"Ледяные небеса" - читать интересную книгу автора (Бонне Мирко)Руки кочегараТеперь я, должно быть, заснул. Что это было? Кто-то возился рядом со шкафом. Что он сказал… Бункерные стойки? Бункерные стойки… должно быть, это кто-то из кочегаров, или нет, это они оба, судя по голосам, это Холнесс и Стивенсон. Если они оба болтаются у шкафа, это значит, что они затушили котел и корабль идет под парусами. Мы далеко в открытом море, земли не видно. — Или ты хочешь, чтобы куча угля при первой же волне оказалась в твоем супе? Я могу тебе сказать, когда есть лишняя тонна брикетов, ей непременно захочется выскочить из бункера прогуляться. Тогда есть только один выход. — То есть? — Холнесс из них моложе, и так как Стивенсону позволено называться старшим кочегаром, ему причитается ранг младшего. — Ну дай мне совет, Стиви. Ты знаешь, я не могу жить без твоих советов. — Посмейся еще, крыса! Смотри-ка… Штаны! Новехонькие, а в них дыра, и какая. Что за дерьмо! — Ну и что делать, когда уголь пойдет на тебя? Бежать, да? Если остаться стоять, то будет хуже. — Будет хуже! — Смех Стивенсона звучит как меканье козы. Он стоит точно перед моим шкафом. Лучше я спрячусь за куртками. — Так ты действительно думаешь, ты спасешься от тонны угля. Она слишком устала от долгого лежания, а, Холи? Знаешь, что я буду делать, пока ты будешь бегать? — Нет, скажи-ка мне. — Я буду думать, какой лопатой отскребать тебя от стены. — Ага. И где ты будешь находиться, когда будешь думать? — Ты больно любопытный. Скажи лучше, что мне делать со штанами. Посмотри на них. Я за что-то зацепился. Стивенсон так выругался, что моя мама, наверное, покраснела бы, если бы это услышала. И Холнесс мямлит: — Зашить. Заплатку сверху и зашить. — Я тоже такой умный. А где я возьму заплатку? — Глянь в шкафу для штормовой одежды. Там полно чистых тряпок. Так и случилось. Дверь сейчас откроется. Эй! Здесь совсем нет чистых тряпок. Все в дегте! — Что же ты сделаешь? — спрашивает Холнесс. Его зовут Эрнест, как Шеклтона. Он всего лишь на несколько лет старше меня и однажды рассказал мне, что у него двенадцать братьев и сестер. Холи мне бояться нечего. Стивенсона же, напротив, надо опасаться, и не только потому, что он крутится возле боцмана. — Я сниму штаны, никто не видит? — Я спрашиваю, что ты будешь делать, если бункер треснет. Если ты не побежишь, что тогда? — Прыгать, Холи. Подпрыгивай к потолку и покрепче хватайся там за что-нибудь, это твой единственный шанс. Чертов уголь засыплет все пространство и погребет под собой все, точно тебе говорю. Но он ведь внизу. Когда первый раз подходишь к котлам, внимательно осматривай потолок и запоминай, где проходят трубы, за которые ты сможешь схватиться, чтобы не изжарить себе руки. Если ты не сделаешь этого сразу — э… который тут шкаф для штормовой одежды? — Этот вот. Дверь открывается. Сразу становится светло как днем. Так светло, что слезы хлынули у меня из глаз, хотя я держу их плотно закрытыми. А я бы охотно посмотрел, как выглядит то место, где я лежу. — Ну если ты ничего в первый же раз не сделаешь, больше у тебя возможности для этого не будет, потому что… Посмотри-ка на это. Здесь же лежит чистый мусор. А это что? Холнесс говорит: — Бутылка. И вся измазанная. Это же не… не-ет, понюхать бы это. Выглядит как деготь. Или шоколад. — Шоколад, — повторяет Стивенсон. — В шкафу для штормовой одежды. Не ест же здесь кто-то тайно наш… подожди-ка… По-моему… Там кто-то есть! — Как? Где? — Ну здесь же! Это ведь ноги, или это не ноги? Они ощупывают мои ноги, затем раздвигают куртки, и я открываю глаза. Холнесс и Стивенсон таращатся на меня. Холнесс с облегчением, как будто он ожидал чего-то другого, например, спрятавшегося в шкафчике мертвеца. Стивенсон же, наоборот, совсем не рад, он мрачно смотрит на меня и крепко хватает за руку выше локтя. — Ой! О-ой! — Блэкборо! — восклицает Холнесс и помогает выбраться наружу. Мои колени дрожат, мне тошно, и Стивенсон сжимает мою руку. — Парень, сколько же ты проторчал внутри? Ты зеленый, как елка. — Посмотрим, как он будет выглядеть, когда им займется Винсент. Наконец Стивенсон отпускает меня. Он стоит передо мной и смотрит, как Холнесс усаживает меня на скамейку перед рядами шкафчиков. Он ласково треплет меня по шее и улыбается, этот Холнесс из Халла, Холи-кочегар, который теперь не самый молодой член экипажа. — Где мы? — спросил я Стивенсона, но он мне не ответил. — В восьми днях хода до Южной Георгии, — сказал наконец Холнесс, изображая пинок Стивенсону по голени. Он качает головой и смеется. Стивенсону не хватает воображения. Он просто стоит выпучив глаза. Холи говорит: — Ты ничего не пропустил, разве что, может быть, того, что мотосани Орд-Лиса вылетели за борт и… Стивенсон перебивает его: — Прекрати. Его это совсем не касается. Пробрался на борт. Рожу бы ему отполировать. — Снова надевая рваные штаны, он нагибается ко мне. — Где ты брал жратву, а? Знаешь ведь, задница, что все разделено на порции? — Успокойся, — говорю я. — Это был мой провиант. — Мой провиант, мой провиант, — передразнил он меня и снова заблеял как коза: — Сидит скрючившись в шкафу и жрет шоколад, как маленький ребенок, а мы тут день и ночь гребем уголь. Блевать меня от этого тянет. Пойду приведу боцмана. — Ладно, Стивенсон, так нечестно, — говорю я ему. — Я тебе ничего не сделал. Приведи сюда Бэйквелла. Как бы не так! Но прежде чем Стивенсон успел открыть рот, чтобы сказать какую-нибудь гадость, Холнесс говорит: — Так не пойдет, Блэкборо. Мы нормально к тебе относимся, но мы не хотим рисковать. Если Стивенсон не против, ты можешь выбирать между боцманом и шкипером. Как ты смотришь на это, Стиви? Стивенсон бурчит что-то, но он не против. Я тоже. — Лучше капитана, — говорю я. Когда Стивенсон выходит, я пытаюсь встать. Но ноги меня не слушаются. Пока мы ждем Уорсли, Холнесс рассказывает, что корабль несколько часов назад вышел из аргентинских территориальных вод; мы находимся в почти тысяче двухстах морских милях северо-западнее Фолклендских островов. Шеклтон довольно сильно озабочен, говорит Холнесс, потому что погода в этих широтах необычно сырая, а это признак того, что лето в Антарктике еще не началось. Море Уэдделла, наверное, еще во льдах. И никаких шансов через него пройти. — Болтают, — говорит Холнесс, не переставая растирать мне ноги, — что мы минимум четыре недели проторчим на Южной Георгии, прежде чем идти дальше на юг. И нас даже после этого здорово потрясет. Он имел в виду паковый лед. В течение антарктического лета, которое начинается в декабре, граница льдов отступает далеко за Полярный круг. Чем позже наступает лето, тем медленнее тают и отступают льды. Холнесс тоже охвачен ледовой лихорадкой. Я ее уже пережил, когда мой брат читал дневники Скотта, и я наблюдал, как Бэйквелл заразился рассказами Крина, Читхэма и других ветеранов антарктических путешествий и скоро не говорил ни о чем другом, кроме глетчеров, палаток для хранения провианта и морских леопардов. Однажды ночью он сидел прямой как свеча у себя на кровати и громко выкрикивал название предыдущего корабля Шеклтона «Нимрод», как будто шел на всех парусах по нашей мансарде. — Ну как? — спрашивает Холнесс, имея в виду мои ноги. — Нормально, — говорю я, думая на самом деле: великолепно. Только не останавливайся. Я спрашиваю его о Бэйквелле. У Бэйквелла все прекрасно. Сторновэй, Хау и он в последние дни часто вели себя так, как будто что-то задумали. — Ну, теперь-то я понял, что это было. Для меня море Уэдделла, паковый лед и морские леопарды так же далеки, как Уэльс. Тюлень-крабоед кажется мне не более реальным, чем король Артур и летчик-ас Уильям Бишоп. Пока что Стивенсон прав, обращаясь мной так, будто я им не подхожу и поэтому чужак на шхуне. Антарктида не значила для меня ничего по сравнению с Эннид Малдун. Я бы сразу согласился переименовать Антарктиду в Землю Эннид Малдун. Но я подозревал, что это поменяется, как только я предстану перед Шеклтоном. Я спрашиваю Холнесса, видел ли он когда-нибудь айсберги. — Пойдем, попробуем сделать несколько шагов, — говорит он, и я встаю. Ясно, он видел айсберги, конечно, в Северном море, и там они были другие, меньше и другого цвета. Я делал первые шаги после двух дней сидения скорчившись в шкафу, и легкая бортовая качка баркентины усиливала ощущение, что я наступаю на шары, а вместо коленных суставов у меня шарниры. О том, что многие айсберги не белые, а голубые, голубые, как летнее небо, или зеленые, как бутылочное стекло, и красные, как палящее солнце, рассказал мне однажды вечером в «Ритце» Том Крин. Холнесс разрешает мне снова сесть. Я говорю: «Уфф!», и он улыбается. — Все обойдется. Через пару часов сможешь залезать на ванты. И достаточно скоро увидишь свой первый айсберг. Во всяком случае, я тебе этого желаю. Было бы хорошо, если бы ты остался на борту. — К сожалению, это зависит не от меня. Но все равно спасибо, Холнесс. Из-за того, что ему больше нечем заняться, он трет руки одна о другую. — Айсберги есть не только в воде, — вздыхает он. — Их полно на корабле. Если только ты понимаешь, о чем я. |
||
|