"Чёрная река" - читать интересную книгу автора (Локнит Олаф)Глава седьмая Затишье кончилосьЗдесь ничего не изменилось. Вновь ползут над рекой рваные клочья тумана, сереет за водным потоком хмурая Пуща да подвывают ночами волки. Стоящий на возвышенности Тусцелан плывет над морем желтоватой хмари будто невиданный корабль, тяжелый и грозный. С противоположного берега, должно быть, захватывающее зрелище. Пока варвар, Риго и Эмерт были в длительной отлучке пикты дважды переправлялись через реку, обычные беспокоящие набеги, даже без попыток штурма. Пошумели под стенами, покидались стрелами, и опять в Пущу — вплавь или на долбленках, узких юрких лодочках. Недовольный всем белым светом (он всегда был недоволен) полутысячник Рагнар рассказал варвару, что тучи сгущаются: пиктов видели возле соседних фортов Мосаман и Саглариум, дикари начали проникать на восходный берег все чаще, если зимой и во время распутицы дороги были сравнительно безопасны, то теперь путешествовать по Боссонии желательно в составе крупного обоза или вместе с отрядами наемников. Некоторые из следопытов ходили за реку, разведать, что происходит в ближайшей округе. Кто непосредственно ходил? Да вот хотя бы Имарос из Арелаты, тот самый полоумный коринфиец. Поговори с ним, Конан… Если, конечно, Имарос пожелает разговаривать. Среди следопытов Тусцелана месьор Имарос и впрямь почитался ненормальным. По сравнению с ним молчун-Эмерт покажется человеком веселым и общительным, нелюдимый и косноязычный, Имарос не имел друзей и даже приятелей. Пил много, но когда речь заходила о деле, воздерживался. Преображался он только в лесу — в тусклых глазах появлялись веселые огоньки, движения становились быстрыми и уверенными. Сам Имарос однажды обмолвился, что в лесу ему гораздо лучше, чем среди людей и Конан был склонен коринфийцу верить: на душе этого человека, в его прошлом, лежало неизвестное никому черное пятно, какое-то преступление о котором лучше было и не знать, наверное… Варвар сумел наладить с «Имаросом вполне сносные отношения — он разговаривал с угрюмым коринфийцем только о Пуще, о повадках зверей и птиц, о пиктах и всем том, что не касалось обычной жизни в Тусцелане. Обсуждать с Имаросом других людей было бессмысленно, а пиктов он за таковых не считал — так и говорил «зверолюди». Он был единственным следопытом всегда возвращавшихся в форт без пленных, предпочитал не оставлять в живых ни единого встреченного дикаря. Была тому причиной природная жестокость или что иное, Конан не знал. — Ездил на Полдень, в Пуантен, — запросто сказал варвар, подсаживаясь за стол к Имаросу, коротавшему время в безымянной таверне. — Там леса уже совсем зеленые, возле зингарского лимеса, — его видно с борта корабля, плывущего по Громовой, — почки тоже совсем распустились… — У зингарцев, между лимесом и Пущей, выжженная простреливаемая полоса, без деревьев и травы, — хрипло ответил Имарос. — Шириной почти в четверть лиги. Ни одна тварь не подберется, а если и подберется, ее мигом нашпигуют стрелами с земляного вала, сторожевых башенок и малых фортов… Сам знаешь, Кордава укрепляла лимес долгими десятилетиями, это тебе не наши крепостишки, наспех построенные и отдаленные друг от друга. Имарос был отнюдь не стар, наверняка ровесник Конана, которому было тридцать восемь зим. На лбу глубокие морщины, глаза цвета неопределенного, не то серые, не то зеленые, черты лица острые, будто у хорька. — Я был в Пуще, — сказал коринфиец, зная, что ожидает от него Конан. — Плохо дело, варвар. Пуща меняется и в худшую сторону, и никто не сможет остановить эти изменения. — Подробнее можно? — попросил Конан. — Я живу на Черной реке восемь зим, значительно дольше тебя. Всякого навидался. Тамошние чудища-страшилища стали едва ли не родными, а значит и не опасными. Когда ты хорошо знаешь врага, он перестает быть опасен, верно? Ты отлично знаешь, как спрятаться от любого монстра, как его обмануть, как уйти, запутав следы или наоборот, как быстро убить зверя… — В Пуще обитают не только звери, — справедливо заметил киммериец. — Ты меня не удивил, — Имарос изобразил на лице некое подобие улыбки. — Ходячие покойники это так, ерунда. Вещь привычная и даже обыденная, вроде комаров. По крайней мере я не слышал, чтобы кто-нибудь из наших погиб в схватке с таким мертвецом, — коринфиец понизил голос и нагнулся к варвару. Зашептал горячо: — После минувшей зимы там появились новые существа. Раньше таких никто никогда не видел. Самая настоящая нежить, агрессивная и кровожадная. Я напуган, варвар, очень напуган. Думаю, не пора ли уносить ноги из Боссонии. Конан посмотрел на Имароса озадаченно. Казалось, что напугать этого человека было решительно невозможно, только Имарос отваживался в одиночку отправляться в Пущу на целую седмицу, а то и полторы, причем он всегда возвращался без единой царапины. Прошлой осенью в Тусцелане (не без вздоха облегчения) решили, что Имарос погиб — он отсутствовал целых шестнадцать дней. Всеобщее удивление было безмерно, когда невозмутимый коринфиец переправился па аквилонский берег в отобранной у пиктов долбленке, явился к сотнику и бросил на стол сплетенную из бересты сумку, в которой обнаружилось ровно сорок пиктских ушей, все левые. Следопыты за каждых десятерых убитых пиктов получали по золотому кесарию… Как Имарос расправился с четырьмя десятками дикарей было неизвестно, из оружия он взял в Пущу только маленький охотничий лук и два ножа. Тогда его и стали втихомолку и за глаза назвать полоумным. Ничего, Рагнар честно заплатил. — Зверолюди нашли способ призывать чудовищ Черной Бездны, — уверенно говорил варвару Имарос. — Я никогда не учился демонологии и не читал умных книжек про магию Первородного мрака, но чувствую, понимаешь, чувствую… Плывет' по лесу эдакая тень, сотворенная будто из множества черных точек, холодом от нее несет замогильным, пахнет как во время грозы… — Несомненно, магия, — кивнул Конан. — Сильное колдовство всегда вызывает ощущение холода. — Это еще что! — киммериец невольно отодвинулся подальше, от Имароса несло сложным ароматом кислого винного перегара и гнилых зубов. — Знаешь, что такое баньши? — Конечно знаю, — ответил варвар. — У нас в Киммерии иногда можно встретить. Злые духи холмов, иногда селятся в забытых могильниках. Воют по ночам. — Воют… — передразнил киммерийца Имарос. — Не ложись спать этой ночью, постой на стенах, послушай. В пуще никогда не было баньши, а теперь вот появились. Только, думается мне, что нечто похуже — я от страха едва не умер, как услышал. Оно выло совсем рядом, шагах в трехстах или пятистах, ветер поднялся, с ветки свалилась дохлая белка. Маленькие животные беспричинно умирают только когда чувствуют магию Бездны… Жутко оно выло, вот как! Карлики опять же… — Какие еще карлики? — удивился Конан. — Подгорные гномы? Такие как в Граскаале или Эйглофиате? Откуда они здесь? — Балда, — поморщился коринфиец. — Гляди. Редкий трофей, да только Рагнар денег за него не дает. Имарос вытащил из-под стола потрепанный холщовый мешок, развязал тесемки и вытащил оттуда какой-то непонятный шарообразный предмет. Левой рукой расстелил на столе тряпицу, чтобы не класть гадость на доски. Предмет оказался головой непонятного существа. Будто бы мгновенно состарившийся ребенок. Имарос хорошенько просолил свою добычу чтобы не протухла, но можно было хорошо рассмотреть дряблую коричневатую кожу, щель рта (скорее — пасти) от уха до уха. Собственно ушей, впрочем, не было — так, маленький нарост размером с фалангу пальца и дырочкой посередине. Глаза крупные, округлые, покрыты пленкой словно у змеи или ящерицы. Нос отсутствует, только две вертикальные прорези, прикрытые лоскутками кожи. Череп лысый, в складках, без единого волоска. Больше всего варвара потрясли зубы странной твари: за тонким, ниточкой, синеватыми губами скрывался внушительный арсенал. Зубки росли в несколько рядов, будто у акулы, они были треугольными и очень острыми. Целых шесть клыков, четыре сверху, два снизу. — Я ночевал на дереве, так безопаснее, — ответил Имарос на немой вопрос киммерийца. — Устраиваешься на широкой ветке, привязываешься веревкой на всякий случай, и спи себе спокойно… На рассвете просыпаюсь от писка, словно внизу мыши резвятся. Да только не мыши это были. Двенадцать штук вот таких… — он ткнул пальцем в засоленную голову. — Каждый ростом с пятилетнего ребенка. Передвигаются по лесу прыжками, верещат, друг в дружку ветками и камушками кидаются. Я затаился, лежу смотрю, что будет дальше. Вдруг карлики утихли, спрятались в траве, ни единый листик не шелохнется. Из кустов выходит росомаха, здоровенная, клыкастая, такая любому охотнику сможет отпор дать. И тут началось! Карлики навалились на бедного зверя всей гурьбой, начали в клочья рвать. У них на ручках еще коготки есть, острые — жуть… — И дальше что? — Не догадываешься? — зло ощерился Имарос. — Росомаха и пикнуть не успела! Налетели на нее словно муравьи на гусеницу. Убили и сожрали. Только голый скелет да шкура остались. Кровищи — море. Я совсем было стушевался, если заметят — конец! Очень уж ловко они с росомахой расправились, тут двумя кинжалами не отобьешься! Карлики ушли в сторону Полуденного заката, я подождал два квадранса, решил спускаться — что, всю жизнь на дереве сидеть? Думаю, надо в сторону реки пробираться, я и так забрался слишком далеко, по краю Мертвых полей прошел. — Ничего себе! — воскликнул Конан. — К Мертвым полям соваться может только… Только… — Только сумасшедший, хочешь сказать? — Имарос нехорошо посмотрел на киммерийца. — Ничего, я знаю что меня в форте почитают как безумного убийцу. Мне не обидно, я на самом деле безумный убийца, ту ничего не поделаешь… Дальше рассказывать? — А как же! — Поля оставил по левую руку, лес по правую там, если не знаешь, хорошая тропка есть, только не звериная. Звери к Мертвым нолям не подходят, боятся колдовства, там земля магией пропитана как мох водой. А мне не страшно, хвала богам днем иду, когда Чернота Ока Митры опасается. Но все равно неуютно, камни под ногами подрагивают, будто под землей ворочается кто-то. Пар из-под земли выбивается, тухлыми яйцами воняет. Вдруг чувствую удар в спину, будто дубиной заехали от души. На ногах не устоял, свалился. Хорошо капюшон был наброшен, иначе с меня скальп сняли бы! Маленький мерзавец сзади напал, наверное прыгнул со всего размаху, наделялся оглушить. Лапами в голову и плечи вцепился. Я перевернулся на спину, отстегнул застежки плаща. Это жизнь и спасло, карлик запутался коготками в плотном войлоке. Выхватываю кинжал, он у меня хороший, иранистанский, век не затупится… Оттяпал проклятой твари голову с одного удара. Знаешь что самое интересное? — Не знаю, — помотал головой киммериец. — Умирало оно долго, противно… Безголовое тело вначале бегать принялось кругами, будто курица назначенная на убой. Голова шипит, пасть разевает, глазенки зеленым светом горят. Вот, погляди как мой плащ разжевала. В толстой грубой ткани зияла внушительная дыра, которую Имарос не удосужился зачинить. — Потом оно издохло, — продолжил Имарос. — Над тельцем и головой светящийся туман образовался, желтоватый такой. Принял форму черепа или страшной рожи какого-то демона и сразу рассеялся. Я с собой «Масло Эпимитриуса» ношу, освященное на монастырском алтаре, от нечисти может защитить. Взял пузырек, капнул на труп — дым, вонь, бледное пламя… Натуральнейшие Темные Силы, и среди дня! Как тебе такое? — Скверно, — согласился варвар. — Зачем голову прихватил, раз нечисть? — Так она же мертвая, — хмыкнул Имарос. — Да и награду хотелось получить, но его милость господин полутысячник пожадничал, сказал что платит за головы пиктов, а не демонят. — Не прав Рагнар, — сказал Конан. — Я с ним поговорю. — Не надо. — Как скажешь. Выкини эту гадость в реку, мало ли что. — Уговорил, сделаю сегодня же. В лесах зверолюдей появились не только черные тени и карлики, — Имарос явно не хотел отпускать варвара, поскольку он был единственным человеком в Тусцелане, с которым коринфиец мог поговорить. — Помнишь развалины у Кривого ручья? Ты ведь там ходил осенью? — Ходил, — ответил Конан. — В двух лигах от берега реки, там еще озерцо рядом и расщепленный молнией дуб? — Как думаешь, кто построил эту башню? Назвать «башней» немаленькое сооружение округлой формы от которого остался только фундамент из огромных валунов и следы кладки из внушительных блоков серого гранита, мог только откровенно пристрастный человек. С первого взгляда и не поймешь, что груда покрытых мхом, лишайниками и зарослями густой травы темно-красных и сероватых камней некогда являлась творением человеческих рук. Или не-человеческих, что так же вполне возможно. — Я слышал, будто часть кхарийцев, поднявших мятеж против своего императора, бежала после поражения восстания в Пущу, — подумав, сказал Конан. — Может, это они? Но ведь земли пиктов когда-то занимали и лемурийцы, и атланты… Никто точно не знает, слишком давно было. Развалины выглядят очень древними. Раньше там не замечалось ничего опасного, только бестелесные призраки. — Теперь не только призраки, — хмуро ответил Имарос. — У башни появился хозяин, вполне материальный. Слышал, что Фергус из Темры погиб? — Не может быть… — ахнул Конан, услышав имя одного из самых знаменитых следопытов Тусцелана. — Вообще-то я только вчера вечером приехал, еще не все новости узнал. Что с ним случилось? — Фергус вместе со своим темрийцами, Коннахтом и Дугалом, отправились в Пущу полторы седмицы назад. Вернулся только Дугал, сейчас лежит в лекарской, раны у него серьезные… Рассказал странные вещи. Ночью они остановились возле башни, знали, что там сравнительно тихо, а зверолюди к развалинам не подходят. Едва стемнело, над башней появилась огненная корона, холодное багровое пламя. А из него вышло… Нечто. Высоченный человек в черном, на голове шлем в виде морды быка, в руках подобие косы, только лезвий два. Фергуса оно раскромсало за несколько мгновений, Коннахт попытался сопротивляться, но тоже сразу погиб. Дугалу повезло, успел сбежать, причем ничуть этого не смущается, и впрямь следовало уносить ноги как можно быстрее! — Как же его ранили? — По словам Дугала хозяин башни не отходит далеко от своих владений, там словно невидимая граница проведена. Демон задел темрийца лезвием два раза, Дугал решил что жизнь закончена, но вырвался за круг. Нечто дальше не пошло, просто стояло и смотрело… Кажется, Дугал слегка повредился рассудком. — Ну и дела, — вздохнул киммериец. — Положение все хуже и хуже. — Сотник как-то упоминал, что ты одно время был Ночным Стражем, — вдруг переменил тему Имарос. — Гильдия известная, да и создана была сразу после падения Ахерона нарочно для истребления нечисти, нежити и жутких тварей, которых наплодили кхарийцы. Я думаю, что герцогу Троцеро следовало бы обязательно привлечь Гильдию, это ведь их прямая обязанность — бороться с наследием Кхарии! — Неплохая мысль, — ответил Конан и призадумался. Варвар действительно пока что не встречал на Черной Реке Ночных Стражей и было этим немало озадачен: почему вдруг древнее братство охотников на монстров доселе не заинтересовалось событиями в Боссонии и Пуще?.. «Гильдией» Ночные Стражи именовали сами себя, не смотря на то, что ни в едином королевстве эта странное сообщество не платит податей, наподобие гильдий каких-нибудь шорников, гуртовщиков или купцов. Кроме того, власти государств, расположенных к Закату от моря Вилайет никак не контролируют деятельность Ночной Стражи (и совершенно не стремятся к тому). В отличие от всех прочих торговых и ремесленных сообществ у охотников нет какого-либо руководства, за исключением Совета Хранителей, имеющего резиденцию в столице Немедии Бельверусе. Совет занимается исключительно помощью разбросанным по всему материку отрядам охотников и отвечает за сбор сведений, которые могут быть полезны Ночной Страже, а заодно и за магическую поддержку — известно, что конклавы магов Алого Пламени Равновесия и Золотого Лотоса симпатизируют охотникам. Говоря коротко, Ночная Стража занимается истреблением как чудовищ, сохранившихся с древнейших времен, так и уничтожением прорывающейся в мир людей из Черной Бездны нечистой силы. Ремесло не только труднейшее и требующее доскональных знаний о мире монстров, но и смертельно опасное. Я ничуть не удивлен тому, что Конан некогда попробовал себя и на этом поприще — киммериец любит приключения и опасность, они всегда являлись неотъемлемой частью его жизни. Конан знал, что в каждом из хайборийских королевств действует от двух до семи отрядов Ночной Стражи, все зависит от размеров государства. Ватаги охотников бывают и очень небольшими (полдесятка человек), и довольно внушительными — до полусотни охотников. Некоторые охотятся только за живыми существами, наподобие болотных ящеров, мантикор, гигантских сколопендр и прочих малоприятных зверюг, другие уничтожают исключительно нежить, нечисть и небыть, третьи совмещают оба занятия. Чаще всего охотников специально нанимают: появился у провинциального графа вурдалак в родовом некрополе — зови Стражей, плати определенную сумму и через день можешь украшать головой твари главную залу своего замка. Бывает, что известные волшебники просят охот-пиков поймать для них какое-нибудь редкое и опасное животное. Впрочем, чаще всего приходится сталкиваться с более мелкими, но не менее неприятными заданиями. Вампир поселился невдалеке от деревни. В лесу завелся этеркап, который ловит отправившихся на промысел бортников или дровосеков. В болотах неподалеку от дворянского замка, обосновался оборотень. В крупном городе начали исчезать маленькие дети; причина — прячущийся в катакомбах носферат. И так далее почти до бесконечности. Киммериец и раньше полагал, что жизнь на Закате далеко не безопасна даже в отсутствие войн или эпидемий, но в действительности все оказалось куда сложнее — рядом с человеком обитают весьма значительное количество как живых, так и не-живых тварей, имеющих прискорбную страсть разнообразить свое меню нашими сородичами или использовать человеческую плоть в магических целях. Нет никаких сомнений, что в отсутствии Ночной Стражи жизнь людей стала бы совершенно невыносима, однако древняя Гильдия долгие столетия стояла на страже общей безопасности королевств Заката. Жаль только, что охотники не всегда успевают вовремя/. Начало истории охотников на монстров было положено чуть менее полутора тысяч зим назад, во времена падения Кхарии — в те времена кхарийцы, пытаясь защититься от хайборийского нашествия, при помощи колдовства создали невероятное количество чудовищ, которыми умели повелевать. После крушения Ахерона и почти поголовного уничтожения обитателей империи завоевателями (немногие успели укрыться в землях, сейчас именуемых Стигией) размножившиеся и неуправляемые твари стали истинным бедствием для новых хозяев земель Заката. Тогда-то вожди хайборийцев и решили создать особые отряды по уничтожению монстров — ремесло считалось почетным, в Ночную Стражу шли сыновья князей и военачальников. Со временем, когда большая часть континента была очищена от невероятно расплодившейся нечисти, первые короли Аквилонии Алькой и Олайет утвердили Устав гильдии, почти не изменившийся доныне, а святой Эпимитриус принял охотников под свое покровительство. За двенадцать столетий Ночная Стража многому научилась — опыт трудов был огромен и уникален. Если бы Хранители озаботились составлением общего свода по демонологии, пользуясь знаниями охотников, рядом с ним все ученые трактаты наших мудрецов показались бы записками недоучившегося школяра. Хранители располагали сведениями о нескольких сотнях чудовищ, их привычках, особенностях и пристрастиях, большинство опытных Стражей знали об Универсуме монстров все или почти все. Каждый охотник для собрата по ремеслу роднее единокровного и единоутробного брата, ибо не будь в рядах Стражи непреложного закона взаимовыручки и верности своим соратникам, гильдия не просуществовала бы тысячу триста зим. Паршивые овцы, конечно, встречаются, но это случается куда реже чем можно себе представить — не обладая нужными качествами долго в рядах гильдии не продержишься — или погибнешь, или тебя настоятельно попросят уйти из отряда. Сколько всего ватаг Ночных Стражей ныне действует по закатную сторону Кезанкийских гор в точности известно только Хранителям — верховным руководителям древней гильдии. Ночные Стражи никогда и ни под каким видом не вмешиваются в политику или дела купеческие, получают за свои труды столько, сколько может заплатить обратившийся к охотникам за помощью человек (обычно это немалые деньги) и свято блюдут свой Кодекс, созданный еще во времена Эпимитриуса, и, как утверждают, при деятельном участии святого. Между отрядами и Хранителями постоянно поддерживается связь — соколиная или голубиная почта, магия, гонцы. Посему, если однажды придется мобилизовать все силы Ночной Стражи для отпора чему-нибудь совсем жуткому и непобедимому, Гильдия сможет выставить небольшое, но исключительно боеспособное войско, вооруженное накопленными за столетия знаниями и опытом, а заодно и волшебством — во многих отрядах ходят волшебники, полагающие это опасное ремесло более чем достойным для магика. Кроме того, Ночную Стражу открыто поддерживают магические ордена Равновесия и Золотого Лотоса — последний возглавляется известным волшебником, Пелиасом из Кофа. Благодаря отлаженному веками механизму и умелому управлению со стороны Хранителей, коих избирают из числа самых опытных и уважаемых Стражей, отряды охотников направляются туда, где они наиболее нужны. Однако, у Конана создавалось впечатление, что разгул нечисти, вылезшей из пиктских лесов, Гильдию почти не волновал, а это было довольно странно — нарушался тысячелетний Кодекс, уложения которого в прежние времена выполнялись свято! Все прошлое лето Конан ходил в одном из отрядов Ночной Стражи, которым командовал некий Гвайнард из Гандерланда. Этот гандер вступил в гильдию аж в 1276 году, следовательно занимался столь тяжким делом полные двадцать зим. О том, что Гвайнард действительно является знатоком своего ремесла говорил тот факт, что он посейчас жив и не покалечен — охотники гибнут куда чаще, чем можно себе представить. В Бритунии он набрал свой собственный отряд, который благополучно истреблял монстров на землях обширного герцогства Райдорского. Киммериец всегда был непоседой, и, как ни жаль было расставаться с охотниками, осенью ему пришлось покинуть Бритунию. На память остался амулет Ночной Стражи — серебряная голова волка на цепочке. Заключенная в амулете магия позволяла различить нечисть и предупреждала владельца о магической опасности, а заодно амулет мог позволить охотнику дать знать командиру отряда о возможной беде. Как однажды сказал Гвайнард, «если ты однажды становишься охотником, останешься им на всю жизнь…» Имарос подал неплохую идею: через Гвайнарда можно было напрямую выйти па Хранителей, попытаться объяснить им, что притаившееся за Черной рекой Нечто может угрожать не только маленькой Боссонии, но и всему Закату! Впрочем, довольно сомнительно, что Гильдия не осведомлена о происходящем. Но почему тогда Хранители выжидают? «Разберемся, — решил Конан. — Для начала надо попробовать связаться с Гвайнардом. А в том, что Черную реку и Бритунию разделяют тысячи лиг, нет ничего страшного…» После долгого разговора с мрачным Имаросом киммериец встретился еще с несколькими наиболее опытными следопытами и пришел к неприятному выводу: сила, пробуждающаяся в Пуще, становится чересчур опасной и совершенно непредсказуемой. Но о какой «предсказуемости» может идти речь в отношении пиктов, Зогар Сага, неизвестной магии и прочих мрачных чудес таинственных лесов распростершихся до самого Закатного океана? Каждый из следопытов убежденно твердил: если так будет продолжаться, то походы в Пущу станут не просто трудны, а самоубийственны. Только за эту весну погибло больше следопытов, чем за весь прошлый год, причем это были видавшие виды, бывалые люди, раньше ухитрявшиеся избегать, казалось бы, неминуемой смерти! Многие уходят в леса и не возвращаются, другие становятся калеками. К стенам Мосамана несколько дней тому пикты подбросили головы и отрубленные руки пятерых аквилонцев, осмелившихся переправиться на запретный берег… Все больше приходило сообщений не только о привычных «странностях» Пущи, но и о недобрых знаках, к большинству из которых киммериец раньше относится с презрительной усмешкой: мол, предрассудки и сказки для детишек. Однако, когда взрослый и серьезный человек, наемник с внушительным опытом, участвовавший в полудесятке войн, упавшим голосом рассказывает о пляске скелетов на заброшенном жальнике или огненных колесах, катящихся по небесам, невольно начинаешь задумываться — что грядет? Какие новые бедствия ожидают Боссонию? И, конечно, чем закончится эта затянувшаяся и чересчур непонятная война с призраками. Почему с призраками? Да потому, что пикты как появляются, так и исчезают в своих окаянных дебрях; потому, что Троцеро и его наследник недооценивают опасность, потому, что магия и меч — вещи несовместные! Если светлейший герцог не придумает, как противодействовать главной силе Пущи — истекающему из нее страху, — война будет проиграна и все предыдущие усилия окажутся тщетны! Именно так варвар и сказал Риго, вернувшись в общинный дом. Пуантенец выслушал сотника с о всей серьезностью и только повторил давно высказанное: — Устраним причину войны — она закончится сама собой. Пикты вернулся к тысячелетнему уединению, Аквилония закрепится в междуречье Черной и Громовой, а мы с тобой разъедемся по домам, пускай ты и утверждаешь, что дом Конана Канах — весь этот мир… Я действительно надумал после войны съездить в Шадизар, очень уж хочется посмотреть как там люди живут! — В отличие от нас — хорошо живут, — проворчал Конан. — Может хоть ты чем-нибудь порадуешь? Дочитал Орибазия? — Слог у него чудовищный, — признался Риго. — Иногда невозможно понять, что именно Орибазий хочет сказать. В старину все мудрецы так писали, ученость показывали… Как тебе такое: «И вот говорят иные: нет лжи и нет истины, ибо есть зеркальные отражения друг друга, взаимно друг друга искажающие. Но коли есть сущности и отражения их, то и есть отражения неискаженные и есть искаженные. И те, что неискаженные, есть истина, а те, кои искажены, и есть ложь. И постигнут суть лишь те, кои стремятся к истине, ибо имеют истинные намерения, а иные, провозглашающие ложь равной истине, сути не постигнут, ибо ищут ее в несути и к несути стремятся». — Это он о чем? — Конан потряс головой, словно стремился избавиться от морока. — Рассуждения о Свете и Тьме, — фыркнул Риго. — Вся книга такая. Почитать, как Орибазий пиктов описывает? — Лучше не надо, язык сломаешь, — не раздумывая отказался киммериец. — Ты можешь человеческим языком объяснить, что Орибазий нашел в Пуще если вообще нашел? Про культы дикарей и почитание смерти, точнее жизни в смерти, мы уже разговаривали. Меня прежде всего интересуют источники магической силы. — Нет, о таком Орибазий не упоминает. Сам должен понимать, изучить Пущу во всех подробностях было недоступно даже Орибазию. Он был прежде всего бытописатель, во вторую очередь маг, и уж затем географ. Зато оно много и прилежно описывает наследие кхарийцев, которого якобы в Пуще предостаточно. Тут и некоторые татуировки жрецов, подозрительно схожие с символами Ахерона, и некоторые изображение, виденные им на древних развалинах. — Опять кхарийцы, — вздохнул Конан. — Говорил же, хватит винить разнесчастных подданных. Пифона в любой беде! Пиво прокисло — кхарийцы, в животе пучит — опять кхарийцы, лошадь дурман-травы объелась и сдохла — снова кхарийцы виноваты! Никто не видел ни одного живого подданного Ахерона больше тысячи зим! — А Стигия? — пожал плечами Риго. — А что Стигия? Наследники Ахерона — да, но только не кхарийцы. Те были белокожие, как мы с тобой, а стигийцы смуглые. — Скажи пожалуйста, где обычно могут сохраняться всякие древности? Сокровища, к примеру? — Нет ничего проще: заброшенные храмы, тайные гробницы, забытые святилища! — Вот-вот, заброшенные, тайные и забытые! Именно такой «гробницей» является Пуща. Дикарям секреты древних либо не интересны, либо не нужны. Кое-что они, возможно переняли, сохранили часть преданий и некоторые магические умения Ахерона, не исключено, что сохраняют некое тайное знание… — Тайненькое знаньице? — съязвил Конан. — Да ведь никто из живущих сейчас даже не представляет, почему и как рухнула колоссальная империя Кхарии! Версия о том, что пришли злые варвары-хайборийцы и покрошили Пифон в мелкую щепку меня не устраивает, слишком просто. Было что-то еще, что-то гораздо более страшное! Тысячелетние государства не исчезают в никуда за зиму или две! Исключением была Атлантида, но это совсем другое дело… — Орибазий, между прочим, очень подробно рассказывает о гибели Ахерона, — будто невзначай заметил Риго. — Якобы он нашел какие-то древние рукописи. Прочитать? — Лучше своими словами перескажи, не могу я слушать эту муть! — Это вовсе не муть, а высокое наречие ученых мужей, — рассмеялся пуантенец. — Ладно, слушай. По большому счету, кхарийцы сами себя уничтожили… — …как это ни удивительно, великое государство существовавшее более двух тысяч зим не оставило после себя почти никаких следов, — начал рассказ Риго. — Это вовсе не означает, что кхарийцы не являлись талантливым и мпогоученым народом — сохранившиеся до наших дней единичные рукописи, трактаты, развалины зданий, непреложно свидетельствуют: Империя действительно достигла невероятных высот во многих областях человеческих знаний, а особенно в магии. Именно магия и стала главной причиной падения Кхарии. Собственно в последние десятилетия Ахерона жизнь в государстве проистекала довольно вяло и благополучно. Называя вещи своими именами, кхарийцы попросту зажрались. Ради блага сравнительно небольшого народа трудились сотни покоренных племен, армия отвыкла от больших войн и растеряла славу самого непобедимого и дисциплинированного войска обитаемого мира, владыки Кхарии увлеклись колдовством, в котором видели основу своей власти и безопасности. Короче говоря, Империя постепенно подтачивалась изнутри и было достаточно одного сильного удара, чтобы этот колосс рухнул, и более не поднялся. Ударов было нанесено сразу несколько, причем каждый из них являлся смертельным. Во-первых, многочисленные племена хайборийцев, явившиеся с Полуночи и Восхода начали войну за порубежные провинции Кхарии, а когда вожди варваров уяснили, что слухи о несокрушимой мощи имперской армии несколько преувеличены, началось полномасштабное вторжение несметных дикарских орд на земли Ахерона. Во-вторых, после нескольких крупных поражений, когда ситуация стала угрожающей, правители Империи приняли решение не стесняться в средствах и использовать в войне магию. Последствия этого шага стали роковыми, и вот почему. Последние императоры сделали ставку не на вооруженный отпор хайборийцам всеми доступными военными силами, а на свои знания в колдовстве. Результатом изощреннейших магических опытов стало появление на землях Закатного материка невероятного количества монстров, созданных кхарийцами — как ни странно, эти твари не только представляли собой значительную опасность, но и подчинялись своим хозяевам-людям. Однако, лихие опыты подданных Ахерона закончились плачевно — природа не вынесла столь невероятного надругательства над собой, мир переполнился магией и она неожиданно вышла из-под контроля кхарийцев. Всем известно, чем является так называемая «Буря Перемен» — буйство сорвавшегося с цепи колдовства, когда заклинания не направляются волей мага, а действуют сами по себе, переплетаясь в самых невероятных сочетаниях. Подобные магические штормы способны натворить немало бед, однако они всегда кратковременны — обычная Буря Перемен продолжается не более суток, вдобавок это явление считается крайне редким и встретиться с ним можно исключительно в странах, где волшебство доселе является главным занятием большей части подданных — в Гиперборее и Стигии. Катастрофа, произошедшая в Кхарии, являлась своеобразной Бурей Перемен, только продолжалась она несколько зим и захватила огромные территории. Взбесившееся бесконтрольное колдовство уничтожало целые города, порождало к жизни совсем уж невиданных чудовищ, открывались врата в мир духов, откуда вылезали такие \мерзопакостные демоны, что и подумать страшно. Заигравшиеся с магией кхарийцы сами погубили свое государство и свой народ, ужасный колдовской шторм бушевавший над материком не щадил никого и ничего, хотя, надо признать, на некоторое время остановил хайборийское нашествие. О том, что происходило в эти смутные времена свидетельств почти не сохранилось, но общая картина приблизительно ясна. Происходили невероятные искажения пространства, тварной материи и времени, волны магии, подобно морскому прибою, уничтожающему песчаные домики па пляже, стирали с лица земли селения и храмы, люди сходили с ума или просто-напросто исчезали из нашей Сферы, перемещенные магией в такие места, о которых лучше не говорить перед наступлением ночи. Бесчинствовали вышедшие из подчинения кхарийцев монстры, которые, вдобавок еще и скрещивались меж собой, давая потомство, являвшее собой абсолютно непредсказуемых и невиданных зверюг… Ужас и Тьма надолго охватили материк, казалось что спасения нет. Однако, Буря, исчерпав себя, закончилась спустя десять-пятнадцать зим, и к этому времени благоразумно отступившие на Полночь хайборийцы могли взять остатки Кхарии голыми руками, поскольку от Империи осталось несколько жалких обломков, крошечных государств, отчасти сумевших защититься от магического шторма. Дальнейшее представить не сложно: разрозненные княжества были уничтожены, на троны вновь образовавшихся государств взошли самые выдающиеся вожди хайборийских племен, святой Эпимитриус вместе с первыми королями, Алькоем и Олайетом, начали создавать на груде развалин, оставшейся от Кхарии, Аквилонию и Немедию, а у наших предков появилось новое увлекательное и опасное занятие — устранить последствия колдовской бури. Именно тогда и появилась гильдия Ночной Стражи, которая взялась за уничтожение бродивших по землям континента монстров, уцелевших после падения Ахерона. Как уже сказано выше, Кхария не оставила после себя практически никакого наследия — все было уничтожено. Хайборийцам пришлось не восстанавливать ушедший в небытие мир, а буквально строить его заново. Все наши знания, алфавит, все достижения мысли и разума, все что сделано нашими руками — все это принадлежит нам и только нам, хайборийцам. Да, такие города как Тарантия или Бельверус построены на древних кхарийских фундаментах, да мы помним о том, что почти тысячу триста зим назад одна цивилизация сменила другую, но мы никогда не использовали наследства предшественников. Его просто не осталось. … Около полусотни рукописей, разбросанных по самым крупным библиотекам стран Заката, примерно столько же магических предметов, найденных в чудом сохранившихся гробницах или в развалинах кхарийских храмов, монеты, нехитрая утварь — вот все, чем мы располагаем. И, конечно, в этот же список можно включить сохранившихся в отдаленных чащобах монстров и древнюю магию Ахерона, которая изредка дает о себе знать… И кто знает, может быть под забытыми руинами кхарийских городов доселе дремлет нечто столь опасное, что все перипетии прошлогодней войны за Боссонию покажутся рядом с этим сущими пустяками… — Я подозревал, что все происходило примерно так, — сказал Конан, выслушав Риго. — Теперь представляешь, насколько опасным может быть сочетание бесстрашия дикарей, которыми, но мнению кхарийцев, были наши предки, и опасность исходящая от магии, особенно «ничейной», никем не контролируемой? — Более чем, — грустно сказал пуантенец. — Рассказать, чем все кончилось? Орибазий дотошен, расписал страниц на сто… — Если вкратце — давай. … Жил тысячу триста зим назад император Ахтонотеп Восьмой, и был он редкостным неудачником. Нет, вовсе не потому, что не умел править, пил горькую как Нумедидес или вместо «важных государственных дел» отдавал предпочтение развлечениям с актрисками и прочими гетерами. Просто он родился в крайне плохое время, был слишком молод, советники Ахтонотепа не понимали, что времена величия империи Ахерона миновали окончательно и бесповоротно, а самой Кхарии оставалось существовать считанные дни. Материк все еще содрогался в судорогах, порожденных чудовищным магическим штормом, бушевавшим на протяжении долгих зим, давали о себе знать последние отголоски колдовской бури, сметавшей на своем пути целые области государства, а зловредные хайборийцы продолжали наступать на владения Ахтонотепа Последнего, безжалостно уничтожая последние остатки империи. Надо заметить, что благодаря умелым магам столица, Пифон, выстояла во времена долгой Бури Перемен и разрушению не подверглась — колдуны смогли защитить город-дворец от магии, однако были бессильны остановить приближающиеся орды варваров, как ни старались… И вот настал страшный день: к стенам Пифона, защищал каковой сравнительно немногочисленный отряд гвардии императора, подошло неисчислимое войско Алькоя, который вскоре станет Первым Королем Аквилонии. Справедливости ради стоит заметить, что совсем уж «неисчислимым» оно не являлось — уцелевший в этой кутерьме летописец полагает, что хайборийцев было около двенадцати тысяч, что примерно соответствует трем нынешним аквилонским легионам. Пифон, однако, был неплохо укреплен и мог выдержать сравнительно долгую осаду, но что значат полторы тысячи гвардейцев против восьмикратно превосходящего по силам противника? Не успеешь отбить один штурм, как сразу начинается другой. Придворные маги Ахтонотепа тоже участвовали в отражении атак Алькоя, использовали самое изощренное боевое волшебство, но хайборийцев все равно было слишком много, да и подкрепления к ним подходили с пугающей регулярностью. Приблизительно на шестой-седьмой день активной осады, стало ясно — Пифон не устоит, а это значит, что Кхария окончательно прекратит свое существование. Сдаваться или договариваться с врагом смысла не имело, поскольку хайборийцы пленных не щадили, да и хотелось им поглядеть, что за секреты таятся в огромных сокровищницах императорского дворца — эти варвары совсем как дети, все забывают при одной мысли о красивых и блестящих побрякушках… Начался решительный штурм. Ахтонотеп и его приближенные уяснили — это конец. И тогда было принято решение использовать самые крайние меры, сиречь открыть прямой проход между миром людей, и Черной Бездной, обителью Первородного Зла. Каков смысл? Да очень просто! Оттуда немедленно полезут орды демонов, которым все равно кого убивать — кхарийцев или хайборийцев. Маг, имя которого история не сохранила, пообещал Ахтонотепу, что сможет укрыть императорский дворец магической завесой, которая защитит его от иномировых чудовищ, а когда все закончится, портал в Бездну будет захлопнут. Как всегда получается в подобных случаях, этот красивый и почти беспроигрышный план пошел кувырком с самого начала. Двор императора и остатки гвардии укрылись во дворце (большая часть Пифона к этому времени уже была захвачена варварами), колдун забрался в свою башню, открыл Книгу Душ и начал священнодействовать, если, конечно, данное слово применимо к проводимому им черному обряду. Проход в Бездну открылся, да только не совсем туда, куда требовалось — известно, что Нижняя Сфера неоднородна, там существует несколько разных областей, в которых живут совершенно различные разновидности демонов. Причем, эти существа, подобно людям, враждующих между собой и борются за влияние в Бездне ничуть не хуже, чем мелкие дворянчики, ведущее свои «частные» войны за владение каким-нибудь лесом или плодородным полем, которое непременно следует оттяпать у соседа. Маг рассчитывал связать порталом столицу и ту область Нижнего Мира, что именуется «Огненной бездной», населенной тварями под названием «баатэзу» — единственными демонами, с которыми человек был способен договориться и которые могли подчиняться приказам знающего волшебника. Но произошла ошибка — или заклинание было записано неверно, или просто маг слишком торопился… Произошла катастрофа. Огненное кольцо портала, возникшее в самом центре Пифона, выплеснуло из себя жутчайших тварей, ранее в обитаемом людьми мире невиданных, причем преобладали среди них таннари, демоны хаоса. Это были абсолютно безжалостные и жуткие чудища, ненавидевшие все и вся, включая своих собратьев по Бездне, на которых таннари сразу же и набросились. Кроме того, таннари было решительно плевать на всякие там магические защиты, созданные жалкими людишками, будь они волшебниками хоть в тысячном колене. Летопись умалчивает, что именно творилось в Пифоне в тот знаменательный день, но известно, что чудом выживший в этой безумной заварухе Алькой увел из-под стен полностью разрушенного Пифона всего лишь четыреста человек из двенадцати тысяч. Этот несомненный факт дает представление о происходившем в столице империи кошмаре. Если бы портал не закрылся, неизвестно, что произошло бы с Универсумом людей в дальнейшем, но за избавление человечества от возможной гибели стоит благодарить того, кто убил неудачливого мага прямиком над Книгой Душ — пролившаяся на страницу с заклинанием кровь волшебника запечатала портал. Может быть, в башню колдуна прорвались варвары, может демоны, но так или иначе напасть сгинула. Не сумевшие вернуться в свой мир чудища разбрелись кто куда и по мере сил продолжали пакостить людям, дымящиеся руины Пифона стали проклятым и запретным местом, о котором вскоре забыли, а последний император Ахтонотеп погиб вместе со всеми остальными. На этом история Кхарийской империи прервалась навсегда. — Звучит устрашающе, — поморщился Конан. Варвару хотелось спать, давно миновала полночь. — Интересно, откуда Орибазий все это узнал? Насколько я понимаю, упоминаний книг и библиотек, где они хранятся, в трактате нет? — Думаешь, он все это выдумал? — Вовсе нет, не похоже на выдумку. Выходит, если кто-то из кхарийцев уцелел и спрятался в Пуще, а затем начал обучать дикарей своим знаниям, то… То у нас могут быть серьезные неприятности! Спрашивается, почему пикты ждали так долго? Тринадцать веков? Силы копили? — Понятия не имею, — вздохнул Риго. А насчет неприятностей… тихо… что это за звук? Через отдушины под потолком в дом проник заполошный перезвон колокола, висевшего над главной башней Тусцелана. — Сигнал общей тревоги, вот что! — рявкнул киммериец, хватая валявшиеся возле лавки сапоги. — Вставай, пойдем посмотрим! Если Рагнар поднял переполох из-за двух десятков дикарей, переправившихся на наш берег, быть ему битым. Не посмотрю на чин полутысячника! Расталкивая поднимавшихся на стены лучников Конан, Риго и с трудом проснувшийся Эмерт прорвались на Полуденную башню, нависавшую над рекой. Огляделись. Киммериец только зубы стиснул и выругался. Над непроницаемой стеной леса на противоположном берегу разлилось холодное синевато-зеленое сияние с белыми искрами, будто светящийся туман, медленно приближавшийся к форту. Было невероятно холодно, будто в разгар зимы, а не перед началом лета. Слух различил едва слышные всплески сливавшиеся в непрерывное журчание — по волнам Черной реки хлопали весла сотен долбленок. — Мы что же, оказались на острие удара? — пытаясь оставаться спокойным проговорил Конан. — Ну что ж, попробуйте взять. Кто как, а я умирать пока не собираюсь, еще свое королевство не отвоевал… — Чего? — выдавил Риго. — Есть одно интересное пророчество, потом расскажу. Чего стоишь? — А что надо делать? — Беги к нордлингам, позови Сигвальда. Жрец Доннара нам очень пригодится! Кажется, предстоит штурм. Первые ручейки светящегося тумана затопившего Пущу сползли на волны реки и словно бы отпрянули — магия Первородного Зла отчего-то не терпит проточной воды. — Лучникам — стрелы на тетиву! — заорал Конан, вспомнив, что он все-таки сотник. — Подпустить лодки ближе к берегу, стрелы беречь! Кто струсит — убью своими руками! Киммериец обнажил клинок и стал ждать штурма. |
||
|