"Призраки Северной столицы. Легенды и мифы питерского Зазеркалья." - читать интересную книгу автора (Синдаловский Наум Александрович)

Виртуальные призраки

Из всех крупнейших городов мира, население которых превышает один миллион человек, Петербург – самый северный. Он находится на 60-й параллели, в мировой системе географических координат расположен севернее Новосибирска и Магадана, всего на два градуса южнее Якутска и находится на одной широте с северной Камчаткой. Шестидесятая параллель, некогда воспетая впавшими в неизлечимую романтику поэтами-песенниками, по авторитетному мнению специалистов, считается «критической для существования человека». По их утверждению, именно здесь возникает «крайнее напряжение ума и психики, когда благодаря рубежным состояниям нашего существования – сну, бреду, лихорадке – границы этого мира и мира иного, потустороннего стираются». – Все двоится и начинается «искушение разума и искушение разумом», способствующее развитию неврозов и некого «шаманского комплекса», при котором отличить оригинал от его двойника, отраженного то ли в зеркальных стеклах витрин, то ли в мутных зеркалах петербургских каналов, невозможно. Это клиническое состояние усугубляется еще и тем, что климат Петербурга в значительной степени определяется болотистыми испарениями, миазмами, насквозь принизывающими все существование обитателей приневской низменности. Неслучайно несчастный, отчаянно балансирующий на грани этого «шаманского комплекса», знаменитый герой ранней повести Ф. М. Достоевского «Двойник» Яков Петрович Голядкин именно в Петербурге, да еще и на набережной Фонтанки, впервые сталкивается со своим двойником, господином Голядкиным-младшим. Вся эта печальная история, названная Достоевским «петербургской повестью», заканчивается для бедного чиновника казенной квартирой с отоплением и светом, то есть обыкновенным сумасшедшим домом, и это очень напоминает известную уже нам судьбу пушкинского знакомца, закончившего свою жизнь в специальном отделении для умалишенных Обуховской больницы.

Болезненный призрак господина Голядкина не единственный виртуальный герой, рожденный воображением петербургских писателей. Достаточно вспомнить малолетнего Витушишникова, чей «героический» поступок по спасению тонущей крестьянки, отмеченный вниманием императора Николая Павловича и памятной доской на полицейской сторожевой будке, был, как утверждает Юрий Тынянов, от начала до конца придуман усилиями пишущей братии и раздут до мифологической героики в низовой, народной культуре.

Столь же невероятной в контексте нашего рассказа выглядит история вымышленного поручика Киже, рождением которого мы обязаны исключительно болезненному воображению императора Павла I. Легендарный герой петербургского городского фольклора родился из анекдота в непредсказуемую эпоху, когда, засыпая с вечера, большинство служивого люда не знало, каким государственным сюрпризом, оформленным в виде высочайшего указа, встретит рассвет. Суть этого анекдота сводилась к курьезной описке штабного писаря, который в одном из ежедневных приказов по гарнизону обыкновенное и привычное словосочетание «прапорщики же (далее шли фамилии) в подпоручики» написал в две строки, разбив слово «прапорщики же» на слоги. При этом, вероятно, на миг отвлекшись от нудного занятия, вторую половину слова начал с прописной буквы «К».

Приказ лег на стол государю. Павел в то утро нервничал, читал второпях и, увидев слова «Ки же» в ряду других армейских фамилий и не заметив пробела между слогами, начертал резолюцию: «Подпоручик Киже в поручики». На другой день поручик был произведен в штабс-капитаны, на третий – в капитаны и так далее, вплоть до генерала. Замешательству штабных офицеров не было предела. Никто не решался признаться в ошибке и возразить императору.

В оправдание собственной беспомощности по всей России искали хоть какого-нибудь офицера с такой экзотической фамилией. Случайная и вполне объяснимая досадная ошибка полуграмотного писаря привела в действие хорошо отлаженную бюрократическую машину. По всей стране, обгоняя друг друга, летели фельдфебели. Писались и подписывались приказы и распоряжения. Каждый шаг всякого исполнителя доводился до сведения вышестоящего начальника. Все было подчинено одной лишь возможной прихоти капризного государя. А вдруг этого Киже потребуют к императору?

Так оно и случилось. Но когда наконец мифического «Киже» будто бы нашли, было уже поздно. Павел потребовал «генерала Киже» к себе немедленно. Выхода, казалось, не было никакого. И тогда кому-то в голову пришла спасительная мысль, которой тут же воспользовались. Императору доложили, что генерал Киже неожиданно умер, на что Павел I, если верить фольклору, задумчиво ответил: «Жаль, хороший был офицер».

Через несколько лет в Петербурге появился еще один виртуальный призрак, прописанный городским фольклором в параллельном мире. Внешний вид этого мифического героя был несколько необычен и даже невозможен, однако удивительно то, что это ровно никого не смущало. Впрочем, все по порядку.

Как мы уже знаем, в 1828 году в Петербург приехал Николай Васильевич Гоголь. Здесь он создает свои бессмертные «Петербургские повести». Но если «Невский проспект», «Шинель» или «Портрет» – это вполне реалистическое отражение подлинного быта петербургских улиц, то откуда взялась фантасмагория «Нос», на первый взгляд не очень понятно. Где он сумел увидеть или, если уж быть абсолютно точным, не увидеть такой нос в повседневной жизни Петербурга? И тут выясняется одно любопытное обстоятельство из истории петербургского городского фольклора. Оказывается, в описываемое нами время среди «золотой молодежи» пользовались скандальным успехом и широко ходили по рукам непристойные картинки с изображением разгуливающего по улицам мужского детородного органа. Пешком и в карете. В чиновничьем сюртуке и в расшитом золотом генеральском мундире. При орденах и лентах. С моноклем и щегольской тростью. Этакое олицетворение напыщенного служебного чванства. Чернильная душа. Крапивное семя. Канцелярская крыса в пугающем государственном мундире. В народе чиновников не любили и с нескрываемым издевательским сарказмом называли древнейшим коротким и выразительным словом, состоящим всего из трех букв. Именно этого чиновника и изобразил неизвестный художник.

С высокой долей уверенности можно утверждать, что эти скабрезные рисунки были хорошо известны Гоголю. Оставалось только придать им более пристойный вид, а в содержание вложить побольше юмора и иронии. Тогда-то, видимо, и появился в голове писателя образ «симметричного по вертикали» органа асессора Ковалева, предательски покинувшего своего хозяина и самостоятельно разгуливающего по улицам Петербурга. Так что взрывной интерес современников к гоголевскому «Носу» не был случайным. Ассоциации, вызванные гениально найденным эвфемизмом, были вполне определенными.

Майор Ковалев, судя по исследованиям петербургских литературоведов, жил в доме на Вознесенском проспекте, 38. Во всяком случае, в Петербурге его так и называют: «Дом майора Ковалева». Несколько лет назад по инициативе участников ежегодного петербургского фестиваля юмора и сатиры «Золотой Остап» на фасаде этого дома появилось барельефное изображение самого настоящего носа, якобы некогда принадлежавшего тому самому несчастному майору.

В начале XX века в Петербурге родился еще один удивительный призрак – экзотический плод изящной литературной мистификации, автором которой стал известный литературный деятель той поры. Имя этого продукта богатого воображения и неуемной фантазии Черубина де Габриак до сих пор пользуется в литературе едва ли не официальным статусом. Окутанное флером таинственной экзотики, оно и сегодня волнует романтические души любителей отечественной поэзии. Даже те, кто хорошо знает происхождение этого поэтического псевдонима, не могут примириться с бесхитростной очевидностью фактов и не хотят видеть в подлинной истории этого имени самую грандиозную литературную мистификацию, какой и была она на самом деле.

Все началось с того, что однажды, не то в 1909, не то в 1910 году, в редакцию только что основанного литературно-художественного иллюстрированного журнала «Аполлон», что располагалась на набережной реки Мойки, 29, пришла никому не известная юная поэтесса Елизавета Дмитриева. Она работала преподавательницей младших классов в гимназии, жила на весьма скромную зарплату и была исключительно застенчива. С детства страдала комплексами, была стеснительна и считала себя уродом. Юная поэтесса и в самом деле была девушкой довольно некрасивой, что усугублялось еще и заметной природной хромотой.

Главным редактором «Аполлона» был сын художника Константина Маковского Сергей Маковский, эстет с претензиями на элегантность и аристократизм. Достаточно сказать, что одним из условий к сотрудникам редакции было требование являться на службу во фраках. Понятно, что вид застенчивой хромоножки, читающей стихи, не вызвал у Маковского воодушевления. К его идеалу поэтессы более подходил образ демонической недоступной светской красавицы. Стихи он прослушал невнимательно и отверг их.

На этом все могло и закончиться, но судьбе было угодно другое. На счастье ли, или на беду, но Елизавета была знакома с неистощимым выдумщиком и любителем розыгрышей поэтом Максимилианом Волошиным. Именно ему и пришла в голову идея наказать Маковского, поиздевавшись над его эстетством, а заодно и опубликовать таким образом стихи Дмитриевой. Для этого неплохо подходил жанр подзабытой к тому времени мистификации. Для реализации этой идеи решили создать образ роковой женщины с потомственными корнями в Южной Америке. Выбрали имя. Оно было составлено из имени одной из героинь американского писателя Френсиса Брет Гарта – Черубина и одного из имен беса – Габриак. Получилось довольно загадочно и романтично – Черубина де Габриак. Письмо Маковскому написали на прекрасной бумаге и запечатали сургучной печатью с девизом на латинском языке: «Vae vintis!», что, как полагали выдумщики, будет легко переведено Маковским на русский язык: «Горе побежденным!» Очень скоро стихи Елизаветы Дмитриевой под псевдонимом Черубина де Габриак и в самом деле были опубликованы в журнале.

С этого момента легенда о Черубине со скоростью молнии распространилась по Петербургу. Все виднейшие петербургские поэты были в нее влюблены. Сам Маковский посылал Черубине букеты роскошных роз и орхидей. Изображал влюбленность и автор мистификации Волошин, однажды из-за Черубины он дрался на дуэли с Гумилевым.

Казалось, конец этой блестящей игры никогда не наступит. Но вдруг Елизавету Дмитриеву будто бы начала мучить совесть, и она решила во всем признаться Маковскому. Правда, по некоторым преданиям, ее выследили сами сотрудники редакции «Аполлона» и разоблачили.

Так или иначе все тайное стало явным. Дмитриева явилась к Маковскому с повинной. Понятно, что тот постарался «сохранить лицо» и сказал, что «сам обо всем догадывался и лишь давал возможность поэтессе довести игру до конца».

В заключение остается добавить, что виртуальный призрак таинственной Черубины де Габриак с тех пор исчез, уступив место подлинной Елизавете Ивановне Дмитриевой. Вскоре она вышла замуж, в замужестве стала Васильевой. Совсем недавно в печати появился томик стихов этой талантливой и незаурядной поэтессы, благодаря которой копилка петербургских розыгрышей пополнилась еще одной замечательной и красивой литературной мистификацией.

Среди современных обитателей рассматриваемого нами параллельного петербургского мира следует назвать и пресловутого поручика Ржевского, чей призрак с характером прямолинейного армейского служаки до сих пор не дает покоя неокрепшим умам наших петиметров.

Впервые поручик Ржевский стал персонажем целой серии городских анекдотов в 1960-х годах после выхода на экраны популярного фильма Эльдара Рязанова «Гусарская баллада», сценарием которого стала пьеса А. Гладкова «Давным-давно». Род Ржевских старинный, он упоминается в летописях еще в 1315 году, когда Ржевские были удельными князьями во Ржеве Тверской губернии. Именно оттуда происходит их фамилия. Первый известный Ржевский в звании поручика при Петре I служил в Преображенском полку. Возможно, это тот Иван Иванович Ржевский, которому в начале XVIII века были подарены земли на окраине Петербурга, известные сегодня как Ржевка. Два брата Ржевские участвовали в войне 1812 года, один из них – полковник – служил у Дениса Давыдова. Николай Ржевский был соучеником Пушкина в Царскосельском лицее, известны и другие Ржевские, однако фильм «Гусарская баллада» не о них. Как утверждая сам Гладков, он просто воспользовался понравившейся ему фамилией. Шагнув из кинофильма в анекдоты, красавец-бретер с говорящей фамилией из кинофильма превратился в простоватого солдафона, от которого всегда можно ожидать только какой-нибудь непристойности. Вот только некоторые из многочисленных анекдотов о поручике Ржевском, простите, весьма «соленых»:

Гвардия его величества на балу в Смольном институте. Смоляночка подбегает к одному из столиков: «Господа офицеры, посоветуйте, что мне делать. Мне сегодня исполнилось шестнадцать лет, мне подарили торт, но в нем семнадцать свечей, господа. Что мне делать с лишней, господа?» Полковник стремительно вскакивает с места: «Господа офицеры! Молчать! Всем молчать! А вы, поручик Ржевский, выйдете вон отсюда!»

Екатерина II, опершись о перила, смотрит с моста на речку, оттопырив свой зад. «А!!! Кто это?!» – воскликнула она сквозь зубы от приятной боли. «Поручик Ржевский», – клацает тот каблуками. «Продолжайте, полковник Ржевский! А-а-а-а… Хорошо, генерал Ржевский».

8 часов вечера. «Алло! Это господин Елисеев?» – «Елисеев. С кем имею честь?» – «Поручик Ржевский. Когда откроется магазин вашего имени?» – «В 9 часов». – «Спасибо». 11 часов ночи. «Алло! Господин Елисеев, когда наконец откроется ваш магазин?» – «Поручик, в 9 часов. Я уже говорил вам. В 9 часов». 5 часов утра. «Алло!!! Елисеев?!?!» – «Я слушаю, черт возьми». – «Откроется когда-нибудь ваш магазин или нет?!?!?!» – «В 9 часов! В 9! Но вас, поручик, именно вас, туда никогда не пустят». – «Меня не надо туда пускать. Я выйти оттуда хочу».

Поручик Ржевский гуляет с девушкой по Летнему саду. «Поручик, а вы не хотели бы стать лебедем?» – «Голым задом и в мокрую воду? Нет уж. Увольте».

Надо добавить, что анекдоты с поручиком Ржевским в качестве главного героя стали, кажется, первыми серийными произведениями фольклора в этом жанре. Чапаев, Штирлиц и Вовочка появились уже потом.

Даже в ряду призраков, не имеющих ничего общего с реально жившими людьми, некоторым особняком стоит призрак знаменитого ленинского броневика. История его появления в Петербурге ничего особенного не представляет. Броневик был изготовлен и доставлен в Россию в 1915 году английской фирмой «Остин» по заказу русской армии. Однако на вооружение армии броневик не попал. Он был забракован и отправлен в запасную бронеавтомобильную роту для учебных занятий. В апреле 1917 года председателю Военно-революционного комитета большевистской партии Н. И. Подвойскому пришла в голову мысль послать к Финляндскому вокзалу для встречи прибывшего из-за границы Ленина несколько броневиков. Одним их них и был тот самый забракованный броневик. Именно взобравшись на него, Ленин произнес речь перед встречавшими его рабочими. Кстати, с тех пор произнести патриотическую речь с трибуны на блатном жаргоне называется: «Трекнуть с броневичка». В октябре того же года броневик стоял перед Смольным, охраняя его вход. Тогда-то его и стали называть: «Враг капитала». После революции броневик несколько раз переходил от владельца к владельцу, пока следы его не затерялись.

В 1924 году, после смерти Ленина, было принято решение собрать и сохранить все, что так или иначе было связано с его жизнью и деятельностью. Броневик обнаружили на складе одного из лагерей Осоавиахима в Сосновке. Тогда-то его и установили на пьедестале перед входом в Ленинградский филиал Центрального музея В. И. Ленина, который в то время находился в Мраморном дворце. В годы войны броневик, считавшийся уже тогда уникальной реликвией революции, хранился в одном из закрытых помещений музея.

Однако среди солдат Ленинградского фронта бытовала героическая легенда о том, что «ленинский броневик взят из музея, мобилизован и сражается под Ленинградом». Его якобы не раз видели на самых различных участках фронта, и чаще всего там, «где совсем плохо – говорили солдаты, – там ленинский броневик идет и большая победа с ним».

После войны броневик вновь занял место на пьедестале у входа в Музей В. И. Ленина. В настоящее время он находится внутри Мраморного дворца, а на его месте перед входом во дворец установлен памятник императору Александру III (говорят, что временно). Появится ли еще где-нибудь призрак броневика, сказать трудно.