"Чародей и дурак" - читать интересную книгу автора (Джонс Джулия)XXIIIОбратный путь до Рорна занял шесть дней. Грот-мачта была слишком неустойчива, чтобы ставить грот-марсель, и приходилось идти на одном гроте. Путешествие было спокойным. Ветры ластились к кораблю, а море словно просило прощения. Дни были короткими, но закаты долгими, а ночи светились звездами. «Чудаки-рыбаки» со скрипом переваливались с волны на волну под неусыпным попечением матросов. Пять дней из шести Джек пролежал в постели с горячкой. Файлер и, всем на удивление, капитан Квейн не отходили от него ни днем, ни ночью. Таул первые два дня в счет не шел — ему самому пришлось лечить свои многочисленные раны и ушибы. Файлер был на судне за лекаря, и никогда еще Таул не сталкивался со столь рьяным, а потому опасным шарлатаном. Рыцарю порой казалось, что Файлер штопает его единственно ради собственного удовольствия. Но даже штопка бледнела по сравнению с примочками из сырой рыбы или, того хуже, с прижиганием. Единственным лекарским достоинством Файлера было то, что он не жалел горячего ромового пунша в качестве болеутоляющего. В блаженном ромовом отупении Таул, можно сказать, и проделал весь путь. Пунш оказался превосходным средством против Ларна. На Джеке остров отразился куда тяжелее. За те часы, что прошли между разрушением пещеры оракулов и следующим утром, Джек постарел лет на пять. Его волосы утратили блеск, и на висках появились седые нити. Хуже того — его лоб прорезали морщины, и глубокие складки пролегли от носа ко рту. Таул не стал говорить ему об этом. Зеркал на корабле не было — но скоро они причалят к Рорну, и Джек сам все узнает. С улыбкой Таул ощупал собственное лицо, опухшее и покрытое швами. Да, красавцами их обоих сейчас никак не назовешь. Однако они еще дешево отделались. Им посчастливилось остаться в живых. Таул не понимал толком, что произошло в пещере и что пришлось испытать Джеку, но он почувствовал могущество этого места — оно пронизывало его тело до самых костей. Какая бы магия ни таилась там, она была несказанно сильна, и неудивительно, что взяла с них дань. Таул прежде думал, что при успешном завершении дела ощутит облегчение, даже удовлетворение, но чувствовал только пустоту. Оракулы погибли, пещера уничтожена, но многие жрецы выжили, а в них-то и заключается истинное зло. Древняя магия никого не привязывала к камням. — Каким, однако, красивым кажется Рорн отсюда. Таул оглянулся. Джек подошел и стал рядом с ним на фордеке. Рыцарь в который раз подивился тому, как переменился его друг, — он все еще к этому не привык. — Как ты себя чувствуешь? — Неплохо. Только ром меня уже не берет. — Тогда ты крепче меня. Четыре Файлеровых пунша — и я начинаю лизать палубу. Бледный, изможденный Джек улыбнулся. Горячка оставила его всего два дня назад, и Файлер только вчера разрешил ему вставать. — Нам с тобой предстоит еще долгий путь. Таул смотрел на белые шпили Рорна, поднимающиеся на горизонте. — Ты и оглянуться не успеешь, как очутишься в Брене. «Чудаки-рыбаки» вошли в гавань с помощью двух тяжелых гребных буксиров. К Джеку с Таулом присоединились Карвер и капитан Квейн. Стоя вчетвером на фордеке, они смотрели, как их судно скользит мимо рыбачьих лодок и каравелл. Чайки выписывали круги в голубом небе, и бриз нес навстречу знакомые запахи Рорна. На подходе к берегу Таул заслонил рукой глаза. На причале стояли две фигуры. Хвата он узнал сразу — камзол мальчишки был раздут, и за плечами висела котомка, а ноги за эти дни не стали толще, — но никак не мог разобрать, кто стоит рядом с ним. Карвер поглядел в подзорную трубу. — Одна нас уже встречает, капитан. Тощая маленько, зато живая. Квейн заметил, что Таул смотрит туда же, и сказал: — Не думаю, что она встречает нас, Карвер. Дал бы ты лучше трубу Таулу. — Держи, приятель. Вон она, стоит рядом с мальчонкой. Молоды стали нынче сводники. Таул посмотрел в трубу и не сдержал улыбки при виде Хвата. Тот стоял понурый, а его спутница протирала ему платочком лицо и шею. Девушка выделялась своей худобой и коротко остриженными волосами — если бы не платье, она сама могла бы сойти за мальчика. Вот она повернулась лицом к кораблю — и у Таула захватило дух. Это была Меган. Его Меган. Он опустил трубу. Что с ней сталось? Куда девались ее чудные локоны и розовые щеки? Где ее пухлые губки, округлая фигурка, сияющие глаза? В сердце Таула закрался холодный страх. Он хорошо помнил, как, сойдя в прошлый раз с «Чудаков-рыбаков», побежал прямо к Меган, надеясь провести с ней ночь. Но ее комната была пуста, а пожитки раскиданы в беспорядке. Тогда он решил, что она просто ушла. А что, если он ошибался? Что, если с ней случилась беда? Корабль медленно подтягивался к причалу. Обе фигуры спустились вниз по деревянному трапу. Таул теперь видел их ясно. Красивое розовое платье Меган, судя по блеску, могло быть только шелковым. Она куталась в теплую шаль, которую Хват то и дело заботливо оправлял, а потом снова брал девушку за руку. — Эгей, Таул! — закричал Хват, подходя к кораблю. — Я привел тебе друга. Таул, глядя сверху на Меган, даже с такого расстояния понял, что ошибся: ее глаза сияли по-прежнему. Она ничего не сказала, только улыбнулась — теплой, дружеской улыбкой, пронзив сердце Таула радостью, острой до боли. Он сбежал по трапу, не дожидаясь, когда закрепят причальные концы, и бросился к Меган. Она была так тонка, что он боялся сломать ее в своих объятиях. По ее щекам бежали слезы, и она дрожала, как новорожденный жеребенок. — Как же я рада, Таул! — проговорила она, прислонясь головой к его плечу. — Как я рада, что ты вернулся. Матросы закричали «ура». Таул поднял голову и увидел, что все двенадцать выстроились у борта с ухмылками на лицах. Он не сдержал смеха. Славные они все-таки ребята. Он помахал им, Меган последовала его примеру, и они точно обезумели: вопили во всю глотку, посылали ей воздушные поцелуи и спрашивали, нет ли у нее подружек. Таул, качая головой и улыбаясь до ушей, протянул руку Хвату. Мальчик пролез под рукой и прижался к его груди. — И хорош же ты, Таул, должен тебе сказать. Таул снова рассмеялся, обняв мальчугана. — А ты, должен тебе сказать, мог бы и промолчать. Джек простился с командой, обменялся несколькими словами с капитаном и тоже сошел вниз с каким-то странным выражением на лице. — Джек! — Хват отцепился от Таула и бросился к нему. Джек обнял друга. Таул, обхватив Меган рукой за плечи, ждал дальнейших реплик. Долго ждать ему не пришлось. — Борковы коленки, Джек! Что такое с тобой стряслось? На Таула смотреть страшно, а на тебя и подавно. Ты правда поседел, или это краска? Джек поднял руку к волосам. — Поседел? — Да так, чуть-чуть, на висках только. Джек поглядел на Хвата и засмеялся. — Ну, если Ларн наградил меня только парой седых волос, то я еще легко отделался. Таул вздохнул с облегчением и стал знакомить Джека с Меган. Хотел бы он знать, что пришлось пережить ей. Он уже разглядел темные круги у нее под глазами и ввалившиеся щеки. — Рада познакомиться с тобой, Джек, — сказала она. Голос у нее стал тоньше, чем помнилось Таулу. Джек с поклоном взял ее руку. Таул улыбнулся, довольный, что тот обходится с Меган как с благородной дамой. — Я поговорил с капитаном, — возник откуда-то Хват. — Сказал, что чуть позже мы вернемся и заплатим ему. — Так ты при деньгах? — спросил Джек. — А ты как думал? — вознегодовал Хват. — Кто я, по-твоему, — младенец желторотый? Не вы одни занимались делом, я тоже сложа руки не сидел. Встречался с важными людьми, спасал узниц, наживал деньги — трудился без устали, одним словом. Таул, догадываясь, что обидел Хвата, бросив его в Рорне, сказал: — Потому-то мы и оставили тебя тут, Хват. Мы ведь знали, что можем на тебя положиться. — Как же, положиться! Бросили как собачонку — ни тебе до свидания, ни спасибо. Вам повезло, что я сегодня здесь. Вы меня смертельно оскорбили, и я же еще должен платить по счетам! Таул схватил мальчика за руку и повел прочь по набережной. — Пойдем-ка лучше в «Розу и корону», поедим горячего, и ты расскажешь, что поделывал тут без нас. — За обед, полагаю, тоже я буду платить, — фыркнул Хват. — Ваше преосвященство, только что поступили вести с севера. Высокоградская армия была разбита шесть дней назад на равнине к югу от Брена. Тавалиск отложил спаржу, которую уже поднес было ко рту. — Как это могло случиться? Одна бренская армия не могла разбить Высокий Град. — Королевское войско на прошлой неделе перешло через горы, ваше преосвященство, и прибыло к Брену перед самым началом зимних бурь. — Вот чего дожидался Кайлок все это время. Зимних бурь. — Тавалиск слизнул масло с пальцев. Худшей новости Гамил еще ни разу не приносил ему. Северная империя перестала быть угрозой — она воплотилась в жизнь. Баралис и Кайлок подчинили-таки себе весь Север. — Там, должно быть, была настоящая бойня? — Да, ваше преосвященство. Высокий Град, как сообщают, окружили с трех сторон. Они пытались отступить на восток, но им не удалось. Бренские черношлемники перебили всех. Пленных не брали. — Что слышно о Мейборе и Безике? — Лорд Безик пал в бою вместе со своими людьми. Судьба лорда Мейбора неизвестна. По слухам, он увел треть армии в горы, но, насколько я могу судить, большинство из них погибло. Они последними покинули поле битвы. — Да, вряд ли он уцелел. — Тавалиск был в глубоком расстройстве, но Гамилу этого не показывал. После прискорбного случая с юным карманником на прошлой неделе он все меньше и меньше доверял своему секретарю. Тот, очевидно, замешан в какие-то сомнительные дела, иначе не стал бы исполнять просьбы уличного мальчишки. Кроме того, есть вероятность, что Гамилу известно о тайной сокровищнице. Тавалиск взял спаржу с блюда и согнул так, что она сломалась. Как только тот мерзкий мальчишка уберется из Рорна, он велит перенести сокровища в другое место. Быть может, даже разделит их — часть оставит в городе, а часть увезет. Судя по тому, как идут дела на Севере, никакие предосторожности не могут быть излишними, когда речь идет об имуществе — а уж о золоте и драгоценностях особенно. — Как приняли Камле и Несс известие о поражении Высокого Града? — Плохо, ваше преосвященство. От Брена до Несса всего три недели пути. Не надо быть мудрецом, чтобы знать, куда теперь обратится взор Кайлока. Тавалиск взмахнул палочкой спаржи. — А ведь ты, пожалуй, прав. Кайлок, должно быть, надеется, что зимние бури запрут Аннис за горами на всю зиму. И он не станет сидеть сложа руки. Нет никого беспокойнее недавно коронованного короля. — Его позиция очень сильна, ваше преосвященство. — Гамил, если бы я нуждался в подтверждении того, что и так ясно, я позвал бы к себе медника. Он лучше всех видит то, что у него под носом. — Архиепископ откусил верхушку спаржи. Корешки он никогда не ел — он отдавал их бедным. — Однако весной ему придется трудновато, ваше преосвященство. Нужно будет перейти через горы, покорить Высокий Град, завоевать Аннис и удержать Халькус в повиновении. — К весне он станет сильнее, Гамил. Сейчас в Брене обучена только половина войска — остальная состоит из наемников, крестьян и новобранцев. Если у короля есть хоть капля разума, он всю зиму будет усердно натаскивать их, готовя к весне. — А как же поход на Несс, ваше преосвященство? — На Несс пойдут черношлемники и королевские войска. Вряд ли этот город окажет сильное сопротивление. — Но разве Юг ему не поможет? Тавалиск разглядывал спаржу — зеленую, лоснящуюся от масла, источающую аромат, сходный с запахом пота. Этот овощ с головкой как у копья прекрасно подходил для стратегических размышлений. — Вслух мы заявим, что Юг не намерен помогать Нессу. — А негласно, ваше преосвященство? — Надо, чтобы Брен поверил, будто мы умываем руки, — тогда они, возможно, пошлют меньше войск и будут менее бдительны. И лишь когда они вплотную займутся этим овечьим городишком, Юг проявит себя. Мы тайно вооружим Камле, ничего не предпринимая до самого последнего мгновения, — и тогда захватим молодого Кайлока врасплох. — Как вы мудры, ваше преосвященство! Тавалиск просиял. Что ж, ведь он как-никак избранник. Марод знал, что делает, когда выбирал его. — Есть еще новости, Гамил? — «Чудаки-рыбаки» замечены утром в восточном заливе. Сейчас они, должно быть, уже причалили. — Гм-м. Пусть рыцарь и его друзья отправляются с миром. Мне сейчас некогда допрашивать всякую шушеру. — Ваше преосвященство совершенно правы, — в тот же миг с поклоном ответил Гамил. — Сосредоточимся на более важных делах. Вот как он теперь запел. Что же такого знает о нем мальчишка? — Ну вот пока и все, Гамил. Еще одна небольшая услуга — и можешь идти. — Тавалиск счел, что теперь самое время поставить секретаря на место. — Какая услуга, ваше преосвященство? — Составь мне список всех источников, поставляющих тебе сведения. — Всех? — Да. От богатейшего купца до последнего кухонного мужика. — Но это займет у меня весь день, ваше преосвященство, — заволновался Гамил. — Ничего, я подожду, — с притворным зевком заверил Тавалиск. — Значит, старший секретарь архиепископа служил Ларну? — Да, Таул. Старик сказал верно. — Как зовут этого человека? — Гамил. Таул откинулся на спинку стула. Они сидели за маленьким круглым столом в «Розе и короне». Остатки жареной свинины стыли на тарелках, и Хват только что прикончил последний кусок пирога. В таверне было тепло и тихо. Хозяин подложил дров в огонь, а служанка подлила всем эля. Гамил. Это самое имя много месяцев назад ему назвали на Ларне. Таул доставил этому человеку письмо с острова и ясно помнил его лицо, помнил его испуг при виде такого посланца. Самовлюбленный трус — как раз под пару своему архиепископу. Таул потер ноющий лоб. — Мир тесен. Джек поднял глаза. Он еще ни слова не проронил, слушая рассказы Хвата и Меган. — Почему тесен? Рыцарь пожал плечами: — Все связано: Ларн, Рорн и Брен. Даже ты и Мелли — ведь вы оба из Королевств. — Ларн, Рорн, Брен и Королевства, — повторил Джек. Он вел себя как-то странно с тех пор, как сошел с корабля, — держался в стороне, рассеянный и погруженный в себя. Таулу очень хотелось бы знать, что происходит у него в голове. — Не пойти ли тебе отдохнуть? — сказал рыцарь. — Хват снял нам три комнаты на ночь. — С этими словами Таул метнул быстрый взгляд на Хвата. Мальчуган тут же встал и потянул Джека за руку. — Пошли, Джек. Я провожу тебя наверх. Можешь занять комнату с кроватью — я заплатил за нее два лишних золотых. Джек позволил себя увести, и Таул посмотрел ему вслед. — Твой друг беспокоит тебя? — Меган придвинула свой стул поближе к нему. — Да. Мы все прошли через тяжкие испытания. — Таул взял руку Меган и поцеловал. — А больше всех пострадала ты. Ее лучистая улыбка ранила ему сердце. Она приложила палец к его губам. — Не вини себя, Таул. Не в твоих силах уберечь всех, кто тебе дорог. Да и никому это не под силу. — Меган, я… — покачал головой он. — Ты слишком отзывчив, Таул. Ты всегда жил для других и никогда — для себя. — Знай я, что ты в беде, я сразу бы приехал. Меган с нежной улыбкой провела пальцем по его щеке. — Думаешь, я этого не знаю? Она была так красива — еще красивее, чем раньше. Пышные локоны, которых она лишилась, ничего не значили по сравнению с сиянием ее глаз. Таул склонился к ней и поцеловал ее в губы. — Я так тебе благодарен. — Не за что меня благодарить. Ты так долго был суров к себе, что и от других ждешь того же. Когда я говорю тебе, что ты неповинен в моем заключении, то это не любезность, а правда. В темницу меня бросил архиепископ, а не ты. — Но ведь… — Таул, ты думал обо мне. Если бы ты знал, то пришел бы за мной. — Глубокие зеленые глаза Меган смотрели прямо. — И мне этого довольно. Да, ей и вправду довольно. Она не лгала, чтобы пощадить его чувства, — она говорила правду. На сердце у Таула немного просветлело. Быть может, она и права. Быть может, порой достаточно просто думать о ком-то. Меган теперь улыбалась как хитрая лисичка. — А сейчас расскажи-ка мне о женщине, которую любишь. Таул даже не старался скрыть свое удивление, однако выпил большой глоток эля, чтобы собраться с мыслями. — Как ты догадалась? — По твоему поцелую. В нем больше нежности, чем страсти. Ну что за женщина! И откуда она все это знает? — Какой у тебя негодующий вид! — засмеялась Меган. — я не хотела тебя обидеть. Это правда. Она сказала это лишь для того, чтобы освободить его от всех обязательств и дать понять, что он волен уйти. — Ты замечательная женщина. — Я рада, что ты нашел свою любовь. Таул взял ее руки в свои. — Разве не ты сказала мне, что только любовь, а не достижение цели избавит меня от моих демонов? Меган положила голову ему на плечо. — Перед тобой еще долгий путь. Джек лежал в постели, но не спал. Голова его готова была лопнуть от обилия ощущений. Он чувствовал, как грубая шерсть одеяла царапает руки и капля пота стекает по щеке. Видел, как дрожит и клубится воздух перед огнем и как потолок прогибается под чьими-то тяжелыми шагами. Слышал, как ночные бабочки бьются о ставню, как жучки точат дерево, как храпит кто-то за стеной и как прибой набегает на берег. И голоса. Ему слышались голоса. Прощальные слова Файлера: «Никогда еще не видывал, чтобы капитан нянчился с кем-то так, как с тобой. Можно подумать, ты ему сын родной». Прощальные слова Квейна: «Джек, как будешь опять в Рорне, непременно повидайся со мной. Нам с тобой есть о чем потолковать». Таул в таверне: «Мир тесен. Все связано». Сотни голосов жужжали в его мозгу словно мухи вокруг тухлого мяса. Почему они не оставляют его в покое? Джек ворочался в мокрых от пота простынях. Кто-то шел по улице, и шаги звучали в такт с его сердцем. Джек напрягал слух, словно часовой на посту. В очаге трещали поленья, бабочки шуршали крыльями, сосед храпел за стеной, море набегало на берег — и все это в такт с Ларном. Джек не мог этого вынести. Ему казалось, что он сходит с ума. Ларн давил на него со всех сторон. «Ты сделал то, что хотела она, верно?» Голоса зазвучали снова — громкие, деспотичные, терзающие душу. Тихоня, сидящий у огня: «Однажды я слышал историю о девушке с Ларна. Ее мать прислуживала тамошним жрецам». Фальк: «Мне кажется, твоя мать скрывала свое прошлое лишь для того, чтобы уберечь тебя». Квейн перед бурей: «Она плыла в челноке без паруса и весел» — Джек зажал уши руками, но голоса не унимались. Снова Тихоня: «Ее спасла мать — калека, не владевшая правой стороной лица и правой рукой. Она посадила дочь в утлую лодку и пустила в предательские воды, окружающие остров». Мастер Фраллит: «Она была шлюхой, да еще и приблудой к тому же». Его мать на стене замка: «Пригнись, Джек, вдруг тебя заметят». Джек задыхался под натиском всех этих голосов. Слова давили его, проникая в самую душу, не давали ему покоя. Пот капал с носа в рот, соленый, как море. Тихоня: «Она дала страшную клятву когда-нибудь уничтожить Ларн». Квейн: «Она спасалась бегством». Фальк: «Возможно, она боялась не столько за себя, сколько за тебя». — ЗАМОЛЧИТЕ! Джек сел. В ушах у него звенело, сердце билось как бешеное. Одеяла казались путами, привязывающими его к постели. Он сбросил их, порываясь прочь отсюда. Прохладные доски пола показались ему блаженством. Он быстро оделся и поплескал водой на лицо. По лестнице он сбежал, перепрыгивая через три ступеньки, — если бы дверь не открылась, он выломал бы ее. Он оттолкнул всех, кто пытался его остановить, — их голоса ничем не отличались от тех, что звучали у него в голове. В конце концов он выбрался на улицу, дохнул полной грудью и попытался побороть овладевшее им безумие. Голоса превратились в шепот, в неразборчивый гул, а после утихли совсем. Джек чувствовал себя опустошенным, и ноги сами несли его по городу. Уличные девки приставали к нему, пьянчуги задирали его, старухи спешили перебежать на другую сторону. Звезды на небе мерцали в такт с Ларном. Джек ускорил шаг. Но как бы быстро он ни шел, Ларн у него внутри. Как бы он ни старался, ничто уже не будет прежним. Он шел вниз, к морю. Пол-лиги до порта, потом по берегу вдоль восточной гавани, потом между рядами рыбачьих лодок, потом по сходням на борт «Чудаков-рыбаков». Джек сам не знал куда идет, но, увидев корабль, понял, что пришел куда надо. — Кто там? Убирайся прочь от судна, коли жизнь дорога. — Карвер, это я, Джек. Я пришел к капитану. — Тебе повезло. Он еще тут. Сидит в каюте и пишет в журнал о нашем плавании. Только смотри не уговаривай его снова плыть куда-то. Если ты за этим пришел, я лучше сразу скину тебя за борт. В жизни больше не пойду на Ларн — и готов убить чтобы сдержать свое слово. — Не бойся, Карвер. Ларн теперь стал одним из множества голых островов, рассеянных в море. — Джек сам не поверил своим словам, да и как он мог? Ларн теперь переселился в его сердце и его душу. — Ну смотри же, я на тебя полагаюсь. — Можешь не сомневаться, Карвер. Джек спустился вниз. Дерево издавало острый запах замкнутого пространства. Низкие потолки ограничивали ночь. Дверь капитанской каюты была закрыта. Джек толкнул ее, не постучавшись. Капитан сидел у стола и записывал что-то в толстую книгу. — Входи, — сказал он, не поднимая глаз. — Садись. Я тебе уже налил. Джек вошел. Здесь было тепло, но как раз в меру, и светло, но не так, чтобы резало глаза. На столе стояло два стакана: один полный до краев, другой — наполовину. Квейн повернулся к Джеку лицом. — Я так и знал, что ты сейчас придешь. — Знали? — Джек сел. — Да, было у меня такое чувство. — А если бы я не пришел? — Тогда я выпил бы твой ром сам. Отчего же не приготовиться к приему, коли я так и так внакладе не останусь. Джек взял стакан, гладкий и тяжелый. — Что сталось с той ларнской девушкой потом? Капитан ответил сразу, точно всю ночь только и ждал этого вопроса: — Когда «Благодатный бриз» причалил в гавани, я отвел ее к себе домой. Она еще не оправилась, и мы с матушкой несколько недель выхаживали ее. Никогда не видел человека, полного такой решимости выздороветь. Она, можно сказать, вернула себе здоровье одной лишь силой воли. А как стала на ноги — в тот же день ушла из города. Не было никакой возможности ее удержать. Она боялась Ларна, боялась, что жрецы выследят ее и убьют. Сердце у меня разрывалось, но я отдал ей все мои сбережения и отпустил ее. Джеку казалось, что ночь кружится вокруг них и только они с Квейном неподвижны. — Куда она пошла? — Она не сказала — не хотела подвергать меня опасности, — шепотом сказал Квейн. — Но мне думается, она отправилась на север. — Какая она была? — Темноволосая, с голубыми глазами, хрупкая, и лицо сердечком. Красавица, одним словом. Все кружилось, и воздух свистел в ушах. — Как ее звали? — Анеска. Все остановилось как вкопанное. Квейн поднес стакан ко рту, выпил и посмотрел Джеку в глаза. — Уходя из Рорна, она сказала, что возьмет себе другое имя — такое, которое есть в каждом городе Обитаемых Земель. Я посоветовал ей назваться Люси, но не знаю, приняла она мое предложение или нет. Джек не дышал, слушая капитана, и лишь теперь со свистом втянул в себя воздух. Сам того не заметив, он вскочил со стула — он должен был потрогать капитана, чтобы убедиться, что Квейн настоящий и действительно произнес эти слова. Квейн был теплый, и пахло от него ромом — самый что ни на есть настоящий морской волк. Джек знал, что капитан сказал правду. Джек ощутил стеснение в груди. Какие-то новые чувства распирали его сердце, терзая его острой, но сладкой болью. Он испытывал и облегчение, и удивление, и волнение, и радость, но сильнее всех была печаль. «Как она, должно быть, страдала! — думал он. — И как хорошо скрывала и свое прошлое, и свой страх!» А еще Джек чувствовал благодарность. Благодарность за то, что узнал наконец правду. Опустившись на колени перед капитаном, он сказал: — Она послушалась вашего совета. И назвалась Люси. Рука капитана легла ему на плечо. — Да. Ты ее сын. Я понял это сразу, как увидел тебя. — И капитан добавил с тоской: — Она была храбрая девушка. Джек приник к нему. Наконец-то он получил ответ. Он узнал, почему мать изменила имя, почему каждый день всходила на стену замка и смотрела на приезжих и почему ничего не говорила о себе. Страх правил жизнью его матери — и причиной этого страха был Ларн. Да, она жила в страхе, но надеялась отомстить. И ее клятва оказалась столь сильна, что пережила ее. Быть может, клятва ее и сгубила — но теперь все сбылось: Ларна больше нет, и мать может спокойно почивать в могиле. — Почему вы не рассказали мне этого раньше? — спросил Джек. — Я мог бы и не прийти к вам. — Джек, море убаюкивает человека, словно младенца в колыбели. Когда твои глаза не видят берега, а под ногами нет земли, ты думаешь только об одном — о своем плавании. Надо вернуться на сушу, чтобы увидеть все в настоящем свете. Я полагал, что и с тобой дело обстоит так же, — стоит тебе провести пару часов на суше, и ты поймешь. — Но есть еще вещи, которых я не понимаю. — Я рассказал тебе все, что знал. — Квейн потрепал Джека по плечу. — Налей-ка нам еще, и выпьем за твою мать. А вопросы без ответов могут подождать и до завтра. Джек встал, наполнил стаканы до краев и подал один капитану. Квейн прав: эту ночь нужно отпраздновать. И они пили до самого рассвета, и рассказывали друг другу разные истории, и смеялись, и плакали. |
|
|