Глава 5. Сержант Старыпин

Часть Соколова была небольшая, и в сравнении с соседней авиационной базой, компактная. Все основные здания располагались по периметру плаца. Удалены были лишь объекты стратегического значения и старая нетранспортабельная военная техника: два бункера с северного и южного края воинской части, несколько десятков старых зенитных установок, ракеты-перехватчики шахтного базирования, радиолокационные комплексы, ну и, конечно же, сторожевая башня возле КПП. Все современное вооружение было мобильным, и на караул выставлялась лишь малая часть складских запасов. Сам склад располагался по соседству с техническим парком, также в центре части.

Мелкими перебежками, прихрамывая на больную ногу, Соколов продвигался к пункту медицинской помощи. Затвор передернут, предохранитель автомата — на мелких очередях. Но, ни врагов, которых он мог уничтожить, ни друзей, которых мог он спасти. Только трупы.

Полковник быстро перебежал от первой казармы к штабу, и, прислонившись к стене обугленного административного корпуса, затаил дыхание. Где-то в стороне плаца, возник звук. Штаб стоял лицом к строевой площадке в полусотне шагов. Соколов же не рискнул двигаться открыто, и хоть медицинский пункт и находился с другой стороны площади, и можно было сократить путь попросту перебежав ее, полковник решил обойти плац по кругу, с тыльной стороны окружающих его построек.

Звук нарастал стремительно и приближался, словно со всех сторон. Вслушавшись, Андрей понял его природу. Шелест крыльев, пронзительные крики. Падальщики учуяли запах. И серое небо заполнили черные птицы.

Пернатые разорвали тишину так внезапно, что Соколов опять почувствовал слабость в ногах. Выглянув из-за угла штаба полковник увидел, куда слетаются стаи. Птицы кружили над строевой площадкой, и, опустив взгляд, полковник понял по какому поводу пир.

Плац, прямоугольная площадка со сторонами тридцать на пятьдесят метров, был словно мостовая булыжниками, вымощен телами. И подойдя поближе, полковник ужаснулся. На центральной площади лежало несколько сотен покойников — половина личного состава части. Солдаты и сержанты. Ефрейторы и лейтенанты. Все были равны. С раскинутыми руками и ногами, подобно морским звездам распростерлись они на плацу. Андрей был слишком далеко, чтобы разглядеть детали, но и того было вполне достаточно. От увиденного у полковника закружилась голова и резко закололо в височных долях.

— Ни хрена себе. — выругался офицер и быстро нырнул обратно, за угол штабного корпуса.

До самого медицинского пункта, который находился за парой тройкой зданий, стоящих вокруг жуткого плаца, полковник старался не думать о том кошмаре. Саму площадку же он огибал максимально большой дугой.

Минув столовую, у входа в которую валялся посиневший ефрейтор (который так классно сыграл роль светского мажордома), а затем и обугленную котельную, Андрей, наконец, добрался до искомого сооружения. Продвигаясь вдоль стены армейского лазарета, полковник старался быть беззвучным. Остановившись у входной двери, он покрепче сжал АКМ, глубоко вдохнул и толкнул ногой дверь.

Дверь распахнулась, и болезненно-серый свет восходящего солнца ворвался в прежде темный вестибюль медицинского пункта. Эта был небольшой коридор с резиновыми пуфиками для ожидающих. У противоположных стен помещения располагались двери с табличками “лазарет” и “приемный покой”. На самих стенах висели медицинские брошюры и рекламы популярных препаратов. На одном из плакатов, какого-то противогрибкового средства Андрей Михайлович заметил подсохшие следы крови. А точнее — отпечатки чьих-то окровавленных рук. Присмотревшись, полковник увидел еще несколько похожих пятен на стенах и довольно большую лужицу крови у входа в приемный покой.

Соколов почувствовал легкую дрожь в руках. Нервы сдавали, дыхание опять стало тяжелым.

“Вперед пойдешь — можешь погибнуть, останешься — умрешь от страха, вернешься — астма доконает”. — мысленно переиначил старую сказку Соколов.

Выбирать было не из чего. И Андрей медленно повернул ручку кабинета врача. Резко толкнул дверь внутрь. А сам, затаив дыхание, быстро прижался к стене вестибюля.

Вслед за скрипнувшей петлей раздался выстрел. Часть дверного косяка вместе с замком и рукоятью двери рассыпались мелкой трухой. Полковника не зацепило. Андрей присел, и, вытянув руку в дверной проем, не глядя, пальнул в кабинет. Последовал ответный выстрел, и теперь немаленькая дырка появилась в стене, всего в нескольких сантиметрах от головы полковника.

От страха во рту появился железный привкус. По венам офицера бежал адреналин. Решив, что следующий выстрел может угодить в цель, Соколов лихо отскочил к выходу из медицинского комплекса.

— Сдохни тварь! — донеслось до Андрея Михайловича, и он узнал этот голос.

Сержант Старыпин истекал кровью последние часов пять и чем бы ни перематывал он прострелянную ногу, чем бы ни пробовал перевязать рану (а средств в кабинете врача было достаточно), кровь медленно, но вытекала. Нет, рана не была серьезной: сквозная, и даже кость не была задета. Просто кровь у Старыпина Николая с детства плохо сворачивалась. Недостаток тромбоцитов — этот диагноз преследовал сержанта всю его жизнь. Он даже в армию мог не идти, но дома делать было нечего, а голова юноши всегда была забита романтической чепухой.

“Ну надо же. Нелепость какая”. — думал Коля, перевязывая в который раз раненую ногу.

Тишина стояла уже часов пять, но выйти из кабинета ни желания, ни возможности у сержанта не было. Слишком много ужасов за один день. Слишком уж сильно въелся в душу страх. Да и с такой ногой далеко бы он не ушел.

В какой-то момент, очнувшись из очередного забытья, Николаю почудился звук. Словно кто-то ходил по коридору за стеной приемной. Услышав тяжелое дыхание у самой двери, Коля поднял оружие. Проверив заряд добытой в неравном бою охотничьей двустволки, Старыпин направил оба дула “Байкала” на дверь, чуть сместив прицел в левую сторону. Сержанту захотелось крикнуть. Захотелось сию же секунду разрядить ружье, но последние капли рассудка не позволили ему этого сделать. И он стал молча ждать.

“Их не было уже давно. Может это не они”. — старался мысленно успокоить себя сержант.

“Нет, это они. Они пришли за тобой”. — разубеждал себя тот, другой Николай, который уже не ждал спасения.

Ручка двери повернулась, и, не дожидаясь появления гостя, Старыпин спустил оба курка “Байкала”.

Не успев распахнуться, дверь разлетелась на части. Дробь снесла даже кусок дверной рамы. К удивлению Николая никто не кинулся на него с диким криком, подобно тем, что рвали воздух части целых двенадцать часов. Нет, существо действовало на удивление разумно.

Незамедлительно последовала ответная короткая очередь. Николай узнал этот звук. Стреляли вслепую, и три кусочка свинца ударили в батарею где-то в метре от его баррикады. Прикинув позицию твари, сержант ловко зарядил ружье и опять из двух стволов полыхнуло огнем. На этот раз брешь появилась в стене. И когда улеглась пыль, сержант услышал поспешные шаги уже ближе к выходу из вестибюля. Старыпин крикнул, и гнев вздул вены на его висках.

Полковник не поверил своим ушам. Голос несомненно был знаком, и принадлежал молодому сержанту по фамилии Старыпин. Николай, так звали юношу, был один из тех немногих срочников, который нравился Соколову. Последние годы молодые бойцы, заступающие на службу в его родную часть, не слишком-то радовали полковника. Не было в их глазах огня. Нет, не того, что в толпе именуется жизнерадостностью — огня разума.

Андрей Михайлович, будучи человеком любознательным, с юных лет увлекался идеями германских философов начала прошлого века. И больше всего ценил в людях способность мыслить. И даже само понятие “человек” он считал устаревшим. И вот среди этих самых “человеков” изредка под его начало заступали на службу весьма интересные личности.

Николай Старыпин. Его личное дело сразу же приглянулось Соколову. Возраст двадцать три года. Два незаконченных высших, несмотря на то, что Смоленский лицей парень окончил с медалью. Что-то было не так в таких вот жизненных историях. Такие как Коля не могли найти своего места. Не могли втиснуться в безотказно работающий механизм системы. Возможно, в подобных историях полковник находил себя с одним лишь отличием — ему не оставили выбора. Карьера военного была навязана семьей.

“ Рожденный в Шаталово, там же и сдохнет”, — когда-то сказал сгоряча его отец.

И в словах его был смысл.

Поэтому-то Андрей едва оперившихся своих детей отправил учиться в большой мир. Он не хотел, чтобы они повторили его путь. Кроме того, после случая с женой Соколов не мог нормально смотреть в глаза своим детям. Каждый раз в них он видел ее.

— Сержант, это я. Не стреляй. — как можно более уверенно, но на всякий случай приоткрыв дверь на улицу, крикнул Соколов.

— Ты…Вы.…Пошел вон! — захлебываясь гневом, проорал в ответ Старыпин.

— Не стреляй. Послушай, я боюсь не меньше твоего.…Да я вообще не понимаю, что случилось. Давай не будем сходить с ума.

Слова давались Андрею Михайловичу с трудом. По натуре своей он не был трусом, и такого страха он не испытывал в жизни никогда. В тот момент полковник бы предпочел сотню реальных врагов, чем этот заляпанный кровью пустой вестибюль.

— Это вы полковник? Это действительно вы? Я не знаю чему верить. — после короткой паузы спросил Николай.

— Коля, послушай. Я брошу ствол к тебе в кабинет. Ты опустишь ружье. И мы поговорим. Понял? — включив командный тон, сказал Соколов.

— Да, да…. Давайте так. — тихо ответил сержант.

С поднятыми руками Соколов вошел в приемный покой. Сержант сидел на полу. Ружье лежало рядом, что полковнику совсем не понравилось.

— Я бы попросил тебя отбросить это. — указывая взглядом на двустволку, мягко произнес полковник.

— Я безоружен. — заметив волнение Коли, добавил Андрей.

Сержант Старыпин расположился за перевернутым письменным столом в метре от полу разбитого окна. Решетки, защищающие стекла, как заметил Соколов, были погнуты, а сами стекла разбиты.

— Они ползли со всех сторон. — угадав мысли полковника, пояснил Николай и отбросил ружье в дальний конец кабинета.

— Кто они?

Сделав два шага вперед, полковник заметил перевязанную рану на ноге юноши. Бинты были пропитаны кровью.

— Погоди. Ты ранен? — перебил Андрей собирающегося с мыслями парня.

— Ерунда. Только вот кровь остановить не могу. — натянуто улыбнулся сержант.

— Одну секунду, — сказал Соколов и доверительно повернулся спиной к Николаю.

Напротив молодого бойца висели прибитые ящички, отмеченные красными крестами.

— Бинты в правом. — помог полковнику сержант.

Закончив с перевязкой, Соколов отодвинул стол и уселся напротив Старыпина.

— Вот теперь я тебя слушаю. — заглянув в опухшие глаза сержанта, произнес Андрей Михайлович.

Рассказ Николая не занял много времени. Говорил он быстро, сумбурно и даже просьбы полковника повторить тот или иной момент картины не проясняли. По словам сержанта вот что стряслось:

Когда часы на стене штаба пробили полдень, с частью что-то случилось. Прошло часа четыре после отъезда генералов, и люди в основной массе своей отдыхали по казармам. Но вдруг что-то произошло. Где-то начались драки. Где-то стрельба. Минут через двадцать безумие охватило практически всех. Старыпин и еще несколько адекватных солдат, спасаясь от взбесившихся сослуживцев, заперлись поначалу в местной котельной. Через час плотной обороны, котельную кто-то поджег, и дым повалил клубами. Выбравшись из полыхающего здания через черный ход, ряды товарищей Старыпина начали редеть. Кого-то убило взрывом возле склада, кто-то присоединился к сумасшедшим ордам. Последнего бойца сержант потерял возле самого медпункта. По словам Николая, рядовой ни с того ни сего пальнул в него из Макарова, отобранного у одного из озверевших лейтенантов. Коле пришлось разнести из “Байкала” обидчику голову, и, забравшись в приемный покой, сержант окопался здесь на добрых часов шесть.

— Когда я перевязал ногу и обустроился, первый час пришлось отстреливаться, а затем все стихло. — окончил свою страшную повесть Николай.

— Постой. А телефоны, радио? Неужели никто не знает? — поинтересовался Соколов.

— Телефоны молчали. В штаб мы не попали, он вспыхнул первым. Так что и радио было недоступным. — ответил сержант, и чуть помедлив, с грустью добавил: — Родня тоже не отвечала, а в полночь и у меня сигнал пропал.

Полковник достал из кармана старую “nokia”. Полосок связи по-прежнему не было. В памяти всплыли лица детей, и чувство тревоги вспыхнуло с новой силой.

— Да, и еще…. Где-то около восьми вечера я слышал звук похожий на старт наших ракет перехватчиков. Вроде бы С-75-е полетели. — вспомнил Коля.

— Старушки смогли взлететь? Но кто отдал приказ? — удивился полковник.

— Не знаю. Я тогда, видите ли, другими делами был занят. Не до выяснения было. — угрюмо ответил сержант.

Наступило минутное молчание. Каждый был занят своими печалями.

— Есть мысли по поводу произошедшего? — осматривая вновь начавшую кровоточить рану сержанта, спросил Андрей.

— А какие могут быть мысли? Оружие? Точечный удар каким-то новым химическим оружием? Или массивная атака, раз телефоны молчат. В общем, не знаю…. Просто все сошли с ума, вот и все… — слабея на глазах, пробубнил Старыпин и добавил: — Хотя были и те, другие.

— Какие другие? — совсем запутавшись, переспросил полковник.

— Ну, я не знаю. Просто я заметил, что большинство действовало инстинктивно. Как дикие звери люди бегали и рвали друг друга. Но были и те, кто не впал в бешенство сразу. Как например, ребята с которыми я прятался в котельной. Один за другим, они сходили с ума. Их глаза становились черны, но в отличие от остальных, они вели себя очень даже разумно. Один, тот, что ногу мне прострелил, даже толкнул какую-то пафосную речь про избранность, и еще что-то такое. Одним словом, были и другие. Я кстати вас за такого и принял. И еще…

Юноша хотел было что-то добавить, но заметив непонимание на лице Соколова, Николай махнул рукой и замолчал.

— Ладно, оружие говоришь. Может быть какой-то газ, действующий на психику? Тогда к чему запуск ракет? И почему тогда мы с тобой беседуем? Иммунитет? Черт знает что… — подвел черту Соколов.

Коля действительно слабел на глазах. Мелкая испарина на лбу юноши свидетельствовала о жаре, и, потрогав влажную кожу сержанта, полковник в этом убедился.

— Я умираю, — сухо констатировал Николай, — и это хорошо, вы не были в этом аду.

— Да, я не был. Я все проспал, — попробовал пошутить Соколов. — и может быть, ты умираешь. Но мы ведь попробуем выбраться? Не сдавайся. — заглядывая в глаза сержанту, изо всех сил старался полковник убедить юношу жить.

Негоже было старшему офицеру, да что там старшему, начальнику целой части, так бояться одиночества. Но Соколов боялся. Пустой, забросанный трупами мир, пепельное небо, крики падальщиков — малоприятная картина. И по иронии судьбы, полковник впервые в жизни нуждался в компании.

Сердце сержанта остановилось в половину седьмого. Юноша умер беззвучно и с умиротворением на лице. Смирившись с потерей, полковник достал смятую пачку сигарет. В комнатке запахло терпким дымом. Порывшись в ящиках с медикаментами, Андрей извлек коробочку сальбутамола, и докурив, глубоко вдохнул пары аэрозоли. Через несколько минут легкие офицера больше не хрипели, и теперь он мог дышать полной грудью. Он жалел, что не успел подробней расспросить сержанта, слишком уж невероятной выглядела история Старыпина. По сути, после разговора с Колей, у Андрея Михайловича появилось еще больше вопросов, чем до него. Рассказ сержанта был слишком сумбурным, да и основное время он провел взаперти, ничего не видя. Нужно было выбираться, и от одной этой мысли у полковника опять перехватило дыхание.

Порыскав по кабинету, Андрей нашел подходящую сумку и принялся собираться. В рюкзак защитных цветов полетели несколько флаконов сальбутамола и фенотерола, бинты, антибиотики, несколько шприцов с морфием. Полковник не знал, что могло пригодиться и сумку набивал всем, чем только можно. Подобрав чуть было не погубившее его ружье, Соколов неуверенно перекинул его через плечо.

“Потянешь, может понадобиться”, — убеждал себя офицер.

В конце концов, Андрей обыскал тело юноши, и, найдя коробку двенадцатого калибра, бросил ее в сумку.

— Вроде бы все, — осматривая приемную, вслух произнес полковник, — прощай сержант, — бросил он телу на полу.

Полковник перешагнул через обломки и прихрамывая вышел в вестибюль. В отличие от покореженной двери приемной, напротив нее по-прежнему стояла нетронутой дверь в лазарет. Опустив голову на уровень замка, Андрей убедился, что дверь не закрыта. Любопытство побороло страх, к которому Соколов впрочем уже начал привыкать. Повторяя первый сценарий, он толкнул дверь и прижался к стене.

В этот раз никаких выстрелов не прозвучало. И никто не закричал, и не бросился на полковника, когда он зашел в помещение.

К приезду генералов медпункту придавали жутковатый вид. Стены обклеивали черными листами, стелились красные простыни. Но в последний день инспекции, как было положено по традиции, воинская часть преображалась, возвращаясь к нормальному своему состоянию. И медпункт не был исключением. После того, как генералы с криками уехали прочь, со стен убрали черную бумагу, но вот до смены простыней так дело, видимо, и не дошло.

На трех из шести кушеток, лежали тела в пижамах. Лежали они на багровых постелях, и теперь это не казалось полковнику смешным. У двух из них на проверку оказался пульс. Андрей толкнул ближайшего дулом автомата. Никакой реакции не последовало. Второй юноша отреагировал так же. Еще раз пощупав пульс, полковник заметил, что кожа солдат необыкновенно холодная. Соколов понял проблему людей в пижамах. Они были в коме. И возможно уже много часов.

“Быть может, это был единственный островок спокойствия. Чтобы ни произошло — эти люди просто не проснулись”, — думал Сколов, выходя из медицинского пункта.

В лицо офицера опять ударил морозный ветер, и в этот раз, несмотря на восходящее солнце, ему показалось, что похолодало. Взглянув на небо, Андрей почувствовал какую-то скрытую тревогу. Со всех четырех сторон света, тянулись тяжелые черные тучи, и в глубине их мрачных недр изредка хлыстами проносились огненные молнии. Чернота еще не скрыла серое солнце, но оставалось недолго. Небо над частью словно пропущенное забывчатым ткачом пятно, быстро зашивалось черной тканью.

Вороньи крики стихли. Птицы смерти будто чего-то ждали.

“Убирайся отсюда”, — вдруг скомандовал себе офицер.

После разговора с сержантом он не сомневался, что больше живых в части нет. И раз телефоны молчали, нужно было ехать за подмогой. Недолго думая, он еще раз взглянул на странное небо и, собрав всю волю в кулак, полковник направился в сторону центральной площади. Гараж находился на противоположной от медпункта стороне плаца. Сразу за складом. Плюнув на безопасность, полковник не стал огибать плац по кругу и пошел напрямик. Складской ангар был полуразрушен, и Андрей вспомнил слова сержанта о взрыве. Переступая через многочисленные тела, он шел по строевой площадке и молил богов оставить невредимым хотя бы один “Уазик”.

В двадцати шагах от склада, на самом краю плаца, Соколов засмотрелся на чернеющее небо и ненароком споткнулся об очередной, распростертый на земле труп. Мимолетом обратив внимание на задетого солдата, Андрей не нашел его кожу достаточно синей для обмороженного покойника. Пощупав пульс, полковник отпрянул от странного тела. Юноша в форме так же как и ребята из лазарета, был в коме. В руке рядового была зажата саперская лопатка, на остром лезвии которой были видны следы засохшей крови. Рядом с телом валялся небольшой топор.

— Интересно. — склонившись над телом, произнес Соколов.

Вспомнив слова сержанта про “тех, других”, в голове Андрея появились новые мысли. Что-то прояснялось. Но для проверки теории, нужна была лаборатория, а главное — хорошие специалисты.

Становилось все пасмурней, и край блеклого солнца уже скрывался за чернотой туч. Боги, которым молился полковник смилостивились над ним, и хоть гаража Андрей так и не нашел — взрыв на складе снес его как карточный домик, в пяти метрах от разрушенной постройки стояла целехонькая “Нива”. Видимо, машину пригнали после взрыва, и на фоне обугленных остатков шифера и металлических листов она смотрелась очень контрастно. Русский джип был недавно окрашен, и на его темно-зеленом теле играли отблески тускнеющего солнца. Автомобиль принадлежал одному из его лейтенантов, и, подойдя поближе, полковник нашел его уткнувшимся в рулевое колесо. В голове молодого офицера зияла небольшая дырка. В руке был зажат пистолет. Церемониться с телом времени не было, и Соколов попросту выкинул труп из салона. Табельный Макаров был изъят и брошен в дорожную сумку полковника.

Машина завелась с пол оборота. Двигатель успокаивающе взревел, и этот звук показался Андрею самым прекрасным в мире. За последние три часа Соколов впервые почувствовал себя в безопасности. Полковник отпустил сцепление и машина тронулась. Выезжая из части, Андрей обратил внимание на пустые ракетные шахты и неподвижные комплексы радиолокации. Когда полковник миновал КПП, солнце окончательно скрылось, и, остановив машину, он бросил прощальный взгляд на свое погибшее детище.

“Грусть тебя еще догонит, и не раз. Так что давай-ка выбирайся, пока не догнала смерть”, — пронеслись мысли, и полковник вдавил гашетку в пол.

Взвизгнули плавящиеся покрышки, и “Нива” снесла носом перекошенный шлагбаум. Полковник Андрей Михайлович Соколов, командир части противовоздушной обороны, ехал домой. В Шаталово.