"Тайна Бутлегера, или Операция "Ноктюрн"" - читать интересную книгу автора (Д'Агата Джузеппе)

Вторник, 14 ноября

Мерилен провела остаток ночи у себя дома, и ей пришлось принять снотворное, чтобы поспать хотя бы несколько часов. Проснулась она очень рано, с трудом очнувшись после какого-то странного, тревожного кошмара, в котором запомнились ироническая усмешка Контатти, благородное, мужественное лицо Юрека и, самое главное, ледяной взгляд Шабе, этого ужасного старика, словно олицетворяющего всем своим обликом смерть.

Питера Уэйна в ее сновидении не было, но она подумала о нем, как только проснулась. Она не испытывала сожаления от расставания с ним. Это было единственное, что она действительно могла сделать в этой захватывающей, ужасной и неумолимо приближавшейся к завершению партии, где ей была отведена роль простой пешки и где ставкой была смерть.

В то же время она чувствовала какой-то подвох. Все произошло как-то уж слишком просто, ведь она всего лишь обменялась улыбками и шутками и с Контатти, скорее походившим на выпускника Оксфорда, нежели на агента секретной службы, и с Уэйном, представителем Управления, производившим впечатление типичного американца, занятого только своими сексуальными победами. А что если Контатти и Уэйн просто сговорились, желая посмеяться над ней, поразвлечься у нее за спиной. Конечно, был еще Шабе. Но он мог оказаться всего лишь пугающим манекеном, куклой, которой предназначена роль злодея.

Было, однако, и похищение маленькой Сони. Но Мерилен понимала, что по крайней мере в данный момент девочка находилась вне опасности. Переживания Юрека не столько вызывали сочувствие, сколько внушали опасения, потому что поляк, конечно же, не был беспомощным человеком и за ним скорее всего тоже стояли какие-то силы, как у Уэйна и Контатти. Более того, своим накалом злости и даже какой-то одержимостью он, несомненно, превосходил их. Пока что он оказался в невыгодном положении, так сложилось, но что будет, если ситуация изменится и инициатива перейдет к нему? Мерилен несколько раз хотела позвонить Юреку. Ей не терпелось узнать, как прошла встреча, невольным и непосредственным связным которой она стала. Но сдержалась.

Все произошло так быстро. Минуло всего три дня, но казалось, прошла уже целая вечность. Она посмотрела на календарь. Действительность — вот она тут и никуда не девается, более того, наступает. Вторник. Решающий день.

Она захватила пачку купленных ранее газет и поехала на виа Венето. Ее не покидало ощущение какой-то ирреальности происходящего. Жизнь текла вроде бы по привычному руслу: сейчас она, как всегда, позавтракает, просмотрит газеты и отправится в офис…

Она взглянула на свою машину, припаркованную невдалеке, и вздрогнула. На ветровом стекле под «дворником» опять лежала штрафная квитанция. Мерилен схватила ее и, прочитав, не могла не улыбнуться — это была настоящая квитанция, а не какое-то новое анонимное послание. Она оставила ее на месте и с облегчением снова расположилась за столиком в кафе «Доней».

Посетителей в этот час было немного. Между стульями, стоявшими у края тротуара, пробирались торопливые прохожие. Мерилен заказала капуччино и бриошь и решила просмотреть «Дейли америкен», а когда сложила газету, опешила от неожиданности: рядом с ней сидел возникший словно ниоткуда Контатти.

— О, да вы просто моя тень.

— Спали хорошо? — спросил он с явной иронией.

— Очень плохо, благодарю вас.

— Представляю. Удалось заставить выставить себя вон?

Мерилен опустила руку в сумку, включила магнитофон, достала пачку сигарет и предложила Контатти закурить, но он отказался и поспешил зажечь ее сигарету.

— Я бросила его.

— Преждевременное решение.

— Но психологически необходимое.

— Понимаю.

Она загадочно улыбнулась:

— Вам известно, что означают слова: «Меддокс код два дабл ю ноль три один ноль эм ноль три один пять?»

— Чтобы ответить, надо бы знать, где стоят запятые, — сказал Контатти, не проявляя особого интереса.

— Это устный текст, не письменный.

— Посмотрим. Меддокс — это скорее всего какое-то условное место или имя. Код два — номер ключа для расшифровки чисел…

— Если думать рано утром, появляются морщины. Не трудитесь напрасно, похоже, мне известно решение.

— Осваиваете профессию с поразительной быстротой, — заметил Контатти, глядя на нее.

— Я изучила эти цифры. И вдруг само собой стало ясно, что они означают расписание.

— Идея простая, но превосходная. «Дабл ю» — Вашингтон, «м» — Москва. Американский самолет прибывает в три десять ночи, а русский — пятью минутами позже.

— Да.

— Очевидно, этот текст не закодирован. Но прежде у него был код — код номер два. И Меддокс — это человек, который расшифровал его и передал Уэйну. По телефону?

— Он был записан на автоответчик.

Контатти покачал головой:

— Уэйн забыл стереть запись. Неосторожность, которая меня поражает. Очевидно, он чувствует себя очень уверенно.

— А может, он получил это сообщение перед самым моим приходом.

— Я бы не доверял вам, появись вы в моем доме.

— А как же любовь?

— Любовь не слепа, как принято думать. — Он посторонился, позволив официанту поставить на стол поднос с капуччино, и попросил его: — То же самое мне. Ах да, я забыл, что я же англичанин. В таком случае мне, пожалуйста, чай.

Официант удалился.

— Какие новости из Вашингтона? — с безразличием поинтересовалась Мерилен.

Контатти был удивлен:

— Какие новости?

— Шаги, предпринятые нашим министром иностранных дел, с тем чтобы воспрепятствовать обмену…

— Ничего не известно.

Мерилен была уверена, что никаких официальных шагов британского правительства по отношению к американскому и не было.

— Так, значит, решено?

— Что-нибудь станет известно после обеда. А мы пока подготовимся к очевидному. Ничего больше.

— К случайному кровопролитию.

Контатти, похоже, расстроился, на лице его отразились беспомощность и огорчение.

— Представляю, как сейчас в «Форте Ленглей» наш черный, даже красный человек Рудольф Форст…


Действительно, несмотря на ночное время, работа там шла полным ходом. В отделе регистрации заключенных на базе ЦРУ в «Форте Ленглей», штат Виргиния, ученый Рудольф Форст ожидал у окошка тюремной камеры. Это был человек среднего роста, в очках, с залысинами на висках, выглядел он намного старше своих пятидесяти лет и походил на заурядного мелкого служащего.

Офицер отпер дверь, вручил ему личные вещи, уложенные в небольшой чемоданчик, и велел подписать какую-то бумагу. Потом за ним пришли еще несколько человек, из них трое были в штатском с бейджиками в петлицах пиджаков.

Форст насмешливо посмотрел на них. Все-таки свобода уже близка. Сейчас его отвезут в Вашингтон, и оттуда он полетит в Европу.


Сощурившись, Контатти подсчитывал:

— С учетом ветров и температуры, чтобы прибыть сюда в три часа ночи, самолет с Форстом должен взлететь… ну-ка посмотрим… — Он взглянул на часы. — Через десять часов. А русский, напротив, будет лететь на четыре часа меньше. Значит, он вылетит в двадцать три часа. — Он посмотрел на Мерилен и улыбнулся. — Я вам сказал, как зовут нашего американского коллегу, который с нетерпением ожидает возможности обнять свои детей и свергнуть правительство Южной Америки?

— Нет. Киссинджер?

— Я имею в виду очень ловкого типа — лучшего снайпера на Западе. Доверительно могу сказать вам, что он попался именно из-за избытка профессионализма. В Москве он занимался не только русскими, но и восточными странами: румынами, венграми, поляками… Невероятная работа, слишком много знакомств… — Он вздохнул и наклонился к Мерилен. — Думаю, что как раз сейчас машина КГБ везет Малыша Фрэнки на Лубянку, чтобы дать ему последние инструкции. Если помните, ему была уготована ошеломляющая карьера, нашему Фрэнки. По документам — Фрэнки Хагену.


И действительно, в это же время огромный министерский лимузин, черный, с задернутыми шторками на боковых окнах, въехал во второй двор тюрьмы на Лубянке и остановился у ступенек, ведущих к зарешеченной двери, по бокам которой стояли несколько сотрудников КГБ с автоматами.

Из лимузина вышел Фрэнки Хаген, темноволосый человек лет сорока, невозмутимый, с правильными чертами, весьма невысокого роста, отчего и заслужил прозвище Малыш, в облике его легко угадывалось итальянское происхождение.

Два советских офицера вышли следом за ним и встали по бокам. Трое других поднялись по ступенькам, дверь открылась, и из нее выглянул какой-то хмурый и тучный высокопоставленный чиновник в сером.

Хаген равнодушно посмотрел на него.


Мерилен взглянула на Контатти с загадочным видом:

— У меня идея.

Он отпил чаю и с любопытством посмотрел на нее:

— Еще одна?

— Поскольку Форст прибывает на самолете и вам известно расписание, почему бы не убрать его с помощью ракеты? Палестинцы уже пробовали делать это прямо у нас тут, в Риме, не так ли?

— Вы гений, Мерилен. Но таким образом мы начнем третью мировую войну.

— В самом деле? Из-за небольшой ракеты, даже без атомной боеголовки…

— Ну а как же? Прикончим сотню человек, включая экипаж, да еще попадем не в тот самолет, какой нужно, потому что, сами знаете, как бывает, самолеты прилетают иногда с опозданием или одновременно. — Он покачал головой и продолжал с притворным упреком: — Вы слишком глупы, легкомысленны, неосторожны. Взгляните вон туда, например. — Он указал на «ланчу». — Вы опять оставили свою машину там, где парковка запрещена.

Мерилен притворилась, будто рассержена.

— Это верно, мне опять выписали штраф, хотя у меня и дипломатический номер.

— Я тоже вынужден оштрафовать вас.

Мерилен тотчас оставила шутливый тон. Контатти достал из кармана бланк штрафной квитанции и протянул ей.

Послание, написанное печатными буквами, гласило: «Пусть благородный поляк вручит свои верительные грамоты представительнице Ирландской Республики».

Прочитав это, Мерилен не улыбнулась, только рука ее почти непроизвольно опустилась в сумку, чтобы проверить, работает ли магнитофон.

— Означает ли это, что Рудинский должен прийти ко мне домой и ждать ваших указаний?

Контатти, отпив чаю, кивнул. И таким образом избежал ее взгляда.

— Мне не нравится моя роль, — решительно заявила Мерилен. — Почему выбрали именно меня?

Контатти выглядел спокойным.

— Потому что я сам не могу явиться на встречу с ним, это очевидно. Потому что телефон и дом Рудинского контролируются полицией. Вы не знали этого? Ладно, не говорите, что не знакомы с капитаном Коссини.

— Он приходил в посольство.

— А теперь послушайте меня внимательно, Мерилен. Мы выбрали вас, потому что необходимо, чтобы посредник был человеком во всех отношениях весьма далеким от похищения. Вы ведь не принимали никакого участия в разработке этой операции.

— Надо полагать.

— Нам нужен человек, знакомый с Рудинским и в то же время ни в чем не подозреваемый. Человек, который мог бы контролировать его действия и точно сообщить нам, исполнит он наши указания или задумал какой-нибудь катастрофический финт. Лучше вас этого не сделает никто. Вам не кажутся убедительными эти доводы?

— Слишком, если учесть, насколько это рискованно для меня.

— Почему же рискованно? — удивился Контатти. — В самом худшем случае, то есть если даже наш джентльмен, будучи арестованным, назовет ваше имя, вам не придется говорить ничего другого, кроме правды, нет, пожалуй, поправлюсь — ничего, кроме некоторой части правды. Вам придется сказать, что похитители, неизвестные разумеется, заставили вас как подругу Рудинского или свидетеля похищения передать ему их послания и что вы не могли отказаться, дабы не подвергать риску жизнь девочки.

— И все?

— Вам поверят, и у вас не будет никаких проблем. Кстати, постарайтесь сохранить эти штрафные квитанции, они — доказательства в вашу пользу. В любом случае наша служба гарантирует вам самую эффективную защиту. Это само собой разумеется.

— Вы забываете, что допрашивать меня будет Уэйн, то есть ЦРУ. Мое участие в деле, пусть даже случайное и оправданное, обозначит след английского посольства, на которое я работаю, вернее, мы работаем. Смешное совпадение, не так ли?

— ЦРУ важно заполучить Хагена. Не думаю, что оно станет слишком оплакивать возможную кончину Форста. С другой стороны, мы решительно опровергнем любое подозрение на наш счет: дадим мистеру Уэйну указания, которые направят его на ложный след. Повторяю вам: можете говорить даже все.

— Все?

Контатти улыбнулся:

— Но ни слова обо мне, прошу вас.

— Вы полагаете, мне удастся не выдать себя?

— Конечно. Притворство — одно из основных свойств человека.

— У вас это свойство выражено особенно ярко.

— У меня? — Контатти неожиданно сделался серьезным. Мерилен удивилась, что он помрачнел, но он тут же взял себя в руки и снова заговорил спокойно: — Притворство имеет одну особенность. Хорошую или плохую — это другой вопрос. Оно в любую минуту может прекратиться. Внезапно ломается внутри какой-то механизм, и нас охватывает нестерпимое желание жить в абсолютной правде. Какое безумие! — Он поднялся и оставил на столе деньги для официанта. — Но какова эта правда? Где она? Когда появляется такое желание, лучше всего сменить ремесло.

Голос его звучал искренно. Он улыбнулся, приветливым жестом попрощался с Мерилен и ушел.

Мерилен выключила магнитофон и проводила его взглядом: смешавшись с толпой прохожих, он остановился у светофора. Тогда она достала «поляроид» Уэйна, прошла к своей машине и, сев в нее, сделала несколько снимков: Контатти смотрит вверх на светофор, оборачивается в сторону кафе, стоит, о чем-то задумавшись, собирается переходить улицу.

Потом Мерилен включила двигатель и проехала в почтовое отделение на площади Сан-Сильвестро. Здесь она еще раз просмотрела четыре снимка, запечатлевших Контатти, и положила их в конверт с защитным полиэтиленовым слоем, сюда же поместила и миниатюрные магнитофонные кассеты с записью последних двух разговоров с ним.

Написав на конверте адрес, она обратилась в окошко, где принимают заказную корреспонденцию, и попросила:

— Отправьте, пожалуйста, срочную заказную бандероль.

Служащая положила конверт на весы — он весил всего несколько десятков граммов. «Бесценных граммов», — подумала Мерилен и, войдя в телефонную кабину, позвонила Джованне, которая присматривала за виллой английского посольства в Марино. Девушка ответила сразу.

— Послушай меня внимательно, Джованна, — заговорила Мерилен, стараясь сдержать волнение. — Я только что отправила тебе заказную бандероль с описанием мебели, имеющейся на вилле. А сейчас вспомнила, что допустила одну ошибку. Не вскрывай пакет, когда получишь. Я приеду и сама разберусь с ним. Но если не приеду до послезавтра, до четверга, тогда поезжай в Рим и вручи его лично послу. Ты все поняла?

Потом Мерилен набралась духу и позвонила домой Юреку. Трубку сняли сразу же. Дрожащим от волнения голосом Мерилен произнесла:

— Говорит мисс Росс из канадского посольства. Могли бы вы привезти мне домой два ящика виски? Мой адрес помните? Они нужны мне сейчас же. Спасибо.

А потом она позвонила в английское посольство:

— Чарли? Предупреди, пожалуйста, посла, что сегодня я не приду в офис. Останусь дома, что-то мне очень нездоровится. Пока.


Юрек подъехал на «универсале» к дому Мерилен, выйдя из машины, осмотрелся и только потом прошел к портье.

— Меня ждет мисс Ванниш, — сообщил он.

Портье сказал что-то в домофон и указал Юреку на лифт. Мерилен открыла ему дверь и пригласила войти. На лице поляка отражалось невероятное напряжение.

— Здравствуйте, мисс… Росс.

— Я была уверена, что вы узнаете мой голос, — сказала, явно смутившись, Мерилен. — Ваш телефон прослушивается, верно?

— Откуда вам известно?

— Догадываюсь. Офицер карабинеров допрашивал меня в посольстве.

— Вот как?

— Он знал… все.

— Все — это что?

— Ну что ошиблись и похитили не ту девочку…

— А на самом деле это вовсе не ошибка.

Мерилен не ответила, а жестом пригласила его в гостиную.

— Садитесь. Хотите что-нибудь выпить?

Юрек не ответил, а прошел прямо к окну и посмотрел на улицу. Только потом он обернулся и залюбовался Мерилен, слегка раскрасневшейся от волнения.

— У вас еще одно сообщение для меня? — поинтересовался он.

Мерилен кивнула:

— Я нашла его сегодня утром. Тот же прием.

Она передала Юреку штрафную квитанцию, он прочитал ее и задумался.

— Выходит, я должен ожидать здесь, у вас. Странно.

— Что именно?

— Что сообщения приходят через вас. Я долго думал об этом, но не нашел никакого убедительного объяснения.

— Я тоже ломала голову. И не спала всю ночь.

Юрек холодно улыбнулся и слегка приподнял ее лицо за подбородок, словно хотел получше заглянуть в глаза.

— Не похоже. У вас отдохнувший вид, выглядите безупречно.

— А вы напротив, — ответила Мерилен, отстраняясь и указывая на синяк на шее Юрека. — Что это? Что случилось?

— Вопросы хотел бы задать вам я.

И тотчас, вопреки своему спокойному, мягкому тону, он схватил ее за плечи и грубо толкнул к стене, и если бы сразу не подхватил, то, потрясенная, испуганная, Мерилен упала бы на пол.

— Мне хотелось бы знать, случайно мы познакомились или это было кем-то подстроено? И если подстроено, то кем? — спросил Юрек, сохраняя свой спокойный и учтивый тон.

— Оставьте меня, — простонала Мерилен. — Вы переживаете из-за дочери, я понимаю, но это не повод для того, чтобы…

— Видите ли, я не верю в совпадения. — Он отошел от Мерилен и осмотрелся. — Вам нужно было отправиться в школу как раз в то же самое время, когда туда должен был поехать и я… — Он подошел к письменному столу и принялся рыться в ящике. — У вашей машины колесо оказалось спущенным как раз в тот момент, когда вы встретили меня у посольства. Нетрудно было предвидеть, что я предложу подвезти вас… — Он вытряхнул содержимое ящика на стол, осмотрел и сбросил все на пол. — И оба эти события произошли именно в тот момент, когда исчезла моя дочь.

Он снова подошел к Мерилен, невероятно перепуганной и пораженной контрастом между его спокойным голосом и резкими действиями.

— Почему это случилось не днем раньше? Почему не днем позже? Простое совпадение?

Он принялся за книжные шкафы. Стал сбрасывать с полок книги, расшвыривая их по всей комнате.

— А может, стоило бы рассказать мне все — все, что вам известно?

Мерилен с трудом сдерживала себя — сжимала губы, но в глазах стояли слезы.

Юрек взглянул было на нее, но тут же заметил на кресле сумку. Он взял ее и, открыв, достал оттуда магнитофон и «поляроид». Задумчиво посмотрел на них и, указав на магнитофон, поинтересовался:

— А это что?

— Это мне нужно для работы.

— А почему без кассеты?

— Испортилась.

— Вы носите на работу «поляроид»?

— Хватит! Вы не имеете никакого права устраивать мне допрос, переворачивать вверх дном мой дом, мучить меня… — Она безудержно разрыдалась, не в силах больше сдерживать нервное напряжение.

Юрек молча посмотрел на нее, потом прошел к бару и налил в стакан немного виски.

— Выпейте. — Он заставил ее взять стакан. — Мне нужно кое в чем разобраться. — Взял штрафную квитанцию и перечитал сообщение:

«Пусть благородный поляк вручит свои верительные грамоты представительнице Ирландской Республики».


Шабе прошел в холл отеля «Холидей» и направился к стойке портье.

— Мне нужна синьорина Декстер. Кэрол Декстер.

Портье взглянул на стенд с ключами.

— Видимо, она ушла. Да, ключа нет. — Оглядел холл и увидел возле лифта нескольких стюардесс в форменных костюмах английской авиакомпании.

— А вот она. Вон там.

— Которая?

— Блондинка.

— Они все блондинки.

Портье хитро улыбнулся:

— Самая востребованная. Когда она в Риме, ей звонят без конца.

— Да, мне говорили об этом.

— Кто? — поинтересовался портье.

— Инженер.

Одобрительно кивнув, портье указал на Кэрол Декстер. Высокая, очень эффектная блондинка громко хохотала.

— Вон та, которая смеется.

Шабе направился к стюардессам. Все они были весьма привлекательны, оживленно о чем-то разговаривали и смеялись. Старик подошел к Кэрол:

— Мисс Декстер?

Она холодно посмотрела на него:

— Да?

— Я от инженера.

Стюардесса взглянула на него с интересом:

— Инженер здоров?

— Он отлично себя чувствует.

Кэрол поколебалась. Ее подруги приумолкли, с любопытством поглядывая то на нее, то на Шабе.

— Пойдемте.

Она жестом попрощалась с девушками и, достав из сумочки ключ от своего номера, провела Шабе к лифту, дверь которого как раз открылась и из которого вышли четверо пилотов.

Шабе посторонился, пропуская их, и внимательно осмотрел петлицы и фуражки летчиков.


Стоя на террасе аэропорта «Леонардо да Винчи» Контатти наблюдал за всем, что происходило вокруг. Его, казалось бы, рассеянный взгляд точно, во всех деталях и подробностях отмечал каждое движение прежде всего в определенном секторе аэропорта — в том, где находилась контрольная башня.

На самом ее верху вращалась вокруг оси мощная радарная антенна, контролируя воздушное пространство. В просторном помещении башни, откуда велось наблюдение, работало множество техников, следивших за приборами и взлетно-посадочными полосами и говоривших по радио.

Один из техников, сержант Томмазо Ланци, молодой, уверенный в себе человек лет тридцати, весьма недурной наружности, снял наушники, зевнул и оставил свой пост. Приветливо помахав коллегам, он пошел к лестнице, собираясь спуститься.

В это же самое время Контатти, покинув террасу, направился к служебному выходу из аэропорта.


Кэрол привела Шабе в свой номер. Бросив сумку, прошла к зеркалу и, посмотревшись в него, поправила прическу.

— А ты везунчик, — заметила она.

— Почему?

— Я на все согласилась бы, лишь бы дожить до твоих лет.

— Что поделаешь, мир полон сумасшедших, которые развлекаются, заставляя падать самолеты.

— О нет, я совсем не это имела в виду. — Она сняла форменный пиджак. — А то, что мне тоже хотелось бы в твоем возрасте оплатить услуги какого-нибудь парня. Но боюсь, что закончу свои дни, как мои бабушка и дедушка. — Она, смеясь, взглянула на Шабе. — У них уже давно с этим покончено.

— А твои дедушка и бабушка знают, каким ремеслом ты занимаешься?

Кэрол подошла к Шабе и принялась расстегивать на нем рубашку.

— Они знают даже о двух моих профессиях, но им не известна самая интересная. — Она холодно посмотрела на него. — Учти, я дорого стою. И у меня мало времени.

— У меня тоже. Более того, у меня совсем нет.

— Ты о чем? О деньгах или о времени?

Шабе подцепил двумя пальцами форменный пиджак Кэрол и осмотрел его.

— Какой у тебя тариф, милочка?

— Сто фунтов, красавчик.

Шабе продолжал изучать пиджак, который, казалось, вызывал у него почти детский интерес.

— Это много за то, что хочешь дать мне, и мало за то, что я могу получить.

Кэрол растерянно посмотрела на Шабе. Тот протянул ей пиджак:

— Одевайся. Голая ты мне не нужна. Ты нужна мне сегодня вечером именно в этой своей красивой форме.

— Сегодня вечером я работаю.

— Последний рейс в Лондон, знаю.

— Наркотики — нет! — решительно заявила Кэрол.

— За кого ты меня принимаешь? — с раздражением произнес Шабе. — Мне нужна всего лишь небольшая любезность. Пустяк. Одна совсем простая вещь. Пиджак. Потом сама назовешь вознаграждение за эту услугу.


Полицейский у служебного выхода из аэропорта посторонился, пропуская Томмазо Ланци, техника, обслуживавшего радарную установку, который после смены направлялся домой.

— Привет, Томмазо, — сказал полицейский.

Тот ответил ему жестом и поспешил к своей машине — «порш» цвета металлик, не машина, а просто восторг. Он осмотрел ее, смахнул пыль с крыши и наклонился, чтобы открыть дверцу, а открыв, обнаружил перед собой Контатти.

— Привет, Томмазо, — широко улыбнулся Контатти.

— Мы разве знакомы? — удивился техник.

— Нет, но у нас есть общие друзья.

— Кто вы такой?

— Человек, который зарабатывает много денег и дает возможность другим сделать то же самое.

— Интересная профессия, — с удовольствием отметил Томмазо.

— А вы в самом деле очень симпатичны. Почему бы нам не поболтать немного.

— Здесь или в баре на террасе?

— Нет, здесь слишком ветрено и слишком много народу.

— Верно. Вы на машине?

Контатти кивнул.

— Тогда поезжайте за мной, — предложил Томмазо, садясь в свой «порш».


Юрек стоял, прислонившись к спинке кресла, держа в одной руке рюмку с водкой, в другой — рюмку с минеральной водой. Он осушил их одну за другой, как обычно.

Сидя на диване, Мерилен смотрела на него, на гостиную, приведенную в полнейший беспорядок, — на полу валялись книги и бумаги. Она чувствовала себя ужасно виноватой и в то же время была совершенно покорена и подавлена властностью и грубостью Юрека. Она ненавидела, но при этом и восхищалась его манерой пить, этим губительным удовольствием.

Молчание нарушил телефонный звонок. Мерилен хотела встать, но Юрек жестом остановил ее и сам взял трубку.

— Алло? — Выслушав ответ, он сухо произнес: — Ее нет. Перезвоните вечером.

Кладя трубку, он пристально смотрел на Мерилен, но даже не подумал сообщить ей, кто звонил. Она тоже не спросила, кто это был. Он снова наполнил свои рюмки, оглядел комнату и остановил взгляд на телефоне.

Вдруг, словно ему неожиданно пришла какая-то мысль, прошел в спальню. Там тоже царил полный беспорядок. Шкафы были открыты, ящики выдвинуты, одежда и книги разбросаны по всему полу. Юрек прошел к тумбочке у кровати, где стоял другой телефонный аппарат, и включил автоответчик, однако на нем не оказалось никаких записей. Он резко повернулся к Мерилен, появившейся в дверях.

— Разочарованы? — спросила она усталым голосом, смирившись со всем происходящим. — Что же вы еще ищете?

— Какой-нибудь след, какое-нибудь доказательство, которое объяснило бы, почему я испытываю к вам такую неприязнь.

— Мне, однако, и без всяких объяснений ясно, почему вы так неприятны мне. Вы стена, а стены всегда вызывают неприятие.

Юрек с безразличием посмотрел на нее и прошел в гостиную выпить еще. Сделал он это мрачно, без удовольствия. Мерилен тоже налила себе двойную порцию виски. Она уже весьма опьянела, но, в сущности, именно этого ей и хотелось.

— Интересно, а как бы я повела себя, если бы при обычных обстоятельствах вы вздумали ухаживать за мной, — сказала она, рассматривая бокал. — Думаю, между нами ничего не было бы. Это невозможно, потому что в вас есть что-то такое, что вызывает у меня отвращение.

— Пейте лучше виски.

— Я едва знаю вас, но уверена, вы не способны любить.

— О нет. Это просто. Достаточно закрыть глаза и, уже не видя никого, просто вообразить себе женщину. Придумать. И молчать, самое главное, молчать, чтобы не помешать воображению и чтобы выдуманный образ пришелся по душе.

— А я ничего не вижу, ничего не в силах вообразить. И даже если могла бы… И вообще я совсем запуталась и уже ничего не понимаю.

— В таком случае напивайтесь. Вам теперь больше ничего и не поможет.

— Но тогда я не разрешу некоторые проблемы.

— А зачем их разрешать? К чему?

Она налила себе еще.

— Без проблем скучно, согласитесь?

— Но я предпочла бы все же обойтись без них.

Юрек наполнил рюмку.

— Без проблем умрете от скуки.

— Видите ли, передо мной не стоят глобальные проблемы бытия. Я нахожу их… глупыми, несущественными. Мои проблемы, напротив, вполне реальны. — Она выпила и принялась ходить по комнате. — И я теряюсь не из-за каких-то общих причин, ну, к примеру, из-за того, что не знаю, как жить, или потому, что у меня нет мужчины или нет детей, или же оттого, что не реализую себя, если использовать модное выражение. Нет. Я теряюсь, как бы это сказать, из-за вполне конкретной причины. Из-за того, что со мной происходят какие-то странные вещи… Вот к примеру, нужно передать послание от похитителей, встретиться с человеком в такой ужасной ситуации, опасаться…

— Вы слишком много рассуждаете. Перестаньте ломать себе голову. — Он подошел к ней, посмотрел прямо в глаза и добавил: — Раздевайся, раз уж нам хочется одного и того же. Или нет?

Мерилен выдержала его взгляд и спросила:

— В такой момент, в такой ситуации тебе не кажется это подлым?

Он не ответил.

— И все же я хочу быть подлой, — добавила Мерилен как бы сама себе.

— Подло то, что мы испытываем, — заметил Юрек. — Сейчас, каждый день. Жить тоже подло.

Мерилен не спеша направилась в спальню, и Юрек последовал за ней.


Старый деревенский дом, погруженный в тишину, стоял, казалось, на краю света. Лежа на диване, Соня рассматривала комиксы. Но на самом деле встревоженная и лукавая девочка не спускала глаз с огромной фигуры Номера Два, сторожившего ее и тоже коротавшего время за комиксами.

Шум подъехавшей машины привлек его внимание, он подошел к окну и, приподняв занавеску, посмотрел наружу, потом спокойно отправился открывать дверь.

Войдя в дом, Шабе обменялся с великаном приветственным жестом. Не говоря ни слова, он взял стул, сел напротив Сони, и они молча посмотрели друг на друга.


На моечной станции «порш» Томмазо Ланци облили пеной, техник включил щетки, потом насос. За его спиной Томмазо и Контатти наблюдали за мытьем машины. Томмазо что-то мучительно обдумывал.

— Сегодня? — спросил он, повторив вопрос, который уже задавал.

— Сегодня вечером.

— Невозможно. Сегодня у нас там какая-то странная обстановка, словно ожидается тревога. Никаких полетов с двух часов ночи до рассвета, повсюду полиция, контроль усилен десятикратно. Обычные слухи. Террористы, угроза взрыва, но…

— Это не имеет никакого значения. Так даже лучше.

— Ты сошел с ума, приятель, сейчас в аэропорт не проникнет даже мышь. — Взглянув еще раз на свою машину, он повел Контатти в соседний бар. — Ты неудачно выбрал день. Отложи на завтра. Завтра смогу провести кого угодно. За подходящую цену.

— Завтра цена будет равна нулю. Сегодня вечером, напротив, вполне сходная.

Томмазо покачал головой:

— Слишком большой риск. Есть приказ проверять даже нас.

— Но не внутри.

— Внутри чего?

— Не там, где ты работаешь. Не на башне.

— Не понимаю.

Они подошли к столу, сели, официант принес аперитивы. Контатти отпил глоток.

— Ты ведь обслуживаешь радар, не так ли? Так вот, меня интересует радар. В частности, некоторые его особенности, например возможность создавать с его помощью помехи. — Он поднял стакан, приглашая Томмазо выпить. — Я понимаю, что в радарах разбираюсь плохо и выражаюсь весьма неточно, но у меня есть одна идея. Она связана с работой системы внутреннего телевизионного контроля.

Они чокнулись. Томмазо, казалось, начал что-то понимать. Контатти с улыбкой продолжал:

— Так что поговорим сначала о науке, друг мой, а потом уже… об экономике.

— Об экономике?

— Две семьи, которые тебе приходится содержать, инфляция, долги, деньги на рулетку. Посуди сам, Томмазо, мы ведь живем один раз, не так ли? Разве тебе не пригодится… вот это?

Все так же улыбаясь, Контатти показал Томмазо тугой сверток банкнот. Видно было, что это пачки по пятьсот и тысяче долларов.


Они занимались любовью неистово, с яростью. С отчаянием.

Потом отдыхали. Юрек курил, и Мерилен, которая, казалось, задремала, повернулась, нашла его плечо и положила на него голову. Ее темные волосы накрыли его грудь.

Телефонный звонок грубо возвратил их к действительности. Юрек и на этот раз не дал ей взять трубку.

— Алло?.. Говорите же… Да… Я понял.

Он положил трубку и задумался, а Мерилен с тревогой смотрела на него и нетерпеливо ждала, что он скажет.

— Кто это? Они?..

Юрек не ответил, поднялся с постели и стал одеваться.

— Мне надо идти.

— Возьми меня с собой, — вдруг попросила Мерилен. Она тоже встала, надела халат.

Юрек сначала удивился и с недоумением взглянул на нее, но потом ответил с улыбкой:

— А почему бы и нет?

Мерилен быстро оделась и задержалась у зеркала, поправляя прическу и макияж. Юрек подошел к ней.

— Это потрясающе.

— Что?

Посмотрев на нее, Юрек не мог не рассмеяться:

— За дверью стоит убийца, падают бомбы, земля дрожит и раскалывается небо, и все это не имеет никакого значения: когда женщина выходит из дома, она всегда остается женщиной — непременно посмотрится в зеркало! — Но улыбка тут же исчезла с его лица. Оно сделалось холодным, враждебным. — Идем. У нас нет больше времени.


Юрек быстро вел свой «универсал» по виа Аурелия Антика, вдоль которой тянулись ограды вилл, укрытых в густой зелени садов. За крутым поворотом, когда показались высокие мраморные ворота, машина притормозила.

— Вот, — сказал Юрек, осматривая ворота. — Где-то здесь. Теперь нужно найти знак.

— Но какой? — спросила Мерилен.

— Какой-то знак…

— Это похоже на поиски клада.

Юрек кивнул:

— Обычная предосторожность похитителей. Таким образом они могут проверить, нет ли за нами хвоста. Укажут нам место встречи, только убедившись, что его нет.

— А если мы не заметим этот знак?

— Повторят операцию.

— А если они спешат?

Юрек с удивлением посмотрел на нее:

— А почему они должны спешить?

— Не знаю. Возможно, я так подумала, потому что сама спешу. Короче, вернут они тебе дочь?

— Вернут, если выполню указания, которые они будут постепенно передавать мне.

Мерилен принялась рассеянно осматривать старинные камни, гербы, ограды, изгороди. Впереди показалась какая-то открытая площадка, что-то привлекло внимание Юрека, и он резко затормозил. На земле лежало несколько разноцветных банок, расположенных причудливым и явно неслучайным образом.

Юрек и Мерилен вышли из машины и внимательно осмотрели банки.

— Мне это ничего не говорит, — заметила Мерилен.

— Мне тоже.

— Может, случайность. Остатки какого-нибудь пикника. Или же… какая-нибудь детская игра.

— Детская игра?

— Не знаю. Думаю, что…

— …что это именно тот знак, который мы ищем, — закончил ее фразу Юрек и направился к машине. Он обернулся и еще раз взглянул на необычное расположение банок. Покачал головой. — Не станут же они оставлять послание, которое невозможно расшифровать.

Они сели в машину, двинулись дальше и свернули на виа Аурелия. Ехали молча. Мерилен чувствовала себя неловко, на душе было тяжело. Она поехала с Юреком, потому что об этом ее попросил Контатти и, наверное, еще потому, что наивно рассчитывала как-то изменить ход событий. Все еще надеялась, что какое-нибудь непредвиденное событие сорвет дьявольский план Контатти. Но было ли в этом его плане место для непредвиденного?


Контатти ожидал у своей машины, стоявшей на запасной полосе движения у радиального виадука кольцевой дороги. Казалось, ему нечего больше делать, как только наблюдать за ехавшими внизу по виа Аурелия машинами.

В общем потоке транспорта он издали приметил «универсал» Юрека. Подошел к ограде виадука, подождал немного и, перегнувшись, бросил в нужный момент горсть камешков.

Камешки попали на ветровое стекло «универсала». Юрек и Мерилен вздрогнули. «Универсал» проехал на эстакаду, потом задним ходом выбрался на запасную полосу и вернулся к тому месту, где на машину просыпался дождь из камешков. Юрек вышел из машины и принялся было собирать их, но сразу же понял, что нет смысла, — большинство уже разлетелось во все стороны от проезжавших машин, которые к тому же раздраженно сигналили ему. Юрек взглянул вверх, в сторону виадука, но никого не увидел.

— Что же мы должны делать? — спросила Мерилен.

— Думать. Посмотреть по сторонам. — Он принялся внимательно осматривать склон, арку виадука, дорогу. — Это здесь. Где-то здесь должен быть знак. Это очевидно. — Вдруг он сел в машину и направился к выходу из подземного перехода, туда, где начинался подъем на виадук. Осмотрелся, но и тут не заметил поблизости ничего особенного: дорожные указатели, рекламные щиты, сигнальные столбики, политические призывы, намалеванные на арке виадука.

Мерилен, растерянная, обеспокоенная, тоже ничего не находила, потом обернулась к дорожным указателям. Рядом с ними возвышался рекламный щит какого-то сельского ресторана со схемой проезда к нему. Юрек проехал мимо и покачал головой, явно обескураженный.

— Вернемся с другой стороны.

Они направились к подземному переходу. Снова проезжая мимо рекламного щита ресторана, Юрек еще раз взглянул на него и остановился, сжав руку Мерилен.

— Вот он.

Внизу, прямо под рекламой ресторана, на столбе мелом было написано: «Соня».

Они покинули проселочную дорогу и какое-то время двигались по грунтовой, которая привела их к старой деревенской ферме, превращенной в ресторан. Двери и окна его были закрыты. Кругом ни души.

Юрек вышел из машины и направился к дому, Мерилен последовала за ним.

— Тут никого нет, — заметила она.

— Рано. В это время ресторан закрыт.

Было четыре часа. Юрек постучал. Вскоре за дверью послышались шаги.

— Мы еще закрыты, — сообщил мужской голос.

— Мне надо бы кое-что узнать у вас, — сказал Юрек.

Хозяин ресторана приоткрыл дверь.

— Извините, но мы открываемся только в половине седьмого.

— Да, конечно, — кивнул Юрек. — Мы хотели бы только взглянуть на ваше заведение.

— Тогда проходите, пожалуйста.

Хозяин посторонился, Юрек и Мерилен вошли и не успели окинуть взглядом помещение, как зазвонил телефон. Юрек резко обернулся, а хозяин взял трубку.

— Алло?.. Нет, вы ошиблись номером… Что? Синьор?.. Но тут нет никого, еще закрыто…

Юрек жестом сумел привлечь внимание хозяина:

— Может быть, это меня?

Хозяин прикрыл рукой трубку:

— Не знаю, они просят синьора Руди… Руски…

Юрек схватил трубку.

— Алло! Говорите… — Он вздрогнул и кивнул Мерилен. — Это я… Как?.. — Его лицо осветилось радостью. — Соня, моя маленькая Соня! Ты здорова?..

— Здорова, папа! — раздалось в трубке. — Да, все в порядке. Но когда же ты приедешь за мной?

Она выслушала ответ, наблюдая за Шабе, стоявшим рядом.

— Тут такой очень большой человек и этот старик, который работает с тобой, носит ящики с виски…

Шабе отнял у нее трубку и сам заговорил с Юреком:

— Послушай внимательно, Рудинский… — Он прикрыл рукой телефон и приказал Номеру Два увести Соню.

Великан взял девочку за руку и вывел из комнаты.

Шабе вновь заговорил в трубку:

— Ты меня слышишь, Рудинский?

На лице Юрека отразились беспокойство и недоверие.

— Что я должен сделать?

Мерилен с тревогой наблюдала за ним. Хозяин ресторана, в свою очередь, с любопытством смотрел на них обоих.

Юрек побледнел.

— Что? Наверное, я плохо вас понял… — Выслушав все остальное, он изменился в лице. Мерилен невольно взяла его за руку и пожала ее в знак поддержки.

Юрек довольно долго молчал, слушая то, что на другом конце провода говорил Шабе.

— Но это нелепо. Почему именно я?.. Да… Да… Все совершенно ясно… — Юрек помрачнел еще больше, нахмурился. — Какие даете гарантии?

Мерилен старалась не смотреть на него и скрыть свое волнение. Она заметила, что хозяин ресторана наблюдает за ними со все большим интересом, и отвернулась.

— Если так, то у меня нет выбора… Согласен.

Юрек опустил трубку. Глаза его сверкали злобой, дикой, звериной злобой.

Мерилен вздрогнула и не рискнула расспрашивать.


Юрек долго ехал по эстакаде, молча уставившись на дорогу, и наконец заговорил:

— Старик — Соня так назвала его — приказал мне убить одного человека, совершенно незнакомого, которого я никогда в жизни не видел и даже не знаю, как его зовут. Иначе умрет моя дочь. Премиленькая дилемма, не так ли?

У Мерилен перехватило дыхание. Она хорошо знала, что собой представляет это задание, ужасное задание, касавшееся Юрека, и прекрасно понимала, что изменить что-либо уже невозможно. И еще она боялась, что если обнаружится ее участие в этом трагическом заговоре, то Юрек, конечно же, убьет ее, не колеблясь. Время. Необходимо было время. Но его оставалось уже совсем немного.

Словно разговаривая сам с собой, Юрек, горько усмехнувшись, произнес:

— Так что теперь мне придется разрешить… небольшую нравственную проблему. Чтобы спасти одного невинного человека, у меня есть право убить другого невинного человека? Имею ли я право сделать это?

Мерилен сказала что-то, но так тихо, что он не расслышал и вопросительно взглянул на нее. Она набралась духу и повторила:

— Что я могу сказать? У меня нет детей.

— А у меня есть, — твердо произнес Юрек. — И я скажу тебе, что у меня есть на это все права на свете. Убить не одного, а сто человек, совершенно спокойно… потому что я думаю о Соне. Тогда она вернется домой, останется жива и…

— А я разве вправе допустить такое убийство, не попытавшись прежде предотвратить его?

— Что ж, это еще одна небольшая нравственная проблема. И как думаешь разрешить ее?

— Думаю… мне придется допустить это убийство.

— Почему?

Теперь Мерилен уже могла хоть в какой-то мере отвести душу.

— Потому что не могу отвечать за смерть девочки. Такое в моей голове не умещается. И кроме того, теперь я знаю тебя… — Она положила ладонь на руку Юрека, державшую руль. — Что еще я могла бы сделать?

— Ты оказалась втянутой в эту историю и теперь начинаешь понимать почему.

Мерилен отняла руку, а Юрек продолжал:

— Тебя выбрали как посредника, потому что ты англичанка, как и они. Вам легко понять друг друга, нет риска, что возникнет какое-то недопонимание.

— Англичане? Откуда ты знаешь?

— Знаю. Потому что они взяли на прицел именно меня.

Мерилен посмотрела на него, не понимая и невольно испытывая безотчетный страх.

Машина выехала на автостраду, движение здесь было очень интенсивным. Уже смеркалось.

Юрек продолжал:

— Человек, с которым я говорил по телефону, приказал мне ехать в аэропорт. Там я должен взять чемоданчик, в котором найду дальнейшие указания. Он пояснил, что тот, кого нужно убить, будет находиться в полной темноте. В темноте, понимаешь? — Он внимательно посмотрел на Мерилен. Ее светлые глаза сверкали, казалось, ярче обычного. — А я обладаю кошачьим зрением: ночью вижу так же хорошо, как днем.

— Ты можешь видеть в темноте? — изумилась Мерилен.

— Такое бывает в одном случае на сто тысяч. Я… своего рода уникум. В наши дни это не такое уж большое преимущество. Если только не возникает необходимость убить кого-то в полной темноте.

— Какая странная ситуация. Но откуда англичанам известно, что у тебя такое особое зрение?

— Это может быть известно какому-нибудь военному или отставнику, потому что особенность эта отмечена в моем досье в британском военном ведомстве.

— Но ты ведь поляк.

— Во время Второй мировой войны мне было восемнадцать лет, я поступил гардемарином на польское судно, присоединенное к английской флотилии, которая базировалась в Северном море. Это был так называемый «морской охотник». В походах мне обычно приходилось дежурить по ночам. Если радар не работал, всегда выручали мои глаза. — Он несколько раз посигналил, чтобы машина, шедшая впереди, пропустила его, начал обгон и продолжал: — Четыреста немецких моряков отправились на тот свет, потому что я увидел и рассмотрел их корабли в ночном мраке с расстояния в три мили…

Юрек посигналил настойчивее. Мерилен посмотрела в окно на машину, которая не хотела уступить им дорогу, и вздрогнула, увидев за рулем Контатти.

— Мы выпустили по ним две торпеды, и меня наградили, смешно сказать, только потому, что у меня такое зрение.

Юреку удалось наконец обогнать машину, и он поехал быстрее. Мерилен посмотрела назад. Машина Контатти сильно отстала, но потом снова набрала скорость и следовала за ними не отставая.

— В чем дело? — спросил Юрек.

Мерилен сразу же обернулась:

— Ничего. — Однако на лице ее отразились тревога и волнение, и она невольно прильнула к Юреку. — Мне страшно. Мне очень страшно.


Джип с карабинерами быстро проехал по восточному пандусу, направляясь на парковку, где стоял автобус, перевозящий пассажиров к самолету. За рулем джипа сидел карабинер, рядом с ним офицер с автоматом, а на заднем сиденье разместились Питер Уэйн и очкастый полковник Танкреди. Оба нервничали и молчали — молчать вынуждал сильный шум двигателя.

Джип остановился около автобуса, в котором находилось человек двадцать мужчин, в основном молодых, в гражданской одежде, но с заметной военной выправкой. Уэйн и Танкреди вышли из джипа и направились к автобусу. Меддокс, тощий американский юнец, тоже сидел в автобусе. Увидев Уэйна, он выглянул и вопросительно посмотрел на него.

— Все в порядке? — спросил Уэйн.

— В полном порядке, — ответил Меддокс.

Уэйн обратился к Танкреди:

— Вот эта зона. Как было решено. Что-нибудь меняется?

— Нет никаких оснований что-либо менять.

Уэйн указал на автобус:

— Мои люди расположатся по периметру территории.

Танкреди согласно кивнул и осмотрел наружную защитную сетку метрах в ста от автобуса.

— Мои прибудут позднее. Надо стараться, чтобы все прошло незаметно.

— Как пассажиры отнеслись к отмене ночных рейсов?

— Без особого недовольства. Было сказано, что по техническим причинам.

— У вас народ привык сносить всяческие неудобства.

— Должно быть, думают, это забастовка.

— Тем лучше, — сказал Уэйн. — А пресса?

— Эти решили, что ожидается правительственный кризис. К тому же получили ежедневную порцию информации о терроризме.

Разговор был прерван оглушительным ревом двигателей приземляющегося реактивного самолета.


В этот же день в полдень в Вашингтоне шел дождь. Границы большого аэропорта терялись в плотном низком тумане. Реактивный лайнер взлетел с резким свистящим звуком. Другой такой же огромный самолет тоже собирался взлететь и уже запустил двигатели.

Три длинных мощных машины подъехали одна за другой к трапу третьего самолета. У выхода из него дежурили четверо автоматчиков, наблюдая за подъехавшими машинами, из которых вышли вооруженные люди. Из второй машины вышел еще один руководитель ЦРУ, Дейв Гаккет, известный специалист по обмену разведчиками. Потом появился сотрудник Государственного департамента, и наконец выбрался профессор Рудольф Форст, знаменитый советский разведчик.

Улыбаясь, он посмотрел на самолет и в окружении эскорта спокойно направился к трапу.


В тот же день в Москве в восемь вечера шел густой снег. Но главные улицы и широкие бульвары были очищены от него. Снегоуборочные машины и бригады дворников работали безостановочно.

В одном из кабинетов Управления КГБ сидел за письменным столом коренастый, приземистый человек — полковник Суханов. Короткие седые волосы, маленькие глазки. Дверь открылась, и его пронзительный, подозрительный взгляд остановился на Фрэнки Хагене, которого ввели в кабинет. Именно его собирались обменять на советского разведчика Форста.

Суханов встал из-за стола навстречу Хагену, и они холодно обменялись рукопожатиями. В кабинете находились другие сотрудники КГБ и два чиновника, один из которых достал из шкафа поллитровую бутылку водки, стаканы и аккуратно наполнил их.

Полковник Суханов жестом предложил выпить, произнеся формальный тост, затем вопросительно посмотрел на другого чиновника, и тот положил ему на стол толстую папку. Суханов и Хаген снова взглянули друг на друга. Американец двусмысленно и высокомерно улыбнулся, и Суханов склонился над бумагами.


Юрек нашел на центральной парковке аэропорта свободное место и остановился. Мерилен заметила неподалеку машину Контатти и, не скрывая волнения, повернулась к Юреку, который, выключив двигатель, сидел, о чем-то задумавшись. Почувствовав ее взгляд, он вздрогнул и сделал прощальный жест, но она взяла его за руку, и он удержал ее.

— Подожди.

Глаза Мерилен наполнились слезами, и, повинуясь безотчетному порыву, она поцеловала Юрека долгим поцелуем, в котором соединились отчаяние и любовь. Юрек ответил ей так же порывисто, едва ли не страстно, но потом отстранился, и лицо его вновь сделалось мрачным и злым. Он открыл дверцу машины, но Мерилен, охваченная бесконечной тревогой, опять задержала его:

— Юрек, что будет?

— Меня это не волнует. Плыву по течению, отдаюсь ему. Мне нужна чистая, ясная голова, и сейчас мне не следует ни о чем думать, иначе не смогу действовать, как автомат.

— Как автомат…

— Прощай, Мерилен.

— Я останусь тут.

Он нахмурился:

— Нет. Уходи! Не хочу, чтобы ты была замешана в этой истории. — Он неожиданно грубо схватил ее за руку. — Возьми такси. Уезжай отсюда, поняла? — Взбешенный, он заставил ее согласиться. Потом вышел из машины и удалился не оборачиваясь.

— Удачи, Юрек. Прощай, — прошептала Мерилен, провожая его взглядом.

Он направился к эскалатору, который вел к ярко освещенному залу отправления. На середине пути он встретился с высоким элегантным блондином — с Контатти, но не обратил на него никакого внимания и проследовал дальше. Тот в свою очередь игнорировал Юрека и спокойно направился к его машине, в которой все еще сидела Мерилен.

Юрек поднялся по эскалатору и исчез на втором этаже. В толпе пассажиров позади него мелькнула костлявая фигура Шабе, тоже поднявшегося сюда.

Мерилен, оставаясь в машине Юрека, была словно парализована волнением, переживанием, страхом и потому вздрогнула, когда Контатти, улыбаясь, открыл дверцу и предложил ей выйти.

— Механизм приведен в действие. Будем надеяться, что сработает. Идемте.

— Очевидно, шаги, предпринятые нашим министром иностранных дел, чтобы воспрепятствовать этому обмену, оказались безуспешными… Если они, конечно, были… эти шаги…

Контатти ничего не ответил, и Мерилен вышла из машины.


В зале отправления Шабе ни на минуту не упускал из виду Юрека. Он проследил, как тот подошел к билетной стойке, коротко переговорил со стюардессой, взял у нее довольно объемистую и тяжелую кожаную сумку, затем прошел к лестнице, ведущей в цокольный этаж, к туалетам. Наблюдая за ним, Шабе встал в очередь пассажиров, ожидавших регистрации билетов, — отсюда он мог видеть выход из туалета.

Оборачиваясь, старик задел кокера, сидевшего возле элегантной синьоры, которая целовалась с каким-то мужчиной, очевидно прощаясь. Собака взвизгнула, и синьора отвлеклась, сделав ей укоряющий жест. Пассажир взглянул на часы, еще раз попрощался с женщиной и поспешил к окну паспортного контроля. Синьора тоже хотела было уйти, но кокер удерживал ее, натянув поводок и злобно рыча.

Рычал он на Шабе. Старик посмотрел на эту собаку и вспомнил другие собачьи морды…


Ослепительный снег. Отчаянно лающая овчарка. Ее держит на поводке охранник с ружьем, но она все рвется вперед, утопая в глубоком снегу. Немного дальше идут другие охранники, тоже с собаками, рвущимися с поводков. Широкой шеренгой все продвигаются в сторону леса.

Вскоре входят в него и исчезают среди сосен, зеленые ветви которых тяжело нагружены снегом. Наступает тишина. И тогда ему удается выбраться из-под глубокого снега. Все в той же форме заключенного, он устремляется в сторону обрыва, глаза его налиты кровью, как у злого животного.


Запершись в кабинке туалета, Юрек открыл сумку и осмотрел ее содержимое. В ней лежали разобранное ружье с оптическим прицелом, патроны, пара галош, билет первого класса на самолет в Лондон и бельгийский дипломатический паспорт с фотографией Юрека на подставное имя курьера, уполномоченного доставить дипломатический чемодан.

Был там также конверт с фотографией человека, которого следовало убить, и бумага с инструкциями, как добраться до места убийства. Юрек внимательно прочитал инструкции, потом с интересом осмотрел предмет, оказавшийся на самом дне сумки: нечто вроде кожуха от пишущей машинки, но вместе с клавиатурой.

Юрек положил билет, паспорт и конверт в карман, потом спрятал в сумку разобранное ружье, аккуратно накрыл его ложным кожухом от пишущей машинки, закрыл сумку и вышел из туалета.


Мерилен и Контатти шли не торопясь вдоль парковки аэропорта, заполненной множеством машин.

— Прекрасно представляю себе, — сказала она, волнуясь, — что произойдет, когда… когда он выстрелит, когда убьет его. Вспыхнет море света, и все бросятся к нему. Он окажется отличной мишенью… Да его же просто изрешетят пулями. Именно этого вы хотите, да?

Контатти постарался сохранить невозмутимость, но видно было, что ему это нелегко.

— Успокойтесь, Мерилен. Что за странные кровавые фантазии вы придумываете. Все будет хорошо. — Они направлялись к его машине. — Успокойтесь, никто не станет в него стрелять. Он нужен живой, это же ясно, чтобы понять, кто он такой и на кого работал.

— Его будут пытать, и он все расскажет.

— Все — это что?

— Расскажет обо мне. А вы думаете, я смогу выдержать допрос, какой мне устроят… советские специалисты?

— Но никто и не говорит, что Рудинский станет вспоминать вас. Какой ему смысл вовлекать вас в это дело? Выяснят, кто он такой — поляк, не имеющий никакого отношения к разведке, найдут Соню, поймут, что его шантажировали и вынудили действовать. И ничего ему не будет. А почему, собственно, его должны наказывать?

— Чересчур оптимистичный прогноз, вам не кажется?

Они сели в его «фиат».

— Ну хорошо, — сказал он, — допустим, Рудинский назовет ваше имя. Но я ведь уже объяснил: вам достаточно сообщить о своем участии в похищении в качестве совершенно случайного посредника.

— А если я буду вынуждена рассказать и обо всем остальном?

— Обо мне и о Шабе? Бросьте, не станут же они по-зверски обращаться с женщиной.

— А если станут?

Контатти сделал примирительный жест:

— Тогда отношения между Англией и Советским Союзом станут очень плохими и… — Он замолчал, заметив, что Мерилен неодобрительно качает головой.

— Нет, — сказала она, — сейчас я, как никогда, убеждена, что вы совершенно не заинтересованы в том, чтобы Юрек был спасен.

— Юрек?

— Рудинский, — сухо поправилась Мерилен. — Вы хотите, чтобы он погиб, потому что тогда будет оборвана нить, ведущая в наше посольство. Он не назовет мое имя, и все следы будут утеряны. Им придется допрашивать труп. Вот каков ваш план. Я окончательно убедилась в этом несколько минут назад, когда увидела Шабе, этого жуткого человека, похожего на саму смерть. Он был там, наверху. Это он, если не русские, убьет Рудинского. — Она с вызовом посмотрела на Контатти, глаза ее грозно сверкали.

Контатти включил двигатель.

— Если обстоятельства сложатся так, как говорите вы, отчего вы так беспокоитесь? Все будет в полном порядке.

— Да, в порядке, — с горечью повторила Мерилен.

Машина тронулась с места, и Контатти задал вопрос прямо:

— Почему бы вам не сказать правду? Вы ведь неравнодушны к этому человеку, более того, просто влюблены в него.

— Это действительно так. Ситуация изменилась. Мы занимались с ним любовью, и я хочу…

— Вы нисколько его не любите, — раздраженно прервал ее Контатти. — Вы… уподобились какой-нибудь швее, продавщице, поддавшейся сиюминутному влечению… — Он с презрением посмотрел на нее. — А он тоже хорош, этот граф Рудинский, в такой ситуации не находит ничего лучшего, как затеять любовную интрижку.

— Уберите от него Шабе или…

— Или?

Мерилен пристально посмотрела на Контатти и медленно произнесла:

— Вы думаете убрать и меня?

Контатти, похоже, вновь взял себя в руки и полностью овладел ситуацией.

— Перестаньте фантазировать, Мерилен. Просто я думаю, что… любовь несколько усложнила ваше положение, а оно и без того у вас довольно трудное. — Он затормозил у выезда с парковки, отдал служителю чек и деньги и в ожидании сдачи, которую тот не спешил принести, с улыбкой обернулся к Мерилен, — Простите, если я позволил себе несколько резких выражений. Но дело в том, что я разочарован, огорчен. Вы ошиблись в этом человеке, Мерилен. — Получив сдачу, он поехал дальше и, не глядя на свою спутницу, продолжал улыбаться. — Вы ошиблись в выборе мужчины, на его месте следовало бы быть мне. Но, очевидно, выбирая женщину, в свою очередь ошибся и я. Бывает.

«Фиат» прибавил скорость и поднялся по пандусу к зданию аэропорта.


В вестибюле аэропорта в окне английской авиакомпании Юрек получил у служащего зарегистрированный билет и посадочный талон и направился со своей сумкой в зал ожидания международных рейсов. Тут он с тревогой отметил присутствие солдат с автоматами. Их было больше, чем обычно, и они внимательно наблюдали за пассажирами. У паспортного контроля тоже было больше, чем всегда, гражданских лиц, в которых нетрудно было угадать переодетых полицейских, они также пристально всматривались в каждого пассажира.

Сохраняя полную невозмутимость, Юрек вручил свой дипломатический паспорт полицейскому в окошке. Тот взял его и, бегло просмотрев, возвратил.

Шабе наблюдал за Юреком издали и, когда тот проследовал дальше, подошел к местному телефону и набрал внутренний номер.

— Говорит капитан Маннони, — произнес он, — соедините меня, пожалуйста, с отделом радарного контроля, с сержантом Томмазо Ланци… Да, спасибо. — Он подождал несколько секунд. — Алло? Да, это я… Все в порядке. Посмотри на свои часы… Через три минуты… Чао. До завтра.

Шабе повесил трубку, рассеянно окинул взглядом вестибюль и посмотрел на табло, отражающее список рейсов, среди которых был уже объявлен и последний рейс — на Лондон.

В зоне таможенного контроля и проверки багажа полицейский быстро обыскал Юрека и жестом отправил его к движущемуся транспортеру для проверки багажа на мониторе.

Юрек встал в очередь за мужчиной и женщиной с ручной кладью. Когда проходил досмотр их багажа, вдруг загорелась красная лампочка и раздался резкий сигнал. Полицейский остановил транспортер и велел мужчине открыть чемодан. Покопавшись в нем, он извлек металлический предмет. Это оказалась бритва.

Успокоившись, полицейский жестом показал пассажиру, что тот может двигаться дальше. Ручная кладь женщины не вызвала никакой тревоги, и она тоже прошла контроль.

Теперь к транспортеру должен был подойти Юрек, но он, посмотрев на часы, уступил дорогу пассажиру, стоявшему сзади.

На контрольной башне огромная антенна радара медленно вращалась, обследуя темное небо. Томмазо Ланци, сидевший на своем рабочем месте, посмотрел на часы. Он готов был действовать. Другие техники, а также военные, контролировавшие воздушное пространство, переговаривались по радиосвязи с приземляющимися и взлетающими самолетами.

Томмазо Ланци вновь подумал о встрече, состоявшейся утром с этим тонким типом, этим аристократом с явно фальшивым именем. Он получил от него две тысячи долларов наличными. А если бы не согласился? Этот тип, похоже, был очень хорошо осведомлен о некоторых перевозках, благодаря которым он, Томмазо, мог позволить себе «порш» и вполне безбедную жизнь. Перевозки незаконные, естественно, которые и послужили поводом для шантажа. А тонкий тип этот, интересно, что собирался провезти, обманув детектор? Оружие? Но он-то, Томмазо, чем рискует? Да практически ничем. От него же требуется всего лишь усилить на минуту импульс радара, ведь даже он, техник, не знал наверняка, искажает ли такое усиление картинку на внутренних телевизионных линиях аэропорта. А еще две тысячи долларов ему были обещаны завтра, хотя он и не очень в это поверил.

Секундная стрелка часов соединилась с минутной, и Томмазо повернул ручку.

В тот же самый момент, когда Юрек решительно, словно вдруг заторопившись, положил свою сумку на ленту транспортера, изображение на экране детектора сильно исказилось, сделалось нечетким. Когда сумка Юрека появилась на экране, полицейский, проводивший контроль, с трудом рассмотрел клавиатуру пишущей машинки. Красная лампочка не загорелась, и сигнал тревоги не прозвучал, и когда Юрек приблизился, полицейский, тот взглянул на него с явным интересом.

— Журналист?

— Дипломат, — ответил Юрек.

Полицейский показал на экран:

— Понимаю, без машинки никак! — И жестом пропустил Юрека вперед.

У другого конца транспортера тоже стояли полицейские с автоматами. Юрек спокойно забрал свою сумку и, пройдя немного, остановился, перевел дух и направился в следующий зал ожидания, где пассажиры собирались уже после таможенного досмотра.


В это же время огромный воздушный лайнер летел над облаками, закрывавшими от обзора черный в ночном мраке океан. Форст, спокойный, умиротворенный, сидел рядом с Дейвом Гаккетом, попивавшим виски. Другие места в самолете были заняты сотрудниками ЦРУ, под пиджаками которых угадывались пистолеты. Стюарда, принесшего бутерброды, все встретили более чем радушно.


В Москве в это же время снег уже почти перестал идти, но мела сильная поземка. На одной из взлетных дорожек аэропорта Шереметьево, в тридцати километрах от столицы, был готов ко взлету огромный самолет «Аэрофлота». В сопровождении сотрудников КГБ Фрэнки Хаген поднялся в него и сразу же снял тяжелую шапку-ушанку. Его провели на положенное место, и он послушно выполнил приказ застегнуть ремень безопасности. Последним поднялся на борт полковник Суханов.


Юрек смешался с толпой пассажиров, собравшихся у выхода на летное поле. Их выпускали медленно, потому что полицейские особенно придирчиво проверяли посадочные талоны, внимательно всматривались в лица пассажиров и пересчитывали всех одного за другим.

Наконец все смогли выйти на поле и поспешили к самолету английской авиакомпании, стоявшему всего в сотне метров от выхода. Некоторые пассажиры обменивались впечатлениями, находя, что этой ночью служба охраны строга, как никогда.

Возле трапа самолета тоже дежурили полицейские с автоматами. Во время посадки всех отлетающих пересчитали еще раз.

Юрек поднялся в самолет одним из первых и прошел в салон первого класса, где его с улыбкой встретила очень красивая стюардесса, блондинка Кэрол Декстер. Он протянул ей свой посадочный талон. Она с любопытством посмотрела на него, усадила в ближайшее кресло и принялась рассаживать других пассажиров, а их в этом салоне было всего трое — очень разговорчивые старушки англичанки. Улучив момент, Кэрол выразительным взглядом указала Юреку на дверь в небольшое служебное помещение между салоном и кабиной пилота.

Взяв свою сумку и убедившись, что никто не обращает на него внимания, Юрек прошел туда и сразу увидел «дипломат», стоявший на полу, и форму стюарда, лежащую на скамейке. Он поспешил переодеться, достал из сумки разобранное ружье, переложил его в «дипломат», рассовал по карманам боеприпасы и сунул под мышку резиновые галоши.

Едва он успел сделать все это, как в дверь тихо постучали, заглянула Кэрол и взглядом показала, что путь свободен. Затем она совершенно беспрепятственно провела его к выходу из самолета и жестом обратила его внимание на то, что вторая стюардесса разговаривает с пассажирами и не видит их, а остальные заняты в других салонах.

Кэрол и Юрек спустились по трапу, по которому им навстречу спешили запоздавшие пассажиры. Возле кабины самолета снаружи тоже стояли полицейские и еще трое механиков с тележкой для аккумуляторов.

Кэрол занялась последними пассажирами, торопя их, а Юрек прошел к тележке и тоже попросил механиков побыстрее заканчивать свою работу. Поскольку он был в форме стюарда, полицейские не обратили на него внимания. Он шагнул под крыло самолета, прошел вдоль него к хвосту и укрылся под рулем высоты, где было почти что темно. Тут он быстро надел галоши и растворился в темноте.

Когда Кэрол обернулась, чтобы поискать его взглядом, то уже никого не увидела. Молодая женщина с облегчением вздохнула. Свою задачу она выполнила. Костлявый старик, который подошел к ней этим утром в гостинице, дал понять, что она принимает участие в таинственной операции, проводимой секретными английскими службами. Выходит, она работала на родину. Однако сотрудничество было вознаграждено тысячью фунтов стерлингов — это было равноценно десяти услугам, которые она оказывала как дорогая проститутка. Что собирался делать глубокой ночью на взлетном поле аэропорта «Леонардо да Винчи» этот интересный мужчина с волевым лицом и твердым взглядом?


В резиновых галошах Юрек неслышно пробежал дальше, уходя от голубых сигнальных огней посадочной полосы, и наконец остановился передохнуть и сориентироваться. Света на аэродроме было немало: яркие огни аэропорта, ослепляющие прожекторы на контрольной башне, габаритные сигналы стоявших на аэродроме самолетов и мигающие сигнальные лампочки взлетающих и приземляющихся лайнеров.

Он снова поспешил дальше по поросшей травой дорожке, разделяющей взлетные полосы, готовый в любой момент упасть на землю, чтобы не оказаться в свете фар движущихся по аэродрому машин.

Найдя наконец подходящее, довольно удаленное от аэропорта укрытие, он стал смотреть, что же находится на противоположной от летного поля стороне, в дальнем, так называемом восточном его секторе. Кошачьи глаза рассмотрели все, что скрывалось за непроницаемой тьмой, — ночной мрак словно развеялся перед Юреком.

На парковке, выбранной для обмена разведчиками, стоял большой автобус с сотрудниками Уэйна. Множество людей в штатском, но с оружием стояли на определенном расстоянии друг от друга по обе стороны взлетной полосы. За ними Юрек рассмотрел защитную сетку, силуэты нескольких военных джипов и карабинеров, патрулировавших проходящую рядом дорогу.

Пройдя еще немного и оказавшись на перекрестке двух взлетных полос, он услышал оглушительный рев двигателей и, обернувшись, отчетливо увидел совсем близко красные и зеленые сигнальные огни взлетающего самолета, того самого, на который он только что поднимался как пассажир лондонского рейса. Гигантская темная махина, казалось, устремилась прямо на него. Юрек рухнул на землю и обеими руками зажал уши.

Свист реактивных двигателей был нестерпимым, грохот — невыносимым. Тень огромного крыла вновь накрыла его: самолет стремительно пронесся над ним, вызвав мощный порыв ветра. Лицо Юрека исказилось от мучительной боли: от рева двигателей барабанные перепонки едва не лопались.

Самолет взлетел и исчез в затянутом облаками небе, на которых лишь слегка отражался красноватый отсвет аэропорта.


Гигантский ангар «Алиталии», темным силуэтом маячивший на фоне ярких неоновых надписей и всего остального освещения аэропорта, и стоящие рядом другие здания вспомогательных служб отделялись от проходившей мимо дороги высокой сетчатой оградой. У ворот дежурили двое молодых карабинеров с автоматами наперевес. Они курили и о чем-то разговаривали, но, услышав шум подъезжавшей машины, настороженно посмотрели на дорогу и увидели «мерседес». Подъехав к ограде, машина вдруг потеряла управление и врезалась в нее, а затем из-за резкого торможения весьма эффектно развернулась на сто восемьдесят градусов и остановилась недалеко от входа.

Когда карабинеры подбежали к машине, водитель уже успел выйти из нее и стоял наклонившись, рассматривая заднее колесо. Это был Шабе. Шина спускалась, издавая легкий свист. Старик выпрямился и растерянно посмотрел на подошедших карабинеров.

— Проклятье! Проколол шину.

— Ничего себе полет! Вы еще хорошо отделались, — сказал один из карабинеров.

Шабе принялся осматривать машину, не получившую никаких повреждений.

Другой карабинер, несколько озабоченный ситуацией, вежливо заметил:

— Видите ли, синьор, тут нельзя останавливаться.

— Почему?

— Таков приказ на сегодня.

Шабе кивнул, открыл капот и достал домкрат.

— Можете помочь мне?

— Нам очень жаль, — сказал первый карабинер. — Но мы ведь на службе, и если нас вздумают проверить…

— Понял. Но хотя бы объясните, как работает эта штука.

Шабе приблизился к карабинеру, стоявшему у колеса, и, когда тот наклонился, чтобы посмотреть на него, со всей силой ударил его домкратом в челюсть, а затем нанес стремительный удар по голове и второму карабинеру. Оба упали как подкошенные, даже не застонав.

Не теряя времени, Шабе оттащил их тела за ворота, связал их, заткнул им рты кляпами, капнув на них несколько капель хлороформа, вынул заряды из автоматов и завладел рацией, висевшей на шее у одного из карабинеров.

Старик вернулся на пустынную дорогу — все было спокойно. Он оставил домкрат возле спущенного колеса, достал из багажника ружье с оптическим и инфракрасным прицелами и снова прошел в ворота, прикрыв их. Взглянув на лежащих без сознания карабинеров, он направился к наружной пожарной лестнице, которая вела на крышу большого ангара.

Шабе начал подниматься по ней, но вдруг его неожиданно остановил какой-то неприятный треск. Звук доносился из рации. Старик поднес ее к уху и нажал кнопку, чтобы принять сообщение.

Зазвучал сиплый голос:

— Вызываю четырнадцатый пост. Перехожу на прием.

Шабе тотчас ответил:

— Отвечает четырнадцатый пост, сигнал принял.

— Ничего не случилось? Все в порядке?

— Все в порядке, — ответил Шабе.

— Хорошо. Заканчиваю связь.

Шабе сунул рацию в карман и снова двинулся наверх. Он не страдал головокружениями, но все же немного устал, когда добрался до крыши. Осмотрелся. Лучшего места, чтобы обозревать летное поле, и не придумать. Он укрылся за балясиной. Как раз в это время один самолет заходил на посадку, а другой приземлялся. Аэропорт был освещен.

До двух часов оставалось совсем немного: роковой час «икс» был близок.

Шабе прижал к себе ружье, погладив своей костлявой рукой ствол, и тут мысли его снова вернулись к прошлому.


Разбитый грузовик, груженный мешками с картошкой, медленно ползет в гору. Когда же, свернув, машина оказывается между высокими сугробами, он осторожно выглядывает на дорогу. На нем все та же грязная форма заключенного, припорошенная крупными хлопьями снега. Он бежит за грузовиком, догоняет его, с огромным трудом забирается в кузов и падает на мешки с картофелем. Он обессилен, голоден, вконец измучен.

Как ни странно, грузовик останавливается, и он с ужасом видит, как водитель вылезает из кабины и целится в него из ружья. Это крупный, мрачный, грубый человек.

Они смотрят друг на друга. Вокруг только белый снег и ничего больше. Наконец водитель уходит в кабину и что-то достает оттуда. Это одеяло. Он бросает ему это одеяло и, не говоря ни слова, снова садится за руль.

Грузовик набирает скорость, а он закутывается в одеяло, раздвигает мешки и забирается поглубже, чтобы спрятаться и согреться. Наконец он может хоть немного поспать.


Желтый свет фар несущегося джипа осветил взлетную полосу. Спрятавшийся в высокой траве Юрек переместился за металлическую опору выключенного прожектора. Когда джип сворачивал в зону обмена, его фары ярко осветили этот прожектор, но Юрек уже успел скрыться в тени. Габаритные огни джипа быстро исчезли в темноте.

Поднявшись, Юрек оказался в полном мраке — погасли синие сигнальные огни вдоль взлетной полосы, погасло и все освещение в аэропорту. Ночная жизнь его завершилась. Было ровно два часа ночи.


Шум реактивных двигателей сделался еще громче — самолет пошел на посадку и включились аэродинамические тормоза. Зажглось световое табло, приглашавшее пассажиров пристегнуть ремни безопасности.

Первым это сделал Форст, а затем Гаккет и другие сотрудники ЦРУ. По проходу быстро прошла стюардесса — изящная шатенка. Форст обернулся и рассеянно посмотрел на длинные ноги женщины.

В это же время в другом самолете, тоже летевшем в Рим, Хаген и Суханов сидели друг напротив друга. Лица сотрудников КГБ были настолько невыразительны, что при всем желании их невозможно было бы запомнить. Все молчали.

Из кабины вышел помощник пилота и передал Суханову листок с сообщением, полученным по радио. Тот просмотрел его и, явно успокоенный, положил в карман. Операция проходила без осложнений, без всяких неожиданностей.

Загорелся зеленый свет и надписи по-русски и по-английски сообщили, что нельзя курить и необходимо пристегнуть ремни. Хаген потушил сигарету, которую только что зажег, а Суханов продолжал спокойно докуривать свою.


Окошко кассы было закрыто, насосы отключены, однако на заправке стояло несколько машин. Сигнальные огни одной из них зажглись. Это была машина Контатти. Он тронул с места и медленно поехал вдоль ограды, за которой находился высокий ангар «Алиталии». Рядом с Контатти сидела Мерилен. Впереди показался «мерседес», оставленный Шабе.

— Но это же машина старика! — воскликнул Контатти, притворившись удивленным, и остановился рядом. — Похоже, у него какая-то неприятность.

Они вышли из машины. Мерилен сильно нервничала. Осмотрев «мерседес», Контатти сразу понял, что спущена шина.

— Ничего особенного, — сказал он. — Всего лишь продырявлена шина. — Все же он с огорчением покачал головой и предложил Мерилен: — Давайте поможем ему. Он уже стар. Сил не хватает. А куда же сам-то он делся?

Контатти поднял валявшийся рядом домкрат, вставил его в специальное отверстие в шасси и начал крутить ручку, но потом обратился к Мерилен:

— Покрутите еще, пожалуйста, а я возьму запасное колесо.

Он достал его из багажника и вместе с инструментами положил на землю. Заметив, что Мерилен целиком занята домкратом, осторожно вошел в ворота и сразу же обнаружил неподалеку тела двух связанных карабинеров с заткнутыми ртами. Усыпленные хлороформом, они все еще были без сознания, возле ран запеклась кровь.

Тут Контатти услышал, как подошла Мерилен. Он улыбнулся:

— Хлороформ. Проснутся с расстройством желудка.

— Они живы?

Контатти кивнул:

— Они молоды. Ничего страшного.

Вернувшись к «мерседесу», Контатти принялся отвинчивать болты на колесе, а Мерилен наблюдала за его движениями.

— С вами, Контатти, все всегда кажется случайным, а на самом деле все происходит отнюдь не случайно. Я просто восхищаюсь беспечностью, с какой вы действуете, следуя строгой и четкой логике. — Мерилен указала на огромную тень ангара. — Шабе, конечно же, там, наверху.

— Должны ведь мы все же знать, что там произойдет.

— Естественно. Но при всем этом есть что-то такое… Меня не покидает какое-то странное ощущение…

— И что же это за ощущение? — терпеливо спросил Контатти. — Послушаем. Вы поистине неистощимы.

— Нечто вроде предчувствия. Как бы это поточнее сказать. У меня впечатление, что вы отвели мне роль козла отпущения.

Контатти обернулся к ней:

— Мерилен, вы шутите.

Он принялся крутить домкрат, и машина стала постепенно приподниматься.

— В тот день в загородном ресторане, — продолжала она, — когда Шабе позвонил Юреку и дал ему поговорить с Соней, я видела, с каким любопытством смотрел на нас хозяин. Любопытство вполне понятное в этой ситуации, и я даже содрогнулась тогда при мысли, что это же свидетель, который наверняка узнает и меня, и Юрека. Возможно ли, подумала я, чтобы такой осторожный человек, как Контатти, допустил такую оплошность? — Она посмотрела на него, чуть улыбаясь. — Или это была преднамеренная неосторожность? Как и все другие… кажущиеся неосторожности…

Контатти с улыбкой упрекнул ее:

— Вы всюду видите двойную игру, двойной смысл, даже в самых простых вещах. — Он снял проколотое колесо. — Если и дальше будете так же неверно оценивать ситуацию, то в конце концов поставите под сомнение вообще все. — Он установил запасное колесо. — Еще немного, и вы скажете мне: «Контатти, я поняла наконец, что вы… не англичанин. Вы… скажем так… русский секретный агент!» Вам еще не приходила в голову такая мысль, нет?

— Нет, еще не приходила.

— А почему бы и нет? Представьте на минутку, что я сотрудник КГБ. С помощью какой-нибудь хитрости оказываюсь на вилле английского посла, чтобы вы, любовница Питера Уэйна, поверили, будто я англичанин… Вы ведь не можете отказаться от сотрудничества…

— Конечно. Ловушка надежная. Однако я собственными глазами видела, как вы выходили из английского посольства.

— Это верно. Но я ведь мог оказаться там под каким угодно предлогом, например, чтобы поговорить с каким-нибудь чиновником или спросить о чем-то портье. Вы, в сущности, видели только, что я выходил оттуда, но не видели меня внутри.

— Но будь вы русским, то, конечно, не стали бы убивать своего коллегу — ученого Рудольфа Форста.

— Ладно. Продолжим эту игру… двойную игру, которая вам так нравится. А вы уверены, что убит будет именно Форст?

— Действительно. Вы могли приказать Юреку убить Хагена, американского разведчика. Но этого вы не сказали бы мне даже в шутку: тогда у меня могло бы возникнуть сомнение.

— И в самом деле я не говорил вам этого даже в шутку, — согласился Контатти, крепко затягивая последний болт. — Видите ли, Мерилен, мы живем в мире, где нет ничего определенного и возможно все. Но никто не в силах жить в полнейшей неразберихе, даже вы. — Он взял снятое колесо и отнес его в багажник. — Поэтому вам стоит верить тому, что вам говорят, не придумывая никаких историй, не ломая над этим голову, и, самое главное, согласиться, что вполне возможна какая-то ошибка, какой-то дефект. В конце концов, все мы люди и иногда ошибаемся.

— В случае с вами я, как никогда, убеждена, что любая ошибка — результат точного расчета.

— Хорошо бы, чтобы так было. Но, к сожалению, это не так. Вернемся к тому примеру, который я приводил. Если Рудинский выстрелит в американца, это не значит, что мы русские агенты. В таком случае речь может идти об ошибке из-за темноты или даже о своего рода мести за шантаж, которому он был подвергнут. — Уложив инструменты, Контатти закрыл багажник. — Не забывайте, что ваш новый… поклонник поляк, горячая голова, как и все поляки. К тому же еще и голубых кровей, то есть убежден, что он выше общепринятой морали. Если у него не выдержат нервы, я думаю, он вполне способен пожертвовать даже собственной дочерью, лишь бы только сорвать все наши планы. Вы, зная его хорошо, исключили бы подобное?

Мерилен помолчала, раздумывая. Контатти указал на крышу ангара:

— Вот почему старик затратил столько труда, чтобы забраться туда.

— Понимаю. В такой неопределенной, переменчивой ситуации, когда нельзя быть ни в ком уверенным, когда трудно отличить ложные цели от истинных, как защититься, как избежать несчастий?

Контатти установил на колесо колпак и пристукнул его. Мерилен продолжала:

— Единственный надежный способ обезопасить себя, на мой взгляд, было бы записать на пленку наши с вами разговоры и сделать незаметно несколько ваших снимков, например с помощью «поляроида». — Она проигнорировала очень внимательный взгляд Контатти. — Представьте себе, что вы русский агент и у меня есть такие документы. И пока я буду крепко держать их, что называется в кулаке, ничто не случится ни со мной, ни с Юреком. Вы не находите?

Контатти, присевший возле колеса, повернулся и полюбовался ногами Мерилен, стоявшей совсем рядом.

— У вас очень красивые ноги. Знаете, несмотря ни на что, я очень завидую этому польскому графу.

— Вы, как всегда, галантны в любой ситуации. Просто не понимаю, как мне удалось устоять перед вами.

— И я не понимаю, — сказал Контатти, вставая. — Более того, признаюсь, я еще не совсем потерял надежду. Однако вам все же следовало бы больше доверять мне. Ну вот эта затея, к примеру, — следить за мной, фотографировать — мне кажется весьма некорректной, обидной. И потом, где вы могли бы прятать «поляроид», если мы всегда встречаемся на улице?

Мерилен хитро улыбнулась:

— В своей сумке, например.

— В таком случае это должна быть довольно большая сумка, вроде… — Он умолк и сразу же рассмеялся. — Ну да, такая, какую вы и носите обычно. — Он вздохнул и осмотрелся. — Какая ночь. Вокруг ни души. Дорога пуста. Только разные мысли, предположения, подозрения. И мы вдвоем, вынужденные ждать. Только ждать, и кто знает, сколько времени.

Он жестом велел Мерилен следовать за ним, но уловил далекий звук летящего самолета и остановился, глядя в небо.


Шабе, укрывшийся на крыше ангара, тоже прислушался: шум самолета приближался. И тут опять зашипела рация. Шабе включил ее.

— Четырнадцатый пост. Четырнадцатый пост. Перехожу на прием.

— Четырнадцатый пост. Принимаю, — ответил Шабе.

— Тревога. Предельное внимание. Перехожу на прием.

— Здесь все в порядке. Все спокойно. Перехожу на прием.

— Ладно. Прием заканчиваю.

Старик сунул рацию в карман и снова посмотрел в небо. Из-под серых туч показались зеленые и красные мигающие огни самолета, заходящего на посадку.

Аэропорт полностью погрузился в темноту.


Загорелись синие огни вдоль восточной взлетно-посадочной полосы. Легкий отблеск скользнул по лицу Юрека и по ружью, когда американский самолет пролетел над ним, словно рухнув на него гигантской тенью, в которой сверкали всполохи реактивного двигателя, мигали сигнальные огни и ярко светились иллюминаторы.

Самолет приземлился с оглушительным ревом и направился в зону обмена. В свете его фар стали вырисовываться силуэты сотрудников ЦРУ. Уэйн стоял рядом с двумя сигнальщиками в светоотражающих куртках, которые должны были провести самолет на парковку.

Легкий толчок означал, что самолет остановился. Форст, Гаккет и охранники поднялись. Стюардесса ушла в кабину пилотов. Один из сотрудников раздал всем специальные инфракрасные очки, и свет внутри самолета погас.

Дейв Гаккет велел дать ему рацию и провел Форста в коридор к еще закрытому выходу.


Своими кошачьими глазами Юрек внимательно следил за приземлением самолета «Аэрофлота». Гигантский лайнер медленно ехал по земле и наконец остановился рядом с американским. Юрек находился в сотне метров от самолетов и просматривал все пространство между их фюзеляжами.

Когда самолет остановился, полковник Суханов достал рацию и прошел к выходу, вслед за ним направился Хаген и другие сопровождающие лица. Помощник пилота раздал всем инфракрасные очки. Свет в салоне погас.

Погасли и все огни на восточной взлетной полосе.

В пространстве между двумя самолетами люди Уэйна образовали кордон — в инфракрасных очках, с автоматами наперевес, они готовы были в любую минуту открыть огонь.

Уэйн встал перед американским самолетом и передал по рации:

— Добро пожаловать в Рим. Все в порядке. Можете выходить. — И поднял руку, подавая сигнал.

Обслуживающая самолеты команда техников в светоотражающих комбинезонах под присмотром автоматчиков начала подгонять трапы к выходам.

Некоторое время стояла полная тишина, и никто не осмеливался ее нарушить. Наконец люки обоих самолетов медленно открылись и в них одновременно появились советские и американские охранники. Теперь их движения должны были быть совершенно синхронными, как того требовал давний, не однажды использованный протокол.

Гаккет отдал приказ, и его люди расступились, пропустив вперед Форста. Выйдя, он остановился на верхней площадке трапа.

То же самое произошло у двери советского самолета: Хаген вышел вперед и остановился, ожидая следующих указаний.


Юрек осторожно подобрался поближе к своей цели и, оперевшись на погашенный прожектор, стал прилаживать ружье, готовясь к выстрелу. Он сощурил левый глаз, глядя правым в прицел ружья, изготовленного в Чехословакии. Мощная линза прицельного устройства позволяла очень хорошо рассмотреть все, что происходило в зоне обмена. Вот рука Гаккета коснулась плеча Форста, и ученый начал спускаться по трапу.

Прицел переместился в поисках Хагена, американца, который в свою очередь тоже уже спускался по трапу советского самолета.

Стоя на взлетной полосе у своих самолетов, разведчики впервые увидели друга друга.

Юрек перевел прицел с Хагена на Форста, а затем нацелился на точку, находившуюся на полпути между ними.

Всех посторонних со взлетной полосы удалили, и разведчики двинулись навстречу друг другу. Глядя в прицел, Юрек сосредоточился, задержал дыхание, собрал в кулак всю свою волю и в то мгновение, когда они сошлись, чтобы тотчас разминуться, спустил курок.

Когда сухой звук выстрела прорвал тишину, лица Форста и Хагена были еще в центре линзы затылок в затылок. Из отверстия в виске брызнули кровь и мозги. Фрэнки Хаген, американец, упал, сраженный насмерть.

Форст остался невредимым. Он мгновенно оценил ситуацию и бросился к своим. Сотрудники КГБ подхватили его и прикрыли собой, сомкнулись вокруг, подобно ежику, когда к нему прикасаются.

Поднялась невероятная суматоха. Топот, беготня, тревожные крики, ругательства. Вспыхнуло множество огней, вокруг заметались лучи мощных прожекторов. Охранники КГБ держали автоматы наготове, намереваясь защищаться. Меддокс и другие сотрудники ЦРУ, казалось, обезумели, а Гаккет орал, чтобы никто не стрелял.

Уэйн первым поспешил в конец взлетной полосы — там, менее чем в ста метрах от самолетов, прожектор высветил Юрека в форме стюарда. Агенты ЦРУ набросились на него.

— Не стрелять! — на бегу заорал Уэйн.

Юрек поднял руки вверх вместе с ружьем. Подойдя к поляку, Уэйн ткнул ему в грудь автомат:

— Брось ружье, сукин сын! Брось!

Освещенный ярким светом прожекторов, Юрек уронил ружье и остался стоять с поднятыми руками.


Старый Шабе, опираясь на балясину, опустил свое ружье. С невозмутимым, как всегда, лицом он направился к наружной лестнице ангара, как вдруг зазвучал сигнал рации.

— Всем сторожевым постам! Всем сторожевым постам! Тревога. Перехожу на прием.

— Четырнадцатый пост, прием. Прием заканчиваю, — спокойно ответил старик и начал спускаться с крыши, не отрывая взгляда от восточной взлетной полосы, которая теперь опять была освещена как днем и походила на потревоженный улей. Множество машин неслось туда со всех сторон, и вой сирен вспарывал ночную тишину.


Уэйн, запыхавшийся, потрясенный, изо всех сил рванул Юрека за воротник. Тот не оказал никакого сопротивления.

Подъехали два джипа. Уэйн и двое агентов потащили Юрека и швырнули в джип. Вскочив на подножку, Уэйн велел водителю ехать в зону обмена.

И машина умчалась.


Шабе легко спрыгнул на землю и вышел из ворот на дорогу, проходившую вдоль служебных зданий аэропорта. Контатти и Мерилен в напряженном молчании ожидали его в машине с погашенными фарами. Шабе заглянул к ним в окно.

— Этот сумасшедший убил американца и позволил взять себя, — сообщил он и тотчас исчез.

Контатти едва пришел в себя от изумления:

— Видно, это и в самом деле судьба. — Он посмотрел на Мерилен, та словно окаменела. — Значит, он жив. Вы ведь этого хотели, не так ли?

Тем временем Шабе сел в свой «мерседес» и тронулся с места. Контатти поехал следом, и вскоре они оказались на автозаправке. Тут старик вышел из машины и, подойдя к сетчатой ограде, отделявшей заправку от поля, крепким ударом снес одну из ее опор, которую повредил еще раньше, до начала операции. Потом свернул сетку так, чтобы можно было проехать.

Садясь в «мерседес», он взглянул на виадук и автостраду, ведущую в Рим. В радиусе одного километра машины карабинеров уже блокировали все дороги.

Шабе проехал через проем в сетчатой ограде. Машина, подпрыгивая на неровной земле, вскоре исчезла во мраке. Контатти выехал следом, но притормозил, вышел из машины и поставил сетку на место.


Вокруг советского самолета сложилась чрезвычайная ситуация. С автоматами в руках агенты КГБ оберегали Рудольфа Форста, стоявшего у трапа. А американские агенты, тоже с автоматами наперевес, со всех сторон окружили самолет. Дейв Гаккет, один из главных руководителей ЦРУ, прибывший из Вашингтона для проведения обмена разведчиками, держась на расстоянии, начал переговоры с руководителем советской команды, упрямым полковником Сухановым. Оба давно знали друг друга. Разговаривали они по-английски.

— Повторяю, мы не можем передать вам Форста из-за того, что наш Хаген убит. — Гаккет жестом указал на ярко освещенное фарами безжизненное тело Фрэнки Хагена, лежавшее на земле между двумя самолетами. — В этих условиях очевидно, что операцию по обмену необходимо считать приостановленной.

— У нас тут не Вьетнам, Гаккет. Вели своим людям немедленно опустить стволы.

— Смотри, Суханов, я ведь прикажу стрелять, если сейчас же не отдашь мне Форста!

— Мы гости свободной и независимой страны. Или я ошибаюсь? — с сарказмом ответил Суханов. — Где итальянские власти? Они командуют в Риме или ты устанавливаешь тут порядки?

— Речь идет не о порядках, а о порядочности, Суханов! — заорал взбешенный Гаккет. — И у тебя есть только один способ продемонстрировать добрую волю КГБ — отдать Форста. Или придется считать, что вы нас обманули!

— Мы не несем никакой ответственности за этот печальный инцидент. Обмен организовали вы. Мы выполнили все поставленные условия, поэтому Форст — наш.

Суханов сделал знак, и его люди, прикрывая собой Форста, повели его вверх по трапу. Гаккет в ярости выпустил в воздух автоматную очередь.

— Стоять, черт побери, всем стоять!

Русские остановились.

— Это нелепо! — закричал Суханов. — Это провокация! Это ловушка!

— Ловушка вашего изобретения, поскольку мы оказались в ней жертвами.

— Мне неведома игра, которую вы затеяли, но я хорошо знаю свой долг, — ответил Суханов более спокойно. — Если будете стрелять, ответим, и ответственность будет возложена на вас. Мое правительство уже в курсе, мы доложили по радио обо всем, что тут происходит.

Русские, все так же прикрывая Форста, повели его дальше вверх по трапу.

Американцы стояли, держа их на прицеле, и только ждали приказа, но Гаккет не решался его отдать, лихорадочно соображая, что же делать. Наконец, черный от злости, он процедил сквозь зубы:

— Ладно. Первый раунд выиграл ты, Суханов. Но все вы — и Форст, и твои люди и твой самолет — останетесь здесь до тех пор, пока мы не решим, что с вами делать.

Он жестом приказал своим людям опустить оружие.

Русские поднялись ко входному люку и исчезли в самолете вместе с Форстом. Последним вошел Суханов. Люк закрылся.

В то же время большой автобус медленно тронулся с места и остановился перед носовой частью советского самолета, блокируя его.

Втянув голову в плечи, мрачный и грозный, Гаккет прошел к джипу и на ходу обернулся к Уэйну:

— Уэйн, ты скотина.

Уэйн хотел было ответить, но Гаккет и не думал его слушать. Он впился глазами в Юрека Рудинского, лицо которого оставалось бесстрастным и невозмутимым.


В кромешной тьме огромная машина Шабе двигалась по целине, по невспаханной земле, поросшей травой, по ямам и ухабам. Контатти следовал за ним на своем «фиате», вцепившись в руль: трудно было удерживать машину, так сильно трясло на ухабах. Когда тряхнуло особенно крепко, он посоветовал Мерилен:

— Осторожно. Держитесь за приборный щиток.

Она вышла наконец из оцепенения и сердито спросила:

— Куда мы едем?

— Сейчас нам необходимо только одно — оказаться в каком-нибудь спокойном месте, где можно было бы отдохнуть, подумать и решить, что делать дальше.

— А я?

— Еще некоторое время тому назад я посоветовал бы вам укрыться в посольстве, оставаться там в полнейшем спокойствии и ждать развития событий. Но теперь у меня возникло некоторое сомнение.

— Моя сумка? Тогда поспешу успокоить вас, — Мерилен внимательно посмотрела на Контатти, он был явно встревожен, — и сниму все сомнения. Помните тот раз, когда вы развлекались, позволяя обокрасть себя, не знаю только зачем. А потом нашу встречу в кафе на виа Венето, когда…

Контатти остановил ее.

— Магнитофон в вашей проклятой огромной сумке. Так?

— Да.

— А фотоаппарат?

— «Поляроид». Когда вы стояли у светофора, у вас было тревожное лицо и вы оглядывались. Предчувствие? — Контатти не ответил. — Да нет, рассуждали вы, стоит ли опасаться какой-то наивной, неопытной мисс Ванниш?

«Мерседес», ехавший впереди, поднялся на небольшой откос и выбрался на грунтовую дорогу. Уэйн повторил его маневр. Машины прибавили скорость, тряска прекратилась.

Ведя машину, Контатти явно решал какую-то проблему. Вдруг его лицо исказилось, и он гневно взглянул на Мерилен:

— Мне жаль, но я вынужден сказать вам это. Вы глупы и даже не представляете, до какой же степени вы… дура! Все было так хорошо, так замечательно. Вы же своим поступком, своим недоверием погубили все. Все!

Мерилен сохраняла спокойствие и невозмутимость.

— По-вашему, это ненормально, если… жертва защищается? Впрочем, вам нечего опасаться, если ничего не случится с Юреком, с Соней и со мной. Разве что… — Она замолчала, словно внезапно испугавшись чего-то.

Контатти с иронией посмотрел на нее:

— Молодец. Дошло наконец.

— Вы не англичанин! — воскликнула Мерилен дрожащим голосом.

— В том-то и дело.

— Поначалу вы шутили. Как бы играя, выстраивали разные гипотезы, слишком абсурдные, чтобы они могли быть правдой. Но когда Шабе сказал, что убит Хаген, вы нисколько не огорчились. — Мерилен говорила медленно, словно для того, чтобы самой как следует понять пугающее до смерти открытие. — Это ясно. Ваша задача была убрать именно американского разведчика. И в этом случае легко догадаться, кто вы такой на самом деле.

— Легко? — насмешливо спросил Контатти.

— Вы агент КГБ.

— Я свободно говорю на семи языках, из пистолета могу попасть человеку между глаз с пятидесяти метров, в своей работе я не знаю деликатности…

— Со мной, однако, вам придется вспомнить о ней.

— Раз уж вы так умны, то, наверное, хорошо понимаете, что теперь мы связаны друг с другом, как обвенчанные муж и жена, на всю жизнь… и до смерти.


Аэропорт был вновь частично освещен. Гаккет, Уэйн и охранники, державшие Юрека в наручниках, вошли в приемную дирекции.

Оставив поляка охранникам, Гаккет и Уэйн прошли в кабинет к полковнику Танкреди. Он сильно нервничал и потому большими шагами ходил из угла в угол и без конца протирал стекла очков.

Представляясь, Гаккет протянул ему руку и сразу же спросил:

— Аэропорт заблокирован?

— Конечно. Все дороги перекрыты. Каждый выход.

— Ладно. Сразу вношу ясность — пленник наш.

— Для нас он не существует, — ответил Танкреди, — как нет и убийства, если труп исчезнет… до рассвета.

— Согласен. Рассчитываю на вас, на ваши службы и ваши архивы для опознания убийцы.

— Конечно, — ответил Уэйн вместо Танкреди.

— Я уже проверил документы английской компании, — сказал Танкреди. — Нет ни одного отсутствующего пассажира, улетели все. Форма стюарда использована только для переодевания.

— Логично, — согласился Уэйн.

Танкреди обратился к Уэйну:

— Он что-нибудь сказал?

— Ни одного слова. — Он усмехнулся, оскалившись. — Пока.

— Мне нужно разрешение отвезти его в Рим. На фирму, — сказал Гаккет.

— Никаких письменных указаний не будет. И тем более чего-либо другого, что обязывало бы нас принимать в этом участие. Ясно? — Танкреди явно опасался как-либо обозначить неприятный эпизод. — Дайте мне отпечатки.

Уэйн покачал головой:

— Боюсь, они ничему не послужат. По-моему, речь идет не об итальянце, хотя мне и кажется, что я его где-то видел.

— Напряги память, Уэйн. Прими немедленно какую-нибудь таблетку, — съязвил Гаккет. — И найди объяснение некоторым техническим деталям, которые меня чрезвычайно интересуют. — Он обернулся к Танкреди с иронической улыбкой. — Мне хотелось бы все же понять, как смог этот человек пройти в аэропорт с оружием, как сумел обмануть вашу бдительную охрану. — Он презрительно посмотрел на Уэйна. — И еще я хотел бы понять, как он мог стрелять в полной темноте, насмеявшись над всеми мерами защиты, которые предусмотрел такой профессионал, как ты, Уэйн?

— У него было ружье с инфракрасным прицелом? — спросил Танкреди.

— Нет, — ответил Уэйн. — На таком расстоянии оно бессмысленно — цель не различить. Прицелиться точно в таких условиях вообще невозможно. Что это удалось, просто чудо! И тут должно быть какое-то другое объяснение.

— Ну и какое же? Может, он святой или ангел, работающий на секретные службы Ватикана.

— Может, он кошачьей породы, — мрачно раздумывая, произнес Уэйн, — видит ночью и работает под Тарзана.

— Это мысль. Поработай над ней, Уэйн. Он твой. Это случай реабилитировать себя, постарайся не упустить его, парень.

— Ты молодец, Гаккет. Но мне не нравятся твои манеры.

Гаккет подошел к Уэйну и зло посмотрел на него:

— А мне не нравятся твои действия. Но вплоть до нового распоряжения ты отвечаешь здесь за все. И если между нами возникнут новые разногласия, мы уладим их, когда все будет закончено. Спокойно. В Вашингтоне.

Помрачнев, Уэйн вышел, столкнувшись в дверях с запыхавшимся карабинером. Отдав честь полковнику Танкреди, тот сообщил:

— Полковник, четырнадцатый пост не отвечает.


Свет в сельском домике погас. Взяв ружье, Номер Два вышел на улицу и увидел на дороге за деревьями мелькающие огни фар. Это приехали Шабе и Контатти.

— Все в порядке, — произнес Шабе вместо приветствия. — Продолжай свое дежурство и будь осторожен.

Номер Два кивнул и удалился.

Все вышли из машин. Мужчины обменялись понимающими взглядами, и Контатти улыбнулся, кивая на Мерилен:

— Мисс Ванниш прекрасно выглядит. Ладно, не стесняйся, Шабе, сделай ей комплимент.

Шабе пристально посмотрел на Мерилен, но промолчал, пытаясь понять, что скрыто за словами Контатти. Наконец его осунувшееся лицо исказилось неприятной гримасой, которая должна была обозначать улыбку. Старик открыл дверь и церемонным жестом пропустил Мерилен вперед, за ней прошел и Контатти. Шабе тоже хотел было последовать за ними, но передумал. Ему опять вспомнилось былое, и нужно было немного прийти в себя.


Подъезд обычного жилого дома. Замызганные стены, грязные ступени, обшарпанные двери. Он поднимается по лестнице, не задерживаясь на площадках. Движется осторожно, прислушиваясь к каждому шороху. По виду он похож на нищего, или на человека, оказавшегося в большой беде, или на бандита. На четвертом этаже он останавливается у двери, стучит и ждет.

За дверью раздаются шаги, она приоткрывается. Он распахивает ее. Перед ним стоит миловидная женщина лет тридцати, широколицая, ясноглазая, светлые косы уложены вокруг головы. Она растерянна и удивлена. За ее спиной появляется худенькая девочка примерно таких же лет, что и Соня, и хватается за мамину юбку.


Шабе вошел в гостиную, когда Контатти уже наливал себе выпить. Мужчины понимающе переглянулись. Давно уже было проверено опытом — им достаточно одного взгляда, чтобы понимать друг друга. Мерилен сидела на диване, словно защищая спавшую Соню.

Шабе поднял девочку, как пушинку, очень осторожно, чтобы не разбудить, и отнес в другую комнату. Вернувшись, он снова вопросительно посмотрел на Контатти.

— Ты уже понял, что появились новые обстоятельства, — сказал Контатти, стараясь говорить в своей обычной непринужденной манере. — К несчастью, эта прекрасная мисс вдруг преисполнилась нелепых подозрений и в страхе составила на меня досье, полное обвинений. Это записи наших разговоров и снимки, сделанные тайком. Короче, приняла меры предосторожности от воображаемой опасности, полагая, будто мы пожелаем убрать ее.

— А чего тут волноваться? — спокойно ответил Шабе. — Достаточно убрать обоих. Вас обоих, я имею в виду.

— И кто это сделает? Ты?

Вместо ответа Шабе достал пистолет и протянул ему, заметив без тени юмора:

— Вы могли бы сами покончить с собой.

Контатти посмотрел на оружие, но не взял его.

— Неплохая мысль. А вы что скажете, Мерилен?

Подавляя страх, она пыталась сохранить спокойствие.

— Мне кажется, это неудачное решение. У меня есть предложение получше.

— Великолепно, — сказал Контатти.

Мерилен посмотрела на Шабе — тот, немного поколебавшись, положил пистолет в карман.

— Но сначала я хочу понять одну вещь, — продолжала Мерилен. — Я хочу знать, в кого действительно стрелял Юрек?

Ответил Шабе:

— В конверте, который я вручил ему в аэропорту, была фотография Фрэнки Хагена. Рудинский не мог ошибиться и не ошибся.

— Понимаю, — согласилась Мерилен, — но разве не разумнее было бы с вашей стороны не говорить мне этого? Если бы я думала, что жертвой станет Форст, я продолжала бы обманываться и считать, что… служу отечеству.

— Конечно, — ответил Контатти. — Но мы предпочли, чтобы вы знали правду. А зачем?

— Думаю, что догадываюсь. Чтобы посмотреть, как я буду реагировать на это, и понять, способна ли я защитить себя.

— Это был самый простой способ выяснить, не ведете ли вы, усомнившись в нас, двойную игру. — Контатти покачал головой, размышляя. — С другой стороны, необходимо было поставить вас в известность, даже заставив при этом поверить в ошибку Рудинского. Мы не могли рисковать, не могли допустить, чтобы вы, растерявшись, выдали бы себя вашему бывшему другу Уэйну.

— Выходит, я должна была верить, что ваш план не предусматривал убрать меня?

Контатти грустно улыбнулся:

— Убрать такую красивую женщину? Какое безумие!

Мерилен размышляла, пытаясь не пропасть в этой ужасной игре правды и лжи, в какую оказалась втянута.

— И таким образом вы великодушно подставили меня, чтобы переложить подозрения американцев на английскую разведку — через меня и Юрека, который служил в британском военном флоте. В самом деле очень ловко.

— Простите нас. Мы вынуждены были лгать вам, но ради благой цели. — Контатти развел руками. — Мы заставили вас поверить, будто наша цель — Форст, потому что иначе вы отказались бы сотрудничать и в любом случае у вас оставались бы сомнения на наш счет. Что же касается Хагена, то не переживайте, мы так или иначе все равно убрали бы его. Для этого у нас есть свои причины. Было бы глупо сейчас говорить о них.

— Конечно. Нет смысла и добавлять, что мои блестящие шпионские операции во вред Уэйну не представляли для вас ни малейшего интереса. Вся эта сплошная дымовая завеса только для того и нужна была, чтобы я поверила, будто сотрудничаю с вами.

— Уверяю вас, мы очень высоко оценили и ваши усилия, и информацию, какую вы нам достали.

— И самое главное, тот факт, что Уэйн, вспоминая мое поведение в эти последние дни, будет безусловно убежден в моей причастности к операции. — Обессиленная, Мерилен обратилась к Контатти: — Не нальете ли скоча? Мне сейчас совершенно необходимо выпить.

Контатти поспешил выполнить ее просьбу и заодно обратился к мрачному Шабе:

— Тоже выпьешь, старик?

Шабе ответил злобным взглядом.

— Понимаю. Артерии, — пояснил Контатти, наливая себе.

— Я пью только с друзьями, — холодно уточнил Шабе.

— Но у тебя нет друзей. Они все умерли. Либо от старости, либо потому, что ты сам отправил их на тот свет.

Шабе рассмеялся, покашливая и поглядывая то на Контатти, то на Мерилен, но под конец его смех превратился в злобное рычание.

— Теперь, когда тебя сфотографировали, твоя карьера закончена, парень. Что же касается вас, мисс Ванниш, то мне не хотелось бы, чтобы вы питали иллюзии. Вам лучше всего понять, что у вас безвыходное положение, потому что на вас накинутся все. Американцы, поняв, что Англия тут ни при чем, обвинят вас в том, что вы советский шпион, а значит, отвечаете за убийство Хагена. Англичане заставят вас заплатить за подозрения американцев. Ну а русские просто не любят лишних свидетелей…

— Не стоит продолжать. Я все прекрасно понимаю. Пока вы еще не можете убрать меня из-за документов, которыми я располагаю. Но потом, когда я отдам их вам… — Она начертила в воздухе крест. — Забавно. Сейчас пролью слезы.

— Попробуйте, — сказал Контатти. — Кто знает, Шабе мог бы и растрогаться.

— Будь я одна, конечно, я пропала бы. Я женщина довольно хрупкая, но перед вами, такими умными, такими суперменами…

— Жаль, — прервал ее Контатти, — жаль, что вам пришла в голову дурацкая мысль усомниться во мне…

— Я виновата, не так ли? — спросила Мерилен, неожиданно обретя спокойствие, сдержанность и твердость. — Я должна была позволить использовать себя как инструмент. С закрытыми глазами. Может быть, тогда я и вышла бы как-то из положения.

— Несомненно, — согласился Контатти.

— Возможно, — поправил его Шабе.

— Итак, я должна исчезнуть, изменить лицо, друзей, все. Сменить работу, язык, привычки, перебраться на другой континент. Секретные русские и американские службы начнут охотиться за мной по разным причинам, но с одной целью — убрать. Подобная перспектива определенно ведет к одному — самоубийству.

После тяжелой паузы заговорил Шабе:

— Но ведь это же очевидно — мы не можем допустить, чтобы свободно разгуливал по свету человек, располагающий такой информацией, какая есть у вас.

— И очевидно также, что, если я исчезну, если со мной случится какое-нибудь несчастье, — сказала Мерилен, обращаясь к Контатти, — ваше досье окажется в руках английского посла.

— И очевидно, что мы сохраним вам жизнь, если вы возвратите нам пленки и снимки, все полностью, — сказал Контатти.

— Но ведь столь же несомненно, Контатти, что, как только вы получите их, моя жизнь уже ничего не будет стоить. Ни цента.

— Положение может измениться, — заметил Контатти, внимательно изучая странное выражение лица Мерилен. — Оно может измениться, если вы сумеете убедить нас, что у вас не останутся копии этих записей и фотографий.

— А как? Вы ведь ни за что не поверите мне, даже если я поклянусь вам, что и не думала делать копии.

Контатти развел руками:

— Поскольку полной гарантии быть не может, не остается ничего другого, как довериться друг другу. Составить договор и соблюдать его.

— Верно. Могу я предложить свои условия?

— Пожалуйста.

— Чтобы я осталась жива.

Контатти кивнул:

— Будем только рады.

— Чтобы осталась жива Соня и была бы немедленно возвращена в свою семью.

— Более чем разумное требование.

— И чтобы вы позаботились… обо мне.

— Как это понимать?

— Я уже описала, какое меня может ожидать будущее, — продолжала Мерилен, глядя то на Контатти, то на Шабе. — Утешить меня в этой ситуации может только одно — наличные. На срочные расходы.

— Сколько? — спросил Контатти, немного помолчав.

— Пятьсот тысяч.

Контатти попытался пошутить:

— Лир?

— Долларов. Наличными.

— Но это же целое состояние. Вы понимаете, надеюсь?

— Поскольку я опасаюсь, что пребывать на этом свете мне осталось недолго, то хочу пожить в свое удовольствие, — сказала Мерилен, наливая себе еще виски. — И потом я считаю себя обязанной позаботиться о детях Юрека, ведь он в тюрьме, он скомпрометировал себя и вообще, наверное, погиб.

— И где же мне взять такие деньги?

— У своих начальников.

Контатти не захотел или не сумел отказаться от своей обычной игры:

— Мои начальники могут сказать: «Виноваты, вот и выкручивайтесь». — Он изобразил грустную улыбку. — Могут поручить Шабе решить проблему в той жесткой форме, о какой он уже и сам говорил, то есть убрать и меня, и вас.

Мерилен не шелохнулась.

— В таком случае вы будете опознаны, даже мертвый, и американцы узнают, кто их предал. У них появятся доказательства, они отомстят. — Она заговорила иронично, насмешливо. — Как вы сказали мне однажды, может даже разразиться война. Неужели ваша страна была бы готова начать ее из-за такого пустяка? Из-за каких-то пятисот тысяч долларов?

— Война? А почему бы и нет? — вмешался Шабе. — По своему характеру и по личному убеждению я за жесткие решения. — Он с презрением посмотрел на Контатти. — Как коллективные, так и индивидуальные.

Они опять выглядели не столько союзниками, сколько врагами, которых связывал какой-то загадочный и трудный сговор.

— И ты только обрадовался бы, верно? — спросил Контатти.

— Ты уже сказал об этом.

Контатти жестом изобразил, будто спускает курок пистолета:

— И меня, и мисс, не так ли?

Шабе кивнул:

— Обоих. Не терплю дилетантизм.

Контатти обратился к Мерилен:

— Слышали? Он просто не любит меня. Конфликт поколений. Подумайте как следует, Мерилен. Откажитесь. Я говорю о деньгах.

— Но это же вы загнали меня в угол. Это вы не оставляете мне другого выхода. Впрочем, я уверена, что у такого мужчины, как вы, служащего великой нации, великой идеологии, не может быть проблем с деньгами.

— Знали бы вы, как скупы наши кассиры, — ответил Контатти. — И потом деньги в валюте…

— В ценной валюте, — уточнила Мерилен.

— Мне на это понадобится несколько дней.

— Скажем, сутки.

— Двое суток. Сделаю все возможное.

— Хорошо. Если не возражаете, мне надо позвонить.

— Кому? — с подозрением спросил Шабе.

— Человеку, который, если я вовремя не предупрежу его, передаст в мое посольство досье, что так не нравится вам.

Контатти указал на телефон:

— Пожалуйста.

— Нет, — сказала Мерилен, — не здесь и не сейчас.

— А когда же в таком случае? — спросил Шабе.

Мерилен посмотрела на мужчин:

— Как только девочка будет освобождена.


В римском офисе ЦРУ Уэйн без особого интереса ожидал заключения эксперта, изучавшего ружье, из которого был убит Фрэнки Хаген.

— Невероятно, — сказал эксперт. — Самый обычный ствол. Никакого специального устройства для стрельбы в темноте тут нет.

— Да, — согласился Уэйн. — Еще одна загадка.

Он обернулся к Юреку, стоявшему в глубине комнаты между двумя парнями с квадратными подбородками и пистолетами за поясом.

Комната была почти пустой: медицинский топчан, несколько стульев, письменный стол, телемонитор местной службы слежения — вот и вся обстановка.

По знаку Уэйна агенты разошлись и встали возле стен напротив друг друга. Уэйн подошел к Юреку, жестом велев ему сесть.

— Ты стюард?

Юрек сел, не отвечая.

— В платежных документах английской авиакомпании тебя нет, — продолжал Уэйн, стараясь оставаться спокойным. — Эта куртка тебе велика. Где ты раздобыл ее?

— Не могу отвечать ни на какие вопросы.

Уэйн поставил стул напротив поляка и, сев на него верхом, положил локти на спинку.

— Ладно. Может, считаешь себя военнопленным?

— Только теряешь время. Не могу ответить, иначе кое-что произойдет.

— Ах вот как! И что же произойдет?

— Кое-что.

— Когда?

— Не знаю.

— Но я спешу. У меня каждая минута на счету.

Уэйн сделал знак. Один из агентов включил мощную лампу и направил ее в лицо Юреку.

— Мы знакомы, не так ли? — спросил Уэйн. — Я уверен, что где-то видел тебя. Но где? Не поможешь вспомнить? — Он рассмотрел поляка в профиль, в три четверти, в фас. В лице Юрека чувствовались напряжение и усталость, свет был невыносимо ярким. — Хорошо, тогда я сделаю это сам. Думаю, ты имеешь право знать, что Фрэнки Хаген был для меня не просто коллегой. Он был моим другом, близким другом. Ты убил его, и мое отношение к тебе не может быть формальным. Теперь это уже мое личное дело, понимаешь?

Он подождал мгновение, наблюдая за Юреком, ослепленным ужасным светом.

— Твое молчание, на мой взгляд, просто оскорбительно для Хагена. Это все равно что плевать на мертвого. И поэтому я могу не выдержать, потерять голову, отомстить.

Он поднял голову Юрека за подбородок, и тот закрыл глаза.

— Не закрывай глаза.

Уэйн снова сделал знак. Агент наклонился к Юреку и наклеил ему на верхние веки пластырь так, что они не могли закрыться. Уэйн одобрительно кивнул и продолжал, по-прежнему держа приподнятой голову Юрека:

— Когда я был мальчишкой, меня учили, что существуют люди, способные умереть за идею, за родину. Но сегодня таких людей уже не осталось. Или ты последний экземпляр? В таком случае мне просто не повезло. Но еще больше не повезло тебе. В этом не приходится сомневаться.

Он замолчал, услышав звонок телефона. Агент передал ему трубку.

— Уэйн слушает… да… — Он прикрыл трубку рукой и продолжал, обращаясь к Юреку: — У меня к тебе много вопросов. Кто ты такой, на кого работаешь, кто твои сообщники, каков ваш план, как ты смог убить Хагена в полной темноте? — Он убрал руку и ответил на вопрос, который ему был задан по телефону: — Нет еще. — Посмотрел на Юрека и уверенно уточнил: — Скоро заговорит. Очень скоро.

Уэйн положил трубку и подошел к Юреку.

— Ты военный? Киллер? Сумасшедший? — Снова сел. — Сумасшедший: разве можно рассчитывать, что, совершив такое убийство, не попадешь в наши руки. Если не сумасшедший, то самоубийца. Или мученик. — Он наклонился вперед и снял с Юрека наручники. — Вижу, тебе не интересно, что я говорю. Ладно, снимай рубашку.

Юрек не шелохнулся. Уэйн сделал знак, агенты набросились на Юрека и грубо сорвали с него одежду. На его теле отчетливо видны были следы сильного избиения, которому он подвергся накануне вечером. Уэйн с удивлением посмотрел на них.

— Следы избиения, причем недавнего, — в растерянности заметил он. — Очень странно. Тебя избивают, ты убиваешь, а потом спокойно позволяешь взять себя. Интересный тип. Даже любопытно становится. — Он снова внимательно посмотрел на Юрека. — Страшно? — И кивнул, как бы отвечая за него. — Понимаю тебя. Но не думай, будто я стану применять методы инквизиции или старого ГПУ, о котором ты, конечно, слышал… Нет, у нас нет тут колес, ремней, кольев, углей, щипцов… — Между тем один из агентов вышел из комнаты. — Мы не используем электроды, не вырываем ногти, не прижигаем яички. Мы хитрее. Наши ученые… — Он обернулся к открывшейся двери, в которой появилась медсестра с подносом в руках. — Наши ученые придумали мучительные инъекции.

Уэйн взглянул на шприцы и ампулы, лежавшие на подносе, взял одну из них и показал Юреку.

— Видишь эту серую жидкость? Она сделает тебя сумасшедшим. Никто не выдерживает. — Он вопросительно посмотрел на него. — Так будешь говорить или нет?

Юрек медленно покачал головой и произнес:

— Если можешь, подожди немного.

— Не могу.

Агенты крепко ухватили Юрека за плечи, он, впрочем, и не сопротивлялся. Медсестра перевязала ему предплечье резиновым жгутом и посмотрела на Уэйна, тот, словно зачарованный, продолжал рассматривать ампулу на свет.

— Жидкость серая, как время. Без цвета, без запаха. Мучительная инъекция.

Юрек по-прежнему сидел недвижно, сжав губы.

Уэйн знаком велел медсестре продолжать. Игла маленького шприца легко вошла в набухшую вену Юрека.

— Это в память о моем друге Фрэнки, — сказал Уэйн. — Теперь твоя очередь. Запомни, минуты сейчас покажутся тебе вечностью. Когда же надоест мучиться, дай знать. И если согласишься говорить, велю ввести антидот. Тогда сразу почувствуешь, что возвращаешься к жизни, и посмотришь на меня с бесконечной благодарностью. И заговоришь, ох, вот уж это точно — заговоришь!

Юрека положили на кушетку, связав руки и ноги.

— Да, должен предупредить, — добавил Уэйн, — антидот действует, только если его вводят в течение нескольких минут. Иначе мозг так и останется опустошенным.


В пижаме, взлохмаченный, плохо соображая со сна, американский вице-консул в Риме дотянулся до телефонной трубки и, выслушав собеседника, звонившего ему из Вашингтона, вскипел, не очень хорошо поняв, что ему говорят:

— Да что за глупости! — Продолжая слушать, он с тревогой взглянул на спавшую рядом жену. — Что? Да нет, этого не может быть! — Он сел в кровати, теперь уже окончательно проснувшись. — Да, конечно, заместитель государственного секретаря… Никаких осложнений… Сейчас же позабочусь.

Он положил трубку и вздохнул, понимая, что спать больше не придется. Неприятность, похоже, была весьма серьезной. И как раз в отсутствие посла. Он сунул ноги в домашние туфли и машинально взглянул на портрет президента Соединенных Штатов, висевший на стене.


В это же время пожилой коренастый человек с серыми, коротко постриженными волосами, военный советник советского посольства в Риме, вошел в кабинет, застегивая пиджак. За столом сидел чиновник, говоривший по телефону, явно робея, потому что звонок был из Москвы.

Да… да… да…

Военный советник выхватил у него трубку:

— Григорий, это я… Не понял, повтори… — Он выслушал и вздрогнул, с испугом посмотрев на чиновника, который словно окаменел, глядя на портрет Брежнева, занимавший полстены.


Боль была нестерпимой. Словно ввинчивали в мозг толстый винт. Глаза Юрека остекленели, изо рта пошла пена, он с трудом дышал. Тело его содрогалось в конвульсиях, отчаянно пытаясь высвободиться, щиколотки и запястья кровоточили. Он издавал негромкий, непрекращающийся стон. Снова конвульсии, снова нестерпимая боль, но немного другая, на какое-то мгновение она сменилась облегчением, ясностью сознания. Он увидел склонившиеся над ним искаженные лица медсестры и Уэйна.

— Видишь меня? Узнаешь? — закричал Уэйн. — Да, возвращается сознание, сейчас ты еще способен соображать. Так что давай поговорим. Скажи мне, кто ты.

Юрек обливался потом и лихорадочно мотал головой:

— Хватит. Хватит.

— Откуда ты взялся? Тебе платят или работаешь за идею?

Взгляд Юрека попытался задержаться на лице медсестры: совсем юное, миловидное, отстраненное, профессионально бесстрастное. Прядь рыжих волос выбилась из-под белой шапочки.

— Помогите мне… Еще время… время… время…

Мучительно страдая от нестерпимой боли, Юрек бредил, его мозг отчаянно хватался за повод: время. Он ожидал чего-то, что должно было произойти со временем.

— Скоро закончится. Как только пожелаешь, — сказал Уэйн, тоже весь в поту. — Зависит от тебя, только от тебя. Как тебя зовут? Имя?

— Время… время…

— Как ты прошел в аэропорт? Как смог прицелиться в Хагена в темноте? Кто послал тебя? Какова политическая цель твоего преступления?

Юрек передернулся в конвульсиях, словно от электрического разряда. Его мокрое от пота лицо, исказившись от боли, превратилось в жуткую, чудовищную маску, на которую невозможно было смотреть.

Уэйн не дал ему передышки.

— Я знаю, что сейчас ты понимаешь меня. Решайся наконец отвечать, а то будет поздно. Видишь? — Он указал на поднос со шприцем и ампулами, стоявший рядом, на стуле. — Тут и начало, и конец. Могу удвоить дозу, и твой мозг взорвется, превратишься в хлам, в разбитую куклу. Или же введу антидот, тогда ты свободен и счастлив. У тебя только одна жизнь, чего ты медлишь?!

Юрек сжал губы и, мыча, несколько раз покачал головой.

— Да ты, я вижу, твердый орешек. Ладно, пойдем до конца.

Зазвонил телефон. Юреку звонок показался необычайно громким, и звучал он все громче и громче, пока не сделался нестерпимым, режущим и острым.