"По живому. Сука-любовь" - читать интересную книгу автора (Ким Лилия)

Дахаб-Синай

Пассажирский терминал аэропорта Домодедово был набит людьми так, что, казалось, эта биомасса вот-вот взорвется, накопив критический заряд энергии.

К стойкам регистрации тянулись громадные очереди. На мониторах одни и те же названия: Анталия, Бодрум, Шарм-эль-Шейх… Толпы людей с чемоданами, рюкзаками, детьми, жаждущих как можно скорее попасть к морю.

Полина ждала Федора в японском ресторане, время от времени трогая палочками овощной ролл. Томатный сок с сельдереем нагрелся и стал противным.

Наконец Федор появился. За плечами рюкзак, длинные шорты до колен, открывающие мускулистые икры, белая майка, на голове очки. Все женские головы в возрасте от двенадцати до семидесяти мгновенно повернулись в его сторону. Федор заметил Полину, широко улыбнулся и помахал ей рукой. Полина ощутила такую гордость, что одно это маленькое мгновение моментально искупило все ее ночные страдания.

Федор грохнулся за стол рядом с ней, поставив рюкзак на пол.

— Ну, ты даешь, — сказал он, глядя на Полину почти с восхищением. — Если честно, не ожидал. За минуту собраться, за час решить вопрос с вылетом. С ума сойти.

Полина мгновенно простила Федору все его будущие похотливые взгляды в сторону девятнадцатилетних. Все-таки есть у нее кое-что, дающее превосходство над ними всеми. Они все уходят, даже Мила, даже Мартина Грошек, — а Полина остается.

— Индустрия туризма у нас развита уже очень хорошо. Еще бы визы отменили для русских — и вообще в любой точке света можно было бы в течение одного дня оказаться, — пожала плечами Полина, показывая, что для нее все случившееся — сущая мелочь, пустяк.

— Ты чудо, просто чудо, — ласково сказал Федор.

— Да ладно… — отмахнулась Полина. — На самом деле хорошо, что ты позвонил. Мне так хотелось в отпуск. Одной ехать скучно, а дети в школе, муж на работе. Любовника такого, с которым можно неделю нос к носу провести и со скуки не помереть, нет. Так что просто все удачно совпало.

— Циничная женщина, — улыбнулся Федор. — Маркиза де Метрей.

— А то, — кивнула Полина. — Есть будешь? У нас еще полчала до начала регистрации.

— Не люблю я этот японский фаст-фуд, пищевое извращение, — Федор брезгливо сморщился, глядя на доску, стоящую перед Полиной. — Ты вообще знаешь, что это пища японских бедняков? Рыбаки их брали в море в качестве консервов.

— Вся национальная кухня — блюда местных бедняков, — пожала плечами Полина. — И пицца, и буйабес, и паэлья.

— Здесь на втором этаже есть нормальные столовки, — сказал Федор, выражение его лица стало еще брезгливее. — Пойдем туда.

— Ладно, пойдем, — согласилась Полина, бросив прощальный взгляд на свой овощной ролл.

Впрочем, ей его уже не хотелось. Она была готова согласиться, что суши — это просто отвратительная дань моде.

— Любить суши в наше время — все равно что быть геем — скучно, банально, пошлое мещанство, — с улыбкой заявил Федор, подмигнув Полине.

Она попыталась придумать что-нибудь колкое в ответ, но не смогла. В присутствии Федора на нее находила дурная суетливость. Полина пыталась мгновенно просчитать, какой из возможных вариантов ответа будет наиболее приятен Федору, в результате тормозила и отмалчивалась. Вести с ним беседы у нее получалось только постфактум. Когда они расставались, Полина начинала заново проигрывать в голове все реплики Федора и находила к ним изумительные, тонкие, остроумные ответы. Представляла, что бы он на них ответил, как бы она развила этот разговор — и так далее, далее, далее. С таким, виртуальным, Федором, существовавшим в ее воображении, Полина могла говорить часами, а при беседе с настоящим — от силы выжимала из себя несколько дежурных фраз.

Чартерный ИЛ-86 грузили под завязку и очень долго.

— Занимайте любые свободные места! — кричала покрасневшая от натуги стюардесса.

Кто-то требовал от нее посадить их в бизнес-класс.

— Здесь нет бизнеса! — отбивалась она.

— Как нет! Мы купили, как бизнес! — возмущались в ответ.

— Быть такого не может! — кричала стюардесса. — Здесь бизнеса нет! Его в принципе тут нет, понимаете?! Все претензии к фирме, которая вам его продала!

— Я платил за бизнес, и вы мне должны его обеспечить! — отчаянно возражал красный от гнева отец семейства с толстой золотой цепочкой на шее, напоминающей бульдожий ошейник.

— Ну нету здесь бизнеса! Нету! Вообще нет! — выла в ответ стюардесса. — Проходим! Проходим! Занимаем любые свободные места!

— Девушка, у меня двое маленьких детей! Я специально бизнес взял, потому что с детьми! — вопил от бессилия несчастный лох.

— Мужчина, займите свое место! Любое свободное! Попросите, чтобы вам передние уступили, там свободней!

Полину трясло от нескончаемого хаотичного людского движения вокруг, крика, нервного напряжения, страха и гнева. Федор же совершенно спокойно занял место у окна, надел наушники плеера, вытащил из рюкзака книжку и начал ее читать, как будто вокруг вообще ничего не происходит. Полина сидела рядом с ним в центральном кресле и с замирающим сердцем ждала, кто опустится рядом. Ждать долго не пришлось. Рядом грохнулась огромная потная тетка в цветастом балахоне, с огромными пакетами из tax-free, в которых звенели бутылки.

— Бардак! Черт знает что! Вконец оборзели! Ну ничего, я на них управу найду, — ворчала она. Потом заметила Полину. — Ну как можно билеты без мест продавать? Вообще нас за людей не считают. Деньги получили, и привет. Добирайся как знаешь. Уф! И кондиционера тоже небось нет. Фу! Девушка, вы бы хоть не душились так! И так как селедки в бочке…

Внезапно тетка осеклась и замолчала. Потом съежилась в комочек и пристыженно отвернулась.

Полина сначала не поняла, что произошло, а потом посмотрела на Федора. Тот просто снял наушники своего плеера, закрыл книжку и смотрел на тетку ласково и насмешливо. Мол, ты чего шумишь, мать-земля? Его голубые, яркие, как льдинки, глаза светились. Жесткая щетина отливала золотом в лучах солнца, пробивавшегося сквозь иллюминатор. Федор повернулся к Полине, подмигнул ей, потрепал рукой по голове. Потом снова надел наушники и уткнулся в свою книжку.

Полина глубоко вздохнула и торжествующе расправила плечи. Она королева. Она лучше всех.

Гид Мустафа посмотрел на Полину масляными глазками, но, заметив Федора за ее спиной, мгновенно стушевался и втянул голову в плечи. На лице его отобразились досада, разочарование и неудовлетворенность собой. Полина и раньше замечала, что когда она идет с Федором, то собирает заинтересованных мужских взглядов больше, чем когда идет одна. Когда Полина рядом с Федором, «третий глаз» других мужчин работает в ее пользу.

— Автобус номер семь, на Дахаб, — коротко сообщил гид.

Краткие формальности по получению египетской визы вылились в затяжную свару с гидами, пограничниками и между самими туристами. Неизбежное: «Вас тут не стояло!» — грянуло со всех сторон, отражаясь эхом от сереньких, аскетичных стен аэропорта. Процедура из трех действий — вписать свое имя, номер паспорта и название отеля в регистрационный бланк, купить марку и наклеить ее в паспорт — оказалась непосильной для многих. Опять раздались крики про отвратительный сервис, и начались истерические звонки в российские турагентства. Полина краснела и бледнела. По какой-то неведомой причине ей было стыдно перед Федором за всех этих теток в розовых майках и просторных балахонах, мужиков с красными испитыми лицами, которые никак не могли правильно написать собственное имя английскими буквами, требуя выдать им еще по три бланка.

Усатые египетские пограничники презрительно переглядывались. Гиды спокойно, как санитары в доме скорби, отвечали на вопросы, повторяя одно и то же по сотне раз, заполняя бланки вместо туристов, показывая женщинам с детьми, где туалет, невозмутимо отвечая серьезным мужчинам, что VIP-зала в аэропорте нет и к путевке в пятизвездочный отель пятизвездочного трансфера не прилагается. Трансфер один для всех, потому что колонна автобусов передвигается с вооруженным конвоем. Зачем конвой? Не забивайте себе голову…

У рамки пограничного контроля возникла еще одна заминка, потому как требовалось показать посадочный талон, а некоторые их уже выкинули… Гиды стоически принялись разъяснять недовольным, что о посадочных талонах всех предупреждали в самолете. Пограничники сообщили, что туристы из России могут вместо посадочного талона показывать обратный билет.

Наконец часа через два разноцветный, суетливый, бурлящий эмоциями поток отдыхающих покатился к автобусам.

Полина и Федор сразу нашли свой и заняли места.

Федор успел дочитать свою книгу и теперь спокойно глазел по сторонам. За сетчатым забором начиналась пустыня. Вечерело. Небо стало сиреневым. Пейзаж отливал всеми оттенками красного — от бледно-розовых облаков до тяжелых охряных гор.

Примерно через час все расселись по автобусам.

Гид вдруг начал производить перекличку.

Мгновенно выяснилось, что человек пять сидят не в том автобусе. Заминка еще на двадцать минут, с суетливыми перебежками в нужный им автобус, поиском других пяти, которые тоже не в своем автобусе, открытие багажника, извлечение своих вещей, сопровождающееся неряшливым выбрасыванием чужих вещей на асфальт и столь же небрежным скидыванием их обратно. Возмущение наблюдающих за этим владельцев вещей…

Федор смотрел поверх всего этого. Вдруг вытянул руку и показал Полине туманную тень где-то на горизонте:

— Смотри, там гора Синай, где Моисей получил скрижали от Бога. Мы должны обязательно туда подняться. Есть легенда: если кто-то встречает рассвет на Синае — ему отпускаются все грехи.

Он посмотрел на Полину спокойно и нежно. Стыд и нервозность, коловшие ее со всех сторон, мгновенно прошли. Ей захотелось положить голову к Федору на плечо и спрятаться от всех. Но она, разумеется, сдержалась.

Они молча ехали чуть больше двух часов. Федор смотрел в окно, на огромное сиреневое небо, усыпанное звездами. Полина вспоминала жуткие кадры из новостей о разбившихся в Египте автобусах, а потом незаметно уснула.

Проснулась она от чудного запаха, внезапно обдавшего ее теплой ласковой волной. Федор склонился над ней и тихо сказал:

— Приехали.

Номер, что они сняли, оказался очень просторным. Две кровати на приличном расстоянии друг от друга. Федор спокойно кинул свой рюкзак на одну из них, вытащил оттуда какой-то сверток и спросил Полину:

— Я в душ быстро, ладно? А то ты там закроешься минут на тридцать.

— Хорошо, — согласилась та.

Федор пошел в ванную, шлепая босыми ногами по глянцевому, покрытому мраморной плиткой полу. На ходу он стянул майку. Полина глубоко вдохнула и вышла на балкон.

Снаружи, как во всех тропических странах, было жарче, чем в помещении. На пляже через каждые пятьдесят метров виднелись ярко освещенные хижины баров. За ними была угольная чернота. Только шум прибоя говорил, что там море. Был очень сильный ветер. Теплый, но такой сильный, что все же давал ощущение прохлады. Если бы не он, выносить жару было бы абсолютно невозможно.

Полина засмотрелась на огромную розовую гроздь цветов, покачивавшуюся от ветра. Сзади хлопнула балконная дверь. Федор подошел и встал рядом. Полина напряглась.

— Ну что? Примешь душ, и пройдемся перед сном? — спросил он. — Хочется поскорей море увидеть. Заодно посмотрим, что на территории есть. Кстати, может, ресторан еще открыт. Я бы перекусил, честно говоря.

Полина кивнула:

— Давай.

Она исчезла в душе и постаралась принять его как можно быстрее. Но сушка волос феном и накладывание даже простейшего макияжа все же заняли время. Когда Полина вышла, Федор сидел в кресле и смотрел телевизор, потягивая из банки холодное пиво, взятое в мини-баре. Пустая упаковка от соленого арахиса валялась рядом, из другой Федор то и дело брал свободной рукой орешки.

— Я ж говорил — полчаса, — с улыбкой сказал он Полине.

Было видно, что он не сердится, но она все равно почувствовала себя виноватой. Захотелось срочно переменить тему.

— Что за несправедливость — быть женщиной, — сказала она. — Тебе достаточно пять минут душ принять, и ты красавец. А мне еще уложиться и накраситься. Ты можешь съесть две пачки орехов — и ничего, а я сразу на килограмм поправлюсь, хотя сам по себе арахис в этих упаковках весит от силы грамм сто.

— Зато у тебя бывает множественный оргазм, — подмигнул ей Федор, поднимаясь с кресла.

Он успел переодеться в легкие белые льняные брюки на шнурке и полупрозрачную шелковую рубашку с красно-оранжевым рисунком, которую не стал застегивать. Вертикальная дорожка иероглифов на гладком, накачанном животе убегала под белую ткань…

Полина отвернулась и прикусила губы. Даже если ресторан открыт, главное — не пить там вина.

Федор деловито заставлял пространство стола тарелками, совершая один за другим рейды к поварским столам. Полина тоскливо оглядела кулинарное великолепие и уткнулась в свою маленькую салатницу с ломтиками свежих огурцов.

— Я же говорю — несправедливость, — вздохнула она.

— Вино будешь? — спросил Федор, хватая ее бокал. — Тебе какого налить?

— А-а… — Полина посмотрела на него и поняла, что ее отказ немного сбавит ему веселости. Придется объяснять, почему она не хочет вина, а это будет напряг… — Того же, что и тебе.

— Тогда белого, — поставил ее в известность Федор и умчался за вином.

Он был необычно весел. Даже чересчур. Полина следила за ним с удивлением и легкой настороженностью.

Собрав все возможные виды горячего и закусок с накрытых поварских столов, Федор наконец сел и с жадностью придвинул к себе тарелку. Потер руки и поднял вверх палец, вспомнив о чем-то. Полина думала, что он сейчас сорвется с места и пойдет за кетчупом, но вместо этого Федор поднял бокал, посмотрел на нее, улыбнулся и сказал:

— За тебя.

Полина поперхнулась, но тоже взяла бокал и посмотрела на Федора.

Они легонько чокнулись и сделали по глотку. Полина успела краем глаза заметить в окне их отражение. Все вокруг смотрели на нее с Федором. Они были как ожившая глянцевая картинка. Официант с необыкновенной любезностью поднес им корзинку с горячим хлебом. Федор тут же схватил булку и начал мазать ее маслом.

— Слушай, я на самом деле до сих поверить не могу, что мы сюда приехали, — радостно и как-то взволнованно сказал он. — Просто волшебство какое-то. Знаешь, я до сих пор удивляюсь, как мобильный телефон работает. Как Интернет устроен — для меня загадка. Мир вроде и большой, а вроде и маленький. При том, что в любую точку планеты можно за день попасть, мы все равно мало где бываем. Редко куда-то выезжаем. А вот так спонтанно вообще никогда. У меня это первый раз, а у тебя?

Полина кивнула, обескураженно глядя на Федора. Он был сам на себя не похож. Она его таким никогда не видела.

— Слушай, мы когда летели, я знаешь что вспомнил? — сказал он. — Как ты в школе меня прикрыла, на литературе тогда, помнишь?

— Нет, — Полина помнила, но смущенно улыбнулась и пожала плечами.

— Помнишь, нам задали сказку написать. Любую. Я не знал, что делать вообще. Ничего в голову не приходило. Позвонил тебе. Ты говоришь — заходи ко мне, я тебе помогу. Я пришел и два часа смотрел у тебя дома мультики, у тебя одной из всего класса видак был, а ты мне сочинение писала, в черновике. Два часа. Про то, как домашние вещи оживают, когда мы из дома уходим. Я обалдел просто. Такая суперская была сказка. Зачитался тогда, честно. Забрал я тогда твой черновик, сказал тебе «спасибо» и ушел домой переписывать. А потом, когда нам оценки говорили, учительница долго меня хвалила за оригинальность и в конце строго на тебя посмотрела и заметила: «Нечто подобное Полина Головнина пыталась написать, наверное, почитав работу Шмелева, но у нее не получилось». Я понял, что ты такое же сочинение хотела написать и себе, но у тебя уже сил не хватило, ты все в мое сочинение вложила, а свое как попало написала. Я тогда испугался, что ты встанешь и скажешь: «Наталья Евгеньевна, это я сочинение Шмелеву написала!» — но ты промолчала. Тебе тройку поставили за содержание, за грамотность пять. Оценку четвертную испортили, помнишь?

Полина смотрела на Федора большими удивленными глазами, пытаясь понять, почему он вдруг сейчас вспомнил о том, что было больше двадцати лет назад? Лицо Федора вдруг стало серьезным.

— Я тогда знаешь как мучился, — он поставил локти на стол и усмехнулся. — Вспомнить страшно. Мне так стыдно больше никогда в жизни ни перед кем не было. Все никак не мог понять, почему ты правду не сказала? Маме даже во всем признался. Спросил ее, почему Полина меня не выдала? Может, мне самому стоит во всем сознаться Наталье Евгеньевне? Мама мне тогда сказала: «Потому что Полина — настоящий друг», но признаваться запретила. Сказала, что уже ничего не вернешь. Впредь надо самому думать. Знаешь, — Федор опустил глаза, потом закрыл их рукой и тихонько рассмеялся, — двадцать три года прошло, а мне за то сочинение перед тобой до сих пор стыдно. Веришь?

Полина смотрела на Федора не моргая. У нее было странное чувство, что вот сейчас он скажет: «А я ведь все про тебя знаю. Я знаю, почему ты тогда ничего не сказала и зачем сюда меня привезла — тоже знаю». И ей будет нечего сказать. Она не сможет за считанные секунды никакой правдоподобной версии придумать.

Но вместо этого Федор вдруг положил свою большую горячую ладонь поверх Полининой руки и жестко спросил:

— Почему ты тогда промолчала? Можешь сказать?

Полина опустила глаза, сделала глубокий вдох. Она пыталась понять, что он делает. Может, все это просто проверка? Может, очередная игра? Может, он просто хочет вывести ее на чистую воду? Может, просто так спрашивает, потому что ему именно сейчас вперлось вот об этом спросить. Нельзя, нельзя, чтобы он правду узнал! Как они будут жить после этого неделю в одном номере? Как они вообще после этого будут жить? Нельзя! Если бы Федор хотел Полину — он бы уже давно ей об этом сказал, а если за столько лет ни разу ни слова, ни взгляда, ни намека, значит… Полина храбро подняла глаза на Федора и спокойно ответила:

— Мама же тебе сказала — потому что я тебе настоящий друг.

Федор откинулся назад и посмотрел на Полину не то с осуждением, не то с разочарованием или, может быть, просто недоверчиво. Потом кивнул головой, примирительно улыбнулся и поднял бокал с вином:

— Ну, за дружбу.

— За дружбу! — широко улыбнулась Полина, чувствуя острую физическую боль в груди на каждом вдохе и выдохе.

Федор начал спокойно есть. Полина быстро сжевала свои огурцы и принялась ему рассказывать про своих детей, мужа, подруг, выдумывать смешные истории, что случились с ней и ее якобы любовниками. Она выдумывала эти истории на ходу, удивляясь собственной изобретательности. Только бы не молчать! Федор слушал, кивал. Со смаком и расстановкой умяв все, что было в тарелках, сбегав за чаем и десертом, он выпил еще два бокала вина, выкурил сигарету и откинулся назад, глядя на Полину сытым осовевшим взглядом.

— Ну что, спать? — спросил он и зевнул.

— Пойдем, — ответила она.

Они вернулись обратно в номер. Федор скинул рубашку, остался в одних брюках. Вытащил из холодильника еще банку пива и сел в кресло.

— Курить будешь? — спросил он Полину.

— Нет, — ответила та и пошла в ванную.

Переодевшись в легкую сорочку, которую она долго выбирала в том самом торговом центре, куда послала ее Маша из турагентства, Полина вернулась в номер и забралась под одеяло. Повернулась к Федору спиной и свернулась калачиком. Только бы ничем себя не выдать! Не приставать к нему! Не выдать себя ни жестом, ни взглядом.

Федор мрачно пил пиво, глядя попеременно то фильм «Танцы с волками» на арабском языке, то новости CNN. Наконец пиво в мини-баре закончилось. Полина услышала, как Федор стягивает брюки, шлепая по полу босыми ногами, и сжалась в комочек еще сильней, крепко зажмурив глаза.

Раздался легкий скрип. Тяжелое тело Федора опустилось на кровать. Полина прислушивалась к его дыханию, проклиная грохочущий прибой. Наконец ей показалось, что дыхание стало глубоким и ровным. Только тогда она осторожно повернулась и посмотрела в сторону Федора. Он лежал на животе, подсунув руки под подушку, повернувшись лицом к Полине, и крепко спал. Лунный свет мягко струился по его загорелой обветренной коже. Полина лежала и смотрела на Федора до тех пор, пока не уснула, а когда уснула, продолжала видеть его во сне.

Полина лежала на пляже, в шезлонге, под огромным соломенным зонтиком, и тупо смотрела, как Федор «ставит на доску» двух девушек. Сестры Неля и Валя, восемнадцати и шестнадцати лет, с удивительными, роскошными, естественно белыми локонами и породистыми, чуть веснушчатыми личиками. Загорелые, с отличными точеными фигурками, в крошечных ярких бикини, украшенных замысловатой вышивкой. Они весело хохотали, когда Федор показывал им, как держать парус доски для виндсерфинга. Каждое его слово и движение вызывали взрыв хохота. Девочкам, похоже, больше всего нравилось падать с доски. Каждый раз, когда одна из них плюхалась в воду, создавая фонтан искрящихся брызг, — ученицы и учитель несказанно радовались.

Штатные инструкторы отеля кисло наблюдали за происходящим весельем, вяло, даже без дежурной улыбки выдавая подходящим к ним дайверам номерки для посадки на катер, который должен был вот-вот отплыть к Blue Hole, в «смертельно опасное приключение».

Наконец Федору наскучила игра в учителя по виндсерфингу. Он помахал девочкам рукой, вскочил на доску и умчался на первом же порыве ветра далеко в море. Те пищали и прыгали от восторга, размахивая руками ему вслед. Полина грустно улыбалась. Она вспомнила, как она сама когда-то давно сидела в уголочке спортивного зала, замирая от восторга и прижимая кулаки ко рту, только бы не закричать… Она смотрела, как Федор, занимавшийся в секции спортивной гимнастики, крутится на брусьях. Она не злилась на этих двух девчонок, потому что они напомнили ей один из самых счастливых моментов ее собственной жизни. Она завидовала им не потому, что Федор «ставит на доску» их, а не ее, а потому, что у них есть возможность вот так визжать и прыгать от восторга, глядя на него, а у нее не было.

Мама девочек лежала рядом. Глядя на нее, можно было с уверенностью предсказать, во что превратятся обе золотые куколки, Неля и Валя, лет через двадцать пять. Полная, коротко стриженная блондинка, с глубокими морщинами вокруг глаз. Правда, довольно ухоженная для своего возраста. В ярко-зеленом купальнике и огромных черных бусах вокруг шеи. На руках — несчетное количество золотых украшений.

— Это ваш… брат? — неуверенно спросила она Полину, показывая на Федора.

— Да, — неожиданно спокойно и уверенно ответила та. — Мы двойняшки.

— Надо же! — восхищенно качнула головой блондинка. — Красавец, ничего не скажешь.

— Всегда был, — не без гордости ответила Полина.

У блондинки на лице отразилось желание задать множество матримониальных вопросов, но она так и не решилась. Перевернулась на живот и продолжила листать журнал.

Федор весь день катался на доске. Полина чувствовала, как внутри него растет нехорошее беспокойство. Каждый раз, когда внутри него начинал быстро тикать этот метроном, он неизбежно делал какие-то отчаянные глупости. У Полины в груди заныло тупое, тянущее предчувствие беды. Эта тревога не давала ей ни читать, ни лежать. Полина садилась, ворочалась на шезлонге, подозвала рисовальщика, чтобы тот сделал ей на предплечье картинку хной, и все это время неотрывно следила, как прозрачный парус с бело-голубыми вставками и надписью Neil Pryde носится вдалеке, выделывая немыслимые прыжки и виражи.

К вечеру с моря подул сильный ветер. Полина начала мерзнуть, но все равно не уходила. Наконец парус понесся к берегу.

Сдав оборудование на прокатную станцию, Федор подошел к Полине, посмотрел на нее, потом округлил глаза и пожал плечами:

— Как можно весь день просто лежать? Не понимаю.

Полина виновато перевела тему:

— Может, пойдем поужинаем?

— Давай. Только в городе. Достал меня уже этот отель, — последовал ответ. — Скучища!

Полину будто ударом хлыста обожгло.

Вечерняя базарная толкотня на Масбаде, набережной Дахаба, к девяти вечера достигла пика. Полина смотрела вокруг и не видела ни одной девушки старше двадцати пяти. Она с ужасом шарила глазами в толпе, пытаясь выискать хоть кого-нибудь своего возраста. По сравнению с девчонками, что смеясь ходили вокруг в коротких цветастых платьях или микрошортах, Полина была просто мастодонтом. Старухой!

Федор бродил между торговыми рядами, равнодушно скользя взглядом по кучам маек, платков, витринам многочисленных ювелирных магазинов. Полина едва не споткнулась о расставленные возле одной из лавок кальяны.

— Ой…

— Красавица… — сказал по-русски продавец и послал воздушный поцелуй.

Полина возмущенно отвернулась. Но у нее наконец появился повод заговорить с Федором.

— Интересно, по каким признакам почти во всех странах мира сразу узнают русских? — спросила его Полина в надежде завязать разговор.

— По напряженно-надменным лицам. Требованию, чтоб нас уважали как-то особенно, и полной уверенности, что должным образом все равно не уважат, — проворчал Федор.

— А-а… — Полина внутренне с этим не согласилась, но не нашла что возразить.

Разговор не удался.

Рядом с ними все это время стоял продавец и настойчиво, монотонно бубнил:

— Добра цена, специальный, показать? Добра цена…

Федор вышел, не обратив на него никакого внимания. Полина следом. Почему-то ей было безумно жаль продавца, который провожал их несчастными голодными глазами. Ей показалось, что в сущности она очень похожа на этого египтянина — всю жизнь бубнит Федору, какой он замечательный и что все специально для него, а он смотрит сквозь нее и думает о своем. Потом разворачивается и уходит по собственным делам, а ей остается только смотреть ему вслед преданным собачьим взором.

Сергей прошел через гостиную, осторожно пробираясь среди раскиданных подушек, пустых коробок от пиццы, дисков sony playstation.

— Черт… — несмотря на всю осторожность, он все же наступил на микрофон, в который дети недавно орали караоке.

В доме было тихо и темно. Катя и Ромка спали в своих комнатах.

Сергей подошел к компьютеру Полины, стоявшему на небольшом письменном столике возле балкона. Включил настольную лампу, сел в кресло и растерянно огляделся. Нерешительно тронул лотки с бумагами. В них были квитанции квартплаты, какие-то чеки, распечатки эксельных таблиц со списком семейных расходов. Сергей начал бесцельно перерывать журналы, сложенные стопкой в углу. Все они так или иначе касались «эстетической медицины».

Справа в столе была закрытая секция. Ящик, под ним дверца. Сергей открыл ящик. Там валялись ручки, дисконтные карты магазинов, резинки для денег, калькулятор — всякая ерунда. Сергей закрыл ящик и дернул за ручку дверцы. Неожиданно оказалось заперто.

Сергей нагнулся и увидел под ручкой небольшую замочную скважину. Поднял голову и принялся шарить глазами по столу в поисках ключа. Осмотрелся по сторонам. Ключа видно не было. Тогда Сергей встал и быстрым решительным шагом направился в гардеробную. По дороге он наступил на диск, тот жалобно хрустнул, но Сергей не обратил на это никакого внимания. В гардеробной он включил свет и полез в ящик с инструментами. Вынул оттуда большую отвертку с красной ручкой и пошел обратно в гостиную. Сунул отвертку в щель между дверцей и столом. Одним резким движением выломал замок.

Внутри оказались толстые красные папки с документами. Сергей начал вытаскивать их одну за другой. Подшивки счетов, документы на квартиру, машины, гараж, гарантийные талоны, выписки из банка… Вытащив и просмотрев все папки, Сергей обескураженно моргнул и тяжело опустился на пол. Закрыл глаза руками и усмехнулся. Вздохнул с облегчением. На лице его появилась улыбка. Он сложил папки в стопку и хотел сунуть их обратно, как вдруг заметил в глубине тумбы еще одну, вертикально прислоненную к стенке. Сергей немедленно вытащил ее наружу и открыл.

К внутренней стороне жесткой обложки была прикреплена большая фотография обнаженной девушки. Блондинки холодного арийского типа с очень большой грудью, длинными ногами и каким-то странным, полубезумным взглядом. Сергей смотрел на эту фотографию и не мог оторваться. Что-то в чертах этой женщины показалось ему знакомым…

Сергей долго смотрел на снимок, но так и не вспомнил, что это за модель, или звезда, или актриса. Вероятно, он ее где-то видел — по телевизору или в журналах, поэтому лицо показалось знакомым, а вспомнить имя никак не получается.

Внутри папки оказались аккуратно подшитые договоры и счета за все операции, что делала Полина. Сердце Сергея наполнилось болью, стоило только к ним прикоснуться. Внутри груди все заныло так, что хотелось вскрыть грудную клетку циркулярной пилой, только бы уменьшить это давление.

В самом конце Сергей обнаружил фотографию жены в полный рост, поверх которой маркером был написан список:

O Морщины

O Мешки под глазами

O Вены

O Овал лица

O Губы

O Нос

O Скулы

O Подбородок

O Ноги

O Грудь

Живот

Шея

Ягодицы

Против всех пунктов до «живота» стояли галочки.

Сергей взял фотографию жены и… положил ее рядом с фотографией неизвестной девушки-модели, прикрепленной к внутренней стороне обложки.

Некоторое время он слегка ошалело смотрел на снимки. Потом бросился к тумбе под домашним кинотеатром, открыл крайнюю створку и вытащил оттуда фотоальбом со снимками, сделанными совсем недавно, во время поездки к друзьям на дачу, за город. Трясущимися руками открыл его, начал листать, наконец нашел фотографию Полины в полный рост, вытащил ее из кармашка, схватил и подбежал к столу. Положил снимок рядом с двумя найденными в папке, которую жена спрятала в столе. Медленно осел в кресло, держась за голову рукой.

Так он просидел очень долго. Время как будто остановилось.

Потом он тяжелым, медленным движением сгреб все три снимка в кучу. Небрежно убрал папки в стол, кое-как прикрыл дверцу и побрел в спальню.

До самого утра он пролежал на кровати прямо в одежде, разглядывая игру теней на потолке.

Полина посмотрела на часы и потянула Федора, который разглядывал мешки со специями, за майку:

— Автобус обратно в отель будет через пятнадцать минут. Пойдем?

— Ты езжай, я останусь, — последовал равнодушный ответ. Федор едва повернул голову в сторону Полины и сразу обратился к продавцу: — Корица есть?

Тот засуетился, вытаскивая из угла плотно закрытую флягу с палочками ароматной корицы.

— Ну ладно…

Полина нерешительно сделала шаг назад. Еще раз посмотрела на Федора. Чувство обиды накрыло с головой. В носу защипало, на глаза навернулись слезы. Она резко развернулась и пошла к остановке туристских автобусов через узкие, забитые людьми торговые ряды. Она старалась глубоко вдыхать горячий сухой воздух, который ветер гнал из пустыни к морю, но это не приносило облегчения. Полина держалась изо всех сил. Только бы добраться до номера… Не разреветься…

Вдруг прямо перед ней, как чертик из коробочки, выскочил маленький вертлявый торговец и принялся трясти у Полины перед носом фиолетовым платком с золотыми звездами и множеством мелких монеток, которые громко звенели.

— Ай, девушка, чего такой грустный?! — задорно завопил он, выплясывая перед Полиной. — Белле денс! Лучший наряд! Специальный цена! Для тебя подарок! Заходи!

— Я не буду ничего покупать, — сурово нахмурилась Полина.

— Зачем покупать, чай давай пить! Хочешь настоящий египетский чай? Вся печаль уйдет! Заходи! Ты такой красивый! Такой красивый девушка грустить не должен! Такой красивый девушка должен танцевать, веселиться!

Полина остановилась, тупо моргая глазами. Виражи и звон платка действовали, как гипноз. Улыбающийся торговец вдруг показался очень милым. Полина искренне поверила, что он ничего не хочет ей продавать, а просто пытается утешить. Ведь она и в самом деле такая красивая. Такие красивые женщины и в самом деле не должны грустить. Мужчины должны биться за право их развлечь. Красивые женщины и в самом деле должны танцевать и веселиться. Это же так просто!

— Ладно, покажи… — она сделала шаг в сторону лавки и замерла, не успев туда войти.

В узкой, не больше обычного рыночного контейнера, торговой палатке все блестело и переливалось. Малейший порыв ветра создавал мелодичный звон. Вышитые топы, платки, пояса, шаровары, мягкие кожаные тапочки, браслеты, кольца, тяжелые ожерелья… В углу музыкальный центр трубно ревел танцевальные арабские хиты. Двое торговцев сидели на полу. Перед ними был разложен нехитрый ужин. Лепешки, немного сыра, стаканчики с чаем. Один из них добродушным жестом пригласил Полину присоединиться. Она покачала головой.

— Ай, девушка, смотри, какой красота!

Маленький торговец вдруг молниеносным движением обвязал вокруг бедер Полины черный платок с золотыми монетками и затанцевал перед ней, смешно извиваясь. Из соседних лавок начали высовываться продавцы. Они образовали круг и начали хлопать в ладоши. Восторженно, радостно улыбаясь.

— Танцуй! — мелкий вертлявый шайтан рядом с Полиной улыбался во весь рот, глядя на нее так, будто скажи она ему сейчас пойти и броситься под поезд — побежит не задумываясь.

Полине вдруг стало очень весело. Она подняла вверх руки и сделала несколько движений бедрами. Мужчины вокруг захлопали громче, начали свистеть и шумно выражать одобрение.

— Танцуй! Танцуй! — мелкий торговец вдруг впал в неистовство, схватил Полинину руку и резко подбросил вверх, показывая ей, как надо вертеть кистями, сам несколько раз дернул бедрами. — Быстрей!

Полина испугалась и отшатнулась от него, начала снимать платок.

— Танцуй! — со злостью заорал тот и попытался помешать ей снять звенящую тряпку.

Полина попятилась от него и уперлась спиной в чей-то живот. Обернулась и увидела сзади громадного оскалившегося араба с гнилыми зубами и глазами, налитыми кровью.

С лиц вокруг словно попадали маски. Вокруг скалились злобные, жестокие морды.

От ужаса Полина завопила во весь голос:

— Пошли вон! Федор! Федор!

Неожиданно огромная ладонь верзилы, стоявшего сзади, зажала ей рот. Полина начала дергаться и брыкаться…

Внезапно кольцо вокруг нее разомкнулось. Мелькнул кулак, и руки, державшие Полину, разжались. Продавцы мгновенно рассеялись обратно по своим лавкам. Их лица приняли обычное угодливое выражение, плечи и головы покорно опустились. Мелкий шайтан исчез, будто сквозь землю провалился.

Полина упала на грудь Федора и зарыдала.

— Идем, — сухо сказал тот, обнял Полину за плечи и повел к автобусной остановке. — Ты что, не знаешь, что с ними нельзя, как с людьми, разговаривать? Они мгновенно борзеют и перестают тебя уважать. Они же дикие! Только силу понимают…

Туристы, толпящиеся на небольшой бетонной площадке в ожидании маршрутных автобусов отелей, с интересом уставились на плачущую Полину.

— Ужас… — прошептала она, крепко прижимаясь к Федору, — я даже не поняла, что случилось. Они как-то мгновенно… понимаешь, мгновенно превратились!

— Ты как маленькая! — неожиданно перебил ее тот. — Ужас! Превратились! Поля, тебе сколько лет?!

Полина осеклась. Побледнела.

Подошел автобус.

— Все, пока! — Федор сделал два шага назад, помахал Полине рукой и исчез в толпе.

Она села в микроавтобус, забралась на самое дальнее место и опустила голову, прикрыв лицо рукой. Другой рукой она взяла себя за грудь и крепко сжала силиконовый имплантант. Сдавила с такой силой, что от боли на мгновение потемнело в глазах. Эта доля секунды передышки спасла Полину от… Она сама не могла сказать от чего. Знала только, что если бы не это мгновение физической боли — случилось бы нечто настолько страшное, по сравнению с чем даже смерть не ужасна.

Федор так и не вернулся в отель.

Полина сидела за завтраком, минут пять механически размешивая несуществующий сахар в своем кофе. Сахара она не ела уже больше трех лет. Кроме чашки с кофе, перед ней лежала только пачка сигарет. Полина закурила. Закашлялась и потушила сигарету. Решительно встала со своего места и направилась к столам, ломившимся от разнообразной снеди. Прямиком к сладкому — аппетитным румяным булочкам, слойкам и фруктовым ватрушкам. Набрав их целую тарелку, она прихватила джем. Отнесла все это на свой стол и отправилась во второй рейс. Набег на небольшой закуток подарил тарелку омлета с ветчиной и овощами. К нему Полина прихватила еще сосисок, зажарила два тоста, взяла масло…

Вскоре ее столик оказался заполнен едой до отказа.

Она с жадностью съела весь омлет без остатка. Выпила кофе. Сходила за какао. Потом еще раз. Прикончила ватрушки. В животе появилась боль. Стало тяжело дышать. Но Полина все равно продолжала есть. Взяла еще несколько булочек, хотя прежние стояли уже в пищеводе. Сыр, масло, джем, чай, какао, еще ватрушки… Полине было плохо. Она едва могла дышать, но все равно продолжала заталкивать в себя еду. Женщина за соседним столиком, морщинистая, жеманная, очкастая мымра, говорившая с мужем по-немецки, презрительно покосилась в сторону Полины. Полина поймала ее взгляд и демонстративно вцепилась зубами в очередную булку.

Сожрав все до последней крошки, Полина с трудом поднялась. Ее живот мерзко нависал над шортами, грудь как-то разом обвисла и превратилась в два «мячика в сетке», развалившихся по обе стороны вздувшегося живота. Полина ощутила себя настолько отвратительной, что ей стало все равно — кто на нее посмотрит и как она выглядит. Впервые за долгое время Полина сошла с дистанции сексуального соревнования со всем женским полом планеты и превратилась в амебу. Существо без пола. В глубине души она всегда завидовала людям, которые смогли просто забить на секс. Полина завидовала жирным, спокойным, как танки, теткам, пожирающим пирожные и жареную картошку. Они казались ей сильными и мудрыми. Эти тетки всем своим видом говорили мужскому полу: да пошли вы на… Ведь если сопоставить затраты сил и нервов на поддержание себя в сексуально привлекательной форме с качеством удовольствия, что имеешь в результате… Хм. Лучше пирожное. Сладко здесь, сейчас и с гарантией. К тому же пирожное всецело твое, без остатка. Оно не может любить кого-то другого.

В этот момент зазвонил телефон. «The world is main».

— Алло. — Полине было действительно все равно, что скажет Федор.

— Привет, — радостно отозвался тот. — Слушай, я тут на русской станции серферов. Со мной все в порядке. Звоню на всякий случай, мало ли ты… — тут Федора перебил взрыв девичьего хохота, звуки возни и шлепков по голому телу. — Подожди! Щас! В общем, все нормально!

Снова раздался хохот, и Федор отключился.

Полина закрыла крышку телефона, растерянно потопталась на дорожке и побрела в номер, не имея ни малейшего представления, как прожить оставшиеся пять дней.

Сергей докурил вторую сигарету, сидя в машине возле тещиного дома, и понял, что к встрече с Натальей Вадимовной он все равно морально не готов и вряд ли когда-нибудь сможет подготовиться.

Взяв портфель, он вылез из машины, закрыл ее и пошел к подъезду.

Постояв немного перед дверью, поднял руку и приложил палец к кнопке звонка, но не нажал.

Неожиданно раздалось щелканье замков, и дверь открылась. Наталья Вадимовна строго посмотрела на зятя.

— Здравствуй, Сережа. Проходи, — сказала она.

Теща всю жизнь преподавала физику в школе. Она продолжила ее преподавать, даже когда стала директором. В ее присутствии Сергей помимо своей воли моментально, в мгновение ока превращался в испуганного школьника, который, сжавшись в комочек, думает — выучил он урок или только думает, что выучил, а на самом деле ничего не понимает.

Наталья Вадимовна оставалась учителем даже дома. Длинная бордовая юбка, бежевая блузка с бантом на груди, неизменный длинный трикотажный жилет из джерси.

— Мой руки и проходи на кухню. Будет чай, — сообщила Сергею теща.

Он послушно кивнул и в точности исполнил ее распоряжение. Прошел на кухню.

— Садись, — теща указала Сергею на табуретку в углу.

Стол был накрыт безупречно чистой плотной скатертью в красно-белую клетку. На нем в геометрически правильном порядке две чашки, блюдечко с тонко нарезанным лимоном, чайник, сахарница и хрустальное блюдо с мелкими пирожными из набора «Ленинградский».

Сергей послушно сел. Руки сами собой сложились на коленях.

Наталья Вадимовна с величайшей серьезностью разлила чай. Села. Отпила глоток и посмотрела на зятя:

— О чем ты хотел поговорить, Сережа?

Сергей, не сводя с нее глаз, полез в свой портфель, нащупал там три фотографии, собранные им вчера ночью, и молча положил их на стол перед Натальей Вадимовной.

Та замерла. Раздался глухой противный стук чашки о тещины зубы. Она резко опустила чашку на стол и спрятала дрожащие руки под скатертью.

— Кто это? — сухо спросил Сергей, ткнув пальцем в фотографии неизвестной модели. — Почему Полина хочет быть на нее похожей?

Теща поставила локоть на стол, закрыла рот рукой и неестественно вывернула шею. Потом повернулась к Сергею. Лицо ее было жестким.

— Я полагаю, тебе лучше поговорить об этом с Полиной. Вы ведь все-таки муж и жена. Думаю, подобные вещи лучше обсуждать в кругу собственной семьи. Надеюсь, ты понимаешь, что ставишь меня в неловкое положение, задавая свой вопрос. Собственно, во всей этой ситуации меня больше волнует другое. Почему моя дочь не решается рассказывать своему мужу о собственной жизни…

В это мгновение кулак Сергея грохнул по столу с такой силой, что вся стоявшая на нем посуда подпрыгнула высоко вверх. Строгий порядок рассыпался, как карточный домик на ветру. Чай взметнулся из тещиной чашки, как маленькое цунами, и залил тщательно выглаженную блузку. Наталья Вадимовна с удивлением воззрилась на мокрое пятно, возникшее на ее груди.

— Хватит, — процедил Сергей сквозь зубы и положил обе руки на стол. — Хватит демагогию разводить. Просто на вопрос ответьте: кто на снимке, и почему Полина кроит себя под нее? Если, конечно, знаете. Или ваша дочь и матери не решается рассказать о своей собственной жизни? — Он поднял глаза на тещу и вложил в свой взгляд всю боль, всю злость, всю агрессию, скопившуюся в нем за последнее время.

Взгляд был такой силы, что учительская броня не выдержала. Наталья Вадимовна сгорбилась, обмякла и превратилась в испуганную старую женщину, которая судорожно пытается сообразить, как бы ей выкрутиться. Потом вдруг махнула рукой и тяжело вздохнула.

— Ты думаешь, мне все это нравится? — Она посмотрела на зятя усталыми, слезящимися глазами. — Думаешь, я не пыталась с ней говорить, что все ее проблемы от головы? Думаешь, не старалась отговорить? Так будь спокоен — я кричала, я ругалась, я даже пыталась ее к специалисту по нервным делам отправить. Но вот беда — она-то уже взрослая. Может сделать с собой все, что захочет. И ни я, ни ты, никто другой ей не указ.

Сергей медленно, не сводя с тещи глаз, повторил свой вопрос:

— Почему. Полина. Хочет. Быть. Похожей. Именно. На эту. Девушку?

Наталья Вадимовна опустила голову и только покачала ею.

— Нет. Не скажу, — тихо произнесла она. — Не могу. Прости…

Сергей встал. Сгреб фотографии, сунул их обратно в свой портфель. Пошел в прихожую. Оделся и вышел. Теща так и осталась сидеть на кухне. Сергею показалось, что она плачет.

Полина вернулась в номер. Встала перед зеркалом. Долго смотрела на себя. Потом взяла складку кожи на животе, сжала и оттянула. Повернулась боком, провела рукой по бедру, вспоминая, как оно выглядело раньше. Полина хорошо помнила боль от операций. Жжение, тянущая невыносимая резь…

Полине вдруг стало страшно. Страх растолстеть преследовал ее всегда, с детства, когда она видела, как в толстых девочек кидаются камнями и кричат, что они жирные. Федор никогда не кричал. Он просто не обращал на них внимания. Совсем никакого. Их для него просто не существовало. Он жил в мире идеальных форм и вечной молодости.

Полина подошла к унитазу, сунула в рот два пальца и с силой надавила на середину языка. Съеденные сладости мгновенно изверглись из нее фонтаном. Полина повторяла эту операцию до тех пор, пока желудок не опустел. Потом бросилась в комнату, схватила литровую бутылку воды, выпила почти две трети и снова вернулась к унитазу. Только когда внутри Полининого тела не осталось ни грамма еды, она прекратила вызывать у себя рвоту.

Затем она спокойно умылась, почистила зубы и начала механически, как курица без головы, собираться на пляж. Укладывать в сумку крема, книгу, журнал, телефон… Собравшись, она вышла в комнату и некоторое время растерянно стояла посреди нее. Бросила сумку на пол. Полезла в мини-бар. Вытащила оттуда небольшую бутылочку шампанского и бокал. Взяла все это и пошла на балкон номера. Вернулась за сигаретами. Начала искать зажигалку. На столике возле телевизора были разложены буклеты. Полина машинально собрала их. Нашла зажигалку и вернулась на балкон.

Открыла шампанское, налила себе в бокал. Начала листать буклеты. Первые три рассказывали о достоинствах отеля, а четвертый — про Дахаб вообще. На его последней странице Полина увидела объявление по-русски насчет экскурсий. Взгляд Полины уперся в название «Синай». Заявки предлагалось оставлять на рецепции отеля.

Полина допила всю бутылку, докурила третью по счету сигарету, взяла буклет, вернулась в номер, подняла сумку и нетвердым шагом поплелась в холл. Вернее, она особенно не думала, куда идти. Просто брела по коридору как зомби, держа в руке буклет.

Сергей медленно, едва-едва двигался в потоке машин. Обычно пробки его раздражали, но сегодня он дорожному затору даже обрадовался. Попасть на работу ему было очень нужно, но совершенно не хотелось. Ни о каких делах он даже думать не мог. Больше того, боялся, что в таком состоянии наделает каких-нибудь грубых, непоправимых ошибок. Просто по рассеянности.

Рассеянность была ужасная. Сергей не замечал людей, машин, цифр, звонков. Вернее, он пытался охватить взглядом весь поток, но чем больше старался это сделать, тем хуже у него получалось. Картинка рассыпалась, Сергей не знал, за чем следить, дезориентировался и в результате уже дважды за три часа умудрился создать аварийные ситуации. Первый раз, выезжая с парковки, сдал назад, не заметив припарковавшуюся рядом машину, и только истерический вой парктроника предотвратил это нелепое ДТП. Второй раз Сергей просто ехал, пытаясь понять, почему справа и слева от него то и дело раздается раздраженное бибиканье пролезающих мимо машин. Потом понял, что едет посередине двух полос, так что разделительная полоса исчезает под колесами точно по центру.

Рассеянный взгляд Сергея вдруг задержался на слове «стриптиз-бар». Желтая, безвкусная вывеска загипнотизировала его настолько, что он продолжал таращиться на нее до тех пор, пока сзади не начали гудеть, сообщая, что можно уже чуть-чуть вперед проехать.

Не подумав, как ребенок тянется за яркой игрушкой, Сергей включил поворотник, кое-как пересек две полосы, пробираясь в правый ряд, и свернул. Припарковался криво, почти в полуметре от обочины, вышел из машины и направился к заведению походкой лунатика. Зашел в стрип-бар, разменял у администратора две тысячи по сто рублей и уселся за первый же свободный столик. Поймал себя на мысли, что выглядит и ведет себя, как пьяный, хотя на самом деле трезвый, как стекло.

Первый и последний раз в своей жизни Сергей посетил стрип-клуб в Москве. Выгуливал туда депутата муниципального совета в надежде получить заказ на изготовление детских площадок для каждого двора в данном депутатском округе. Пока депутат резвился у высокого подиума с шестами, где вертелись, как ужаленные, сразу три девушки, Сергей скучал в уголочке, зевал и пытался понять, что есть хорошего в данном виде отдыха. Почему его понесло в стрип-бар сейчас, Сергей бы не смог объяснить даже под страхом смерти.

Бар был маленький, квадратный. Вдоль одной стены — стойка, в центре — тумба с шестами, вдоль остальных трех стен — столы. Ему мгновенно подали меню. На тумбе у шеста изгибалась рыженькая девушка в костюме лисички. Выглядела она напряженной и неуклюжей. Сергей нахмурился и уставился в меню. Потом заказал виски, стейк и начал глазеть по сторонам.

По залу ходили две девушки топлес, с отсутствующим выражением лица. Время от времени они подходили к посетителям, немножко крутили бедрами, требуя, чтобы им в трусики засунули купюру. Никакого энтузиазма в их действиях не наблюдалось.

Сергей начал присматриваться к выставленным на обозрение телам, за погляд которых предлагалось платить. Фигуры по большей части были совершенно обыкновенные, то есть лишенные той гармоничной пропорциональности, которую мы обычно называем красотой. У одних девушек массивная грудь, полное отсутствие талии и чересчур тонкие ноги, у других — узкие плечи, мелкая грудь и массивная задница. Почти у всех, как только они немного расслаблялись и переставали втягивать живот, на нем тут же обозначались жирные складки, необходимые женщине по природе, чтобы утеплять свою утробу во время беременности.

— О чем задумались? Может, посадите меня за столик? Я умею слушать, — раздался над ухом дежурно-ласковый голос, рука легла на плечо.

Подошла девушка в красных стрингах с зайчиком «Плейбой», выложенным стразами. К ее яйцевидной голове был пришпилен искусственный белый хвост, сделанный из той же синтетики, из какой сооружали волосы советским куклам. Как только Сергей к девушке повернулся, она провела руками по телу и бросила заученный «томный взгляд из-под ресниц». Сергей посмотрел на бугристые целлюлитные ляжки стриптизерши, сердито сунул ей за резинку чулка стольник и проворчал:

— Надо жену мою на стриптиз сводить, чтоб она насчет фигуры комплексовать перестала.

Автобус на Синай отходил вечером.

Полина забралась внутрь, нашла свободное место у окна, села и закрыла глаза. Автобус тронулся, выехал с территории отеля; тихо шумел кондиционер. Гид принялся рассказывать что-то о горе Синай, Моисее, скрижалях… Полина почти не слышала его. Она впала в забытье, весьма похожее на сон. Обгоревшая докрасна кожа болела от соприкосновения с майкой. Полина, накачавшись шампанским, уснула на пляже под зонтиком, а когда проснулась — тень от зонтика уже была в совсем другом месте. В результате грудь, живот и ноги превратились в один ярко-красный ожог, который отчаянно болел. Эта боль представлялась Полине океаном, в котором можно плавать, купаться, нырять и вообще больше ни о чем не думать. Федор остался где-то на берегу этого океана. Полина снова не могла думать ни о чем, кроме своей боли. А еще Полине совсем не хотелось видеть Федора. Вернее, не хотела, чтобы он видел ее. Красной, облезшей, обгоревшей. Некрасивой. Этого Полина не хотела до такой степени, что бросилась бы бежать прочь, завидев Федора в толпе.

— Каждому, кто взойдет на Синай и встретит там рассвет, отпустятся все его грехи, — донесся сквозь марево, застилавшее Полине глаза, голос гида.

Автобус ехал долго. Гид замолчал, в салоне выключили свет. С передних сидений донесся храп. Полина откинулась назад, кое-как пристроилась на неудобном подголовнике, просунула руку под майку и принялась мять кожу на животе. Она брала кожную складку, сжимала ее в кулаке что было силы, потом проводила по животу ногтями. Боль становилась такой острой, что на глазах выступали слезы. В ушах стоял глупый девичий хохот, звучавший фоном к последнему разговору Полины с Федором.

— Фонарь, — раздался над ухом голос гида.

Полина открыла глаза. Араб в темно-синем жилете и голубой рубашке протягивал ей увесистый фонарь. Полина взяла его.

Гид закончил раздачу фонарей, вернулся на свое место и объяснил:

— Там будет очень темно, фонарями будете светить себе под ноги, чтобы видеть дорогу. У кого сядут батарейки, подойдете ко мне, я заменю.

Автобус остановился на ровной каменистой площадке. Полина выбралась наружу. Было очень холодно. Гид поднял вверх свои бумаги, прикрепленные к планшету:

— Все внимание! Кому надо в туалет, идите сейчас! У вас десять минут! Потом пойдем на контроль!

Полина с тоской посмотрела в сторону туалета, напоминающего кошмарные бетонные сортиры, забытые коммунальными службами давным-давно, что отравляли своим зловонием воздух во второстепенных городских парках ее молодости.

Туристский поток медленно полз к пропускному пункту, возле которого стояло несколько бедуинов в длинных белых рубашках, черных жилетах и красных головных платках-«арафатках». У каждого по «калашникову» на плече. Один из них мельком заглянул в Полинину сумку, а затем беззастенчиво уставился на ее грудь и подмигнул.

Полина некоторое время светила себе под ноги, а потом выключила фонарик и убрала в сумку. Свет звезд был таким ярким, что можно было идти и без фонаря.

Поверхность земли больше напоминала лунную. Под ногами было множество камней, а в воздухе взвесь песка и чего-то еще… Это нечто отдавало приторно-сладким вкусом, оседало в носу и на языке.

Высоко вверх уходил тонкий ручеек белых огоньков — цепочка туристов с фонариками растянулась снизу и до самого верха. Полина довольно бодро зашагала вперед, обогнав всю свою группу. Впереди замаячила какая-то толчея. Громкие голоса бедуинов:

— Кэмел! Кэмел!

Полина пригляделась и увидела, что по обеим сторонам дороги лежат верблюды. Рядом с ними стоят погонщики, зазывающие туристов.

Прямо перед Полиной из темноты вынырнуло лицо юного бедуина, совсем еще мальчика:

— Семь километров вверх, — сказал он улыбаясь. — Бери верблюд, девушка! Ногами тяжело.

Полина замерла. Внутри ее вдруг, как убегающее молоко, вскипела уверенность, что она должна дойти до самой вершины сама, без помощи. Иначе… Ведь легенда гласит, что только тот, кто поднимется на Синай сам и встретит там рассвет, получит прощение.

— Нет, — Полина обошла мальчика и зашагала дальше.

Теперь ей стало ясно, что именно за взвесь болтается в воздухе, поднятая тысячами человеческих ног, — смесь мелкого пустынного песка и верблюжьего навоза, густо устилавшего тропу.

Идти становилось все труднее и труднее. Тропа забирала круто вверх. Полина шагала с трудом, представляя, что идет не по горному склону, а по беговой дорожке, поднятой на максимум. Она ведь шагала так день за днем, иногда по два часа, чтобы избавиться от жировых отложений на ляжках.

— Не сходите с тропы! Здесь змеи и скорпионы! — раздался за спиной голос гида, который вел еще одну русскую группу. Те люди, с которыми Полина приехала, остались далеко позади.

Полина стала развлекать себя тем, что ставила задачу обогнать еще одну группу. Потом еще и еще. Когда она видела, как кто-то со стоном сдается и подзывает бедуина с верблюдом, в сердце появлялось торжество. А она идет! Сама! По острым камням, в пыли, на ветру и холоде, уже несколько километров в очень быстром темпе — и ничего!

Впереди показалась небольшая торговая палатка, вокруг которой сгрудились несчастные туристы и жадно пили воду, чай, лимонад, пиво — все, что было расставлено на прилавках.

— Много пить не надо, тяжело будет ждать наверху, — раздался над ухом голос погонщика, который вел за собой огромное животное с двумя женщинами на спине.

— Откуда вы все так хорошо русский знаете? — удивилась Полина.

Бедуин улыбнулся, обернулся к женщинам и сказал что-то по-французски, быстро и гладко. Те рассмеялись. Затем он ответил на Полинин вопрос:

— Я учился в Москве, а потом в Лондоне. Могу на пяти языках говорить — английском, немецком, французском, итальянском и испанском, а на японском и китайском общаться. «Привет! Как дела?»

Полина некоторое время пыталась осмыслить, как эта фраза вяжется с родом занятий бедуина.

— А почему ты не остался в Лондоне? — наконец спросила она.

— Зачем? — последовал ответ. — Здесь у меня есть все это, — он обвел руками звездное небо и переливающиеся в лунном свете горы. — Наша земля. А там у меня ничего нет. Я здесь счастлив.

Полина глубоко вздохнула. Помимо воли, в ее голове родился вопрос: «Зачем я здесь?» — но ответа она найти не могла или не хотела.

Последние два километра пути представляли из себя нескончаемую цепочку ступеней, грубо вырубленных прямо в скале. Карабкаться по ней приходилось на четвереньках. Никаких поручней, площадок или страховки. Полина с ужасом жалась к камням, понимая, что, если хоть один турист упадет, за ним покатятся все остальные — а вокруг только скалы!

Неожиданно сбоку мелькнула тень. Полина пригляделась — это оказался бедуин, несущий на своей спине какого-то старика. Бедуин легко бежал прямо по скале, минуя общий поток. Зрелище было невероятное, потому что Полина никак не могла понять, как можно так спокойно, да еще с тяжелой ношей, бежать по гладкой каменной поверхности с наклоном градусов в сорок пять-пятьдесят!

Однако бедуин бежал по какой-то только ему известной тропе, огибая крутые подъемы, и вскоре мелькнул где-то далеко вверху, быстро пройдя по узкому каменному карнизу!

Сзади доносился тяжелый хрип. Мужчина в голубой рубашке, очках и с усами едва мог переводить дух. С его красного лица градом катился пот. Полина и сама была вся мокрая. Соленый пот, смешиваясь с пылью, пробивающейся через одежду, образовывал весьма едкую абразивную смесь. Все тело Полины жгло, словно ее густо обмазали смесью горчицы и алюминиевой стружки, да еще и завернули в полиэтилен. Ноги болели и дрожали от напряжения. После нескольких особенно высоких и неудобных ступенек Полина с ужасом ощутила, что у нее подламываются ноги. Она судорожно вцепилась рукой в какой-то камень, ясно осознавая, что если не выдержит нагрузки — просто полетит вниз!

Воздух становился разряженным. Его приходилось вдыхать большими порциями. Кроме того, он стал совсем холодным, и от частого дыхания начинало болеть горло, текли сопли и слезы.

Люди двигались молча. На лицах мрачная решимость. Полина продолжала карабкаться наверх.

Подъем закончился неожиданно. За камнями показался свет и несколько торговых палаток. Туристов встречали бедуины с одеялами и тут же заворачивали в них всех желающих.

— Ветер! Сильный ветер! На вершине ветер! — предупреждали они с улыбками. — Рассвет через час! Матрасы! Берите матрасы!

Полина прошла мимо них. На самый верх горы, туда, где Моисей получил скрижали, вела еще одна вырубленная в скале лестница. Полина забралась по ней и… Не увидела ничего. В чернильной темноте время от времени вспыхивал огонь фонарей.

— Иди, я тебе покажу хорошее место, — неожиданно сказал ей бедуин, возникший из темноты. В руках у него были полосатый грязный матрас и одеяло из верблюжьей шерсти. — Очень хороший место. У часовни уже все заняли. Люди будут прибывать. Лучше место занять. Идем!

Он быстро взбежал на камень и замахал рукой.

Полина пошла следом за ним. Бедуин бросил матрас на камни, в небольшую расщелину, усадил Полину, накрыл ее одеялом, а сам сел рядом. Кругом была чернильная темнота. Ничего не видно дальше собственного носа.

— Как тебя зовут? — поинтересовался бедуин.

— Полина. Вы что, бесплатно тут одеяла всем даете?

— Десять фунтов, — последовал ответ.

Полина вынула из кармана деньги и отдала торговцу. Тот сунул их за пазуху, но уходить явно не собирался. Полина различала только его блестящие глаза и белую рубаху. Вдруг она почувствовала, как сухая маленькая ладонь гладит ее лицо.

— Руки убери! — заорала она.

Бедуин надулся и ушел.

Полина легла на матрас, прижавшись спиной к скале, чтобы защититься от сильного, пронизывающего до костей ледяного ветра, и накрылась одеялом. Встретить рассвет на горе Синай оказалось одним из самых трудных дел в жизни. Теперь, когда оставалось только неподвижно лежать, ожидая рассвет, промокшая от пота насквозь одежда от ветра превращалась в холодный кокон, не дающий даже шанса согреться. В ушах поднялся шум. Полина сжалась в комочек и подумала: «Только бы восход не проспать». От усталости сон сморил ее мгновенно. Проснулась она оттого, что вокруг стало светло. Встрепенулась, села и… чуть не заорала от ужаса. Она лежала на самом краю обрыва. Внизу расстилалась пропасть, а расщелина, где ее уложил бедуин, была наклонной! Полина села, судорожно вцепилась в небольшой выступ скалы, закрывавший ее от ветра, и попыталась медленно вползти наверх. Не получилось. Сзади сидел мужчина. Каждый квадратный сантиметр горы был уже занят! Людей набилось столько, что вершина Синая, ничем не огороженная, больше походила на переполненную Дворцовую площадь во время концерта. Люди лепились гроздьями к скалам. Некоторые, как Полина, оказались на самой кромке отвесной скалы. Внизу, насколько хватало глаз, на крутых ступеньках стояли люди, вооружившиеся фотоаппаратами и видеокамерами. Все взгляды были обращены к горизонту. Небо стало сиренево-розовым. Красные скалы Синайского нагорья в одно мгновение покрылись золотом. Полина забыла обо всем. Перед ней стояла вечность. На горизонте показался край гигантского солнечного диска. По горе прокатился восторженный вздох. Солнце медленно вставало из-за горизонта. Полина смотрела на него, не щурясь и не прикрывая глаз рукой. Странно, но смотреть на ослепительный диск было совсем не больно…

Полина сделала глубокий вдох и внезапно ощутила легкое прикосновение на своем лбу, мимолетное, едва заметное касание, как порыв ветра или нежным поцелуй… И вся боль, разрывавшая ее душу, прошла. Этот момент длился ничтожно мало, но внутри Полины что-то переменилось. Ее усталость, сомнения, страхи и боль исчезли. Осталась только пустота. Она не почувствовала себя счастливой, а только чистой. Прощенной…

Люди начали потихоньку подниматься со своих мест. Полина тоже. В этот момент она обратила внимание, что лицо ее будто намазано ароматическим маслом. Особенно губы. Она провела по ним пальцем и поднесла его к носу. Пахло ладаном.

— Через полчаса здесь будет плюс сорок! — прокричал кому-то гид. — Наденьте головные уборы!