"Наполеон, или Миф о «спасителе»" - читать интересную книгу автора (Тюлар Жан)

Глава V. ПОБЕДЫ НА КОНТИНЕНТЕ

Амьенский договор положил конец конфликту, в котором Франция, начиная с 1789 года, противостояла всей монархической Европе. Потомственные династии отступили. Не сумев путем военного вмешательства задушить новые идеи свободы и равенства, они вынуждены были признать законность их существования по крайней мере во Франции. Бонапарт предстал, таким образом, не только миротворцем, но и спасителем Революции. Но являлась ли новая антифранцузская коалиция 1805 года, возникновение которой было легко предсказуемо после произошедшего два года назад разрыва дипломатических отношений с Англией, продолжением революционных войн, или же речь шла уже о новом типе межгосударственных отношений, ответственность за которые целиком лежит на Наполеоне? Современникам все было ясно: Англия возобновила военные действия, временно приостановленные ею для того, чтобы перевести дух. Французская общественность без колебаний возложила на Англию всю ответственность за разрыв дипломатических отношений. «Англичане, — читаем в отправляемых из Лондона информационных бюллетенях, — говорят, что война представляется им сегодня почти неизбежной; газеты и военное производство до такой степени закусили удила, что они не сомневаются в агрессивных намерениях своего правительства. И добавляют, что сейчас — самый благоприятный момент, уникальная возможность отвлечь Первого Консула от предпринятых им на благо Франции грандиозных преобразований, которые, если они осуществятся, лишат Англию каких бы то ни было надежд». Что касается историков, то они, хотя и с оговорками, признали термины «третья и четвертая коалиции», приняв тем самым концепцию преемственности революционных войн. Кампании 1805 и 1806 годов вела еще «Великая Нация».

Из донесения полиции 14 марта 1803 года: «Англичане говорят лишь о войне. По их словам, вчера и позавчера они получили из Лондона письма, в которых сообщается, что в соответствии с королевским посланием парламент проголосовал за значительные военные ассигнования, большой рекрутский набор, а также за срочное оснащение сорока линейных кораблей». Тот же источник в донесении от 16 марта сообщает: «Домашний врач герцога Йоркского Макдональд, проживающий на улице Бак, свидетельствует, что все его знакомые английские офицеры считают войну неизбежной». От 21 марта: «Англичане сообщают, что в письмах, только что полученных ими из Лондона, содержится информация об ускоренных военных приготовлениях, что пресса никогда еще не была настроена так решительно, что в ход идут все средства для приведения армии в боевую готовность и что нет такого человека в Англии, который сомневался бы в неизбежности войны». На материале этих собранных по распоряжению Первого Консула сведений можно проследить процесс ухудшения франко-английских отношений. 17 мая 1803 года произошел окончательный разрыв. Как можно было предвидеть на основании донесений полиции, англичане первыми начали военные действия. Они выдвинули многочисленные требования. Уитворт, английский посол в Париже, перечислил их в одной частной беседе, содержание которой полиция тут же довела до сведения Бонапарта. «1) В Амьене было подписано соглашение о невмешательстве во внутренние дела Швейцарии, однако, несмотря на него, было допущено военное вмешательство в дела этого государства; 2) внесенный в договор пункт об эвакуации Мальты предполагал соблюдение интересов России, однако Петербург видел свои интересы в том, чтобы разместить на острове гарнизон, что не устраивало ни Англию, ни Францию;

3) договорились подписать торговое соглашение, однако Франция не пожелала даже слышать о нем; 4) наконец, Франция скрывала истинные цели своих военных приготовлений». Англия выразила глубокое разочарование отказом Бонапарта (на который он пошел под давлением владельцев мануфактур, но также и в интересах политики меркантилизма) начать торговые переговоры: слишком живы еще были воспоминания о договоре 1786 года, который практически разорил французскую текстильную промышленность, открыв английским товарам свободный доступ на внутренний рынок. Франция, едва вышедшая из гражданской войны, не смогла бы составить Англии серьезную конкуренцию. Впрочем, была и другая, более веская причина: Бонапарт намеревался превратить со временем Европейский континент в рынок сбыта французских товаров. Лондон не устраивало перекраивание карты Германии. 23 февраля 1803 года имперский сейм поделил ее территорию в пользу «Священной римской империи германской нации», Пруссии, Баварии и Вюртемберга. Председательствовавший на нем обер-канцлер Дальберг занимал профранцузскую позицию. Союзница Англии Австрия мало-помалу утрачивала влияние на ход европейских событий. Французская оккупация Италии распространилась на Геную и Тоскану. С 19 февраля 1803 года Бонапарт посредничал в создании Гельветической конфедерации. Под еще более сильное влияние Франции попала Батавская республика. Вот какие рынки сбыта теряла Англия! Но куда прискорбнее для нее было то, что Бонапарт приступил к созданию великой колониальной державы. Что это, возрождение былой восточной грезы? После подписания мира с Портой (26 июня 1801 года) Брюн был назначен послом в Константинополь. В сентябре 1802 года Себастиани отправился на Средиземноморье, и его отчет о военном положении Египта, опубликованный 30 января 1803 года в «Мониторе», призывал французов к новой интервенции. 7 августа французские военно-морские силы продемонстрировали свою мощь Алжиру. 18 июня Декан получил назначение на должность суперинтенданта торговых фирм в Индии и Иль-де-Франсе, куда и отбыл для исполнения служебных обязанностей. 20 июня Кавеньяк стал комиссаром по торговым делам в Маскате. А что означал интерес Бонапарта к американскому континенту? Рождение очередной, на сей раз американской, грезы? 24 сентября 1802 года Виктор был назначен суперинтендантом Луизианы, которую Испания возвратила Франции. Благодаря Виктору Юге Франция восстановила свое влияние в Гвиане. Новый Орлеан стал опорным пунктом Франции в Северной Америке, Кайена — в Южной. Так вырисовывались планы Первого Консула, связанные с американским континентом.

Желая навести порядок в Сан-Доминго, бывшей французской колонии, перешедшей под контроль негра Туссена-Лувертюра, Бонапарт направил туда во главе двадцатипятитысячного отряда своего шурина, генерала Леклерка. Однако этой американской мечте не суждено было сбыться: экспедиция в Сан-Доминго, снаряженная без учета жаркого климата, обескровленная желтой лихорадкой и сопротивлением восставших рабов, окончательно провалилась в декабре 1803 года. В мае того же года Первый Консул продал Луизиану Соединенным Штатам. В конечном счете все направленные на восток миссии, за исключением той, которую возглавил Себастиани, не выполнили поставленной перед ними задачи. Декану пришлось искать убежища на Маскаренских островах. Имам Маскаты отверг предложение Кавеньяка. Экспедиции Бодена, посланной в «Австралийские земли» (1800–1804) якобы с научными целями, предстояло утвердить французское присутствие у южных берегов Австралии, обозначенных Пероном и Лезюером в опубликованном ими по итогам путешествия атласе как «Земля Наполеона». Однако и здесь Францию ждала неудача. Попытки основать колониальную империю не удались из-за непоследовательности проводимой политики, а также из-за несоответствия средств целям; они продемонстрировали лишь заморские амбиции Франции, насторожившие английский кабинет министров. Главной причиной разрыва стал вопрос об эвакуации Мальты. Англия, оказавшаяся перед угрозой военной экспансии Бонапарта в Европе, не собиралась уступать этот отвоеванный у Франции важный стратегический объект. Со своей стороны, Бонапарт заявлял, что, выведя в соответствии с договором свои войска из неаполитанских портов, будет непреклонен в Средиземноморье и, в частности, в вопросе об острове. Талейран взял на себя роль глашатая правительства. «Первому Консулу тридцать три года, и он расправился лишь со второстепенными государствами. Кто знает, сколько ему понадобится времени, если его к этому принудят, чтобы обновить лицо Европы и возродить Западную Империю?» Тон пререканий неуклонно повышался. 13 марта 1803 года произошла преднамеренная стычка Бонапарта с английским послом. Лондон отреагировал ультиматумом, в котором содержалось требование эвакуировать Голландию и Швейцарию, затем — только Голландию в обмен на вывод в течение десяти лет английских войск с Мальты, за исключением базы на острове Лампедуза. В мае Бонапарт предложил вынести вопрос на рассмотрение третейского суда, составленного из нейтральных государств. На этот период Мальта должна была быть временно оккупирована русскими войсками. Однако англичане не были расположены лишаться бастиона, контролировавшего морской путь в Египет, страну, в отношении которой французы не скрывали своих агрессивных намерений. Окончательный разрыв произошел 16 мая. На французские суда, стоявшие на рейде в английских портах, был наложен секвестр. В ответ Бонапарт приказал арестовать всех проживавших во Франции англичан, оккупировать Ганновер, а также несколько портов на юге Италии. Война возобновилась. Спровоцированная Англией, она отвечала интересам Бонапарта: он допускал, что успехи в деле возрождения страны, консолидация Республики, устранение внешней опасности вызовут у революционной буржуазии искушение отделаться от Первого Консула, крепнущая личная власть которого превратится в угрозу для либеральных свобод. Следовало во что бы то ни стало продолжать играть роль «спасителя». «Первый Консул — не то что эти короли Божьей милостью, которые относятся к своим государствам как к наследственному имуществу. Он должен совершать подвиги, а значит — воевать», — будто бы заявил в одной из конфиденциальных бесед Бонапарт. Но война устраивала и французскую буржуазию, англофильскую по своим вкусам, англофобскую по своим интересам. Давно пора было сломить экономическую мощь Великобритании. Война представлялась панацеей, способной разорить вероломный Альбион. Французские теоретики полагали, что в основе экономического процветания лежат жесткий меркантилизм и финансовая ортодоксия, предполагающая введение в обращение металлических денег и свертывание кредита.

Думая о том, как одолеть Англию, Наполеон вспомнил о давнем намерении Директории высадить десант. В свое время Гош предложил начать с оккупации Ирландии, угнетаемой католической страны, кипящей патриотическим негодованием с самого начала Войны за независимость. Сокрушительный отпор, который получила первая же попытка генерала Юмбера, вынудил отказаться от этого плана. Было решено осуществить прямое нападение на Англию: высадиться в Дувре и идти на Лондон. Однако Великобритания только что продемонстрировала превосходство на море, блокировав французские порты и возвратив себе острова Санта-Лючию и Тобаго. А для того, чтобы форсировать Ла-Манш, необходимо было на протяжении десяти часов обеспечивать господство над этим морским районом. Предполагалось, что на втором этапе операции французские войска легко преодолеют сопротивление английского ополчения и Лондон будет взят без боя. Весьма оптимистичный план, недооценивавший как боеспособность английских войск, так и трудности, с которыми неминуемо пришлось бы столкнуться армии, отрезанной водной преградой от тыла. Время шло, а вопрос о форсировании Ла-Манша оставался открытым, хотя в подходе к нему по-прежнему преобладал дух необоснованного оптимизма: «Всего лишь несколько лье отделяют нас от Англии, и каким бы жестким ни был ее крейсерский заслон, ей не удастся долго сохранять дееспособность и эффективность обороны, необходимой для того, чтобы остановить флотилию, обладающую преимуществами выгодной диспозиции, разнообразием возможностей и быстроходностью своих плавучих средств». Любопытный документ, позволяющий уяснить первоначальный замысел избранной Наполеоном и его советниками тактики, суть которой состояла во внезапной атаке груженной солдатами флотилии. Предполагалось, что флотилия будет состоять из трех тысяч кораблей. На поверку к 28 июля 1805 года их набралось всего две тысячи сто сорок. «Выгодной диспозицией» был город Булонь, в котором Бонапарт разместил свой штаб. В его распоряжении было двести тысяч человек, расквартированных вдали от столичных политических афер. Вместе с тем, хотя Булонь и находилась в относительной близости от Парижа, что позволяло императору одновременно заниматься государственными и военными делами, она являлась, по-видимому, «худшим из портов Ла-Манша», так как контролировалась англичанами, следившими за всеми приготовлениями. «Разнообразие возможностей» также оставляло желать лучшего: многого ли стоили копьевидные шаланды и канонерки? Свирепый ураган, разразившийся 20 июля 1804 года и разметавший дюжину этих суденышек, продемонстрировал ненадежность французской флотилии. Пришлось признать необходимость ее поддержки эскадрами. Что же касается «быстроходности плавучих средств», то надо было ждать двух приливов, чтобы отчалить от Булони. И вновь во весь рост вставала кардинальная проблема достижения военного превосходства в проливе. Словом, от всех вариантов плана, предусматривавшего внезапное нападение на Англию под покровом ночи силами флотилии, с использованием неблагоприятных погодных условий, пришлось отказаться. Вступление в войну Испании с ее мощным флотом внесло в первоначальные стратегические планы существенные коррективы: решающая роль стала отводиться отныне военно-морским силам. В соответствии с распоряжениями, отданными в феврале — марте 1805 года, брестской (под командованием Гантома) и тулонской (под командованием Вильнева) эскадрам предписывалось, обманув бдительность англичан, взять курс на Антильские острова, соединиться там с эскадрами из Рошфора (под командованием Мисьесси), Кадиса и Эль-Ферроля. Цель этого маневра состояла в том, чтобы вынудить англичан направить свои корабли в Индию, Средиземное море и к Антильским островам, оголив оборону Ла-Манша. 30 марта 1805 года Вильнев отбыл из Тулона. Накануне, 11 января, Мисьесси отплыл со своей эскадрой из Рошфора, а Гравина — из Кадиса. Однако встреча у Антильских островов не состоялась из-за плохого взаимодействия французского и испанского флотов, а также потому, что Наполеон, передумав, предложил Гантому остаться в Бресте. Последующие распоряжения доходили с опозданием из-за плохо налаженной связи. К тому же установленные Наполеоном жесткие сроки оказались нереальными. Не найдя друг друга, эскадры вернулись в порты приписки, и британскому адмиралтейству удалось избежать рассредоточения своего флота. Инструкции лорда Бархама были недвусмысленны: «В случае затруднений при определении намерений противника всем кораблям сосредоточиться у острова Уэссан для прикрытия входа в Ла-Манш. Именно здесь необходимо добиться решающего превосходства; если канал окажется в руках неприятеля, Англии несдобровать». Вернувшись в Европу, Вильнев получает новое задание: соединиться с вышедшим из Рошфора Алльманом и деблокировать брестскую эскадру. Невыполнимое поручение: Вильнев предпочитает отсидеться в Кадисе. Наполеон тем временем проявляет признаки нетерпения. Обстановка на континенте непрерывно ухудшается, и давно уже пора высаживать десант. Однако приказы Наполеона поторапливаться дошли до Вильнева уже после того, как Наполеон отказался от десанта. 26 августа император принял окончательное решение. 29-го первые колонны двинулись на Германию. В сознании Наполеона ответственность за провал булонской операции, в успех которой не верил никто, легла на Вильнева. Подгоняемый противоречивыми приказами, Вильнев наконец снялся с якоря. 21 октября у мыса Трафальгар он столкнулся с Нельсоном и Коллингвудом. Боевой порядок франко-испанской эскадры был атакован: один корабль взлетел на воздух, семнадцать других взяты в плен, сам Вильнев сдался. Дюмануар, которому удалось оторваться от преследования, был разбит в сражении у мыса Ортегаль. Английский флот одержал убедительную победу благодаря более высокой профессиональной подготовке команд и глазомеру канониров, победу, увы, оплаченную гибелью адмирала Нельсона, сраженного на «Victory» пулей, пущенной марсовым матросом «Грозного». Убедительную в том смысле, что Наполеон лишился флота, способного реально противостоять английским военно-морским силам. Сломленный, он уступит им господство на море, то есть окончательную победу. Но никто еще, даже сам премьер Питт, не догадывался, что англичане уже выиграли войну.

Английское золото не лежало на континенте мертвым грузом. С его помощью была заключена еще одна, третья, антифранцузская коалиция. Россия вступила в нее без особого нажима: Александр I завидовал Бонапарту, англомания царила в Санкт-Петербурге, болезненно отреагировавшем на казнь герцога Энгиенского. Главный советник царя поляк Чарторыжский склонял своего господина к возобновлению войны с Францией. Англия обещала выплачивать по 1 миллиону 250 тысяч фунтов ежегодно за каждые сто тысяч участвующих в сражениях русских солдат. Возмущенная затеянным Францией дележом Германии и Италии, Австрия вступила в коалицию, к которой присоединились также и неаполитанские Бурбоны. Состав этой коалиции напоминал те, которые Англия организовывала в свое время против революционной Франции. Вот почему она не вызвала особого удивления французской общественности. Сам Наполеон в обращении 30 сентября 1805 года назвал ее «третьей коалицией»: «Солдаты, ваш император с вами. Вы — авангард великого народа. Если понадобится, он весь, как один, поднимется по моему призыву, чтобы рассеять и сокрушить очередной союз, сотканный Англией из золота и ненависти». И все же не обошлось без волнений. Поползли слухи о банковских сейфах: поговаривали, будто Наполеон опустошил их накануне предстоящей кампании. Беспокойство переросло в панику, хотя и беспочвенную, однако осложнившую положение Банка, скомпрометированного бездарным министром финансов, ввязавшимся в затеянную Увраром спекуляцию на мексиканских пиастрах. Экономическая депрессия 1806 года, к которой мы еще вернемся, явилась прежде всего следствием кризиса доверия, возникшего в результате возобновления войны на континенте. Благодаря сводкам из Великой Армии, обосновывающим и разъясняющим суть военных операций, Наполеону удалось укрепить «моральный дух нации». Эти бюллетени были очень популярны в 1806 году: актеры декламировали их со сцены, учителя диктовали ученикам, священники проповедовали с амвонов; они достигали самых глухих деревушек, и о их поступлении оповещали звон колокола или дробь барабана. Они находили отклик в печати и в лирике. «Императорский бюллетень» — так назвал в 1806 году Кольсон свои «героические стансы». Эти мероприятия обеспечивали сплоченность вооруженных сил с народом, слагался своего рода миф о народной армии, даже когда Великая Армия становилась лишь инструментом в осуществлении личных амбиций императора. Впрочем, восстановлению доверия способствовали не столько бюллетени, сколько блистательные победы Наполеона. 13 августа 1805 года он продиктовал из Булони план операции, предусматривавший переброску Великой Армии с берегов Ла-Манша в Германию. Внезапное нападение австрийцев на Баварию, союзницу Франции, отнюдь не застав императора врасплох, позволило ему покинуть ставку в Булони. Поручив маршалу Брюну заботу о материальном обеспечении Великой Армии, состоявшей из семи корпусов (Бернадот, Мармон, Даву, Сульт, Ланн, Ней, Ожеро) и кавалерийского резерва под командованием Мюрата, Наполеон двинул ее по заранее намеченному маршруту к Рейну. Через двадцать дней Великая Армия сосредоточилась в Майнце. Блокировав долину между Майном и Дунаем, Наполеон отрезал вторгшемуся в Баварию генералу Маку путь к отступлению. Потерпев 14 октября поражение в битве при Эльхингене, в которой отличился Ней, австрийцы укрылись в крепости Ульм. 20 октября 1805 года, накануне Трафальгарского сражения, Мак капитулировал. Первый этап кампании занял две недели. Вопреки бытующему мнению, в ходе этой кампании возникли материальные трудности: несмотря на то, что каждый солдат получил к 23 октября на Рейне причитающиеся ему сапоги и жалованье, несмотря на бесперебойную работу тыла, к 22 ноября насчитывалось уже восемь тысяч больных. Из-за стремительного продвижения пало множество лошадей, а воровство в тылу приняло такие размеры, что приказом от 25 ноября Наполеону пришлось привлечь к работе военные комиссии. От Ульма Наполеон совершил бросок к Вене, которой овладел 15 октября безо всякого сопротивления. Франц II эвакуировал столицу, рассчитывая соединиться с армией русского царя. «Сражение трех императоров» развернулось 2 декабря, в годовщину коронации, на поле, выбранном самим Наполеоном: при Аустерлице. Самая блестящая из наполеоновских побед и самая ясная по замыслу. План Наполеона был предельно прост: оставив за русско-австрийской армией Праценские высоты и сосредоточив перед ними свои дивизии (Сульт в центре, Даву на правом фланге, Ланн и Мюрат — на левом), внушить неприятелю мысль отрезать французов от дороги на Вену и для этого обойти их с правого, намеренно ослабленного Наполеоном фланга. Чтобы осуществить этот план, генеральному штабу противника надо было укрепить свой левый фланг, оголив при этом центр Праценских высот. Как только неприятель совершит эту ошибку, Наполеон штурмом возьмет высоты, вклинится в центр поредевших русско-австрийских войск, расчленит их и сомнет слабейший из флангов. Так оно все и произошло. Сражение началось в семь утра с восходом солнца и завершилось к шести часам вечера, с наступлением темноты, разгромом русской армии.

«Мне доводилось быть свидетелем проигранных сражений, — вспоминает один из главных участников этой драмы, эмигрант Ланжерон, — но катастрофу такого масштаба я не мог себе даже вообразить». Неприятель потерял 27 тысяч человек, 40 знамен и 180 орудий. Пока русские поэтапно покидали страну, австрийцы начали переговоры, завершившиеся 26 декабря 1805 года подписанием Пресбургского мира. Несмотря на то, что Талейран призывал Наполеона умерить аппетиты, Австрия уступила Венецию, Истрию и Далмацию Итальянскому королевству (бывшей Цизальпинской республике, переименованной волей императора, короновавшегося 26 мая 1805 года в Милане), а Швабию и Тироль — курфюрстам Вюртембергскому и Баварскому. Ей предстояло выплатить 32 миллиона векселями и 8 миллионов наличными. Финансовые счета интендантства засвидетельствовали успешный итог кампании 1805 года. Последствия поражения Австрии оказались для Европы катастрофическими: и без того полновластный хозяин Северной Италии, Наполеон, обогнув Рим, обосновался и на юге. Росчерком пера на декрете от 27 сентября 1805 года, «словно речь шла о смещении одного из его префектов», он отобрал Неаполитанское королевство у неосмотрительно примкнувших к третьей коалиции Бурбонов. «Солдаты! Неаполитанская династия прекратила свое царствование. Ее существование несовместимо со спокойствием в Европе и достоинством моей Короны (речь не шла уже о Великом Народе или Великой Нации). На штурм, сбросьте в волны эти жалкие батальоны морских тиранов, если они до сих пор еще не уничтожены. Спешите оповестить меня, что вся Италия подвластна моим законам и законам моих союзников». Жозефу, отказавшемуся было от Итальянского королевства, пришлось-таки взойти на неаполитанский престол. «Передайте ему, что я назначаю его неаполитанским королем, но стоит ему проявить малейшее колебание или неуверенность, и ему крышка. Я признаю родственниками лишь тех, кто мне служит. Не возвышающийся вместе со мной перестает быть членом моей семьи. Я сделаю из них семью королей или, лучше сказать, вице-королей». Жозеф и Массена во главе сорокатысячного отряда двигались к Неаполю. Фердинанд IV и его ужасная супруга готовились бежать на Сицилию. Со стороны населения — ни малейшего сопротивления, скорее безразличие. 15 февраля новый монарх вступил в Неаполь. Казалось, для Наполеона нет уже ничего невозможного. Австрию изгнали не только из Италии, но и из Германии. Победоносная Революция раздвинула границы Франции до самого Рейна; с рецессии 1803 года началось перекраивание карты Германии; Аустерлиц открыл дорогу для последующего расчленения. Великое герцогство Бергское было пожаловано Мюрату, Нёшатель — Бертье. Курфюрсты Баварский и Вюртембергский удостоились королевской короны по личному распоряжению императора, вписавшего себя таким образом в разряд потомственных монархических династий. Новоиспеченные короли вместе с многочисленными южными и западными немецкими князьями вошли в состав Рейнского союза под протекторатом Франции. Союз рейнских государств со столицей во Франкфурте — резиденции двухпалатного сейма — признавал Наполеона своим протектором, назначал его главнокомандующим своими вооруженными силами, доверял ему проведение внешней политики, а также право объявления войны и заключения мира. Создание Союза положило начало распаду «Священной римской империи германской нации», урезанной до размеров Австрии, Пруссии и нескольких северных государств. 6 августа 1806 года Франц II отказался от титула германского императора: став Францем I — редкий случай ретроградации, — он нарек себя наследным императором Австрии. За этими перестановками последовало преобразование Батавской республики в Голландское королевство, вверенное попечению Людовика. Дипломатические успехи сопровождались проведением активной матримониальной политики. Усыновленный Наполеоном, его императорское и королевское высочество Евгений де Богарне, сменивший впоследствии отца на троне в Милане в соответствии с Пресбургским договором, предусматривавшим в виде уступки Австрии разделение французского императорского престола, женился на Августе Баварской. Наполеон подумывал и о браке Жерома, дожидаясь его разрыва с американкой Патерсон. В 1807 году Жером возьмет в жены дочь Вюртембергского короля, а Стефания Богарне, ставшая по этому случаю приемной дочерью императора (она была кузиной Жозефины), выйдет замуж за наследника великого герцога Баденского.

Французская общественность с энтузиазмом восприняла весть о победе под Аустерлицем, связывая с ней свои надежды на вожделенный мир. «Журналь де Пари» писала 4 декабря: «Вчера на рассвете три орудийных выстрела ознаменовали начало мирных переговоров в Париже. Неподдельное изъявление радости, которую эта весть вызвала у представителей всех слоев общества, убеждает: блеск наших побед наполнил восторгом все сердца потому, что эти победы наряду со славой победителя символизировали надежду на близкий мир, всегда остававшийся его главной и величественной целью». Неплохое резюме общественного мнения, подтверждаемое донесениями префектов.

Пресбургский мирный договор был воспринят как «прелюдия ко всеобщему миру», передача Ганновера Пруссии предвещала, казалось, рождение франко-прусского альянса — гаранта стабильности на континенте. Даже вечно колеблющийся царь вступил в переговоры. Английский премьер Питт, убитый, как тогда говорили, Аустерлицем, скончался, уступив место Фоксу, вигу, более либерально настроенному к Франции, но главное — убежденному в ничтожестве своих европейских союзников. В июне лорд Ярмут прибыл в Париж, где с мая уже находился представитель русского царя Убри. С англичанами переговоры застопорились на Сицилии, которую Наполеон вознамерился отобрать у Бурбонов. В России Чарторыжского, толкавшего Александра на восток, сменил франкофоб Будберг. Надежды на мир развеялись. Прекрасная возможность восстановления стабильности в Европе была упущена. Французское общество переживало глубокое разочарование. Ему сопутствовало смутное беспокойство, вызванное непостижимой политикой Наполеона. Что скрывалось за созданием новых королевств — за этой промонархической ориентацией французской дипломатии? Что выигрывала Великая Нация, на интересы которой ссылались в начале кампании, от брачных альянсов, от раздачи королевских корон?

Рассказывают, что Мюрат, один из наиболее обласканных фаворитов императора, обратился к шурину с такой критикой: «Когда Франция возвела вас на трон, она рассчитывала обрести в вашем лице народного вождя, украшенного титулом, который вознесет его над всеми монархами Европы. И вот теперь вы отдаете предпочтение символам власти, которые вам чужды, а нам враждебны, и даете понять Европе, как высоко вы цените то, чего всем нам недостает: знатности происхождения». «Милостивый государь, принц Мюрат, — будто бы ответил Наполеон, — я бесконечно доверяю вам как начальнику моей кавалерии. Однако в данном случае речь идет не о военной операции, а о политическом маневре, который мною всесторонне обдуман. Вам не по душе этот брак (Евгения с дочерью Максимилиана Иосифа Баварского). Меня же он вполне устраивает, и я отношусь к нему как к большому успеху, сравнимому разве что с победой под Аустерлицем». Похоже, Мюрат был самым здравомыслящим, после Люсьена, членом семьи Бонапартов. Он предостерегал предававшего Революцию Наполеона. Дошло ли это предостережение до сведения кого-либо из министров? После драматических событий при Маренго Мюрат был вовлечен в орбиту тайной политики Талейрана и Фуше. Его имя вновь зазвучит в кружках представителей революционно настроенных нотаблей в 1808 году, когда война в Испании примет нежелательное направление. В 1814 году Италия будет пытаться следовать заветам этого блестящего «кавалериста и короля», слишком поспешно нареченного некоторыми историками солдафоном. А что если это политическое здравомыслие — отличительная черта супруги Мюрата, Каролины Бонапарт?

Впрочем, в 1806 году ни у кого не было времени задаваться вопросом о намерениях Наполеона, о степени его приверженности идеалам Революции, о причинах превращения «Великой Нации» в «Великую Империю», а «конного Робеспьера» — в нового Карла Великого. Возобновляются военные действия. Вторично после 1792 года Франция и Пруссия переходят врукопашную.

Ответственность за эту новую войну, безусловно, лежит на Берлине. Этот конфликт явился несомненным продолжением революционных войн. Налицо «четвертая коалиция», вновь посягнувшая на идеи 1789 года. После минутной растерянности страна в очередной раз сплотилась вокруг «спасителя». Никогда еще опасность не была так велика: со времен Фридриха II Пруссия считалась могущественнейшей военной державой Европы.

Ее вмешательство в кампанию 1805 года могло бы изменить весь ход войны. Наполеон передал ей тогда Ганновер в вечное пользование — если она будет его союзницей, и во временное — при условии сохранения ею дружелюбного нейтралитета. В свою очередь, Россия и Австрия призывали Фридриха-Вильгельма III вступить в их коалицию. Советники прусского короля, Гогвиц, Гарденберг и герцог Брауншвейгский, рекомендовали демонстративно вооружаться, не ввязываясь при этом в военные конфликты. Их выжидательная позиция обусловливалась двумя обстоятельствами: итогом сражения при Аустерлице и передачей Ганновера Фридриху-Вильгельму. Вместе с тем создание Рейнского союза настораживало Берлин: а ну как столицей «объединенной Германии» станет Париж? С другой стороны, еще 22 июля 1806 года, когда всеобщий мир казался таким близким, Талейран приоткрыл перед прусскими министрами лучезарные горизонты: «Его прусское величество может на новой федеративной основе объединить государства, все еще принадлежащие Германской империи, и украсить имперской короной Бранденбургский дом». Но что дало бы это расчленение Германии на две конфедерации? Насколько искренен был Наполеон? Его предложение вернуть Ганновер Англии было расценено в Берлине как предательство и послужило причиной сближения Пруссии с Россией, скрепленного 12 июля. В конце концов Пруссия дала вовлечь себя в войну: 9 августа она провела мобилизацию, а 26-го — предъявила Франции ультиматум, в котором Наполеону предписывалось не позднее 8 октября отвести войска за Рейн. Ультиматум застал императора в Бамберге. В целях экономии он оставил Великую Армию в Германии, где она содержалась за счет местного населения. Воззвание 6 октября не оставило сомнений относительно истинных намерений Наполеона. Погасив недовольство солдат («был уже подписан приказ о вашем возвращении во Францию; там вас ждали триумфальные празднества, а в столице начались приготовления к встрече»), Наполеон возложил ответственность за очередной конфликт на Берлин, напомнив о полях Шампани, где в 1792 году пруссаки однажды уже нашли «поражение, смерть и позор». Этим он ненавязчиво давал понять, что и четырнадцать лет спустя продолжается все та же война. В первой сводке из Великой Армии он говорил о «безумии» королевы Луизы, самой яростной разжигательницы ненависти к Франции. «Безумие» было точно найденным словом: Пруссия ввязывалась в войну, не дождавшись подхода русских союзнических войск, с расстроенными финансами, с народом, который, за исключением верхушки общества, пребывал в полной апатии.

Прусский план состоял в том, чтобы оккупировать Баварию силами трех армий: шестидесятитысячной, прусско-саксонской, под предводительством принца Гогенлоэ, и тридцатитысячной, во главе с Рюхелем. Однако прежде чем они успели соединиться, Наполеон разделался с каждой из них в отдельности. 14 октября в Йене он неожиданно напал на Гогенлоэ. Численное превосходство французов превратило поражение прусской армии в полный разгром. Вот официальное описание сражения, представленное в пятой сводке: «Два часа туман обволакивал обе армии, но в конце концов рассеялся под лучами ясного осеннего солнца. Обе армии увидели друг друга на расстоянии пушечного выстрела. Левым флангом французской армии, закрепившимся в районе деревни и леса, командовал маршал Ожеро. Императорская гвардия отделяла его от центра, где находился корпус маршала Ланна. На правом фланге располагался корпус маршала Сульта. Вражеская армия была многочисленна и щеголяла прекрасной кавалерией: все маневры выполнялись ею быстро и точно. Император, с учетом занятой им во время утреннего наступления позиции, хотел было помедлить пару часов, дожидаясь подхода остальных сил, прежде всего своей кавалерии, однако французская пылкость овладела им. Когда несколько батальонов заняли деревню Голхштердт, он заметил в стане неприятеля движение, имевшее целью выбить из нее французов. Маршал Ланн получил приказ немедленно двигаться эшелонами на помощь этой деревне. Маршал Сульт атаковал лес на правом фланге. Неприятель попытался наступать своим правым флангом на наш левый, однако маршалу Ожеро было поручено отбросить его. Не прошло и часа, как в сражение были вовлечены все основные силы: от двухсот пятидесяти до трехсот тысяч человек при поддержке семисот или восьмисот орудий сеяли смерть, являя собою одно из нечастых в истории зрелищ. Обе стороны непрестанно маневрировали, как на параде. В наших войсках ни на мгновение не возникло сомнения в победе… Овладев наконец лесом, который он штурмовал на протяжении двух часов, маршал Сульт ринулся вперед. Тут Наполеону сообщили, что резервные дивизии французской кавалерии занимают исходные позиции, а две свежие дивизии из корпуса маршала Нея развертываются следом на поле сражения. Было решено ввести в бой все резервные части. Первый атакующий эшелон, почувствовав мощную поддержку, мгновенно опрокинул неприятеля, вынудив его к отступлению. В течение первого часа отступление велось организованно, но перешло в беспорядочное бегство, когда в деле смогли принять участие дивизии наших драгун и кирасиров, предводительствуемые эрцгерцогом Бергом». В трех лье севернее, близ Ауэрштедта, главные силы герцога Брауншвейгского столкнулись с авангардом наполеоновской армии под командованием Даву, в подчинении которого находились три талантливых полководца: Фриан, Гюден и Моран. Даву сдержал натиск и опрокинул герцога Брауншвейгского, павшего в этом сражении от смертельной раны. Разбегавшиеся остатки двух прусских армий слились в один поток, вызывавший при своем движении всеобщую панику. Если бы Даву дрогнул, исход сражения мог бы быть иным. Нетрудно заметить, что официальная версия битвы при Ауэрштедте по меньшей мере немногословна. Ни словом не упоминается в ней и о Бернадоте, который, оказавшись между двумя схватками, так и не принял участия в сражении. За несколько часов прусская армия потеряла двадцать семь тысяч убитыми и ранеными, двадцать тысяч пленными, всю артиллерию. Крепости сдавались без сопротивления, за исключением Кольберга, Данцига и Грауденца. 27 октября, когда Наполеон вступал в Берлин, Фридрих-Вильгельм уже искал защиты у русского царя.

Наполеон не мешкая приступил к решению участи побежденной Германии. Он отдал приказ об оккупации всех прусских земель от Рейна до Эльбы, принадлежавших герцогу Брауншвейгскому, принцу Оранскому и курфюрсту Гессен-Кассельскому. Пруссии предстояло выплатить огромную контрибуцию в размере ста пятидесяти девяти миллионов четырехсот двадцати пяти тысяч франков. Декретом от 3 ноября 1806 года ее владения были поделены на четыре департамента со столицами в Берлине, Кюстрине, Штеттине и Магдебурге; генерал-губернатором был назначен Кларк со своими помощниками: главным интендантом Дарю, главным казначеем Эстевом и главным откупщиком Jla Буйери. Зато Бонапарт помиловал Саксонию, освободив на следующий день после Йенского сражения шесть тысяч солдат и триста офицеров, а затем возвел курфюрста Саксонского в ранг короля, включив Саксонию в состав Рейнского союза вместе с пятью герцогами: саксон-веймарским, готским, мейнингским, гильдбурхаузенским и кобурским. Численный состав саксонской армии был ограничен двадцатью тысячами. Таким образом вся Северная Германия оказалась в сфере влияния Франции.

Оставалась Россия. Наполеон усилил свою армию (15 декабря сенатус-консульт утвердил решение о призыве восьмидесяти тысяч новобранцев, из которых шестьдесят тысяч должны были быть в кратчайшие сроки обуты, одеты и экипированы в трех центрах: Булони, Майнце и Потсдаме), а затем двинулся навстречу русским в Восточную Пруссию. Однако ожидавший его там театр военных действий не соответствовал ни его гению, ни условиям, в которых привыкла маневрировать и воевать Великая Армия. К тому же русские все сжигали при отступлении, что создавало дополнительные трудности с продовольствием. Напротив, русская армия, многочисленная и упорная, действовала в привычных для нее географических и климатических условиях. Вместо планируемого блицкрига французы вязли в грязи, испытывали трудности со снабжением, страдали от холода и сырости, а в тылах подвергались беспорядочным атакам прусских партизан. 6 февраля Наполеон писал Дарю: «Знайте, что ничего из посланного вами не пришло по назначению, потому что армия все время на марше. Между тем, если бы провиант шел обозом вместе с армией, она не была бы голодна».

Встреча двух армий произошла 8 февраля 1807 года. При Эйлау, в слепящей метели. Сражение с неясным исходом. Наполеон думал, что застиг русских врасплох, тогда как его самого застигли врасплох превосходящие силы противника: против пятидесяти тысяч французов Беннигсен двинул семьдесят тысяч русских. Заблудившийся в метели корпус Ожеро был истреблен. Контратака русских едва не прорвала центр боевого порядка французских войск. Наполеон смог выправить положение, лишь бросив в прорыв собранную в кулак кавалерию: восемьдесят эскадронов Мюрата. Надвигалась ночь, русские стояли насмерть, когда подошедший Ней ударил по их правому флангу и вынудил отойти. На снегу осталось двадцать пять тысяч русских и около восемнадцати тысяч французов. В связи с этим сражением вспоминают обычно знаменитую картину Антуана Гро. Об изнанке этого события мы имеем представление благодаря хирургу Великой Армии Перси: «Никогда прежде такое множество трупов не усеивало столь малое пространство. Все было залито кровью. Выпавший и продолжавший падать снег скрывал мало-помалу тела от удрученного взгляда людей. Особенно много трупов было у ельника, за которым сражались русские солдаты. В поле и на дороге валялись тысячи ружей, шапок и кирас. Склон холма, несомненно, служивший неприятелю прикрытием, был усеян сотней окровавленных тел; искалеченные, но еще живые лошади ждали, когда голод повалит их на груды мертвецов. Перейдя через одно поле, мы тут же оказались на другом, также усеянном трупами». Кошмарное зрелище, которое 64-й бюллетень не в силах обойти молчанием: «После сражения при Эйлау император целыми днями пропадал на этом страшном поле брани, смотреть на которое он считал своим долгом. Понадобилось много труда, чтобы предать земле всех погибших». Находясь в состоянии нервного истощения, Наполеон прекращает военные действия и останавливается в замке Фин-кенштейн, где разрабатывает план новой кампании против русского царя: Себастиани в Константинополе, Мармону в Далмации, Гарданну, направленному к персидскому шаху в Тегеран, приказано отвлечь часть русских войск на восток. В мае 1807 года в результате осады, проводимой под руководством Лефевра и таких блестящих офицеров артиллерии и инженерных войск, как Ларибузьер и Шасслу-Лоба, пал Данциг, открыв дорогу на Польщу. Наполеон наращивает численность своей армии. Однако быт по-прежнему невыносим: транспортировка грузов затруднена нехваткой лошадей и малым количеством рек. Отсюда неразрешимая проблема со снабжением, порождающая рост дезертирства и грабежи.

«Если бы в Остероде у меня было шесть тысяч центнеров муки, я был бы хозяином положения», — сокрушался Наполеон 8 марта 1807 года. С приходом весны возобновляются военные действия. Наполеон идет на Кёнигсберг, где сосредоточены основные запасы оружия и снарядов русской армии. В надежде спасти эту цитадель Беннигсен атакует с фланга. Стычка произошла 14 июня у города Фридланда, в неблагоприятном месте для русских, оказавшихся спиной к реке Алле. Ланн, атаковавший неприятеля в три часа утра, тянул время, чтобы Наполеон успел подойти с главными силами из Эйлау. Настоящее сражение развернулось в пять часов пополудни и продолжалось до одиннадцати вечера. Мортье на левом фланге и Ланн в центре получили приказ сдерживать Горчакова. На правом фланге Нею предстояло, не считаясь с потерями, опрокинуть левый фланг неприятеля под командованием Багратиона, овладеть господствовавшим над местностью в тылу русской армии Фридландом и блокировать мосты через Алле, по которым русские переправились на противоположный берег. Сразу же после выполнения этой задачи Ланну и Мортье приказывалось переходить в наступление. К восьми вечера Фридланд был в руках у французов; в десять Ланн и Мортье сбросили в Алле Горчакова, который лишился путей к отступлению из-за потери мостов; сотни русских солдат утонули в реке. В этот день царь потерял двадцать пять тысяч убитыми, ранеными и пленными, а также восемьдесят орудий. Остатки его армии отошли к Неману.

Несмотря на скудные субсидии англичан, продолжающуюся войну с Турцией и угрозу восстания в Польше, ничто еще не было потеряно для России. Однако нерешительность Александра, легко переходящего от воодушевления к депрессии, побудила его пойти на переговоры с Наполеоном.

Встреча императоров состоялась 25 июня 1807 года в Тильзите, на плоту между двумя берегами Немана. «Сир, я так же ненавижу англичан, как и вы!» — «В таком случае мир заключен». В этих фразах — суть подписанного императорами соглашения. Состоялся не передел мира, как об этом тогда писали, а альянс, острие которого было направлено против Англии. «Задача Наполеона, — справедливо замечает Альбер Вандаль, — заключалась в том, чтобы одержать победу над Англией и восстановить всеобщий мир. Он полагал, что Россия более, чем любая другая страна, способна оказать ему содействие в достижении поставленной цели благодаря географическому положению континентальной и в то же время морской державы, военной мощи и неисчерпаемым материальным ресурсам. В своем нынешнем смятенном состоянии она представала вынужденным союзником, к которому он обратился с предложением объединить усилия в борьбе с Англией». Расходы по реализации подписанного 7 июля соглашения должны были взять на себя Пруссия, а затем Турция. Отнятые у Пруссии государства от Эльбы до Рейна, а также часть Ганновера превратились в Королевство Вестфалию, которое Наполеон подарил Жерому. Польские земли, находившиеся во владении Пруссии, образовали эрцгерцогство Варшавское, вверенное королю Саксонии, вошедшему вместе с королем Вестфалии в Рейнский союз. Последний включал в себя отныне всю Германию, кроме Пруссии и Австрии. Наполеон предложил свое посредничество в русско-турецком конфликте. Предвидя отказ султана, он пригрозил таким расчленением оттоманских провинций в Европе, после которого за Турцией остались бы лишь Константинополь и Румелил. Александр, признавший все произошедшие в Европе изменения, предложил свои услуги в деле улаживания франко-английского конфликта. В случае отказа Англии русский император обещал поддержать Наполеона, оказав давление на Копенгаген, Стокгольм и Лиссабон, чтобы вынудить их закрыть порты для британских торговых судов. В новой политике, получившей название «континентальная блокада», которую Наполеон начал проводить, потерпев поражение при Трафальгаре, России отводилась роль козырной карты. Англичане почувствовали это на своей шкуре уже в начале 1808 года. Никогда еще Наполеон не был так близок к победе, а Европа — ко всеобщему миру.

Блистательные победы Наполеона при Аустерлице и Йене заворожили современников. Клаузевиц и Жомини посвятили объемистые труды полководческому гению Наполеона, проложив дорогу будущим теоретикам и стратегам. Между тем допущенные ими неточности в оценке личности Наполеона весьма значительны. Занесем в его пассив нежелание внедрять технические новшества: «водную повозку Фултона, приводимую в движение паром», пороховые ракеты Конгрева, телеграф Жана Александра, аэростат наблюдения майора Кутеля. Его победоносная армия была вооружена унаследованными от «старого режима» ружьями образца 1777 года (с внесенными в 1803 году незначительными усовершенствованиями) и пушками конструкции Жана Батиста Грибоваля. Наполеон продемонстрировал полнейшее равнодушие к открытию Бертолле, заменившему при производстве пороха селитру (нитрат калия) на хлорат калия, пренебрег изобретением Форента, отказавшегося от кремниевого запала в пользу затвора, расположенного в непосредственной близости от заряда. Он знал, что прусское ружье снабжено специальным лезвием, с помощью которого пехотинец надрезал (а не надкусывал) патрон. Это простое усовершенствование обеспечивало ружьям пехоты Фридриха-Вильгельма III куда большую скорострельность, чем французским. Наполеон не придал этому факту ни малейшего значения. Более того, он распорядился экипировать двенадцать кавалерийских полков касками и кирасами, которые считались устаревшими еще при Людовике XVI. Почти не вспоминают о его поразительной неосведомленности в климатологии и географии, повлекшей за собой неисчислимые людские потери в Египте и Сан-Доминго. Забывают о проявленной им в 1806 году неосмотрительности при форсировании Одера, когда он не подумал о грязи, снеге и холоде. Плохое знание местности и отсутствие разведданных поставили его в тяжелое положение при Маренго и Эйлау.

Будучи слабым шахматистом, Наполеон, как и все вышедшие из Революции генералы, был убежденным сторонником наступательных действий. Однако Клаузевиц покажет, что «любое наступление захлебывается по мере своего развития». В доказательство он приводит поход на Россию: «Полмиллиона форсировали Неман, сто двадцать тысяч сражались у Бородино, еще меньше дошло до Москвы». И Клаузевиц приходит к выводу: «Оборонительная тактика эффективнее наступательной».

Стратегические взгляды Наполеона также нельзя считать новаторскими. Они восходят к доктрине Гибера де Ножана, предусматривавшей деление армии на автономные армейские корпуса, состоявшие из двух-трех пехотных дивизий, одной кавалерийской, артиллерии и службы обеспечения. Главная причина его побед заключалась в том, что он ввел разграничение между растянутым походным и концентрированным боевым порядком. Растягивая походный порядок на марше, он вольготно чувствовал себя на местности, поскольку его армия представляла собою как бы сеть, в которой мог запутаться маневрирующий в боевом порядке неприятель. Мак надеется выждать время в Ульме и оказывается в окружении. В 1806 году пруссаки мечутся с места на место, Наполеон обходит их с фланга, и они вынуждены принять бой в расстроенном боевом порядке. Результат? Разгром при Йене. Война становится мобильной, стремительной. Если противник рассредоточивается на марше, Наполеон маневрирует «на внутренних рубежах»: останавливает колонну отрядами, в задачу которых входит замедлить ее продвижение, уничтожает ее ударом главных сил, а затем переходит к следующей. Наполеон мог совершать все эти маневры благодаря растянутому походному порядку, позволявшему в любой момент, дернув за силок, поймать добычу. Во время сражения он способен умело воспользоваться чужой оплошностью, а то и вынудить неприятеля совершить непоправимую ошибку, как это произошло во время битвы при Аустерлице. Наконец, внезапной атакой отдельного корпуса во фланг или в тыл противника он подготавливает «развязку», решающую участь всего сражения.

Однако Европа довольно быстро усвоит правила этой новой игры и перестанет попадать в расставляемые ей императором сети. Наполеон столкнется уже не с армиями на равнине, а с глубоко эшелонированной обороной в Португалии, при Бородине, при Ватерлоо. К тому же нерасторопность войск, растянутость коммуникаций, языковые барьеры, постепенно превращающие Великую Армию в интернациональную, парализуют высокую мобильность, продемонстрированную Наполеоном в ходе первой итальянской кампании. Он все реже маневрирует, ища преимуществ в огневой мощи артиллерии или сокрушительном натиске кавалерии, решившей исход битвы при Эйлау. В таких случаях сражение превращается в бойню.

Начиная с 1806 года, после кампании в Восточной Пруссии, успехи становятся все менее убедительными. И это при том, что в 1806–1807 годах Наполеону благоприятствовала политическая обстановка: поляки связывали с ним надежды на возрождение Польши, Вена и Берлин открыли ворота победителю Аустерлица и Йены. Однако гражданская война вылилась в такую форму сопротивления, против которой Наполеон оказался бессилен. Высокая боеспособность революционных армий, так же как и Великой Армии, заключалась в том, что они были народными армиями, воевавшими с бандами наемников. Однако по мере того, как Великая Армия утрачивала свой национальный характер, превращаясь в разношерстную толпу, ее победы уходили в прошлое.

Наполеоновские маршалы и генералы были не столько полководцами, сколько рубаками (Ней, Мюрат, Делор, Лазаль, Сент-Илер, Пактод, Пажоль, Компан, Кюрели, Клапаред). Иные — учтивыми дипломатами (Лористон, Коленкур, Андреосси). Попадались и «трусы» (Моне, но не Барагэ д'Илье Мареско и де Дюпон, несмотря на постигшие их несчастья), и прохвосты (Дютертр), и развратники (Шабран), и дезертиры (Сарразен, Бурмон). Были и «потомственные» генералы (Аббатуччи, Абовилли). Одни сгинули в нечеловеческих условиях плена (Лефран), других отстранили от должности за излиш-нюю приверженность республиканизму (Амбер, Делмас, Монье) или по подозрению в симпатиях к Моро (Дюрют). Но куда больше было тех, кого пуля сразила прежде, чем они успели по-настоящему заявить о себе (Дезе, Валюбер). Наполеон на всю жизнь сохранил память о своем адъютанте Мюироне. Наконец постепенно иссякает людской резерв. Рекрутские наборы уже не в состоянии удовлетворить растущие аппетиты прожорливого Молоха. Окончательно утратив численное превосходство над сплотившейся против него Европой, Наполеон будет обречен, тем более что соотношение потерь, до поры до времени благоприятное для французов, постепенно выравнивается. После Эйлау армия производит уже впечатление плохо оснащенной, недоукомплектованной командирами, часто недисциплинированной людской массы. Многие из тех, кто был с Наполеоном в Булонской ставке, получили повышение или перешли в гвардию. Четыре пятых всей армии составляли наспех обученные рекруты 1806–1807 годов. Моральный дух также оставлял желать лучшего. Война велась за пределами Франции, и, казалось, ничто не ущемляло жизненных интересов страны. Но буржуазию тревожило безмерное расширение естественных границ, ей было достаточно увеличения рынков сбыта. 5 прериаля XI года торговая палата Парижа, «принимая во внимание состояние войны, в которую вновь ввергла Республику злая воля врага», поднесла Первому Консулу в подарок стодвадцатипушечный корабль под названием «Парижская торговля». Но все это делалось не от чистого сердца. Впрочем, не считая, разумеется, человеческих жертв, война почти не отражалась на жизни страны, так как велась на чужой территории. Более того, она приносила доход. По отчетам Дарю был подведен финансовый итог военной кампании с 1 октября 1806 года по 15 октября 1808 года: чрезвычайные контрибуции составили 311 662 ООО франков, налоги с вассальных территорий — 79 667 ООО, кассовые аресты — 16 172 ООО. Помимо многочисленных налогов, взимаемых с поверженных государств, Франция, только по официальным данным, получила от Пруссии 40 тысяч лошадей и прочих товаров на сумму в 600 миллионов франков, и это не считая награбленного. Расходы на Великую Армию составили, по сведениям Дарю, 212 879 335 франков, в то время как главный казначей оприходовал наличными 248 478 691 франк. Словом, прусская и польская кампании ничего не стоили французским налогоплательщикам. Общественное мнение, давным-давно обработанное армейскими сводками, выражало полное одобрение всему происходящему. Тем более что победы 1805 и 1806 годов ввергли Европу в состояние шока и после двух итальянских кампаний обеспечили Наполеону репутацию непобедимого полководца. Революция не ошиблась в выборе своего «спасителя».