будем делать с этими стражниками?

Тейриол вновь посмотрел на Виго; голова стражника теперь пряталась в руках девицы, которая извивалась, изображая удовольствие, но на лице ее застыла скука.

– Не станет же он трахать эту шлюху у всех на виду? – задумчиво пробормотал Джирран. – Им понадобится хотя бы глухой переулок.

– Мы захватим его со спущенными штанами? – нервно засмеялся юноша.

– Получит свое за то, что пригвоздил вчера меня и Кейсила, – ответил Джирран с беспощадным удовлетворением. – Пошли.

Снаружи вечерело, яркий послеполуденный свет смягчался, и на неровно размеченных кругах песка начинали состязание борцы. Тейриол с сожалением посмотрел на них, но все же потащился за Джирраном в темный угол позади деревянной виселицы. Она почернела от старой крови, и зловонные трупы крыс покачивались на ветру.

– Следи за ним и остальными, – приказал Джирран. Долго ждать не пришлось. Вскоре появился Виго под руку со шлюхой, Риф и Нэт шагали сзади с жадным нетерпением на физиономиях.

– Они все собираются трахать ее? – безмерно удивился Тейриол.

– Я же сказал, они спариваются, как собаки. – Джирран тихонько вышел из-за виселицы, когда стражники направились к узкому проходу между двумя полуразвалившимися домами. – И они настолько глупы, что ведут свою шлюху в тупик, – добавил он, явно довольный, вытаскивая из-за пояса перчатки и кивая Тейриолу, чтобы сделал то же самое. – Не беги. Ни к чему затевать драку у всех на виду.

Когда они пересекали открытое пространство, Тейриол потянулся к ножнам, но Джирран покачал головой.

– Мы не должны их убивать. Ножи используем только в крайнем случае. – Он остановился, поднял клепку от сломанной бочки, выброшенной у двери, и всмотрелся в тупик. – Она ведет их в ту конюшню. Дадим жирному несколько минут, чтобы занялся ею. К тому времени и эти двое про все на свете забудут, и мы отдубасим их прежде, чем их босс прочухается.

Глаза у Джиррана стали свирепыми от предвкушения мести. Тейриол провел своей бочарной клепкой по ладоням, с ухмылкой взвешивая деревяшку.

– Оставь накидку здесь и завяжи чем-нибудь лицо. – Подкрепляя свои слова делом, Джирран выдернул рубаху из штанов и оторвал широкую полосу от подола. – Все, что они смогут утверждать, так это что их отделали горцы, а если кто привяжется к нам, мы поклянемся, что это были те двое, которых мы видели. Когда войдем, запрешь дверь на засов.

Тупик был не длинным, но мрачным в двойной тени от городской стены и домов, возвышающихся с обеих сторон. Посредине громоздилась высокая куча мусора: выброшенные мешки, ящики и домашний хлам, смешанные со старыми костями, какими-то очистками и разлагающимся навозом, зловонная липкая жижа сочилась по грубому водостоку, прорытому в голой земле. Тейриол и Джирран бесшумно двинулись вперед, не сводя глаз с двери конюшни, приоткрытой на сломанных петлях. Джирран поднял свою бочарную клепку и кивнул Тейриолу; юноша сделал то же самое. Они застыли по обе стороны двери, но стоны удовольствия Виго и опытные ответы шлюхи могли заглушить любые шаги.

Джирран ринулся внутрь, Тейриол – на шаг позади него, ногой захлопывая дверь. Та угрожающе стукнула, и Нэт обернулся. Жадное нетерпение на его покрасневшем лице сменилось ужасом, когда клепка Джиррана долбанула его под ухо. От удара он пошатнулся на Рифа, и тот растерянно обхватил напарника. Прыгнув вперед, Тейриол обрушил свою деревяшку на незащищенный бок Рифа. Мускулы, закаленные горами, ударили мужчину прямо в почки, исторгнув из него крик боли. Нэт еще не очухался, но Риф отбросил его и кинулся на Тейриола. Это был неразумный поступок, ибо горец встретил его безжалостным ударом в живот.

Вновь замахнувшись на Нэта, Джирран огрел его по колену. Стражник запрыгал боком. Джирран отбросил доску и пошел на него, руками в перчатках молотя Нэта по лицу, ребрам, животу и паху. Под градом беспощадных ударов стражник быстро слабел, кровь из раны под ухом заливала рубаху и куртку.

– Что за… – Оставив шлюху, Виго вскарабкался на ноги и, бессильно ругаясь, стал натягивать штаны.

За спиной у Рифа теперь было стойло. Стражник качался с ноги на ногу, сжимая кулаки, но Тейриол лишь усмехнулся и ткнул его своей доской сначала в один бок, затем в другой. Риф был вынужден отступить к расколотому дереву, болезненные удары сыпались на плечи и бедра. Он сгорбился в тщетной попытке защититься, плюнул в Тейриола и схватил висящий ремень от сбруи. Быстрым движением Тейриол взмахнул затвердевшей от старости клепкой и со всей силы ударил стражника по руке.

Крик Рифа смешался с треском кости. Но его перекрыл негодующий рев Виго, бросившегося на спину Джиррана, пока Нэт, вялый и беспомощный, лежал в кровавой грязи. Стражник хотел обхватить своими лапищами толстую шею горца, но Джирран оказался проворнее. Он прижал подбородок к груди, сгорбил плечи, затем шагнул вперед и вбок и одним плавным движением бросил ничего не подозревающего Виго через голову прямо в грязь конюшенного стока.

Толстяк обалдело разевал рот у ног Тейриола, стараясь вдохнуть. Юноша пнул его раз, потом другой, потом еще и еще, тяжелые сапоги, подбитые металлом, жестко ударяли по тучному телу, оставляя отпечатки гвоздей на рубахе Виго, его полузашнурованных бриджах, руках и лодыжках, разрезая до крови щеку. Стражник мог только перекатываться да извиваться в навозе, не в силах спастись от истязаний, свертываясь в комок после пинка в живот, только чтобы выгнуть от боли спину после удара в копчик.

Риф попытался вмешаться со своей бесполезно висящей рукой, но Джирран врезал ему железным кулаком под ребра и схватил Тейриола за руку. Быстрое дыхание юноши рвалось из-под ткани, закрывающей лицо, его пинки становились все более твердыми и жестокими.

– Хватит. Ты же не хочешь его убить, а только вывести из строя. Отец что, не учил тебя драться?

Не находя ответа, Тейриол наклонился, чтобы плюнуть прямо в лицо Виго, теперь превратившееся в кровавую грязную маску.

Джирран с удовлетворением кивнул. Риф задыхался, сгорбившись на коленях. Нэт свалился в углу, слезы размазывали кровь, которая текла по его сломанному сопливому носу.

– А как быть с ней? – Тейриол указал на шлюху, съежившуюся в своих нижних юбках на куче затхлого сена. Дерзость боролась с отвращением на лице юноши, и он неуверенно облизал губы.

Помертвев от ужаса, девица попыталась улыбнуться, но вместо улыбки вышла жуткая гримаса.

– Вы получите удовольствие бесплатно, только не бейте меня, – взмолилась она, трясущимися руками стаскивая блузку.

Джирран сморщил нос.

– Я бы не прикоснулся к гниющей шлюхе вроде тебя даже поленом! – Он подобрал свою бочарную клепку и угрожающе шагнул вперед. – Но, возможно, я приду, найду тебя и угощу вот этим, если кто-то вдруг станет нас искать. Ты – единственная, кто все видел, и единственная, кто может все рассказать. Только сделай это, я вернусь и попорчу твою мордашку, ты слышишь меня?

Девица залепетала сквозь слезы, обещая молчать.

– Пошли! – Джирран с усилием оттащил дверь конюшни. Он вытолкал Тейриола наружу, снова закрыл дверь и заклинил ее доской. Запихнув испачканные перчатки в карман, надел накидку и застегнул ее, чтобы скрыть кровь на рубахе. Потом осторожно выглянул из тупика. – Надо быстрей убираться отсюда.

Тейриол поднял свою накидку и остановился, чтобы ополоснуть сапоги в воде, скопившейся в ямке на месте вырытых булыжников.

– Это покажет Харкуасу, что мы не шутим, – заметил он с удовлетворением. – И можно сказать Кейсилу, что я полностью расплатился с его долгами.

– Ты ничего не скажешь ни ему, ни Эйриз, ни единого словечка! – рявкнул Джирран. – Да и вряд ли тут есть чем похвастаться. Они называют этих стражников крутыми? На руднике они бы не протянули и трех дней! – Его взгляд задержался на борцах, все еще ведущих жаркие схватки. – Мы уйдем быстро, но спокойно и не оглядываясь назад. Мы пришли, чтобы посмотреть борьбу, но не нашли ничего интересного и теперь возвращаемся в пансион. Это то, что мы скажем Эйриз, и Кейси, и любому, кто спросит. Ты понял?

– Конечно. – Уходя, Тейриол все же оглянулся. – Так что теперь?

– Приведем себя в порядок, пока наши не вернулись. Съедим то, что эта воровка-хозяйка называет ужином за четыре марки, а потом вы с Кейсилом отправитесь развлекаться, куда пожелаете. Мы с Эйриз заслужили тихий вечер в пансионе, только мы вдвоем. – Глаза Джиррана блестели от предвкушения. – Пора ей наконец выразить мне толику признательности.

Наконец-то руны покатились по-моему, когда я добралась до «Серебристой Ивы» – опрятного ресторанчика на углу Каретной улицы. Звучная песня лютни плыла в открытые ставни, пробуждая воспоминания детства, и, толкнув дверь, я очутилась в уютном зале, где респектабельные мужи развлекали жен и дочерей за роскошными пирожными и дорогими винами. Прошло несколько мгновений, прежде чем слуги заметили меня, все взоры были обращены к менестрелю, сидевшему у лестницы, а тот, закрыв глаза, весь погрузился в мелодию.

Это был не новоявленный скиталец, только что вышедший из Леса и жаждущий приключений. Насколько я могла судить, этот человек шагал по дорогам, что связывали вместе Старую Империю, в течение почти целого поколения. Ростом он был чуть ниже среднего, с обветренным угловатым лицом, короткими волосами уже не цвета осенних листьев, а блеклого янтаря, посыпанного серебром, и лысиной на макушке. Его руки были костлявы, пальцы – длинны, они ловко щипали струны на Лесной манер, а те, что лежали на ладах, приобрели утолщенные ногти и мозолистые кончики от целой жизни игры. Его голос имел богатый тембр двойной тростниковой флейты и глубину тысячи лиг опыта. Его неприметная по цвету и покрою одежда, потертая на локтях и коленях, стоила когда-то немалых денег, заплаченных искусному портному. Он, несомненно, был из Народа, но за долгую жизнь набрался достаточно мудрости, чтобы проводить зимы там, где трактиры предлагают теплую постель и горячую еду, возвращаясь лишь тогда, когда леса зазеленеют, – любо жить на приволье в плодородные дни лета. На тяжелой золотой цепи вокруг его шеи висела горсть колец, каждое ухо было проколото несколько раз, и отблески свечей играли на драгоценных камнях. Лесной Народ, как сороки, обожает все блестящее.

– Чем могу служить? – Юноша в безупречном переднике вежливо ждал моего ответа.

– Я хочу поговорить с певцом. – Лесной говорок сам собой скатился с моего языка, речь отца как живая звучала в моей памяти.

– Он будет отдыхать на заднем дворе. Не хотите подождать там? – неуверенно предложил парень.

– Спасибо.

Учитывая порядок в доме, я не ожидала увидеть обычную свалку из разбитых горшков и пустых бочек, но все равно двор приятно меня удивил. Серая брусчатка была чисто подметена, вдоль стен стояли горшки с пряными травами, согретыми поздним солнцем, и когда я коснулась их нежных листочков, воздух наполнился благоуханием. Розы беседки в этом сезоне были еще просто голыми стеблями, но все равно создавали приятный уголок для того, чтобы сидеть, и ждать, и любоваться резной статуей Халкарион. Богиня смотрела на свое отражение, расчесывая волосы над широким мраморным бассейном. Я вспомнила, что хотела найти усыпальницу для пожертвования.

– Она прелестна, не правда ли?

Голос менестреля пробудил во мне дрожь узнавания. Он виднелся темным силуэтом на фоне ранних ламп. Я вспомнила спальню на чердаке моего отца, который всегда останавливался на пороге, спев мне перед сном свои песни – наследие, так давно утраченное мною. Но этот человек не был моим отцом, поэтому я сразу взяла себя в руки.

– Если тебе нравится Дева, которая ухаживает за своими волосами и ждет, пока Дрианон не призовет ее к материнству. Лично я предпочитаю те сказания, где она заставляет мужчин и луны плясать под ее дудку. – Я вдруг поняла, что разболталась, и захлопнула рот.

– Вероятно, это говорит твоя кровь, учитывая цвет твоих волос.

Менестрель сказал что-то еще на плавном языке Леса, ударения намекали на какую-то пословицу или трюизм, но для меня его слова ничего не значили.

– Прости, не понимаю. – Я покачала головой. Менестрель прислонился к крошащимся оранжевым кирпичам стены и поднял брови.

– У тебя на руках все фигуры, и если ты хочешь поговорить со мной, то, видимо, хочешь играть, но не знаешь правил игры…

– Смотря какая игра, – парировала я. Я без труда могла бы вести такое добродушное подшучивание, но не понимала, куда он гнет.

– Вся жизнь – игра, моя дорогая, все вертится вокруг нее. – Менестрель улыбнулся, и в этот раз хорошо знакомый мне огонь осветил его медные глаза. – Итак, если ты не из Народа, как случилось, что ты имеешь весь комплект фигур, которые создают Лесную девушку, причем столь прекрасный комплект? – Он смерил меня тем медленным напряженным взглядом, который многие женщины находят лестным.

– Мой отец оставил мне наружную оболочку. – Я старательно изобразила вежливое равнодушие.

К счастью, другая забота отвлекла моего собеседника.

– Где и когда ты родилась? – спросил менестрель, и слабое беспокойство сморщило его лоб.

– В Ванаме, в постлето, двадцать семь лет назад, у горничной по имени Энис, – ответила я, улыбаясь все шире.

Очевидно, менестрель быстро просмотрел свои воспоминания о путешествиях и победах, и его лицо вскоре прояснилось, разделяя мое веселье.

– В тот год я был в Коле, моя дорогая, – молвил он с церемонным поклоном. – Если ты ищешь пропавшего отца, боюсь, я не имею чести им быть.

– Я не об этом хотела поговорить с тобой, не беспокойся.

Дверь открылась, очень вовремя прерывая наш разговор: вошел парень с подносом, на котором стояла тарелка затейливых пирожных и запотевший стеклянный кувшин золотого вина, еще хранящего в себе холод ледяного погреба. Менестрель налил мне бокал.

– За нашу общую кровь, – провозгласил он тост. – Как тебя зовут?

– Ливак.

Я в свою очередь выпила за него.

– А меня – Фру. По крайней мере твой отец оставил тебе прекрасное Лесное имя, – заметил он, прежде чем жадно наброситься на яблочную слойку.

Я приняла его немое предложение угощаться и взяла абрикосовое пирожное, невольно вспоминая, как сопротивлялась моя мать всем уговорам и угрозам, к которым прибегала моя бабушка в попытках дать мне другое имя после того, как периодические визиты отца прекратились.

– Его звали Джихол, – внезапно сообщила я, удивляясь сама себе.

– Из какого рода? – Фру склонил голову набок. – Ты знаешь?

– По-моему, Оленя. – Я отпила вина, соображая, как бы закончить этот бесплодный разговор.

Менестрель сидел неподвижно, потом резко покачал головой.

– Нет, не знаю его, насколько мне известно – нет.

– Это не важно, – выдохнула я с облегчением.

На самом деле я бы, наверно, постаралась избегать моего давно отсутствующего родителя, если б ветры принесли хотя бы слабый его запах. Сейчас в моей жизни и без того хватает неопределенности.

– Так что ты ищешь?

Фру прикончил второе пирожное, и я отмахнулась от его угощений, поняв вдруг, что эти сладости, вероятно, часть платы за его музыку.

– У меня есть книга старых песен, собранных тормалинской дворянкой еще во времена Империи. Они от всех древних племен – Горного, Равнин и Лесного. Я ищу людей, которые сумеют их перевести.

Фру заинтересованно поднял голову.

– Я взгляну для тебя, охотно.

Это была верная ставка, не так ли? Старые песни могут предложить менестрелю что-то новое для его репертуара безо всяких усилий с его стороны.

– Я буду очень рада. Но дело в том, что я путешествую с ученым, а ему требуется несколько мнений, поэтому я бы хотела показать их еще кому-то из людей истинной крови. Ты возвращаешься в Лес? Можно мы пойдем с тобой?

Я снова наполнила бокал Фру.

– Да, так уж случилось, что я возвращаюсь к своему роду, – осторожно подтвердил Фру, вытирая пальцы о заштопанную салфетку. – Прошу тебя и твоего ученого разделить со мной путь.

– У нас есть еще два спутника. Это наши старые друзья, горцы.

Я надеялась, что менестрель не уловил легкое колебание в моем голосе.

– Что нужно горцам в диком лесу? – К счастью, Фру больше разбирало любопытство, чем беспокойство.

– Они путешествуют, как я, играя, где можно, в руны и Ворона. Ворон был игрой Народа задолго до того, как разошелся по всему свету, поэтому я думаю, что братья надеются найти какой-то хитрый прием или стратегию, которая даст им дополнительное преимущество. – Я мысленно напомнила себе предупредить Сорграда о его новой цели.

– Ты играешь в Белого Ворона? – Фру снова глядел на меня с интересом.

– Отец научил, когда я была девочкой.

– Тогда ты знаешь, что эта игра строится на равновесии между защитой леса и силой птиц, когда они пытаются выгнать Ворона. – Глаза у Фру сверкали. Он сел рядом со мной под голые шипы беседки и наклонился ближе. – Всякий обмен среди Народа должен быть справедлив. Что ты предложишь мне в обмен на сопровождение и представления? – Его голос был мягким и ласковым, пальцы легко касались моего колена в бриджах.

– Песни, которые никто не слышал с тех времен, когда дремучий лес подступал к самым воротам Селеримы? – Я деликатно сняла его руку со своей ноги. – Ночные шалости – это приятно, но хорошие песни вечны. Когда их услышат снова, с ними будут связывать твое имя.

– Если они и впрямь неизвестны. Ты бы удивилась, как далеко назад по Древу Лет уходят наши песни.

Менестрель засмеялся, и я с облегчением поняла, что эта часть игры закончена без всяких обид с той и другой стороны.

– Что тебя рассмешило, Фру? – Дверь во двор распахнулась, и на пороге возникла пухленькая девица в ниспадающем складками зеленом платье. У нее было детское личико, круглое и мягкое, с курносым носом, капризно надутыми губками и прелестными глазами, которые разглядывали меня с плохо скрываемым подозрением. – Триз сказал, что ты здесь, во дворе. – Ее молчаливый вопрос нельзя было не понять.

– Зенела, это Ливак. – Фру расплылся в улыбке с налетом сладострастности. – Она соблазняла меня интригующим предложением.

Зенела раздула ноздри.

– Речь о музыке, не о постели. Пока что, – добавила я и кокетливо улыбнулась Фру, чтобы немного подразнить толстушку.

– Приноси завтра утром свой песенник, и поглядим, чем я могу помочь. – Он притянул к себе Зенелу, возмущенно дышащую в низкий вырез платья. – Давай споем за наш ужин, дорогая.

Фру неторопливо вернулся в ресторан, и, бросив на меня колючий взгляд, Зенела поспешила за ним.

Посмеиваясь, я отнесла поднос обратно на кухню.

– Можно мне послушать отсюда? – спросила я широкобедрую женщину, на которую все взирали с почтением. Ее белоснежный передник был закапан медовым сиропом, лицо под практичным чепцом раскраснелось.

Женщина сняла поднос пирожных с огромной плиты, которая не опозорила бы кухню мессира.

– Только не стой на дороге. – Она занялась сахарной пудрой и засахаренными фруктами.

Я нашла тихий угол у двери и стала помогать, передавая пустые тарелки юноше с прямыми волосами, который возился в огромной деревянной раковине, по локти погрузившись в мыльную пену. Кухонная суета на мгновение затихла – Фру заиграл веселую песенку. Он закончил бурным аккордом, а затем начала петь Зенела, тихие переборы лютни сопровождали ее пение. Я придвинулась ближе к двери, чтобы лучше видеть.

Голос толстушки был чистым в более высоких нотах, мягким и звучным в более низких. Вся трепеща от эмоций, она заставила эту старую песню, которую все слышали две горсти раз, звучать так же свежо, как в первое ее исполнение. Зенела стояла под канделябром с двумя свечами, ее блестящие темно-рыжие волосы были больше обязаны травяным краскам, нежели Лесной крови, а искусно подведенные глаза отражали зелень платья. Интересно, лениво подумала я, какова ее история? По виду эта девушка была на горсть лет младше меня, но все еще довольно неопытна. Слушая, как она поет о любви и утрате, я поневоле погрузилась в восхитительную гармонию голоса и лютни.

Идея медленно складывалась у меня в голове. Что, если, кроме старых песен, я предложу Фру новую историю – историю, которая никогда еще не была положена на музыку, рассказ о недавних событиях, что потрясли высочайшие власти Тормалина и заставили опоясываться оружием перед лицом угрозы, невиданной со времен падения Старой Империи? Менестрели всю жизнь стремятся быть первыми среди тех, кто соединяет рассказ и мелодию в новое очарование, а сейчас время праздника, когда каждый грошовый певец в изобилии выводит все те же старые напевы, тогда как люди ищут новых развлечений. Угроза с таинственных островов в океане, открытие погибшей колонии и ее спящих колонистов – из всего этого выйдет баллада, которая захватит внимание и будет крепко держать его, пока оно не запросит пощады.

Десять курантов, означающих закат и конец дня, вплыли через заднюю дверь, и я выбранила себя за потакание своим слабостям.

– Передай Фру, что я зайду завтра, – остановила я слугу и сунула ему пару медяков за труды.

Вернувшись в «Лунный Лебедь», я нашла Сорграда в пивной мирно ужинающим с магом.

– Где Грен? – Я пододвинула табурет.

– Добавляет Келти румянца, пока не начался маскарад. – Сорград налил мне вина.

– Как ваши успехи на бегах?

– Неплохо, – ухмыльнулся горец. – Никто из букмекеров не знал твоего парня, так что он смог прикинуться невинным простачком. Мы делали безумные ставки и забирали их деньги.

Узара скромно улыбнулся.

– А где вы добыли сведения о лошадях? Встретили кого-то из наших знакомых?

Проведя всю зиму в Коле, братья никак не могли знать о текущих достижениях местных коневодов. Сорград весело кивнул на мага.

– Наш добрый друг рассказал нам все о состоянии земли под травой, и когда лошади показывали свой аллюр, и когда они бежали. А когда мы присмотрелись к ним и Грен определил, какие животные любят мокрую землю, а какие – сухую, у нас появилось преимущество, чтобы снизить риск.

Грен всегда хвастался тем, что может понять мысли лошади по выражению одной ее морды. А по-моему, такая длинная, волосатая и негибкая морда не может иметь выражения, если только лошадь не прижала уши, потому что вознамерилась тебя лягнуть.

Я посмотрела на Узару, прищурив глаза.

– Планир не одобрил бы это, не так ли?

– Верховный маг понимает, что мне, возможно, придется использовать мои таланты несколько неортодоксальным образом, дабы продвинуть наши изыскания. – Узара мягко улыбнулся, потянувшись за хлебом.

Вчера он пел совсем другую песню.

– А как твои дела?

– Я нашла менестреля, который мог бы представить нас полезным людям. – Я позволила себе выразить немного сомнения. – А что у вас?

Сорград покачал головой.

– Пусто. Видели пару горцев на петушиных боях, но они были с Харкуасом.

Я скривилась, взяла себе ломтик Сорградова хлеба и положила на него кусок вяленой рыбы, которую горец тщательно очищал от костей.

– Что вы делали на петушиных боях?

– Песочный сказал, что хочет снова прогуляться по домам гильдий, и велел нам идти и развлекаться.

Сорград улыбнулся Узаре, но маг не восстал против своего нового прозвища. Что-то тут явно нечисто.

– Этот Харкуас – важная птица? – Узара посмотрел на каждого из нас по очереди.

– Это один из крупнейших негодяев в этом городе, – объяснила я. – Каждый, кто работает с ним, будет таким же фальшивым, как приветствие ростовщика. Это не тот человек, с которым мы хотим путешествовать.

– Закажи себе еду на кухне, моя девочка, – проворчал Сорград, отодвигая от меня тарелку. – Нет, эта пара выглядела совсем свежей, оба принаряжены и бросаются в глаза, словно отрезанный палец.

– Значит, Харкуас выпотрошит их, как неоперившихся голубей с голубятни, еще до конца праздника. – Я зачавкала кресс-салатом, который стащила с тарелки Сорграда.

– А есть другие горцы в городе? – спросил Узара. Сорград покачал головой.

– Очень мало. Только самые крупные долы могут позволить себе обойтись без нескольких рабочих рук, чтобы доставлять товары в такую даль. При всей прибыли, которую можешь извлечь, ты столько времени тратишь на дорогу…

Движение у двери оборвало его речь. Оглянувшись, я увидела Резу, спешащего к нам.

– Ниэлло велел передать тебе это, как только ты придешь. – Парень вытащил дважды сложенную и запечатанную записку из кармана потрепанной куртки, которая была ему слишком велика.

Прежде чем сломать сургуч, я поманила мальчишку-слугу.

– Садись, Реза, выпей.

Он улыбнулся мне щербатым ртом – наследием постоянных побоев и голода, которые были его уделом, пока Ниэлло не вытащил его из канавы. Я подмигнула Резе, но мое хорошее настроение испарялось по мере того, как я разбирала неумелые каракули Ниэлло, украшавшие обратную сторону какого-то древнего маскарадного диалога.

– В чем дело? – Сорград изучал мое лицо так же внимательно, как я – пергамент.

– Вы с Греном влипали в какие-нибудь неприятности сегодня после полудня? – небрежно спросила я.

Сорград беззаботно покачал головой.

– Нет.

– И Грен все время был с тобой?

– Пока мы не вернулись сюда и он не увидел Келти, поправляющую у него под носом свои подвязки, – ухмыльнулся Сорград. – Грен не из тех, кто придирается к жирному гусю.

Я медленно кивнула.

– Ниэлло пишет, что здесь была Стража и задавала вопросы. Кажется, они хотят поговорить с парой горцев по поводу взбучки, которую они устроили каким-то стражникам.

Узара открыл рот, и если б я могла дотянуться, я бы пнула его под столом, чтобы молчал.

– Могут возникнуть осложнения? – Тон мага был одновременно вежливым и примирительным.

Я постаралась не выдать своего облегчения, что он не усомнился в словах Сорграда.

– Честно говоря, да. Ниэлло не стал бы напрягать свои мозги этим, – я помахала запиской, – если бы не думал, что дело серьезное.

– Они чуть не разнесли всю сцену, искали, не прячется ли кто под ней, – добавил Реза. – И перетряхнули все наши корзины с костюмами.

Я положила руки на стол.

– Если их людей избили, Стража будет загребать всех, кто подойдет под описание, раздавая им пинки для полного счастья. Так здесь заведено, как, впрочем, и везде. В другое время года мы могли бы нанять адвоката и оспорить это дело в суде, добыть свидетелей, которые поклялись бы за нас. Келти, например, убедила бы судью, что Грен весь день не покидал ее постели. – Я покачала головой. – Но только не в праздники. Праздничный суд припишет отцовство ублюдка первому же лицу, вошедшему в дверь, и ничего не поделаешь.

– Вряд ли мы хотим привлечь к себе внимание Стражи, не так ли?

Я увидела лицо Арла Кордайнера, отраженное в глазах Сорграда. Еще одно соображение, которое стоит принять во внимание.

– Ниэлло пишет, что Вадим отвел одного из стражников в угол, – сказала я Сорграду, игнорируя остальных, – и шептался с ним, как скряга со своими деньгами.

– Мы можем заткнуть ему рот, – пожал плечами Сорград.

– Если его найдут мертвым до конца праздника, это только вызовет еще больше неприятностей, – предупредила я.

– Его не найдут, – зловеще усмехнулся Сорград.

– Почему бы нам просто не уехать? – встревожился Узара.

– Потому что ни один менестрель не тронется в путь до самой последней минуты ярмарки. – Я придушила свою досаду. Нет смысла противиться судьбе, придется брать те руны, какие есть. – Ты мог бы сыграть второго клоуна, а, Реза?

Парень с надеждой кивнул.

– Тогда Ниэлло может сказать Вадиму, чтобы забирал свои деньги и уматывал, или мы купим на них нишу в усыпальнице для его праха, – твердо заявила я. – Вадим не будет спорить. Такие, как он, только лают, но не кусают.

– А кто будет играть собаку? – поинтересовался Сорград.

– Грен, – предложила я: на него не будет никакого удержу.

– Стало быть, мы идем в Лес, не в Горы? – Узара перевел взгляд с Сорграда на меня. – В конце праздника?

Я кивнула.

– Ты против?

– Нет, что ты. – Узара развел руки в умиротворяющем жесте. – Я обязан следовать твоему руководству, – улыбнулся он с уничижительной скромностью.

Но меня не обманешь: он сегодня нарочно отделался от братьев и использовал магию, чтобы связаться с Планиром в Хадрумале. Наверняка ему велели посадить свою собаку на цепь и стараться всем угодить. Это, конечно, хорошо – по крайней мере он должен поладить с Греном и Сорградом, – но я не собиралась доверять магу, даже когда он сидит и ест свой ужин, скромный, как старая шлюха на свадьбе.

– Что мы делаем завтра? – поинтересовался Сорград. – С утра братства усыпальниц будут играть на благочестии, но после обеда свое место под солнцем получат акробаты и дрессировщики.

Я покачала головой.

– Я хочу повидать этого менестреля насчет песни-другой. И не только насчет древних песен. Пусть Узара хранит свои секреты, а я буду хранить свои. Я думала о песнях, их силе и живучести. Открытие тайн старой эфирной магии – это прекрасно, но, возможно, я сумею проще использовать хорошую мелодию и волнующие слова. Если Фру сочинит удачную песню, которая будет предупреждать людей об эльетиммской угрозе, весть о ней распространится быстрее, чем огонь по соломенной крыше. Если я проявлю осторожность и расскажу эту историю так, чтобы обо мне там вовсе не упоминалось, никто не сможет проследить ее обратно ко мне.

Он был столь поглощен далеким созерцанием, что не заметил, как, бесшумно ступая, вошел отец, пока дыхание не зашевелило волосы на затылке.

– Эрескен?

Испугавшись, он резко вдохнул, плечи невольно напряглись под скромной туникой из некрашеной шерсти.

– Как дела?

Вопрос звучал добродушно. Старик был в хорошем настроении, и Эрескену задышалось легче.

– Плохо, господин мой, – признался он откровенно. – Я провел в поисках ночь и день, и у меня такое чувство, словно я блуждаю в тумане. Я надеялся, что стазис Равноденствия поможет мне, но пока не ощутил никакого преимущества.

Беловолосый старик фыркнул и подошел к узкому окну, где железные прутья решетки бросали черные полосы тени поперек его простого серовато-коричневого одеяния. Жидкий свет пробивался мимо, только чтобы отразиться от белых стен и оттертых до соломенного цвета половиц. Старик посмотрел вниз, во двор, четырьмя этажами ниже, где вооруженные люди в черных мундирах целеустремленно шагали, а слуги в тусклых коричневых плащах торопливо уступали им дорогу.

– Возможно, нам следует наказать какого-то грешника, убить петуха, чтобы усмирить остальное стадо. – Он пытливо глянул на сына. – Как ты считаешь?

– Я не думаю, что проблема в отступничестве среди наших людей, – поколебавшись, молвил Эрескен. – Я хорошо ощущаю их силу, и фокус камней так же могуч, как всегда. Скорее это Трен Ар'Драйен как-то экранируется, барьеры выстроены против нас. Даже с ясностью равновесия я не могу проникнуть сквозь эти обманы.

Признавать неудачу было рискованно, но у него не оставалось выбора. Если кто и может пронизать нечестивые миазмы, наносящие ему поражение, так это его отец. Затем он покажет Эрескену, как это делается.

– Ты прав, – медленно кивнул отец. – Чем ты это объяснишь?

Эрескен минутку подумал – это дозволялось. Он постарался ничем не выдать, что понимает: его испытывают. Сие не дозволялось под страхом наказания или, того хуже, отстранения от советов и наставлений отца.

– Оживив спрятанных Кель Ар'Айена, фальшивые маги Хадрумала, по всей вероятности, нашли практикующих истинного колдовства, – опасливо произнес он. – Если Планир переманил их на свою сторону, возможно, он использует их мастерство, чтобы не допускать нас.

– Хорошо, – одобрил отец. – Ты снова прав. Осмелев, Эрескен откинулся на стуле, его кисти расслабились на заваленном пергаментами столе.

– Возможно, Крамизак…

– Крамизак – не твоя забота, – рявкнул отец. – Кель Ар'Айен – не твоя забота. Если я почувствую, что ты отклоняешься от возложенных на тебя обязанностей, то даже не знаю, что я с тобой сделаю! Ты понял меня? – Его гнев пришел и ушел с мгновенным неистовством зимней молнии, но холодная угроза, оставшаяся в голосе, была бесконечно леденящей.

– Конечно, господин мой. – Эрескен неторопливо сплел пальцы, чтобы они перестали дрожать. – Моя задача – обойти эти преграды. Я налягу еще усерднее.

– Что Ты делал сегодня? – Беловолосый отошел от окна и стал листать пергаменты Эрескена, хмуро разглядывая пометки на полях и аккуратные добавления под текстами, написанными разной рукой; самые старые строки почти стерлись, чернила выцвели. Несколько ярких рисунков тут и там были единственными пятнами цвета, нарушающими однотонность голой комнаты.

– Я искал жрецов, – заговорил Эрескен с большей уверенностью.

– Объясни свои доводы, – отрывисто приказал отец.

– Равноденствие наступает для земель запада так же, как для нас, и некоторые из их традиций восходят к временам до Изгнания. Я искал те города, что устраивают религиозные собрания, дабы отметить четверть года. – Эрескен откопал нужную страницу и протянул ее отцу. – Мы знаем, их жрецы хранят последние крупицы истинной магии в землях запада; вот почему мы убивали их. Теперь я думаю, что живые они могли бы быть нам полезнее, чем мертвые. Я надеюсь отыскать жреца хоть с какими-то признаками благочестия, обращенного к их богам, которое оставит его ум открытым для меня. Всегда было легче устанавливать связь с подготовленным разумом, нежели с тем, что тебя отвергает.

– Вполне резонный аргумент, – заметил старик. – И насколько ты уже продвинулся?

– Пока это все равно что пытаться услышать одинокий голос, кричащий сквозь шторм. – Эрескен не сумел скрыть разочарования. – К счастью, самые сильные барьеры установлены на востоке, поэтому я решил последовать по цепи воспоминаний и ожиданий, сплетенной из незащищенных мыслей купцов и им подобных, путешествующих на запад. В этом городе, Селериме, проходит великая ярмарка и наверняка должна быть усыпальница, где соберутся благочестивые, хотя бы только для того, чтобы заплатить долг своим малым богам или богиням.

Его отец стал рассматривать карту.

– На таком огромном расстоянии ты не сможешь влиять на ум, который не будет активно сотрудничать с тобой.

– Я постараюсь, – отважно заявил Эрескен. – Уверен, что с силой, заключенной в камнях, это будет возможно.

Беловолосый бросил пергамент на стол.

– Ты должен искать фальшивых магов за их грязным колдовством. Мы знаем, что в этот момент они уязвимы для нас, как новорожденные младенцы.

Должно быть, старик устал, неожиданно подумал Эрескен. Эта ловушка была слишком очевидной.

– Планир тоже это знает, и не хуже нас. Маги экранированы тщательнее всех. Я даже не пытаюсь коснуться их, пока они не разленятся в отсутствие угрозы и не ослабят бдительность. Даже тогда, хоть убийство магов и отрадно, оно было бы недальновидным поступком, только приводящим в ярость Верховного мага. Я ищу средства атаковать по более широкому фронту.

Рот старика внезапно дернулся в полуулыбке.

– А как насчет тех, чьего разума ты уже касался? Рыжеволосой шлюхи, воина? Ты искал их?

– Искал, но не более чем на поверхностном уровне, – промямлил Эрескен. – Что-нибудь большее – и мы рискуем вызвать у них настороженность нашей неустанной заинтересованностью в их гибели.

– Ты боишься, это очевидно, – мягко произнес отец. Он наклонился вперед, опершись руками на стол, и уставился в глубь травянисто-зеленых глаз Эрескена.

Отрицать было бесполезно, и Эрескен поспешил освободить свой ум от мысли, которую желал утаить, когда темно-карие глаза отца захватили его взгляд в несокрушимый плен. Чтобы остановить напор непрошеных чувств или мнений, Эрескен сосредоточился на отцовском лице. Худое, с туго натянутой кожей, оно было увенчано совершенно белыми волосами. На нем виднелись слабые морщины – пагубное воздействие ветров и лет – и несколько шрамов – немое свидетельство уроков, извлеченных из редких ошибок. Заставляя себя дышать медленно и ровно, Эрескен открыл свой ум. Так было лучше, менее болезненно. Он выучил этот урок много лет назад и теперь передавал его дальше с той же самой беспощадностью, когда представлялась возможность.

Старик засмеялся, но не зло.

– Они унизили тебя, не так ли? Оглушили, связали и уволокли, как тюленя. Ты опасаешься, что это может случиться снова. Что ж, я способен это понять. Ты не одинок, парень. Эта дрянь выстояла против меня не более чем с врожденной непокорностью и потоком дурацких стихов.

Эрескен разинул рот.

– Я понятия не имел…

– Я тоже. – Неожиданно легкий смех Беловолосого отразился от побеленных стен комнаты, в которой стояли только стол да стул. – Вот еще один казус нашего нынешнего положения: какая-то невежественная потаскуха наткнулась на обрывки полузабытых песен и тарабарщины, которые не оставили камня на камне от наших испытанных заклинаний!

Человек готов к вызову от равного, а не от какой-то трусливой внебрачной воровки.

– Никто из них не был достойным врагом, – выпалил Эрескен с нарастающим гневом. – Все, чем они отличались, – это грубая сила и дикость, слишком тупые, чтобы узнать свою судьбу и покориться ей!

– Не поддавайся досаде, – снисходительно предостерег его отец. – Эмоции ограничивают тебя, твою эффективность. Но с другой стороны, – старик внезапно отвернулся, – тебе нужно чувствовать гнев, негодование, иметь стимул, чтобы заглядывать за пределы этих островов, когда столь многие не видят дальше горизонта и довольствуются этим. Именно дальновидность отмечает тебя как моего сына, и только благодаря ей ты заслуживаешь моего времени и сил. Ты должен научиться распознавать такие противоречия и преодолевать их.

– Но почему… – сорвалось с языка Эрескена.

– Ребенок, который спрашивает «почему», проявляет способность к обучению. Мужчина, который делает то же самое, неправильно понимает данное ему позволение не соглашаться.

– Я не хотел проявить неуважение, – упорствовал Эрескен.

Ни в коем случае, пока он может пожинать плоды благосклонности отца. Правда его слов и мыслей повисла в напряженной тишине.

– Ты должен сам отвечать на такие вопросы, как это делаю я. Все это – испытания, ниспосланные нам, дабы подтвердить, что мы достойны потребовать возвращения утраченных нами земель, и не только их. По мере того как мы справляемся с одним вызовом, возникает другой, парадоксы, не имеющие смысла, испытывают нашу решимость. Я – самый богатый человек на этих островах, мои доходы равны доходам пяти здешних правителей, вместе взятых, но я нищий против самого ничтожного лорда Тормалина. – Он начал расхаживать по комнате, обращаясь столько же к самому себе, сколько к сыну. – Жертвою и дисциплиной мы наконец подняли нашу магию до той высоты, что позволяет безопасно пересекать океанские течения. Мы обнаружили, что Трен Ар'Драйен – земля, кишащая слабыми телом и разумом, нравственно испорченными и всецело презренными. Но эти отбросы имеют численный перевес, которому мы не можем противостоять, мы, кто был очищен в горниле этих островов, закален в этом суровом холоде. Как мы можем быть сильнее, однако слабее? Мы обнаружили, что эти люди утратили почти всю истинную магию и потому должны быть открыты нашей атаке, но отсутствие истинной магии означало, что фальшивые маги, манипулирующие видимым и осязаемым, расплодились настолько, что, преисполненные высокомерия, смеют бросать нам вызов. Как такое возможно?

Эрескен благоразумно молчал, хорошо понимая, что ему отводится роль пассивного слушателя. Отец не раз использовал эти слова, чтобы направить мысли простого люда ближе к их верности, так сфокусированной через призму камней, чтобы мощь людей, которые правят ими, горела все ярче, все сильнее.

– Поэтому мы решаем обратить наши взоры на юг, к Кель Ар'Айену, земле, почти удержанной и так досадно упущенной предками наших предков. Но каким-то образом наш интерес настораживает злодеев Хадрумала, и они выхватывают этот приз из наших рук. По крайней мере – пока.

Беловолосый внезапно умолк и сощурился.

– Поэтому мы должны отвечать на парадокс парадоксом. Мы сражаемся, не сражаясь. Мы спешим к нашей цели с тщательной неторопливостью. Мы имеем заклинания, способные перенести нас через открытый океан, но держим свои корабли в безопасности гавани. Мы выжидаем, и потому наша победа придет быстрее и будет более полной.

Старик не оглядываясь ушел, дверь захлопнулась. С минуту Эрескен сидел, созерцая беспорядок на своем столе. Затем, методично сортируя пергамента, он восстановил первоначальные стопки, раскладывая их на одинаковом расстоянии друг от друга и вровень с краем стола. Бурчание голодного живота прозвучало особенно громко на фоне приглушенного шелеста документов, но Эрескен игнорировал его. Мимолетное желание воды для освежения рта несколько отвлекло его, но Эрескен торопливо отбросил эту праздную мысль. Прошло много сезонов с тех пор, как он получил доказательство, что отец наблюдает за ним издалека, но Эрескен не жаждал вновь понести наказание за лень.

Не будет никакой передышки, пока отец не выпьет чего-нибудь освежающего. Как ни упорно трудился Эрескен, изолированный в этой комнате наверху башни, лишенной всего, что отвлекает взгляд и ум, отец работал втрое упорнее, втрое дольше, Эрескен знал это. Он не просил от сына ничего, чего бы не требовал от себя втройне.

Его отец – великий человек. Весь огромный замок знает это, вплоть до последней судомойки. Те суровые воины, что расхаживают по стене и охраняют святилище гавани, знают: личным продвижением они обязаны своему господину. Те, кто вырывает пищу и все необходимое для жизни у этой скаредной земли и прячется в своих убогих деревнях под вечно бдительными сторожевыми башнями, знают, что обязаны ему верностью до последнего вздоха за защиту их жалких жизней. И там, за голыми серыми грядами камня и льда, среди холодных морских берегов, за бухтами и межевыми пирамидами из камней, те, кто завистливо следит за его успехами, тоже знают это и грызут ногти, пытаясь перехитрить и обойти его.

Долг и привилегия Эрескена – поддерживать своего господина и помогать ему. Это знание согрело и утешило Эрескена. Его губы беззвучно двигались, когда он читал заклинания, вколоченные в его память бесконечным повторением и страхом провала. Немногие обладают выносливостью, самоотречением и умом, чтобы достичь его мастерства в овладении этими заумными истинами. Он обязан своим положением тем, кто не может использовать его силу для своего окончательного преимущества. Простое стадо должно хранить ему беспрекословную верность, которая поддерживает его главенство. Решимость сгладила его лицо в безжалостную маску.

Эрескен закрутил свой разум в вихрь – насилие, сотворенное, чтобы подчинить внешний мир его воле; оно будоражило кровь до высшей степени экстаза. Хватая сердце этого вихря, он расчистил тишину посреди ярости, упиваясь величественным сознанием, освободившим его от тирании видимого и осязаемого. Из того непревзойденного осознания было сравнительно простым делом сосредоточить леденящую атаку, неостановимое, всеохватывающее господство, которое парализует ясный ум и обнажает его самые сокровенные тайны. Следующий шаг был самым трудным – магия, неподвластная никому, кроме самых искусных. Эрескен не колебался. Он растопил лед в тонкий туман, шепот ненавязчивых чар, превративший холод ужаса в ласку соблазна. Ни один ум не отпрянет от такого прикосновения, немногие даже заметят его, а те, кто заметит, найдут успокоительное освобождение от забот и тревог – щедрое вознаграждение за невольно выданное знание.

Эрескен потянулся за своими пергаментами, немигающие зеленые глаза едва взглянули на развернутую карту. Кончиками пальцев он провел по дороге, бегущей на запад, а его мысленный взор видел картины, неведомые простым людям его скудной родины. Эрескен прислушался к гулу банальных умов, ища тут и там. Терпение – вот что требуется. Пусть ему суждено провести в этой комнате дни, сезоны, встретить этими трудами новый круговорот солнца, но он найдет точку опоры в умах Трен Ар'Драйена. Когда у него будет точка опоры, он создаст плацдарм. Когда у него будет плацдарм, начнется вторжение.