"Час "Х": Зов крови [СИ]" - читать интересную книгу автора (Вегилянская Юлия)

Глава 1

23.12.2009 г.

Москва

За окном вьюжит колючими снежинками зимняя ночь, наметая сугробы. Мое семейство давно спит, а я сижу на кухне и смотрю на вьюгу. Не просто так сижу, с рюмкой коньяку, жду, когда часы покажут 00:45, 24 декабря. Время моего рождения. Саму днюху я буду отмечать завтра, а сейчас — сейчас время только для меня и моих мыслей. Вот-вот мне исполнится тридцать пять лет. Самое время оглянуться назад.

На прошлое свое день рожденье я неожиданно вспомнила давнее происшествие, о котором мои родители вспоминали с улыбкой — о том, как меня чуть не забрали цыгане. Мне вспомнилось не только само событие, но и то, что цыганка мне говорила. Мама не смогла подтвердить, она сама помнила только то, что меня перепутали с детьми из табора. Сей факт всех до сих пор смешит, особенно моих двоюродных братьев и сестер. Они все как на подбор, рослые блондины нордического типа, да даже у родного брата глаза голубые и кожа белая. А я 158 сантиметров, черная грива с красновато-рыжими прядками волос до талии, смуглая, скуластая, почти вишневого цвета глаза в пол лица. Да уж, моя внешность — это большая и отдельная тема. Куда бы я ни приехала, меня везде принимают за местную. В Италии — за итальянку, в Израиле — за еврейку, на Кипре — за гречанку. Однажды мы с мужем ездили кататься на лыжах в Приэльбрусье, так персонал базы очень хвалил супруга за то, что он местную девушку в жены взял. Кабардинцы были уверены, что я кабардинка, балкарцы — что я балкарка. Вот так и живу, как дитя мира.

Обдумывая после праздника всплывшее в голове предсказание цыганки, я была поражена — все совпадало. Кроме последнего пункта. И это неожиданно зацепило меня. Не напугало, нет. Именно зацепило. Засела дурная мысль настолько глубоко, что вернувшись после январских праздников на работу, я начала составлять план не сделанного, забытого и отложенного. Обычно ведь как живешь? Все происходит по принципу 'вчера было рано, завтра будет поздно, сегодня — некогда'. Такова правда жизни. Весь год я тщательно следовала составленному в январе плану. Закрыла все имеющиеся у меня кредиты, открыла на имя дочери и мужа накопительные счета, съездила ко всем родственникам, постаралась выполнить все, что я кому — либо обещала, даже по мелочам. Поторопила мужа закончить ремонт в новой квартире. И вот, наконец, перед своим днем рождения взяла отпуск до конца декабря, чтобы провести с семьей как можно больше времени. Именно вчера, когда я шла с работы домой, до меня вдруг дошло — весь этот год я прожила так, как будто следующий для меня уже не наступит. Ну что же, раз начала, нужно довести все до логического конца. Поэтому сегодня с утра я писала письма. Мужу, дочери, сыну, родителям. Я писала о том, что я счастлива с ними, люблю их, желаю им счастья, и чтобы ни случилось с нами, мы все равно будем вместе. А потом поехала к нотариусу и написала завещание. И письма, и завещание я отдала нашему корпоративному адвокату, с указанием передать все это моему мужу в случае моей смерти или исчезновения. И все равно душа не на месте. Скажете дурью маюсь? Может и маюсь. Дай бог, чтобы этот пакет лежал у нашего адвоката еще лет 50. Ну как минимум. Да даже не знаю, почему я так серьезно отнеслась к тому, что наплела мне старая гадалка. Никогда я не была суеверной, не читала гороскопы, не гадала на картах. К хиромантии относилась так же, как Лев Толстой к Чезаре Ломброзо и его теории физиогномики: 'сегодня меня навестил господин Ломброзо. Ограниченный такой старичок'.

И вот сейчас сижу на кухне, смотрю в ночь за окном, жду часа 'х' и пью коньяк. И вспоминаю. Мне есть что вспомнить, я не 'паслась' по жизни, я всегда по ней летала. Раньше все шутила, мол, состарюсь, сяду мемуары писать, воспоминания, как изюм из булки выковыривать.

В детстве я с родителями жила в Иркутской области. Я и родилась там, на Байкале. Ходила в тайгу, училась в ней жить. Тайга — загадка, кормилица, для неосторожного — погибель. Играть с ней нельзя, впрочем, заигрывать — тоже. Либо живешь в ней по ее правилам, либо из поселка нос высовываешь только на общественном транспорте. Ну, или — труп. Кому что нравится. Мне нравилось жить, смотреть на жизнь леса, сливаться с ним. Я с открытым ртом слушала охотников, объясняющих как идти по следу зверя, бить острогой рыбу в реке, как читать произошедшее по оставшимся на снегу, или земле отметкам, сломанные ветки, когти, фекалии, останки съеденных животных…

Километрах в пяти от нашего поселка, ближе к границе с Китаем, был старый дацан. Почти разрушенный временем, заросший молодым подлеском и старым мхом, он гордо вздымал свои полуразвалившиеся башенки и веранды над осыпями Саян и даже был обитаем. Мы, стаей молодых зверушек, прокрадывались к нему поближе и наблюдали за таинственной жизнью буддийского монастыря, размеренной и монотонной, но для нас от того не менее загадочной. Всех обитателей его — три пожилых бурята-монаха и один старый китаец, то ли прислужник, то ли приживала — мы пожирали глазами, поражаясь тому, что в нашей (!Абсолютно советской) стране еще живут такие люди. Я проявляла особенную настойчивость в наблюдениях, вплоть до того, что подползала к ограде в шесть утра — а вдруг что увижу???! И увидела. Старичок прислужник танцевал с ножами. Ну, это я так поняла. Он двигался так, как двигаются лесные звери, изгибался в немыслимые фигуры, ножи то появлялись, то исчезали, проявляя вокруг старичка серебристо-серый веер. Когда до меня дошло, что я просто не вижу двигающихся ножей, я сильно засомневалась в возрасте старичка, да и в его принадлежности к миру живых и сущих тоже. Страшно хотелось подойти и спросить — как это он делает??? В итоге я почти неделю ранним утром ползала на пузе вокруг дацана, как заправский пехотинец, и жадно рассматривала все, что делал странный старик, обещая себе, что обязательно повторю все движения, которые запомню. И повторила. Но не так, как мне представлялось. Одним прекрасным утром старик закончил тренировку неожиданно рано, и исчез в пристройках монастыря. Я, разочарованно пыхтя, поползла с представления на выход. Доползти до заветной полянки мне помешали странные тапки серого цвета, в которые я уткнулась носом, огибая стоящие на пути кустики ежевики. В тапках были ноги, ну не сами по себе конечно, над ними возвышался строго глядя на меня, их владелец — тот самый старикан. Пару секунд мы молча рассматривали друг друга, затем он вздохнул, и, подняв меня на ноги, потащил к дацану. Там он вручил мне один из ножей и жестом показал — давай мол, что можешь? Ну, я и показала. Что смогла. Старик ржал как полковой конь, хлопая себя сухими ладошками по тощим коленкам. С этого момента началась, как говорится 'отделка щенка под капитана'. В то время я и не подозревала, что это был первый шаг навстречу моей Судьбе. Моринадзуко Хиаши-сенсей по-русски говорил плохо, но я его понимала. Он прибился к этому монастырю в 1946 году. Как оказалось, он был не китайцем, а японцем, бывшим военнопленным, который после поражения Японии в войне решил не возвращаться домой. Стыдно ему было, как одному из потомков древнего аристократического рода воинов-самураев. А когда повзрослел и по новому осмыслил прожитое время, то возвращаться было уже некуда, да и не к кому, так и прижился здесь.

По моим понятиям Моринадзуко-сан жутко надо мной издевался. По его — был рачительным и терпеливым наставником. Тренировалась я на деревянных ножах, к стали он меня не подпускал, даже почистить не доверял. И кроме боя на ножах он занимался со мной гимнастикой. Медленные движения, которые скорее походили на ленивое течение воды в заросшей водорослями реке. Двигайся и дыши. Его движения меня завораживали, я, если честно, часто по ночам обдумывала тезис 'Моринадзуко Хиаши не человек'. Но как бы там ни было, цели своей он достиг — я привыкла двигаться вместе с ножами, чувствовать их как продолжение себя. К концу года мой учитель гордо вручил мне две тонкие полоски остро заточенного металла, с обмоткой в месте рукояти. Всего и достоинства было в тех ножах — хорошая балансировка. Начался следующий этап моего мученичества. Э-э-э-э-э… ученичества.

Так прошло два с половиной года. Летние дни я почти полностью проводила в дацане, на что мои родители и наш участковый Сергей Мефодьич, уже практически махнули рукой, зимой три раза в неделю, по согласованию все с теми же лицами, махнувшими на меня летом. Мы тренировались и в полуразрушенных залах монастыря, и в тайге, и на склонах Саян. Старички монахи только цокали языком и во время коротких мгновений моего отдыха поили меня чаем с багульником. Моринадзуко-сан натаскивал меня так, как будто мне предстояло скрываться и прятаться от всего мира и большой своры злобных псов, ну или идти по следу вместо этой своры. Японец учил меня не только физически. В меру своего знания языка он пытался впихнуть в мои юные мозги некие философские и религиозные конструкции, которые, в силу моего младого возраста и пионерского воспитания там естественно не помещались. Категорически. Особенно религиозные. Если суть буддизма была мне более или менее понятна, то пантеон и смысл синтоизма, родной религии моего сенсея, был мне недоступен абсолютно. Моринадзуко относился к этому стоически, раз за разом повторяя свои уроки. К стыду своему могу сказать, что закрепилось в моей голове немного — в основном то, что было связано с честью жизни и битвы воина. Я в свою очередь иногда пыталась выпытать у учителя — что он во мне нашел? Почему взялся учить? Да в конце концов, кем я буду на выходе? Моринадзуко-сан, как правило, отмалчивался, невозмутимо поблескивая темными глазами под седыми клочьями бровей. Но однажды все-таки ответил.

— Росла бы в моем клане, стала бы кирой. Талант у тебя.

На тот момент слово 'кира' для меня было всего лишь именем, только намного позднее я узнала истинное его значение в японском — оно означало 'убийца'. Причем не тривиальный убийца в нашем общем понимании, а убивающий с помощью духа.

А потом настало время отъезда. Мои родители решили переехать ближе к своим историческим корням — в Нижегородскую область. Я расставалась с дацаном и его обитателями мучительно больно, словно выдирала что-то из себя с кровью. Я честно плакала, обещала вернуться, когда подрасту и смогу решать самостоятельно, где мне жить. Моринадзуко-сан переживал наше предстоящее расставание по-другому — он был мрачен, и прощался со мной навсегда. По его словам, он не передал мне все, что мог бы, но видимо не судьба. А раз так — других учеников у него не будет. Он отдал мне мои ученические клинки, и деревянные, и метательные, приказал продолжать тренировки, махнул рукой и растворился в строениях дацана. С тем и расстались.

На новом месте нашего семейного обитания я обнаружила секцию рукопашного боя. Тренер, вынужденный чуть ли не на корточки присесть, чтобы заглянуть мне в глаза, фыркнул было, но на продемонстрированные мной навыки обращения с ножом задумчиво обещал что-нибудь придумать. Пока же я окунулась в учебу. Учиться мне всегда нравилось, при этом я никогда не была зубрилкой. Я просто всасывала информацию как пылесос, предпочитая не учебники, а дополнительную литературу. Примерно в то же время я вдруг решила, что обязательно хочу стать следователем и прилежно изучала всю юридическую и криминалистическую литературу, имевшуюся в сельской библиотеке. Параллельно я с наслаждением зачитывалась Конан Дойлом, Рексом Стаутом, Дешилом Хемметом и Агатой Кристи.

Спортивная школа, в которую я рвалась, совершенно не спешила распахнуть мне объятья. Во-первых, девочки там учились только по направлению легкой атлетики. Во-вторых, мой бараний вес — это не аргумент в бою против идентично подготовленного противника. И, в-третьих, то, что я уже умела, шло абсолютно в разрез с тем, что преподавали в спортшколе. В конечном итоге тренер стал со мной заниматься индивидуально, но совершенно не рукопашным боем, а каким то миксом чего-то с чем-то, буквально на ходу подгоняя структуру поединка и позиций к моим навыкам.

Среднюю школу я закончила с золотой медалью, и детские мечты о работе в милиции остались мечтами, так как, повзрослев, я приняла решение учиться на психолога, потому что по здравому размышлению живые люди были мне намного более интересны, чем мертвые. Решила, сделала. Учиться я поступила на психфак МГУ. Да, мелочиться я никогда не умела. Да и чего в самом-то деле? Если уж красть, так миллион…

Студенческие годы промчались жарким вихрем, принеся мне не только образование, опыт самостоятельной жизни и дополнительные навыки контактного боя, но и мужа. Познакомились мы с ним в спортзале, на тренировке по айкидо. Он пришел посмотреть на нашего тренера, а я ходила туда заниматься. Не могу сказать, что это была любовь с первого взгляда, скорее это было испытание на прочность. Мой будущий муж на тот момент заканчивал Академию ФСБ и был мастером спорта по рукопашному бою. А я, я танцевала с ножами. Он скептически отнесся к единственной девушке в группе, и когда я была ему представлена, разнес мои навыки в пух и прах, после чего пригласил на свидание. Я согласилась чисто из духа противоречия, который периодически бушевал во мне, подбивая на разные эскапады и приключения. Через полгода после этого мы поженились, а еще через год родилась дочь. Через три года к нашему семейству добавился сын. Наша жизнь оказалась очень насыщенной, ни минуты в стазисе. Работа, тренировки, совместные поездки на отдых по нашей стране и мои поездки за границу. Когда мне исполнилось 28 лет, я решила съездить в те места, где прошло мое детство, показать детям дацан, и узнать дальнейшую судьбу моего сенсея.

Дацан я практически не узнала — он получил новую жизнь, сверкал яркими красками и позолотой, на заросшем когда то подлеском дворе, на плотно утрамбованной площадке вершили свой буддийский обряд человек 50. Как сказал мне настоятель, Моринадзуко-сан уехал в Японию вскоре после моего отъезда, в 1988 году, и иных известий о нем не было. Сказать что я была расстроена, значит ничего не сказать. Не знаю, почему я рассчитывала застать его там же, где оставила, при этом в добром здравии и трезвой памяти. По моим прикидкам ему должно было исполниться не менее 75–78 лет. Его отсутствие в дацане странным образом сказалось на моем настроении на все время поездки, я была расстроена и с нетерпением ожидала того дня, когда мы отправимся обратно домой, в Москву, как будто отъезд Моринадзуко Хиаши-сенсея оборвал нить, связующую меня с детством.

По возвращении домой я, совершенно неожиданно, нашла применение своим специфическим навыкам. Буквально на следующий день после нашего приезда мне позвонил старый университетский друг и попросил проконсультировать ребят, которые собирались делать реконструкцию какого-то древнего побоища. Я была и заинтригована, и немного сомневалась в себе, но все же согласилась приехать. Я не пожалела о своем решении уже сразу, едва разглядев толпу народа в чистом поле. Это было то еще зрелище. Реальная толпа людей в кольчугах, с мечами, топорами и луками мялась у костров, между ними носилось несколько человек в джинсах и кожанках, которые что-то объясняли народу в сбруе. М-да… Ну вот даже не знаю, кто в данной ситуации выглядел страньше — мужики в кольчугах или мужики в джинсе. Вскоре я познакомилась и с теми, и с другими. 'Джинсовые' дядьки оказались организаторами и идейными вдохновителями военно-исторического клуба, а окольчуженные дяденьки — любителями помахать мечом. Народ был энтузиастом своего дела, многие приезжали на такие встречи с других концов страны, с любовью собирая своей арсенал по крупицам. Я пришлась в клубе ко двору, помогая ставить отдельные сцены с поединками на ножах таким образом, чтобы и выглядело достоверно, и не поранился никто. Иногда я проводила для них мастер-класс, выступая сама. Ребята искренне восхищались моими талантами, каждый раз изумляясь несоответствию их с моей внешностью. Знали бы они, что мой сенсей всегда видел во мне одно цельное существо — киру, может, не зубоскалили бы так? Впрочем, подобное видение даже для меня было слишком фантастичным, что же говорить об окружавших меня мужчинах, как правило, возвышавшихся надо мной, как небоскребы? Потому я безропотно выслушивала их подколки.

— Я то ожидал, что ко мне явится амазонка под метр восемьдесят, с беломором в зубах и татуированными плечами, — хихикал Андрей, постановщик эпических баталий и пиротехник по совместительству.

— Ага, — поддакивал ему Костик, наш основной 'снабженец', ролевик из Златоуста.

Вот так я и жила, практически очень счастливо до 34 лет.

Так что же там, в сухом отжиме? Я работаю директором по персоналу в крупном иностранном банке, замужем, у меня двое детей, много друзей по всей стране и очень насыщенная личная жизнь. Ну что же, если новый год для меня никогда не наступит, то я могу честно себе признаться, что жизнь прожита не зря, мне есть чем гордиться.

О, а вот и будильничек заиграл, установленный на 00:45. Ну что, с тридцатипятилетием тебя, Касси? Вот сейчас коньячок допью и спать пойду. Чтобы там ни было, а глаза уже слипаются, да и голова от мыслей пухнет и на 24 декабря планов громадье.