Керен Певзнер Налог на недвижимость

Я ПРОСНУЛАСЬ оттого, что выспалась. Это случается так редко, что я просто не помню, когда такое произошло в последний раз. Наверное, я старожил. Те тоже ничего не могут припомнить, когда их просят.

Надев халат, я пошлепала на кухню. Аппетит был зверский, и я решила приготовить омлет по-болгарски. Пока нагревалось масло в моей любимой сковородке с высокими бортами, я вспомнила, что хорошо бы поджарить тосты и достала из шкафчика забытый за ненадобностью прибор. По кухне поплыл несравненный аромат свежеприготовленной еды. Двумя лопатками я ловко перевернула омлет, готовый уже выползти из тесных рамок сковородки. Тостер щелчком сообщил мне, что хлебцы поджарились.

В кухонном проеме появилась сонная Дашка:

— Ой как пахнет! — потянула она носом.

— Умывайся и за стол, — приказала я.

— Что это ты делаешь? Яичницу?

— Ха! Бери выше, — гордо ответила я, — омлет по-болгарски!

— Это вкусно?

— Еще как! Иди немедленно в ванную!

Дашка нехотя поплелась чистить зубы, а я порезала надвое воздушный омлет, вытащила из тостера готовые тосты и налила себе чаю, а дочери горячего шоколада.

Ели мы молча. После того, как на тарелке не осталось ни крошки, Дашка удовлетворенно похлопала себя по животу и произнесла:

— Да, мамуля, я вижу ты уже выздоровела.

— От чего? — я удивленно подняла брови.

— От несчастной любви. Вот первый признак, — и она, скорчив хитрую физиономию, показала пальцем на мою тарелку.

Нет, вы только посмотрите на нее! Вот чертенок! Все замечает и главное — все говорит. Но она, в сущности права. Только сегодня утром я почувствовала, что на меня перестала давить непосильная тяжесть, ледяные ладони, стискивавшие мое сердце, разомкнулись, и ко мне вернулся вкус к жизни.

В депрессивном состоянии я находилась более трех месяцев из-за моего юного друга, а также любимого мужчины, Дениса Геллера. Причина была самая тривиальная — измена и как следствие этого выматывающая душу ревность.

Мое твердое убеждение в том, что любовь является душевной болезнью, укрепилось от этого случая еще больше. Все признаки налицо: человек думает только о предмете своей страсти — идея фикс, разлука воспринимается как ломка, нехватка наркотика, ревность и подозрения — мания преследования, стремление прихорашиваться и боязнь не понравиться — нарциссизм и комплекс неполноценности. Вот такой букет.

Однажды Денис пришел ко мне довольно поздно после очередного «а ля фуршета», устроенного его фирмой. Его присутствие на таких мероприятиях было обязательным, так как компания, в которой Денис работал, развивала связи с Россией, продавая ей свои программные продукты. Крупные контракты обговаривались и заключались именно на таких встречах. Денис прекрасно говорил на трех языках, ориентировался во всех направлениях деятельности фирмы, и часто его голос был определяющим в принятии того или иного решения. После успешного окончания переговоров он получал довольно приличную премию или бонус, как здесь говорят, что совсем неплохо для неженатого молодого человека двадцати восьми лет. Благодаря своим способностям не только в программировании, но и в менеджменте, Денис успел побывать во многих странах мира в составе группы из управления фирмы. Он все меньше и меньше занимался непосредственно программированием, неуклонно становясь весьма опытным менеджером. Знание продаваемого продукта «изнутри» давало ему преимущество и убеждало потенциальных клиентов в исключительности совершаемой сделки.

Так вот, в тот вечер он был очень доволен. Удалось заключить выгодный контракт с молодой российской фирмой, поставляющей компьютерное оборудование для банков. Денис рассказал мне о представителе фирмы, господине Малявине. Это был импозантный господин в сшитом на заказ костюме и в тонких очках в золотой оправе. Он вышел на фирму «Офаким», где работал Денис, неожиданно и заинтересовался ее продукцией. Денис был при Малявине и гидом, и компаньоном на всех мероприятиях. Уж больно жирный кусок хотели оттяпать владельцы «Офакима» от богатенького Буратино из Москвы, вот и послали к нему молодого менеджера как интеллектуальную службу сопровождения. Все это Денис рассказывал мне, когда, намотавшись за день с Малявиным и его командой, он возвращался ко мне усталый и часто раздраженный. Все-таки мы тут, в Израиле, успели пропустить, как выросла в России неисследованная особь под кодовым названием «новый русский».

На том «а ля фуршете» Малявин был не один. С ним пришла роскошная блондинка по имени Татьяна, москвичка, приехавшая в Израиль в составе российской делегации. Судя по тому, что Денис, с одной стороны, немного стеснялся описывать мне все прелести Татьяны, а с другой — не мог удержаться, чтобы не вспоминать о ней вслух еще и еще, я поняла, что прекрасная незнакомка захватила сердце моего друга с первого взгляда.

Я даже увидела ее на фотографиях. Фотографы и корреспонденты запечатлели торжественное подписание контракта. Выступал член кнессета от «русской» партии, приглашенный на знатную халяву. Владелец фирмы «Офаким» сиял как масляный блин, и все это попало на страницы газет.

Татьяна на фотографиях выглядела очень эффектно. Пышные белокурые волосы, черное «маленькое» платье, неброский жемчуг в ушах и на шее. Разве что лицо… Денис дольше меня живет в Израиле, уехал из России совсем маленьким и не знает, что такое лицо повторяется на улицах средней полосы через одно. Курносый нос, славянские скулы и светло-голубые глаза выделяются из общей массы только на фоне нашего средиземноморского ландшафта. Пусть не судят меня строго, но я не понимаю, что находят израильтяне в простых белокожих девушках из последней волны репатриации, побеждающих на местных конкурсах красоты.

С тех пор многое переменилось в наших отношениях. Денис стал появляться у меня все реже и реже. На звонки отвечал уклончиво, отговаривался работой. Звонить я перестала. Я всегда знала, что отношения наши временные, просто их окончание переносила на неопределенно далекое будущее. А оказалось, что срок уже пришел. Масла в огонь подлил звонок моего бывшего соученика по университету, Алика Урицкого, вылитого кота Матроскина, который не показывался годами, а тут вдруг позвонил:

— Привет, Лерка, как жизнь молодая?

— Спасибо, дорогой, давно мы с тобой не виделись.

— Да уж, после встречи в Натании прошло около года.

Как-то мы были с Денисом в Натании, случайно встретились с Аликом на улице, и я их познакомила.

— Что новенького расскажешь?

— Видел твоего Дениса, — неожиданно сказал он. Хотя почему неожиданно? Ведь это была главная цель его звонка. — Он садился в шикарный «Мерседес» с красавицей.

— Какой «Мерседес»? С шашечками?

— Почему с шашечками?

— Его невеста — водитель такси, — отрезала я. — Что-нибудь еще?

— Нет, — усмехнулся он, — если так, то конечно. Я думал, ты не знаешь.

— Я знаю все, что мне нужно. Извини, у меня много дел. Всего хорошего.

— Пока.

Я долго держала трубку в руках и не могла успокоиться. Правильно говорят: «История повторяется. Первый раз в виде трагедии, второй — в виде фарса». В этом кино мы уже были. Помню, мне звонили насчет неверного мужа. Тогда тоже был мужик. Тот звонок действительно стал для меня трагедией. Распалась семья, я была в шоке. Прошла унизительную процедуру развода. Единственный плюс — получила мощный иммунитет против такого рода звонков. Бедный Алик, ты совсем об этом не знал. Ну ладно, если бы мне позвонила какая-нибудь завистница-соперница. Но этот! Чего ему в жизни не хватает? Работает на себя — держит агентство по туризму, в доме жена-хозяйка, племянница какого-то местного шишки, сам раздобрел, приобрел солидное брюшко. И такие инсинуации…

С Денисом все мне было давно ясно. Ну не судьба, и что, жизнь окончена? Обидно, но не так, чтобы убиваться. По крайней мере не буду зависеть от настроений его мамочки. Пусть Татьяна-блондинка теперь мучается. А я наконец-то буду свободной, начну ходить в «Кантри-клаб» — давно пора заняться собой, подкачать живот и бедра, да и парни там пасутся ничем не хуже Дениса.

Нет, хуже! Я бросилась на диван и разревелась. Реветь было горько и сладко одновременно. Я жалела себя, вспоминала, что меня уже не раз бросали, и почему мне, такой обаятельной и привлекательной, не везет в личной жизни? Через полчаса мне полегчало, и я со всей ясностью поняла, что кризис прошел. Может быть, стоило поблагодарить Урицкого за разрядку? Нет, за подлость не благодарят, в какие бы благостные одежки она ни рядилась.

Да ну его — мне на работу пора, хватит отлынивать!

Я ехала и по пути, как обычно, рассуждала, на этот раз о том, что такое счастливый человек. Много денег, дети, слава, любимый человек рядом? Но сколько вокруг случаев, когда этого недостаточно! Как-то я прочитала фразу: «Счастливый человек утром идет с радостью на работу, а вечером — с радостью домой». И опять не для меня. Кажется, меня заела рутина. Хочется чего-нибудь остренького. «Ага, — сказала я сама себе, — баночку Хамаса!» Так обмолвилась женщина, хотевшая купить баночку хумуса. Чувствую, что я могла бы расследовать интересные загадки. Логическое мышление у меня есть, умение анализировать — тоже. Совсем не нужно открывать детективное агентство, все равно никто не разрешит, а вот заняться еще чем-нибудь, кроме скучных переводов — это по мне.

Открывая дверь, я машинально — да что там лукавить, я люблю это делать, — взглянула на бронзовую табличку со своими атрибутами в виде имени, профессии и времени работы. До сих пор жалею, что заказав табличку, не настояла на том, чтобы написать ее в соответствии с правилами дореволюционной орфографии. Как бы великолепно выглядело слово «переводчик» с «ять» в середине и твердым знаком в конце. А уж «приемъ», написанный таким образом, наверняка дисциплинировал бы моих разболтанных клиентов.

Такую табличку я видала в юности, когда наша компания приходила тусоваться к Аньке Лемерман. Мы называли ее «Девица Лемерман» по созвучию с именем известной гадалки на картах, девицы Ленорман, жившей в прошлом веке. На двери ее квартиры в старинном петербургском доме висела табличка, покрытая благородной патиной, послужившая прообразом этой, моей нынешней. На табличке затейливой вязью было выгравировано «Инженеръ И. Лемерманъ». И больше ничего. При бедноте тамошних инженеров начала восьмидесятых эта табличка не давала забыть, что когда-то они были уважаемой кастой и сообщать об этом на входной двери было престижно. А сейчас? Эх…

Я отперла дверь, пригласила войти ожидавшую меня клиентку и включила кондиционер — жара стояла невыносимая уже с утра. Посетительница оказалась молодой шатенкой, в глазах у нее застыло испуганно-удивленное выражение. По тому, как женщина выглядела, я определила, что она всего пару дней назад прилетела из России и еще не адаптировалась к израильскому образу жизни — на ней был надет приталенный сарафан с оборками, а губной помадой цвета бледной фуксии пользуются исключительно российские женщины в первую неделю после приезда в Израиль.

Поздоровались мы в коридоре, и я сразу приступила к делу:

— Чем могу вам помочь?

— Мне нужно перевести документы о рождении, о браке и трудовую книжку.

— Хорошо, — согласилась я. — Давайте ваши документы.

Женщина раскрыла сумочку. Вытаскивая бумаги, руки ее задрожали, она выронила пачку и неожиданно спросила:

— Вы только документы переводите или еще чем-нибудь занимаетесь?

«Конечно, — хотела ответить я, — веники вяжем, примуса починяем, беглых мужей по фотокарточке привораживаем». Но вовремя спохватилась и ответила, как истинная еврейка, вопросом на вопрос:

— А что бы вы хотели? Может, я и смогла бы вам помочь, — чуяло мое сердце, здесь одними переводами дело не ограничится.

— Вы не подумайте, я заплачу, — торопливо проговорила женщина. — Мы с мужем приехали два дня назад, и неприятности начались прямо в аэропорту. Нам не дали денег, удостоверений, ничего. Хорошо, что там мы продали квартиру и сейчас нам есть на что жить.

Она собрала рассыпавшиеся по полу бумаги и, положив их мне на стол, продолжила свой монолог:

— Меня зовут Марина Левина. Все документы мы, как положено, оформили в Сохнуте в Ростове-на-Дону. Нам сказали, что когда мы прилетим, прямо в аэропорту нам выдадут удостоверение новых репатриантов, деньги и привезут домой к родственникам. Но служащая, посмотрев в компьютер, сказала, что деньги и документы дать мне не может, так как я уже была в Израиле в девяносто шестом году и получила все, что мне было положено. Она предложила разбираться в министерстве внутренних дел по месту жительства. Мы вчера там были. Нас не поняли, потому что мы не говорим на иврите, а они — по-русски. Вот все, что у нас есть, — она протянула мне документы.

В зеленом конверте были путевой лист по маршруту Аэропорт-Ашкелон, бланк медицинской страховки и записка в МВД. Мне бросились в глаза два слова на иврите: «двойное гражданство».

— Марина, прежде всего успокойтесь, — сказала я. — Как я поняла из вашего рассказа, кто-то под вашим именем приехал сюда и использовал права репатрианта. Так?

Она кивнула, соглашаясь. Я продолжила:

— Но ведь то, что вы — это вы, а она — это не вы, можно легко доказать, достаточно предъявить в МВД ваши метрики, — я взяла в руки и раскрыла ее свидетельство о рождении. Вроде бы все в порядке: Левина Марина Исааковна, год рождения — 1971, место рождения — Вильнюс. Родители: отец — Левин Исаак Лейбович, еврей, мать — Левина Эсфирь Львовна, еврейка. Но то, что я увидела дальше, заставило меня прикусить язык. На странице стоял жирный штамп «Повторно» и дата выдачи — 1998 год. А я ведь уже почти поверила!

— Но ведь это повторное свидетельство, — удивилась я. — А где оригинал?

Марина замешкалась. Мне показалось даже, что она лихорадочно обдумывает, что ответить.

— У меня его украли в девяносто пятом году, — наконец выдавила она.

Мне очень не понравился ее ответ. Не сама информация, а то, как она была выдана. «Что-то здесь не так, надо быть настороже», — сказала я себе.

— Украли? — недоверчиво переспросила я.

— Из сумочки. Я обнаружила ее открытой, когда шла по улице. Пропали паспорт и метрики. Паспорт я тут же заказала новый, а метрики — только в девяносто восьмом году, когда выходила замуж.

— Скажите, Марина, что вы хотите, чтобы я сделала? — спросила я.

— Найдите ее, эту самозванку. Она, наверное, купила мои метрики и приехала сюда как еврейка, а мне расхлебывать приходится! И еще, я прошу, походите со мной по разным учреждениям. Мне сказали, что вы оказываете такие услуги.

— Хорошо, я возьмусь за ваше дело.

Когда за Левиной закрылась дверь, я позвонила в бюро по поиску родственников. Адрес Марины Левиной, прибывшей на историческую родину в 1996 году, мне дали незамедлительно. Позвонить в справочную и узнать домашний телефон, было уже рутинным делом. Когда я набирала номер, то еще не знала, о чем буду говорить. Меня это не пугало — ведь мне заказали найти самозванку, а не вести с ней разговоры на тему: «Как вам не стыдно…»

Тут мне фортуна и отказала. Какая-то старушка, подняв трубку, ответила мне испуганным голосом на вопрос о Марине Левиной, что такая не проживает, и вообще откуда я знаю номер телефона?

Делать было нечего, и я решила обратиться к Михаэлю Борнштейну, моему знакомому следователю.

Я набрала номер сотового телефона Михаэля.

— Алло, Михаэль? Шалом, как поживаете?

— О! Валерия, шалом, куда вы пропали? — по голосу было ясно, что он рад моему звонку.

— Я бы хотела напроситься к вам в гости. Можно?

— Конечно, я только предупрежу Сарит.

Сарит — это жена Михаэля, очень милая и гостеприимная женщина. Но я стала отнекиваться:

— Нет, нет, Михаэль, мне нужно увидеться с вами на работе. Вы позволите?

— Скажите, Валерия, — спросил он, — что-нибудь произошло?

— Понимаю, что это нетактично, — сказала я, — но мне нужно выяснить вопрос о двойном гражданстве. Где-то у нас живет мошенница, выдающая себя за еврейку, гражданку Израиля, и я хотела вас спросить, что в таких случаях нужно делать.

— Приходите завтра, — сказал Михаэль, — буду вас ждать в час дня.

Мы распрощались, и я принялась за обычную работу.

На часах было около одиннадцати, когда в дверь кабинета деликатно постучали.

— Войдите, — сказала я.

Когда я увидела, кто пришел, у меня отвисла челюсть. Это была мать моего друга, Элеонора Леонидовна Геллер.

Элеонора — моложавая дама с голубоватой сединой. В Москве она работала в Академии Педагогических Наук и с тех пор, наверное, уверена, что знает, как воспитывать детей. Никогда не повышает голоса, и при этом Денис верит во все ее всамделишные и мнимые недомогания. «У мамы мигрень», — этого достаточно, чтобы не пойти на Виктюка. Почему я это терпела, не понимаю. Ему уже двадцать восемь лет, он зарабатывает кучу денег, ездит по всему миру, знает три языка, но мать до сих пор продолжает считать Дениса младенцем. Ей-богу, я даю Дашке больше свободы, чем Элеонора своему сыну. И при этом такая неприступная! Моя бабушка про таких дамочек говорила: «На вонючей козе не объедешь.» Мать Дениса не просто не любила меня — она считала меня злостной интриганкой, опоившей ее милого сыночка дьявольским приворотным зельем. Если бы у меня была хотя бы малая толика той сексуальной энергии, которую я, по ее мнению, трачу на ее сына, я бы давно имела миллионы от «Пентхауза». Когда я общаюсь с ней по телефону, у меня трубку примораживает к уху, хочется заорать: «Трахаемся мы с вашим сыном, и нам это очень нравится!»

И чего я ее не люблю? Вроде в невестки не набивалась, в глубине души всегда понимала, что наши отношения с Денисом временные, что ему жениться надо и детей заводить. А вот поди ж ты…

— Проходите, пожалуйста, — я показала ей на кресло для гостей.

Элеонора выглядела сегодня несколько иначе, чем я привыкла ее видеть. Глаза ее покраснели, она часто прикладывала к лицу носовой платок. Пальцы, державшие его, подергивались. Было заметно, что госпожа Геллер находилась на грани нервного срыва.

— Добрый день, Валерия, — сказала она, тяжело опускаясь в кресло, — вы наверняка не ожидали увидеть меня здесь?

— Действительно не ожидала, чем я могу быть вам полезна? — я попыталась скрыть изумление за маской равнодушия. Как будто ко мне каждый день приходят с визитом мамочки моих бывших любовников.

Элеонора неожиданно разрыдалась:

— Денис пропал, — только и смогла выговорить она сквозь слезы.

Я налила в стакан минеральную воду и протянула ей.

— Сказать по правде, я не видела Дениса два месяца и не представляю, где он может быть.

— Я знаю, что вы расстались, — Элеонора удрученно покачала головой. — Я просто не предполагала, что будет еще хуже.

— Что вы имеете в виду?

— Не знаю, известно ли вам, что у моего сына в последнее время появилась новая пассия — Татьяна.

«Итак, она звалась Татьяной!» — сарказм моих мыслей был весьма горек.

Еще бы мне бы не знать.

— Последнее время мы не встречались с вашим сыном, поэтому я ничего не могу сказать о Татьяне.

— Денис познакомил нас около месяца назад. Как-то он пригласил ее к нам на ужин. Очень красивая девушка, работает референтом. Мне показалось, что Денис немного нервничал, но за столом мы разговорились и сидели почти до полуночи. А потом он поехал ее провожать.

«Меня он на ужин к маме не приглашал!» — я почувствовала болезненный укол самолюбия. Да что теперь делить, все уже в прошлом.

— А что вас так встревожило?

— Три дня назад я вернулась домой с вечерних курсов по ивриту, Дениса не было, а на столе лежала записка, — Элеонора протянула мне листок из записной книжки. На нем бегущим почерком было написано: «Мамочка, мне нужно срочно уехать с Татьяной на пару дней. Я позвоню. Не волнуйся, ничего страшного, в понедельник вернусь. Целую, Денис.»

— Сначала я не волновалась, — продолжала Элеонора. — Он часто задерживался допоздна, иногда ночевал у нее. Но я всегда знала, где он! Каждую минуту. Он очень ответственный сын, я его таким воспитала, а сейчас у меня нет никакого понятия, где он. Он ни разу не позвонил за три дня! Сотовый телефон он отключил, а номера Татьяны я не знаю. И потом, эти слова «ничего страшного…» Я схожу с ума от волнения! Как он мог так поступить? Только бы с ним ничего не случилось!

— Вы обращались в полицию? — спросила я.

— Только что оттуда. Они сказали, что он взрослый, уехал с девушкой, оставил записку, и нет никакой надобности во вмешательстве полиции. Но я же знаю, что это не так!

— Простите, Элеонора, мне неудобно об этом говорить, но если Денис так увлечен Татьяной, он просто позабыл обо всем на свете.

— Этого не может быть никогда! — сказала она твердо — Вами он тоже был увлечен, однако никогда не забывал мне звонить.

Меня слегка покоробило это «был», я снова увидела перед собой прежнюю мадам Геллер, а не обеспокоенную исчезновением сына мать.

— Действительно, — пересилила я себя, — все это внушает беспокойство, но чем я-то могу помочь?

— Мне просто больше не к кому обратиться, — умоляюще сказала Элеонора. — У вас же есть какие-то связи в полиции.

— Честно говоря, мне совсем не улыбается влезать в его отношения с этой Татьяной. Он может подумать, что я за ним бегаю, слежу, а это последнее, чего бы мне хотелось. Максимум, что в моих силах — позвонить и попробовать что-нибудь выяснить. Но мои возможности очень ограничены и будет лучше, если вы завтра снова обратитесь в полицию. И еще, если можно, оставьте мне записку Дениса.

— Спасибо вам большое, — она поднялась с кресла, протянула мне листок и, опять прижав к лицу носовой платок, вышла из кабинета.

Я осталась наедине со своими мыслями. Конечно, при Элеоноре я старалась держаться холодно, делая вид, что мои отношения с Денисом — далекое прошлое. На самом деле мысль, что с ним может произойти что-то ужасное, да еще по вине этой блондинки, заставляла сердце сжиматься от страха. Я, конечно же, поеду к Борштейну, тем более, что встреча уже назначена. Начну с одного, а перейду на другое. Убью двух зайцев одним выстрелом.

Я ехала домой, душа была полна… Меня обуревали противоречивые чувства. Мой любимый едкий старик Ларошфуко говаривал: «От любви полнее излечивается тот, кто излечивается первым.» В нашей с Денисом короткой истории любви, увы, первым вылечился он. Ничего не поделаешь, молодая московская блондинка перешла мне дорогу, а я не из тех, которые борются за мужчин. Я для этого слишком ленивая. Я Телец по гороскопу, и мне жутко нравится ответ старого быка молодому из известного анекдота: «А сейчас мы спустимся с горы и перетрахаем все стадо». Это типичный характер Тельцов не суетиться, а упорно делать свое дело. Вот я его и сделаю — постараюсь найти Дениса, а молодых бычков на мой век хватит.

Припарковав машину на моем постоянном месте — напротив окна на кухне, я открыла сумку, чтобы достать ключи. Подняв глаза, я вдруг обнаружила своего бывшего мужа Бориса, сидящего на скамейке возле подъезда. «Да что они все сегодня, сговорились что ли?» — пронеслось у меня в голове. Хотя кто это все? Мать бывшего любовника и бывший муж. Не густо.

Борис родом из Баку. В семье грузинских евреев росли трое парней, Левик, Семик и Борик, все как на подбор с орлиными носами, кудрявые брюнеты. Нет, здесь я не точна — кудрявились у них в основном волосы на груди и икроножных мышцах, а вот на голове волос было маловато, все они склонны к ранним залысинам. Я их, честно говоря, путала. Втроем братья Каганошвили производили очень яркое впечатление. Если нарядить их в атласные рубашки и жилетки, в уши — по серьге, в руки дать двоим по гитаре, а третьему скрипку, то были бы они вылитые цыганское трио «Ромэн». Мне нравятся такие мужчины. Мой киношный идеал — Джефф Гольдблюм с ярко выраженными семитскими глазами. И еще Давид Копперфильд, тоже из наших.

Левик приехал в Ленинград после армии, здесь женился и прописался у жены в большой и шумной коммунальной квартире. За ним потянулись и братья. Борис был младшим, атлетически сложенным, и если бы не рост (я была на пару сантиметров выше его), то нужно было очень постараться, чтобы найти в нем внешние недостатки. Борис упорно занимался боевыми искусствами, и я не уставала глядеть на него, когда он показывал мне позу богомола или кошачью лапу.

Мы познакомились в буфете «Эрмитажа». Обычно питерцы редко бывают в музеях — мы здесь родились и вдоволь находились сюда во время учебы в школе. Но меня заинтересовала выставка театрального костюма, которая перекочевала к нам из Москвы, с Крымского вала. Насмотревшись на бальные платья Наташи Ростовой и декоративное тряпье монахов из фильма по Стругацким «Трудно быть богом», я почувствовала, что проголодалась, и спустилась в буфет. Взяв две половинки крутого яйца с горкой красной икры на каждой, кусочек сыра и плюшку, я поискала глазами свободное место и наткнулась на интересного молодого человека, сидевшего в одиночестве.

— Вы позволите? — спросила я его.

— Да, пожалуйста, — ответил он, делая мне приглашающий жест.

Я начала есть.

Молодой человек внимательно изучал меня некоторое время, потом неожиданно сказал:

— Я вижу, вы разбираетесь в индийских чакрах.

Дело в том, что на мне был надет свитер, который я связала себе сама. Свитер был из гладкой белой шерсти, и только спереди, с левой стороны, я вышила в столбик по всей длине шесть букв санскрита, соответствующие шести чакрам на теле человека. Первая буква была в точности похожа на заглавную «З» и поэтому все, кто меня видел в этом свитере, начинали читать и спотыкались на втором иероглифе. Мне уже надоело отвечать на вопрос о том, что это такое написано, и я всем говорила, что это мое имя на санскрите. Поэтому я мило улыбнулась молодому человеку, сидевшему напротив меня. Мы, естественно, разговорились и вышли из буфета вместе.

С тех пор мы не расставались. Я влюбилась в Бориса до потери пульса. Он познакомил меня с братьями, те сразу стали называть меня джаной, выговаривая первые буквы как английскую «джей». Джана на языке многих кавказских народов означает «дорогая», и мне было очень приятно такое отношение. Борис называл меня зайкой (еще до Киркорова), хотя я была худенькой и черненькой. Борис работал на заводе, в инструментальном цехе, но ко мне приходил всегда чистенький и одетый с иголочки. Я еще училась в университете, когда мы поженились. Мои родители были совсем не против того, чтобы он поселился у нас, в большой четырехкомнатной квартире. Мы съездили в Баку, к нему домой. Родители Бориса, осматривая восторженно мой округлившийся живот, не давали мне ступить шагу и закармливали восточными блюдами. Несмотря на токсикоз, я все ела с аппетитом, купалась в теплом Каспийском море и с удовольствием гуляла по бульвару — бакинской набережной, огибавшей бухту. Я до сих пор уверена, что Хайфа здорово похожа на Баку, а здешние евреи просто близкие родственники тамошних. Наверное, климат и близость моря формируют характер, и я поняла наконец после знакомства с Борисом, почему я с трудом выносила своих бывших поклонников — белесых мальчиков с вялыми эмоциями. Не зря же я унаследовала от прабабки-гречанки иссиня черные волосы. Наверное, она передала мне и свою страсть к знойным мужчинам.

В восемьдесят девятом году всех охватило безумие — надо ехать. Куда, зачем? Мои родители отказались наотрез. Отец — фанатик русской культуры, он не мог представить себе жизни без окружавших его памятников старины. А мама делала все, что он говорил — в семье царил домострой. Дашка подросла и собиралась в школу. Она уже неплохо читала и писала, и мы решили ехать, чтобы она пошла в Израиле в первый класс.

Я даже сейчас с дрожью вспоминаю, как толпы отъезжающих штурмовали ОВИРы. Еще не было прямых рейсов в Израиль, и мы добирались до Москвы, потом поездом до Будапешта, а оттуда до Тель-Авива самолетом венгерской авиакомпании «Малев».

Первые два года все было нормально. Мы работали, Дашка училась в третьем классе — она за несколько месяцев перескочила через класс, быстро выучив иврит. Мы уже присматривали квартиру в Ашкелоне, когда мой благоверный начал худеть. Он отказывался от еды, ходил бледный, в постели его не тянуло на подвиги, и я начала беспокоиться — не заболел ли он. От моих расспросов он только отмахивался, а стоило мне выйти за дверь хватался за телефон.

Однажды, когда его не было дома, раздался звонок.

— Здравствуйте, — сказал незнакомый голос, — я говорю с Валерией?

— Да. А кто вы?

— Меня зовут Андрей. Я муж Эллы.

— Какой Эллы? Я ничего не понимаю.

— Дело в том, что моя жена изменяет мне с вашим мужем.

Римляне говорили, что сильные в гневе краснеют. Если бы на меня кто-нибудь посмотрел в этот момент, то увидел бы налитую кровью физиономию.

— А при чем тут я? — как можно спокойнее ответила я.

— Вы меня не поняли? — удивился он.

— Я вас поняла прекрасно. Вы сказали, что ваша супруга изменяет ВАМ. Вот и разбирайтесь с ней сами. А мне мой муж не изменяет. У него горячий темперамент, и таких эпизодов, как она, у него будет еще много.

— Как вы можете так говорить?

— Вам не понять кавказскую ментальность. Я родила ему ребенка. Это святое. Значит, я всегда буду ему роднее всех пустых увлечений. Пусть она ему сначала родит, тогда поговорим. Всего хорошего.

Я положила трубку. Потом машинально, ничего не чувствуя, словно отмороженная, я достала с антресолей огромный баул, с которым мы приехали в Израиль, и стала кидать туда все его вещи. Увенчав это монументальное сооружение коробкой с противогазом, я выставила баул за дверь и принялась дожидаться изменника. Когда Борис вошел в дом, то по его лицу я поняла, что он только и ждал минуты, когда мне все станет известно.

— Что это, Лерочка? — спросил Борис.

— Это твои вещи, дорогой. Звонил муж твоей любовницы. Спрашивал, что делать.

— Вот кретин! — в сердцах ругнулся Борис.

— Я ему и предложила не вмешивать меня в ваш любовный треугольник. Разбирайтесь сами.

Может быть, Борис не ожидал от меня такой реакции, но он вдруг стал похож на шарик, из которого выпустили воздух.

— Я люблю ее, — он понурил голову.

— Ну и прекрасно! Ты тоже хочешь спросить меня, что делать?

— У меня никогда не было такого в жизни.

«Ага, — подумала я, — значит, правы были те, кто уверял меня, что он женился на мне из-за ленинградской прописки. Нет, я просто не могу предположить о себе такое. Я же умница и красавица. Прописка — фи, это для меня слишком низко. Тем более, что прописка улетучилась, как дым отечества, и мы сейчас не в переименованном Ленинграде, а на Земле Обетованной». Но вслух произнесла:

— Когда ты сказал, что любишь меня, ты пришел жить в мой дом. Сейчас ты любишь другую, и я не понимаю, что ты до сих пор здесь делаешь? Я предлагаю тебе взять этот баул и идти к ней. Слава Богу, в Израиле нет недостатка в жилье на съем.

И я удалилась в спальню. Борис остался ночевать в салоне. Через пару дней он перебрался на другую квартиру.

В сущности, я была довольно либеральной женой. Если бы мой супруг погуливал от меня, и я бы об этом ничего не знала, может быть, все было бы в порядке. Кому мешают темпераментные мужья, которые уважают душевное равновесие своих жен, не сходят с ума от любви, не тратят на любовниц деньги и не приносят заразу на кончике хвоста? Но у многих просто не хватает такта. Если ты развлекаешься на стороне, то уж не огорчай свою дражайшую половину. Помни, что возвращаться к довольной, ничего не подозревающей женушке всегда приятнее, чем к высушенной ревностью мегере. Да, в семейных отношениях я не максималистка, так как (тут я развожу руками) идеальные супруги попадаются, как выигрыши в Лото — один на восемь миллионов.

Через месяц я получила повестку в раввинатский суд. Купив по такому случаю соломенную шляпку (замужняя женщина не должна ходить с непокрытой головой), мы с Борисом предстали под строгие взоры седовласых старцев. Я ощущала себя как в этнографической экспедиции, участвующей в старинных обрядах.

Один из старцев обратился к нам:

— Где вы регистрировали брак, в ЗАГСе?

Несмотря на то, что он произнес фразу на иврите, «ЗАГС» он выговорил практически без акцента. Видимо, столько выходцев из бывшего Союза прошли через раввинат, что это слово прочно вошло здесь в обиход.

— Да, — кивнули мы оба.

— Хупу делали? — спросил второй.

— Нет, — также дружно отрицали мы.

Какая такая хупа, мы даже не знали в Питере о том, что существует такой обряд еврейского бракосочетания. И не пошла бы я туда никогда. Бабуля моя была убежденной комсомолкой тридцатых годов. Родители — рафинированные интеллигенты с партбилетами.

— У вас нелады в семье, потому что вы не были под хупой! глубокомысленно изрек третий старец. — Давайте мы вас поженим, поведем под хупу, вот у вас и наладятся отношения в семье.

А я-то думала, что нас разводить будут!

— Нет, спасибо, нам в другую сторону, — вежливо отказались мы.

— Как хотите, — разочаровались они. — Только здесь мы вас разводить не будем, у нас очередь большая. Если согласны, мы вас вызовем в центральный раввинат в Иерусалиме.

«А, — подумала я, — видно у них по хупам недовыполнение плана. А в центре выше пропускная способность». Переведя слова старцев в знакомые понятия, мне легче стало разбираться в этом сюрреалистическом действии.

— Хорошо, в Иерусалиме, так в Иерусалиме, — согласились мы.

— Пусть каждый из вас приведет свидетеля, удостоверяющего вашу совместную жизнь с самого начала, — заключили старцы, и мы вышли из зала суда.

У меня тут же начались проблемы. Если я и знала кого-нибудь, кто мог бы подтвердить мою петербургскую семейную жизнь, то эти люди жили далеко и были мне просто знакомыми, даже не близкими. Что же делать? И я обратилась к своему соседу, веселому старику дяде Изе. Дядя Изя был родом из Баку и краем уха слышал о Бориных родителях. Но познакомились мы с ним здесь, в Израиле, когда оказались на съемных квартирах в одном подъезде. Я попросила его быть моим свидетелем.

— Но, Лерочка, я же не был знаком с тобой там, в Союзе, — пытался возразить он.

— Дядя Изя, миленький, ну пожалуйста, у меня ведь нет здесь знакомых, а нужен видный, представительный мужчина, — я льстила напропалую. — Вам только нужно будет сказать, что мы жили вместе в Питере и в Баку. А мы жили — вот результат, — я показала рукой на Дашку. И еще скажете, как зовут моего папу. Его зовут Павел.

— Лерочка, но я не знаком с твоим папой.

— Вы только скажете, что его зовут Павел, и все. Я не заставляю вас врать. Просто помогите мне. Вы же бакинец и хорошо относитесь к Борику. Я оплачу бензин до Иерусалима и обратно, — я привела последний, убойный аргумент.

Дядя Изя согласился. Не знаю, что на него повлияло больше всего, но факт остается фактом — когда пришла повестка в центральный раввинат, я надела вновь свою соломенную шляпку, длинную бесформенную юбку, и мы с дядей Изей отправились в суд.

Обычно в любом присутственном месте по длинным коридорам снуют секретарши, строгие мужчины в галстуках заседают в кабинетах, слышен гул публики и стрекотание факсов и принтеров. Что касается шума — то он был вполне обычным, а вот секретарш и клерков заменяли бородатые мужчины с пейсами, все как на подбор в черных одеяниях. Многие были в очках. Различались они только цветом бород — у некоторых бороды были рыжими.

Мы с дядей Изей, надевшим по такому поводу шелковую ермолку, озирались по сторонам, пытаясь отыскать комнату номер 212, указанную в моей повестке. Наконец нашли и постучали.

— Войдите, — услышали мы из-за двери.

Мы вошли в самый обычный кабинет со столами, выставленными буквой «т». Дядя Изя по советской привычке хотел было стянуть ермолку с головы, входя в помещение, но я схватила его за руку. Во главе стола сидел благообразный раввин, а напротив него — посетитель, у которого на голову была надета маленькая шапочка, сделанная наспех из картона, скрепленного обыкновенными канцелярскими скрепками. Вид у посетителя был самый что ни на есть комический. Он обернулся, и я с удивлением признала собственного мужа.

Раввин предложил сесть и звучным голосом спросил меня:

— Как тебя зовут, женщина?

— Валерия.

Он обратился к Борису:

— Называешь ли ты ее какими-нибудь другими именами?

— Да, — совершенно серьезно ответил он, — иногда я зову ее зайкой.

— А ты как называешь его? — он ткнул пальцем в направлении Бориса.

— Борик, — ответила я.

— Как же так? — удивился раввин и повернулся к мужу. — Ты сказал мне, что тебя зовут Борис!

Мы все, включая дядю Изю, принялись наперебой объяснять, что это одно и то же. Тут дверь открылась и вошел опоздавший Левик, брат моего мужа. Раввин взялся за него:

— Как зовут его отца? — он снова указал на Бориса.

— Яша, — сказал мужнин свидетель.

Раввин посмотрел на моего мужа с нескрываемым подозрением:

— Ты сказал, что его зовут Яков! — в его голосе слышался упрек.

Мы снова, включая уже Левика, стали объяснять, перебивая друг друга.

— Хватит! — прекратил он наш гвалт и обратился ко мне:

— Как зовут твоего отца?

— Павел, — ответила я.

— А ты что скажешь? — раввин смотрел на дядю Изю в упор, не мигая.

— Паша… — прошептал дядя Изя, запинаясь.

Честное слово, у меня было такое ощущение, что сейчас раввин нажмет какую-нибудь потайную кнопку, сюда ворвутся дюжие ешиботники и утащат нас в кутузку за лжесвидетельство и непочтительное отношение к суду.

Но все, к счастью, обошлось. В какой-то момент, будто по мановению руки раввина, в кабинете оказались два свидетеля со стороны суда. Различались они только мастью — один был рыжий, другой черный. На протяжении всего ритуального действа оба не проронили ни слова, а только стояли в углу и мерно качались вперед-назад.

Раввин, как опытный дирижер, стал руководить процессом. Меня он поставил в один угол, Борика — между синхронно наклонявшимися бородачами. Наших свидетелей он вообще отослал. Вдруг в дверях появился писец с чернильницей и куском плотной желтоватой бумаги и стал что-то шептать раввину на ухо. Я разобрала слово «гусь». Писец оправдывался. Раввин, выслушав его, рявкнул:

— Ну так пойди и нарви, если у тебя нет гусиных перьев.

Писец ретировался.

Я с интересом представила себе, как щуплый служка, подражая Паниковскому, будет бегать за гусем. Процесс затягивался.

Наконец писец появился. В руках у него было перо, видать скрыл где-то заначку. Просто невозможно было за столь короткое время поймать и ощипать гуся! Он присел и стал с усердием выписывать загогулины на желтой бумаге. Время от времени он ожесточенно тыкал пером в свои волосы. Раввин нервным шагом прохаживался по кабинету, ежесекундно указывая, что писать. Мы с Борисом стояли по разным углам и смотрели на все это, как зачарованные.

Наконец писец закончил работу и, собрав манатки, выскочил из комнаты. Раввин принялся за нас.

— Возьми эту бумагу и иди к ней, — сказал он Борису.

Тот взял лист и подошел ко мне. Я уже собиралась ее цапнуть, но раввин меня остановил:

— Стой, не бери. Оттолкни руками и иди в другой угол.

Рыжий и черный перестали качаться и, словно суфлеры в театре пантомимы, принялись показывать мне, что надо делать.

С заданием я справилась. Так раввин гонял меня три раза. Борик протягивал мне разводное свидетельство, я шастала из угла в угол, мы оба кусали губы, чтобы не рассмеяться.

Наконец раввин жестом позволил мне взять бумагу и отдать ему. Наступил торжественный момент. Раввин развернул сложенный «гет» — разводное письмо и звучным голосом начал читать:

— «Я, Борис, называемый также Борик, сын Якова, называемого также Яшей, отпускаю от себя Валерию, называемую также Зайкой, дочь Павла, называемого также Пашей, и становится она с этого мгновения доступной для всех!»

Он торжественно надорвал «гет», свидетели со стороны суда подписались, и царственным жестом раввин показал нам на дверь.

Мы вышли, и в коридоре выдержка меня оставила. Я повалилась на скамью и начала истерически хохотать. Братья Каганошвили и дядя Изя смотрели на меня с подозрением, прикидывая, а не вызвать ли скорую для буйно помешанных.

— Ты понял, что он сказал? — отхохотавшись, спросила я Бориса.

— Ну что-то там с именами…

— Он сказал, что мне теперь разрешено давать всем и каждому. Кроме тебя. У меня теперь есть официальная справка.

Этот эпизод молниеносно пронесся у меня в голове, когда я увидела своего бывшего мужа, сидящего на скамейке у входа в подъезд. Я поздоровалась.

— Привет! Какими судьбами? Что в дом не зашел?

— Здравствуй, Валерия, я пришел увидеть Дарью, звоню, а никто не отвечает..

— Не уверена, что она дома. Входи, только за беспорядок извиняться не буду, не ждали.

— Ладно уж.

Мы вошли в дом.

— Чаю будешь? — спросила я.

— Нет, мне бы Дашку увидеть.

— К сожалению, она у подруги, а телефона я не знаю, — мне действительно было досадно. Борис не так уж часто нас навещает, а дочка его любит. Может, подождешь, я попытаюсь выяснить, где она.

— Что поделать, — он вздохнул и поднялся с места. — Я тут денег принес.

Борис достал из кармана толстую пачку, не глядя разделил ее пополам и протянул мне внушительную сумму. Я уставилась на него, такого жеста я не ожидала:

— Да что с тобой? В Лото выиграл? Я же получаю ежемесячно алименты через Национальное страхование.

— Я поменял работу, — ответил он.

Признаться, его места работы всегда были для меня загадкой. Интересно, где кроме завода или стройки может работать здоровый, накаченный парень, практически без специальности, не умея читать и писать на иврите? Разве что в охране, но там платят минимум за проверку сумок при входе.

— Где же столько платят? — удивилась я. В охране?

— Да, — Борис кивнул. — Я устроился в частное охранное бюро. Хозяева из России. Работаем телохранителями, обслуживаем в Израиле деловых людей, в основном с бывшей родины. Они ведь сюда не только отдыхать приезжают. Здесь такие дела крутятся, что без охраны никак нельзя, — он явно важничал.

— Постой, я же читала в газете, Щекочихин сказал, специалист по русской мафии, что мафиози не затевают разборок в Израиле. Здесь для них оазис, родственники, отдыхают они здесь.

— А кто говорит о разборках? Много газет читаешь, зайка моя, усмехнулся мой бывший. — Отдыхают они на Кипре, в Майами, где угодно. И дела делают тоже везде. И почему именно мафия? Я работаю в солидном заведении, с лицензией.

— Послушай, а фирму «Интеллект сервис» вы обслуживаете?

— И ее, и другие. А ты откуда про эту фирму знаешь?

— Оттуда, — передразнила я его, — сам сказал, что я много газет читаю. Вот и вычитала. Они же какой-то контракт века заключили.

— Не знаю, что они там заключили, — внезапно закрылся он, словно не желая выкладывать больше, чем положено. Мое дело — охранять. Мне за это деньги платят, а контрактами другие занимаются. А ты хорошо выглядишь, вдруг свернул он на другую тему. — Когда Дарья придет? — и он нахально обнял меня за талию. На волосатой груди сверкнула золотая цепочка с буквой «L». Что-то раньше я ее не видела…

— Ну, знаешь! — вспылила я и оттолкнула руку. — Раз деньги дал, то я сразу должна тебе что-то?

— Нет, это я так, по старой памяти.

— Память у тебя девичья, бестолковая. Ты что подумал, я сейчас пойду, лягу и ножки расставлю?! Ах ты…

— Да ладно тебе кипятиться, спросить нельзя. Узнаю, Леруня, твой темперамент, — он картинно закатил глаза.

Вот мужики гады! Думают, что им все позволено. Нет, феминистки все же в чем-то правы, когда орут о мужском засилье. Что я ему — проститутка, что ли?

Борик, поняв, что со мной ему ничего не отломится, разочарованно протянул:

— Тогда я пойду…

— Иди, а за подарок спасибо.

— Ты Дашке купи что-нибудь, растет девица. Видел ее как-то на улице идет вся из себя расхристанная, в драных джинсах. Не девочка, а черт-те что израильское.

— Не волнуйся, на себя не потрачу.

— Ну пока, — Борис попрощался и вышел за дверь.

Я выглянула в окно. Пройдя несколько метров, он неожиданно подошел к белому джипу, кажется, «лендроверу», если я не ошиблась. Облокотясь на кузов, возле машины стояла пара молодцов, таких же широкоплечих и матерых, как мой бывший муж. Борис что-то им сказал, и все они как по команде посмотрели в мою сторону. Я вздрогнула. Они сели в джип, и машина, рывком взявшая с места, скрылась за поворотом.

На следующий день без пяти минут час я подъехала к полиции. Перед входом стояло несколько синих машин, сновали полицейские в голубых форменных рубашках. Двое вели небритого парня, закованного в наручники. Парень что-то яростно доказывал на ходу. Все было как всегда, и я смело вошла внутрь, так как бывала здесь прежде.

За стойкой, протянувшейся во всю длину холла, сидел скучавший дежурный. Я подошла поближе.

— Мне нужен следователь Борнштейн.

— Зачем? — коротко спросил он.

— У меня назначена встреча.

Полицейский махнул рукой. Я не удержалась и съязвила:

— Что обозначает ваш жест?

— По коридору направо и до конца.

Я поблагодарила его кивком — если он скуп на слова, мне тоже не нужно ими разбрасываться — и прошла внутрь.

Добравшись до конца длинного унылого коридора, я остановилась перед дверью с табличкой «Старший следователь». Постучавшись, вошла.

— А, Валерия, заходите, присаживайтесь, — Михаэль вышел из-за стола и протянул мне руку. Я села.

— Добрый день, Михаэль. Я заранее прошу прощения, что пришла со своим делом, но кроме вас, мне не к кому обратиться.

— Оставьте, Валерия, я же говорил вам, что всегда буду рад помочь. Так в чем проблема? Вы говорили о двойном гражданстве.

— Да. Моя клиентка попала в неприятную ситуацию, — я коротко пересказала Михаэлю историю Марины Левиной. — Что можно ей посоветовать?

— Прежде всего нанять толкового адвоката, желательно говорящего по-русски, чтобы он вел все переговоры с МВД. Адвокат будет знать, что делать. А когда ваша клиентка докажет, что не приезжала сюда, и та, другая, воспользовалась ее документами, вот тогда нужно подавать на мошенницу в суд.

— Та, которая приехала давно, исчезла в неизвестном направлении.

— Значит, нужно объявить розыск. Но все это после того, как МВД проведет проверку.

— А каким образом это делается? — спросила я.

— Разные есть способы: сличение почерков, фотографий, показания свидетелей, в конце концов — генетическая проверка.

Я задумалась. В принципе, все, что мне нужно будет посоветовать Левиной, я выяснила. Как теперь приступить к тому, что меня действительно тревожит?

Михаэль, по видимому понял мои колебания.

— Я вижу, что вас еще что-то волнует, Валерия, — он поощряюще улыбнулся. — Рассказывайте все до конца.

Я решилась.

— Сегодня ко мне пришла мать моего друга, можно сказать — бывшего друга, — сказала я. — Мы расстались около двух месяцев назад… Так вот, она сказала, что он пропал. Надо ее знать, она не слишком тепло ко мне относится, и то, что она ко мне обратилась, говорит о крайней беде.

— Как ее зовут?

— Элеонора Геллер. А ее сына — Денис. Денис Геллер.

— Геллер, — повторил следователь. — Хорошо. Расскажите о нем чуть подробнее.

— Ему двадцать восемь лет, в Израиле он с десятилетнего возраста. Прекрасно говорит на нескольких языках и работает программистом в Тель-Авиве.

— Вы не допускаете, Валерия, что Денис мог просто уехать, не сказав ничего дома? — поинтересовался Борнштейн.

— То же самое я говорила Элеоноре. Но она категорически не согласна. Денис очень любит ее и всегда сообщает о своих планах. И потом — у него есть сотовый телефон, так что он имел возможность связаться.

— А может, он забыл его дома.

— Нет, дома прибора не оказалось.

— Ну, батарейка села. Вы продолжайте, Валерия, я вас внимательно слушаю.

Мне было не очень приятно продолжать — начиналась щекотливая тема, — но словно с размаха бросившись в ледяную воду, я проговорила:

— Несколько месяцев назад Денис познакомился с русской девушкой, Татьяной, — я старалась говорить нейтральным тоном. — Он увлекся ею, и наши отношения стали затухать, пока совсем не прекратились.

Борнштейн неловко кашлянул.

— Где он познакомился с ней? — вежливо спросил он.

— Она приехала в Израиль в составе российской делегации, ее фирма заключила крупный контракт на поставку программного обеспечения для банков с фирмой, в которой работает Денис. Татьяна понравилась моему другу, они стали встречаться. Ко мне Денис стал приходить все реже и реже, пока не прекратил совсем. А четыре дня тому назад он исчез. Домой не звонит, мать волнуется, он оставил только записку.

— Записка у вас?

— Да, — я порылась в сумочке и достала записку — вот она, только она написана по-русски.

— Что тут написано? — спросил Михаэль.

Я перевела текст. Он немного подумал, потом сказал:

— Оставьте ее мне.

Протянув ему записку, я спросила:

— Как вы думаете, Дениса можно найти?

Михаэль усмехнулся с легкой снисходительностью:

— Валерия, мы не в Сибири живем, где можно идти сутками и не найти живой души. У нас страна маленькая, у каждого добропорядочного гражданина имеется номер удостоверения личности. Проверим через пограничников — не вылетел ли ваш приятель за границу, а если он в стране, то все намного упрощается…

Меня приятно удивило знание израильским полицейским российских реалий.

— Надо позвонить его матери, спросить номер, — предложила я.

— Не надо, — остановил меня Михаэль. — Как его точно зовут? — и он застучал по клавишам компьютера, стоявшего перед ним на столе.

— Денис Геллер. Мать — Элеонора, отец — Сергей. Родился в мае 1971 года.

Михаэль продолжал увлеченно щелкать мышкой, перепрыгивая с одной программы на другую.

— Так, — сказал он, оторвавшись от компьютера, — за границу, по крайней мере, легально, Геллер не вылетал. В несчастных случаях за последние четыре дня не опознан, в дорожно-транспортных происшествиях его нет тоже, кредитной карточкой последний раз он пользовался пять дней назад и по сотовому телефону говорил три минуты утром восемнадцатого, то есть третьего дня. Сейчас посмотрю, чей это телефон…

Он нажал на кнопку и принтер в углу застрекотал, выдавая белый язык распечатанной информации.

— И это вы все узнали только по номеру удостоверения личности? — я ахнула. Если у нашей полиции такие мощные компьютеры, то почему преступность до сих пор существует? Я бы потенциальных нарушителей водила бы на экскурсии в полицию и показывала, что можно о них узнать. Может быть они призадумались, прежде чем совершать разные пакости!

— Номер телефона, тель-авивский, — пробормотал Михаэль, вглядываясь в компьютер, — принадлежит гостинице «Дан-Панорама».

Выражение его лица изменилось, он попеременно смотрел то на экран компьютера, то на распечатку. Потом схватился за телефон, стоявший рядом с компьютером.

— Принесите мне данные за восемнадцатое, — коротко бросил он в трубку.

Через несколько секунд на порог появился молоденький полицейский еще с одной распечаткой в руках. Михаэль схватил ее и принялся просматривать ее сверху до низу. Наконец он нашел то, что его интересовало и углубился в чтение. Я сидела не шевелясь. Прошло несколько томительных минут.

Прочитав интересующие его сведения, Михаэль поднял на меня глаза и спросил:

— Как, вы говорили, фамилия девушки, которой увлекся ваш друг?

— Я еще не говорила вам ее, — возразила я, — ее фамилия — Бармина, Татьяна Бармина.

— Понятно, — протянул он, видимо раздумывая продолжать разговор или нет. — Понятно… Мне нужно знать о нем и о Татьяне как можно больше.

— Да объясните мне, что все это значит? — вдруг меня поразила страшная мысль. — Постойте… Он не… он жив? Вы нашли его?

— Его, к сожалению, нет, — холодно ответил Михаэль. — А вот Татьяну нашли. Вчера, в номере гостиницы «Дан Панорама», в Тель-Авиве. Она убита. Задушена.

— Этого не может быть… — прошептала я изумленно и оглянулась на дверь — не слышит ли кто?

— Поэтому я и расспрашивал вас так подробно, Валерия, — сказал Борнштейн и успокаивающе накрыл своей ладонью мою.

У меня просто не было сил. Я откинулась в кресле и не могла ни о чем думать. В голове крутилась какая-то каша из обрывков слов.

— Вы думаете — это Денис? Это он? — я не могла выговорить слово «убил». — Я не верю, что он мог такое сделать, — твердо сказала я. — Я знаю его, он не такой человек.

— Невозможно сказать со стопроцентной точностью. Ваш друг не привлекался к ответственности, поэтому его отпечатков пальцев в полиции нет. Наши работники сняли отпечатки в номере, где была задушена Бармина. И если они совпадут…

— То это будет лишь означать, что Денис был там, — я не дала ему договорить.

Борнштейн поморщился:

— Мы должны найти его, Валерия, — сказал он с нажимом. — Убита гражданка другого государства, человек, который был вместе с ней в последние дни, исчез. Что прикажете делать? Не искать его только на основании вашего заявления, что он не такой, что он хороший и любит маму. Мы все любим маму, но дело каждого, не совершавшего преступления, но знающего что-либо об этом — придти и рассказать полиции все, что он знает, а не позорно бежать.

Я молчала, совершенно оглушенная от свалившегося на меня известия и мне нечего было возразить на совершенно справедливые слова следователя по особо важным делам.

Я поднялась из кресла.

— Спасибо, Михаэль, что согласились принять меня. Я пойду. Мне нужно многое обдумать.

— Держите меня в курсе, Валерия, — он проводил меня до дверей.

Выйдя от него я сразу же позвонила Элеоноре, но ее не было дома. Решив перезвонить ей при первой же возможности, я вернулась домой и взяв Дарью на пляж, долго ходила вдоль кромки воды, пытаясь понять ситуацию. Но так ничего и не поняла.

Маркиза Помпадур говаривала: «Я должна переспать это решение.» Когда мы с Дашкой наконец-то вернулись домой, было около одиннадцати часов. Я хотела немедленно звонить Элеоноре, но остановила себя — ничем это Денису не поможет, а она не будет спать всю ночь.

А пока не спала только я. Ворочаясь в постели, я обдумывала разные способы решения проблемы, свалившуюся на Дениса, на его мать и косвенно на меня.

Прежде всего нужно понять, куда он мог деться с места преступления. Если, конечно, его не забрали сами преступники. Только бы он остался жив! А если Денис сбежал, увидев труп, что, конечно, не делает ему чести, но сейчас не время судить, то где он может спрятаться? Израиль — это не бескрайние просторы матушки России. Значит — друзья. С кем я знакома из его друзей? Практически ни с кем. Когда я была с Денисом, то считала всех его знакомых досадной помехой. Нам никогда не было скучно вдвоем, всегда находились темы для разговоров, а если уставали говорить, то… Все было замечательно, только вот кому сейчас звонить и где его искать?

Под утро мне все же удалось заснуть. Я бы еще спала и спала, но резкий телефонный звонок заставил меня разлепить веки.

— Алло, — толком не проснувшись, пробормотала я.

— Вы еще спите, Валерия? — в голосе Элеоноры сквозило еле скрываемое осуждение.

— Я вчера поздно вернулась и заснула на рассвете.

— Вы что-нибудь узнали? — она решительно не принимала моих оправданий.

Я разозлилась, но представив себе, как она волнуется, с трудом заставила себя сдержаться.

— Да, узнала, и боюсь, эти сведения будут неутешительными для вас.

— Что случилось? — спросила она со страхом.

— Это не телефонный разговор, скоро буду у вас.

— Я жду.

Я стала собираться, попутно ругая себя — ну не стерва ли я? Заставляю ее проводить минуты до моего приезда в лихорадочном ожидании. За что я ей мщу? Ведь все это мелко по сравнению с той бедой, с которой приходится бороться.

Даши дома не было. Она обычно встает без меня и идет в школу самостоятельно. Чай я не пила, умылась и, надев просторное платье, выбежала на улицу.

Через несколько минут я была у дома Дениса. Элеонора открыла дверь, не дожидаясь звонка; видимо, слышала мои шаги на лестнице. Я с опозданием пожалела, что не накрасилась и она видит меня в натуральном виде, да еще после бессонной ночи. Словно угадав мои мысли, она сказала:

— Какой вы кофе предпочитаете, Валерия, растворимый или по-турецки? Я вижу, вы еще не проснулись, так быстро приехали.

— Спасибо, лучше чаю.

Она подала мне большую фаянсовую чашку. От чашки исходил нежный аромат жасмина. Я с наслаждением сделала несколько глотков и отставила чашку в сторону. Нужно было начинать разговор, но как — я никак не могла решить. Она помогла мне.

— Вам удалось что-то выяснить? — голос ее ничем не выдавал волнения, Элеонора даже попыталась улыбнуться уголками губ. — Не стесняйтесь, я вижу: вы что-то знаете. Не надо скрывать. Надеюсь, — тут ее хорошо поставленный голос все-таки чуть дрогнул, — надеюсь, самого страшного не произошло?

— По-видимому, нет, — я отвела взгляд в сторону. — Пока что впадать в отчаяние не стоит.

Она выдохнула с невыразимым облегчением:

— Он жив.

— Жив, — ответила я. — А вот о его спутнице этого уже не скажешь.

— Что? — не поняла она.

— Татьяну нашли задушенной в отеле, где она жила с последние два дня с вашим сыном. Его на месте не оказалось. Полиция предполагает, что он скрывается от следствия.

— Его подозревают? — Элеонора прижала руки к груди, ее породистое лицо помертвело.

— Его хотят найти, чтобы расспросить о случившемся. Как по-вашему, где он может находиться? У кого?

Она долго молчала.

— Откуда вы все это знаете? — спросила она. Я услышала в ее голосе неприязнь. — Вы что, ходили в полицию?

— Вы же сами просили меня помочь, говорили про связи. Вот я ими и воспользовалась, — возмутилась я.

— Ну хорошо, хорошо, — сказала она примирительно. — Что вам удалось узнать?

— Больше ничего. Если бы вы смогли позвонить его друзьям… Может, он где-нибудь у них?

Элеонора поднялась из кресла и направилась к буфету. Несколько минут она сосредоточенно рылась в ящиках. Наконец, повернувшись, она протянула мне старую записную книжку.

— Когда Денис завел себе новую, он хотел эту выбросить, но я решила сохранить на всякий случай, — сказала Элеонора. — Конечно, здесь нет новых номеров вроде телефона Татьяны…

— Не думаю, что, если он захотел спрятаться, то обратился к новым знакомым. А вот к старым друзьям — скорей всего.

— Погодите, Валерия, кажется у меня есть координаты Татьяны. Как это я выпустила из головы? — Элеонора достала из сумки визитку.

На маленькой картонке на двух языках сообщалось:

На обороте от руки было написано: «Отель „Дан-Панорама“, тел. 03-567-516».

— Начинать надо отсюда, — иногда собственное глубокомыслие меня поражает. — Я уверена, что 516 — это номер комнаты на пятом этаже. Если Денис не найдется, буду обзванивать по записной книжке.

— Да, милая, пожалуйста Я просто не способна сама этим заниматься…

Оказывается, для того, чтобы тебя назвала милой мама твоего любовника, необходима самая малость — она должна находиться в смятении чувств.

«Не злорадствуй, Валерия!» — оборвала я себя. Взяв книжку, я попрощалась с Элеонорой и поехала на работу. Все-таки славно, что я сама себе хозяйка. Хороша бы я была, объясняя своему гипотетическому начальнику, по какой причине я отсутствую в рабочее время. Да и звонить лучше из своей конторы — за рабочий телефон я не плачу налог на добавочную стоимость.

Я раскрыла записную книжку и задумалась. Видно было, что эту книжку Денис завел еще в России. Листки выпадали, многие номера были российские, некоторые зачеркнуты. Я взяла чистый лист бумаги и выписала на него номера, которые были явно израильскими. Выписанные номера я разделила на две части те, рядом с которыми были записаны имена и фамилии, и те, около которых были только имена. Я рассудила так, что телефоны из второго списка принадлежали друзьям Дениса, и именно с них надо было начинать опрос.

Теперь передо мной стояла задача: как объяснять людям, зачем я звоню? Будто упав с обрыва в холодную воду, я набрала первый номер из списка.

— Добрый день! Я могу поговорить с Романом?

— Это я. Кто говорит?

— Я подруга Дениса. Он пропал, и я обзваниваю всех его друзей по телефонной книжке.

— Что значит пропал, ушел из дома и не вернулся?

— Вроде этого.

— В полицию обращались?

— Да, но параллельно я ищу сама.

— Ничем не могу вам помочь, я не видел его около трех лет.

— Очень жаль, извините, всего хорошего.

Я положила трубку и начала набирать новый номер.

Мне не везло. Многих не было дома, кто-то не помнил Дениса вообще, а одна из девиц по имени Клара поинтересовалась, кто послал меня, не его ли мать. Я поняла, что наткнулась на сестру по несчастью, и быстренько положила трубку. «Сукин сын, — подумала я без особого, впрочем, раздражения. Сколько же нас у тебя было одновременно?» Похоже, чтобы узнать о мужчине побольше, надо, чтобы с ним что-нибудь случилось. Например, чтобы его заподозрили в убийстве.

По почте пришло письмо. В нем было приглашение на лекцию. Тема: «Международный рынок и экономика в Интернете». Несколько месяцев назад я записалась на цикл лекций по международной экономике. Дело в том, что мне стало тесно в рамках моего маленького бизнеса. Что такое переводы? Я знаю языки. Если еще наберусь ума-разума в экономике и менеджменте, то смогу расширить свое дело и давать практические советы, например, российским бизнесменам, желающим вести в Израиле дела. Или репатриантам, собирающимся торговать с бывшей родиной.

Я обратилась в ассоциацию предпринимателей и купила абонемент на цикл занятий по международной экономике. Была уже на двух лекциях и тщательно их записала. Теперь пришло приглашение на третью.

Честно говоря, мне не хотелось идти. Голова была забита тревожными мыслями о Денисе, и я уже собралась отложить письмо в сторону, как взгляд упал на лого, нарисованное в верхнем левом углу конверта — это была эмблема гостиницы «Дан-Панорама». Оказывается, лекция будет в этой гостинице. Точно так же, как две предыдущие прошли в тель-авивских отелях «Сити» и «Парк».

У меня уже давно родилось подозрение, что кому-то там, наверху, очень хочется, чтобы я действительно поменяла профессию, но не на менеджера, а на сыщика. Уж больно частыми стали совпадения в моей жизни с тех пор, как я волею судеб начала попадать в криминальные передряги. Я не верю в божественное предопределение, и поэтому случайности выглядели еще более интригующими, их число выходило за рамки, предусмотренные теорией вероятности.

Я твердо решила пойти в эту гостиницу, тем более, что именно в ней остановилась делегация фирмы «Интеллект-сервис».

На следующее утро, в день лекции, назначенной на десять часов, я проснулась рано и приняла контрастный душ. Открыв шкаф, я принялась выбирать, что надеть для сегодняшнего визита. Постояв в раздумье минут десять, я наконец выбрала шелковый костюм светло-лилового цвета, состоящий из легкого жакета с отложным воротником и манжетами и узкой юбки, доходящей до середины колена. Буду иметь вид одновременно элегантный и деловой. Черные прозрачные колготки, сумочка и изящные туфли на шпильках завершили мой облик. Я собрала густые волосы в высокий пушистый хвост, добавила жемчужные сережки и капельку «Амаридж». Теперь мне не были страшны никакие случайности.

До Тель-Авива я доехала за полтора часа — пробок на пути было видимо-невидимо. Когда я вошла в просторный холл отеля «Дан-Панорама», на часах было четверть одиннадцатого. Портье показал мне зал, в котором уже началась лекция, и я тихонько проскользнула внутрь.

Зал был полон, я нашла место недалеко от входа и огляделась. Народ сидел серьезный, многие записывали. Лекцию читал молодой человек с высоким лбом и ранней лысиной. Он говорил тихим невнятным голосом, склонив голову чуть набок. Я прислушалась:

— Сейчас мы подошли к тому уровню развития технологии, когда совершенно неважно, кто работает за компьютером — мужчина или женщина. Главное, чтобы была равная подготовка. Не имеет значения возраст и мускульная сила. Потеряло всякий смысл расстояние — мне гораздо легче общаться по Интернету с моим коллегой в Лос-Анжелесе, чем поехать в наш филиал в пригороде Тель-Авива…

Я смотрела по сторонам, решая, выскочить мне сейчас или подождать до перерыва. Мне нужно было узнать что-нибудь о фирме «Интеллект-сервис», а вместо этого я торчала в зале, как порядочная.

Пригнувшись, я быстрыми шагами вышла в холл. В полукруглых креслах сидели люди и читали газеты. Одни пили кофе, другие тихо переговаривались. Обстановка была самая что ни на есть чинная.

Подойдя к портье, скучавшему за стойкой, я спросила.

— Как по-вашему, долго еще продлится лекция?

— Не могу сказать точно, госпожа, зал заказан до полудня. Если хотите, можете выпить кофе.

Я глянула на часы, висевшие над стойкой — на них было четверть двенадцатого.

— Хорошая мысль. Кофе поможет мне скоротать время.

Уходить было нельзя, так как все слушатели расписывались в большом журнале и сдавали анкеты со своими замечаниями по поводу качества урока.

Отойдя от стойки, я пошла купить кофе. В затылке свербило от настойчивого взгляда портье. Естественно, сзади я выглядела не менее привлекательно, чем спереди. Дождавшись, когда портье отвернется, я шмыгнула вправо, ко входу на лестницу.

О чем говорить с обитателями номера 516, для меня оставалось глубокой тайной. Но я была уверена: начинать нужно с комнаты, где жила бедная Татьяна и откуда сбежал мой незадачливый бывший любовник. У меня было чувство, что не полиция, а именно я найду ту недостающую улику, которая прольет свет на местонахождение Дениса и докажет его полную невиновность.

Пятый этаж был выстлан темно-зеленым ковровым покрытием. На своих высоченных каблуках я ступала по нему как пантера, абсолютно бесшумно. В конце коридора стояла тележка, нагруженная свежими простынями и моющими средствами. Я подошла к двери с номером 516 и легонько дотронулась до ручки. Как ни странно, дверь поддалась и будто пригласила меня войти. Не в силах преодолеть соблазн, я вошла и громко спросила на иврите:

— Простите, есть тут кто-нибудь?

Мне никто не ответил. Я стояла посреди свежеубранного двухкомнатного номера и не знала, с чего начать.

Вдруг сзади меня скрипнула дверь, и строгий мужской голос сказал:

— Служба безопасности отеля. Что вы здесь делаете?

Резко обернувшись, я чуть не упала. На пороге стоял высокий брюнет в форме с надписью «Секьюрити».

— Я… пришла к подруге.

— Покажите-ка ваши документы! А пока пройдемте вниз.

Я подчинилась и уныло поплелась за брюнетом по длинному коридору. Из соседнего номера вышел молодой человек в сером костюме и вошел вместе с нами в лифт. Я попыталась исправить положение.

— Ну она, в общем, не подруга, ее звали Татьяна Бармина, она работала в фирме «Интеллект-сервис», и я узнала, что ее здесь убили. Я просто хотела посмотреть, а дверь была открыта… Вообще-то я здесь на семинаре, слушаю лекцию профессора Гохберга (ничего не делаю, сижу тихо, починяю примус).

— Сейчас мы все выясним, — хмуро сказал охранник и подвел меня к залу, откуда я недавно выскочила.

Вызвав даму с журналом в руках, он спросил ее обо мне. Она полистала страницы, сверила номер моего удостоверения и утвердительно кивнула:

— Все верно. Госпожа Валерия — слушательница наших курсов.

Охранник вернул мне документ:

— Если вы приехали слушать лекцию, то слушайте, а не шляйтесь там, где не надо.

Я пристыжено молчала. Он ушел, а я вернулась в зал и уселась с твердым намерением досидеть до конца и поехать прямо домой, не встревая ни в какие расследования.

В зале было темно и прохладно. Многие, наверное, спали. Лектор продолжал бубнить что-то о роли советников по бизнесу.

— Быть советником — большое искусство, — сказал он наконец завершающую фразу и поклонился. — На этом позвольте закончить лекцию. Спасибо за внимание.

Из зала хлынул поток слушателей. Сунув анкету в руки ответственной за курсы, я заспешила к выходу, стараясь оставаться в центре людской массы. Подойдя к своей машине и доставая ключи из сумочки, я вздрогнула. Передо мной стоял молодой человек из лифта в гостинице.

— Добрый день, — поздоровался он на иврите, и в его речи явственно проявился русский акцент.

— Здравствуйте, — ответила я также на иврите, моля Бога, чтобы молодой человек не заметил, что русский — также и мой родной язык. Мне не хотелось быть откровенной.

К счастью, этого не произошло. Мне все говорят, что по легкому акценту меня можно признать за польку или итальянку, на худой конец за турчанку, но не за русскую. Все израильтяне научились живо отгадывать русских по аканью безударного «о» и твердому «эль». У меня эта проблема исчезла примерно через полгода после приезда. Наверное не зря мои интеллигентные еврейские родители изводили меня в детстве музыкой и английским, развивая абсолютный слух.

— Я бы хотел с вами поговорить, — молодой человек действовал весьма напористо.

— Я с вами не знакома и не имею желания разговаривать, — я сделала попытку открыть дверцу машины.

— Вы говорили с охранником о фирме «Интеллект-сервис», не так ли?

— Ну и что? Вы следите за моими переговорами?

— Просто я работаю в этой фирме и мог бы ответить на ваши вопросы. Вы журналистка?

А что, это неплохо. Почему бы и не узнать о них что-нибудь? Тем более, что сами напрашиваются. Да и о том, что я говорю по-русски, мальчик не догадался, иначе тут же перешел бы на родную речь.

В это время меня окликнула сокурсница, пожилая веселая дама из профсоюзного объединения.

— Валери, — как все французы, она произносила мое имя на свой манер, с ударением на «и», — ты случайно не в сторону Реховота? Подбросишь меня?

— Нет, Софи, не могу. Прости. Я остаюсь в Тель-Авиве. Оревуар.

Я решительно повернулась с своему собеседнику:

— Вы хотели со мной поговорить? Где?

— Прошу, — он сделал жест рукой по направлению к гостинице.

Мы пошли обратно. По дороге он спросил:

— Вас зовут Валери? Очень красивое имя. Вы француженка?

— Нет, я из Алжира, — эх, пропадать, так с музыкой. — А как зовут вас?

— Георгий.

— Мне не выговорить, — засмеялась я, — у вас, русских, такие трудные имена.

— Можно просто Гарри.

— Где вы работаете, Гарри?

— Сейчас я прикреплен к российской делегации из фирмы «Интеллект-сервис», а вообще — программист в «Офаким».

— Это около Беэр-Шевы? — я сделала удивленное лицо, хотя знала ответ.

— Нет, — ответил он с досадой. Видно, этот вопрос ему задавали не раз. — «Офаким» — название компьютерной фирмы в Тель-Авиве.

Мы вошли в холл. В дальнем углу за небольшим столом в полукруглых креслах сидели двое. Обоим было лет по пятидесяти. Один, выглядевший чуть помоложе, был абсолютно лыс и с крючковатым хищным носом. В руке он держал мобильный телефон, и его пальцы нервно щупали кнопки. Второй, с совершенно невыразительным лицом, похожий на пожилого разбитного тракториста из старых советских фильмов, увидев нас, энергично раздавил окурок в пепельнице и поднялся навстречу.

— А, вот и вы. Жорик, представь нас, пожалуйста, даме.

— Шалом, — поздоровалась я.

— Познакомьтесь, это Валери, израильская журналистка. Она родом из Алжира, — сказал Гарри.

Второй тоже встал и, церемонно поклонившись, поцеловал мне руку. Его ладони были сухими и холодными.

— Аркадий Дмитриевич Кротов, — представился «тракторист», — можно просто Аркадий для такой дамы.

— Василий Малявин, — коротко сказал лысый.

Имена совершенно им не подходили. Это простецкого парня надо было назвать Василием, а лысого «Воланда» — Аркадием. Хотя внешность частенько бывает обманчива.

— Что будем пить, Лерунчик? Чай, кофе? Жаль, здесь не подают ничего более существенного. Жора, переведи, — приказал Аркадий.

В другой ситуации я бы взвилась от такого амикошонства, но сейчас игра велась не на моем поле.

— Чай, пожалуйста, — я улыбнулась как можно шире, закинула ногу на ногу и, обратившись к Гарри, спросила: — Что такое Лерунчик?

— Это они так уменьшили ваше имя.

— Скажите, Валери, — обратился ко мне Василий, — вы хотели что-то написать о нашей фирме?

— О, да, — ответила я, выслушав перевод Гарри. — Вы известная фирма, заключили контракт века, как писала местная пресса. А тут такое загадочное убийство русской красавицы. Здесь есть где развернуться и написать очень большую статью.

— Ох, хороша девка, — глядя мне прямо в глаза, сказал Аркадий. Ногастая, уволочь что ли сегодня ночью.

Я вопросительно посмотрела на Гарри. Он смутился и пробормотал:

— Аркадий восхищен вашей красотой.

Василий цыкнул на соседа:

— Брось губы-то разевать, кобеляра. Не за этим ее сюда звали. А ну-ка спроси, — он обернулся к Гарри, — чего она там рыскала в номере?

Гарри перевел.

Мне ужасно обидно стало за молодого человека, которым помыкали эти два приезжих ублюдка. В конце концов, Гарри — гражданин другой страны, он оказывает им сервисные услуги. Разве это повод так с ним обращаться? Он что, боится, что его выгонят из фирмы? Неужели и мой Денис терпел их хамство? Не верю! Денис тут более десяти лет, служил в элитных частях, не думаю, что он спускал этим такое. Он мягкий в обращении, но в нем чувствуется внутренний стержень. А Гарри наверняка недавно в стране. Может еще и не выдавил в себе раба? Кто знает.

Вытащив большую тетрадь, в которую записывала лекции, я обратилась к Василию, интуитивно почувствовав в нем главного и улыбнувшись как можно обаятельнее:

— Какие конкретные предложения привезла ваша фирма?

Во взгляде господина Малявина промелькнула досада.

— «Интеллект-сервис» обслуживает около пяти процентов российских банков. Это немного. Но благодаря разработкам израильской фирмы «Офаким», мы уверены, что заинтересуем своими программами до трети банков и финансовых корпораций.

Странно, но Гарри переводил на вполне приличном уровне. Видимо, уже набил руку на стандартных ответах.

— На какую сумму заключены контракты?

— Это было во всех ваших газетах, — несколько раздраженно ответил Малявин. — Два контракта на общую сумму двести пятьдесят миллионов.

— Ни с одной российской фирмой не был заключен такой крупный контракт! — похвастался толстый Аркадий.

— Эта информация действительно была во всех газетах, — согласилась я. А мне бы хотелось написать нечто более частное, интересное. Например, что такого придумали наши светлые еврейские головы, что вы там, в России, собираетесь так сразу выложить четверть миллиарда?

— Как вам сказать, Валери… Это новая система защиты банковских операций.

Гарри перевел более подробно:

— Это система защиты банковских операций от вмешательства международных хакеров через мировую банковскую сеть в третьем тысячелетии.

— Что ты ей рассказываешь? — требовательным тоном спросил Василий Малявин. — Говори!

— Я просто ответил на вопрос вместо вас, — объяснил по-русски Гарри.

— Надоело мне это интервью, — вдруг произнес толстяк, — такая баба, а о высоких материях рассуждает. Вроде Таньки нашей, успокой Господи ее душу. Ей бы с Кругловым поговорить — нашли бы общий язык.

— Заткнись, — прошипел лысый, не поворачивая головы, — башка пустоголовая.

Мне пришло в голову, что, может быть, стоит перевести разговор на другую тему. А то наскучит им эта болтовня, и я ничего не выясню о Денисе.

— Может быть, сходим в ресторан? — нисколько не обидевшись на коллегу, спросил Аркадий.

— Расскажите, пожалуйста, о вашей сотруднице. Кажется, ее звали Татьяной? — Я честным взглядом посмотрела ему в глаза, не обращая внимания на вопрос. — Наверное, здесь какая-нибудь жутко романтическая история?

— Конечно, — оживился Аркадий, — Татьяна, покойница, была замужем за бизнесменом. А ее охмурил один ваш, — он кивнул в сторону Гарри, — такой же, как он, переводчик. До Жорика был к нам приставлен. А тот тоже не дурак был, она девка видная, красивая, вот и попользовался. Говорят, жениться обещал. Да знаю я, как у вас, у евреев, делается: как трахаться, так русскую берете, а как жениться, так свою, болезную.

Гарри не успевал. Его словарного запаса не хватало, чтобы одновременно и переводить, и смягчать откровенно вульгарные высказывания своего клиента. Чтобы не выдать себя, я стала усердно записывать.

— Ты потише, придурок, — вновь осадил товарища крючконосый Василий, не видишь — она все пишет?

— Пусть пишет, — огрызнулся тот, — дай расслабиться. В кои-то веки в этом задрипанном городишке удалось подцепить классную телку, не все же возиться с этими прошмандовками из массажных кабинетов! А ты мешаешь.

Я переводила взгляд с одного на другого, вежливо улыбаясь. Гарри совсем сник. Он молчал и даже не пытался что-либо переводить.

— А куда делся этот переводчик? — спросила я. — Он израильский гражданин?

Василий окинул меня взглядом, видимо размышляя: говорить или нет.

— Он ее и убил, — сказал он хмуро. — Она влюбилась в него, как кошка, мужу факсы посылала, чтобы развод разрешил. А этот на нее деньги тратил, которые ему фирма выдала. Когда Татьяна наша поняла, что переводчик на ней и не собирается жениться, то пригрозила, что все расскажет его начальникам. Вот он ее и грохнул. А сам сбежал.

Я еле сдерживалась, чтобы не вцепиться в мерзкую рожу этого толстяка. Ведь все врет. Что я, не знаю Дениса?

— А где он сейчас?

— Черт его знает, — пожал плечами Малявин. — Может, уже не здесь, а в Америку сбежал.

— Ну что ж, мне пора, — сказала я, поднимаясь. — Большое спасибо за интервью. Думаю, получится отличный материал.

— А в какой газете он появится? — спросил Малявин.

— Я работаю на радио «Коль Исраэль».

На лицах моих новых знакомых появилось разочарование. Газета, даже на незнакомом языке, — это реальная вещь, можно домой привезти, похвастаться. А радио что? Сплошной «ночной эфир струит зефир», или наоборот. Зря только время тратили.

— Валерочка, как насчет ресторана? — снова подъехал ко мне Аркадий. Может оставите телефончик?

Написав на газете номер своего сотового телефона, я протянула его Гарри со словами «если будут какие-нибудь новости — звоните» и обернулась навстречу нам шли два габаритных парня. Я сразу узнала пару качков, поджидавших моего бывшего мужа около джипа «лендровер».

— А вот и ребята! — обрадовался Аркадий. — Сейчас соберемся, и по коням.

— Принесли? — хмуро спросил Василий.

Один из качков кивнул и протянул ему большой зеленый конверт. В таких конвертах государственные учреждения Израиля рассылают почту. Судя по толщине, конверт был туго набит бумагами. Василий не глядя сунул его в свой кейс и поднялся.

Второй качок не сводил с меня глаз. Я равнодушно скользнула глазами по его фигуре и не оборачиваясь вышла из холла отеля. Задерживаться там у меня не было ни малейшего желания.

Воздух после ванны был свеж и прохладен. Вода смыла с меня не только пот и усталость, но и воспоминания о бурных событиях сегодняшнего дня. Я была в умиротворенном состоянии и предвкушала только одно — вымыть себе крепкое яблоко и завалиться в постель с новым томиком детективов Клугера, Тополя или еще кого-нибудь из славной когорты современных писателей, облегчающих одинокой женщине переход ко сну.

Я не глядя вытащила с полки под зеркалом покетбук с золотым тиснением, но не успела как следует устроиться в постели, как послышался резкий телефонный звонок. Интересно, кому неймется в час ночи?

— Примите разговор «говайна», — произнес металлический голос электронной телефонистки. — Чтобы узнать имя собеседника, нажмите цифру «1».

Нажав единицу, я, к своему изумлению, услышала тихое: «Денис».

— Если вы разрешаете беседу за ваш счет, нажмите «0», — механической бабе было наплевать на мои волнения — она делала свое дело.

Быстро утопив кнопку с нужной цифрой, я заорала в трубку:

— Денис, это ты? Где ты находишься?

— Под твоим домом, звоню из автомата напротив, — я не верила своим ушам.

— Поднимайся!

— Ты одна?

— Да, да, с Дашкой.

— Иду, — он повесил трубку.

На цыпочках я подошла к двери и прислушалась. Шаги приближались. Тихий знакомый голос за дверью произнес:

— Валерия, открой, это я.

Я откинула металлическую скобу и распахнула дверь. Денис стоял, облокотившись о косяк. Боже, как он выглядел! Светлые джинсы были выпачканы на бедрах и коленках, будто его волоком тащили по сырой земле. Некогда белоснежная майка с маленькой эмблемой «Diodora» давно потеряла свою свежесть. А запах! От Дениса разило как от ломового грузчика после рабочего дня.

Он вошел, слегка пошатнувшись, и рухнул в белое пластиковое кресло, стоявшее у входа в кухню. Открыв холодильник, я налила стакан апельсинового сока и протянула ему. Денис жадно выпил.

Его кроссовки тоже имели вид еще тот. Я наклонилась и, задержав дыхание, расшнуровала и стянула их вместе с носками. Потом расстегнула пуговицы на джинсах и сняла с Дениса майку. Он сидел в кресле и как будто не замечал моих манипуляций.

— Пошли в ванную, — сказала я.

Пришлось тянуть Дениса за руку. Он покорно встал и, не говоря ни слова, поплелся за мной. Я не решилась оставить Дениса одного и, усадив его в ванне, принялась энергично намыливать ему спину. При этом совершенно бессознательно я приговаривала совершенно так же, как если бы купала годовалую Дашку:

— Вот какие мы хорошие. Сейчас помоем спинку, чтобы спинка была чистая-пречистая. А сейчас посмотрим, какие у нас ручки. Грязные? Нет, уже тоже чистенькие. И ножки. Все-все помоем и будем чистые и купанные.

Денис не издавал ни звука. Наконец, смыв последние хлопья мыла, я завернула его в самое большое полотенце, которое было у меня, и помогла выйти из ванны.

— Спасибо, — прошептал он.

— Есть будешь?

Он кивнул.

Я поставила на стол все, что было в холодильнике — сыр, банку творога. Достала из морозильника пару шницелей и сунула их в микроволновку. Чайник уже закипел. Я налила Денису большую чашку крепкого кофе с молоком, подвинула тарелку с бутербродами и села напротив.

Он заговорил, когда выпил примерно полчашки кофе и съел два бутерброда с сыром.

— Когда я шел к тебе, — начал он, — ты была моя последняя надежда. Как мне сейчас хорошо! Я пять дней ночевал неизвестно где, боялся позвонить. Все вещи, документы, телефон остались в номере. Мама, наверное, с ума сошла от беспокойства. Ведь они подумают, что это я сделал! — он поднял на меня глаза, полные боли.

— Успокойся, милый, не нужно так переживать. Давно бы пришел и не мучился один, — я встала и, подойдя к Денису сзади, обняла за плечи. Он затрясся от рыданий. — Ничего, это пройдет, все страшное позади, ты дома, тебя здесь любят, все будет хорошо.

— Мама, — послышался голос моей дочери из спальни, — кто это?

— Это Денис. Спи, все в порядке.

Я пошла к ней, поправила сбившуюся простыню и осторожно прикрыла дверь в детскую. Когда я вернулась, Денис был уже спокоен, и отсутствующее выражение исчезло с его лица.

— Иди ко мне, Валерия, — я наклонилась, и он, обняв меня, зарылся головой в мои волосы. — Какой родной запах, — буквально простонал он.

— Зато ты недавно источал такое амбре, что там Хусейн с его газовой атакой…

Мы грохнули со смеху.

— Тише, — шикнула я на него, — Дашку разбудим. Хочешь еще кофе?

— Да, если можно.

— Можно, можно. Матери-то звонить будешь?

— Нет пока, — протянул он нерешительно, — я не хочу ее тревожить.

— Да она от твоего отсутствия еще больше с ума сходит!

— Знаю, но звонить не буду. Будет еще хуже.

— Как хочешь, — я пожала плечами. Знаешь что, расскажи мне все по порядку.

— Ладно, только давай постелим, ужасно хочется принять горизонтальное положение. Ты еще не выкинула мою зубную щетку за ненадобностью?

Нет, ну каков нахал! За каких-то пять дней с него слез весь лоск цивилизации, а сейчас, чистый и накормленный, он ведет себя барином. Еще и любви на десерт потребует.

Да что я завелась, в самом деле? Он же ко мне пришел, значит доверяет больше всех. Завтра отправлю его к матери, и все. Только вот, что я скажу Борнштейну? Ведь я обязана его предупредить. Может, уговорить Дениса пойти к следователю?

Денис вышел из ванной, подошел ко мне и обнял. Легонько целуя меня в лоб и волосы, он прошептал:

— Лерочка, я виноват перед тобой. Простишь ли?

Я отстранилась.

— Ты хотел что-то рассказать…

— Сердишься, — он хмыкнул и лег на тахту, которую я по такому случаю раскрыла и превратила в двуспальную. — Хорошо-то как, — застонал он, вытягиваясь. — Когда я последний раз лежал на чистых простынях? Не помню. Иди ко мне.

Упав в его протянутые руки, я не удержалась от язвительного замечания:

— Последний раз, мне кажется, ты лежал на чистых простынях в отеле «Дан-Панорама».

— Ревнуешь, — констатировал Денис. — Что ж, ты права. Я действительно потерял голову. Я не оправдываю себя. Если бы не мое увлечение Татьяной, все было бы по другому. Ее бы не убили, — его голос дрогнул.

— Как это произошло?

— Трудно объяснить. Нужно начинать с самого начала. Я заранее прошу меня простить, если сделаю тебе больно, но иначе ты просто не поймешь, как все это было.

— Ничего, надеюсь, что пойму. Говори.

— Мы познакомились с Татьяной на совещании в нашей фирме. Она привезла недостающие документы из Москвы. Я переводил, а потом Малявин обратился к моему шефу Менахему с просьбой.

— Малявин — это лысый, с кривым носом? — перебила я его.

— Да, — удивился Денис, — а ты откуда знаешь?

— Видела как-то, продолжай.

— Просьба заключалась в том, чтобы я сопровождал московских гостей по достопримечательным местам Израиля. Шеф согласился, ведь желание такого богатого клиента — закон.

— И куда вы ездили?

— Татьяна — христианка, верующая, очень хотела увидеть святые места. Мы были с ней в храме Гроба Господня в Иерусалиме.

— Ты ездил только с ней? — я пыталась придавить в себе червячка ревности, но он вертелся во мне и не давал дышать.

— Нет, почему же. Я и с Малявиным, и с Кругловым ездил.

— А это кто такой?

— Круглов? — переспросил Денис. — Он-то и есть их главный программист. Головастый мужик. Но он побыл несколько дней и улетел обратно в Москву, а Малявин и еще парочка остались утрясать контракт.

— Малявин тоже верующий?

— Да никакой он не верующий, просто просил меня сопровождать его по районам, где нет туристов. То в Гедеру поехали, осматривали какое-то поселение, потом на север, возле Афулы крутились.

— Ты не спрашивал, зачем ему надо мотаться по стране?

— Он как-то сам сказал, что хочет дом купить, а в центре дорого.

— А Татьяна? Она тоже с вами ездила?

— Н-нет..

— Знаешь что, не темни, — разозлилась я, — или рассказывай по-человечески, или давай спать.

— Ну, в общем, я сам предложил ей встречаться без свидетелей. Она очень легко согласилась. После поездки в Иерусалим, это было пару месяцев назад, я проводил ее до гостиницы и… остался там.

— Дальше…

— Она очень меня влекла. В ней была такая звериная чувственность, она была вся раскрытая, раскрепощенная. Я чувствовал себя с ней хозяином, повелителем… — он замолчал.

«Да, — подумала я, — что и следовало доказать… Я старше, со мной он чувствовал себя мальчиком, сынком. Ну что теперь, измениться? Начать хлопать ресницами и восторгаться его словами? Черт побери, это же противно самой природе наших отношений! Господи, о чем я вообще думаю? Завтра, поцеловав меня на прощанье, он выйдет за дверь и, вполне вероятно, будет сам решать свои проблемы, а мне в его жизни просто не запланировано место. Я всегда говорила, что ваши отношения временные, но старалась не верить этому. И надо же, в тот момент, когда я уже вполне оправилась от этой болезни, он появился вновь. И мне снова жутко хочется видеть его рядом, прижаться к нему и чувствовать себя счастливой».

— Ну ладно, давай спать, — я нарочито зевнула. Его молчание затягивалось.

— Нет, Лерочка, я хочу досказать, — Денис повернулся и стал поглаживать мое бедро, укрытое простыней. — Мне действительно было с ней хорошо. Великолепная в сексе, неутомимая, как молодая кобылица, Татьяна отдавалась вся, целиком. Для нее не существовало понятия времени. Когда я говорил, что утром мне нужно быть на работе, она просто не слушала. Я ходил с такими синяками под глазами, что мои сотрудники в открытую хихикали. Дома я только и делал, что отсыпался. И ты знаешь, мы с ней практически не разговаривали. А то, как она реагировала на вполне реальные вещи, меня зачастую ставило в тупик.

— Какие именно? — я была заинтригована.

— Как тебе сказать? Однажды я включил новости. Показывали репортаж из религиозного квартала Иерусалима. Ортодоксы протестовали против закона о мобилизации ешиботников. Она посмотрела на экран и неожиданно произнесла: «Ну не хотят евреи в армии служить, и не надо». «Постой, — сказал я ей, разве только они евреи? А такие, как я, как все, что не ходят с бородами и в черных лапсердаках?» И ты знаешь, Лера, что она мне ответила? Что мы были евреями там, где нас можно было отличить. А здесь такую же роль выполняют ортодоксы по отношению к светскому населению. С ума сойти!

— Прямо так и сказала?

— Не совсем. Я просто выразил тебе ее мысль. Конечно, туристу трудно понять нашу жизнь, но что меня все время удивляло: как в ней совмещалось неприятие того, что она видела кругом, с желанием здесь остаться.

— Как остаться? Насовсем?

— Однажды мы сидели с ней в кафе, и она сказала, что ее мечта — жить в большом доме. И чтобы вокруг было столько земли, чтобы не видеть соседей. Я посмеялся и напомнил ей, что она в Израиле, страна маленькая, это ей не Канада с Россией. Она усмехнулась и ответила, что напрасно я так думаю, для богатого человека нет преград.

А потом все изменилось. В начале, когда мы с ней познакомились, это была уверенная в себе девушка, довольная собой и своей карьерой, а примерно три недели назад ее настроение резко ухудшилось. Я как-то зашел за ней, чтобы идти на очередной прием, она лежала неодетая и рыдала в голос. Я стал ее расспрашивать, но она только мотала головой и не отвечала. А вечером, на приеме, сумела напиться тем шампанским, которое подавали.

— И не рассказала тебе, что с ней происходит?

— Нет, я пытался расспросить ее, но она замыкалась в себе, либо была неестественно весела и говорила, что не стоит волноваться.

— Денис, твоя мама рассказала мне о какой-то записке, которую ты оставил.

— Да, да, к этому я и подвожу. Неделю назад Татьяна позвонила мне на работу примерно часа в четыре. Она была в ужасном состоянии и умоляла, чтобы я приехал. С ее слов я понял, что ей надо съездить на пару дней на север страны и что она не может отправиться без меня. Отпросившись у Менахема, я поехал домой, взял пару белья на смену, написал эту записку и бросился к Татьяне. Она сидела в номере и была пьяна. Под столом валялись три пустые бутылки из-под «Голды». Видимо, она прикладывалась к ним давно — невозможно выпить такое количество зараз и после этого что-то соображать. Конечно, ни о какой поездке не могло быть и речи. Я сунул Татьяну под холодный душ, заставил вырвать над унитазом. Ее била мелкая дрожь. Вскипятив чайник, я заставил ее выпить крепкий чай. Наконец она пришла в себя и смогла связно говорить. И о чем? Начала объясняться мне в любви! Клялась, что не может без меня жить, что полюбила и хочет быть моей женой. Потом сказала, что ждет от меня ребенка. Валерия, я был в шоке. Передо мной была совершенно другая женщина.

— «Ужель та самая Татьяна»… — снова процитировала я.

— Что? — переспросил Денис.

— Ничего, рассказывай.

— Когда мы познакомились, это была деловая дама, надменная и красивая, со знанием языков и с явной сексуальностью, которую не могут скрыть никакие строгие костюмы. Когда мы впервые легли в постель, она без всякого смущения сказала мне, как она предохраняется, и все же посоветовала воспользоваться презервативом. Как она могла забеременеть? Да, я был увлечен, но не настолько, чтобы думать о дальнейшей жизни с нею. И потом, она должна была вскоре уехать!

— Дурачок, — усмехнулась я, — ну где ты видел равные отношения? Равновесие — это самое зыбкое состояние, которое только возможно. Влюбилась девушка, захотела выйти замуж и остаться здесь. Чему ты удивляешься?

— Лерочка, ну кто женится на празднике, на приключении? Ты же еврейская девушка.

— И что было дальше? — вздохнула я.

— Вдруг дверь ее номера распахнулась, и без стука вошел Малявин. Посмотрел своими рыбьими глазами и спросил: «Что тут у вас происходит?» Я разозлился и сказал, что его это совершенно не касается. И что приличные люди стучат, прежде чем войти. Он пожал плечами и вышел. А Татьяна снова начала реветь и повторять сквозь слезы: «Я больше так не могу!» Всю ночь она не отрывалась от меня. Она с таким надрывом отдавалась мне, будто чувствовала, что это в последний раз… Утром я спустился в кафе позавтракать. Татьяна спала. Когда вернулся в номер, — голос Дениса дрогнул, — она была мертва. Тут я смалодушничал. Бросился к выходу и сбежал из гостиницы. Я знал, что меня будут искать. В бумажнике оставалось восемьдесят шекелей. Их удалось растянуть на четыре дня. Я не хотел пользоваться кредитной карточкой, чтобы по ней не вычислили, где я. Четыре ночи спал на скамейках. Потом, поняв, что так больше не смогу, я автостопом добрался до Ашкелона и пришел к тебе, — он прижался ко мне всем телом и тихо прошептал, — к тебе, Лерочка, даже не к маме.

Мы молчали.

— И что теперь ты собираешься делать? — спросила я и высвободилась из его объятий.

— Уеду.

— Куда уедешь? — не поняла я.

— В Москву. Там меня не найдут, — он говорил с такой уверенностью, что было видно — давно все обдумал.

— Каким образом ты собираешься это сделать?

— Ты мне поможешь? — вместо ответа спросил Денис.

Я медлила.

— Лерочка, пожалуйста, мне не к кому больше обратиться.

Господи! Что же я делаю? — ужаснулась я самой себе. Согласившись на его авантюру, я тут же поставлю себя вне закона. А не помочь нельзя. Денис интеллигентный парень, которому совсем не место в общей камере. За что он должен страдать?

— Знаю, — виновато продолжил он, — я поступил подло по отношению к тебе. И ты вправе сейчас просто выставить меня на улицу или позвонить в полицию. Но прошу тебя, Валерия, помоги мне сегодня, а потом можешь выкинуть меня из своей жизни.

— А кто тебе сказал, что мне этого хочется? — улыбнулась я.

— Чего? — Денис непонимающе глянул на меня.

— Выкинуть тебя из своей жизни?

Он захохотал, рывком притянул меня к себе, и дальнейшее я опускаю по причине своей природной стыдливости.

Утром нас разбудила Дашка. Она шумно собиралась в школу и, распахнув дверь, ворвалась в мою комнату.

— Ой! — вскрикнула она и ретировалась.

Накинув халат, я вышла в салон.

— Мам, Денис вернулся? — спросила она, делая большие глаза.

— Да, да, все в порядке. Давай я сделаю тебе завтрак.

— Как здорово! — обрадовалась она не то возвращению Дениса, не то завтраку.

— Ты ничего не забыла? — строго напомнила я.

— Ну мамуля, — начала канючить дочь, — можно я не пойду сегодня в школу? Я покажу Денису программу. Скачала с Интернета.

— Давай, не задерживайся. Нашла причину отлынивать.

— Вредная ты мама, — подытожила раздосадованная Дашка и, волоча рюкзак, вышла из дома.

Включив чайник, я бросила в чашку полторы ложки кофе «Маэстро». Дениса нужно было будить. Войдя в спальню, я потрясла его за плечо и произнесла нашу дежурную шутку:

— Сэр, вам кофе в постель?

— Нет, лучше в чашку, — машинально пробормотал Денис и мгновенно оторвался от подушки.

Я протянула ему дымящийся кофе.

— Ничего не понимаю, — он уставился на меня удивленным взглядом, — это сон, и мне снится…

— Утро в сосновом бору, — закончила я вместо него. — Пей осторожно, а то обожжешься.

— Красота! — Денис потянулся и взял кофе. — Не сравнить со вчерашним пробуждением на какой-то скамейке.

Эти слова вернули нас обоих к действительности.

Помолчав, я сказала:

— И что ты теперь собираешься делать?

— Я уже все придумал, — буднично сказал Денис, прихлебывая кофе. — Уеду из страны на время, пока не найдут убийц Татьяны. Все равно я ничем следствию помочь не могу, я ничего не знаю, врагов ее не видел, с друзьями не знаком. Будет лучше, если я проведу это время не в следственном изоляторе, а в Москве у друзей.

— А как ты собираешься это сделать? Ведь наверняка в аэропорт передали о тебе сведения.

— У меня другая фамилия.

— Как другая? — не поняла я.

— Ты знаешь меня как Геллера. Но это фамилия мамы. А по отцу я Кузнецов. Мой отец был полковником КГБ, русским, я и сюда приехал как Кузнецов, а на Геллера фамилию поменял здесь, когда получал удостоверение личности. Поэтому и мой русский загранпаспорт выписан на Кузнецова. Виза в нем не просрочена, я же недавно летал в Екатеринбург, — он протянул мне пустую чашку, — и единственное, о чем прошу тебя — принеси мне паспорт. Он дома, в комоде, в левом нижнем ящике.

— А что я скажу Элеоноре?

— Так все и расскажешь. Звонить не хочу, может быть, наш телефон на прослушивании. Возьми паспорт, джинсы, пару рубашек и доллары. Они там же, рядом с паспортом. Остались от прошлой поездки.

— Ты уверен, что мать дома?

— Ничего страшного, если ее нет, запасной ключ от квартиры лежит за электрическим счетчиком. Откроешь дверку шкафа на лестничной клетке и увидишь. Квартира семнадцать. Все поняла?

— А вы не боитесь на виду оставлять ключи?

Денис беспечно махнул рукой:

— Эх, чему быть, того не миновать. Зато сейчас пригодилось. Да, вот еще, я напишу маме записку. Если ее не будет дома, оставь на столе.

— Ладно, — согласилась я, — позавтракаем, и я съезжу.

Через час я подъезжала к дому Дениса. Поднявшись на лифте на седьмой этаж, нажала на кнопку звонка. Никто не ответил. Подождав немного, я позвонила снова. Безрезультатно.

Делать было нечего. Открыв дверку на стене, я увидела четыре электрических счетчика. На одном из них, с неподвижной шкалой, было выведено число семнадцать. Привстав на цыпочки, я заглянула за счетчик. Ключ лежал там, и достать его было сложно. Хорошо, что у меня длинные ногти. Я подцепила ключ и вытащила его наружу. Ничего не поделаешь, придется теперь входить в чужую квартиру.

По-видимому, я долго копалась, открывая замок. Соседская дверь приоткрылась, и я услышала старческий голос:

— А их нету.

Голос принадлежал сморщенной старушенции, подозрительно наблюдавшей за моими действиями из-за приоткрытой двери. Дрожащей рукой она опиралась на цепочку.

— Знаю, — ответила я, обернувшись. — Мне Элеонора ключ дала, а открыть не удается.

— Вчерась тоже был один, крутился тут. Да видно евреи добрые двери делают, не вломишься. — Видимо, бабулька была русской тещей какого-нибудь репатрианта.

— А как он выглядел, бабушка? — насторожилась я.

— Здоровый такой лоб, брунет, в куртке зеленой. Я было хотела сказать, что нет хозяйки — и лезть не надо, да побоялась. Такому ироду цепочку порвать — раз плюнуть.

— Он что, с вами разговаривал?

— Ну да, позвонил, а у меня все на работе, я одна квартиру стерегу. Он и говорит, что дружок соседкиного сына, проведать пришел. А сына-то Леонориного поди уж с неделю дома нет. Уехал, наверное.

— Скажите, а этот парень ничего не просил передать? Кто он, откуда, имя?

— Нет, сказал только, что сегодня зайдет. Только серьгой сверкнул и вниз по лестнице поскакал, прям козел какой-то.

Я обмерла.

— Скажите, бабушка, а на шее у него не было золотой цепочки с буковкой?

— Как не быть, была. На букву «г» похожая, только не нашенская буковка, перевернутая. Еврейская, кажись.

«Это он, — подумала я, — муженек мой бывший. И куртка такая у него есть, легкая зеленая плащевка, и цепочка.» От такого открытия моя рука дрогнула, ключ легко повернулся в замке, и я чуть не упала, ввалившись в квартиру семьи Геллер.

Закрыв дверь, я присела на стул в прихожей и отдышалась. Надо было срочно забирать шмотки и мотать отсюда. Ох, не нравилось мне все это, совершенно не нравилось! Встреча с бывшим мужем на квартире любовника совсем не входила в мои планы.

В салоне стоял тяжелый резной комод красного дерева. Сначала я вытащила из сумочки записку Дениса, положила ее на матовую поверхность комода и придавила чугунной статуэткой Дон-Кихота, читающего книгу. Потом открыла нижний ящик и увидела там пачку счетов, различные справки и удостоверения. Я сунула руку поглубже, под ворох бумаг, и вытащила на свет божий черное портмоне и старую папку. Отложив папку в сторону, я открыла портмоне. В нем лежал красный паспорт на имя Кузнецова Дениса Сергеевича и две тысячи долларов сотенными купюрами. Очень хорошо, одно дело сделано. Теперь надо собрать вещи. Я прошла в комнату Дениса, знакомую мне с того единственного раза, когда я была у него, открыла шкаф и быстро побросала в сумку белье и рубашки. Прихватив пару джинсов, я двинулась к выходу. Тут одна мысль пришла мне в голову. Я подошла к комоду и, достав из сумки ручку, приписала: «И пожалуйста, не нужно открывать дверь незнакомым людям. Это очень опасно».

Старая папка, побуревшая от времени, все так же лежала на комоде. На ней было написано по-английски: «Дело No…». Бросив ручку в сумку, я не задумываясь сунула туда же папку и, быстро заперев дверь, спрятала ключ за счетчик. Пока я стояла, дожидаясь лифта, сквозь запертую дверь напротив ощущала на себе взгляд любопытной старухи.

Денис весь извелся, дожидаясь меня. Он мерил шагами квартиру, на диване валялись разбросанные газеты, телевизор орал что-то невыносимое. А вот посуду помыть — мужикам в голову не придет. Будет убивать время любым другим способом.

— Принесла? — спросил он нетерпеливо.

Я кивнула и протянула портмоне. Денис мельком заглянул внутрь, схватил одежду и поспешил в ванную. Через несколько минут он вышел полностью одетый и сказал:

— Все, Лерочка, пожелай мне удачи. Я пошел.

— Интересно, куда? У тебя же нет ни шекеля!

— Ничего, долларами расплачусь с таксистом.

— А ты подумал, что это у нас в мае жарит, а там может быть холодно? Возьми, — я порылась в шкафу и достала куртку. Она была неопределенного болотного цвета и чуточку велика мне. Главное, что она не выглядела женской. — Держи. А в аэропорт я тебя сама отвезу.

— Ну зачем, не надо!

— Надо, Федя, надо, а то потом опять влипнешь во что-нибудь. Все взял? Пошли.

Денис вышел, а я, доставая ключи из сумки, увидела папку, о которой совершенно забыла. Зайдя к Дашке в комнату, я сунула папку между ученическими кляссерами и альбомами, грудой наваленными на полке.

Когда я вышла на улицу, Денис ждал меня около машины. Мы поехали в аэропорт.

— Ты никогда не рассказывал мне о своем отце, — сказала я Денису по дороге.

— Нечего было рассказывать. Я его помню смутно, — Денис задумался. Отец умер, когда мне было четыре года, и единственное четкое воспоминание о нем — это мой день рождения. Я получил тогда великолепный подарок — две шикарные заводные машины. Совершенно одинаковые.

— А зачем две? — заинтересовалась я.

— Я, конечно, был рад, что их было две, а не одна, но тоже не удержался и спросил. И знаешь, что он мне ответил?

— Что?

— Отец сказал: «Дениска, я знаю, ты мальчик любознательный и захочешь узнать, что у машинки внутри. Ты ее разберешь, а если не сможешь собрать, расстроишься и будешь плакать. Мама будет тебя ругать за то, что ты сломал такую дорогую машину. Так вот, чтобы этого не произошло, я дарю тебе две».

— Да, — восхитилась я, — дальновидным человеком был твой папенька. Он случайно не евреем был?

— Не-а, — засмеялся Денис, — чистокровный русак из Вологодской губернии. Высокий, под два метра ростом, очень видный мужчина.

— А как они познакомились, твои родители?

— О, это очень романтическая история! Мама была студенткой филологического факультета и проходила практику в Ленинке. Представь себе: тоненькая девушка, черные глаза, длинная пышная коса. А папа как увидел ее, сразу забыл, зачем он пришел в библиотеку. Да и разница в возрасте — ей восемнадцать, ему сорок два. Кстати, он был тогда женат.

— Ты говорил, что он работал в органах. Это где?

— В КГБ, дошел до подполковника. Он занимался диссидентами, евреями-сионистами, в основном. И в библиотеку пришел, чтобы найти какую-то редкую книгу из спецфонда. Мама рассказывала, что когда она передала заведующей записку с названием книги, та зыркнула на нее и пошла обслуживать отца сама. А маме сказала, что не ее это дело такие книги в руках держать, не по ранжиру.

Я была заинтригована. Мы уже проехали половину пути и были где-то на подъезде к Рамле. Денис, как Шахерезада, прекратил дозволенные речи, когда я пробиралась по узким улочкам старого города между маленькими церквями арабов-христиан и лавками с товарами, выставленными чуть ли не на середину проезжей части. Когда мы наконец выбрались на трассу, он продолжил свой рассказ:

— Отцу мама понравилась с первого взгляда. Его брак был уже на износе, он подумывал развестись, но ты представляешь себе, как тогда относились к разводам? Они стали встречаться тайно. Но мама вскоре забеременела, и отец тут же подал на развод. Он не хотел, чтобы я родился вне брака. И тогда начались неприятности. Его жена и гэбэшное начальство воспротивились браку. Она даже сказала, что евреи-диссиденты, делами которых занимался отец, подсунули ему новоявленную Юдифь. Ты же знаешь эту историю про Юдифь и Олоферна?

Мне сразу вспомнилась знаменитая картина, на которой еврейская красавица с мечом, выставив изящную ножку, задумчиво глядит на отрубленную голову тирана. И я представила на месте Юдифи молодую Элеонору. Ну какова! Меня обличала, а сама-то, праведница…

— А что, нельзя было жениться на еврейках?

— Ты действительно такая наивная? Прошел шестьдесят восьмой год, танки в Чехословакии, тысячи отказников, несколько месяцев прошло после шестидневной войны. И отец, который вплотную занимался всем этим, разводится с русской женой, чтобы женится на еврейке! Естественно, от дела его отстранили, а потом и вообще уволили из КГБ. Он жутко переживал, разрывался между двумя желаниями: мама была уже на седьмом месяце, он не мог и не хотел оставить ее, но он любил свою работу. Мама рассказывала, что однажды он пришел домой совершенно пьяный, уселся на кухне и стал рыдать. Это страшно, когда рыдает здоровый, полный сил мужик! Он обнимал какую-то папку и плакал над нею, приговаривая: «Это же дело всей моей жизни, я хотел, чтобы страна богатела, а эти сволочи…»

— Как богатела? — не поняла я.

— Может быть, ты помнишь, в одну из зим начала шестидесятых Москва была завалена апельсинами? Они продавались на каждом углу. Говорили, что они из Марокко, но на каждом была маленькая этикетка «Яффо».

— Нет, дорогой, я тогда еще не родилась, но я помню другое — об этих апельсинах недавно рассказывал Жванецкий по телевизору. Он работал в Одесском порту и, там они «грузили апельсины бочками». И про наклейку Жванецкий говорил.

— А знаешь, откуда в стране вдруг оказалась такая пропасть апельсинов?

— Не знаю. Может, был какой-то контракт, обмен на нефть?

— Обмен действительно был, но не на нефть, а на земли. Ты конечно, знаешь, что в центре Иерусалима есть Русское Подворье. Это издавна была российская территория. Когда на святую землю прибывали русские паломники, они находили кров и отдых в странноприимном доме. Эта традиция существовала всегда. У католиков были монахи-госпитальеры, у православных — Русское подворье. А Хрущев продал это историческое место Израилю за пять миллионов долларов. И взял не деньгами, а апельсинами. Но эту сделку держали в тайне, поэтому апельсины с наклейкой «Яффо» стали называться марокканскими.

— А о чем сожалел твой отец?

— В начале века в Прибалтике, Западной Украине и Белоруссии, то есть там, куда советская власть пришла в сороковых годах, среди богатых евреев существовало движение — покупать земли в Палестине. Не жертвовать безвозмездно, как это делал барон Ротшильд, а именно приобретать во владение для себя и своих детей. По тем временам это была такая же утопия, как сейчас идея покупать земельные наделы на Луне. Они не были сионистами, не собирались бросать насиженные места в Вильно или Львове и ехать в Палестину. Но участки продавались недорого по сравнению со стоимостью земли в Европе и можно было позволить себе выкинуть часть денег на авось. Хотя, видимо, простому сапожнику или портному это было не под силу.

Мой отец в то время работал еще и с тайными архивами, вывезенными энкавэдэшниками с оккупированных немцами западных территорий. Он прекрасно знал немецкий язык и даже бабушке, своей теще, бывало отвечал по-немецки, когда она говорила на идише. Поэтому работу с архивом поручили ему. Среди бумаг германского штаба ему попалась папка с надписью «Бейтар». Она резко отличалась от других. И документы, находившиеся в ней, были написаны не по-немецки, а по-английски. Он забрал дело домой, чтобы разобраться с ним на досуге, ведь он не знал толком английского. Там были собраны документы, относящиеся к покупке земли в Израиле — купчие крепости, закладные, расписки и многое другое. И вдруг отца вызвали к начальству и поставили в известность, что он должен сдать дело в архив, а сам, в связи со сложившимися обстоятельствами, обязан подать прошение об отставке. Отец так возмутился, что его бесцеремонно отстраняют и от дела, и от работы, что забыл о том, что именно эту папку оставил дома. Так она и пролежала у нас многие годы. А когда мы собрались в Израиль, мама взяла папку с собой в память об отце. Он же недолго прожил после этого. Уволившись, он пару лет преподавал физкультуру в ПТУ, а потом и вовсе не работал — у такого здоровяка оказалось больное сердце. Второй инфаркт свел его в могилу.

Он был идеалистом. Это сейчас люди, которым принадлежало имущество в Прибалтике, возвращаются и требуют свое. А тогда об этом невозможно было подумать. Отец был как Верещагин: «За державу обидно», вот он и хотел вернуть Союзу земли, как реванш за проданное Хрущевым Русское подворье.

— Должна тебе признаться, — сказала я Денису. — Когда я искала твои документы, эта папка попалась мне на глаза, и я принесла ее домой.

— Зачем? — удивился он, — Там просто старые бумажки с переводами отца. Мы храним их как память, и все.

— Конечно, это некрасиво, но есть две причины, почему я так поступила. Первая — нельзя держать ключ на виду. Мне сказала ваша соседка, что вчера какой-то парень стучался к вам в дверь и назвался твоим другом. — Я хотела сказать, что это мог быть мой бывший муж, но что-то меня остановило.

— А вторая причина?

— Я очень любопытная, и у меня это получилось совершенно машинально. Прости.

Денис не успел сказать, что он думает о моем поступке, как вдруг неожиданно подал голос мой сотовый телефон.

— Алло, Валерия, это ты? — мы с Денисом услышали из переговорного устройства взволнованный голос Элеоноры.

— Да, добрый день, — ответила я.

— Я звоню из автомата. Где Денис, вы узнали что-нибудь?

— Мама, не волнуйся, я в машине Валерии. Почему ты звонишь не из дома?

— Телефонный шнур перерезан. Кто-то был у нас в квартире. Все разбросано, перевернуто, исчезли твои документы, доллары и папка отца. И еще новые джинсы.

— А записка? Вы нашли записку на комоде? — у меня в душу закралось нехорошее подозрение.

— Никакой записки я не видела. Денис, когда ты вернешься? Это правда, что тебя ищет полиция?

— Да, мамочка, правда. Не волнуйся. Я еду к тебе. Сиди дома и жди нас, полицию не вызывай. Рядом с компьютером лежит коробка с надписью «модем». Там короткие телефонные провода. Замени, а я позвоню, проверю. Только забери ключ из шкафчика на лестнице.

— Там нет ключа! Приезжай, я не нахожу себе места.

— Закрой защелку на двери и никому не открывай! Ты поняла? Никому, только нам!

Развернувшись, я направила машину в обратную сторону. Ну и хорошо, я все равно не хотела, чтобы он улетел.

— Знаешь, — Денис внимательно посмотрел на меня, — кажется, твое любопытство спасло нашу папку. Кстати, где она?

— Засунула ее между дашкиными кляссерами.

— Молодец! — восхитился он. — прямо Эдгар По!

Я посмотрела в зеркало заднего обзора. За нами, не отставая, катил вишневый «шевроле-кавалер», который я приметила еще по дороге в аэропорт.

— Послушай, — сказала я Денису, — тебе не кажется, что за нами хвост? Этот «кавалер» ехал за нами сначала в одну сторону, а сейчас снова.

Денис нахмурился:

— Лерочка, тебе не кажется, что сейчас самое время звонить твоему Михаэлю?

— Тогда набери номер.

Не отрывая взгляда от дороги, я продиктовала Денису номер сотового телефона следователя и через несколько томительных секунд услышала как всегда спокойный голос Борнштейна:

— Слушаю.

— Михаэль, это Валерия, шалом. Мне трудно говорить, так как за мной гонятся, скорей всего, бандиты.

— Где вы находитесь? — что мне нравится в Михаэле, так это то, что он знает, когда есть время на расспросы, а когда его нет.

— Мы с Денисом едем в Ашкелон по дороге из аэропорта. Бордовый «шевроле-кавалер» преследует нас около сорока минут.

— Номер машины?

— Мне не видно.

— Я звоню в патрульную службу, — он отключился.

Через несколько километров мы заметили дорожный патруль. Инспектор пропустил нас, а «кавалеру» приказал остановиться. «Ура!» — закричали мы оба, но нашу радость прервал телефонный звонок.

— Валерия, — голос служителя закона был бесстрастен, — когда вы будете в Ашкелоне?

— Через полчаса.

— Я жду вас в своем кабинете через тридцать пять минут.

Денис смотрел на меня. Всем своим видом он олицетворял пословицу: «Дай черту палец — он руку откусит».

— А что делать? — сказала я в ответ на его молчаливый протест. — Все равно, рано или поздно, но пришлось бы рассказывать, как все было.

— Ты знаешь, — Денис печально посмотрел на меня, — у меня такое состояние, как перед операцией. Скорей бы это все закончилось. А посадят или нет — это уже второй вопрос.

— Не дрейфь, — сказала я бодро, — Михаэль отличный мужик, он все понимает.

Минут через сорок я входила в знакомый кабинет в конце унылого коридора. Денис шел за мной. Нас ожидал неприятный сюрприз: вместо Михаэля за столом сидел грузный смуглолицый мужчина в полицейской форме, лет сорока восьми.

— Здравствуйте, — растерянно пробормотала я, — а где следователь Борнштейн?

Хорошо, что у меня хватило ума не назвать его Михаэлем.

— Садитесь, — сумрачно сказал полицейский. — Меня зовут Нахум Анкори, и я веду дело об убийстве иностранной гражданки Татьяны Барминой.

Оглянувшись на Дениса, я поняла, что ничего хорошего он от этой встречи не ждет.

— Ваши имена и документы, — следователь посмотрел на нас, и я протянула ему свой паспорт. Денис не сдвинулся с места.

— Ваши документы, — повторил он, выжидающе глядя на моего спутника.

— Они остались в номере отеля «Дан-Панорама», — Денис смотрел на пол.

— Так, — протянул следователь, заглянув в мое удостоверение личности, а вы, значит, Валерия Вишневская?

— Да.

— И кем вы ему, — он подбородком указал на Дениса, — приходитесь?

— Подругой…

— Понятно, — с непонятной интонацией сказал он. — Если вы только подруга, то можете идти. А он останется.

— Никуда не пойду, — попыталась я протестовать, — он ни в чем не виноват, и я…

Нахум Анкори нажал на кнопку звонка, и в кабинет вошел молодой полицейский.

— Проводите госпожу на выход.

Я поднялась, смерила уничтожающим взглядом чинушу и вышла. Правда, как мне показалось, это не произвело на него впечатления. Пытаясь исправить положение, я спросила своего сопровождающего, когда мы шли по коридору:

— Скажите, где сейчас господин Борнштейн?

— Он поехал по вызову.

— А когда он вернется?

— Не могу знать, госпожа.

Звонить Михаэлю было бессмысленно. Что я ему скажу? Что дядя — бяка? Выгнал меня из кабинета и сейчас мучает бедного Дениса? Наверняка все это заранее спланировано. Как только я позвонила ему по сотовому телефону, он передал дело этому, как его, Нахуму. Он же меня предупреждал! Денис должен был прийти и дать показания. Хорошо еще, что они не знают о сорвавшемся побеге за границу, да еще под чужой фамилией! Ох, да у Дениса в кармане паспорт и две тысячи долларов… Вот что, я сяду тут, у входа в полицию и буду ждать, когда Денис выйдет. Час, два, не страшно.

Но ожидание затянулось. Сидя на ступеньках, я успела выпить бутылку воды, прочитать толстую газету, купленную в магазинчике напротив, и окончательно затосковать. Совсем отчаявшись, я снова вошла в просторный холл, чтобы спросить, что происходит, и увидела, что по коридору два полицейских ведут Дениса. Причем не на выход, а вглубь здания. О боже! Он был в наручниках!

Бросившись навстречу, я закричала:

— Денис, что случилось?! Куда тебя везут?

— Меня задерживают. Лерочка, позвони маме, успокой ее.

Больше он ничего не успел сказать, они завернули за угол и исчезли.

— Вы к кому, госпожа? — остановил меня дежурный.

— К следователю Анкори, — ответила я, сдерживая нетерпение.

— Подождите, я позвоню ему.

Он набрал три цифры и, сказав в трубку несколько слов, передал ее мне.

— Вы посадили невиновного вместо того, чтобы искать настоящих убийц! заорала я. — Я же говорила Борнштейну, что за нами гонятся бандиты, это наверняка те, что убили Татьяну, а вы даже не поинтересовались…

— Передайте трубку дежурному, — оборвал меня голос следователя.

Я повиновалась. Послушав минуту, дежурный положил трубку на рычаг и обернулся ко мне:

— Пройдите в кабинет. В конце коридора и…

— Спасибо, я знаю.

Пробежав знакомый коридор, я ворвалась в кабинет.

— Сядьте и успокойтесь, — приказал мне Нахум Анкори. — Что это вы говорили о бандитах?

— Они преследовали нас по дороге в аэропорт, а потом развернулись и поехали за нами обратно.

— Кто они?

— Не знаю, но за нами следили, вы понимаете? И в квартире у Дениса они устроили разгром, но ничего не взяли. Это вы можете как-нибудь объяснить?

И тут — о чудо! — дверь открылась, и в кабинет вошел Борнштейн.

— Михаэль, — обрадовалась я, — скажите ему! Я звонила вам, потому что нас преследовали… — и тут я осеклась, поняв, что сморозила глупость.

— А прийти тогда, когда было совершено преступление, он не мог? Только когда вас преследовали? — немедленно среагировал Михаэль.

Я замолчала, крыть было нечем. Видимо смягчившись, он продолжил:

— Мы задержали его, потому что ваш друг знал о преступлении и не сообщил нам. Вместо этого он ударился в бега. Чего он боялся? Пришел бы к нам в ту же минуту, тут же мы отпустили бы его. А сейчас? Неоказание помощи следствию, сокрытие фактов, попытка удрать за границу с иностранным паспортом. Вам мало?

«Ох, и это узнали…» — с горечью подумала я.

— И вы хороши, Валерия, не ожидал от вас такого. Помогать человеку, который замешан в преступлении… И это после того, как я вас предупреждал.

— Он не убивал…

— Следствие покажет.

— Человек, который не убивал, но присутствовал при убийстве, — внес свою лепту Анкори, — по законодательству несет ту же ответственность, что убийца. Если он, конечно, не сообщил следствию о факте преступления.

Да, дела Дениса были совсем плохи. Мне ничего не оставалось делать, как понурив голову, выйти из кабинета.

На улице я вспомнила, что Элеонора все еще ничего не знает. Тяжело вздохнув, я села в машину и поехала к ней.

Элеонора была дома и тотчас открыла дверь. Было видно, что она наводила порядок после разгрома, который сотворили у нее в квартире.

— Ну что? — она схватила меня за руку и чуть ли не силком затащила меня внутрь квартиры.

— Денис сидит в камере предварительного заключения, — бухнула я.

Элеонора упала в кресло:

— Так я и знала! Я чувствовала, что эта история так просто не кончится…

— Успокойтесь, еще ничего не кончилось. Все только начинается, — я спохватилась, что ляпнула что-то не то. Да уж, утешительница из меня, как из вороны — Монсеррат Кабалье.

— Нужно найти адвоката, — Элеонора лихорадочно соображала, — я позвоню Шульману. Или нет, Шульман в Канаде… Тогда к этому, как его…

— Да подождите вы, — я остановила поток ее мыслей, — адвокат — это, конечно, хорошо, но пока надо понять, в чем Дениса конкретно обвиняют. Если мы докажем, что этот погром в вашей квартире как-то связан с убийством Татьяны, то Дениса выпустят, и никакой адвокат не понадобится! Лучше расскажите, как тут все было.

Элеонора выглядела постаревшей лет на десять. Она непонимающе смотрела на меня, потом тряхнула головой, как будто прогоняя наваждение, потом сказала:

— Они перевернули весь дом! Конечно, что-то я смогла прибрать, но здесь еще работать и работать!

— Что пропало, кроме джинсов и долларов?

— Папка моего мужа.

— Это все взяла я. Денис попросил принести чистые вещи, деньги и документы, — Элеонора непонимающе взглянула на меня, но я не дала оформиться в ее голове мысли: «Кто шляпку украл, тот и тетку пришил». — Вещи взяла я, а погром устроил кто-то другой.

— Зачем вам понадобилась старая папка с никому не нужными документами? — недоумевала Элеонора. — Мы ее держим потому, что там переводы, написанные рукой Сергея, это единственная память о нем!

— Простите мою невоспитанность, папку я прихватила машинально, но у меня есть большое подозрение, что тот, кто влез в квартиру, искал именно ее.

Элеонора задумалась. Видно было, что она что-то сопоставляла в уме и наконец произнесла:

— Мне кажется, что это не первая их попытка. Несколько дней назад начались странные звонки по телефону, молчали и клали трубку. Видимо проверяли — дома ли я.

В моей голове, пустой как туристский котелок в конце маршрута, появилась мысль:

— Элеонора, что за старушка живет у вас на этаже?

— Не знаю, это семья новеньких из Биробиджана. Приехали пару месяцев назад. А зачем вы спрашиваете, Валерия?

— Когда я заходила к вам за вещами, из той двери выглянула бабулька, и оказалось, что она внимательно следит за вашей квартирой. Вот я и подумала, а не зайти ли нам к ней?

— Пошли! — решительно сказала Элеонора, и мы постучались в соседскую дверь.

— Кто это? — раздался глухой старческий голос.

— Откройте, бабушка, это соседка ваша, — ответила Элеонора.

Дверь приоткрылась на ширину цепочки, и на нас глянула знакомая бабка. Глаза у нее были на удивление ясными и хитрющими.

— Какая я тебе бабушка, — сказала она недовольно, — самой небось пора внуков-то нянчить, а не бегать с тетрадками.

«Ого, — подумала я, — все примечает. Не бабка, а юный следопыт!»

Элеонора неожиданно смутилась:

— Извините, баб… А как вас зовут?

— Рахиля Никитишна мы, надо что?

От этого сочетания имени и отчества я остолбенела, не зная, как мне обращаться к старушке — ведь лопну со смеху, выговаривая.

Но на стальную Элеонору это не произвело впечатления, и она сказала:

— Нам бы хотелось поговорить с вами, Рахиля Никитишна, вы бы не могли нас впустить?

— А позади никто не прячется? — подозрительно спросила бабка.

Мы, не сговариваясь, расступились, чтобы она смогла осмотреть лестничную площадку. Убедившись в полной безопасности, Рахиль Никитишна прикрыла дверь и, пошуршав цепочкой, впустила нас в квартиру.

Мне чуть не стало плохо от спертого воздуха. Все окна оказались закрыты, что было бы разумно при работающем кондиционере, но его не было и в помине. Разнокалиберная мебель, видимо, была собрана на «выставке», то есть взята оттуда, куда ее выставляют за ненадобностью. На полу лежал потертый палас, в углу большой комнаты до потолка были навалены коробки, перетянутые прочными веревками.

Не дождавшись приглашения, мы с Элеонорой осторожно уселись на шаткий диван, застеленный цветастым покрывалом.

Из соседней комнаты послышался мощный храп.

— Это Давидик, внук мой, — пояснила бабулька, — с ночной вернулся, отдыхает.

— Рахиля Никитишна, — обратилась к ней моя спутница, — вы из дома не выходите… Может, видели вчера вечером кого-нибудь, кто заходил ко мне в квартиру?

— Не мое это дело по чужим квартирам-то глазами елозить, — отозвалась старуха. — Ты ее спроси, — она ткнула в меня пальцем, — она тебе скажет, тоже ведь была намедни.

— Верно, — кивнула я, соглашаясь, — была, но нас интересует, кто был после меня? Дело в том, что после моего ухода кто-то устроил в квартире полный беспорядок.

— Украли чего? — заинтересовалась она.

— Нет, нет, — поспешила ответить Элеонора, — ничего не украли, только вещи раскидали.

— А раз не украли, так мне нет никакого резону встревать. Это ваши дела, семейные, а я в них не участник.

— Что значит семейные? — удивилась Элеонора.

— А то, что сын у тебя большой уже, а ты его за маленького держишь, денег не даешь, вот он по квартире-то и рыскает.

— С ума сойти можно! — Элеонора поднялась с дивана и нервно зашагала по комнате. — Ты что-нибудь понимаешь в этой дичи? — обратилась она ко мне.

Бабка видимо обиделась:

— Какая-такая дичь, вроде бы культурная женщина, а ведешь себя как неразумная, бегаешь тут, Давидика будишь…

— Послушаете, бабушка, — я совсем забыла, что она не любит, когда ее так называют, но у меня не было сил выговорить ее имя-отчество, — вы можете подробно рассказать, что тут произошло?

— А что рассказывать? Ты была здесь? Была. Покрутилась маленько и вышла. Так?

Я кивнула, соглашаясь.

— А за тобой почти сразу сынок ейный, — она показала подбородком на Элеонору, — с приятелем зашли.

— Как сынок?! — мы с Элеонорой вскрикнули одновременно. — Когда это было? Бабушка, вы не ошибаетесь?

— Чего я буду ошибаться, — старушка обиженно поджала губы, — говорю тебе, сын твой, значит сын. Я на глаза еще не жалуюсь. Вытащил из кармана ключ, открыл дверь и зашел. И дружок его вместе с ним.

— Во что он был одет? — спросила я.

— Штаны белые, и майка с портретом.

— А что на портрете нарисовано? — снова одновременно спросили мы.

— Старик какой-то язык показывает. И как людям только не стыдно носить такое! Срам один. Одно слово — интелехенция! — последнее слово бабка выговорила с таким презрением, что я невольно поежилась.

Мы с Элеонорой переглянулись. Действительно, у Дениса были светло-голубые джинсы, застиранные почти до белизны. И майка с портретом Эйнштейна — знаменитой фотографией, где Эйнштейн показывает язык.

Я ничего не могла понять. Как же так? Ведь в это время Денис был у меня, более того — в моей постели!

Спокойно, Валерия, давай думать логично. На основании чего бабулька утверждает, что Денис приходил домой? Он был в майке с портретом Энштейна. Я обознаться не могла, так как Дениса не только видела, но и ощущала, а бабка ошиблась! В квартиру к Элеоноре вламывался не Денис, а некто в его майке. Где он мог ее взять? Только в гостинице, когда Денис сбежал, бросив в номере бедной Татьяны все свои вещи. Получается, что те, кто учинил погром в квартире, имеют отношение также и к убийству Татьяны. А иначе как они умудрились взять майку до прихода полиции?

Из задумчивости меня вывел голос старухи:

— А тот, дружок его, и раньше приходил. Я тебе, кажись, рассказывала. Черный такой, в зеленой куртке и с серьгой. Цыган, ей-богу, цыган! И как таких в еврейскую страну пускают?

Видимо, национальный вопрос был излюбленной темой рассуждений новой репатриантки из Биробиджана Рахили Никитичны.

— Скажите, пожалуйста, когда они вышли, у них что-то было в руках? подала голос Элеонора.

— Нет, порожняком пошли, очень недовольные были, говорили зло. Обидела ты сына, соседка, уж не знаю чем, — бабка покачала головой.

Мне стало понятно, что больше нам ничего не удастся узнать, и я поднялась с шаткого дивана.

— Спасибо, Рахиля Никитична, за зоркость вашу. Вы нам очень помогли. Идемте, Элеонора.

Мы вышли из квартиры и услышали за спиной скрежет дверной цепочки бабка запиралась.

Возвращаться в квартиру Элеоноры мне не хотелось — пришлось бы выслушивать ее пространные рассуждения на тему о том, кто были эти двое. Во мне крепла уверенность, что один из них — мой бывший муж Борис. Прежде чем визитом незнакомцев займется полиция, нужно было найти его и поговорить начистоту.

Сославшись на занятость, я быстро распрощалась и поехала на работу. Уйдя с головой в завал из бумаг, накопившихся за последние дни, я и не заметила, как приоткрылась дверь и в кабинет зашел посетитель. Был он одутловат, среднего роста, редкие пряди покрывали начавшую лысеть макушку.

— Присаживайтесь, — сказала я ему, с трудом оторвавшись от бумаг.

— Моя фамилия Рубинчик, Рубинчик Исаак Моисеевич.

«Точно, — подумала я, — вот его внешность полностью соответствует фамилии. Это тебе, не Авдотья Самуиловна, здесь все понятно и никаких раздвоений личности не произойдет.»

— Я к вам по объявлению. Мне, как доктору наук, необходимо быть в курсе событий и все, что касается…

— Простите, — нетерпеливо прервала я его, — о каком именно объявлении идет речь? И чем я могу быть вам полезна?

— Я же профессор! — почему-то удивился посетитель и вывалил передо мной на стол множество корочек-дипломов. Я взяла одну из них и раскрыла. Это действительно был диплом доктора наук, выданного на имя Рубинчика И.М. с разными подписями и печатями. — А у вас в объявлении на двери написано: «Консультации по бизнесу и регистрации частного предприятия». И поэтому я принес вам мои дипломы. Мне нужно открыть дело и я думаю, что мне понадобится помощь специалиста, на советы которого я смогу положиться и…

— Хорошо, — снова прервала я его, — вы получите все необходимые разъяснения.

«Ну, Валерия, с почином тебя, видать не зря на лекции ходишь и ума-разума набираешься.» Я и вправду забыла о том, что всего пару дней назад повесила на дверь своей конторы этот кусочек бумаги. И я начав с того, сколько стоит час моей консультации, принялась выкладывать своему первому клиенту в области бизнеса все, чему меня учили на немногочисленных лекциях.

Равнодушно кивнув при упоминании стоимости моей работы, Рубинчик продолжил свои пространные рассуждения о роли высшего образования в мелком бизнесе, о своем отношении к экономике Израиля и прямо-таки вывел меня из себя своими бессвязными речами. От недовольства меня спасло только то, что посетитель рассуждал за свой счет. Поэтому я его слушала и иногда вставляла в его речь слова: «налоговая политика, скидки новым репатриантам, эффективность и умение вести дело…»

В общем, разговор был еще тот. Наконец Рубинчик поднялся, сложил свои документы в картонную папку с завязками и протянув мне руку, вялую и влажную, как лягушка, стал прощаться. Я уже достала книжечку квитанций, чтобы выписать счет за услугу — на первый раз я решила взять с него поменьше, как он неожиданно произнес своим бесцветным голосом. лишенным интонаций:

— Я вам очень благодарен. Я получил от вас ценные советы, которыми сразу же воспользуюсь, как только выйду из сумасшедшего дома. Там сейчас меня лечат и иногда выпускают в город, так как я не представляю опасности для окружающих, — посетитель медленно повернулся и вышел за дверь, а я так и осталась стоять столбом посередине комнаты, как приснопамятный Воскобойников после ухода Остапа Бендера с ордерами на мебель.

Первый блин в искусстве предоставления населению советов по открытию малого предприятия вышел комом и мне кажется, до следующей консультации дело не дойдет.

Громкий женский вопль на улице вернул меня к действительности. Подскочив к окну, я выглянула наружу, но ничего не увидела — угол здания закрывал обзор. А шум тем временем нарастал.

Хотя я и не отличаюсь природным любопытством, но все же решила посмотреть, что произошло, тем более, что после визита сумасшедшего профессора работать совершенно не хотелось.

На улице стояла толпа. Протиснувшись вперед, я глянула из-за спины какого-то зеваки и обмерла. На асфальте, нелепо раскинув руки, в луже крови лежал мой недавний посетитель Рубинчик Исаак Моисеевич.

Подоспевшие санитары подняли тело, вкатили носилки в брюхо урчавшей машины, и, включив сирену, скорая рванулась с места.

Полицейский с планшетом в руке тем временем опрашивал зевак, толпившихся вокруг кровавого пятна на асфальте. Маленькая щуплая дамочка в соломенной шляпке возбужденно тараторила:

— Я все видела, все! Этот несчастный собирался переходить дорогу. Вы же видите, улица здесь узкая, машины едут тихо, и он так спокойно спустился с тротуара. Вдруг оттуда, — дама показала пальцем, — выскочила машина и…

— Какая машина? — перебил ее полицейский. — Вы запомнили марку?

— Такая большая, — она развела руками, — коричневая…

— Не коричневая, а бордовая, — вмешался плотный мужчина, — марки «шевроле-кавалер». Я знаю, у моего шефа такая же.

— А это не он был за рулем? — поинтересовался полицейский.

— Нет, нет, — снова вступила в разговор дама в шляпке, — на ней наклейка «rent car» была. И сидели там два парня.

— Вы можете их описать?

— Оба блондины. Точно, блондины, — уверенно сказала дама. — Я еще подумала, что они русские.

— Не все русские блондины, — встряла еще одна женщина, видимо обиженная за русских. — Они могли быть румынами.

— Хватит, — остановил их полицейский, — кто запомнил номер?

Никто не ответил. Я не стала ждать продолжения разговора и бочком выползла из толпы. Вернувшись к себе, я без сил упала в кресло, и на меня вдруг напала сильная икота. Это было ужасно, не помогало ничего — ни вода, ни полтинник, брошенный за пазуху.

Икать я прекратила внезапно, так же как и начала. И вот почему: меня поразила одна мысль. В моей памяти четко отпечаталась картина: Рубинчик лежит на асфальте, раскинув руки. Меня почему-то мучила незавершенность того, что я видела. Я поняла — руки были пустые. А ведь он ушел от меня с папкой, в которой лежали все его дипломы.

Не в силах совладать с собой, я бегом спустилась по лестнице, надеясь захватить хотя бы одного из свидетелей гибели Рубинчика. На мое счастье, дама в шляпке разговаривала со своей знакомой о ценах на рынке.

— Простите, — обратилась я к ней, — Вы не могли бы ответить мне на один вопрос? Скажите, вы не видели у этого человека в руках папку?

— Постойте, — задумалась дама, — я не обратила внимания. Нет, припоминаю, у него действительно было что-то в руках. И когда эти бандиты наехали на бедного, машина сделала вот так, — она слегка вильнула бедром. Они стукнули его правым боком, а когда машина проехала, то в руках у него ничего не было…

Дома у меня все валилось из рук. Дашка как всегда сидела у компьютера, и я не хотела вмешивать ее в свои проблемы. Заварив себе крепкого чая без сахара, я уселась перед телевизором с робкой надеждой развлечься. На экране мелькали зеленоволосые монстры, сменявшиеся девицами в прокладках. Я никак не могла сосредоточиться.

Неожиданно зазвонил телефон. Я неохотно подняла трубку.

— Валерия, добрый вечер, — раздался знакомый голос Михаэля Борнштейна.

Я обрадовалась:

— Здравствуйте, Михаэль! Куда вы пропали? Есть новости о Денисе? Когда его выпустят?

— Не волнуйтесь, Валерия. Думаю, что все скоро прояснится. Завтра с утра я выясню и дам вам знать.

— Буду ждать вашего звонка.

Но Михаэль медлил закончить беседу.

— Скажите, Валерия, вы помните тот случай, с которым вы обращались ко мне?

— Какой именно?

— Вы спрашивали меня о репатриантке Марине Левиной, помните?

Ну надо же, вроде бы она заходила ко мне всего несколько дней назад, но я совершенно о ней забыла.

— А что случилось?

— Когда вы ушли, эта фамилия стала крутиться у меня в голове, и я вспомнил. Примерно полгода назад в полицию Тверии поступило заявлении об исчезновении Левиной Марины. Заявление подала квартирная хозяйка, проживавшая в доме на улице Черняховского. Левина снимала у нее комнату. А через неделю в озере Кинерет нашли тело женщины лет тридцати. Она была совершенно голая, лицо и руки обезображены, на шее пятна. Экспертиза установила, что ее сначала задушили, а потом выбросили в озеро. Квартирная хозяйка тело не опознала. Дело так и осталось нераскрытым.

— Вы думаете, Михаэль, что моя Марина Левина имеет к этому какое-то отношение? Но она только что приехала в Израиль!

— Вы это знаете с ее слов. Мне бы хотелось с ней побеседовать. У вас найдется ее адрес и телефон?

— Конечно, но он у меня на работе.

— Ничего, подождем до завтра. Я позвоню вам на работу, хорошо?

Мы распрощались, и я осталась в недоумении: почему мне приходится бывать в эпицентре ужасных событий?

Дениса утром отпустили, взяв подписку о не выезде. Он позвонил мне из телефона-автомата и поехал к матери, а я собралась на работу.

Телефон Марины Левиной я нашла с трудом. Переворошив гору бумаг, вытащила листок с номером и подошла к телефону, чтобы позвонить Михаэлю.

И вдруг мне стало грустно. Дура набитая, я надеялась на что-то после всего, что произошло. Отгоняла от себя мысль, что все уже в прошлом. Вот и ткнулась лбом. «Спасибо, дорогая Леруля за добро и ласку, а дальше мы как-нибудь сами». Сколько можно его идеализировать?

Помедлив, я набрала номер телефона Марины Левиной.

— Алло, — сразу отозвалась она.

— Добрый день, Марина, это Валерия. Вы меня помните?

— Конечно, что новенького? Ой, простите, я не поздоровалась, так хочется узнать. Вам что-нибудь удалось выяснить?

— Кое-что. Мы не могли бы встретиться сейчас?

— У вас на работе?

— Если вам не трудно.

— Хорошо. Приду.

Она пришла через полчаса. Жуткого сарафана с оборочками на ней уже не было, видно, нашлись добрые люди, посоветовали. Сегодня Марина была одета в желтые шорты и цветастую майку и выглядела вполне на уровне.

— А вы похорошели, — заметила я. — Что будете пить — чай или кофе?

— Спасибо, — засмеялась она. — Просто холодной воды, если можно.

— Марина, я говорила о вас моему знакомому, он работает в полиции. Он заинтересовался вашим делом и хочет помочь. Нужно действительно найти эту аферистку. А у полиции гораздо больше возможностей, чем у меня.

— Да, конечно, — согласилась моя клиентка с готовностью, — как вы считаете нужным. Я же здесь всего несколько дней и не знаю, что нужно делать.

«Интересно, — подумала я. — Обычно выходцы из Союза очень неохотно идут на контакт с государственными учреждениями, а тут такая готовность… Не притворяется ли она? А может быть, родственники посоветовали, которые здесь давно?»

— Скажите, Марина, почему вы решили поселиться в нашем городе? У вас здесь родственники, знакомые?

— Тетя, мамина сестра, живет в Ашкелоне уже двадцать лет. Вот мы к ней и приехали. Еще даже квартиру не сняли. А ее дочки дали мне это, — и она показала на свои желтые шорты. — Когда тетя узнала о том, что мне сказали в аэропорту, то сразу стала названивать по всем министерствам и ругаться, Марина поежилась.

— Что ей отвечали?

— Дело на выяснении. Когда все проверят, то пришлют ответ на домашний адрес. А скоро праздники, целый месяц не будут работать учреждения, — Марина вздохнула. Похоже, тетка принимала такое деятельное участие в ее судьбе лишь для того, чтобы племянница получила наконец свои деньги и съехала с квартиры. — Жить у родственников, сами понимаете…

— Понимаю, — кивнула я. — Давайте немного покопаемся в вашем деле. Хорошо?

— Пожалуйста, Валерия, что вас интересует?

— Расскажите, как вы обнаружили, что пропали ваши метрики?

— Спохватилась после лекции в синагоге. К нам в Ростов-на-Дону приехал представитель Сохнута читать лекцию об Израиле. Я пошла вместе с приятелем…

— Как его зовут?

— Толик. Он там работал снабженцем, сюда приехал год назад. Вы даже не представляете, Толик был информационным центром для всех нас.

— Опишите его, пожалуйста, — попросила я.

— Да он такой, обыкновенный, — Марина пожала плечами, — ему двадцать три года, фамилия — Бондаренко. Здоровый, широкоплечий, вольной борьбой занимался. У него папа украинец, а мама еврейка. И выглядит он, знаете, совсем, как типичный хохол, поэтому Толику пришлось доказывать в ОВИРе и посольстве, что он настоящий еврей. Здесь он, скорее всего, поменял фамилию.

— На какую?

— На мамину, но я ее не знаю.

— Когда вы потеряли документы, Толик был рядом?

— В синагоге была такая давка, что его просто притиснуло ко мне. Вы думаете, что это он взял? — Марина удивленно посмотрела на меня. — Зачем ему? Толик уехал в девяносто шестом, а я еще осталась.

— Почему вы остались?

Марина улыбнулась:

— Потому что влюбилась и вышла замуж. Сюда я приехала с мужем. Гена русский, поэтому он сначала не хотел ехать, а потом согласился.

— А ваши родители? Они приехали с вами?

— Нет, папа умер четыре года назад, а мама осталась в Ростове.

— Вы говорили, что родились в Вильнюсе…

— Да, и родители там родились, еще до советской оккупации, — она произнесла эти слова так буднично, что сразу стало понятно: в их семье об этом говорили часто. — Папа после армии остался в Ростове, женился, работал на заводе, дошел до начальника цеха. Когда маме надо было рожать, он отправил ее к своей матери в Вильнюс, чтобы она была под присмотром. Там я и родилась. Я могла вернуться в Вильнюс и стать там полноправной гражданкой, но Гена не захотел. Он сказал, что я-то буду гражданкой, а он останется русским пришельцем. Для него Израиль был предпочтительней Литвы.

— А почему вы хотели уехать из Ростова?

— Ну что вы, Валерия, там невозможно было оставаться! Мы работали на одном заводе — выпускали комбайны «Дон». Знаете, что это такое? Огромный «Титаник», ползет по бескрайним просторам целины и жнет. Это было хорошо для Союза, когда такие махины раздавались по безналичке. А когда страна развалилась к чертям, эти тонны железа стали никому не нужны. Зарплату нам не платили два года. Разве так можно жить? Все стали заниматься чем-то другим. Муж сигнализации собирал, я вязала на машинке в кооперативе…

— А Толик?

— Толик подвизался в Сохнуте, торговал словарями и учебниками иврита. Я тоже купила у него за десять долларов. А на учебнике было написано: «Дотация из частного фонда, не для продажи». Вот так-то…

— Марина, а кем были ваши предки?

— Сейчас трудно сказать, многие сгинули в войну, но папа рассказывал, что его дед Лейба был очень богатым меценатом, членом культурного общества «Тарбут» и участником еврейского конгресса в Лозанне. Но больше я ничего не о нем не знаю.

— А ваша тетя, у которой вы живете сейчас?

— Это тетя со стороны матери, они из Черновиц.

— Понятно. Что ж, Марина, давайте позвоним моему знакомому в полицию и договоримся о встрече.

Набрав номер, я договорилась с Борнштейном, что мы подъедем к нему через полтора часа и решила отправиться в «Машбир» — большой универсальный магазин.

Дело в том, что я получила по почте карточку-уведомление для постоянных членов клуба покупателей с приглашением посетить сеанс макияжа. Кроме того, там была пятнадцатипроцентная скидка на все косметические товары, которые я приобрету. Решив использовать с пользой образовавшееся «окно», я предложила Марине съездить в «Машбир» перед визитом к Михаэлю. Какая женщина не согласится пройтись по магазинам?

— Шалом, — обратилась я к одной из продавщиц, — мне прислали карточку на макияж.

— Пожалуйста, госпожа, — улыбнулась она, — вы можете пройти туда.

И она показала на небольшую стойку. На высоком табурете сидела девушка, запрокинув голову на подголовник, а над ней колдовал парень с косичкой на затылке.

— Это Анри, наш лучший визажист. Он прошел стажировку во Франции, сообщила белозубая продавщица.

Кудесник Анри тонкой кисточкой наносил последние штрихи на губы девушки. Наконец он закончил и протянул клиентке зеркало. Девушка рассматривала себя, как незнакомую картину, и наконец произнесла:

— Вау! Это я? Сейчас же иду фотографироваться!

У меня возникла идея, и протянув Анри открытку, я сказала:

— Сделайте, пожалуйста, макияж моей подруге. Вот мое приглашение.

— Садитесь, мадмуазель, — он помог обескураженной Марине забраться на табурет.

Вокруг нас сразу же собрались зеваки, наблюдавшие за священнодействиями мастера.

Нанося легкие штрихи на брови Марины, Анри обратился ко мне:

— Мадмуазель давно из России?

— Приехала несколько дней назад.

— Скажите ей, чтобы берегла кожу от нашего солнца. Такой цвет лица можно найти только у русских девушек. И нужно больше пить минеральной воды, иначе кожа начнет сохнуть.

Он сделал еще несколько неуловимых движений и торжественно произнес.

— Все! Я закончил.

Марина открыла глаза и изумленно посмотрела на себя в зеркало.

— Я ничего не понимаю!

Из зеркала на нее смотрела экзотическая красавица. Глаза поволокой, полные губы притягивали взгляд, матовая кожа была гладкой, как тугой персик.

Анри протянул мне визитку.

— Передайте вашей подруге, что я всегда к ее услугам.

— Спасибо, вы волшебник, — поблагодарила я его.

Марина тем временем отошла от табурета и смотрела на себя в большое зеркало напротив отдела косметики.

— Знаешь что, — сказала я ей, — тебе нужно заколоть наверх волосы и тогда будет отпад. Подожди.

Выбрав в соседнем отделе большую заколку для волос, я собрала Марине волосы и закрепила их на макушке.

— Совсем другое дело! Носи на здоровье.

— Спасибо, Валерия, ну зачем, право…

— Это тебе маленькая компенсация за неприятности на «исторической родине».

Обогнув «Машбир», мы направились к стоянке, где я оставила свою «Сузуки», и неожиданно наткнулись на знакомую пару.

— О! Какая встреча! Шалом, Валери! — сказал на иврите с тяжелым русским акцентом один из двух громил, которых я видела и рядом со своим бывшим мужем, и в гостинице «Дан-Панорама». — Вы так быстро убежали тогда, что мы даже не познакомились. Позвольте представиться — Натан. Это мой товарищ Сережа. А как зовут вашу очаровательную спутницу?

— Ее зовут Мадлен, и она не говорит на иврите. Она только вчера приехала из Франции. Извините, мы спешим.

— Опять вы убегаете, — разочарованно протянул Натан.

— Не судьба, — заключила я. — Передайте привет боссу.

И я потянула ничего не понимавшую Марину к машине.

Когда мы отъехали со стоянки, Марина сказала:

— Знаешь, Валерия, а ведь это был Толик Бондаренко.

К Михаэлю мы не опоздали. Он принес еще один стул и обратился к Марине:

— Добрый день! Меня зовут Михаэль. Я пригласил вас, чтобы выяснить несколько вопросов. Валерия будет переводить. Хорошо?

Странно, но на следователя красота моей спутницы не произвела никакого впечатления. Наверное, он видел сквозь косметику.

Марина кивнула, и беседа плавно потекла, задерживаясь только на моих переводах. Вопросы были почти такими же, которые я и сама задавала Левиной. Расспросив подробно о родителях, муже и родственниках в Израиле, Михаэль положил перед Мариной фотографию молодой женщины.

— Скажите, вам знакомо это лицо?

— Нет, а кто это?

— Женщина, которая приехала сюда с вашими документами.

Со снимка смотрела миловидная девушка. Ничего общего с Мариной у нее не было — совершенно другой тип лица.

— А где она сейчас? — Марина вопросительно посмотрела на Михаэля.

— Не знаю, — он развел руками и, обращаясь ко мне, сказал: — Мне не хочется говорить ей об утопленнице, пока мы во всем не разберемся.

Марина переводила взгляд со следователя на меня и вдруг произнесла:

— Валерия, расскажи ему о Толике.

— О чем говорит госпожа Левина? — требовательно спросил Борнштейн.

— Михаэль, несколько минут назад мы встретили одного человека. Мне кажется, вам будет интересно узнать о нем. Как оказалось, он общий знакомый и мой, и Марины. Мне он представился как Натан, но Марина знает его как Анатолия Бондаренко. Он из того же города, откуда и она. И самое главное: именно с ним Марина была в синагоге, когда у нее пропали документы.

— Он ее узнал? — поинтересовался Михаэль.

— Представьте себе, нет. Мы только что вышли от визажиста, который полностью изменил ее внешность.

Михаэль усмехнулся:

— И охота вам, женщинам, себя мучить в такую жару. Хотя для данного случая все вышло удачно. Вашему Натану-Анатолию совсем не обязательно знать, что госпожа Левина репатриировалась.

Словно поняв нас, Марина жалобно протянула:

— Валерия, можно я умоюсь? У меня все лицо ужас как чешется.

Извинившись, я проводила ее до туалета и вернулась обратно.

— Михаэль, я не рассказала вам, где видела этого человека. Когда я разговаривала с боссом покойной Татьяны в отеле «Дан-Панорама», этот Натан как раз вошел в холл. С ним был еще один тип по имени Сергей.

— Еще один?

— Он и сегодня был с Натаном. Они все время ходят вместе. И в отеле были вместе, и около «Машбира».

О том, что они околачивались возле моего дома, дожидаясь Борика, я не сказала — это я хотела выяснить сама.

— Валерия, вы опять лезете не в свое дело? — недовольно произнес Михаэль. — Смотрите, в другой раз я могу и не успеть.

— Но я же вам все рассказываю, — я посмотрела на него невинным взглядом. — А вот и Марина пришла! — пользуясь моментом, я перевела разговор на другую тему.

Умытая Марина уже не выглядела экзотической красоткой, но и в таком виде была очень мила.

— Совсем другое дело, — буркнул Михаэль.

А я-то думала, что он ничего не замечает. Скорее всего, Михаэль был противникам декоративной косметики, считая ее способом введения следствия в заблуждение.

— Ну хорошо, — заключил Борнштейн, — спасибо за помощь, милые дамы. Если у меня возникнут вопросы, я к вам обращусь. Договорились?

— Всегда к вашим услугам, — сказала я чинно, и мы с Мариной вышли из кабинета.

На днях я получила талоны на скидку в «Бургер Ранч». Так как у меня есть карточка «Виза», то мне в месяц присылают около десятка рекламных приглашений, вроде того, на сеанс косметики, где мы побывали с Мариной. Зная, что моя дочь любит посещать это заведение, я предложила ей накормить там гамбургерами своих подружек. Пусть проведут время как хотят. Дашка ускакала, а я пошла принимать ванну. Расслабившись в теплой воде, я раздумывала о том, какое все-таки отношение к смерти Татьяны имеет папка отца Дениса. И почему знакомый Марины Левиной крутился в гостинице «Дан-Панорама», возле босса фирмы «Интеллект-Сервис». Ни к чему путному я не пришла, связать обрывки нитей было крайне сложно, и я просто лежала, подремывая.

Запахнувшись в большое махровое полотенце, я вышла из ванной и уселась перед зеркалом. Критически осматривая себя, я раздумывала: сделать пилинг или ограничиться питательным кремом. В конце концов, выбранив себя за лень, я начала действовать по полной программе: молочко, пилинг, маска из грязи Мертвого моря.

В дверь позвонили, когда черная корка на моем лице начала подсыхать. На площадке стоял мой бывший муж Борик. Увидев меня, он вздрогнул:

— Предупреждай, когда дверь открываешь, ладно? А то от твоих масок можно нервный тик поймать.

— Ой, какие мы нежные, — возразила я. — Это ты предупреждай, когда без звонка приходишь, а то еще и не такое увидишь!

— Я, между прочим, звонил. Но телефон не отвечал.

— Я в ванне была и не слышала. Посиди, я смою маску.

Смыв с лица присохшую корку и нанеся увлажняющий крем, я осталась довольна полученным результатом. Я люблю эту маску. Кожа после нее гладкая, словно шелковая. Все-таки евреям здорово повезло, что такое исключительное явление природы, как Мертвое море, находится именно у нас, а не где-нибудь в Гренландии.

Слегка причесавшись, я вышла из ванной. Борис сидел на диване.

— Где Даша? Я принес ей подарок, — сказал он.

— Убежала с подружками в «Бургер Ранч».

— Жаль, — вздохнул он, поднялся с дивана, подошел ко мне и одним движением стянул с меня полотенце.

— Что за шуточки? — рассердилась я. — Что ты себе позволяешь, милый мой?

— Не хочешь, не надо, — он критически осмотрел меня и ущипнул за бедро. — Ты когда в последний раз на тренажерах качалась?

— Не твое дело, — огрызнулась я.

— Ты же знаешь, я плохого не посоветую. Если сейчас не займешься, то потом не наверстаешь. Жиреешь, зайка.

Как бы я к нему ни относилась, но к его советам в области спорта прислушивалась всегда.

Когда чайник закипел, я налила кипяток в две большие чашки, положила по пакетику «Эрл Грей» и высыпала из кулька на деревянное блюдо маленькие пряники.

— Садись, — предложила я Борису.

— Посмотри, что я принес, — сказал он, протягивая мне красочный пакет. Внутри лежали отличный джинсовый комбинезон на лямках и небольшой футляр.

— Что это? — спросила я.

— Открой, увидишь.

Открыв футляр, я обнаружила золотые часы с вкрапленными маленькими бриллиантиками.

— Какая прелесть, — искренне восхитилась я, — но послушай, не слишком ли это для нее роскошно?

— Это не ей, это тебе, — произнес он.

— Чего вдруг? — я захлопнула футляр и протянула Борису. — Мне не нужно. Отдай эти часы своей…

— Не кипятись. В конце концов, ты мать моего ребенка, и я дарю их тебе. При чем тут все остальное?

— Да что с тобой? — искренне удивилась я. — Вернуться хочешь?

— Не бойся, не хочу. Так мы лучше друг к другу относимся, а сойдемся, опять начнем ругаться. Просто хочу, если вдруг со мной случится что-то, чтобы память осталась.

— А что с тобой может случиться? — забеспокоилась я.

— Не знаю, может в Канаду уеду, — попытался он увильнуть от ответа.

— Знаешь что, — резко сказала я, — если уж начал, то говори до конца, не бегай вокруг тарелки.

— А что говорить, если нечего говорить?

— Послушай, — я попыталась сменить тон и заговорила мягче, — эти деньги, что ты мне принес, потом друзья в «Лендровере»… Все это наводит на мысль, что ты увяз в каком-то дурнопахнущем деле. Может быть, стоит прекратить?

— Что прекратить? — Борис вымученно улыбнулся. — Я работаю в фирме по охране, хорошо зарабатываю и ни в чем таком, о чем ты думаешь, не участвую.

— А что я думаю? — я решила пойти ва-банк. — Что ты вламываешься в чужие квартиры и устраиваешь там погром?

— Откуда ты знаешь? — не удержался он.

— Оттуда! Сорока на хвосте принесла.

— Не выпендривайся, говори, что знаешь, — сказал он вдруг изменившимся голосом.

Где-то на подсознательном уровне я почувствовала, что если я расскажу ему о Денисе, то подставлю своего приятеля. О том, что я с Денисом в близких отношениях, мой бывший супруг не догадывается. Впрочем, этих отношений, может быть, и нет вообще.

— Несколько недель назад, — сказала я, — ко мне пришел один репатриант из Биробиджана, Давид, и принес на перевод документы своей бабки. Имя у нее смешное — Рахиля Никитична, просто дружба народов какая-то. Документы я перевела, но за ними никто не пришел, и денег я не получила. Тогда я решила сама за ними отправиться, тем более, что Давид мне оставил адрес. Бабку я нашла, из дома она не выходит, а Давидик, внук ее, нашел работу, и времени у него не было прийти за документами, — я врала с вдохновением, сама веря в то, что говорю, а Борис меня внимательно слушал. — Когда я принесла переводы, бабка обрадовалась, усадила меня пить чай и рассказала, что на из лестничной клетке ограбили квартиру. Кто забрался — она видела, это был хозяйкин сын с приятелем. И что самое интересное: когда она описывала этого приятеля, то у меня перед глазами просто твой портрет стоял.

— И как она тебе меня описала? — поинтересовался он.

— Зеленая куртка, серьга в ухе, вид цыганистый, и еще эта цепочка на груди с латинской буквой L.

— Молодец бабка, — криво улыбнулся мой бывший супруг, — ничего не скажешь, все рассмотрела. Только я ничего не брал, просто помогал этому парню войти в свою квартиру, у него ключ застрял в двери.

— Борис, зачем ты мне врешь? Ведь это был не хозяйкин сын, а какой-то чужой парень. Не станет хозяин в своей квартире поиски устраивать, да еще такие, что пух и перья летят.

— Почему ты так думаешь, что я был не с хозяином? Мне он сказал, что живет в этой квартире.

— Мало ли что он тебе сказал! На нем просто одежда была с этого парня, вот старуха и подумала, что это хозяйкин сын, а потом пришла хозяйка и сказала, что ее сын в командировке. Вот так-то!

— Да, Леруня, ты действительно много знаешь…

— Борик, миленький, не связывайся ты с ними, это же мафиози, гангстеры, пропадешь!

— А что прикажешь делать? Получать по минимуму за охрану спецобъектов? Не иметь возможности жить, как человек? Это замечательно? — взорвался он, но тут же, взяв себя в руки, продолжил: — Ничего противозаконного я не делал. Попросили помочь войти в квартиру, я и вошел, ничего не брал. Это даже не грабеж. У моего напарника были ключи, он сказал мне, что это квартира его матери, и ему нужно забрать одну папку.

— А что в ней было?

— Откуда я знаю? Он говорил, что аттестат зрелости, диплом и какие-то письма. Папку мы не нашли. Ну, разбросали немного. Я же думал, что это его квартира! И при чем тут мафиози, что ты заладила одно и то же?

— Ты в какой фирме служишь? — спросила я вместо ответа.

— В «Секьюрити-Иерушалаим», а что?

— Тебя посылали обслуживать фирму «Интеллект-сервис»?

— Конечно!

— А что, ты не знаешь, что убили их работницу?

— Во-первых, это было еще до меня, а во-вторых, поэтому я там и работаю. Они наняли дополнительную охрану, чтобы такие случаи не повторились. Фирма солидная, контракты в Израиле заключает, а кто убил пусть полиция расследует. Кстати, ты жутко информированная. Про убийство тебе откуда известно?

— Слухами мир полнится. В газете прочитала.

Раздался звонок, я пошла открывать и в комнату влетела довольная Дашка. В руке она держала шарик на палочке.

— Мамуля, было по кайфу! — она протянула мне шарик и тут увидела отца.

— Папка! — заорала она, — ты пришел? Молодец! А я в «Бургер Ранч» была, и Милка, и Вадик…

— Это какой-такой Вадик? — притворно нахмурил брови Борис.

— Из моего класса.

— Это тебе, — сказала я и протянула Дашке пакет.

Дашка запустила руку и вытащила комбинезон.

— Класс! Настоящий «Ливайс», пойду, примерю. А это что? — она достала футляр.

— Это не тебе, а твоей маме, — спокойно сказал Борис.

Дочь открыла футляр и непонимающе взглянула на отца:

— Пап, ты что? Вернуться захотел?

— Нет, не вернуться, просто у папы сегодня хорошее настроение, поспешила я с ответом.

— Эх вы, предки… — разочарованно протянула моя Дашка. — Сами не знаете, чего хотите…

И убежала к себе в комнату.

— Все, — начал Борис прощаться, — я пошел. Поздно уже.

— Спасибо за подарки. И не забывай, пожалуйста, что я тебе сказала.

— Бай, папочка! — Дашка выскочила из комнаты в новом комбинезоне. Хорошо на мне?

— Прекрасно! Носи на здоровье.

И Борис вышел за дверь.

Была пятница, короткий день, я быстро закончила дела, заехала на базар и к двум часам вернулась домой.

Дашка с Денисом сидели за компьютером. По экрану носились забавные трехмерные человечки.

— Иди сюда, я тебя поцелую, — сказал Денис. — Так соскучился по тебе в тюрьме.

Кошмар какой-то! Будто он двадцать лет просидел. Через сорок восемь часов выпустили без предъявления обвинения, а он уже важничает. А я? То сижу одна-одинешенька, никому не нужная, а то мужики мои идут один за другим. Чувствуют они, что ли? Когда женщина занята, так она всем нужна.

— Нет, — сказала я, — целовать меня нечего, я с базара и потная.

Приготовив салат, я взялась за стейки. Сегодня мне попалось на редкость удачное мясо. Поджарить стейки было делом нескольких минут. Денис любит «с кровью», а я не выношу этого еще и потому, что в детстве меня пугали солитером. Положив стейк Денису на тарелку, я еще немного дожарила себе и Дашке.

Сели за стол. Обед не поражал обилием яств, но смотреть на буйство красок было очень приятно: красно-зеленая гамма салата с вкраплениями фиолетовых луковых колец, пузырчатые бордовые стейки, парочка пузатых бутылочек с соусами, темные ломти бородинского хлеба в плетеной хлебнице. Я зажгла две свечи и достала бутылку вина.

Завершилось наше застолье фигурным мороженным «Фантазия». Дашка, наевшись, убежала в свою комнату, а мы остались на кухне. Я домывала посуду, Денис развлекал меня, рассказывая байки из Интернета.

Так вечер плавно и перетек бы в лирическую ночь, но я же не могу, когда мне хорошо, мне это мешает!

— Давай полистаем папку твоего отца, — предложила я Денису.

— Леруня, я сытый, довольный, мне неохота. И потом, там нет ничего интересного, я читал.

— Когда читал? В детстве?

— Несколько лет назад. Там какие-то документы, старые счета…

Но я, не слушая его, вытерла кухонный стол и принесла злополучную папку из дашкиной комнаты.

— Как ты не можешь понять? — сказала я в сердцах. — У тебя в доме погром устроили, все перерыли, но ничего не нашли. Ты думаешь, искали бриллианты твоей матери? Ерунда! Вот что они искали! — Я ткнула в папку пальцем. — И надевали твою майку, чтобы выглядеть, как ты. Тебе Элеонора рассказывала?

Денис кивнул, и я продолжила:

— Неужели тебе неинтересно, что там находится? Из-за чего стоило копья ломать?

— Хорошо, давай почитаем. Только учти, на сытый желудок я плохо соображаю.

Документов в папке было немного, всего двенадцать листов. К каждому был прикреплен перевод, написанный четким почерком с подписью «Сергей Кузнецов».

Глядя на переводы, Денис сказал:

— Смотри, Валерия, папа перевел все документы, а ведь он не знал английского языка.

— Может быть, лучше почитаем оригиналы? В отличие от твоего папы, у нас нет проблем с английским, — я взяла в руки первый документ.

Это был пожелтевший от времени лист плотной бумаги, озаглавленный: «Под покровительством главного раввина Великобритании рабби Йосефа Герца акционерное общество на паритетных началах „Палестина“». Ниже было написано: «Купчая крепость».

«Прямо как у Гоголя в „Мертвых душах“», — подумала я и прочитала вслух:

Ниже красовался четкий оттиск печати с британским львом и мелкими буковками «Палестина» на английском и иврите.

Таких бумаг было всего двенадцать. Варьировались суммы, имена, покупатели жили в Вильно, Мемеле, Белостоке и других городах довоенной Литвы и западной Белорусии. Подписи казначея и директора оставались неизменными. Все покупки были произведены между двадцатым и двадцать восьмым годами.

Денис взял у меня один из документов.

— Смотри, Валерия, — сказал он, — это сама история! Как интересно чувствовать связь времен.

— Ты уверен, что документы подлинные? А вдруг это фальшивка? Или дутое акционерное общество?

— Не думаю. Скорей всего, такое общество действительно существовало. И знаешь, что наводит меня на мысль о том, что это все правда?

— Что? — заинтересовалась я.

— Имя: рабби Йосеф Герц. Этот человек пользовался большим авторитетом среди евреев Британии. Он был главным раввином с тринадцатого по сорок шестой год. Прекрасный оратор, он произносил пламенные речи против зарождавшегося тогда реформистского движения. Публично громил Советский Союз за отношение к евреям и был горячим сторонником идеи сионизма. Кстати, до второй мировой войны многие влиятельные британские евреи были против образования еврейского государства. Есть доказательства, что поддержка рабби Герца привела к подписанию декларации Бальфура. Несомненно, он был за то, чтобы евреи покупали земли в тогдашней Палестине, перешедшей от турок под власть Британского мандата.

— Откуда ты это все знаешь? — восхитилась я.

— Увлекался историей сионизма. Но не так, как у нас преподают в школе дедушка Герцль, несгибаемый патриот Трумпельдор и прочие штампы. Умению находить информацию и связывать между собой исторические факты меня научила мама, недаром она работала в Ленинской библиотеке. Она всегда говорила, что мы должны уметь пользоваться параинформацией, иначе голова лопнет.

— А что это такое?

— Параинформация — это информация об информации. Не нужно знать бином Ньютона, нужно уметь найти на полке справочник, где об этом биноме написано. Понятно?

— Буду я за каждым пустяком бежать в библиотеку!

— Зачем за каждым? То, что тебе необходимо ежедневно, например мой номер телефона, — Денис потрепал меня за волосы, — можно и запомнить. А остальные номера записать в книжку.

Это он намекал на то, что, когда я дуюсь и не звоню ему, то утверждаю, что забыла номер телефона.

— Хорошо, если ты такой умный и можешь связывать концы с концами, скажи, а то я до сих пор не понимаю, какое отношение имеют все эти бумаги к тому, что с тобой произошло?

— Пока не знаю, нужно разобраться, — сказал Денис и снова взял старые документы. — Смотри, Леруня, ты видишь, есть еще одно доказательство того, что эти бумаги подлинные. Как тут обозначены города? Ведь сейчас у них другие названия. Ковно — это Каунас, Мемель — Клайпеда, Вильно — Вильнюс. И знаешь, восемьдесят фунтов по тем временам были большие деньги. Служанка получала шесть фунтов в год, и ее место считалось очень приличным. Позволить купить себе земли в Палестине могли лишь очень богатые евреи, а таких было в тогдашней Литве немало. В Вильно жили евреи-подрядчики, торговцы, владельцы фабрик…

— Вильнюс… — задумалась я, машинально перебирая бумаги. — Кажется, недавно у меня что-то было связано с этим городом.

Взгляд мой упал на документ, который я держала в руках. Купчая была выписана на имя Лейбы Левина, владельца магазина бакалеи и колониальных товаров, проживающего в Вильно.

— Вот! — заорала я. — Мне все ясно!

— Ты чего? — вздрогнул Денис. — Успокойся. Объясни по-человечески, что тебе ясно?

— Этот документ принадлежит Марине Левиной, моей клиентке. Ее отца зовут Исаак Лейбович, и он родом из Вильнюса. Теперь ты понимаешь, какая тут связь? Я сейчас же звоню ей!

— Ты с ума сошла, час ночи, куда ты звонить собираешься? Лежали эти документы семьдесят лет, полежат до утра. А завтра звони на здоровье. Только не выпаливай все сразу, она не поймет. Лучше спроси сначала, как звали ее дедушку, где он жил, чем занимался…

Признав правоту Дениса, я неохотно стала собирать бумаги обратно в папку. Он поднялся, протянул руки ко мне и сказал:

— А не пойти ли нам баиньки?..

На следующий день, в субботу, я никуда не звонила. Мы поздно проснулись, позавтракали и пошли в парк. Пройдя древнеримские колонны, остановились под большой аркой, нависавшей над морем. Дашка несла огромный зонтик, который немедленно воткнула в песок, и побежала купаться. Денис достал из пластиковой сумки-холодильника ледяную колу и растянулся на песке. Я сидела рядом и размазывала по ногам защитный крем.

— Дай мне, — сказал он и отобрал у меня тюбик. — Повернись, я помажу тебе спинку.

Мне было хорошо. Ленивое спокойствие охватило меня. Я немного не выспалась, но это было приятное ощущение легкой усталости. Денис водил ладонью по спине, и ему это занятие нравилось не меньше, чем мне.

— У тебя такая белая кожа, — промурлыкал он, круговыми движениями втирая крем. — Невозможно поверить, что ты натуральная брюнетка.

— А тебе больше нравятся блондинки? — разнежившись, сказала я, не подумав.

Денис убрал руку.

— Ну зачем ты так…

— Ладно, не расстраивайся. Я сказала без всякого умысла.

— Лера, каждый день я прокручиваю в голове: почему ее убили, кто это сделал? И не могу понять. Кому Татьяна мешала?

— Дениска, ты говорил, что она срочно тебя позвала. Что такого срочного она тебе сообщила?

— Я и сам пытаюсь это понять. Запой, в котором я ее застал, пьяные слезы — все это было так на нее не похоже! И еще Малявин, который зашел без стука, как к себе домой. Словно она рабыня какая-то…

— А ведь я знакома с твоим Малявиным. Совершенно бандитская физиономия.

— Как? Откуда ты его знаешь?

— Разговорились в гостинице «Дан-Панорама». Я там была на лекции. Кстати, с ним был еще один.

— Круглов? — спросил Денис.

— Нет, какой-то Аркадий, похожий на тракториста из старых фильмов.

— Я такого не знаю, — покачал он головой.

— А еще там был Гарри, говорят, что его приставили переводить вместо тебя.

— Это наш инженер. Хороший парень, недавно приехал из России.

— А кто такой Круглов? Ты рассказывал, что он их главный программист. Но почему тогда на всех презентациях, встречах с прессой появляется Малявин, а о Круглове никто не знает?

— Зачем? — удивился Денис. — У каждого своя работа. Алексей, Круглов то есть, работяга, щелкает программы как семечки.

— Сколько ему лет? — спросила я.

— Около сорока, а что?

— Ничего, просто подумала, если он такой умный, то почему Малявин всем заправляет?

— Я приглядывался к их отношениям и понял, что Малявин Круглова даже побаивается. Есть у Алексея авторитет. Малявин что? Выскочка, новый русский. А Круглов — гениальная голова. Это сразу видно.

— Где была эта гениальная голова, когда убили Татьяну?

— Дай подумать… Вспомнил, за день до убийства Круглов улетел в Москву. Мы с ним предыдущим вечером разговаривали и он сказал, что ночью летит в Россию… Знаешь что, давай закругляться. У тебя дочка из воды не вылезает, уже синяя, как баклажанина, а мамаша шпиенов ловит. Пошли!

Узнав, что Марина бывает дома лишь по утрам, я отправилась к ней в девять часов, прихватив кулек фисташек. Она встретила меня какая-то взъерошенная.

— О! Валерия, заходи. Очень кстати.

— Да? — удивилась я, протягивая кулек. — Случилось что-нибудь?

— Учу ивритские глаголы. Учительница назадавала — за неделю не справлюсь. Это просто ужас! Ужас!

— Ну ужас, — согласилась я, — но не ужас, ужас!

— Что? — переспросила Марина.

— Так, цитата из анекдота.

— Ой, расскажи, а то совсем шарики за ролики заходят.

— Приходит мужик в публичный дом. Выбрал девушку, зашел к ней в комнату. Через полминуты она выскакивает из комнаты с криком: «Ужас! Ужас!» Мадам движением брови посылает к нему другую. И та то же самое — выбегает и кричит: «Ужас! Ужас!» Ничего не поделаешь, надо спасать честь заведения, и мадам сама входит в комнату. Ее нет полчаса, час. Наконец через два часа она спокойно выходит из комнаты и равнодушно пожимает плечами: «Ну ужас, но не ужас, ужас!»

— Так что давай сюда твои несчастные глаголы, — предложила я, — сейчас мы с тобой разберемся, какой это ужас.

Марина, отхохотавшись, протянула мне тетрадку. С заданием мы справились за полчаса, и я спросила:

— Как звали твоего деда?

— Лева, а что? Опять что-нибудь проверяют?

— Он Лева был по паспорту? — спросила я с надеждой. Уж очень жалко было бы, если бы рухнула такая красивая догадка.

— Нет, по паспорту он был Лейба. Просто папу моего все зовут Исаак Львович.

— А чем он занимался, твой дед?

— Папа рассказывал, что он сидел в своем магазинчике и торговал всякими вкусными штуками, вроде сливочных тянучек. Он никогда в жизни не ел таких вкусных конфет, как у деда в лавке.

— Все сходится! — заволновалась я и полезла в сумку за ксероксом купчей Лейбы Левина. Я предусмотрительно сделала копии всех документов и заперла папку на работе в сейф. — Смотри сюда, видишь этот документ? Это купчая, которую твой дед подписал в двадцать четвертом году в Ковно. Он купил здесь землю, и если ты докажешь свои права на наследование, то станешь миллионершей. Поняла?

— Дай посмотреть, — она выхватила у меня листок и начала всматриваться в строчки. Потом разочарованно вернула мне бумагу. — Я ничего не понимаю… На каком языке это написано? А может быть, это все липа или ты меня разыгрываешь?

— Очень надо, — я презрительно хмыкнула. — Теперь ты понимаешь, что произошло с твоими метриками? Почему их украли?

— Нет, какая связь?

— Вот дубина стоеросовая, — рассердилась я. — Если ты представишь свидетельство о рождении и докажешь, что ты и есть внучка Лейбы Левина, тебе полагается солидный куш. А если эту метрику предъявит кто-то другой? И будет бить кулаком в грудь, крича: «Я — внучка дедушки Лейбы»? Что ты тогда скажешь? Что метрики в синагоге украли? Что документы у тебя девяносто шестого года?

— А как вообще эта бумага попала к тебе?

— Долгая история. Когда-нибудь расскажу. Теперь понятно, что делает твой Толик Бондаренко около этих мафиози из Москвы. И утопленница…

— Какая еще утопленница? — испугалась Марина.

— Не хотела рассказывать. В общем, та женщина, которая приехала по твоим документам в Израиль, пропала, а через несколько дней из Кинерета выловили неопознанную утопленницу.

— Не нравится мне все это! — твердо заключила Марина. — Жила я спокойно без всяких там бумажек, надеюсь и дальше прожить. А ты втягиваешь меня в дурную аферу, мафиози какие-то, утопленники…

— Это я втягиваю?! — я чуть не задохнулась от гнева. — А кто пришел ко мне и просил разыскать другую Марину Левину? Нашла я тебе аферистку. А тебе, видите ли, не нравится, что она утопленница! Я, что ли, ее утопила? Не хочешь — не надо! Я больше не занимаюсь твоим делом! Прощай!

Не помня себя, я выскочила за дверь и побежала вниз по лестнице. Наверху хлопнула дверь, и я услышала крик: «Валерия, подожди! Куда ты? Стой!»

Не замедляя бега, я спустилась вниз и прошла через темный вестибюль. Вдруг из-за угла метнулась тень, меня обхватили крепкие руки, и, вдохнув какую-то сладкую гадость, я провалилась в небытие.

Голова разламывалась. Перед глазами бегали какие-то разводы, во рту стояла великая сушь. По-моему, я где-то лежала. С трудом разлепив глаза, я осмотрелась по сторонам.

Действительно, я лежала на диване в маленькой спальне. Всю обстановку составляли шкаф и маленький столик. Пошатываясь, я подошла к окну и выглянула.

Буйная растительность практически залезала в окно. Кроме деревьев я усмотрела кусок высокого каменного забора и ворота. Около ворот скучал охранник. Послышался гул — небо пересек самолет, и снова стало тихо.

Может, я не в Израиле? У нас страна маленькая, всюду соседи, дети орут. А здесь такая тишь да гладь…

Подойдя к двери, я стала стучать в нее кулаком. Дверь открылась, и в комнату вошел здоровый детина.

— Чего шумишь? — спросил он по-русски.

— Хочу пить, — сказала я на иврите и показала жестами, будто открываю бутылку.

Детина буркнул «Пошли», и мы вышли из комнаты.

Для одной семьи этот дом был слишком большим и не производил впечатления, что здесь живут. Скорее он был похож на маленькую частную школу, опустевшую после того, как ученики разъехались на каникулы.

Мы прошли длинный коридор, спустились на пару этажей вниз и вошли в просторный кабинет.

— Вот привел, — мрачно сказал детина. — Она проснулась и в дверь стучала.

Три кожаных дивана стояли буквой «П», меня усадили на средний. Напротив стоял громоздкий письменный стол черного цвета. На столе кроме телефона была лишь металлическая блестящая игрушка-модуль. Шарик на нескольких тонких коромыслах качался, как маятник, притягивая взгляд.

За столом сидел худощавый мужчина лет сорока пяти в сером костюме. На меня смотрели умные усталые глаза. Из-за его спины выглядывал «тракторист» Аркадий.

Оглядевшись, я увидела двух охранников, стоявших вдоль стены. Все молчали.

Мужчина за столом протянул руку и качнул шарик, колебания которого возобновились с новой силой. Потом он обратился ко мне по-французски:

— Бонжур, Валери, — и произнес еще несколько фраз, по интонации которых я поняла, что это вопросы.

К моему великому стыду, французского я не знаю совершенно. Поэтому, чтобы немного разобраться в обстановке, я ответила на иврите:

— Я не понимаю, о чем вы говорите. Почему вы схватили меня и заперли здесь?

— Ну и что будем делать, госпожа Валери? — сказал он уже по-русски. Вы не знаете французского, хотя, по вашим словам, родились в Алжире. Мы не знаем вашего иврита. Может быть, поговорим по-русски? Сдается мне, этот язык вам прекрасно знаком.

— А прикидывалась, что француженка! — почему-то обиженно, как мне показалось, вставил Аркаша. — Селяви, парле ву франсе…

И он сплюнул в сторону.

— Хватит, — остановил его худощавый, — расплевался тут…

— Я хочу пить, — сказала я на этот раз по-английски, — и еще таблетку от головной боли из моей сумочки. Вы меня чуть не удушили какой-то гадостью. Кто вы такие? Я израильская гражданка, а вы, если не говорите на иврите, следовательно…

— Помолчите, Валери, или как вас там, — рявкнул он уже на английском, но я не дала ему договорить.

— Это вы обратите внимание на свое поведение! — взорвалась я и вскочила с дивана. — Вы думаете, что находитесь в своей криминальной России?! По-моему вы крупно ошибаетесь, воображая, что вас здесь испугаются так, как в вашей вотчине там…

Не успев договорить, я была схвачена двумя молчаливыми охранниками. Не знаю, что они собирались со мной делать, но дверь внезапно открылась, и в комнату вошла Марина. Увидев, кто шел за ней, я вновь упала на диван — ее ввел в кабинет мой бывший муж Борик.

— О, какая у нас гостья! — воскликнул хозяин кабинета. — Валерия, как зовут вашу подругу? Мне ее представили как француженку Мадлен. Но сдается мне, что она такая же француженка, как и вы.

Конечно, глупо таращить глаза — это совсем не та реакция, которая присуща интеллигентному человеку. Но, впав в состояние ступора, я сумела не вскрикнуть при виде Бориса. Хотя чему было удивляться? Я знала, что он связан с фирмой «Интеллект-сервис».

Конечно, Борик меня заметил, но, в отличие от меня, он флегматик и лучше умеет владеть нервами. Наш мгновенный обмен взглядами не дал никому в комнате повода заподозрить, что мы знакомы и где-то даже бывшие родственники.

Марина бросилась ко мне:

— Лера! Что все это значит? Ты что-нибудь понимаешь?

— Успокойся, Марина, — сказала я на этот раз по-русски. — Мы попали к воспитанным людям. С нами прекрасно обращаются, пригласили в гости, уложили спать…

И я с вызовом посмотрела на парочку за столом.

Аркадий чуть не задохнулся от изумления. Он громко вдохнул воздух, а выдохнуть не смог, только вращал глазами. Вид у него был преглупейший. А худощавый в костюме видимо предугадывал такой поворот событий, поэтому он только слабо улыбнулся.

На лицах охранников и моего бывшего мужа, стоявших вдоль стен кабинета, вообще ничего не отразилось.

— Ах ты… — наконец выдохнул побагровевший Аркадий, — придуривалась, значит, переводить просила. А сама-то все секла…

— Представь себе, — огрызнулась я, — и про ножки, и про койку, и как вы с Малявиным денежки тратите на этих, как их, прошмандовок из массажных кабинетов.

Аркаша не ожидал от меня такой прыти. Он испуганно покосился на худощавого и ничего не ответил.

— Интересно, — протянул худощавый, — смотрю я на вас, милые дамы, и не нарадуюсь. Что еще новенького расскажете? Кстати, дорогая, вы так и не сказали, как к вам обращаться, — он усмехнулся, глядя на мою подругу.

Если бы мы сидели за столом, я бы успела наступить Марине на ногу. Но мы сидели на диване, поэтому я была ограничена в средствах воздействия. Но, как ни странно, она меня поняла.

— Какое ваше дело? — буркнула Марина. — Я совершенно не хочу с вами знакомиться.

— Ну это легко устроить, у нас есть кое-кто, близко с вами знакомый… — он поднялся с дивана, подошел к двери и приказал:

— Натана ко мне!

Через несколько секунд в комнату вошел Натан. Увидев Марину, он подошел к ней и взял ее за руки:

— О! Какая встреча! Мариночка, дорогая, дай я тебя поцелую! С приездом!

— Уйди, подлец! — она отпрянула от него. — Это все из-за тебя! Какого черта тебе понадобились мои метрики? Мало мне было неприятностей в аэропорту, так ты еще и здесь влез! Что вам от меня надо?

— Ты была такая красивая девочка, когда мы встретились около «Машбира». Я тебя сразу и не признал!. А потом все думал и думал, где мог видеть такую примадонну?

— Хватит выламываться, противно! — бросила я.

Голос Натана из приторно-сладкого тут же стал угрожающим:

— Заткнись, сука. Довыпендриваешься у меня… Живо тебя обломаем, еще и понравится.

Мне нечего было терять, и я обратилась к худощавому:

— В конце концов, это неприлично. Вы, хотя и не по нашей воле, привели нас к себе, но до сих пор я не знаю, с кем имею честь…

— Можете обращаться ко мне Алексей Алексеевич, — осклабился он.

Вот так номер! Это был Круглов собственной персоной. Не хотелось бы, чтобы он знал о том, что я знаю, что он знает о важности документов в папке… Я запуталась окончательно и сказала:

— Мы здесь не привыкли к таким длинным именам. Не обидитесь, если я буду называть вас просто Алексей?

Марина сидела на диване, ерзая, как на сковородке. Наконец она не выдержала и захныкала:

— Я тебе говорила, не вмешивай меня в твои дела. Я боюсь! Что теперь будет?

— Перестань! — сказала я в сердцах. — Взрослая барышня, а распустила нюни, ведешь себя, как трусливая собачонка.

— А ты знаешь, кто они? — заорала Марина, тыкая пальцем почему-то в Борика. Видимо, он произвел на нее неотразимое впечатление. — Это же мафия! Ты давно уехала, в твое время еще не было таких, а я знаю, чего можно от них ожидать! Убьют, зарежут и…

— Никто не узнает, где могилка моя… — вдруг пропел «тракторист» Аркадий.

— Не ерничай! — остановил его Круглов.

На него этот выпад Марины, казалось, не произвел никакого впечатления. Алексей поднялся, обошел стол и сел на диван напротив нас. Повернувшись к охране, он жестом приказал всем выйти. Аркаша попытался было замешкаться в дверях, но поняв, что приглашения «А вас, Штирлиц…» не последует, вышел вслед за другими.

Мы остались втроем. Алексей достал из кармана пачку сигарет, закурил, неторопливо выдохнул дым и обратился к нам:

— Так вот, милые дамы, здесь вы не по своей воле, и делать вам придется то, что я скажу. Иначе… — он замолчал, но само это молчание было таким угрожающим, что я невольно поежилась.

— Не понимаю, чего вы от нас хотите, — начала я, но он меня оборвал.

— Прекрасно понимаете, дорогая Валерия. Судя по вашему поведению, запугать вас крайне проблематично, поэтому оставим этот метод решения вопросов и постараемся договориться, как цивилизованные люди.

— Не ходите вокруг да около, объясните, что вам от меня надо!

— Папку с документами, которую передал вам ваш приятель.

— Он ничего не передавал мне, — и я не обманывала, поскольку сама стащила папку у Дениса из комода.

— Передавал или вы сами взяли, неважно, — сказал Алексей, словно угадав мои мысли. — Папка сейчас у вас и, отдав ее, вы тут же вернетесь домой и забудете о всех волнениях.

— Не слушай его, — вдруг мрачно проговорила Марина, — ты видела, какие у него головорезы. (Видимо, она не могла забыть моего бывшего с его цыганской внешностью.) Сначала заберут у тебя папку, а потом всех нас прирежут…

— Это становится интересным, — усмехнулся Алексей. — Откуда вы, моя дорогая, знаете, что папка действительно существует? Вы ее видели?

— Я вам не дорогая и ничего не видела! — упрямо заявила Марина.

Меня беспокоил Борис. Я отгоняла от себя мысль, что он стал законченным подонком и за деньги готов на все. Меня успокаивало только то, что он не подал виду, что мы знакомы и даже более чем. Может быть, у него были свои причины не открывать этого? Чтобы его не отстранили от дела и не лишили части лакомого куска? Еще решат, что он будет мне помогать!

Мои размышления прервал вопрос Алексея:

— Валерия, я повторяю: где папка?

— И я повторяю: я не знаю, где она, и требую нас отпустить!

— Вы останетесь здесь, пока не ответите на мой вопрос. Сейчас мы с вами обращаемся нежно. Но это ненадолго. Дальше будет хуже.

И он позвал охранников.

Борис вошел в комнату вместе с остальными. Я поняла, что время шутить кончилось, и через силу произнесла:

— Папка в сейфе у меня на работе.

— Где это?

— Улица Соколова, дом три. Второй этаж. У меня бюро по переводам.

— Ты и вот ты, — Круглов показал на Бориса и еще на одного парня, поедете, куда она сказала. Вот ключи от ее кабинета и от сейфа. Принесете мне папку. И смотри, — он повернулся ко мне, — не будет папки — вам обеим не жить…

Охранники вышли из комнаты.

В затылке словно бухал молот, и я, стиснув ладонями виски, взмолилась:

— Ну просила же вас, как людей: дайте из моей сумочки таблетку от головной боли. Ведь сил нет терпеть.

Круглов взял мою сумочку. Раскрыв ее, он размашистым жестом высыпал на стол содержимое. Сколько раз я обещала себе навести в сумочке порядок, и вот: такой бардак, что перед бандитами стыдно.

— Интересно, — задумчиво протянул Круглов. — Говорят, по тому, что хранится в сумочке, можно узнать все тайны ее хозяйки.

Он окинул насмешливым взглядом разбросанные по столу вещи. Поднес к глазам телефонную книжку, перелистал пару страниц, и вдруг его брови поползли вверх. Он протянул мне фотографию, которая находилась внутри.

— Кто это? — с изумлением спросил Круглов.

— Таблетку и воды…

Получив требуемое, я проглотила таблетку и, зная, что эффект будет ощутим через пятнадцать минут, немного успокоилась.

— Я вас спрашиваю, Валерия, кто это? — Круглов протянул мне фотографию.

Мы с Денисом, веселые и загорелые, стояли на фоне заснеженных склонов Хермона. Он обнимал меня за плечи, а я держала в руке огромный снежок, который намеревалась затолкнуть ему за шиворот, как только щелкнет затвор фотоаппарата. Это была моя самая любимая фотография, сделанная примерно за два месяца до того, как Денис увлекся роковой блондинкой. В последнее время я не часто доставала ее из пластиковой обложки, чтобы не бередить рану.

— Его зовут Денис Геллер.

— А вам он кто?

На язык просились гадкие выражения типа «дед Пихто», «конь в пальто», но я сдержалась и ответила:

— Это мой бывший друг и любовник.

— Почему «бывший»? — спросил Круглов.

— Потому что его увела московская блондинка по имени Татьяна, — мне не хотелось рассказывать этим головорезам, что я знаю о том, что Татьяна убита.

Круглов молчал, на его лице было написано изумление. Вдруг он упал на стул и начал громко хохотать. Мы с Мариной непонимающе переглянулись. На шум в комнату заглянул озабоченный Аркадий, но шеф махнул ему рукой, и тот скрылся.

Сквозь судорожные всхлипы Круглов проговорил:

— Знал ведь, что мир тесен, но чтобы так! Мы вербуем девицу, чтоб была и красавица, и умница. Ведь к вам, евреям, без высшего образования даже и не подходи, смотреть не будете.

— Вы о чем? — спросила я недоверчиво.

— И вот, мы такую находим, — продолжал он, не замечая моего вопроса, блондинка, высокая, статная, языки знает. Платим ей фантастическую сумму только для того, чтобы она приехала в Израиль, охмурила твоего приятеля и выкрала папку. И что эта идиотка делает? — Круглов смотрел на нас с Мариной, как адвокат на присяжных заседателей. — Она в него влюбляется! В ней просыпаются муки совести, она уже готова рассказать ему об «ужасном заговоре» и провалить все дело! А тут передо мной сидит барышня, — он сделал жест в мою сторону, — ничем не хуже, и я думаю, что за разумную плату готовая сделать нам то же самое?

— Еще чего! — фыркнула я. — Ищите дураков в другом месте.

Круглов молча курил, я лениво потягивала минеральную воду из бутылки. Так прошли несколько минут. Наконец дверь распахнулась, и в комнату стремительно вошли Борик с охранником. В руках у них ничего не было.

— Где папка? — нетерпеливо спросил шеф.

Вместо ответа Борик протянул записку. Круглов пробежал ее глазами и зло посмотрел на меня.

— Чей это почерк? — спросил он.

На листке было написано:

Подписи не было.

— Не знаю, — я пожала плечами.

— Что?! — взревел Круглов. С него мгновенно слетело показное спокойствие. Он нервными шагами зашагал по комнате, при поворотах задевая охранников, стоявших у стены.

Набегавшись, он сел возле меня и сказал:

— Ничего не надо мне говорить. Ваша помощь мне не понадобится. Эту записку написал Геллер. Мне знаком его почерк. Только непонятно, откуда у него ключи от сейфа в вашем кабинете. Вы же расстались…

— Да, расстались, — с вызовом сказала я, — просто ключи я не успела у него забрать.

— Поедешь с нами, — приказал Круглов. — А она останется тут. Если через час папки не будет, вам обеим не жить. Говорю тебе совершенно серьезно. Так что моли бога, чтобы твой дружок действительно сидел дома и читал эту драгоценную папку. Уведите девицу и заприте ее наверху.

Марина заорала и стала биться в истерике. В одиночку дюжий парень не смог вытащить ее в коридор, и второй охранник пришел ему на помощь. Вдвоем они выволокли ее из комнаты.

— Иди, — приказал Круглов, — покажешь дорогу.

В путь мы двинулись на двух машинах. Первую — вишневый «кавалер-шевроле» — вел Борис. Я сидела сзади между двумя охранниками. За нами шел белый «лендровер» с Аркадием за рулем, Натаном рядом с ним и еще двумя громилами на заднем сиденье.

Если бы я могла молиться, то не знала бы, о чем просить Бога. Чтобы Дениса не оказалось дома? Или чтобы отдать им папку и освободить Марину? Мне не хватало фантазии. И так, и так выходило плохо.

Поднявшись на седьмой этаж в тесном лифте, куда мы едва вместились впятером, я глубоко вздохнула. Оглянувшись на дверь бдительной соседки Рахили Никитичны, я горько пожалела о том, что на этот раз она не стоит на своем боевом посту возле дверной цепочки.

— Звони, — шепотом приказал Круглов, — и чтобы никаких фокусов…

Я позвонила. Прошло несколько томительных секунд, и заспанный голос Дениса произнес:

— Кто там?

— Денис, открой, это я, Лера, — сказала я едва слышно, хотя мне хотелось заорать во весь голос: «Не открывай ни за что!»

— А, Леруня, — радостно послышалось из-за двери.

Что было потом, я помню весьма смутно, так как, увидев в дверном проеме четверых вооруженных полицейских, тихо-тихо сползла по стеночке и отключилась совершенно самостоятельно.

Сегодня я вновь проснулась в прекрасном настроении. Сквозь дымку еще не до конца отлетевшего сна, я услышала из кухни голоса. Так бывает: в первые минуты после пробуждения звуки имеют глуховатый тембр и воспринимаются как нечто иррациональное, частичкой еще не ушедших сновидений. Я лежала и лениво прислушивалась.

Из кухни выглянул Денис:

— Проснулась? Доброе утро, Лерочка.

Он исчез и через минуту появился с подносом в руках. На подносе дымилась большая чашка. Я почувствовала божественный аромат чая «Эрл Грей». За Денисом из кухни выскочила смеющаяся Дашка с криком:

— Ты забыл ложечку!

— Что происходит? — спросила я недоуменно. — Смотри-ка, просто королевские почести. Сегодня что, Пасха? Или международный женский день?

— Все-таки нахальная у тебя мать! — сказал Денис, обращаясь к Дашке. У нее «восьмое марта» продолжается уже неделю, а она, видите ли, только сегодня соизволила обратить на это внимание.

— Как неделю? — всполошилась я. — Дашка была одна? Кто ее кормил? Что со мной?

— Успокойся, еврейская мамаша. Кто кормил? — передразнил меня Денис. Что она, грудная? Вон девка вымахала, ростом выше тебя скоро будет.

— Я жила у Элеоноры, — сообщила моя дочь. — И в школу оттуда ездила на автобусе. А Денис был тут, пока ты болела.

— А почему сегодня ты не в школе?

— Так сегодня же суббота!

— Что со мной было? — недоумевала я. — Ничегошеньки не помню.

— Сильное нервное потрясение. Здесь был доктор из больничной кассы. Сказал, что тебе нужен полный покой, и выписал валерьянку. Ты только и делала, что отсыпалась всю эту неделю, — объяснил Денис.

Встав с постели, я на ватных ногах подошла к зеркалу. Я немного похудела, но, несмотря на бледность и всклокоченные волосы, выглядела вполне прилично.

— Так, мои хорошие, сейчас приму душ, а вы позаботьтесь о завтраке, уж если играть королеву, так до конца.

И я царственной походкой, какая только возможна на ватных ногах, продефилировала в ванную.

За завтраком я сказала Денису:

— Последнее, что я помню — это твою бледную физиономию, выглядывающую из-за спин бравых полицейских. А что было потом?

— Ты неожиданно брякнулась. Полицейские окружили всю компанию, те даже не сопротивлялись, видимо, были совершенно ошарашены. А я подхватил тебя и внес в квартиру.

— А что с теми, которые остались внизу? Они же приехали на двух машинах.

— Несколько полицейских стояли в засаде в подъезде и задержали бандитов. Те, правда, попытались развернуться и удрать, но их быстро догнали.

— Где Марина? Она в порядке? — забеспокоилась я.

— Не волнуйся, за ней поехал Борнштейн с ребятами. Она была в доме только с одним охранником, поэтому все прошло тихо и культурно.

У меня закружилась голова. Я пыталась переварить полученную информацию, но не могла свести концы с концами. Денис заметил мое состояние и отвел меня в кровать. Удобно устроившись, я сказала:

— И все-таки я не понимаю, каким образом полицейские оказались у тебя в квартире…

— Благодари своего бывшего мужа. Неплохой парень оказался.

— У меня вообще хороший вкус… — ну разве могу я удержаться от реплики?

— Подъехав к твоей конторе, Борис оставил напарника в машине, так как у вас там проблемы с парковкой, а сам поднялся к тебе. Он хотел вызвать полицию из твоего кабинета. А я сидел там и скучал. Ты, наверное, забыла, что мы должны были встретиться в четыре и пойти в управление земельного хозяйства, покопаться в архивах?

У меня все выскочило из головы. Ну конечно, после таких перипетий я вполне могла забыть не только о встрече, но и даже о том, куда впадает Волга.

— Увидев меня, — продолжал Денис, — Борис спросил, кто я такой. Я представился, и он сказал, что ты в опасности. Мы обсудили, как можно тебе помочь, и решили, что я напишу записку, а он отвезет ее своему боссу. Борис сразу ушел, чтобы не вызывать подозрения своего напарника, а я тем временем дозвонился до Борнштейна и объяснил ситуацию. Борнштейн приказал мне ехать домой. Когда я подъехал, меня уже ждали полицейские. Причем у меня в квартире они были в форме, а внизу, в засаде, остались в штатском, чтобы не привлекать внимание. Маму я отправил к соседке, а сам стал ждать…

— А если бы они не полезли эту ловушку, тогда что?

— Борис сообщил адрес дома, где вы с Мариной находились. Туда выехала еще одна бригада по захвату, но вас там уже не было, и они только освободили Марину.

— Интересно, где это мы были? Такая тишина вокруг стояла…

— Вас держали в пустующей ешиве в сельскохозяйственном поселении возле Ашкелона. А так как занятия Торой требуют внимания и сосредоточения, то владелец дома обнес участок высоким забором и засадил деревьями. Идеальное место для содержания заложников — тихо, и никто не подумает, что в таком богоугодном заведении творятся уголовные дела… Ну, хватит разговоров, я вижу — у тебя глаза слипаются. Спи, а я немного похозяйничаю.

Укрыв меня, он вышел из комнаты.

Вечером явился улыбающийся Михаэль с букетом в руках.

— Добрый вечер, Валерия! — сказал он, протягивая мне букет. — Вижу, вы уже прекрасно выглядите, небольшой отдых пошел вам на пользу.

— Спасибо, Михаэль. Ваши комплименты меня радуют, присаживайтесь.

— Что будете пить? — спросил Денис.

— Черный кофе, пожалуйста. Возьми это, — он протянул Дарье пакет. Сарит испекла тут кое-что.

Дашка выложила на блюдо свежие булочки.

— Ах, как вкусно! — не удержалась я, мгновенно забыв о том, что утром радовалась своему похудению. — Ваша жена, Михаэль, прекрасно печет. Передайте ей мою благодарность.

Схватив сразу три булочки, Дашка церемонно с нами попрощалась и ушла к подружке. Денис принес кофе для Михаэля и чай для меня.

— Расскажите, что все-таки произошло, — обратился он к Борнштейну. Нам известна часть этой истории, а вы обладаете более полной информацией.

— Тогда начнем с самого начала, — сказал Михаэль. — Ваш отец служил в КГБ вместе с отцом Круглова. У вашего отца осталась папка, а к Круглову-старшему попал перечень документов, содержавшихся в ней. Его сын, талантливый программист, нашел этот список, и в его голове зародилась великолепная комбинация — найти сначала папку с оригиналами документов, а потом выйти на наследников. Чтобы забрать себе весь куш и ни с кем не делиться, Круглову нужны были документы наследников, подтверждающие их право на наследство.

— Метрики? — спросила я.

— Не только. Все, что имело отношение к людям, заключившим договор с акционерным обществом «Палестина». Круглов выехал в Литву и принялся искать следы. Но многие погибли во время войны, другие эмигрировали, и Круглов нашел Марину Левину. Она еще не собиралась репатриироваться, и он обратился к Натану Кацману, он же Анатолий Бондаренко, с просьбой за солидную плату выкрасть свидетельство о рождении Марины. Что тот и сделал.

Но для размаха предприятия нужны были помощники, и Круглов нашел нужных людей. Те заинтересовались предложением, и в течение нескольких месяцев удалось напасть на след еще двух наследников.

Тогда Малявин и Приходько, — Михаэлю было тяжело выговаривать фамилии Василия и Аркадия, моих «хороших» знакомых, — снаряжают в Израиль некую девушку, по имени Мария. Они оформляют ей документы на имя Марины Левиной. А поскольку метрики у нее подлинные, то она благополучно приземляется в аэропорту имени Бен-Гуриона. Получив все пособия, полагающиеся новой репатриантке, фальшивая Марина поселяется в Тверии. Первые полгода все идет тихо, но потом с ней начинаются проблемы. Она принимается шантажировать своих знакомых, требуя долю в еще не полученном наследстве. Видите ли, Малявин постоянно ей грозил, что если она будет упрямиться, ее вышлют из страны. Но со временем она узнала, что по закону о возвращении, как внучка еврея, она имеет полное право на репатриацию, и никто ее выслать не может. Тогда она стала требовать у Малявина деньги. Тот обратился к Натану, и девушка простилась с жизнью. Кацман утопил ее в Кинерете, предварительно задушив и обезобразив лицо и руки, чтобы полиция не могла опознать тело.

— Это тот самый Натан, который приставал к Марине? Убийца спокойно разгуливал на свободе? — бросила я. — Он же мог спокойно, как цыплятам, свернуть нам шеи.

— К сожалению, так это было. Но сейчас он в тюрьме и вряд ли скоро оттуда выйдет.

— Скажите, Михаэль, — произнес Денис, — наша фирма заключила с преступниками огромный контракт. Реально ли сейчас его выполнение? Ведь от этого зависит как моя работа в фирме, так и дальнейшая репутация.

— Можете быть спокойны, — улыбнулся Михаэль. — Фирма «Интеллект-сервис» действительно существует, у нее довольно солидная репутация. Кроме России, она поставляет банковские компьютеры в Грецию и Польшу. Так что вам нечего волноваться. Наши специалисты из отдела расследования коммерческих преступлений проверили их реквизиты. Все в порядке. И Круглов действительно работал в фирме ведущим программистом. Просто он сговорился со своим коммерческим директором Малявиным провернуть в Израиле еще одно дельце. Кстати, Малявина даже не привлекут к ответственности — очень сложно будет его в чем-нибудь обвинить.

— Чтобы выкрасть у вас папку, — продолжал Михаэль, — вас познакомили с Татьяной Барминой. А когда она не захотела участвовать в их махинациях, они убили ее. Да так, чтобы подозрение пало на вас… Вы сделали крупную ошибку, и я вновь вынужден сказать вам это: вместо того, чтобы сразу сообщить о преступлении, вы пустились в бега. Куда это годится? Ведь умный же молодой человек.

— Это только на первый взгляд кажется, — бросила я.

— Язва ты, — сказал мне Денис по-русски.

— Кто же убил Татьяну?

— Все улики показывают, что ее задушил Аркадий Приходько. Ему будет предъявлено обвинение в предумышленном убийстве.

У меня на языке вертелся вопрос, и по моему изменившемуся лицу следователь Борнштейн понял, что я хочу спросить.

— Пару слов о вашем бывшем супруге, Валерия, Борисе Каганашвили. На время убийства Татьяны у него есть твердое алиби, он был со своей подругой на отдыхе в северном кибуце и оттуда никуда не отлучался. И еще: свидетели убийства профессора Рубинчика показали, что в машине сидели два блондина славянской наружности. А ваш муж жгучий брюнет с орлиным профилем, не так ли?

— Да уж, его шнобель ничем не замаскируешь…

— Мы заключили соглашение с Борисом Каганашвили о том, что он выступит свидетелем в судебном заседании, и потому за сотрудничество со следствием ему будет предъявлено только обвинение в каком-нибудь второстепенном преступлении. Он сможет отделаться либо условным наказанием, либо денежным штрафом.

— А почему убили бедного профессора? — спросила я. — Кому он мешал?

— Когда Малявин рассказал Круглову о встрече с «француженкой» Валери, он послал проследить за вами — вы же сами неразумно оставили номер своего сотового телефона. Когда от вас вышел профессор и в руках у него была похожая папка, то двое подручных Малявина, туристы из России, разогнали машину и вырвали папку у профессора из рук. Они не хотели его убивать, просто не подрассчитали и толкнули слишком сильно… Не нужно вам было лезть в это дело, Валерия. Вы несколько раз оказывались на волосок от гибели. И когда преступники гнались за вами, и в ешиве. Зачем вам это было нужно?

— Ваши работники забрали у меня эту злополучную папку, — сказал Денис, — под предлогом, что она будет фигурировать в деле, как вещественное доказательство. Хотелось бы получить ее назад. Все-таки память об отце. Мне ее вернут?

— Не знаю, — Михаэль задумался. — Скорее всего, нет.

— Почему? — удивились мы оба.

— Во-первых, к вашему отцу она тоже попала незаконно, вы сами рассказывали. А во-вторых, эти бумаги должны принадлежать не вам, а реальным наследникам. Марине Левиной, к примеру. Это дело адвокатов, занимающихся делами о наследовании…

— Ладно, — махнул рукой Денис, — не дадут и не надо.

А я не сказала ничего, поскольку давно сделала с документов качественные цветные ксерокопии.

Постепенно все возвращается на круги своя.

Денис работает в своей фирме. Скандал никак не повлиял на его карьеру, поскольку контракт оказался настоящим и фирма «Офаким» заработала много денег. Денис даже получил приличную премию, на которую мы слетали в Лондон. Дарья оставалась у Элеоноры. Она по-прежнему долгие часы проводит в Интернете.

Мне удалось узнать о том, как Борик попал в эту скверную компанию. Оказывается, он со своей подружкой намеревался эмигрировать в Канаду. Чтобы заплатить несколько тысяч долларов посреднику, он занял деньги у Натана Кацмана. Когда тот стал требовать возврат долга, у Борика денег не оказалось, и бессовестный Натан устроил его работать телохранителем, чтобы Борик заработал денег и расплатился.

Суд приговорил моего бывшего мужа к выплате денежного штрафа, так что он недолго радовался, что теперь можно не возвращать Натану долг. Сколько скопил, столько и отдал в качестве штрафа.

А я применяю на практике знания, полученные на курсе менеджмента. Решив без помощи адвокатов отыскать истинных владельцев документов из папки, я вплотную занялась наследным правом и земельным кодексом Израиля. За свою работу я возьму с наследников небольшие комиссионные — процентов десять-пятнадцать, и только деньгами, а не землей: уж слишком высок у нас в стране налог на недвижимость.