"Журнал «Посев» № 1 (1588) - январь 2010" - читать интересную книгу автора

Сергей Маркедонов. Горячий август 1999 года: цена, итоги и уроки

7 августа 2009 года исполнилось 10 лет с начала вооруженного нападения отрядов боевиков под предводительством Шамиля Басаева и Хаттаба на Ботлихский и Цумадинский районы Дагестана. После захвата нескольких сел командиры «Исламской миротворческой бригады» (так были названы группы нападавших) объявили о начале операции «Имам Гази-Магомед». Таким весьма специфическим способом предводители боевиков попытались увековечить память первого имама Дагестана и Чечни (убитого 17 октября 1832 года во время штурма русскими войсками аула Гимры). Между тем, такое название демонстрировало и определенную историко-политологическую эклектику во взглядах «исламских миротворцев». Будучи сторонниками салафитской версии ислама (которая жестко критикует сторонников суфизма и поддерживаемую им систему этических и общественных представлений), они апеллировали к имени видного теоретика северокавказского мюридизма (то есть одного из направлений в суфизме). Впрочем, целью Басаева и Хаттабы было не достижение совершенства в богословских диспутах, а вытеснение России из Северного Кавказа и создание исламистского проекта на территории не одной лишь Чечни, а всех северокавказских республик. Сами командиры «исламских миротворцев» рассматривали себя в качестве «практиков», охотно предоставляя другим выполнять за них идеологическую работу. Идеологи же кавказского «освободительного движения» в это время еще не сделали окончательного выбора в пользу радикального исламизма, пытаясь диалектически сочетать чеченский этнический национализм и идеи «чистого ислама».

Однако события десятилетней давности по своему значению вышли далеко за пределы Чечни и Дагестана. Жесткая и бескомпромиссная позиция по отношению к боевикам Владимира Путина, ставшего 9 августа 1999 года премьер-министром и официальным преемником Бориса Ельцина, открыла ему путь на российский политический Олимп. Эта жесткость легитимировала факт передачи политической власти по наследству. Практически легитимность всего «первого срока» Путина была обеспечена Северным Кавказом. Это не могло не сказаться на внутриполитической динамике в России в целом. Философия военно-политического менеджмента десять лет назад стала во многом определять умонастроения российского служилого класса. Будучи вынужденным, с первого же дня своей работы действовать в режиме «черно-белых оценок» (оправданных в случае басаевского рейда), Владимир Путин впоследствии не смог до конца преодолеть эту стилистику даже там, где она была неуместной. В этом смысле мы можем говорить о негативном влиянии атаки боевиков на российский внутриполитический процесс в целом. Повторимся еще раз, в августе 1999 года на земле Дагестана призыв «мочить в сортире террористов» был оправдан, поскольку речь шла о выживании государства и его элементарной жизнеспособности. Но автоматический перенос данной методики на другие сферы (взаимоотношения власти и бизнеса, Кремля и оппозиции, государства и гражданского общества, выстраивание политики в других субъектах Северного Кавказа и региональной политики вообще, взаимоотношение исполнительной власти и парламента) отбросил Россию назад. Государство, которое в чрезвычайно жестких условиях формирования постимперской политической нации, когда «окна возможностей» для демократизации лишь незначительно открыты, добилось больших успехов по этой части (в сравнении с соседними постсоветскими образованиями), десять лет назад начало движение в обратном направлении. Допустимые в совершенно конкретных условиях авторитарные методы не были свернуты после того, как победа в Дагестане была одержана, а Чечня стала возвращаться под российскую юрисдикцию. Именно здесь надо искать причины последующей отмены выборов регионального управленческого корпуса, формирования ручных палат Федерального собрания, популизм, как главный ресурс для доказательства собственной правоты, а также маркирования любых оппонентов (даже выступающих с патриотических позиций), как оппонентов не власти, но едва ли не врагов страны в целом.

События десятилетней давности многие эксперты, политики, правозащитники называют (с разных позиций) «прологом» ко второй «чеченской войне». Думается, что такой вывод все же является упрощением. С одной стороны нападение 7 августа предопределило будущую вторую чеченскую кампанию. За полтора месяца боев в Дагестане погибло более полутора тысяч боевиков, 280 российских военнослужащих (около тысячи было ранено). Отразив непосредственную агрессию Хаттаба и Басаева, российские военные и внутренние войска начали «зачищать» т.н. «Кадарскую зону», созданную также в августе (поистине роковой месяц!) 1998 года в селах Карамахи, Чабанмахи, Кадар Буйнакского района.

Но в то же самое время «вторая чеченская» была предопределена задолго до «горячего августа» 1999 года. Еще за год до нападения Басаева и Хаттаба в трех селах Дагестана исламские радикалы заявили об отказе подчиняться официальным властям Дагестана и о создании «Отдельной исламской территории», внутри которой произошла ликвидация официальной власти силовых структур, введение шариатского судопроизводства и вооруженных постов по защите «суверенитета» данной территории. По своей сути «Отдельная исламская территория» стала вторым после Ичкерии де-факто государством на российском Северном Кавказе. Ликвидировав «Отдельную исламскую территорию» 12 сентября 1999 года, Москва взялась за свою главную головную боль 1990-х – Чеченскую Республику Ичкерия.

Сегодня, спустя десять лет, политическая турбулентность на Северном Кавказе не преодолена. И в том, что именно 7 августа на Старопромысловском шоссе Грозного прогремел взрыв, в результате которого погиб один и было ранено два милиционера, можно увидеть недобрый знак. В этой связи необходимо и в 2009 году актуальными остаются ответы на два вопроса. Во-первых, какие причины привели к атаке, значение которой вышло далеко за пределы Дагестана и Чечни, Во-вторых, насколько адекватными и оправданными были действия всей российской государственной машины на Кавказе десять лет назад?

Отбросим сходы конспирологические теории о хитром заговоре Кремля для получения дополнительных голосов на президентских выборах преемника Бориса Ельцина. Российская бюрократия не склонна к таким неоправданным рискам. Кто мог просчитать реакцию местного дагестанского населения, предсказать поведение российских граждан (занявших в период первой чеченской кампании отстраненную позицию). Тем более, что серия террористических атак против жилых домов в российских городах (Буйнакск, Волгодонск, Москва) случилась 4-16 сентября 1999 года, когда операция в Дагестане входила в свою завершающую фазу и всем кроме упертых «общечеловеков» было понятно, что без ликвидации «федерации полевых командиров» в Ичкерии обеспечить безопасность Дагестана и всего Северного Кавказа не получится. Иначе ситуация 7 августа 1999 года повторится рано или поздно. Остановимся на системных предпосылках «горячего августа» десятилетней давности.

«Чеченский вопрос» (так же, как и другие этнополитические конфликты на постсоветском пространстве) стал следствием обвального распада СССР и формированием на его основе новых наций-государств. В этой связи искренне верить, что такой распад пройдет по границам союзных республик (нарисованным не общественным мнением, а волей партийных чиновников) мог только неисправимый оптимист. «Бунт автономий», начавшийся в конце 1980-х гг., привел после распада Союза ССР к разным результатам. С одной стороны здесь были Карабах, Чечня и Абхазия, Горный Бадахшан, а с другой – Татарстан, Башкирия, Крым или Аджария. В начале 1990-х гг. в Чечне к власти пришли сторонники светского этнического национализма, создания независимого от РФ национального государства. Реализация этого проекта не увенчалась успехом, поскольку спровоцировала внутреннюю нестабильность и гражданские конфликты. Более того, войдя в жесткое противостояние с Российским государством, де-факто Чеченская Республика Ичкерия обрекла себя на кровопролитную войну. Ее завершение в августе (снова август) 1996 года дало этому проекту новый шанс. Хасавюртовские соглашения, оглашенные 31 августа 1996 года, предполагали «отложенный статус» Чечни до 31 декабря 2001 года. Это, конечно же, не было ни признанием независимости, ни договором между двумя субъектами международного права. На эту тему совершенно определенно высказался Конституционный суд РФ, реагируя на запрос группы депутатов Госдумы на предмет конституционности Хасавюртовских соглашений. Высшая судебная инстанция России определила этот документ, как рамочное соглашение политического характера, в котором определены некоторые направления для дальнейшей разработки и реализации программы действий по обеспечению процесса мирного урегулирования в Чеченской Республике». Однако, ни в Карабахе, ни в Абхазии ничего даже близкого не было. Россия оказалась готовой к максимальному компромиссу со своей сепаратистской окраиной.

Между тем, этот компромисс был воспринят в Грозном, как поражение «империи». Как справедливо полагает политолог Тимур Музаев, «чеченская сторона стал толковать подписание Принципов определения основ взаимоотношений, как «признание независимости Чечни»». Со всеми вытекающими последствиями. Таким образом, август 1999 года был предопределен августом 1996. Наверное, если бы у чеченской национальной элиты хватило бы сил и ресурсов для того, чтобы консолидировать власть и общество, побороть диктат полевых командиров, сегодня геополитическая ситуация на Большом Кавказе была бы иной. Но эта цель оказалась недостижимой. Внутри Чечни после 1996 года открылся конфликт между светскими националистами и сторонниками исламистской общественно-политической модели (чьи военные формирования к концу 1996 года оказались наиболее сильными). А потому вся президентская деятельность Масхадова (был избран в январе 1997 года) свелась к постепенным уступкам радикалам, поставившим в качестве своей приоритетной цели развязывание уже северокавказской религиозной войны против России. Именно они стояли у истоков создания Конгресса «Исламская нация» (24 августа 1997), Конгресса народов Ичкерии и Дагестана (26 апреля 1998). Сделав ставку на исламизм, они попытались раздуть большой пожар уже не только в Чечне, но и на всем Кавказе. Мишенью была избрана самая многонаселенная и крупная республика Северного Кавказа.

Десять лет назад их попытка оказалась провальной. И в этом, пожалуй, главный успех российской власти десятилетней давности, который даже сегодня не утратил своего значения. В августе 1999 года у элиты РФ хватило сил и воли для того, чтобы не только удержать Дагестан, но и вернуть под свой контроль утраченную в 1990-е гг. Чечню, остановить расползание сепаратистской угрозы. Однако, как говорил в свое время Фома Аквинский, «средства ведения войны должны быть адекватны ее конечной цели». С этим у Москвы и тогда, и сейчас серьезные проблемы. Во-первых, «горячий август» 1999 года ликвидировал вооруженную опасность для единства РФ. Но никакие системные уроки из этих событий не были извлечены. Власть и силовики посчитали, что все угрозы, исходящие с Северного Кавказа, могут быть решены исключительно в рамках «силовой парадигмы». Непонятыми остались предпосылки популярности радикального исламизма в обществе. Вне системного анализа оказались провалы и просчеты федеральной и региональной власти (клановое управление, невмешательство центра в политические процессы, приватизация не только собственности, но и власти). Каков результат? Сопротивление российской власти не только в восточной части Кавказа, но в западной стало более активным. Российское государство утратило ту легитимность, которой оно, бесспорно, обладало в 1999 году. Вспомним хотя бы массовую поддержку России дагестанским населением (простыми людьми из сел, записывавшимися в ополченцы и рисковавшими своими жизнями, не думая о социальных благах и гарантиях Кремля). Спустя 10 лет, такая поддержка у России еще осталась, но нельзя не заметить и активного «омоложения» тех, кто ищет свою реализацию в джамаатах и «эмиратах».

Более того, как мы уже писали выше, ликвидация последствий «горячего августа»-1999 создало представление у высшей власти, что жесткий антикризисный менеджмент является самым лучшим способом общественно-политического проектирования. Как следствие, использование жестких методов там, где это не всегда оправдано, и выстраивание черно-белой картинки восприятия внутренней и внешней политики. В этом смысле нападение боевиков, совершенное десять лет назад, имело определенный успех. Они добились от российской власти упрощения управленческого инструментария. Посчитав, что причиной экстремистской деятельности является излишняя свобода и демократия, федеральная власть начала «закручивание гаек», которое в свою очередь отдалило власть от общества, а значит и чиновника от социальной действительности. Между тем, причины тогдашней и нынешней политической турбулентности на Северном Кавказе кроются не столько в излишней свободе, сколько в отсутствие адекватного представления о происходящих в регионе процессах. Обеспечить же такое представление в «закрытом режиме» крайне сложно. Таким образом, и сегодня, спустя 10 лет после дерзкого рейда боевиков на Дагестан перед властью и обществом России стоит задача перехода от запоздалого реагирования к системной кавказской политике. Между тем, такой переход стал бы лучшим памятником тех, кто в августе 1999 года защитил единство страны.

Сергей Маркедонов, заместитель директора Института политического и военного анализа, кандидат исторических наук, доцент РГГУ.