"Дневник мотоциклиста: Заметки о путешествии по Латинской Америке" - читать интересную книгу автора (Че Гевара де ла Серна Эрнесто)

Улыбка Джоконды

Здесь начинается новая часть наших приключений; до сих пор мы привыкли привлекать внимание зевак нашими необычными одеяниями и прозаичным видом «Богатыря», который своим прерывистым астматическим дыханием вызывал сострадание у наших хозяев, однако до определенной степени мы были и рыцарями с большой дороги. Мы принадлежали к дурно пахнущей «бродяжьей» аристократии и самим своим видом являли собственные визитные карточки, впечатлявшие лучше некуда. Теперь — нет, теперь мы были всего-навсего двумя поденщиками с «сидорами» за спиной, в одежде, покрытой дорожной гарью — единственным воспоминанием о нашем славном аристократическом прошлом. Водитель грузовика высадил нас у въезда, в верхней части города, и мы устало потащили свои тюки вниз по улице, сопровождаемые насмешливыми и равнодушными взглядами прохожих. Порт манил издалека своим блеском, тогда как море окликало во весь голос, темное и дружелюбное, и его едва уловимый запах заставлял раздуваться наши ноздри. Мы купили хлеба — того самого хлеба, который казался нам тогда таким дорогим и совсем дешевым, стоило нам забраться еще дальше, — и пошли вперед по улице. Альберто не скрывал своей усталости, я же, скрывая ее, чувствовал себя оттого ничуть не менее усталым, так что, добравшись до части берега, отведенной грузовикам и легковым автомобилям, мы с трагическими лицами набросились на распорядителя, цветисто повествуя о страданиях, перенесенных во время тяжелейшего перехода из Сантьяго.

Старик уступил и отвел нам место для спанья на досках в компании паразитов, чье научное название оканчивается на «хо- минис», но худо-бедно под крышей, и мы завалились спать — буквально набросились на сон, как голодный набрасывается на еду. Однако известие о нашем прибытии дошло до слуха нашего соотечественника, жившего в гостинице неподалеку, и он тут же пригласил нас — познакомиться. Познакомиться в Чили означает накормить и напоить собеседника, и никто из нас двоих не был расположен отказываться от манны небесной. Наш земляк демонстрировал глубокую солидарность с духом братского народа, и, соответственно, стол у него ломился от блюд из первосортной рыбы. Рыбы мы уже давно в глаза не видели, и вино было таким вкусным, а хозяин таким щедрым; итак, мы наелись до отвала, и на следующий день он снова пригласил нас к себе.

Харчевня «Джоконда» рано раскрывала для посетителей свои двери, и мы пили мате, болтая с хозяином, которого, казалось, очень заинтересовало наше путешествие. Нам не терпелось осмотреть город. Вальпараисо очень живописен; первоначальные постройки были воздвигнуты на берегу залива, но по мере роста город карабкался на выступающие в море холмы. Его причудливая архитектура  — уступами поднимающиеся цинковые крыши, связанные винтовыми лестницами и фуникулерами, — воплощает в себе красоту музея сумасшедшего дома по контрасту с разноцветными домишками, теряющимися на фоне голубовато-серых вод залива. С терпением паталогоанатомов мы принюхивались к грязным лестницам и проемам, болтали с нищими, которыми кишмя кишат улицы; мы вслушивались в глубинное биение городской жизни, вдыхали ее миазмы. Наши раздутые ноздри улавливают запах нищеты с каким-то садистским рвением.

Мы обошли стоявшие у пристани корабли — узнать, не отправляется ли какой-нибудь из них на остров Пасхи, однако новости оказались обескураживающими, так как в ближайшие полгода ни одно судно не выходило в том направлении. Нам оставалось утешаться смутными слухами, что самолеты совершают туда рейсы раз в месяц.

Остров Пасхи! Воображение сдерживает свой возносящийся полет и начинает кружить вокруг этого загадочного места: «Там иметь белого жениха для местных — почет». «1 км работа не волк, всем занимаются женщины, а мужчины знай себе едят, спят да их ублажают». Чудесный остров с идеальным климатом, идеальными женщинами, идеальной едой, идеальной работой — блаженно несуществующей. Подумаешь — задержаться там на годик, и по боку всю эту учебу, зарплату, семью и т п. Огромная лангуста подмигивает нам с витрины, с листьев салата, на которых она разлеглась, и всем своим видом говорит: «Я с острова Пасхи — оттуда, где идеальный климат, идеальные женщины…»

Мы терпеливо ждали у дверей «Джоконды» своего земляка, который «не подавал признаков жизни», и хозяин соблаговолил впустить нас, чтобы мы не перегрелись на солнце, и тут же угостил одним из своих великолепных завтраков из жареной рыбы и жиденького супчика. О нашем земляке мы больше не слышали за все время нашего пребывания в Вальпараисо, но зато сблизились с хозяином харчевни. Это был странный тип — томный, полный безмерной любви ко всякой живой твари — только ненормальной, — попадавшей в поле его зрения, однако с обычных клиентов драл три шкуры; таково, видимо, было его понимание своей профессии. За все время, что мы пробыли там, мы не заплатили ни сентаво, а он оказывал нам постоянные знаки внимания; «ты — мне, я — тебе», — такова была его излюбленная присказка, что не указывает на большую оригинальность, но может очень пригодиться в жизни.

Мы постарались установить прямой контакт с врачами из Петроуэ, но у них после возвращения к повседневным заботам совсем не оставалось времени, они ни разу не согласились на официальную встречу, однако нам удалось выследить их, и в тот день мы разделились: пока Альберто шел за ними по следу, я отправился навестить старую астматичку — посетительницу «Джоконды». На беднягу было жалко смотреть: в своей комнатушке она дышала кислым запахом застарелого пота и грязных ног, смешанным с пылью нескольких кресел — единственной обстановки в ее жилище. К астме добавилась регулярная сердечная недостаточность. В подобных случаях врач, сознающий свое полное бессилие перед средой, хочет изменить положение дел, хочет чего-то, что упразднило бы несправедливость, в данном случае — чтобы бедная старуха могла хоть изредка где-нибудь прислуживать, надрываясь, но не сгибаясь под жизненным бременем. Дело в том, что приспособление к среде приводит к тому, что в бедных семьях к человеку, не способному зарабатывать себе на существование, относятся с плохо скрываемой язвительностью; с этого момента он перестает быть отцом, матерью или братом, превращаясь в отрицательный фактор в борьбе за жизнь, и как таковой становится предметом ненависти со стороны здоровых родственников, которые воспринимают его болезнь как личное оскорбление. Здесь, в этих последних мгновениях жизни людей, которые не привыкли заглядывать дальше завтрашнего дня, коренится глубокая трагедия, общая для пролетариев всех стран; в этих умирающих глазах сквозит униженная просьба о прощении, а также зачастую безнадежная просьба об утешении, которая теряется в пустоте, как скоро затеряется и их тело в величии окружающего нас чуда. До коих пор будет оставаться незыблемым этот порядок вещей, основанный на абсурдном ощущении кастовости, на этот вопрос я ответить не могу, но пора правительствам уделять меньше времени пропаганде своих добродетелей и уделить больше, намного больше денег решению общественно полезных задач. В моих силах сделать для больной совсем немного: просто посоветовать приблизительную диету и выписать мочегонное и антиастматические порошки. У меня еще осталось несколько таблеток драмамина, и я даю их старухе. Когда я выхожу, меня преследует ее вкрадчивый голос и безразличные взгляды остальных членов семьи.

Альберто удалось поймать одного из врачей: завтра в девять утра надо быть в больнице. В комнатушке, которая служит одновременно кухней, столовой, мойкой, кормушкой и отхожим местом для кошек и собак, собралось довольно разнородное общество. Хозяин со своей прямолинейной философией, глухая и услужливая старуха донья Каролина, пьяный оборванец, уродливый дебил, двое более или менее нормальных клиентов и венчающая сборище старая сумасшедшая донья Росита. Беседа вращается вокруг довольно мрачной темы: о том, чему Росита была свидетельницей, — похоже, она единственная углядела момент, когда некий мужчина с большим ножом перерезал ее бедной соседке горло от уха до уха.

— А ваша соседка кричала, донья Росита?

—  Еще как! Да что же делать, как не кричать, когда с тебя чуть не заживо сдирают кону! И это еще не все, после этого он отволок ее на берег и бросил, чтобы ее смыло волной. Ах ты, господ и, прямо сердце надрывалось, сеньор, когда я слышала, как кричит эта женщина!

—  Почему вы не известили полицию, Росита?

— А зачем? Помните, что случилось, когда так же исполосовали ее двоюродную сестру? Я пошла в участок, чин чином, а мне сказали, что я сумасшедшая и чтобы я оставила свои глупости при себе, иначе запрут, вот так. Нет, больше я с этими людьми не связываюсь.

Немного погодя разговор переключается на «посланца Божия», который использует данные ему свыше силы, чтобы лечить глухоту, немоту, паралич и т. п., за что получает денежки. Похоже, дела у него идут не хуже, чем у других. Популярность подобных побасенок огромная, доверчивость людей— тоже, но что касается рассказа доньи Роситы, то над ним только спокойно сообща посмеялись.

Прием, оказанный нам врачами, был не очень-то любезным, но мы добились своего, получив рекомендательное письмо к Молинасу Луко, главе администрации Вальпараисо, и, попрощавшись со своими коллегами как можно более церемонно, сразу же отправились в интендантство. Наш коматозный вид произвел неблагоприятное впечатление на встретившего нас ординарца, однако он получил приказ впустить нас. Секретарь показал нам копию письма, которую они отправили в ответ на наше и где объяснялась вся неосуществимость наших намерений, поскольку между континентом и островом Пасхи курсирует единственное судно, которое отправится в очередной рейс лишь через год. Нас тут же провели в помпезно обставленный зал доктора Молинаса Луко, который любезно поприветствовал нас. Однако складывалось впечатление, что он воспринимает всю сцену как происходящую на театральных подмостках, настолько тщательно старался он выговаривать каждое слово своей роли. Воодушевился он только когда заговорил об острове Пасхи, который отобрал у англичан, доказав его принадлежность Чили. Он посоветовал нам держаться в курсе происходящего, так как через год он самолично отвезет нас туда.

— Хотя лично я никогда там не был, я всегда оставался на посту президента Общества друзей острова Пасхи, — сказал он нам, что прозвучало как молчаливое признание поражения на выборах Гонсалеса Виделы.

Выйдя, он приказал ординарцу принести собаку, и нашим удивленным взглядам предстал щенок, который справил свои нужды прямо на ковре вестибюля и теперь грыз ножку кресла. Возможно, собака побежала за нами, привлеченная нашим нищенским видом, а швейцары восприняли это как еще один несомненный признак нашего бесхозного состояния. Наверняка могу сказать только одно: едва бедное животное отстало от нас, как получило пару пинков и убежало с жалостным воем. Это было наше всегдашнее утешение — знать, что в мире есть существа, чье благополучие зависит от нашей опеки.

Теперь, вознамерившись избежать пустыни северного Чили, путешествуя морем, мы обошли все мореходные компании в поисках билетов. Капитан одного судна пообещал взять нас, если мы получим разрешение морских властей оплатить свое путешествие работой на борту. Конечно, ответ последовал отрицательный, и мы оказались в начале пути. Туг Альберто принял героическое решение, с которым я немедленно согласился: забраться на борт судна и спрятаться в трюме.

Но, чтобы все прошло как можно лучше, надо было дождаться наступления ночи, уговорить вахтенного матроса и следить за дальнейшим развитием событий. Мы сложили наши мешки, явно слишком большие для такого предприятия, сердечно, чуть ли не со слезами простились с обитателями «Джоконды» и, войдя в ворота порта, сожгли за собой все мосты к отступлению.