"Владычица озера" - читать интересную книгу автора (Сапковский Анджей)

Глава 9

Плоскогорье почти до самых дальних, синеющих в тумане горных вершин было совсем как каменное море, тут и там вздымающееся горбами, ребрами, ощетинившееся острыми зубьями рифов. Впечатление усиливали остовы кораблей. Десятки остовов: галер, галеасов, когг, каравелл, бригов, буксирчиков, драккаров. Некоторые выглядели так, словно появились здесь недавно, другие — кучи с трудом распознаваемых досок и шпангоутов, явно находившихся здесь десятки, если не сотни лет.

Некоторые лежали килями кверху, иные, повалившиеся набок, выглядели так, словно их выбросили сатанинские шквалы и штормы. Третьи, казалось, плыли, маневрируя среди опасностей, поджидающих в каменном океане. Они стояли ровно и прямо, гордо выпятив борта, направив в зенит мачты, на которых развевались остатки парусов, болтались ванты и штаги. У них даже были свои призрачные экипажи — заклиненные в прогнивших досках и запутавшиеся в линях скелеты мертвых моряков, навеки ушедших в бесконечное плавание.

Напуганные появлением всадника, всполошенные стуком копыт, с мачт, рей, линей, скелетов с криком сорвались тучи черных птиц. На мгновение они закрыли небо, закружились стаей над краем пропасти, на дне которой, серое и гладкое как ртуть, лежало озеро. На обрыве, частично возвышаясь над кладбищем кораблей, частично нависая над озером вплавленными в отвесную скалу бастионами, виднелась сторожевая башня, темная и угрюмая. Кэльпи заплясала, зафыркала, застригла ушами, косясь на остовы, на скелеты, на весь пейзаж смерти. На каркающих черных птиц, которые уже возвращались, снова рассаживались на потрескавшихся мачтах и салингах, на вантах и черепах. Птицы поняли, что одинокого всадника бояться нечего. А если здесь кто-то и должен чего-то бояться, так только сам всадник.

— Спокойно, Кэльпи, — проговорила изменившимся голосом Цири. — Это конец пути. Это — нужное место и нужное время.

Она появилась перед воротами неведомо откуда, вынырнула, будто мираж, среди остовов. Стражи у ворот, встревоженные карканьем воронов, заметили ее первыми. Теперь они кричали, жестикулировали и указывали на нее пальцами, созывая других.

Когда она подъехала к надвратной башне, здесь уже была давка. И возбужденный гомон. На нее глазели все: те немногие, которые, как и Бореас Мун и Дакре Силифант ее уже видели и знали, и те, кто только слышал о ней, — новозавербованные люди Скеллена, наемники и просто разбойники и грабители из Эббинга. Теперь они изумленно пялились на пепельноволосую девушку со шрамом на лице, с мечом за спиной. На изумительной красоты вороную кобылу, высоко держащую голову, похрапывающую и звенящую подковами о плиты двора.

Гомон и галдеж улеглись. Стало очень тихо. Кобыла ступала, поднимая ноги как балерина, подковы звенели, как молоты о наковальню. Прошло немало времени, пока наконец ей преградили путь, скрестив гизармы и рунки. Кто-то неуверенно и испуганно протянул руку к узде. Кобыла храпнула.

— Проводите меня, — звучно сказала девушка, — к хозяину замка.

Бореас Мун, сам не зная почему, поддержал ей стремя и подал руку. Другие придержали перебирающую ногами и фыркающую кобылу.

— Ты не узнаешь меня, милостивая государыня? — тихо спросил Бореас Мун. — Ведь мы уже встречались.

— Где?

— На льду.

— Я не глядела тогда на ваши лица, — равнодушно бросила она.

— Ты была Владычицей Озера. — Он серьезно покачал головой. — Зачем ты приехала сюда, девушка? Зачем?

— За Йеннифэр. И за своим Предназначением.

— Вернее — за смертью, — прошептал Мун. — Это замок Стигга. На твоем месте я бежал бы отсюда как можно скорее и дальше.

Она взглянула снова. Бореас тут же понял, что она хотела сказать этим взглядом.

Появился Стефан Скеллен. Долго рассматривал ее, скрестив руки на груди. Наконец энергичным жестом велел следовать за ним. Они пошли молча, со всех сторон сопровождаемые вооруженными людьми.

— Странная девка, — буркнул Бореас. И вздрогнул.

— К счастью, это уже не наша забота, — язвительно проговорил Дакре Силифант. — Меня удивляет, что ты с ней так запросто болтал. Она же ведьма, убила Варгаса и Фриппа, а потом Оля Харшейма…

— Харшейма убил Филин, — отрезал Бореас, — не она. Она подарила нам жизнь, там, на ледяном крошеве, хотя могла зарезать и потопить, как щенков. Всех. Филина тоже.

— Само собой. — Дакре сплюнул на плиты двора. — Нонче он зараз с чародеем и Бонартом наградит ее за ейную милость. Поглядишь, Мун, уж они-то ее обработают за милую душу. Они с нее шкуру тонкими полосками сдерут.

— Что сдерут, в это, пожалуй, поверю, — буркнул Бореас. — Потому как живодеры они. Да и мы тоже не лучше, коль у них служим.

— А выход-то у нас есть? Нету!

Кто-то из наемников Скеллена неожиданно тихо вскрикнул, кто-то подхватил. Кто-то выругался. Кто-то вздохнул. Кто-то молча указал рукой.

На зубцах, консолях и треугольных фронтонах над окнами, на сточных трубах, горгульях и машкаронах сидели, куда ни глянь, сидели черные птицы. Тихо, не каркнув, они слетелись сюда с кладбища кораблей и теперь сидели в тишине и ожидании.

— Смерть чуют, — бухнул кто-то из наемников.

— И трупы, — добавил другой.

— Нет у нас выхода, — машинально повторил Силифант, глядя на Бореаса.

Бореас Мун глядел на птиц.

— Может, пора, — ответил он тихо. — Заиметь…

Они поднялись наверх по большой лестнице с тремя площадками, прошли мимо статуй, стоящих в нишах вдоль длинного коридора, затем — по галерее, окружающей вестибюль. Цири шагала смело, не чувствуя тревоги. В ней не вызывали страха ни оружие, ни разбойничьи физиономии сопровождающих. Она лгала, сказав, что не помнит лиц людей с замерзшего озера. Она помнила. Помнила, как Стефан Скеллен, тот самый, что сейчас с угрюмой миной вел ее в глубь этого страшного замка, дрожал и стучал зубами на льду.

Теперь, когда он то и дело оглядывался и испепелял ее взглядом, она чувствовала, что он по-прежнему немного побаивается ее. Она глубоко вздохнула.

Они вошли в холл, под высокий, поддерживаемый колоннами звездчато-ребристый купол, под огромные паукообразные жирандоли. Цири увидела, кто ждет ее там. Страх вонзил в нее когтистые лапы, стиснул грудь, рванул и закрутил.

Бонарт тремя шагами оказался рядом. Обеими руками схватил за куртку на груди, поднял, притянул к себе, приблизил ее лицо к своим выцветшим рыбьим глазам.

— Ад, — прохрипел он, — должен быть действительно ужасным, если ты все же предпочла меня.

Она не ответила. В его дыхании ощущался алкоголь.

— А может, не пожелал тебя ад принять, маленькая зверюга? Может, та дьявольская башня с отвращением изрыгнула тебя, отведав твоего яда?

Он притянул ее еще ближе. Она отвернулась, отводя лицо.

— Правильно, — тихо сказал он. — Ты не напрасно опасаешься, это конец твоего пути. Отсюда ты уже не сбежишь. Здесь, в этом замке, я выпущу тебе кровь из жил.

— Вы закончили, господин Бонарт?

Она сразу узнала того, кто это сказал. Чародей Вильгефорц, тот, что на Танедде сначала был закованным в кандалы узником, а потом преследовал ее в Башне Чайки. Тогда, на острове, он выглядел пристойнее. Сейчас в его лице что-то изменилось, что-то сделало его некрасивым и страшным.

— Разрешите, господин Бонарт. — Чародей даже не пошевелился в похожем на трон кресле. — Я возьму на себя приятную обязанность приветствовать в замке Стигга нашу гостью, мадемуазель Цириллу из Цинтры, дочь Паветты, внучку Калантэ, потомка знаменитой Лары Доррен аэп Шиадаль. Приветствую. И прошу подойти ближе.

В последних словах чародея уже не чувствовалось скрываемой под маской вежливости насмешки. Были в них только угроза и приказ. Цири сразу поняла, что не сможет противостоять этому приказу. Ощутила страх. Чудовищный, парализующий страх.

— Ближе, — прошипел Вильгефорц.

Теперь она увидела, что не так в его лице. Левый глаз, который был значительно меньше правого, моргал, яблоко дергалось и вертелось, как дикое, в сморщенной и синей глазной впадине. Картина была кошмарная.

— Поведение бравое, на лице ни следа страха, — сказал чародей, наклонив голову. — Одобряю. Если только отвага не есть следствие глупости. Я сразу же рассею возможные иллюзии. Отсюда, как справедливо заметил господин Бонарт, ты не убежишь. Ни телепортом, ни при помощи твоих собственных особых способностей.

Она знала, что он прав. Раньше она убеждала себя, что в случае чего всегда, пусть даже в последний момент, сумеет убежать и скрыться среди времен и мест. Теперь же знала, что эта надежда — обманчивая. Неосуществимая. Замок прямо-таки дрожал от зловещей, враждебной, чуждой магии. Чуждая и враждебная магия пронизывала ее, исследовала, паразитом ползала по внутренностям, по извилинам мозга. Она ничего не могла с этим поделать. Она была во власти вражьей силы. Она была бессильна.

«Что делать? — думала она. — Я знала, на что иду, что делаю. Знала, зачем сюда пришла. Все остальное — действительно было фантазией. А, пусть будет что будет».

— Браво, — сказал Вильгефорц. — Точная оценка ситуации. Будет, что и должно быть. Точнее, будет так, как решу я. Интересно, догадываешься ли ты, изумительная моя, как и что я решу?

Она хотела ответить, но не успела преодолеть сопротивление перехваченного спазмой и сухого горла. Он опять опередил ее, проконтролировав мысль.

— Ну, конечно, догадываешься, Владычица Миров, Владычица Времен и Мест. Да-да, изумительная моя, ты не застала меня врасплох своим визитом. Я просто-напросто знаю, куда и каким образом ты сбежала с озера. Я знаю, с кем и с чем ты там столкнулась. Знаю, как попала сюда. Единственное, чего я не знаю, так это — долгим ли был путь? И достаточно ли много было впечатлений?

Ах, — зловеще усмехнулся он, снова опережая ее. — Тебе нет нужды отвечать. Я знаю, что было интересно и увлекательно. Видишь ли, я не могу дождаться испробовать это лично. Страшно завидую твоему дару. Придется тебе со мной поделиться, изумительная моя. Да, «придется» — нужное слово. Пока ты не поделишься со мной своим даром, я просто не выпущу тебя из рук. Ни днем, ни ночью не выпущу из рук.

Цири наконец поняла, что горло перехватил ей не только страх. Чародей давил и душил ее магически. Издевался. Унижал. На глазах у всех.

— Выпусти… Йеннифэр, — прохрипела она, корчась от усилий. — Выпусти ее… А со мной можешь сделать что захочешь.

Бонарт зашелся смехом, сухо рассмеялся и Стефан Скеллен. Вильгефорц почесал мизинцем уголок своего чудовищного глаза.

— Ты не можешь быть настолько глупа, чтобы не понимать, что я и без того могу сделать с тобой все, что захочу. Предложение твое патетично, а стало быть, жалостно и смешно.

— Тебе нужна я… — Цири подняла голову, хоть это потребовало от нее значительных усилий. — Чтобы иметь от меня ребенка. Все этого хотят, ты тоже. Да, я в твоей власти, я сама пришла сюда… Ты меня не поймал, хотя гонялся по всему миру. Я пришла сюда сама и сама себя отдаю тебе. Взамен на Йеннифэр. За ее жизнь. Тебе смешно? Ну, так попытайся сделать со мной ребенка… насильно… Увидишь, что у тебя тут же пропадет желание смеяться.

Бонарт подскочил к ней, замахнулся нагайкой. Вильгефорц сделал внешне небрежное, всего лишь слабое движение рукой, но и этого было достаточно, чтобы нагайка вырвалась из бонартовых рук, а сам он завертелся, словно получил удар тележкой с углем.

— Господин Бонарт, — сказал Вильгефорц, массируя пальцы. — У вас, похоже, все еще сложности с пониманием обязанностей гостя. Соблаговолите запомнить: находясь в гостях, не ломают мебель и произведения искусства, не крадут мелкие предметы, не пачкают ковры и труднодоступные места. Не насилуют и не избивают других гостей. Последнее действует по крайней мере до тех пор, пока не закончит насиловать и избивать гостей сам хозяин, пока он не даст знак, что теперь бить и насиловать уже можно. Из только что сказанного должна сделать соответствующие выводы и ты, Цири. Не сумеешь? Я помогу. Ты отдаешься мне сама и покорно соглашаешься на все, ты позволяешь мне делать с тобой все, что мне заблагорассудится. И думаешь, что с твоей стороны это невероятная жертва. Ты глубоко заблуждаешься. Суть в том, что делать с тобой я буду не то, что мне хочется, а то, что сделать вынужден. Пример: я желал бы в порядке реванша за Танедд вырвать у тебя хотя б один глаз, а не могу, ибо опасаюсь, что ты этого не переживешь.

Цири поняла, что либо сейчас, либо никогда. Она вывернулась в полуобороте, выхватила Ласточку из ножен. Весь замок вдруг завибрировал, она почувствовала, что падает, болезненно стукнулась коленями. Согнулась, чуть ли не касаясь лбом пола, борясь с позывами. Меч выскользнул из одеревеневших пальцев. Кто-то его поднял.

— Та-а-ак, — протянул Вильгефорц, положив подбородок на сложенные будто для молитвы ладони. — Так на чем мы остановились? Ах да, на твоем предложении. Жизнь и свобода Йеннифэр взамен… За что? За то, что ты отдашься добровольно, с желанием, без насилия и принуждения? Печально, Цирилла. Для того, что я с тобою сделаю, насилие и принуждение просто необходимы.

Да-да, — повторил он, с интересом присматриваясь к тому, как девушка хрипит, пускает слюни и пытается очистить желудок. — Без насилия и принуждения просто не получится. На то, что я сделаю, ты никогда не согласишься добровольно, уверяю тебя. Стало быть, как видишь, твое предложение по-прежнему остается жалким и смешным, а сверх того еще и бессмысленным. Поэтому я его отвергаю. Ну, возьмите ее. И сразу в лабораторию.

Лаборатория мало чем отличалась от той, которую Цири знала по храму Мелитэле в Элландере. Она тоже была ярко освещена, в ней тоже царила идеальная чистота. И в ней тоже стояли длинные столы, покрытые листовым металлом. На столах громоздились стекла, заполненные чем-то баночки, реторты, колбы, пробирки, трубки, линзы, шипящие и бурлящие перегонные кубы и другие удивительные приборы. Здесь, как и там, в Элландере, резко пахло эфиром, спиртом, формалином и чем-то еще, что нагоняло страх. Даже там, в дружественном храме, рядом с дружественными жрицами и дружественной Йеннифэр, Цири испытывала в лаборатории страх. А ведь там, в Элландере, никто не загонял ее в лабораторию насильно, никто не усаживал грубо на скамью, никто не держал за плечи и руки железной хваткой. Там, в Элландере, посредине лаборатории не было страшного стального кресла, садистская форма которого была совершенно очевидна. Не было там одетых в белое и наголо обритых типов, не было там Бонарта, не было Скеллена, возбужденного, раскрасневшегося и нервно облизывающего губы. И не было Вильгефорца с одним нормальным и другим маленьким и кошмарно подвижным глазом.

Вильгефорц повернулся к столу и долго раскладывал на нем вызывавшие страх инструменты.

— Видишь ли, изумительная моя, — начал он, подходя к Цири, — ты для меня ключ к могуществу и власти. Власти не только над здешним миром, представляющим собой мерзопакостную мерзость, обреченную, кстати сказать, на скорую гибель, но и над всеми мирами. Над полной гаммой мест и времен, возникших после Конъюнкции. Ты наверняка понимаешь меня. Некоторые из этих мест и времен ты уже посетила.

Меня, — продолжил он через минуту, подворачивая рукава, — стыдно признаться, страшно привлекает власть. Это тривиально, знаю, но я хочу быть властелином. Владыкой, которому будут бить поклоны, которого люди станут боготворить и благословлять только за то, что он, то есть я, существует, и воздавать ему, то есть мне, божественные почести, если, скажем, я пожелаю избавить мир от катаклизма. Даже если я сделаю это только ради собственного каприза. Ох, Цири, сердце мое ликует, когда я думаю, сколь щедро я стану награждать верных и как жестоко карать непослушных и непокорных. Медом, сладкой патокой для моей души будут возносимые целыми поколениями молитвы ко мне и за меня, за мою милость и мою ласку. Целые поколения, Цири, целые миры. Послушай как следует! Слышишь? Они будут молиться за то, что Всевышний, то есть я, дал им воздух, избавил от голода, огня, войны и гнева Вильгефорца, то есть меня же!

Вильгефорц пошевелил пальцами у нее перед лицом — и резко схватил за щеки. Цири вскрикнула, рванулась, но ее держали крепко. У нее задрожали губы.

Вильгефорц нервно захохотал, в уголках рта забелели пятнышки пены.

— Дитя Предназначения, — не мог остановиться он, — священная эльфья Старшая Кровь… Aen Hen Ichaer… Теперь уже только моя, принадлежащая только мне…

Он резко выпрямился, отер губы.

— Всяческие глупцы и мистики, — проговорил уже своим обычным холодным тоном, — пытались подогнать, как-то приспособить тебя к небылицам, легендам и предсказаниям, выискивали ген, который ты носишь, наследие предков. Путая небо со звездами, отраженными в поверхности пруда, мистически положили, что ген, от которого зависит осуществление великих возможностей, будет эволюционировать дальше и полной мощи достигнет в твоем ребенке либо в ребенке твоего ребенка. Так и ширилась окружающая тебя магическая аура, извивался дымок кадил. А истина столь же банальна, сколь и прозаична. Я бы сказал: органически прозаична. Важна, прелесть моя, твоя кровь. Но в прозаически буквальном, отнюдь не поэтически-возвышенном значении этого слова.

Вильгефорц взял со стола стеклянный шприц по меньшей мере полфута длиной. Шприц оканчивался тонким, слегка изогнутым капилляром. Цири почувствовала, как у нее начинает сохнуть во рту. Чародей осмотрел шприц на свет.

— Через минуту, — заявил он сухо, — тебя разденут и усадят на кресло. Именно то, на которое ты взираешь с таким любопытством. На этом кресле ты проведешь — правда, в неудобном положении, — некоторое время. А вот при помощи этого прибора, который, как я вижу, тебя также весьма заинтересовал, ты будешь оплодотворена. Это вовсе не так уж страшно, почти все время ты будешь пребывать в полуобморочном состоянии от эликсиров, которые я стану вводить тебе в сосуды, чтобы правильнее закрепить плодовое яйцо и исключить внематочную беременность. Тебе нечего бояться, у меня есть опыт, я проделывал это уже сотни раз. Правда, моими подопытными ни разу не были избранницы судьбы и Предназначения, но не думаю, чтобы матка и яичники избранниц кардинально отличались от маток и яичников обычных девочек.

А теперь — самое главное. — Вильгефорц явно наслаждался своими словами. — Это может тебя огорчить, а может — утешить, но знай, что ребенка ты рожать не будешь. Как знать, возможно, это и был бы величайший избранник с невероятными способностями, спаситель мира и властелин народов. Однако гарантировать этого не может никто, а кроме того, я не намерен ждать так долго. Мне необходима кровь. Точнее, кровь плацентная. Как только плацента оформится, я извлеку ее из тебя. Последующие мои планы и намерения, изумительная моя, тебя уже, как ты сама понимаешь, касаться не будут, так что нет смысла информировать тебя о них, это было бы излишней фрустрацией.

Он умолк, сделал эффектную паузу. Губы у нее задрожали — и поделать с собой она уже ничего не могла.

— А теперь, — театрально кивнул Вильгефорц, — приглашаю в кресло, мазель Цирилла.

— Хорошо было бы, — сверкнул зубами из-под седых усов Бонарт, — чтоб на это поглядела сука Йеннифэр. Она того заслужила!

— А и верно. — В уголках улыбающихся губ Вильгефорца снова появился белый шарик пены. — Оплодотворение, как ни говори, дело святое, возвышенное и торжественное, сие есть мистерия, при которой должна присутствовать вся ближайшая родня. А ведь Йеннифэр — ее квазимать, а в примитивных культурах таковые прямо-таки активно участвуют в проводах дочерей к брачному ложу. А ну! Приведите-ка ее сюда!

— Что же до оплодотворения, — Бонарт наклонился над Цири, которую выбритые до блеска аколиты чародея уже начали раздевать, — то нельзя ль, господин Вильгефорц, сделать это более привычно? Традиционно? По-божьему?

Скеллен фыркнул, покачал головой. Вильгефорц слегка насупился, потом холодно возразил:

— Нет, господин Бонарт. Нельзя ль.

Цири, словно только теперь уразумев серьезность ситуации, пронзительно закричала. Раз, потом второй.

— Но, но, — поморщился чародей. — Храбро, с гордо поднятой головой и мечом вошли мы в логово эльфа, а теперь испугались маленькой стеклянной трубочки? Стыд, моя девочка. Стыд и позор.

Цири, наплевав на стыд и позор, заорала в третий раз, да так, что зазвенела лабораторная посуда.

А замок Стигга неожиданно ответил криком и воплями ужаса.

— Будет беда, сынки, — повторил Клочень, выковыривая окованным концом рунки засохший навоз из щелей между камнями двора. — Ох, увидите, беда нам будет, горемыкам.

Он посмотрел на дружков, но ни один из стражников ничего не ответил. Смолчал и Бореас Мун, оставшийся со стражниками у ворот. По собственной воле, не по приказу. Он мог, как Силифант, пойти за Филином, мог собственными глазами поглядеть, что станется с Владычицей Озера, какая судьба постигнет ее. Но Бореас не хотел на это смотреть. Предпочитал остаться здесь, во дворе, под голым небом, подальше от комнат и залов верхнего этажа, куда забрали девушку. Он был уверен, что сюда до него не долетит даже ее крик.

— Дурной это знак, птицы эти черные. — Клочень движением головы указал на воронов, все еще сидящих на стенах и карнизах. — Скверный энто знак, та молодица, что на вороной кобыле прискакала. В скверном, говорю я вам, мы тута деле Филину служим. Балакают, мол, сам Филин уже не коронер вовсе и никакой не важный господин, а в розыске пребывает, како и мы. Что инператор на него зол, аж жуть. Как нас, сынки, инперские разом прихватят, будет нам беда, горемыкам.

— Да уж! — добавил второй стражник, усач в колпаке, украшенном перьями черного аиста. — Да уж! Скверно, ежели инператор злой.

— А, хрен с имя, — вставил третий, прибывший в замок совсем недавно с последней завербованной Скелленом партией наемников. — Инператору могет до нас времени недостать. У его теперича навроде бы другие неразберихи-то. Побил нордлинг инператора-то наголову.

— Стал-быть, — сказал четвертый, — могет быть, и не так уж паршиво, что мы тута с Филином-та? Завсегда лучше при том, который наверху.

— Оно и верно, — проговорил новичок, — что лучшее. Филин, мнится мне, в гору пойдет. А при нем и мы выплывем.

— Ох, сынки, — оперся о рунку Клочень, — глупы ж вы, яко хвосты конские…

Черные птицы взвились с оглушительным шумом и карканьем, перекрыли небо, тучей окружили башню.

— Какого черта? — ахнул один из стражников.

— Отворите ворота!

Бореас Мун неожиданно почувствовал пронзительный запах трав, шалфея, мяты и тмина. Он сглотнул, тряхнул головой, закрыл и открыл глаза. Не помогло. Худощавый, седовласый, похожий на сборщика податей тип, возникший вдруг рядом с ним, и не думал исчезать. Он стоял и улыбался, не разжимая губ. Волосы Бореаса чуть не подняли шапку.

— Прошу отворить ворота, — повторил улыбающийся тип. — Незамедлительно. Без проволочек. Поверьте, так будет лучше.

Клочень, со звоном упустив рунку, стоял неподвижно и беззвучно шевелил губами. Глаза у него были совершенно пустые. Остальные стражники подошли к воротам, двигаясь одеревенело и неестественно, будто глиняные големы. Сняли балку, отодвинули засовы.

На двор, гремя подковами, ворвалась четверка лошадей со всадниками. У одного волосы были белые как снег, в руке молнией сверкал меч. Второй оказался светловолосой женщиной, на скаку натягивающей тетиву лука. Третья наездница, совсем юная девчонка, размашистым ударом рассекла Клочню висок.

Бореас Мун подхватил упущенную рунку, заслонился древком. Четвертый наездник неожиданно возвысился над ним. К его шлему с обеих сторон были прикреплены крылья хищной птицы. Блеснул занесенный меч.

— Перестань, Кагыр, — резко сказал беловолосый. — Береги время и кровь. Мильва, Регис — туда…

— Нет! — крикнул Бореас, сам не зная, почему это делает. — Не туда… Там только тупик между стенами. Туда вам дорога, вон по тем ступеням. В верхний замок. Ежели хотите спасти Владычицу Озера, то надобно вам поспешить.

— Благодарю, — сказал белоголовый. — Благодарю тебя, незнакомец. Регис, слышал? Веди!

Через минуту на дворе остались только трупы. И Бореас Мун, все еще опирающийся на древко рунки, которого не мог отпустить — так сильно тряслись у него ноги.

Вильгефорц выслушал сообщение прибежавшего наемника со стоическим спокойствием и каменным лицом. Но бегающий и беспрерывно мигающий глаз выдавал его.

— Помощь в последний момент? — проскрежетал он. — Невероятно. Такие вещи так просто не случаются. Либо случаются, но в скверных ярмарочных представлениях, что, впрочем, одно на одно выходит. Окажи любезность, добрый человек, и скажи, что все это ты придумал, скажем так, шутки ради?

— Я не выдумывал! — возмутился солдат. — Правду говорю! Ворвались сюда какие-то… Цельная армия…

— Ну ладно, ладно, — прервал чародей. — Я пошутил. Скеллен, займись этим лично. Есть случай показать, чего в натуре стоит твое войско, нанятое, кстати, на мое золото.

Филин подпрыгнул, нервно размахивая руками.

— Не слишком ли просто ты на это смотришь, Вильгефорц? — крикнул он. — Ты, похоже, не представляешь себе серьезности ситуации! Если на замок напали, так это же армия Эмгыра! А значит…

— Ничего это не значит, — отрезал чародей. — Но я знаю, о чем ты. Хорошо, если тот факт, что у тебя за спиной стою я, поправит твое моральное состояние, пусть будет так. Пошли. Вы тоже, господин Бонарт. Что до тебя, — он уставился на Цири страшным глазом, — то оставь надежды. Я знаю, кто сюда явился со своей достойной дешевого фарса помощью. И уверяю тебя, я этот дешевый фарс оберну ужасом.

— Эй, эй! — крикнул он слугам и аколитам. — Заковать девчонку в двимерит, запереть в келье на три засова, шагу не ступать от двери! Головой за нее отвечаете! Ясно?

— Так точно, господин!

Они влетели в коридор, из коридора — в другой зал, полный статуй. Никто не преградил им пути. Мелькнули лишь несколько слуг, тут же скрывшихся при их приближении.

Вбежали по лестнице. Кагыр ударом ноги вышиб дверь. Ангулема ворвалась внутрь с боевым криком, одним махом сабли снесла шлем со стоящих у дверей лат, которые приняла за стража. Поняла ошибку и залилась хохотом.

— Ха-ха-ха! Вы только гляньте…

— Ангулема, — утихомирил ее Геральт. — Не стоять! Дальше!

Перед ним отворились двери, за ними замаячили фигуры. Мильва, не раздумывая, натянула тетиву и послала стрелу. Кто-то вскрикнул. Двери захлопнулись. Геральт слышал, как звякнул засов.

— Дальше! Дальше! — крикнул он. — Не стоять!

— Ведьмак, — сказал Регис. — Глупо и бессмысленно бегать вслепую. Я пойду… Полечу на разведку.

— Лети.

Вампир исчез, словно ветром сдуло. Геральту некогда было удивляться.

Они снова натолкнулись на людей, на этот раз вооруженных. Кагыр и Ангулема с криком кинулись к ним, а люди бросились бежать, скорее всего из-за Кагыра и его шикарного шлема с крыльями.

Вбежали на окружающую внутренний дворик галерею. От ведущего в глубь здания портика оставалось шагов, может, двадцать, когда на противоположной стороне галереи появились люди. Разлетелись эхом крики. И засвистели стрелы.

— Прячься! — крикнул ведьмак.

Стрелы сыпались градом. Фурчали перья, наконечники высекали искры из каменного пола, отбивали штукатурку со стен. Мелкая пыль штукатурки осыпала ведьмака и его команду.

— Падайте! За перила!

Они упали, прячась кто как мог за резными столбиками перил. Но избежать ранений не удалось. Ведьмак слышал, как вскрикнула Ангулема, увидел, как она хватается за плечо, за мгновенно набухший кровью рукав.

— Ангулема!

— Ничего! Прошла сквозь мякоть! — крикнула девушка немного дрожащим голосом, подтвердив то, что он уже знал: если б наконечник стрелы раздробил кость, Ангулема потеряла бы от шока сознание.

Лучники с противоположной стороны галереи стреляли непрерывно, кричали, призывали подкрепление. Несколько человек отбежали вбок, чтобы поражать противника под более острым углом. Геральт выругался, оценил расстояние, отделяющее их от аркады.

Дело выглядело неважно. Но оставаться там, где они были, означало смерть.

— Прыгаем! — крикнул он. — Внимание! Кагыр, помоги Ангулеме.

— Они нас уничтожат!

— Прыгаем! Так надо!

— Нет! — крикнула Мильва, поднимаясь с луком в руке.

Она выпрямилась, заняла стрелецкую позу, истинная статуя, мраморная амазонка с луком. Лучники на галерее заорали.

Мильва спустила тетиву.

Один из лучников отлетел назад, ударился спиной о стену, на стене расцвел кровавый разбрызг, напоминающий огромного осьминога. С галереи долетел крик, рев гнева, злобы и угрозы.

— Великое Солнце… — простонал Кагыр. Геральт сжал ему плечо.

— Прыгаем! Помоги Ангулеме.

Стрелки с галереи сосредоточили весь обстрел на Мильве. Лучница даже не шелохнулась, хотя вокруг нее клубилась пыль от штукатурки, летели осколки мрамора и щепки ломающихся стрел. Она спокойно спустила тетиву. Опять вскрик, второй противник рухнул как тряпичная кукла, обрызгал своих соседей кровью и мозгом.

— Сейчас! — крикнул Геральт, видя, как стражники прыгают с галереи, как падают на каменный пол дворика, скрываясь от неминуемых Мильвиных стрел. Продолжали стрелять лишь трое самых отважных.

Наконечник стрелы ударился о столб, запудрив Мильву пылью штукатурки. Она сдула падающие на лицо волосы, натянула лук.

— Мильва! — Геральт, Ангулема и Кагыр подскочили к аркам. — Оставь! Беги!

— Еще разочек, — сказала лучница, держа перья стрелы у уголка губ.

Зазвенела тетива. Один из тройки отважных стрелков взвыл, перегнулся через перила и рухнул вниз, на плиты дворика. Остальных тут же покинула отвага. Они повалились на пол и прижались к нему. Подбежавшие на помощь не спешили выходить на галерею и подставлять себя под убийственные Мильвины стрелы.

За исключением одного.

Мильва поняла и оценила его сразу. Невысокий, щуплый, седой. С протертым до блеска наплечником на левом предплечье, с лучничьей перчаткой на правой руке. Она видела, как он подбрасывает красивый композитный лук с профилированным резным седлищем, как мягко его натягивает. Видела, как полностью натянутая тетива пересекает его загорелое лицо, видела, как красное перо стрелы касается его щеки. Она видела, что он целится верно.

Она подкинула лук, мягко натянула тетиву, прицелилась уже во время натяжения. Тетива коснулась ее лица, перо стрелы — уголка губ…

— Сильней, сильней, Маришка! До мордашки. Скручивай тетиву пальцами, чтобы стрела не свалилась с седлища. Руку крепче к щеке. Целься. Оба глаза открыты! Теперь сдержи дыхание. Стреляй!

Тетива, несмотря на шерстяной защитник, болезненно укусила левое предплечье.

Отец хотел что-то сказать, но на него напал кашель. Тяжелый, сухой, болезненный кашель. «Он кашляет все страшнее, — подумала Маришка Барринг, опуская лук. — Все страшнее и все чаще. Вчера раскашлялся, когда метился в козла. И на обед из-за этого была вареная лебеда. Терпеть не могу вареной лебеды. Ненавижу голод. И нужду».

Старый Барринг, хрипя, со стоном втянул воздух.

— В пяди от середки прошла твоя стрела, девка! В целой пяди! А ведь я говорил, чтобы так не дергать, спуская тетиву! А ты скачешь так, будто тебе червяк заполз между полужопками. И целишься слишком долго. Усталой рукой стреляешь! Только стрелы изводишь!

— Так я ж попала! И вовсе даже не в пяди, а всего полпяди от середины.

— Не пищи! Наказали ж меня боги, вместо парня девку-растяпу послав.

— И вовсе не растяпа я!

— Еще увидим. Стрельни еще разок. И помни, что я сказал. Стоять надо, словно в землю врытая. Целиться и стрелять быстро. Ну, чего морщишься?

— Потому что наговариваете на меня!

— Имею право. Я — отец. Стреляй.

Она натянула лук, надувшаяся и готовая разреветься. Он заметил это.

— Я люблю тебя, Маришка, — сказал он глухо. — Помни об этом всегда.

Она отпустила тетиву, как только перо коснулось губ.

— Хорошо, — сказал отец. — Хорошо, дочка.

И закашлялся жутко, хрипло.

Смуглый лучник на галерее погиб на месте. Стрела Мильвы угодила ему под левую подмышку и вошла глубоко, больше чем на половину древка, ломая ребра, разрывая легкие и сердце.

Выпущенная долей секунды раньше красноперая стрела смуглого стрелка угодила Мильве низко в живот и вышла сзади, разбив таз, разорвав кишки и артерию. Лучница упала на пол, словно ее ударили тараном.

Геральт и Кагыр закричали в один голос. Не обращая внимания на то, что увидевшие падение Мильвы стрелки с галереи снова взялись за луки, они выскочили из-за прикрывающего их портика, схватили лучницу и вытащили, презирая град стрел. Одна из стрел зазвенела, ударив по шлему Кагыра. Другая, Геральт поклялся бы, прочесала ему волосы.

Мильва оставила за собой широкую блестящую полосу крови. В том месте, где ее положили, мгновенно разлилась по полу огромная лужа. Кагыр ругался, руки у него тряслись. Геральт чувствовал, как его охватывает отчаяние. И ярость.

— Тетечка! — крикнула Ангулема. — Тетечка, не умирай! Тетечка!

Мария Барринг открыла рот, ужасно кашлянула, выплевывая кровь на подбородок.

— Я тоже люблю тебя, папка, — сказала она совершенно отчетливо.

И скончалась.

Бритые аколиты не могли справиться с вырывающейся и орущей Цири, на помощь поспешили прислужники. Один, которого она ловко пнула, согнулся в три погибели и упал на колени, обеими руками хватаясь за промежность и лихорадочно ловя ртом воздух.

Но это только разъярило остальных. Цири получила кулаком по шее, раскрытой ладонью по лицу. Ее перевернули, кто-то крепко пнул в бедро, кто-то уселся на лодыжки. Один из бритых аколитов, молодой, со злыми желто-зелеными глазами, придавил коленями ее грудь, вцепился в волосы и крепко рванул. Цири взвыла.

Аколит тоже взвыл. И вытаращился. Цири увидела, как из его бритой головы фонтаном брызнула кровь, пачкая белый лабораторный халат чудовищным рисунком.

В следующее мгновение в лаборатории разверзся ад.

Загрохотала выворачиваемая мебель. Пронзительный звон и хруст бьющегося стекла слился с безумным воем людей. Разливающиеся по столам и полу декокты, фильтры, эликсиры, экстракты и другие магические субстанции перемешивались и соединялись, некоторые при соприкосновении шипели и взрывались клубами желтого дыма. Помещение мгновенно заполнил ядовитый смрад.

Сквозь дым, сквозь проступившие от вони слезы Цири с ужасом видела, как по помещению с невероятной быстротой мечется что-то черное, напоминающее гигантского нетопыря. Видела, как нетопырь на лету задевает за людей, как те, кого он задевает, с криком валятся на пол. На ее глазах пытавшегося бежать прислужника подхватило с пола и швырнуло на стол, где он извивался, брызгал кровью и хрипел, окруженный разбитыми ретортами, перегонными кубами, пробирками и колбами.

Разлившиеся смеси брызнули на лампу. Зашипело, завоняло, и в лаборатории неожиданно вспыхнул огонь. Волна жара развеяла дым. Цири стиснула зубы, чтобы не закричать.

На стальном кресле, том, что предназначалось для нее, сидел худощавый седовласый, одетый в элегантный черный костюм, мужчина. Он спокойно грыз и сосал шею перекинутого через колено бритого аколита. Тот тоненько попискивал и конвульсивно подрагивал. Напряженные ноги и руки у него ритмично подергивались.

Мертвенно-синие язычки пламени плясали по металлической крышке стола. Реторты и колбы с гулом взрывались одна за другой.

Вампир оторвал острые клыки от шеи жертвы, уставился на Цири черными, как агаты, глазами.

— Бывают обстоятельства, — проговорил он менторским тоном, слизывая кровь с губ, — когда просто невозможно не напиться. И не пугайся, — улыбнулся он, видя ее мину. — Не пугайся, Цири. Я рад, что нашел тебя. Меня зовут Эмиель Регис. Я, сколь странным это ни покажется, друг ведьмака Геральта. Прибыл вместе с ним, чтобы тебя спасти.

В пылающую лабораторию влетел вооруженный наемник. Друг Геральта повернул к нему голову, зашипел и выставил клыки. Наемник дико взвыл. Его вой долго еще не стихал вдали.

Эмиель Регис сбросил с колена неподвижное, обмякшее как тряпка тело аколита, встал и совсем по-кошачьи потянулся.

— И кто бы мог подумать? — проговорил он. — Такой хмырь, а до чего шикарная в нем была кровь. Это называется «скрытые достоинства». Разреши, Цирилла, проводить тебя к Геральту.

— Нет, — буркнула Цири.

— Тебе незачем меня бояться.

— А я и не боюсь, — возразила она, героически сражаясь с зубами, которые принялись было отбивать дробь. — Не в этом дело. Но где-то здесь в узилище находится Йеннифэр. Я должна ее как можно скорее освободить. Я боюсь за Йеннифэр… Пожалуйста, господин…

— Эмиель Регис.

— Предупредите, добрый господин, Геральта, что здесь Вильгефорц. Это чародей. Могущественный чародей. Пусть Геральт будет внимательным.

— Тебе следует быть внимательным, — повторил Регис, глядя на тело Мильвы. — Потому что Вильгефорц — могущественный чародей. А она освобождает Йеннифэр.

Геральт выругался.

— Дальше! — крикнул он, чтобы криком поднять у своих упавший дух. — Вперед!

— Я чувствую в себе, — зашипел вампир, жутко улыбаясь, — такую силу, что мог бы, наверное, весь этот замок развалить!

Ведьмак подозрительно глянул на него.

— Ну, вряд ли надо так-то уж, — сказал он. — Но пробейтесь на верхние этажи и наделайте немного шума, чтобы отвлечь от меня внимание. Я попытаюсь отыскать Цири. Не нравится мне, ох не нравится, что ты оставил ее одну, вампир.

— Она потребовала, — спокойно объяснил Регис, — таким тоном и поведением, которые исключали дискуссию. Признаться, она меня удивила.

— Знаю. Идите на верхние этажи. Держитесь! Я попробую ее отыскать. Ее либо Йеннифэр.

Он нашел, к тому же очень быстро.

Налетел на них случайно, совершенно неожиданно, выбежав из-за поворота коридора. И увидел. И картина эта вызвала такой приток адреналина, что у него прямо-таки закололо в сосудах на кончиках пальцев.

По коридору несколько верзил волокли Йеннифэр. Чародейка была избита и закована в цепи, что, однако, не мешало ей вырываться, брыкаться и ругаться не хуже портового грузчика.

Геральт не дал верзилам очухаться от неожиданности. Ударил только один раз, только одного, коротко, от локтя. Мужик заскулил по-собачьи, завертелся и с грохотом и звоном врезался головой в стоящие в нише латы, сполз по ним, размазывая кровь по пластинам.

Остальные — их было трое — отпустили Йеннифэр и отскочили. Кроме четвертого, который схватил чародейку за волосы и приставил ей нож к горлу над самым двимеритовым ошейником.

— Не подходи, — заорал он. — Я зарежу ее! Я не шучу!

— Я тоже. — Геральт закрутил мечом мельницу и заглянул дылде в глаза. Тот не выдержал. Отпустил Йеннифэр и присоединился к дружкам. У всех в руках уже было оружие. Один сорвал со стенного паноплия древнюю, но грозную на вид алебарду. Все, ссутулившись, не могли решить: нападать или обороняться.

— Я знала, что ты придешь, — сказала Йеннифэр, гордо выпрямляясь. — Покажи, Геральт, этим мерзавцам, на что способен ведьмачий меч.

Она высоко подняла скованные руки, натянув связывающую наручники цепь. Геральт схватил сигилль обеими руками, немного наклонился, примерился и рубанул. Так быстро, что никто не заметил движения клинка. Оковы со звоном упали на пол. Кто-то из наемников громко выдохнул. Геральт крепче сжал рукоять, положил указательный палец на эфес.

— Стань тверже, Йен. Голову немного набок, пожалуйста. Чародейка даже не дрогнула. Звон металла, по которому ударил меч, был едва слышен.

Двимеритовый ошейник упал рядом с кандалами. На шее у Йеннифэр расцвела одна — одна-единственная! — красная капелька.

Она засмеялась, массируя кисти. И повернулась к мужчинам. Ни один не выдержал ее взгляда.

Тот, что держал алебарду, осторожно, словно опасаясь, чтобы она не зазвенела, положил древнее орудие на пол.

— С такими, — проворчал он, — пусть Филин дерется сам. А мне моя жизнь дорога.

— Нам приказали, — забормотал, пятясь, другой. — Велели нам… Мы по приказу…

— Я ж ничего не сделал, — облизнул губы третий, — вам, госпожа… В вашей камере… Заступитесь за нас…

— Пошли вон, — бросила Йеннифэр. Освобожденная от двимеритовых оков, выпрямившаяся, с гордо поднятой головой, она смотрелась как сестра титанов. Черной растрепанной гривой она, казалось, касается потолка.

Верзилы исчезли. Уменьшившись до нормальных размеров, Йеннифэр кинулась Геральту на шею.

— Я знала, что ты придешь за мной, — мурлыкала она, отыскивая губами его губы. — Что ты придешь в любом случае.

— Пошли, — сказал он минуту погодя, с трудом ловя воздух. — Теперь — Цири.

— Цири, — подтвердила она. А через миг в ее глазах разгорелось пугающее фиолетовое пламя. — И Вильгефорц.

Из-за угла выскочил детина с арбалетом, крикнул, выстрелил, целясь в чародейку. Геральт прыгнул, как подброшенный пружиной, махнул мечом. Отраженный бельт пролетел над самой головой арбалетчика так близко, что тот аж скорчился. Раскорчиться он уже не успел — ведьмак подскочил и разделал его, как карпа. Дальше в коридоре стояли еще двое, у них тоже были арбалеты, они тоже выстрелили, но у них слишком уж тряслись руки, чтобы попасть. В следующий момент ведьмак был рядом с ними, и оба умерли.

— Куда, Йен?

Чародейка прикрыла глаза, сосредоточилась.

— Туда. По лестнице.

— Ты уверена?

— Да.

Разбойники Скеллена напали на них сразу за изломом коридора, неподалеку от украшенного архивольтом портала. Их было больше десятка — с пиками, алебардами и корсеками. Кроме того, они были решительны и ожесточенны. Несмотря на это, дело пошло быстро. Одного Йеннифэр сразу же поразила выпущенной из руки огненной стрелой. Геральт завертелся в пируэте, влетел меж остальными, краснолюдский сигилль мелькал и шипел змеей. Когда свалились четверо, остальные сбежали, звоном и топотом пробуждая эхо в коридорах.

— Все в порядке, Йен?

— Более чем!

Под архивольтом стоял Вильгефорц.

— Это впечатляет, — сказал он спокойно и звучно. — Я восхищен. Честное слово, я восхищен, ведьмак. Ты наивен и безнадежно глуп, но техникой своей действительно можешь вызвать восхищение.

— Твои разбойники, — так же спокойно ответила Йеннифэр, — только что ретировались, бросив тебя на нашу милость. Отдай мне Цири, и мы подарим тебе здоровье.

— Знаешь, Йеннифэр, — осклабился чародей, — это уже второе за сегодняшний день столь великодушное предложение. Благодарю, благодарю. А вот и мой ответ.

— Берегись! — крикнула Йеннифэр, отскакивая. Геральт отскочил тоже. Вовремя. Вырвавшийся из рук чародея огненный шар превратил в черную шипящую жижу то место, где они только что стояли. Ведьмак смахнул с лица сажу и остатки бровей. Увидел, что Вильгефорц протягивает руку. Нырнул вбок, припал к полу за основанием колонны. Громыхнуло так, что закололо в ушах, а замок задрожал до основания.

Грохот эхом прокатился по замку, задрожали стены, зазвенели жирандоли. С грохотом упал большой выполненный маслом портрет в позолоченной раме.

У прибежавших со стороны вестибюля наемников в глазах стоял дикий ужас. Стефан Скеллен остудил их грозным взглядом, привел в порядок воинственной миной и решительным голосом.

— Что там? Говорите!

— Господин коронер, — прохрипел один. — Ужасть там! Это ж демоны и дьяволы… Из луков бьють без промашки… Рубять страшно… Смерть там… Все красное от кровищи!

— С десяток пало… Может, и поболе… А там… Слышите?

Загудело снова, замок задрожал.

— Магия, — пробормотал Скеллен. — Вильгефорц… Ну, посмотрим. Поглядим, кто кого.

Прибежал еще один солдат, бледный и опорошенный штукатуркой. Он долго не мог выговорить ни слова, а когда наконец заговорил, то руки у него тряслись и дрожал голос.

— Там… Там… Чудовище… Господин коронер… Все равно как огромный черный летучий мыш! У меня на глазах головы людям отрывал… Кровь — фонтаном. А он свистить и хохочеть… Во-от такие у него зубищи!

— Не сносить нам голов… — прошептал кто-то за спиной у Филина.

— Господин коронер, — решился заговорить Бореас Мун. — Это упыри. Я видел… молодого графа Кагыра аэп Кеаллаха. А ведь он мертв.

Скеллен молча взглянул на него.

— Господин Стефан… — еле внятно пробормотал Дакре Силифант. — С кем нам здесь воевать досталось?

— Это не люди, — простонал один из наемников. — Адские черти они, вот кто! Не одолеет их человеческая сила…

Филин скрестил руки на груди, повел по солдатам смелым и властным взглядом.

— Значит, не станем, — заявил он громко и отчетливо, — вмешиваться в конфликт адских сил! Пусть себе дерутся демоны с демонами, чародейки с чародеями, а упыри — с восставшими из могил мертвяками. Не станем им мешать! Мы спокойно переждем здесь результат боя.

Лица наемников посветлели. Самочувствие их заметно поправилось.

— Эта лестница, — громко продолжал Скеллен, — единственная. Другого хода нет. Подождем здесь. Посмотрим, кому придет нужда по ней спускаться.

Наверху раздался ужасающий грохот, со свода шумно посыпалась штукатурка. Запахло серой и гарью.

— Слишком здесь темно! — воскликнул Филин громко и храбро, чтобы поднять дух своему войску. — Быстро зажечь, что только можно! Факелы, лучины! Надо толком видеть, кто появится на лестнице! Заполнить чем-нибудь горючим вон те железные корзины!

— Каким горючим, господин?

Скеллен молча показал каким.

— Картинами? — недоверчиво спросил наемник. — Изображениями?

— Именно! — фыркнул Филин, — Ну, что вы смотрите! Искусство умерло!

В щепки превратились рамы, в тряпки — полотна. Хорошо просохшее дерево и промасленная материя занялись сразу, взвились ярким пламенем.

Бореас Мун смотрел. Он для себя уже все решил. Окончательно.

Загудело, сверкнуло, колонна, из-за которой они успели выскочить прямо-таки в последний момент, развалилась. Ствол колонны переломился, украшенная аканфом капитель грохнулась о паркет, раздробив на части терракотовую мозаику. В их сторону с шипением понеслась шаровая молния. Йеннифэр отбила ее, выкрикнув заклинание и жестикулируя.

Вильгефорц шел прямо на них, его плащ развевался драконьими крыльями.

— Ну, Йеннифэр меня не удивляет, — говорил он на ходу. — Она — женщина, существо в эволюционном смысле более низкое, управляемое гормональной неразберихой, сумбуром. Но ты-то, Геральт, ты же не просто мужчина рассудительный от природы, но к тому же еще и мутант, эволюции неподвластный.

Он взмахнул рукой. Загудело, блеснуло. Молния отскочила от вычарованного Йеннифэр щита.

— Несмотря на свою рассудительность и рассудочность, — продолжал Вильгефорц, переливая из руки в руку огонь, — в одном ты проявляешь поразительную и глупейшую последовательность: тебя постоянно тянет плыть против течения и мочиться против ветра. Это должно было кончиться скверно. Знай же, что сегодня, здесь, в замке Стигга, ты мочился против бури.

Где-то на нижних этажах кипел бой, кто-то жутко кричал, скулил, выл от боли. Что-то горело. Цири вдыхала дым и запах гари, чувствовала дуновение теплого воздуха.

Громыхнуло с такой силой, что задрожали поддерживавшие потолок колонны, а со стен посыпался алебастр.

Цири осторожно выглянула из-за угла. Коридор был пуст. Она быстро и тихо пошла вдоль стоящих справа и слева в нишах скульптур. Когда-то она уже видела эти скульптуры.

В снах.

Выходя из коридора, наткнулась на человека с дротиком. Отскочила, готовая к сальто и вольтам. И тут же сообразила, что это не человек с дротиком, а седая, худая и согбенная женщина. И что в руках у нее не дротик, а метла.

— Где-то здесь держат чародейку, — откашлялась Цири, — с черными волосами. Где?

Женщина с метлой долго молча шевелила губами, словно что-то жевала.

— Откедова ж мне-то знать, голубица? — промямлила она наконец. — Я туточки токмо прибираюсь. Ничего боле, токмо прибираю опосля их и прибираю, — повторила она, вообще не глядя на Цири. — А они хучь бы што, токмо поганють и поганють. Глянь-кось сама, голубица.

Цири глянула. На полу извивалась размазанная зигзагом полоса крови. Через несколько шагов полоса обрывалась около скорчившегося у стены трупа. Дальше лежали еще два — один свернувшийся клубком, другой — совершенно противоестественно раскинувшийся крестом. Рядом с ними валялись арбалеты.

— Ничего боле, как токмо пачкають да пачкають. — Женщина взяла ушат и тряпку, опустилась на колени, принялась вытирать. — Грязь и ничегошеньки боле, токмо грязь, грязь да грязь. А ты тут, понимаешь, убирай и мой. Когда-нить будет тому конец?

— Нет, — глухо сказала Цири. — Никогда. Таков уж этот мир.

Женщина перестала вытирать. Но головы не подняла.

— Я токмо убираюсь, — сказала она. — Ничегошеньки боле. Но тебе, голубица, скажу, что тебе надыть прямо идтить, а опосля налево.

— Благодарю.

Женщина еще ниже опустила голову и принялась за свое дело.

Она была одна. Одна, одинокая, затерявшаяся в путанице коридоров.

— Госпожа Йеннифэ-э-эр!

До сих пор она блюла тишину, боясь привлечь людей Вильгефорца. Но теперь…

— Йеннифэ-э-эр!

Ей показалось, будто она что-то услышала. Да, конечно!

Она вбежала на галерею, оттуда — в большой холл со стройными колоннами. В ноздри снова полез запах горелого.

Бонарт, словно дух, вышел из ниши и ударил ее по лицу. Она покачнулась, а он ястребом кинулся на нее, схватил за горло, предплечьем прижал к стене. Цири глянула в его рыбьи глаза и почувствовала, как сердце опускается у нее вниз, под живот.

— Я б тебя не нашел, если б ты не орала, — прохрипел Бонарт. — Но ты орала, к тому же тоскливо! Уж не по мне ли ты тосковала, милочка?

Продолжая прижимать ее к стене, он запустил ей руку в волосы на затылке. Цири дернула головой. Охотник ощерился. Проехал рукой по плечу, груди, грубо схватил за промежность. Потом отпустил, толкнул так, что она сползла по стене.

И бросил ей под ноги меч. Ее Ласточку. А она мгновенно поняла, чего он хочет.

— Я предпочел бы на арене, — процедил он. — Как завершение, как финал множества превосходных представлений. Ведьмачка против Лео Бонарта. Эх, и платили бы людишки, чтобы увидеть нечто подобное. Ну же! Подними железяку и вытащи ее из шагрени!

Так она и сделала. Но не вытянула меч из ножен, только перевесила за спину так, чтобы до рукояти можно было дотянуться.

Бонарт отступил на шаг.

— Я думал, — сказал он, — что мне достаточно будет натешиться видами тех процедур, которые готовит для тебя Вильгефорц. Я ошибся. Я должен почувствовать, как твоя жизнь стекает по моему клинку. Плевать я хотел на чары и заговоры, на предназначения и предсказания, на судьбы мира. Плевать я хотел на старшую и младшую кровь. Что мне все эти ворожбы и чары? Какой мне от них прок? Никакого! Ничто не может сравниться с удовольствием…

Он осекся. Она видела, как он стиснул зубы, как зловеще блеснули его глаза.

— Я выпущу из тебя кровь, ведьмачка, — зашипел он. — А потом, прежде чем ты окоченеешь, мы отпразднуем свадьбу. Ты — моя. И умрешь моей. Доставай оружие.

Послышался далекий грохот, замок задрожал.

— Вильгефорц, — пояснил с каменным лицом Бонарт, — делает там фарш из твоих ведьмачьих спасителей. Ну, давай, девка, доставай меч.

«Бежать, — подумала она, коченея от ужаса. — Бежать в другие места и другие времена, только бы подальше от него, только бы подальше». Она ощутила стыд. Как же так — бежать? Бросить на произвол судьбы, оставить в их руках Йеннифэр и Геральта? Но рассудок подсказывал: «Мертвая, я ненамного им сгожусь…»

Она сконцентрировалась, прижала кулаки к вискам. Бонарт моментально понял, что ему светит, кинулся к ней. Но поздно. В ушах у Цири зашумело, что-то сверкнуло. «Получилось», — подумала она торжествующе.

И сразу же поняла, что торжествовала преждевременно. Поняла это, слыша яростные крики и ругань. Виной фиаско была, вероятно, злая, враждебная и парализующая аура этого места. Она перенеслась, но недалеко. Совсем недалеко от Бонарта. Но все же за пределы досягаемости его рук и меча. По крайней мере — на какое-то время.

Подгоняемая его ревом, она повернулась и побежала.

Она пробежала по длинному широкому коридору, сопровождаемая мертвыми взглядами алебастровых канефор,[59] поддерживающих арки. Свернула раз, другой. Намеревалась скрыться и обмануть Бонарта, а кроме того, спешила на звуки боя. Туда, где шла драка, где были ее друзья.

Влетела в большое круглое помещение, посреди которого на мраморном постаменте возвышалась статуя женщины с прикрытым лицом, скорее всего — богини. Отсюда выходили два коридора, оба довольно узкие. Она выбрала наугад. И конечно, выбрала плохо.

— Эй, девка! — рявкнул бандюга. — Попалась!

Их было слишком много, чтобы ввязываться в бой даже в узком коридоре. А Бонарт, вероятно, уже близко. Цири развернулась и бросилась бежать. Влетела в зал с мраморной богиней. И остолбенела.

Перед ней стоял рыцарь с огромным мечом, в черном плаще и шлеме, украшенном крыльями хищной птицы.

Город горел. Она слышала рев огня, видела извивающиеся языки пламени, чувствовала опаляющий жар пожара. В ушах стояло ржание лошадей, вопли убиваемых… Крылья черной птицы неожиданно захлопали, прикрыли собою все… На помощь!

«Цинтра, — подумала она, приходя в себя. — Остров Танедд! Он настиг меня даже здесь. Это демон. Меня окружают демоны, кошмары моих снов. Позади — Бонарт, впереди — он».

Слышались крики, топот подбегающих прислужников.

Рыцарь в шлеме с перьями неожиданно шагнул к ней. Цири переборола страх. Выхватила из ножен Ласточку.

— Ты не коснешься меня!

Рыцарь сделал еще шаг, и Цири с изумлением увидела, что за его спиной, прикрытая плащом, прячется светловолосая девушка, вооруженная кривой саблей.

Девушка рысью промчалась рядом с Цири, ударом сабли распластала одного из прислужников. А черный рыцарь — о диво! — вместо того чтобы напасть на Цири, могучим ударом разрубил второго наемника. Остальные отступили в коридор.

Светловолосая девушка кинулась к дверям, но не успела их запереть. И хотя она грозно крутила саблей, прислужники вытолкнули ее из-под портала. Цири увидела, как один ткнул ее палицей, увидела, что девушка падает на колени, и прыгнула, от уха взмахнув Ласточкой, с другой стороны, ужасающе размахивая длинным мечом, подбежал Черный Рыцарь. Светловолосая, все еще стоя на коленях, вытащила из-за пояса топорик и метнула, попав одному из наемников в лицо. Потом подскочила к дверям, захлопнула их, а рыцарь опустил засовы.

— Фу, — Выдохнула девушка. — Дуб и железо! Не сразу они пробьются.

— Они не станут терять времени, поищут другой путь, — деловито бросил Черный Рыцарь и тут же нахмурился, видя, как штанина девушки набухает кровью. Девушка махнула рукой — мол, ерунда.

— Бежим отсюда! — Рыцарь снял шлем, взглянул на Цири. — Я Кагыр Маур Дыффин, сын Кеаллаха. Пришел вместе с Геральтом. Тебе на спасение, Цири. Я знаю, что это кажется тебе невероятным.

— Я видела и более невероятное, — буркнула Цири. — Дальний же ты проделал путь… Кагыр… Где Геральт?

Он глядел на нее. Она помнила его глаза по Танедду. Темно-голубые и мягкие как атлас. Красивые.

— Спасает чародейку, — ответил он. — Ту.

— Йеннифэр. Идем.

— Да! — сказала светловолосая, перехватывая ногу на бедре. — Надобно прикончить еще несколько задниц! За тетечку!

— Идем, — повторил рыцарь. Но было уже поздно.

— Бегите, — шепнула Цири, видя, кто приближается по коридору. — Это воплощение дьявола. Но ему нужна только я. Вас он преследовать не станет… Бегите… Помогите Геральту…

Кагыр покачал головой.

— Цири, — мягко проговорил он, — ты поражаешь меня. Я ехал сюда с края света, чтобы отыскать тебя, спасти и защитить. И ты хочешь, чтобы теперь я бежал?

— Ты не знаешь, с кем имеешь дело.

Кагыр подтянул перчатки, скинул плащ, обернул его вокруг левого предплечья. Взмахнул мечом, завертел так, что зашипел воздух.

— Сейчас узнаю.

Бонарт, заметив троицу, остановился. Но только на секунду.

— Так! — сказал он. — Помощь прибыла! Твои дружки, ведьмачка? Славно. Двумя меньше, двумя больше, какая разница?

Цири неожиданно осенило.

— Прощайся с жизнью, Бонарт! — взвизгнула она. — Это твой конец! Нашла коса на камень!

Она немного перебрала, он уловил фальшь в голосе. Остановился, глянул подозрительно.

— Ведьмак? Серьезно?

Кагыр закрутил мечом, встал в позицию. Бонарт не дрогнул.

— Оказывается, чаровница предпочитает более молодых, чем я думал, — зарычал он. — Глянь сюда, молокосос.

Он распахнул рубашку. Блеснули серебряные медальоны. Кот, гриф и волк.

— Если ты и вправду ведьмак, — скрежетнул он зубами, — то знай, твой личный знахарский амулет сейчас украсит мою коллекцию. Если же не ведьмак, то будешь трупом прежде, чем успеешь моргнуть. Поэтому умнее было бы сойти с моей дороги и бежать куда глаза глядят. Мне нужна эта девка, на тебя у меня аппетита нет.

— Силен ты в речах, — спокойно проговорил Кагыр, вертя клинком. — Проверим, не только ли. Ангулема, Цири. Убегайте!

— Кагыр…

— Бегите, — поправился он, — на помощь Геральту.

Они побежали. Цири поддерживала хромающую Ангулему.

— Ты сам того хотел. — Бонарт прищурил белесые глаза, сделал шаг, вращая меч.

— Я сам того хотел! — глухо повторил Кагыр Маур Дыффин аэп Кеаллах. — Нет. Того хочет Предназначение!

Они бросились навстречу друг другу, сошлись быстро, окружили себя дикими розблесками клинков. Коридор наполнился звоном металла, от которого, казалось, дрожит и колеблется мраморная скульптура женщины.

— Недурно, — кашлянул Бонарт, когда они разошлись. — Недурно, парень. Но никакой ты не ведьмак, маленькое змейство обманула меня. Конец тебе. Готовься умереть.

— Силен ты в речах.

Кагыр глубоко вздохнул. Стычка убедила его, что победить рыбоглазого у него шансов мало. Этот тип был слишком быстр, слишком силен для него. Надеяться можно было лишь на то, что противник спешил догнать Цири. И явно нервничал.

Бонарт напал снова. Кагыр парировал удар, сгорбился, прыгнул, ухватил противника за пояс, толкнул на стену, ударил коленом между ног. Бонарт схватил его за лицо, сильно саданул в висок оголовком меча, раз, другой, третий. Третий удар отшвырнул Кагыра. Он увидел розблеск клинка. Машинально парировал.

Слишком медленно.

Существовала строго соблюдаемая традиция рода Дыффинов: около покоящегося в замковом арсенале тела усопшего родственника все мужчины рода проводили сутки. Женщины же, собравшись в дальнем крыле замка, чтобы не мешать мужчинам в их молчаливом предпохоронном бдении, не рассеивать их мысли и не нарушать сосредоточения, в это время рыдали и падали в обмороки. Когда их приводили в себя, они вновь начинали всхлипывать и истерически рыдать. И da capo.[60]

Истерики и слезы даже у женщин, виковарских дворянок, считались неприятной бестактностью и бесчестием. Но у Дыффинов именно такова была традиция, и никто ее не отменял. И отменять не собирался.

Десятилетний Кагыр, младший брат павшего в Назаире и лежащего сейчас в дворцовом арсенале Аиллиля, мужчиной считаться еще не мог. Его не допустили в собравшееся у открытого гроба мужское общество, не позволили сидеть и молчать вместе с дедушкой Груффыдом, отцом Кеаллахом, братом Дераном, а также кучей дядьев, родных и двоюродных братьев. Рыдать же и терять сознание рядом с бабушкой, матерью, тремя сестрами и уймой тетушек и кузин ему, естественно, тоже дозволено не было. Вместе с прочими малолетними родственниками, прибывшими в Дарн Дыффа на панихиду, похороны и тризну, Кагыр бездельничал и проказничал на стенах замка. И вел кулачные бои с теми, кто считал, что отважнейшими из отважных в боях за Назаир были именно их отцы и старшие братья, а вовсе не Аиллиль аэп Кеаллах.

— Кагыр! Иди сюда, сынок!

На галерее стояла Маур, мать Кагыра, и ее сестра, тетя Кинеад вар Анагыд. Лицо матери было красным и настолько опухшим от слез, что Кагыр прямо-таки испугался. Его потрясло, что даже столь красивую женщину, как его мать, плач мог превратить в такое чудовище. И он крепко-накрепко решил не плакать никогда-никогда.

— Помни, сынок, — зарыдала Маур, прижимая мальчугана к подолу так, что у него перехватило дыхание. — Запомни этот день. Помни, кто лишил жизни твоего брата Аиллиля. Ты должен ненавидеть их всегда. Это сделали проклятые нордлинги. Твои враги, сыночек. Ты должен ненавидеть их всегда, ненавидеть эту проклятую преступную нацию!

— Я буду их ненавидеть, мама, — пообещал Кагыр, немного удивленный. Во-первых, его брат Аиллиль пал в честном бою, достойной и завидной смертью бойца, так над чем же слезы лить? Во-вторых, не было секретом, что бабушка Эвива, мать Маур, была родом из нордлингов. Папе во гневе не раз случалось назвать бабушку «северной волчицей». Конечно, когда она не слышала.

Но коли теперь мать велит…

— Я буду их ненавидеть, — горячо поклялся он. — Я их уже ненавижу! А когда вырасту большой и у меня будет настоящий меч, то пойду на войну и головы им поотрубаю! Вот увидишь, мама!

Мама набрала воздуха в легкие и принялась рыдать с новой силой. Тетя Кинеад поддержала.

Кагыр сжал кулаки и дрожал от ненависти. От ненависти к тем, кто обидел его маму, заставив ее стать такой некрасивой.

Удар Бонарта рассек ему висок, щеку, губу. Кагыр выпустил меч и покачнулся, а охотник с полуоборота рубанул его между шеей и ключицей. Кагыр рухнул под ноги мраморной богине, и кровь, словно языческая жертва, омыла цоколь статуи.

Загрохотало, пол задрожал под ногами, со стенного паноплия со звоном свалился щит. По коридору ползли клубы ядовитого дыма. Цири отерла лицо. Светловолосая девушка тянула ее не хуже мельничного жернова.

— Быстрее… Бежим быстрее…

— Я не могу быстрее, — проговорила девушка и вдруг тяжело повалилась на пол. Цири с ужасом увидела, как из-под ее набухшей штанины начинает сочиться кровь и расти красная лужа.

Девушка была бледна как труп.

Цири упала на колени рядом с ней, стянула с нее шаль, потом поясок, попыталась сделать перетягивающую повязку. Но рана была слишком велика. И слишком близко располагалась к паху. Кровь лилась не переставая.

Девушка схватила ее за руку. Пальцы были холодны как лед.

— Цири…

— Да?

— Я — Ангулема. Я не верила… Не верила, что мы тебя отыщем. Но я пошла за Геральтом… Потому что за ним нельзя не идти. Ты знаешь?

— Знаю. Таков уж он.

— Мы отыскали тебя. И спасли. А Фрингилья насмехалась над нами… Скажи мне…

— Помолчи, пожалуйста.

— Скажи… — Губы Ангулемы шевелились все медленнее. — Скажи, ведь ты — королева… В Цинтре… Мы будем у тебя в милости, правда? Ты сделаешь меня… графиней? Скажи, но не лги… Сделаешь? Ну, скажи!

— Помолчи. Береги силы.

Ангулема вздохнула, неожиданно наклонилась вперед и оперлась лбом о плечо Цири.

— Я знала… — сказала она совершенно отчетливо. — Знала, курва, что бордель в Туссенте был самой моей лучшей придумкой, чтобы выжить…

Прошла долгая, очень долгая минута, прежде чем Цири поняла, что держит в объятиях мертвую девушку.

Она увидела его, увидела, как он приближается, сопровождаемый мертвыми взглядами поддерживающих арки алебастровых канефор. И неожиданно поняла, что бегство невозможно, что от него нельзя убежать. Что ей предстоит сразиться с ним. Она знала об этом.

Но страх перед ним все еще был слишком велик.

Она выхватила оружие. Клинок Ласточки тихо запел. Она знала это пение.

Она пятилась по широкому коридору, а он наступал на нее, держа меч обеими руками. Кровь стекала по лезвию, тяжелыми градинами падала с эфеса.

— Труп, — бросил он, переступая через тело Ангулемы. — Вот и хорошо. Тот мальчишка тоже готов.

Цири почувствовала, как ее охватывает отчаяние. Почувствовала, как пальцы до боли стискивают рукоять Ласточки.

Она пятилась.

— Ты обманула меня, — цедил Бонарт, следуя за ней. — У парня не было медальона. Но внутренний голос говорит мне, что отыщется в замке и тот, у кого такой медальон есть. Отыщется где-то рядом с ведьмой Йеннифэр. Старый Лео Бонарт даст голову на отсечение — отыщется. Но первое дело — главное! — ты, змея! Прежде всего — ты. Ты и я. И наше обручение.

Цири решилась. Выкрутила Ласточкой короткую дугу, встала в позицию. Пошла полукругом, все быстрее, принуждая охотника вертеться на месте.

— Последний раз, — процедил он, — тебе не очень-то помог такой фортель. В чем дело? Ты не умеешь учиться на ошибках?

Цири увеличила темп, плавными, мягкими движениями клинка обманывала противника и вводила в заблуждение, манила и гипнотизировала.

Бонарт проделал мечом шипящую мельницу.

— Это на меня не действует, — буркнул он. — И мне от этого становится скучно.

Он двумя быстрыми шагами сократил дистанцию.

— Жарь, музыка!

Он прыгнул, резко ткнул. Цири вывернулась в пируэте, подскочила, мягко опустилась на левую ногу, ударила сразу, не занимая позиции, и еще прежде, чем клинок столкнулся с защитой Бонарта, она уже кружилась, гладко подныривая под свистящие удары. Рубанула еще раз, не замахиваясь, из неестественного, застающего врасплох сгиба локтя. Бонарт парировал, инерцию парирования он использовал для того, чтобы тут же рубануть слева. Она ожидала этого, ей достаточно оказалось лишь слегка подогнуть колени и качнуться корпусом, чтобы мгновенно выскользнуть из-под острия. Она ответила тут же коротким ударом. Но теперь уже он ждал ее и обманул финтом. Не встретив ответа, она чуть было не потеряла равновесие, спаслась мгновенным отскоком, но все равно меч задел ей плечо. Сначала она подумала, что острие перерубило только подватованный рукав, но через мгновение почувствовала под мышкой и на руке тепло.

Алебастровые канефоры наблюдали за ними равнодушными глазами. Она отступала, а он шел за ней, сгорбившись, выделывая мечом широкие косящие движения. Как костлявая смерть, которую Цири видела на картинах в храме. «Танец скелетов, — подумала она. — Идет, идет, курносая».

Она попятилась. Теплая кровь уже текла по предплечью и кисти.

— Первая кровь — мне, — проговорил он, видя капли, звездочками разбрызгивающиеся по паркету. — Кому будет вторая? Милая моя?

Она пятилась.

— Обернись. Это конец.

Он был прав. Коридор оканчивался ничем, провалом, на дне которого были видны запыленные, грязные и разбитые доски пола нижнего этажа. Эта часть замка была разрушена. Здесь, где они сейчас находились, вообще не было пола. Осталась только ажурная несущая конструкция — столбы, балки, перекладины.

Она, не раздумывая, ступила на балку, начала пятиться по ней, не упуская Бонарта из виду, следя за каждым его движением. Это ее спасло. Потому что он вдруг ринулся на нее бегом по балке, рубя быстрыми перекрестными ударами, размахивая мечом в молниеносных финтах. Она знала, на что он рассчитывал: неловкая защита или ошибка в финте выбили бы ее из равновесия, и она свалилась бы с балки на разрушенный пол нижнего этажа.

На этот раз Цири не дала обмануть себя финтами. Совсем даже наоборот. Она ловко вывернулась и сама приготовилась к удару справа, а когда он на долю секунды задержался, мгновенно рубанула из декстера, да так сильно и мощно, что Бонарт покачнулся, парируя удар. И упал бы, если б не его рост. Вытянутой вверх левой рукой он сумел ухватиться за перекладину и удержать равновесие. Но на долю секунды расслабился, и Цири этой доли секунды хватило. Она рубанула из выпада, сильно, на всю длину руки и клинка.

Он даже не дрогнул, когда острие Ласточки с шипением прошлось по его груди и левому плечу. Ответил тут же, удар перерубил бы ее, наверное, пополам, если б она не перепрыгнула на соседнюю балку, упав на полусогнутые и держа меч горизонтально над головой.

Бонарт глянул на свое плечо, поднял левую руку, уже помеченную плетением карминовых змеек. Посмотрел на густые капли, падающие в провал.

— Ну-ну, — сказал он. — Однако ты умеешь учиться на ошибках…

Его голос дрожал от ярости. Но Цири знала его достаточно хорошо. Он был спокоен, собран и готов к смерти. Перепрыгнул на ее балку, кося мечом, шел на нее словно ураган, ступал уверенно, не колеблясь, даже не глядя под ноги. Балка потрескивала, пылила и сыпала песок.

Он напирал, рубя крестом. Заставил ее идти спиной вперед. Нападал так быстро, что она, боясь рисковать, не могла ни прыгнуть, ни сделать сальто, а вынуждена была все время парировать и делать вольты.

Увидев блеск в его рыбьих глазах, она поняла, в чем дело. Он припирал ее к столбу, к крестовине над перекладиной. Толкал ее туда, откуда невозможно сбежать.

Надо было что-то делать. И тут вдруг она поняла — что.

Каэр Морхен. Маятник.

Оттолкнувшись от маятника, ты получишь инерцию. К тебе перейдет его энергия, необходимая, чтобы нанести удар. Ясно?

Ясно, Геральт.

Неожиданно, с быстротой нападающей змеи, она перешла от защиты к удару. Клинок Ласточки застонал, столкнувшись с мечом Бонарта. В тот же миг Цири оттолкнулась от столба и прыгнула на соседнюю балку. Опустилась, чудом удержала равновесие. Пробежала несколько легких шагов и прыгнула снова, опять на балку Бонарта, оказавшись у него за спиной. Он вовремя обернулся, ударил широко, почти вслепую, туда, куда ее должен был перенести прыжок. Промахнулся на волос, сила удара покачнула его. Цири налетела словно молния. Рубанула на выпаде, падая на полусогнутые. Ударила сильно и уверенно.

И замерла с мечом, отведенным в сторону. Спокойно глядела, как длинное, косое, ровненькое сечение на его кафтане начинает вспухать и наливаться густым кармином.

— Ты… — Бонарт покачнулся. — Ты…

Он кинулся на нее. Но он был уже медлительным, вялым. Она ушла прыжком назад, а он, не в состоянии удержать равновесия, упал на колено, но и коленом не попал на балку. А дерево было уже мокрым и скользким. Какое-то мгновение он глядел на Цири. Потом упал.

Она видела, как он рухнул на искореженные доски провала в фонтане пыли, штукатурки и крови, видела, как его меч отлетел в сторону на несколько саженей. Бонарт лежал неподвижно, раскинув руки и ноги, огромный, худой. Раненный и совершенно безоружный. Но по-прежнему страшный.

Понадобилось некоторое время, чтобы он наконец вздрогнул. Застонал. Попытался поднять голову. Пошевелил руками. Пошевелил ногами. Придвинулся к столбу, оперся о него спиной. Застонал снова, обеими руками ощупывая окровавленную грудь и живот.

Цири прыгнула. Упала рядом с ним на разрушенный пол в полуприсесте. Мягко, как кошка. Она видела, как его рыбьи глаза расширились от ужаса.

— Ты выиграла… — прохрипел он, глядя на острие Ласточки. — Ты выиграла, ведьмачка. Жаль, что это не на арене… Было бы зрелище…

Она не ответила.

— Я дал тебе этот меч, помнишь?

— Я помню все.

— Думаю, меня… — он застонал, — ты не дорежешь, а? Не сделаешь этого… Не добьешь поверженного и безоружного… Ведь я тебя знаю, Цири. Для этого ты… слишком благородна.

Она долго смотрела на него. Очень долго. Потом наклонилась. Глаза Бонарта расширились еще больше. Но она только сорвала у него с шеи медальоны — волка, кота и грифа. Потом отвернулась и пошла к выходу.

Он бросился на нее с ножом. Гнусно и предательски. И беззвучно, как летучая мышь. Лишь в последний момент, когда нож уже вот-вот должен был по гарду войти ей в спину, он зарычал, вкладывая в этот рык всю ненависть.

Она ушла от предательского удара быстрым полуоборотом и отскочила, отвернулась и ударила сама — ударила быстро и широко, крепко, со всей руки, увеличивая силу удара разворотом бедер. Ласточка свистнула и резанула, рассекла самым кончиком клинка. Зашипело и чавкнуло. Бонарт схватился за горло. Его рыбьи глаза вылезли из орбит.

— Я же сказала, — холодно бросила Цири, — что помню все.

Бонарт вытаращил глаза еще больше. А потом упал. Перегнулся и рухнул на спину, вздымая пыль. И лежал так, большой, тощий как скелет, на грязном полуразрушенном полу среди сломанных досок и паркетных клепок. И продолжал зажимать горло, спазматически, изо всех сил. Но хоть зажимал крепко, вокруг его головы быстро расползался огромный черный ореол.

Цири встала над ним. Молча. Но так, чтобы он видел ее как следует. Он задрожал, заскреб доски каблуками. Потом издал такой звук, какой издает воронка, когда из нее уже выльется все.

И это был последний звук, который он издал.

Грохотнуло, с гулом и звоном вылетели витражи.

— Осторожнее, Геральт!

Они отскочили. В самое время. Ослепительная молния пробила пол, в воздухе засвистели осколки терракоты и острые кусочки мозаики. Вторая молния попала в колонну, за которой укрылся ведьмак. Колонна развалилась на три части. От свода отвалилась половина арки и с оглушительным грохотом рухнула на пол. Геральт, прижавшись животом к полу, прикрыл голову руками, понимая, сколь эфемерна такая защита от падающих на него пудов. Он приготовился к худшему, но было вовсе не так плохо. Он вскочил, успел увидеть над собой блеск магического щита и понял, что спасла его магия Йеннифэр.

Вильгефорц повернулся к чародейке, разбил в пыль колонну, за которой она укрылась. Яростно крикнул, прошил тучу дыма и пыли огненными нитями. Йеннифэр успела отскочить, ответила, пустив в чародея собственную молнию, которую, однако, Вильгефорц без всяких усилий и почти играючи отразил. Ответил ударом, швырнувшим Йеннифэр на пол.

Геральт бросился на чародея, смахивая с лица штукатурку. Вильгефорц уставился на него и протянул руку, из которой с шипением вырвалось пламя. Ведьмак машинально заслонился мечом. О диво! Покрытый рунами краснолюдский клинок защитил его, разрубив огненную полосу пополам.

— Хо! Прекрасно, ведьмак! А что скажешь на это?

Ведьмак ничего не сказал, а отлетел так, словно по нему ударили тараном, упал на пол и проехался, остановившись только у цоколя колонны. Колонна раскололась и развалилась на мелкие кусочки, опять прихватив с собой часть купола. На этот раз Йеннифэр не сумела прикрыть его магическим щитом. Огромный кусок, отвалившийся от арки, попал ему в бок, свалил с ног. Боль на мгновение парализовала его.

Йеннифэр, скандируя заклинания, швыряла в Вильгефорца молнию за молнией. Ни одна не достигла цели, все бессильно отражались от защищающей чародея магической сферы. Вильгефорц неожиданно вытянул руки, быстро развел их в стороны. Йеннифэр вскрикнула от боли, поднялась в воздух. Вильгефорц свел руки так, словно выжимал мокрую тряпку. Чародейка пронзительно завыла. И начала скручиваться.

Геральт прыгнул, превозмогая боль. Но его опередил Регис. Вампир появился неведомо откуда в теле гигантского нетопыря и беззвучно свалился на Вильгефорца. Не успел тот заслониться чарами, как Регис хватил его когтями по лицу, не попав в цель исключительно потому, что глаз был ненормально маленьким. Вильгефорц зарычал, замахал руками. Освобожденная Йеннифэр с душераздирающим стоном рухнула на кучу обломков. Кровь из носа полилась ей на лицо и грудь.

Геральт был уже близко, уже заносил для удара сигилль, но Вильгефорц еще не был побежден и капитулировать не собирался. Ведьмака он отбросил мощной силовой волной, а в напавшего вампира запустил ослепительное белое пламя, перерезавшее колонну, словно горячий нож масло. Регис ловко увернулся от пламени, материализовался в нормальную фигуру рядом с Геральтом.

— Осторожнее! — крикнул ведьмак, пытаясь разглядеть, что с Йеннифэр. — Берегись, Регис!

— Беречься? — ахнул вампир. — Мне? Не для того я сюда прибыл!

Невероятным, молниеносным, истинно тигриным прыжком он кинулся на чародея и схватил его за горло. Сверкнули клыки.

Вильгефорц взвыл от ужаса и ярости. Какое-то мгновение казалось, что ему конец. Но всего лишь казалось. У чародея в запасе было оружие на любой случай. И против любого противника. Даже против вампира.

Руки, схватившие Региса, запылали раскаленным железом. Вампир крикнул. Геральт, видя, что чародей буквально раздирает Региса, закричал тоже и метнулся на выручку, но не успел. Вильгефорц бросил разорванного вампира на колонну, с малого расстояния из обеих рук колдуна вырвалось белое пламя. Регис закричал, закричал так, что ведьмак заткнул уши руками. С гулом и звоном вылетели последние витражи. А колонна просто расплавилась. Вампир оплавился вместе с нею, превратился в бесформенную глыбу.

Геральт выругался, вложив в проклятие всю ярость и отчаяние. Подскочил, занес сигилль для удара.

Ударить он не успел. Вильгефорц развернулся и хватил его магической энергией. Ведьмак пролетел через весь зал, с размаху врезался в стену, сполз по ней. Лежал, как рыба, хватая воздух. Думать ему надо было не о том, что у него сломано, а о том, что уцелело. Вильгефорц шел к нему. В его руке материализовался железный стержень длиной футов в шесть.

— Я мог бы испепелить тебя заклинаниями, — сказал он. — Я мог бы превратить тебя в стекло, как только что проделал с тем чудовищем. Но тебе, ведьмак, суждено подохнуть иначе. В борьбе. Может, не слишком честной, но все же — борьбе.

Геральт не верил, что ему удастся встать. Но он встал. Выплюнул кровь из разрубленной губы. Сильнее стиснул меч.

— На Танедде, — Вильгефорц подошел ближе, завертел стержнем, — я только малость поломал тебя. Немного и аккуратно, потому что хотел лишь проучить. Однако, поскольку урок не пошел на пользу, сегодня я поломаю тебя со всем старанием, разделаю на малюсенькие косточки. Так, чтобы уже никто и никогда не сумел тебя собрать заново.

Он напал. Геральт не отступил.

Геральт принял бой.

Стержень мелькал и свистел, чародей прыгал вокруг пляшущего ведьмака. Геральт уходил от ударов и наносил их сам, но Вильгефорц ловко парировал, и тогда жалобно стонала сталкивающаяся со сталью сталь.

Чародей был быстр и ловок, как демон.

Он обманул Геральта поворотом туловища и ловким ударом слева хлестнул снизу по ребрам. Прежде чем ведьмак снова обрел равновесие и восстановил дыхание, он получил по плечу так, что даже присел. Отскоком защитил череп от удара сверху, но не избежал ответного удара снизу, чуть выше бедра. Он покачнулся и ударился спиной о стену, сохранив, однако, достаточно сообразительности, чтобы упасть на пол — и в самую пору, потому что железный стержень скользнул по его волосам и врезался в стену так, что полетели искры.

Геральт перекатился, стержень выбивал искры из пола совсем рядом с его головой. Второй удар пришелся по лопатке. Сотрясение, парализующая боль, опускающаяся в ноги слабость. Чародей занес стержень. В его глазах горело торжество победителя.

Геральт стиснул в кулаке медальон Фрингильи.

Стержень опустился с такой силой, что зазвенело. Ударился в пол в футе от головы ведьмака. Геральт вскочил и быстро встал на одно колено. Вильгефорц подскочил, ударил. Стержень снова прошел в нескольких дюймах мимо цели. Чародей недоверчиво покрутил головой, на мгновение растерялся. Потом вздохнул, неожиданно поняв. Глаза у него сверкнули. Он прыгнул, одновременно замахнувшись.

Поздно.

Геральт молниеносно резанул его по животу. Вильгефорц взвизгнул, упустил стержень, отступил, согнувшись пополам. Ведьмак был уже рядом. Послал его ударом ботинка на обломки раздробленной колонны, рубанул с размаху, от ключицы к бедру. Кровь хлынула на пол, вырисовывая на нем зыбкий узор. Чародей закричал, упал на колени. Опустил голову, поглядел на живот и грудь. Долго не мог оторвать взгляда от того, что увидел.

Геральт спокойно выжидал, стоя в боевой позиции с сигиллем, готовым к действию.

Вильгефорц душераздирающе застонал и поднял голову.

— Гера-а-а-альт…

Ведьмак не дал ему закончить.

Долгое время было очень тихо.

— Не знала я, — сказала наконец Йеннифэр, поднимаясь с кучи обломков. Вид у нее был страшноватый. Кровь текла из носа, заливая подбородок, стекая на грудь. — Вот уж не думала, — повторила она, видя непонимающий взгляд Геральта, — что ты знаешь иллюзионные чары. К тому же способные обмануть Вильгефорца…

— Не я. Мой медальон.

— Ах, — подозрительно взглянула она. — Любопытно. Но все равно — за то, что мы живы, надо благодарить Цири.

— Не понял.

— Его глаз. Он не вполне восстановил координацию. Не всегда попадал. Однако в основном я обязана жизнью…

Она замолчала, глянула на остатки расплавленной колонны, в которой можно было угадать контуры фигуры…

— Кто это был, Геральт?

— Друг. Мне будет его недоставать.

— Он был человеком?

— Он был воплощением человечности. Что у тебя, Йен?

— Несколько поломанных ребер, сотрясение мозга, тазобедренный сустав, позвоночник. А все остальное — прекрасно. А у тебя?

— Примерно то же.

Она равнодушно взглянула на голову Вильгефорца, лежавшую точно в центре мозаики на полу. Маленький остекленевший глаз чародея поглядывал на них с немым укором.

— Хорошая композиция, — сказала Йеннифэр.

— Факт, — согласился Геральт, немного помолчав. — Но я уже насмотрелся досыта. Ты сможешь идти?

— С твоей помощью — да.

И они встретились втроем там, где сходились коридоры. Под арками. Встретились под мертвыми взглядами алебастровых канефор.

— Цири, — сказал ведьмак и протер глаза.

— Цири, — сказала поддерживаемая ведьмаком Йеннифэр.

— Геральт, — сказала Цири.

— Цири, — ответил он, преодолевая неожиданный спазм. — Рад тебя видеть.

— Госпожа Йеннифэр.

Чародейка высвободилась из-под руки ведьмака и с величайшим трудом распрямилась.

— Как ты выглядишь, девочка! — сурово сказала она. — Ты только посмотри на себя. Как ты выглядишь? Поправь волосы. Не сутулься. Подойди-ка сюда.

Цири подошла, окостеневшая, будто автомат. Йеннифэр поправила ей воротничок, попыталась стереть уже засохшую кровь с рукава. Коснулась волос. Приоткрыла шрам на щеке. Крепко обняла. Очень крепко. Геральт видел ее руки на спине Цири. Видел изуродованные пальцы. Он не чувствовал ни гнева, ни жалости, ни ненависти. Только усталость и дикое желание покончить со всем этим.

— Мамочка…

— Доченька…

— Пошли, — решился наконец он. Но решился не сразу. Цири громко хлюпнула носом, вытерла его тыльной стороной ладони. Йеннифэр осуждающе взглянула на нее, протерла глаз. Видимо, в него что-то попало. И немудрено. Ведьмак глядел в коридор, из которого вышла Цири, словно ожидал, что оттуда вот-вот появится кто-нибудь еще. Цири покачала головой. Он понял.

— Пошли отсюда.

— Да, — сказала Йеннифэр. — Я хочу увидеть небо.

— Я вас никогда больше не оставлю, — глухо сказала Цири. — Никогда.

— Пошли отсюда, — в третий раз сказал Геральт. — Цири, поддержи Йен.

— Незачем меня поддерживать!

— Разреши мне, мамочка.

Перед ними была лестница, гигантская лестница, тонущая в дыму, в мерцающем свете факелов и огня в железных корзинах. Цири вздрогнула. Она уже видела эту лестницу. В снах и видениях.

Внизу, далеко, ожидали вооруженные люди.

— Я устала, — шепнула Цири.

— Я тоже, — признался Геральт, доставая сигилль.

— Хватит с нас убийств.

— С меня тоже.

— Отсюда есть другой выход?

— Нет. Только эта лестница. Что делать, девонька? Так надо… Йен хочет увидеть небо. А я хочу видеть небо, Йен и тебя.

Цири оглянулась, посмотрела на Йеннифэр, которая оперлась о поручни, чтобы не упасть. Вытащила отнятые у Бонарта медальоны. Кота повесила себе на шею, волка протянула Геральту.

— Надеюсь, ты знаешь, — сказал он, — что это всего лишь символы?

— Все в жизни всего лишь символы.

Она вытянула Ласточку из ножен.

— Идем, Геральт.

— Идем. Держись ближе ко мне.

Внизу, с оружием во вспотевших руках, ожидали наемники Скеллена. Филин быстрым жестом послал на лестницу первую группу. Кованые ботинки загрохотали по ступеням.

— Помедленнее, Цири, не спеши. И ближе ко мне.

— Да, Геральт.

— И спокойнее, девочка, спокойнее. Помни, никакой злости, никакой ненависти. Просто мы должны выйти и увидеть небо. А все, вставшие у нас на пути, должны умереть. Не сомневайся.

— Я не сомневаюсь. Я хочу видеть небо.

До первой площадки они дошли без помех. Наемники отступали, удивленные и сбитые с толку их спокойствием. Но через мгновение трое прыгнули к ним, с криком размахивая мечами. Они умерли тут же.

— Все разом! — орал снизу Филин. — Прикончить их!

Прыгнули следующие трое. Геральт быстро шагнул навстречу, обманул финтом, прошелся одному снизу по горлу. Развернулся, пропустил Цири под правую руку. Цири гладко хлестнула второго под пах. Третий хотел спастись прыжком через перила. Не успел. Геральт отер с лица брызги крови.

— Спокойнее, Цири.

— Я спокойна.

Следующая тройка. Просверк клинков, крик, смерть. Густая кровь капала вниз, стекала по ступеням. Наемник в изукрашенной латунью разбойничьей одежке прыгнул к ним с длинной списой. Глаза у него были дикими от наркотиков. Цири быстро ударила наискось, отбросила древко. Геральт рубанул. Отер лицо. Они шли вниз, не оглядываясь. Вторая площадка была уже близко.

— Убить! — орал Скеллен. — Вперед! На них! Все вместе! Убить!

На ступенях топот, крик. Сверкание клинков, рев. Смерть.

— Хорошо, Цири. Но спокойнее. Без эйфории. И ближе ко мне.

— Я всегда буду рядом с тобой.

— Не тычь от плеча, если можно — от локтя. И осторожнее.

— Я осторожна.

Сверк клинка. Крик, кровь.

Смерть.

— Хорошо, Цири.

— Я хочу увидеть небо.

— Я очень тебя люблю.

— Я тебя тоже.

— Осторожнее. Уже близко.

Вспышка клинков. Вой. Они шли, догоняя стекающую по ступеням кровь. Шли вниз, все время вниз, по лестнице замка Стигга.

Нападающий поскользнулся на окровавленных ступенях, упал им под ноги, завопил, умоляя смилостивиться, обеими руками прикрывал голову. Они прошли мимо, не глядя.

До самой третьей площадки никто не решился преградить им путь.

— Луки! — орал снизу Стефан Скеллен. — Хватайте арбалеты! Бореас Мун должен был принести арбалеты! Где он?

Бореас Мун — о чем Филин знать не мог — был уже весьма далеко. Он мчался прямо на восток, прижав лоб к конской гриве, выжимая из коня все, что он мог дать.

Из остальных посланных за луками и арбалетами вернулся только один.

У отважившегося стрелять дрожали руки и слезились от фисштеха глаза. Первый бельт едва скребнул балюстраду. Второй попал в ступени.

— Выше! — надрывался Филин. — Поднимись выше, идиот! Стреляй вблизи!

Арбалетчик прикинулся, будто не слышит. Скеллен грязно выругался, выдернул у него из рук арбалет, прыгнул на лестницу, опустился на одно колено и прицелился. Геральт быстро заслонил собою Цири. Но девушка мгновенно вывернулась из-за него, а когда щелкнула тетива, она уже стояла в позиции. Вывернула меч в верхнюю кварту, отразила бельт с такой силой, что он долго вертелся, прежде чем упасть.

— Очень хорошо, — буркнул Геральт. — Очень хорошо, Цири, девочка. Но если ты еще раз сделаешь подобное, я выпорю тебя.

Скеллен бросил арбалет. И вдруг понял, что остался один.

Все его люди, сбившиеся в кучу, были в самом низу. Ни один не решался ступить на лестницу. Их было вроде бы поменьше, опять несколько человек куда-то побежали. Не иначе как за арбалетами.

А ведьмак и ведьмачка спокойно, не убыстряя и не замедляя шага, шли вниз, вниз по залитым кровью ступеням лестницы замка Стигга. Рядом, плечо к плечу, гипнотизируя и обманывая противника быстрыми движениями клинков.

Скеллен попятился. И пятиться не переставал. До самого низа. Оказавшись среди своих и увидев, что отступление продолжается, он бессильно выругался.

— Парни! — крикнул он, а голос сфальшивил и надломился. — Смелее! Вперед на них! Разом! Вперед, смелее! За мной!

— Идьте сами, — проворчал кто-то, поднося к носу ладонь с фисштехом. Филин ударом кулака запорошил ему наркотиком лицо, руки и грудь кафтана.

Ведьмак и ведьмачка спустились со второй площадки.

— Когда они окажутся внизу, — зарычал Филин, — их можно будет окружить. Смело, парни! За оружие!

Геральт глянул на Цири. И чуть не взвыл от ярости, увидев в ее серых волосах беленькие, блестящие серебром прядки. И тут же взял себя в руки. Сейчас не время было злиться.

— Осторожнее, — сказал он глухо. — Ближе ко мне.

— Я всегда буду рядом с тобой.

— Внизу будет жарко.

— Знаю. Но мы — вместе.

— Мы вместе.

— Я с вами, — сказала Йеннифэр, спускаясь следом за ними по ступеням, красным и скользким от крови.

— Держаться! Держаться! — ревел Филин.

Некоторые из тех, что бегали за арбалетами, возвращались. Без арбалетов. И очень напуганные.

Из всех трех ведущих к лестнице коридоров донесся грохот выбиваемых бердышами дверей, звон железа и топот тяжелых шагов. И неожиданно из всех трех коридоров вывалились солдаты в черных шлемах, латах и плащах со знаком серебряной саламандры. Услышав громкие и грозные окрики, наемники Скеллена со звоном побросали на пол оружие. В менее решительных нацелились арбалеты, острия глевий и рогатины, их поторопили еще более грозными криками. Теперь послушались все, поскольку стало ясно, что черные солдаты прямо-таки сгорают от желания кого-нибудь прикончить и только ждут повода. Филин стоял у колонны, скрестив руки на груди.

— Чудотворная помощь? — проворчала Цири. Геральт отрицательно помотал головой. Арбалеты и копья нацелились и в них.

— Glaeddyvan vort!

Сопротивляться было бессмысленно. От черных солдат было черно внизу, словно от скопища муравьев, а Геральт и Цири слишком устали. Но мечей не бросили. Аккуратно положили на ступени. Потом сели. Геральт чувствовал теплое плечо Цири, слышал ее дыхание.

Сверху, обходя трупы и лужи крови, показывая черным солдатам невооруженные руки, шла Йеннифэр. Тяжело уселась рядом, на ступени. Геральт почувствовал тепло и другим плечом. «Жаль, — подумал он, — что так не может быть всегда».

И знал, что не может.

Людей Филина связывали и выводили по одному. Черных солдат в плащах с саламандрами становилось все больше. Неожиданно среди них появились высокие рангом офицеры, которых легко было узнать по белым султанам и серебряной окантовке лат. И по уважению, с которым расступались перед ними.

Перед одним из офицеров, шлем которого был особенно богато украшен серебром, расступались с исключительным почтением. Даже с поклонами.

Именно он остановился перед застывшим у колонны Скелленом. Филин — это было видно даже в мерцающем свете лучин и догорающих в железных корзинах картин — побледнел, стал белым как бумага.

— Стефан Скеллен, — громко проговорил офицер звучным, зазвеневшим под сводами холла голосом. — Пойдешь под суд. Будешь наказан за предательство.

Филина вывели, но рук, как его подчиненным, не связывали. Офицер обернулся. От гобелена наверху оторвалась пылающая тряпка и упала, вращаясь огромной огненной птицей. Свет загорелся на серебряной окантовке лат, на прикрывающих половины щек заслонах шлема, выполненных — как у всех Черных Солдат — в форме жуткой зубастой челюсти.

«Пришел наш черед», — подумал Геральт и не ошибся. Офицер глядел на Цири, а его глаза сверкали в прорезях забрала, замечая и регистрируя все. Ее бледность. Шрам на щеке. Кровь на рукаве и руке. Белые струйки в волосах. Потом нильфгаардец перевел взгляд на ведьмака.

— Вильгефорц? — спросил он своим звучным голосом. Геральт отрицательно покачал головой.

— Кагыр аэп Кеаллах?

Опять отрицательное движение головы.

— Бойня, — сказал офицер, глядя на лестницу. — Кровавая бойня. Ну что ж, кто с мечом пришел… Кроме того, ты облегчил задачу палачу. Далекий же ты проделал путь, ведьмак.

Геральт не ответил. Цири громко хлюпнула носом и вытерла его кистью руки. Йеннифэр неодобрительно глянула на нее. Нильфгаардец заметил и это. Усмехнулся.

— Далекий же ты проделал путь, — повторил он. — Явился сюда с края света. За ней и ради нее. И уже хотя бы за это ты что-то заслужил. Господин де Ридо!

— Слушаюсь, ваше императорское величество.

Ведьмак не удивился.

— Найдите отдельную комнату, в которой я смогу без помех спокойно поговорить с господином Геральтом из Ривии. А пока мы будем беседовать, прошу обеспечить все удобства и услуги обеим дамам. Разумеется, под чуткой и неусыпной охраной.

— Слушаюсь, ваше императорское величество.

— Господин Геральт, соблаговолите пройти со мной.

Ведьмак встал. Взглянул на Йеннифэр и Цири, чтобы успокоить их, предостеречь от каких-нибудь глупостей. Но в этом не было нужды. Обе чудовищно устали. И смирились с судьбой.

— Далекий же ты проделал путь, — в третий раз сказал, снимая шлем, Эмгыр вар Эмрейс Деитвен Аддан ын Карн аэп Морвудд, Белое Пламя, Пляшущее на Курганах Врагов.

— Не думаю, — спокойно ответил Геральт, — что короче был твой путь, Дани.

— Ты узнал меня, — улыбнулся император. — А ведь, казалось бы, отсутствие бороды и характер поведения совершенно изменили меня. Из тех, с кем мы раньше встречались в Цинтре, многие потом побывали в Нильфгаарде и видели меня на аудиенциях. И никто не узнал. А ты видел всего один раз, к тому же шестнадцать лет назад. Неужто я так врезался тебе в память?

— Я не узнал бы, ты действительно очень изменился. Я просто догадался. Уже некоторое время тому назад, не без посторонней помощи и подсказки я догадался, какую роль сыграл инцест в семье Цири. В ее крови. В одном из кошмарных снов мне приснился инцест самый страшный, самый отвратительный из возможных. И, пожалуйста, вот он ты, собственной персоной.

— Ты едва держишься на ногах, — холодно сказал Эмгыр. — А через силу выдавливаемые дерзости заставляют тебя качаться еще сильнее. Можешь сесть в присутствии императора. Этой привилегией ты будешь пользоваться пожизненно.

Геральт с облегчением сел. Эмгыр продолжал стоять, опершись о резной шкаф.

— Ты спас жизнь моей дочери, — сказал он. — Несколько раз. Благодарю тебя за это. От своего собственного имени и от имени потомков.

— Ты меня обезоруживаешь.

— Цирилла, — Эмгыр не отреагировал на колкость, — поедет в Нильфгаард. В соответствующее время она станет женой императора. Точно так же, как становились и становятся королевами десятки девочек. То есть почти не зная своего супруга. Зачастую — не составив о нем достаточно хорошего мнения после первой встречи. Часто — разочаровавшись первыми днями и… ночами супружества. Цирилла будет не первая.

Геральт воздержался от комментариев.

— Цирилла, — продолжал император, — будет счастлива, как и большинство королев, о которых я говорил. Это придет со временем. Любовь, которой я от нее вовсе не требую, Цирилла перенесет на сына, которого она мне родит. Эрцгерцога, а впоследствии императора. Императора, который родит сына. Сына, который станет владыкой мира и спасет мир от уничтожения. Так гласит пророчество, точное содержание которого знаю только я.

— Разумеется, — снова заговорил Белое Пламя, — Цирилла никогда не узнает, кто я. Эта тайна умрет. Вместе с теми, кто ее знает.

— Ясно, — кивнул Геральт. — Ясно даже и ежу. О, пардон!

— Ты не можешь не видеть, — проговорил после некоторого молчания Эмгыр, — десницы Предназначения, стоящего за всем этим. За твоими действиями тоже. С самого начала.

— Во всем этом я вижу скорее руку Вильгефорца. Ведь именно он тогда направил тебя в Цинтру, правда? Когда ты еще был Заколдованным Йожем. Он сделал так, что Паветта…

— Ты блуждаешь в тумане, — резко прервал Эмгыр, забрасывая на плечо плащ с саламандрой. — Ты ничего не знаешь и знать не должен. Я пригласил тебя не для того, чтобы рассказать историю своей жизни. И не для того, чтобы перед тобой оправдываться. Единственное, что ты заслужил, это заверение, что с девушкой не случится ничего скверного. Перед тобой у меня нет никаких долгов и обязательств, ведьмак. Никаких.

— Есть! — Геральт прервал так же резко. — Ты нарушил заключенное соглашение. Не выполнил данное тобою слово. Солгал. Это долги, Дани. Ты нарушил клятву, будучи князем, и у тебя есть долг как у императора. С императорскими процентами. За десять лет!

— Только-то и всего?

— Только-то и всего. Потому что лишь столько мне полагается, не больше. Но и не меньше! Я должен был явиться за ребенком, когда ему исполнится шесть лет. Ты не стал ждать обещанного срока. Ты надумал украсть его у меня прежде, чем наступит срок. Однако Предназначение, о котором ты все время толкуешь, посмеялось над тобой. Все следующие десять лет ты пытался с ним бороться. Сейчас ты ее получил, получил Цири, собственную дочь, которую некогда по-сволочному и подло лишил родных и с которой теперь собираешься по-сволочному и подло наплодить детей, не убоявшись кровосмешения. Не требуя от нее любви. Между нами говоря, Дани, я не знаю, как ты сможешь глядеть ей в глаза.

— Цель оправдывает средства, — глухо сказал Эмгыр. — То, что я делаю, я делаю ради потомков. Ради спасения мира.

— Если миру предстоит уцелеть таким образом, — поднял голову ведьмак, — то пусть лучше этот мир сгинет. Поверь мне, Дани, лучше будет, чтобы он сгинул.

— Ты сильно побледнел, — сказал почти мягко Эмгыр вар Эмрейс. — Не нервничай так, а то, чего доброго, грохнешься в обморок.

Он отошел от шкафа, отодвинул стул, сел. У ведьмака действительно кружилась голова.

— Обернуться Железным Йожем, — начал спокойно и тихо император, — был единственный способ принудить моего отца сотрудничать с узурпатором. Все происходило после переворота. Отца — низложенного императора — арестовали и пытали. Однако он не позволил себя сломить. Тогда испробовали другой метод: на глазах отца нанятый узурпатором чародей обратил меня в чудище. Чародей немного добавил по собственной инициативе. А именно — юмора. Эмгыр — на нашем языке значит «Ёж», или, как ты меня называешь, — «Йож». Отец, как я сказал, не дал себя сломить, и его убили. А меня под насмешки и хохот выпустили в лес и натравили собак. Жизнь я сохранил, меня не очень активно преследовали, поскольку не знали, что чародей работу спортачил и по ночам ко мне возвращался человеческий облик. К счастью, я знал нескольких человек, в преданности которых мог быть уверен. А было мне тогда, к твоему сведению, тринадцать лет.

Из страны мне пришлось бежать. А то, что освобождения от чар мне надо было искать на Севере, за Марнадальскими Ступенями, вычитал по звездам один чуточку спятивший астролог по имени Ксартисиус. Потом, уже став императором, я подарил ему за это башню и оборудование. До того ему приходилось работать на взятом напрокат инструментарии.

О том, что случилось в Цинтре, ты знаешь сам, нечего напрасно терять время, чтобы углубляться в эти дела. Однако я не согласен с тем, что к этому как-то причастен Вильгефорц. Во-первых, я тогда его еще не знал, во-вторых, я питал сильную антипатию к магикам. Впрочем, не люблю их до сих пор. Да, чуть было не упустил: обретя престол, я отыскал того волшебника, который лизал зад императору и истязал меня на глазах отца. Я тоже проявил чувство юмора. Магика звали Браатенс, а на нашем языке это звучит почти как «жареный».

Однако достаточно воспоминаний, возвратимся к делу. Вильгефорц тайно навестил меня в Цинтре вскоре после рождения Цири. Назвался агентом людей, которые в Нильфгаарде были мне по-прежнему верны и скрывались от узурпатора. Он предложил помощь и вскоре доказал, что помочь действительно может. Когда, все еще не очень ему доверяя, я спросил, почему он это делает, он откровенно сказал, что рассчитывает на благодарность. На милость, привилегии и власть, которыми одарит его великий император Нильфгаарда. То есть я, могущественный владыка, подчинивший себе половину мира, человек, потомок которого станет властелином мира. Рядом с такими великими владыками, заявил он не смущаясь, он и сам надеется взлететь высоко. Тут он достал перевязанные змеиной кожей свитки и предложил моему вниманию их содержание.

Таким образом я познакомился с предсказанием. Узнал о судьбе мира и вселенной. Узнал, что должен сделать, и пришел к выводу, что цель оправдывает и венчает средства.

— Ну конечно.

— Тем временем в Нильфгаарде, — Эмгыр пропустил иронию мимо ушей, — мои дела шли все лучше. Мои сторонники обретали все большее влияние; наконец, поддержанные группой линейных офицеров и кадетским корпусом, они решились на государственный переворот. Однако для этого был необходим я. Законный наследник престола и короны империи, истинный Эмрейс — кровь от крови Эмрейсов, собственной персоной, мне предстояло стать чем-то вроде знамени революции. Между нами говоря, многие революционеры питали надежду на то, что ничем сверх того я не буду. Те из них, которые еще живы, до сих пор не перестают об этом сожалеть.

Но, как было сказано, оставим отступления. Мне необходимо было возвратиться домой. Пришла пора Дани — лжепринцу из Мехта и липовому цинтрийскому герцогу — напомнить о своих правах на трон. Однако я не забывал о предсказании. Вернуться надо было обязательно вместе с Цири. А меж тем Калантэ внимательно, очень внимательно следила за моими руками.

— Она никогда тебе не доверяла.

— Знаю. Думаю, что-то знала о той ворожбе. И сделала бы все, чтобы мне помешать, а в Цинтре я был в ее власти. Значит, необходимо было вернуться в Нильфгаард, но так, чтобы никто не догадался, что я — Дани, а Цири — моя дочь. Развязку подсказал Вильгефорц: Дани, Паветте и их ребенку предстояло умереть. Сгинуть без следа.

— При организованном вами кораблекрушении.

— Именно. При переходе из Скеллиге в Цинтру Вильгефорц намеревался втянуть корабль магическим насосом, когда тот будет проплывать над Бездной Седны. Я, Паветта и Цири должны были предварительно запереться в специально защищенной каюте и выжить. А экипаж…

— Выжить был не должен, — докончил ведьмак. — Так начался твой путь по трупам.

Эмгыр вар Эмрейс некоторое время молчал. Наконец заговорил, и голос его звучал сухо:

— Он начался раньше. К сожалению. В тот момент, когда оказалось, что Цири на борту нет.

Геральт поднял брови.

— К сожалению, — лицо императора ничего не выражало, — в своих планах я недооценил Паветту. Эта малохольная девица с вечно опущенными глазами разгадала меня и мои намерения. Перед тем как подняли якорь, она отослала ребенка на сушу. Меня охватило бешенство. Ее тоже. У нее начался приступ истерии. Во время разразившегося скандала она свалилась за борт. Прежде чем я успел прыгнуть за ней, Вильгефорц втянул корабль своим всасывателем. Я ударился обо что-то головой и потерял сознание. Выжил чудом, запутавшись в линях. Очнулся весь в бинтах. У меня была сломана рука…

— Интересно, — холодно спросил ведьмак, — как чувствует себя человек, прикончивший собственную жену?

— Паршиво, — немедленно ответил Эмгыр. — Я чувствовал и чувствую себя паршиво и чертовски отвратительно. И тут ничего не меняет тот факт, что я ее никогда не любил. Цель оправдывает средства. Однако я искренне сожалею о ее смерти. Я этого не хотел и не планировал. Паветта погибла случайно.

— Лжешь, — сухо сказал Геральт, — а императорам лгать не пристало. Паветту нельзя было оставлять в живых. Она бы тебя разоблачила. И никогда б не допустила того, что ты намеревался сделать с Цири.

— Она жила бы… — возразил Эмгыр, — где-нибудь… далеко. Есть достаточно замков… Хотя бы Дарн Рован… Я не смог бы ее убить.

— Даже ради цели, которая оправдывает средства?

— Всегда, — император потер лицо, — можно найти какое-то менее драматическое средство. Их множество.

— Не всегда, — сказал ведьмак, глядя ему в лицо. Эмгыр отвел глаза.

— Именно это я имел в виду, — кивнул Геральт. — Закончи рассказ. Время уходит.

— Калантэ стерегла малышку как зеницу ока. О том, чтобы ее похитить, я и думать не мог. Мои отношения с Вильгефорцем сильно охладели, другие магики все еще вызывали у меня антипатию… Но военные и аристократия активно подталкивали меня к войне и нападению на Цинтру. Клялись, что этого жаждет народ, что народу требуется жизненное пространство, что следование vox populi[61] будет чем-то вроде императорского испытания. Я решил убить двух зайцев одной стрелой. Одним махом заполучить и Цинтру, и Цири. Остальное ты знаешь.

— Знаю, — кивнул Геральт. — Благодарю за беседу, Дани. Но дольше тянуть невозможно. Я очень устал. Я нагляделся на смерть друзей, которые пришли сюда со мной с края света. Они шли, чтобы спасти твою дочь. Они ее даже не знали. Кроме Кагыра, никто не знал Цири. Но они пошли, чтобы спасти. Потому что были в них порядочность и благородство. И что? Они нашли смерть. Я считаю, что это несправедливо. И если хочешь знать, не согласен с этим. Потому что плевал я на такую историю, когда порядочные люди умирают, а паршивцы продолжают жить и творить свое гнусное дело. У меня больше нет сил, император. Зови людей.

— Ведьмак…

— Тайна должна умереть вместе с теми, кто ее знает. Твои слова. Другого выхода у тебя нет. Неправда, будто у тебя их множество. Я убегу из любой тюрьмы. Отберу у тебя Цири. Нет такой цены, какую я не заплачу, чтобы ее отнять. Ты прекрасно знаешь.

— Прекрасно знаю.

— Йеннифэр ты можешь позволить жить. Она тайны не знает.

— Она, — серьезно сказал Эмгыр, — заплатит любую цену, чтобы спасти Цири. И отомстить за твою смерть.

— Факт, — кивнул Геральт. — Действительно, я забыл, как сильно она любит Цири. Ты прав, Дани. Ну что же, от Предназначения не убежишь. Есть у меня просьба.

— Слушаю.

— Позволь мне с ними проститься. Потом — я в твоем распоряжении.

Эмгыр подошел к окну, уставился на вершины гор.

— Не могу тебе отказать. Но…

— Не бойся. Я не скажу Цири ничего. Я нанес бы ей смертельную обиду, сказав, кто ты. А я не в силах ее обижать.

Эмгыр долго молчал, все еще глядя в окно.

— Может, и есть у меня перед тобой какой-то долг, — повернулся он. — Послушай, что я предложу тебе в порядке оплаты. Давно-давно, в очень давние времена, когда у людей еще были честь, гордость и постоянство, когда они ценили свое слово, а боялись исключительно бесчестья, случалось, что осужденный на смерть человек, чтобы избежать позорящей его руки палача или наемного убийцы, ступал в ванну с горячей водой и вскрывал себе вены. Можно ли…

— Прикажи наполнить ванну.

— Можно ли рассчитывать на то, — спокойно продолжил император, — что Йеннифэр пожелает сопровождать тебя в таком купанье?

— Я почти уверен. Но все же спросить не помешает. Йеннифэр — натура довольно бунтарская.

— Знаю.

Йеннифэр согласилась сразу.

— Круг замкнулся, — добавила она, глядя на кисти рук. — Змей Уроборос вонзил зубы в собственный хвост.

— Я не понимаю! — Цири зафыркала, как разозленная кошка. — Я не понимаю, зачем я должна с ним идти? Куда? Почему?

— Доченька, — мягко сказала Йеннифэр. — Таково, девочка, твое Предназначение. Пойми, иначе просто не может быть.

— А вы?

— У нас, — Йеннифэр взглянула на Геральта, — иное Предназначение. Просто так должно быть. Иди сюда, доченька. Обними меня покрепче.

— Они хотят вас убить, верно? Я не согласна! Я едва отыскала вас! Это несправедливо!

— Поднявший меч, — глухо проговорил Эмгыр вар Эмрейс, — от меча и погибнет. Они сражались со мной и проиграли. Но проиграли достойно.

Цири тремя шагами оказалась рядом с ним, а Геральт молча втянул воздух. Услышал вздох Йеннифэр. «Хрен тебя побери, — подумал он, — ведь это же все видят! Ведь все его черное воинство видит то, что скрыть невозможно! Та же осанка, те же горящие глаза, тот же изгиб губ. Так же скрещенные на груди руки. К счастью, к великому счастью, пепельные волосы она унаследовала от матери. Но все равно, стоит приглядеться и сразу видно, чья это кровь…»

— Так ты… — сказала Цири, испепеляя Эмгыра огненным взглядом. — Ты, значит, выиграл? И считаешь, что выиграл достойно?

Эмгыр вар Эмрейс не ответил. Только удовлетворенно усмехнулся, глядя на девушку. Цири стиснула зубы.

— Столько людей погибло. Столько людей погибло из-за тебя. Они проиграли достойно? Их смерть — достойна? Только зверь может так думать. Из меня, хоть я видела смерть вблизи, рядом, тебе сделать зверя не удалось. И не удастся.

Он не ответил. Смотрел на нее, казалось, поедая ее взглядом.

— Я знаю, — прошипела она, — что ты удумал. Что хочешь со мной сделать. И скажу тебе сейчас, сразу, здесь: я не позволю к себе прикоснуться. А если меня… Если меня… То я убью тебя. Даже связанная. Когда ты уснешь, я перегрызу тебе глотку.

Император быстрым жестом успокоил нарастающее среди офицеров ворчание.

— Будет то, — процедил он, не спуская с Цири глаз, — что предназначено. Попрощайся с друзьями, Цирилла Фиона Элен Рианнон.

Цири взглянула на ведьмака. Геральт ответил отрицательным движением головы. Девушка вздохнула.

Они с Йеннифэр обнялись и долго шептались. Потом Цири подошла к Геральту.

— Жаль, — тихо сказала она. — Все обещало быть лучше.

— Гораздо лучше, — подтвердил он.

Они обнялись.

— Будь мужественной.

— Он меня не получит, — шепнула она. — Не бойся. Я сбегу от него. Я знаю способы…

— Ты не должна его убивать. Запомни, Цири. Не должна.

— Не бойся. Я и не думала убивать. Знаешь, Геральт, я уже достаточно наубивала. Слишком много этого было.

— Слишком. Прощай, ведьмачка.

— Прощай, ведьмак.

— Только не вздумай реветь.

— Тебе легко говорить.

Эмгыр вар Эмрейс, император Нильфгаарда, сопровождал Йеннифэр и Геральта до самой ванны, почти до обрамления огромного мраморного бассейна, заполненного ароматной парящей водой.

— Прощайте, — сказал он. — Торопиться не обязательно. Я уезжаю, но оставляю здесь людей, которых проинструктирую и отдам нужные распоряжения. Когда вы будете готовы, крикнете, и лейтенант подаст вам нож. Но повторяю, торопиться не обязательно.

— Мы должным образом оцениваем оказанную милость, — серьезно кивнула Йеннифэр. — Ваше императорское величество?

— Слушаю.

— Прошу по возможности не обижать мою дочку. Не хотелось бы умирать, зная, что она плачет.

Эмгыр молчал долго. Очень долго. Прислонившись к дверному косяку. И отвернувшись.

— Госпожа Йеннифэр, — проговорил он наконец, и лицо у него было на удивление странное. — Будьте уверены, я не обижу вашей и ведьмака Геральта дочери. Я топтал трупы друзей и плясал на курганах врагов. И думал, что в силах сделать все. Но то, в чем меня подозревают, я просто сделать не могу. Теперь я это знаю. И благодарю вас обоих. Прощайте.

Он вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Геральт вздохнул.

— Разденемся? — Он взглянул на парящий бассейн. — Правда, не очень-то меня радует мысль, что нас выволокут отсюда в виде голых трупов…

— А мне, представь, без разницы, какой меня выволокут. — Йеннифэр скинула туфли и быстро расстегнула платье. — Даже если это мое последнее купание, я не намерена бултыхаться в воде одетой.

Она стянула рубашку через голову и вошла в бассейн, энергично расплескав воду.

— Ну, Геральт. Что стоишь как вкопанный?

— Я забыл, насколько ты прекрасна.

— Быстро же ты забываешь. А ну, лезь в воду.

Как только он оказался рядом, она тут же закинула ему руки на шею. Он поцеловал ее, гладя ее талию над водой и под водой.

— А это, — спросил он порядка ради, — подходящее время?

— Для этого, — замурлыкала она, погружая в воду одну руку и касаясь его, — любое время подходящее. Эмгыр дважды повторил, что нам торопиться не обязательно. Как ты предпочел бы провести отпущенные нам последние минуты? В стенаниях и плаче? Недостойно. В расчетах с совестью? Банально и глупо.

— Не об этом я.

— Так о чем же?

— Если вода остынет, — проворчал он, лаская ее груди, — разрезы будут болезненными.

— За удовольствие, — Йеннифэр погрузила другую руку, — стоит заплатить болью. Ты боишься боли?

— Нет.

— Я тоже нет. Сядь на край бассейна. Я люблю тебя, но, черт побери, нырять не хочу.

— О-хо-хо, — сказала Йеннифэр, откидывая голову так, что ее влажные от пара волосы расплылись по бордюру маленькими черными змейками. — О-хохо-хохошеньки…

— Я люблю тебя, Йеннифэр.

— Я люблю тебя, Геральт.

— Пора. Кликнем их?

— Кликнем.

Они кликнули. Сначала кликнул ведьмак, потом кликнула Йеннифэр. Потом, не дождавшись ответа, кликнули вместе:

— Ну-у-у-у! Мы готовы! Давайте нож! Э-э-эй! Черт побери! Вода же стынет!

— Ну так вылазьте из нее, — сказала Цири, заглядывая в ванную. — Они все ушли.

— Что-о-о?

— Я же сказала: ушли. Кроме нас троих, тут нет ни живой души. Оденьтесь. Голышом вы выглядите ужасно смешно.

Когда они одевались, у них начали дрожать руки. У обоих. С величайшим трудом они управлялись с пряжками, застежками и пуговицами. Цири болтала.

— Уехали. Просто взяли и уехали. Все, сколько их было. Забрали отсюда все, уселись на лошадей и уехали. Аж пыль столбом.

— И никого не оставили?

— Никогошеньки.

— Непонятно, — шепнул Геральт. — Это непонятно.

— Может, случилось что? — откашлялась Йеннифэр.

— Нет, — быстро ответила Цири. — Ничего.

Она лгала.

Вначале она держала фасон. Выпрямившись, гордо подняв голову и сделав каменное лицо, она оттолкнула затянутые в перчатки руки черных рыцарей, смело и вызывающе взглянула на ужасающие забрала и нащечные прикрытия их шлемов. Больше они к ней не прикасались. К тому же их удерживало ворчание офицера, плечистого парняги с серебряными галунами на латах и белым султаном из перьев цапли.

Она направилась к выходу, эскортируемая с обеих сторон. Гордо подняв голову. Гудели тяжелые сапоги, позвякивали кольчуги, звенело оружие.

Сделав несколько шагов, она обернулась в первый раз. Сделав еще несколько — второй. «Ведь я их уже никогда, никогда не увижу, — ужасающим и холодным светом забилась у нее под темечком мысль. — Ни Геральта, ни Йеннифэр. Никогда».

Осознание этого мгновенно, одним махом стерло маску притворной отваги. Лицо у нее сморщилось и искривилось, глаза наполнились слезами, из носа потекло. Она боролась изо всех сил, но впустую. Поток слез прорвал запруду притворства.

Нильфгаардцы с саламандрами на плечах глядели на нее молча. Молча и изумленно. Некоторые видели ее на окровавленных ступенях, все — во время разговора с императором. Ведьмачку с мечом, непобедимую ведьмачку, смело глядящую в глаза самому императору. И теперь удивлялись, видя всхлипывающего и плачущего ребенка.

Она понимала это. Их взгляды жгли ее огнем, кололи как шпильки. Она боролась, но безуспешно. Чем сильнее сдерживалась, тем сильнее лились слезы.

Она замедлила шаг, потом остановилась. Эскорт тоже. Но только на мгновение. Выполняя ворчливую команду офицера, кто-то схватил ее железными руками под мышки, за кисти. Цири, всхлипывая и глотая слезы, обернулась в последний раз. Потом ее потащили. Она не сопротивлялась. Но всхлипывала все громче, все отчаяннее.

Остановил их император Эмгыр вар Эмрейс, тот темноволосый человек, лицо которого пробуждало в ней странные, неясные воспоминания. Они отпустили ее по его резкому приказу.

Цири хлюпнула носом, вытерла глаза рукавом. Видя, что он подходит, сдержала плач, снова вскинула голову. Но сейчас — она понимала — все выглядело просто смешно.

Эмгыр долго и молча глядел на нее. Подошел. Протянул руку. Цири, всегда в ответ на такие движения механически пятившаяся, сейчас, к своему величайшему изумлению, не отреагировала. С еще большим изумлением она отметила, что его прикосновение ей вовсе не отвратительно. Он прикоснулся к ее волосам, как бы пересчитывая беленькие как снег прядки. Коснулся изуродованной шрамом щеки. Потом привлек к себе, гладил по голове, по спине. И она, сотрясаемая рыданиями, позволяла ему делать это, а руки держала неподвижно, словно пугало для воробьев.

— Удивительная это штука — Предназначение, — услышала она шепот. — Прощай, дочка.

— Как он сказал?

Лицо Цири слегка искривилось.

— Он сказал: «Va faill, luned». На Старшей Речи: «Прощай, дочка».

— Знаю, — кивнула Йеннифэр. — И что потом?

— Потом… Потом он отпустил меня, повернулся и ушел. Приказал всем уйти. И все ушли. Проходили мимо меня совершенно равнодушно, топая сапогами и бренча латами и кольчугами так, что эхо шло по коридору. Сели на лошадей и уехали, я слышала ржание и топот. Никогда в жизни не пойму этого. Потому что, если задуматься…

— Цири…

— Что?

— Не задумывайся.

— Замок Стигга, — повторила Филиппа Эйльхарт, глядя сквозь ресницы на Фрингилью Виго. Фрингилья не покраснела. За прошедшие три месяца ей удалось составить магический крем, сужающий кровеносные сосуды. Благодаря этому румянец не выступал на лице, даже если ей было невыразимо стыдно.

— Укрытие Вильгефорца было в замке Стигга, — подтвердила Ассирэ вар Анагыд, — в Эббинге, над горным озером, название которого мой информатор, простой солдат, не в состоянии был запомнить.

— Вы сказали «было», — обратила внимание Францеска Финдабаир.

— Было, — подхватила Филиппа. — Потому что Вильгефорц мертв, дорогие коллеги. Он и его сообщники, вся их шайка уже грызет землю. Эту услугу оказал нам не кто иной, как наш хороший знакомый, ведьмак Геральт из Ривии. Которого мы недооценили. Ни одна из нас. В отношении которого ошибались. Все мы.

Чародейки, как по команде, взглянули на Фрингилью, но крем и верно действовал безотказно. Ассирэ вар Анагыд вздохнула. Филиппа хлопнула ладонью о стол.

— Хоть нас и оправдывает, — сказала она сухо, — завал занятий, связанных с войной и подготовкой мирных переговоров, все же следует считать поражением Ложи тот факт, что в деле Вильгефорца нас опередили и выручили. Больше такое не должно с нами случаться, милые дамы.

Ложа — за исключением бледной как смерть Фрингильи Виго — согласно кивнула головами.

— В данный момент, — заговорила Филиппа, — ведьмак Геральт находится где-то в Эббинге. Вместе с Йеннифэр и Цири, которых освободил. Надо будет подумать, как их отыскать…

— А замок? — прервала Сабрина Глевиссиг. — Ты ни о чем не забыла, Филиппа?

— Нет, не забыла. Легенда, если таковая возникнет, должна иметь одну правильную версию. Я хотела просить об этом именно тебя, Сабрина. Возьми с собой Кейру и Трисс. Покончите с этим так, чтобы и следа не осталось.

Гул взрыва был слышен даже в Мехте. Свет — поскольку все происходило ночью — виден даже в Метинне и Гесо. Серия вызванных взрывом тектонических колебаний была ощутима еще дальше. На действительно далеких краях света.