"Воин из пророчества" - читать интересную книгу автора (Брайан Дуглас)

Глава восемнадцатая Решающая схватка

Аурангзеб не отступился от Патампура. Огромное войско подошло к стенам города вскоре после того, как Траванкор вырвался из когтей дракона и бежал, уводя с собой из плена свою возлюбленную. На сей раз не отстоять защитникам свою крепость! Падет она к ногам Аурангзеба, а вместе с нею падет и последняя надежда на независимость, и вся северная Вендия перейдет в руки владыки Калимегдана. Судьба свершится, повсюду воцарится жестокая религия свирепой Черной Матери.

Траванкор стоял плечом к плечу со своим отцом на крепостной стене, разглядывая непобедимую армию, живое море, затопившее равнину и плоскогорье перед городом. Враги подошли так близко, что могли уже обмениваться насмешками с защитниками крепости: голоса долетали с расстояния полета стрелы.

— Сдавайтесь! — вопили снизу. — Сдавайтесь, несчастные, и мы пощадим ваши жизни!

Траванкор даже не морщился. За эти несколько дней привык к хриплым голосам и не обращал на них внимания. Раджа Авенир относился к угрозам противников куда более болезненно, но и он держался так, словно ему это все было безразлично. В любом случае, сдаваться никто не собирался.

— Я послал гонцов всем, кто мог бы прийти к нам на помощь, — с горечью сказал своему сыну раджа.

Он не стал продолжать. До сих пор не откликнулся никто.

Однако Траванкор не стал в эти часы щадить чувства отца. Дело обороны куда важнее личных переживаний. Требовалось понять: стоит ли надеяться на подмогу или же следует решать дело собственными силами.

И потому Траванкор жестко спросил:

— И где же их войска? Чего стоили все эти переговоры, если все слова улетели в небеса и там растаяли бесследно, точно облака без дождя?

— Не знаю, — Авенир беспомощно пожал плечами, — может быть, их что-то задержало…

— Нет, отец! — воскликнул Траванкор. — Пора уже понять: никто нам не поможет. Мы должны рассчитывать только на собственные силы.

Раджа молчал, не зная, что ответить. Горячие глаза сына жгли его, и вдруг Авенир ощутил горький стыд, как будто это он был предателем, а не его будущие союзники. Траванкор прав! Сколько раз съезжались для советов властители и князья соседних городов и владений — и всегда расходились ни с чем. Каждый боялся утратить толику своей драгоценной власти. И в конце концов враги разбивали их по одиночке, и теряли они не только власть — но и жизнь, и свободу.

— Ратарах! — воскликнул внезапно Траванкор, заметив мальчика.

Он оставил отца и бросился к освобожденному пленнику. Траванкор не ошибся: прямо перед ним действительно стоял брат Рукмини и Гаури. Мальчик выглядел немного растерянным, взгляд его «плавал», как у сонного щенка, но тем не менее Ратарах казался совершенно здоровым.

— Ты сумел бежать? Рукмини говорила, что тебя захватили в плен!

— Да… — проговорил Ратарах. — Так и было. Но теперь все хорошо. Я свободен.

— Ты уже видел своих сестер? — спросил Траванкор, хватая мальчика за плечи и встряхивая. — Ты уверен в том, что не болен? У тебя нездоровый вид.

— Нет, со мной все в порядке…

— Твои сестры решили сражаться, как воины. Доспехи у них легкие, мечи короткие — больше для того, чтобы они чувствовали себя уверенно; их главное оружие — стрелы. Обе неплохие лучницы, особенно после того, как начали тренироваться каждый день. Ты можешь себе это представить? Моя невеста — воин! Удивительно!

Он засмеялся. Ратарах, внимательно следивший за ним, засмеялся тоже.

— Как тебе удалось бежать? — прозвучал вопрос. Он был задан не Траванкором, а кем-то другим.

Сын раджи обернулся и увидел Конана. Киммериец внимательно рассматривал мальчика, и Ратарах съежился под этим взглядом.

— Я… отправился вместе с войском… — пробормотал Ратарах. — Дигам взял меня с собой. А потом я удрал. В сумятице они не заметили, как я скрылся.

Конан кивнул и отошел. Траванкор удивленно посмотрел ему вслед, а затем вновь обратился к мальчику:

— В любом случае, я очень рад, что ты теперь с нами. Иди, разыщи своих сестер. Они будут счастливы.

— Я тоже так думаю, — сказал Ратарах и, повернувшись, медленно зашагал по улице.

Готовясь отразить натиск неисчислимой армии противника, Траванкор старательно вспоминал все, о чем говорил ему Шлока накануне разлуки.

Подземные ходы. Вся земля под крепостью пронизана ими. Были выкопаны давным-давно, чтобы в случае безнадежно тяжелой осады защитники Патампура могли ими воспользоваться и бежать от врага, уже проникшего внутрь городских стен. Но, добавил тогда Шлока, слишком часто оказывалось, что врагам известно слишком многое.

«Запомни, среди нас — предатель», — сказал на прощание учитель.

Траванкор не забывал этих слов. Не забывал он и того, как они сбылись: ведь только благодаря предательству враги смогли выследить сына раджи и обманом захватить его в плен.

Траванкор не стал выяснять, кто именно его предал. Не до того было. Да и лишнее это: перед лицом наступающего многочисленного врага докапываться до мотивов и побуждений своих соратников. Пуще предательства боялся Траванкор оскорбить по-настоящему преданных людей. Это — куда страшнее. Раны, нанесенные пустым подозрением честной душе, заживают очень нескоро.

Поэтому подземные ходы было решено использовать иным способом. О своем намерении Траванкор до поры не сообщал никому, даже отцу. Об этом знали лишь те несколько воинов, что выполняли приказание военачальника.

Измазанные с головы до ног земляным маслом, которое они черпали из небольшого озерца к северу от города, в джунглях, выходили они из подземелий. Траванкор заметил их сверху, с крепостной стены, и скорее спустился, чтобы узнать — как идут работы.

— Твое задание выполнено, Траванкор, — кратко доложил ему один из них.

— Хорошо, — молвил юный полководец. И поднял голову, словно надеясь увидеть сквозь стену вражеское войско, плотным кольцом окружившее Патампур.

И снова мысли Траванкора поневоле обратились к тому, кто его предал. Поблизости, может быть — в двух шагах от него — находится предатель…

Рослый человек отделился от стены и приблизился к сыну раджи.

— Конан! — Траванкор вздрогнул и тотчас улыбнулся. — Боги, ты испугал меня!

— Что ж, наконец-то мне удалось сделать в Патампуре хоть что-то стоящее, — невозмутимо отозвался Конан.

Молодой человек покачал головой.

— Я не вполне понимаю тебя…

— Звездочет твоего отца, Саниязи, исчез, — сказал Конан. — Благородный раджа Авенир весьма обеспокоен этим обстоятельством.

— Звездочет? — Траванкор пожал плечами. — Не думаю, чтобы это была такая уж большая потеря для города.

— Вот именно, — сказал Конан. — Ты об этом не думал. Да и я, признать, не думал об этом. Видишь ли, Траванкор, я всегда терпеть не мог всяких там колдунов и жрецов, адептов темного учения… Что до звездочета, то я считал его шарлатаном и попросту не замечал. И это было ошибкой.

— Ты хочешь сказать… — начал было Траванкop, замирая от ужаса: выходит, предатель все эти годы находился рядом с его отцом и мог убить раджу Авенира в любое мгновение!

— Да, — жестко ответил Конан. — Я хочу сказать, что Саниязи все эти годы служил Лурангзебу. Докладывал ему о том, что слышал в покоях раджи. Пересказывал разговоры, которые велись в его присутствии. Мы допустили большую ошибку, недооценивая этого человека! А он воспользовался тем, что все мы — воины и потому… — Конан невесело ухмыльнулся: —…бываем глуповаты. Во всяком случае, недальновидны. Кто еще знает о твоем плане обрушить подземные ходы?

— А ты откуда заешь? — удивился Траванкор.

— У меня есть глаза и уши, — ответил варвар. — Возможно, кто-нибудь из доблестных жителей Патампура также наделен этими дарами богов. Никогда ведь нельзя знать наперед.

— Теперь, когда ты сказал мне о звездочете, я в полной растерянности, — признался Траванкор. — Не знаю, что делать. Кому верить? Как поступать?

— Продолжай свое дело, — посоветовал варвар. — А я продолжу мое. Ты отражай натиск врага, а я завтра на рассвете отправлюсь на поиски Саниязи. Надеюсь, мы с ним встретимся прежде, чем он выполнит свое подлое намерение.

Траванкор хотел что-то добавить, но только кивнул и поскорее ушел. Он боялся расплакаться. Конан с легкой усмешкой проводил его глазами. Хорошая пора — молодость! Столько вещей, которые тебя удивляют! Только жаль, что поводы для удивления, как правило, оказываются более чем печальные.

Ночь поглощает землю и находящихся на ней людей и животных, утаивая их количество. Любой может скрыты в темноте, раствориться в ней — как не бывало. Но только не сейчас, во время осады, когда ночь вдруг вспыхнула сотнями, тысячами походных костров. Словно небо упало на землю вместе со всеми своими звездами. И вот тогда стало очевидно, что армия, стоящая под стенами Патампура, воистину неисчислима.

Днем можно было рассмотреть каждого отдельного воина. Увидеть фигуры людей, оружие, коней. Когда видишь противника отчетливо, лицом к лицу — не так страшно. Ночь спрятала людей, явила только их количество, измеряемое кострами. Умножь каждый костер на десять, на двадцать… Собьешься со счета.

Не спят в Патампуре. Многие смотрят на костры. Предстоит сражение, которое унесет тысячи жизней. Страшно представить себе, что произойдет в крепости, если враги затопят ее. Не пощадят никого, ни женщин, ни стариков, ни детей. Где-то там, во мраке, — Аурангзеб, пылающий жаждой мести, жаждущий уничтожить воина из пророчества…

Не спится в эту ночь жителям Патампура. Многие с надеждой поглядывают на Траванкора.

Молод этот новый военачальник, слишком молод. Лицо у него грустное, задумчивое. О чем он про себя думает — и не догадаешься. И разговаривает просто, как обычный солдат, хотя, по слухам, прочел немало книг и многое знает.

Зная, что все равно не заснет в ночь перед решающей битвой, Траванкор устроился возле одного из костров, что пылали на перекрестках города. Там звучала музыка: один из воинов наигрывал на маленьком струнном инструменте, другой отбивал ритм на барабанчике, третий напевал. Люди жались друг к другу в поисках душевного тепла. Киммериец Конан сидел неподалеку, прямо на земле, и невозмутимо потягивал вино из кувшина. Даже в самые тяжелые для Патампура дни варвар ухитрялся где-то раздобыть выпивку.

Рядом с бойцами притулился совсем маленький мальчик. Что-то ожидает этого человечка завтра — и в ближайшие дни? Сумеют ли мужчины спасти его жизнь и свободу? И как сложится его судьба потом, после битвы за Патампур? Станет ли он вольным человеком, попадет ли в вечное рабство к Аурангзебу?

Траванкор старался не думать о таких вещах сейчас, когда ему потребуются все его силы. Главное — выполнить свое предназначение. Если только Шлока прав… Но пока что события показывали одно: учитель не ошибался.

Долго смотрел Траванкор на костер — главнейшее утешение воинов. Рассматривал темные силуэты людей. Множества людей. И за каждого он, полководец, отвечает перед богами и собственной совестью…

Вот легкая тень мелькнула между кострами. В любой темноте, при любых обстоятельствах узнал бы Траванкор эту тень!

— Рукмини!

Девушка приблизилась к нему, глянула в его глаза.

— Ты видела Ратараха? — спросил Траванкор. — Ему удалось бежать, и он снова с нами!

— Ратараха? — Девушка в недоумении посмотрела на своего возлюбленного. — Нет… Как странно! Я искала тебя. Мне хотелось побыть рядом с тобой хотя бы недолго, ведь завтра — кто знает! — может быть, мы расстанемся навсегда…

— Не говори таких слов…

Она прижалась к нему, коснулась щекой его щеки и убежала в ночь.

И почти тотчас из темноты выступил ее брат. Траванкор схватил его за руку.

— Вот ты где! Я думал, ты пошел к своим сестрам.

— Зачем? — спросил Ратарах удивленно.

— Чтобы обрадовать их, дурачок! Твое избавление — настоящее чудо. Они очень горевали по тебе.

— А, — молвил Ратарах, блуждая глазами.

— Да что с тобой? — удивился Траванкор. — По-моему, ты все-таки болен…

— Нет, я здоров, — ответил мальчик и вдруг взмахнул кинжалом. Он целил Траванкору в основание шеи. Одним гигантским прыжком Конан очутился рядом с убийцей и свалил его с ног.

Выказывая удивительную для своего возраста и сложения силу, мальчик отбивался. Северянину стоило немалых усилий удержать своего юного противника на земле. Конан навалился на него всей тяжестью, схватил за тонкие запястья. Ратарах выгибался дугой, хрипел, лягался, изо рта у него шла пена, глаза бешено вращались в орбитах.

Траванкор подобрал кинжал и увидел на кончике лезвия темные пятна. Яд! Кто-то подослал к нему Ратараха с поручением убить воина из пророчества. «Кто-то»? Долго гадать не приходится — у Траванкора немало врагов, и Дигам среди них — не последний.

— Помоги мне связать его, — пропыхтел варвар. — Сдается мне, один я его не одолею.

Вместе с несколькими воинами Конан наконец скрутил руки и ноги Ратараха. Не доверяя прочности веревок, варвар попросил принести еще и цепи, что было исполнено одним из стражников. Наконец мальчик оказался опутан веревками и цепями, точно муха, попавшая в паутину.

За все время отчаянной драки Ратарах не произносил ни слова. Он только дергался, пытаясь высвободиться, несмотря на очевидную невозможность этого. Его горло дрожало, испуская звериное рычание.

«Хорошо, что Рукмини этого не видит», — подумал Траванкор.

Конан снова уселся на землю, с сожалением посмотрел на разбившийся кувшин. Затем поднял взгляд на Траванкора.

— Ну вот, — невозмутимо проговорил северянин, — теперь у нас появилась тема для беседы. По-настоящему захватывающая, не находишь, Траванкор?

Юноша молча кивнул.

— Садись, — пригласил варвар.

— Так вот кто предатель, — прошептал Траванкор, указывая на Ратараха.

— Он? Предатель? — Конан громко расхохотался. Темнота, ожидание битвы, только что разыгравшая трагическая сцена — все это меньше всего подавало поводов к веселью. И тем не менее киммериец смеялся.

Наконец он провел широкой ладонью по лицу.

— Траванкор, ты невыразимо глуп! — объявил Конан. — Этот мальчик никак не может быть предателем. Я называл тебе имя человека, который выдавал все твои замыслы врагу. И с этим человеком я завтра поквитаюсь, пока ты будешь убивать воинов Аурангзеба. — Киммериец обвел глазами всех свидетелей случившегося. — Говорю перед всеми! Ратарах никого не предавал по собственной воле. Вы сами видели, как он отбивался. Мы вчетвером едва совладали с хрупким мальчишкой. Разве такое возможно без колдовства? Он находится под действием каких-то злых чар. Его необходимо держать связанным и скованным — до тех пор, пока я не приду и не скажу, что его можно отпустить. А до этого — пусть плачет, пусть притворяется «хорошим», — не поддавайтесь! Пусть жалости не будет места в вашем сердце, ибо существо, которое лежит перед нами, — не Гагарах, не брат Рукмини и Гаури, но какой-то злокозненный демон в теле Ратараха.

— Киммериец прав, — раздались голоса.

— Только не причиняйте ему вреда, — предупредил Конан. — Я знаю, что благоразумие иной раз делает людей неблагоразумными, и они становятся жестокими без всякой надобности. Пока остается надежда снять заклятье, мальчик будет жить. Хорошо?

— Я прослежу за ним, — вызвался один немолодой воин. В мирной жизни он был кожевником, и от его волос до сих пор пахло растворами, в которых он вымачивал свои кожи.

Конан одобрительно взглянул на его крепкую мускулатуру.

— Хорошо. — Киммериец перевел взгляд на сына раджи. — Ты согласен, Траванкор?

— Да, — кратко бросил молодой полководец.

Конан ухмыльнулся, поднялся на ноги и ушел. Как подозревал Траванкор — к одной из своих подруг, которые снабжали киммерийца и вином, и ночлегом, и потаенными ласками.

Утро пришло с кровью. Еще накануне от Траванкора прибыл гонец к Аурангзебу, передал предложение: опять устроить поединок между лучшими воинами обоих станов. Как было сделано в первый раз, когда к стенам крепости подходил Шраддха.

Но Аурангзеб — не Шраддха, иначе устроен. И мыслит иначе. Время поединков миновало. В таких единоборствах не одолеть воина из пророчества, судьба будет на его стороне. Лучше и не пытаться, не искушать богиню. В этом Аурангзеб убедился еще в те дни, когда Траванкор был у него в руках, и он, владыка Калимегдана, не сумел убить одного-единственного пойманного воина. И удержать его не сумел. Бежал Траванкор, просочился между пальцами, как ветер.

— О, так из Патампура прислали гонца? — усмехнулся Аурангзеб. — Ну так устройте ему почетную встречу!

…С крепостной стены Траванкор смотрел на то, что сделали враги с его посланником. Не сумели одолеть военачальника — отыгрались на гонце. Привязали за руки и за ноги к четырем лошадям и на глазах у всех защитников крепости разорвали на четыре части. Когда тело несчастного упало на землю, враги разразились воинственным кличем, мечи засверкали над их головами.

Аурангзеб выехал вперед. Обратился к своему воинству:

— Пленников не брать! Мы сравняем этот город с землей! Я отдам мою дочь тому, кто принесет мне голову Траванкора!

…Страшные кровавые останки долго еще лежали под стенами, привлекая воронье…

— То же и с нами будет, если сейчас не выстоим, — сказал Траванкор своим людям.

Прямо на глазах стареет юный военачальник. Брови сходятся на переносице, глаза все темнее глядят, все глубже западают в глазницы. Даже Рукмини в эти мгновения с трудом узнавала его. Разве что изгиб рта остался прежним.

— Если не отобьемся, нашим уделом станет рабство, — только и сказал Траванкор, оборачиваясь к своему отцу.

Раджа Авенир, бледный как полотно, наблюдал за происходящим. Переводил взгляд с разорванного тела своего гонца на неисчислимое море врагов, искал глазами чистый горизонт — и не находил его. Нет выхода из Патампура, кроме одного: через битву и победу. Нужно выстоять. Нужно!

И раджа Авенир, вовсе не воин по природе, решил: коль скоро не в состоянии он сражаться, как подобало бы истинному бойцу, будет он просто держаться. Не уйдет, не отведет глаз, не покинет город — и разделит его участь. Наверное, Шлока сказал бы ему сейчас, что в этом и заключается настоящее мужество.

Началось!

Понять это можно было по тому, как громко, громче прежнего, закричали недруги. Донесся их яростный визг, грохот барабанов. Огромная катапульта выкатилась из-за холма и невиданно предстала перед ошеломленными защитниками крепости. Большой камень ударил в стену. Комья сухой глины полетели в разные стороны. Второй камень вслед за первым перелетел через стену. Закричали первые раненые. На стену поспешно поднимали сетки с камнями. Под котлами с маслом уже разводили огонь, готовясь опрокинуть его на головы штурмующих.

Аурангзеб сидел на коне неподвижно. Взирал на происходящее величаво, словно бы издалека. Лицо его не изменялось, даже веки почти не моргали. Аурангзеб поднял меч. Солнце сверкнуло на стали, словно вспыхнул маяк. Пора! Огромная армия пришла в движение. Как гигантская лава, она потекла в сторону крепости. Нет спасения Патампуру!

На лице Аурангзеба наконец появилось подобие улыбки. Все-таки он нашел способ одолеть судьбу! Против такой силы ничто даже воин из пророчества. Не бывает, чтобы один выстоял против тысячи.

Траванкор и его отец стояли на самой стене, пренебрегая опасностью. Большинство камней, выпущенных из катапульты, перелетало через стену и падало в городе. Рушились дома, вздымались тучи пыли, и каждый раз из этой тучи доносились отчаянные крики. Люди пытались спастись бегством. Но куда бежать? Они заперты в собственном городе, как в ловушке, и нет безопасного места, где не достанет их прилетающая с неба смерть.

— Они нас всех перебьют, — сказал раджа Авенир. Обтер запыленное лицо, осторожно заглянул в глаза сыну: что тот решил? Как будет разрушать катапульту? Лучники пока бесполезны, а больших, метательных орудий в крепости нет.

— Траванкор, — вмешался один из воинов, — прикажи, мы пойдем на них!

— Рано! — коротко отрезал Траванкор.

Казалось, он ждет чего-то… Чего? Чего можно дождаться, сидя здесь, в крепости?

Траванкор двинулся вдоль крепостной стены сопровождаемый свитой. Нужно выяснить, велики ли повреждения. Не успел он сделать и нескольких шагов, как упал еще один камень. Рядом с Траванкором упало двое, а он шел, окутанный клубами пыли, как будто заговоренный, и даже не пригибался.

И вдруг перед Траванкором появился человек. Видно было, что тот проделал долгий путь и выдержал одну или две схватки, пока пробирался к Патампуру. Покрытый пылью и кровью, раненый, едва держащийся на ногах от усталости, он свалился на землю прямо перед Траванкором.

Траванкор быстро наклонился к нему. Он видел, что человек этот пытается что-то сказать.

— Что? — переспросил Траванкор. — Что ты говоришь?

Человек едва шептал. Траванкор подставил ему ухо и расслышал:

— Мохандас на подходе. Он просил дождаться!

Траванкор выпрямился, радость блеснула в его глазах. Все-таки помощь будет! Продержаться несколько часов — вот и все, что осталось. Задача непростая, но решаемая. Траванкор давно придумал, как ее выполнить.

Раджа Авенир заламывал нежные руки, не привыкшие держать оружие. Его сердце разрывалось от боли. Сколько погибших! Сколько истекающих кровью! Неужели все возвращается — и никогда не закончится?

Авенир повернулся к сыну:

— Ты не забыл о наших подземных ходах?

Бежать. Вот единственная возможность остаться в живых. Потом можно будет вернуться и отомстить. Отобрать назад Патампур. Ударить на врага со свежими силами. Потом. Сейчас главное — сохранить жизнь… тем, кто еще жив.

Но Траванкор покачал головой. И даже мимолетно улыбнулся, как показалось удивленному отцу. Глаза молодого воина блеснули:

— Нет, отец, подземными ходами нельзя воспользоваться. Я приказал заполнить их земляным маслом.

Раджа Авенир отшатнулся, как будто внезапно наступил на змею. Что угодно ожидал он услышать, только не такое! Собственными руками уничтожить последнюю надежду на спасение! Никогда ему не понять собственного сына. Кого воспитал из Траванкора мудрец Шлока? Безумца?

Словно догадавшись о мыслях, промелькнувших в голове потрясенного отца, Траванкор улыбнулся ему — просто, обезоруживающе:

— Мы будем биться до конца.

Киммериец выбрался из Патампура через подземный ход еще до того, как последний из них был заполнен земляным маслом. Он отъехал от Патампура всего на несколько полетов стрелы, когда увидел, что его догоняют. Конан остановил коня.

— Гаури! — удивленно проговорил он. — Вот уж не ожидал. А твоя сестра знает?

— Моя сестра? — произнесла Гаури. Потом ослепительно улыбнулась. — Ну конечно. Она знает.

— Ты хочешь поехать со мной?

— Да, — уверенно кивнула Гаури.

— Имей в виду, дело предстоит непростое, — предупредил Конан.

— О, я знаю, — сказала Гаури и улыбнулась еще шире. — Непростое дело.

Конан оглянулся на город. Теперь отсылать от себя девушку уже поздно. Ей не вернуться назад, не пробраться сквозь ряды вражеского войска, кольцом окружившего Патампур. Придется тащить ее с собой.

— По крайней мере, ты умеешь стрелять из лука, — проворчал Конан. — Но когда дойдет до настоящего дела, до рукопашной, — прошу тебя, не вмешивайся. Спокойно стой в стороне.

— Хорошо, — послушно согласилась Гаури.

Конан еще раз покосился на нее, но девушка выглядела совершенно безмятежно. Она была одета в точности так же, как вчера. Странно только, что отправляясь в опасное путешествие, она не надела плотную кирасу из выделанной кожи. Зато на ее шее красовалось широкое золотое ожерелье, какого Конан у Гаури прежде не видел.

— Красивая вещь, — кивнул на ожерелье варвар.

— Тебе нравится?

— Да. Где ты его взяла?

— Оно мое, — чуть насупилась Гаури.

— Не боишься потерять?

Вместо ответа девушка громко рассмеялась.

Конан торопился. Он был уверен в том, что звездочет-предатель сейчас находится вовсе не среди солдат вражеской армии. Нет! Саниязи слишком дорожит своей драгоценной жизнью. Он убежден в том, что раджа Авенир его недооценивает. Конан встречал подобных людишек не раз и хорошо знал им настоящую цену. Раджа Авенир не недооценивал своего коварного звездочета — он его переоценивал!

Жалкий шарлатан, который захотел большой власти… Куда он, скорее всего, направится?

Ответ был очевиден: Саниязи знает о том, что в храме Кали больше нет жреца, что статуя богини осталась без служителя. Он захочет занять место Санкары.

Конан уверенно пробирался сквозь джунгли. Он хорошо помнил дорогу. Вот стоянка, где он расстался с Арилье и Рукмини. И с бедным Ратарахом, который до сих пор находится во власти злых чар.

Неожиданно Конан понял, что скучает по Арилье. Парень был хорош. Если бы ему позволили вырасти в зрелого мужа…

Ах, Шлока! Конан не сомневался в том, что подбирая себе учеников, мудрец не только искал способа спрятать в толпе мальчиков сына раджи.

Шлока нашел для своего воспитанника того, кто осмелится стать его двойником — кто заменит воина из пророчества в тот миг, когда смерть протянет к нему свои алчные руки…

Словно отвечая на мысли киммерийца, выcокo в небе прокричал орел.

Гаури вздрогнула и съежилась, как будто боялась, что птица заметит ее с высоты и нападет на нее, чтобы унести в когтях, как кролика. Конан удивленно покосился на нее:

— Что с тобой, Гаури? Ты испугалась?

Она улыбнулась:

— О, нет! Просто удивилась. Это ведь Шлока — там, в высоте?

— Шлока? — Конан вспомнил о том, что говорили об учителе Траванкора: будто он иногда обращается орлом и озирает всю землю из поднебесья. — Возможно… Сейчас не это должно нас с тобой беспокоить, Гаури… Смотри, здесь я видел Арилье в последний раз.

Конан, разумеется, знал о том, что Гаури была влюблена в Арилье. И втайне страдала от того, что парень не отвечал ей взаимностью, предпочтя ее сестру. Но сейчас Гаури выглядела вполне довольной. Она весело засмеялась:

— Это было здесь? Как интересно! На том месте, где был человек, иногда остается призрак…

Конан чуть прищурился, рассматривая девушку внимательнее. Гаури казалась совершенно безмятежной. Конан добавил:

— Никаких призраков мы искать здесь не будем. Войдем в чащу и передохнем, а коней оставим здесь. Привязывать не будем. Ты умеешь подзывать свою лошадь свистом?

Гаури кивнула, немного растерянно. Казалось, этот простой вопрос поставил ее в тупик, и она не слишком хорошо понимает, как ответить правильно.

Конан пошел первым. Гаури двинулась за ним. Они миновали густой кустарник, а затем Копан неожиданно повернул, и путники очутились перед глубоким ущельем. Внизу протекала речка, невидимая с берега. Вода шумно журчала на перекате.

Конан смерил взглядом расстояние до противоположного берега.

— Вряд ли мы сумеем перепрыгнуть, — заметил варвар. — Здесь довольно далеко.

— Нет ничего проще, — заявила Гаури, сверкая улыбкой.

— Я, пожалуй, рисковать не стану, — покачал головой варвар. — Я слишком тяжелый. Одно дело — свалить быка ударом кулака между рогами, и другое — летать по воздуху, как птичка. Это не для меня.

— В таком случае, нужно навести переправу, — подумав, сказала Гаури.

— Точно! — просиял варвар. И сделал глупое лицо: — Но как?

— Я знаю! — Казалось, Гаури просто в восторге от того, что у нее наконец-то появилась возможность показать свои способности. — Cмотри и учись, киммериец!

Она подбежала к высокому дереву, росшему на краю обрыва. Уперлась ладонью в ствол и, не переставая улыбаться, легким толчком повалила дерево так, что оно легло над ущельем, точно мост.

— Вот и переправа! — объявила Гаури.

Конан не моргнул глазом. Он преспокойно перешел по стволу на другую сторону. Гаури перебежала следом.

— Ты доволен? — спросила она.

Конан повернулся к ней.

— Очень! — ответил он. — Ты просто чудо, Гаури. Я никогда прежде не знал, какая ты замечательная.

Найти пятнадцать добровольцев, отчаянных голов, для Траванкора не составило труда. Со стен крепости жутко было наблюдать за тем, как пятнадцать всадников выезжают навстречу неисчислимому войску. Всего пятнадцать человек с факелами в руках. Стремглав выскочили они из ворот крепости и полетели прямо на врагов. В ярком солнечном свете факелы горят совсем бледно.

Полетели стрелы — тучи стрел, но всадники мчатся, как заколдованные: ни одна стрела не достигает цели. Нет, одна все-таки сделала свое черное дело: всадник упал. Остальные, не заметив этого, продолжают скачку…

Теперь все зависит от их ловкости и умения. Стремительно и почти весело, мчатся они по кругу, бросая факелы.

И, вызванный из-под земли, вспыхнул огонь! Пламя побежало по тренировочному полю перед стенами Патампура, мгновенно поднявшись стеной. Огромный огненный круг прочертил землю и взлетел к небу, словно желая отрезать прошлое от настоящего.

Внутри этого круга оказалась большая часть калимегданского воинства. Запертые в ловушку пожара, воины заметались, закричали. Те, что остались снаружи, тщетно пытались им помочь.

Сквозь сплошную завесу пламени было не пробиться. Лошади отказывались идти в огонь, бесились, сбрасывали седоков.

И тут со стен Патампура наконец-то полетели стрелы. Казалось, каждая находит свою цель. Ржали кони, кричали люди.

Аурангзеб отошел подальше, судорога исказила его лицо, дернулась щека, глаза сощурились, превратились в щели, ноздри раздулись. Хорошо обученный конь под повелителем Калимегдана не дурил, стоял ровно, хотя и видно было, что животное испугано и охотнее всего унесло бы седока как можно дальше от этого ужаса. Черный дым окутал все вокруг.

Траванкор хорошо видел происходящее. То и делоК\'порывы ветра на мгновение разгоняли дым, открывая для наблюдателей жуткие картины. Ни бровью не повел Траванкор, глядя на погибающих врагов.

— Арилье, — шептал он. — Прости меня… Я слышу, как плачет твоя душа… Прости меня, брат. Я отомстил за твоих родителей, за мою мать, за тебя…

Издалека донесся крик орла.

И, словно отвечая птице, послышался отдаленный шум. Как будто волны прилива бились о берег… Это подходила к Патампуру конница, которую привел на выручку радже Авениру гордый раджа Мохандас.

Звездочет Саниязи понимал, что опасную игру нельзя вести до бесконечности. Рано или поздно кто-нибудь из приближенных раджи Авенира догадается о том, кто выдает врагам все тайные замыслы Патампура. Если не сам раджа, то его пронырливый сынок, а если не сынок — то этот проклятый киммериец, который так ловко прикидывается глупцом…

Насчет Калимегдана Саниязи тоже не обольщался. Аурангзеб не слишком-то жалует жрецов и звездочетов. А уж с предателем у повелителя Калимегдана разговор и вовсе будет коротким. Посулы да обещания — все это до победы; а после победы Аурангзеб наверняка скажет: «Предал Авенира — предашь и меня» — и распорядится звездочета повесить.

Нет, Саниязи желал заранее обезопасить себя. Заручиться поддержкой существа, которое сделает его, звездочета, куда более могущественным, нежели сам владыка Калимегдана. Саниязи искал прибежища в храме Кали.

Он добрался до статуи и припал к ее крашеным стопам.

— О Черная Мать! — взывал Саниязи. — Дай мне убежище! Научи меня выполнять твою волю! Я стану твоими глазами, твоими руками, я буду прислуживать тебе… Я выполню все, что ты повелишь. Я буду прахом у твоих ног, я стану ступенью для твоих ступней! Внемли мне, великая богиня, и дозволь занять место твоего служителя.

Он молился и зажигал благовония, он обвешивал идола украшениями — дарами раджи, которые беглый звездочет прихватил с собой из дворца. Саниязи сулил богине полную покорность и юных девственниц в жертву.

И на рассвете Кали выказала ему свою благосклонность: она тряхнула ожерельями и шевельнула языком, а затем топнула ногой, оставив на спине лежавшего ничком Саниязи отпечаток своей ступни.

Отпечаток этот все время горел, жег кожу огнем, но Саниязи был счастлив: отметина богини означала ее вечную благосклонность.

И потому, когда на пороге храма показалась фигура рослого варвара с обнаженным мечом, Саниязи только рассмеялся.

— Конан! Я должен был догадаться… Ты все время следил за мной, не так ли?

— Так, — сказал Конан, делая шаг вперед.

— Ты ведь никогда не доверял мне?

— Точно, — Конан сделал еще один шаг.

— Смотри! — Саниязи повернулся к нему спиной, показывая ожог.

— Задница, — сказал варвар. — Ничего нового.

Он приблизился к звездочету еще на один шаг.

— Богиня оставила мне знак своего благоволения, — закричал Саниязи в исступлении. — Пади передо мной на колени! Поклонись ей, варвар! Поклонись ей!

— Ну вот еще! — возмутился Конан.

— Я — ее новый избранник! — надрывался Саниязи.

Конан поднял меч и с силой опустил его на голову зведочета. Брызнула кровь, заливая статую Кали. Выражение удивления так и не сошло с лица Саниязи.

А Конан одним прыжком переместился в сторону и успел уклониться от стрелы, прилетевшей из арки входа.

Произошло то, чего ожидал варвар: в храм вбежала Гаури. В руках девушка держала лук. Она все еще улыбалась.

Конан бросил кинжал, целя ей в глаз. Киммериец не промахнулся: лезвие действительно угодило в левый глаз Гаури… и сломалось. Девушка засмеялась:

— Ты догадался!

— Да, — сквозь зубы проговорил киммериец.

— Когда?

— Почти сразу… Ты глупа, дьяволица! Ты ничего не знаешь о людях!

— Я знаю о людях слишком многое, — возразила Гаури — точнее, Кали, принявшая ее обличье. — Я видела их тысячи раз. И всегда они меня разочаровывали.

— Что ж, могу и я разочаровать тебя. Я видел сотни дьяволиц, и ни одна не ушла от моей руки.

— Хватит болтать!

Кали бросилась на Конана. У нее не было никакого оружия, свой лук она выронила. Киммериец, не колеблясь, рубанул ее мечом. Тщетно! Ему показалось, что он ударил клинком не человеческое тело, а древесный ствол.

Кали засмеялась опять.

— Глупец!

Она схватила меч Конана пальцами. Киммериец с силой выдернул его. Кали метнулась в стоpонy с быстротой, делавшей ее движения почти неуловимыми для человеческого глаза. Киммериец с криком бросился за ней.

Они гонялись друг за другом по храму, пока Конан не начал тяжело дышать. Гибкое тело Гаури лоснилось от пота.

Конан остановился, чтобы перевести дыхание. Девушка хмыкнула:

— Кажется, ты устал, человечек? Хочешь передохнуть?

Она покачала головой с демонстративной грустью.

— Все эти мужчины полагают, будто доставляют мне радость, принося мне в жертву девственниц. А я, между прочим, люблю смотреть, как умирают воины. Ты будешь самой чудесной жертвой!

Конан яростно бросился на нее. И снова меч нанес удар впустую.

— Не трать силы, — сказала Гаури-Кали. — Тебе не убить меня.

— Кром! — зарычал Конан. — Ни один демон не стоял против доброй киммерийской стали!

Он кружил вокруг Гаури, снова и снова пытаясь атаковать ее. Демоница играла с ним. Она не старалась убить Конана побыстрее. Зачем? Ей доставляла удовольствие жестокая игра. Он не мог причинить ей вреда, она же наслаждалась его яростью, его бессильным гневом.

Но Конан был вовсе не так глуп, как представлялось Кали, опьяненной чувством превосходства. Нанося демонице все новые удары, Конан внимательно следил: нет ли такого места на неуязвимом теле «Гаури», которое демоница защищала бы от клинка?

И нашел. Под правой мышкой. Кали делала все, чтобы киммериец не коснулся, даже случайно, этого участка. И Конан решил действовать. Он сделал еще несколько «глупых» выпадов — в голову, в ноги, а затем, издав оглушительный воинский клич, размахнулся и вонзил клинок прямо под правую мышку своей жуткой противницы.

«Гаури» сломалась. Она вдруг вся побелела и начала светиться изнутри, потом вытянулась струной и сделалась как будто выше ростом. Все черепа на статуе Кали затряслись, в то время как девушка кричала — все более пронзительно и отчаянно.

Этот вопль, казалось, заполнил всю вселенную. Конан, морщась, зажал ладонями уши. Еще несколько мгновений — и тело «Гаури» вспыхнуло. Ослепительное белое пламя охватило его. Одновременно с этим запылало багровым огнем и тело идола Кали. Конан выскочил из храма и, переводя дух, остановился в полете страды от здания. Вот уже раскалились древние камни, из которых было сложено все строение. С шипеньем обугливались листья. Красное свечение помаргивало сквозь листву. Затем камни начали осыпаться — они превращались в песок.

И из пепла и праха вышла пылающая огнем статуя. Она прошла несколько шагов по направлению к киммерийцу, а затем вдруг вся затряслась и начала разрушаться.

В открытые ворота Патампура навстречу врагу вылетела конница. Начался кровопролитный бой. Сражение выплеснулось за стены города, где каждому приходилось уворачиваться сразу от двух врагов: и от воинов, и от пламени. Часть врагов все же прорвались в крепость, улицы обагрились кровью неприятеля поджидали и сумели встретить достойно. Вслед за всадниками вошел в город и пожар. Деревянные строения охватило пламя. Женщины и старики тушили огонь, сбрасывали на головы захватчиков камни, обломки стен, осколки черепицы. Шум и крик стоял такой, что сами небеса, казалось, вздрагивали, слыша их.

Аурангзеб, окруженный своими приближенными, наблюдал за ходом битвы. Он стоял на холме, в стороне от сражения, и тщетно боролся с нарастающим в душе смятением. Как же так? Как такое могло случиться? Почему его воины бегут? Ведь защитников Патампура намного меньше! Их заперли в городе, их почти вынудили сдаться… Что же происходит?

Он не хотел верить в то, что судьба свершилась…

Траванкор в простой кольчуге, в помятом шлеме, сражался как простой воин среди своих людей. Командовать ими уже не было необходимости: каждый знал свой долг и находился на своем месте. Несколько раз он видел поблизости Рукмини — девушка умело разила врагов коротким мечом. Напрасно Траванкор сомневался в ее умении: должно быть, это Арилье хорошо выучил Рукмини и ее сестру искусству фехтования.

Превратности битвы разлучили Траванкора и Рукмини. Девушка побежала в город, где тоже кипело сражение.

Там ее и отыскал запыхавшийся воин.

— Ты — госпожа Рукмини? Твой брат зовет тебя.

— У меня нет брата.

— Он пришел в себя, он зовет тебя. Говорит, что ваша сестра — в большой опасности.

Рукмини побежала в сторону дворца, где в надежном каменном подвале содержался связанный по рукам и ногам Ратарах.

Мальчик бился в путах и кричал, бешено вращая глазами:

— Гаури! Гаури! Киммериец убьет ее! Он убивает ее! Гаури! Гаури!..

Рукмини несколько мгновений смотрела на него, а затем перевела взгляд на стража:

— Охраняйте его хорошенько и не вздумайте освободить!

Она повернулась и побежала обратно, туда, где кипело сражение.

Высоко в небе кружит орел, почти не взмахивая крылами. Взгляни на него — и покажется, будто время течет медленнее, а потом и вовсе замирает, и будет стоять неподвижно, пока пронзительный крик птицы не позволит ему тронуться с места. И нет на земле ничего, что укрылось бы от орлиного взора. Что же видит он?

Черную, выжженную землю, сотни мертвых тел. Пронзительный крик птицы разносится далеко и скорбно, как будто хочет орел рассказать богам о той печали, которая открылась его взору…

Длинная колонна пленных в сопровождении всадников двигалась в сторону крепостных ворот. Теперь и эти гордые воины изведали всю горечь поражения; изведают они и тяготы плена.

Усталые победители возвращались в город, к своим сгоревшим домам, к своим измученным семьям. Но какой бы тяжелой ценой ни далась победа, ничто не в силах уничтожить ее радости. Победа исцеляет самые тяжелые раны, в то время как поражение способно убить и уцелевшего.

Впрочем, был среди пленников человек, не павший духом, не утративший воинского запала. Правда, человек этот был мальчиком. Слишком гордый, чтобы сдаться вот так, без сопротивления. Слишком отважный, чтобы ценить свою жизнь выше собственной чести.

Это был Ширван. Он находился в армии, потому что такова была воля его отца: сын Аурангзеба должен вырасти великим воином. Теперь его тащили за руку вслед за прочими пленниками. Мальчик не плакал, не кричал; он молча упирался, пытаясь вырваться. Воин, поймавший мальчишку, не бил его, просто волок за собой. Если бросить такого одного в степи, то, пожалуй, погибнет, отстав от своих.

Изловчившись, Ширван впился зубами в его руку. Воин мгновенно рассвирепел, схватил строптивца за волосы, гаркнул:

— Я тебе голову отрежу!

И осекся: на него упала тень всадника. Поднял голову — Траванкор. Вездесущий Траванкор. Его видели в десятках мест на поле брани, и везде он появлялся вовремя. Спасал от неизбежной гибели, направлял людей туда, где они были, необходимы, успевал подставить щит под смертоносную стрелу или меч под падающий на воина удар вражеского клинка.

Теперь он вновь возник возле того, кому требовалась помощь.

— Эй, стой! — Траванкор повелительно поднял руку. — Что это ты делаешь? Я не сражаюсь с детьми. Давай-ка его сюда…

Сидя за спиной полководца, Ширван въехал в Патампур. В крепости есть у мальчишки верный друг — Рукмини. Когда-то этот ребенок помогал девушке переносить печали плена; теперь настала очередь Рукмини помочь своему прежнему дружку. Да и Светамбар Ширвану обрадуется. Все-таки некоторое время конь принадлежал ему.

Когда статуя Кали упала и рассыпалась на куски, Конан подбежал к ней. Он искал тело Гаури. Он не верил, что девушка могла сгореть. Если бы она посвятила себя темным силам — тогда она, несомненно, погибла бы вместе с духом, который завладел ее плотью. Но Кали проделала свой дьявольский трюк, не спросив у Гаури согласия. И, значит, остается хотя бы малая возможность того, что Гаури осталась жива.

И точно! Из развалин послышался стон, и оттуда, с трудом опираясь на локти, выбралась девушка. Она была почти совершенно обнажена, ее волосы обгорели, веки покраснели от жара, губы растрескались.

— Боги! Конан! — прошептала она, когда киммериец наклонился над ней.

Северянин бережно поднял ее на руки.

— Гаури, — сказал он и пригладил ее волосы. — Ну вот, ты и вернулась.

Она удивленно заморгала.

— Что значит — «вернулась»? Где же я была? И как здесь оказалась?

— Долгая история, Гаури… Главное — теперь ты в безопасности… — Киммериец отнес ее в сторону от горячих руин и уложил на прохладную траву. Затем оглянулся. Ему что-то почудилось…

— Что случилось? — настойчиво спрашивала его девушка. — Почему я здесь, с тобой, да еще в таком виде?

— В тебя вселились злые духи, Гаури, — сказал Конан серьезно. — Мне пришлось сражаться с тобой. Я боялся, что повредил тебе, но ничего другого поделать было нельзя. Любой ценой требовалось освободить тебя от дьяволицы, иначе она вырвалась бы в мир людей и причинила много зла… Это долгая история. Если ты поедешь со мной, у нас будет время обсудить подробности.

— Поехать с тобой? — Гаури удивлялась все больше и больше. — А куда ты направляешься?

— На юг Вендии — для начала. Потом, может быть, в Кхитай. А может, вернусь к морю Вилайет. У меня остались там интересные дела… — Конан отвечал рассеянно и все время озирался по сторонам.

Гаури сердито нахмурилась:

— Куда ты смотришь?

— А? Да так Мне чудится… одна любопытная штука. Давай-ка вместе глянем.

Он подошел к развалинам и палкой начал оттаскивать в сторону камни. Так и есть, блеснуло золото! Eмy не почудилось. Гаури, опустившись на коти, помогала варвару изо всех сил. Теперь, когда дьяволица оставила тело девушки, сил у нее стало гораздо меньше.

Они отвернули еще несколько камней, и перед ними открылась сокровищница храма.

— Вот это да, — воскликнул Конан. — Пожалуй, у меня пропала всякая нужда штурмовать Калимегдан. Все чего я так хотел, находится прямо у меня перед носом.

— А ты не боишься проклятия? — боязливо спросила Гаури.

Киммериец засмеялся.

— Да я сам — ходячее проклятие! Нет, Гаури, я не боюсь мертвых демонов. Особенно — тех, кого отправил в ад собственными руками.

— Кали — богиня, не демон, — серьезно произнесла Гаури.

— У Кали очень много сущностей, — сказал Конан. — И одна сущность часто не знает, что поделывает другая. Так ты поедешь со мной, Гаури?

Девушка задумалась.

— Мне трудно решиться вот так, сразу, изменить свою жизнь, — призналась она.

— Твоя сестра выходит замуж за правителя Патампура, — сказал Конан. — Твой брат, когда злые чары оставят его, — а я думаю, это уже случилось, поскольку демоницы больше нет среди нас, — просто мальчик. Он вырастет и станет воином. Что ты будешь делать?

— Наверное… выйду замуж, — неуверенно произнесла Гаури.

— За кого? Человек, которого ты любила, мертв… — жестоко произнес Конан.

Гаури заплакала.

Конан провел ладонью по ее щеке.

— Не стоит. Он был одним из лучших, с кем сводила меня судьба, и сейчас, несомненно, мой бог Kром уже наливает ему полную чашу хмельного меда… Поедем со мной, Гаури! Если ты не захочешь, я и пальцем к тебе не прикоснусь… Впрочем, пока в твоем теле обитала демоница, мы с тобой не раз… гхм…

Гаури густо покраснела, а киммериец оглушительно захохотал.

— Это правда? — выговорила наконец девушка.

Конан пожал плечами.

— Что считать правдой? На этой земле очень много странного творится, дорогая Гаури. Можешь считать правдой то, что тебе больше по сердцу. Так ты поедешь со мной? Спрашиваю в последний раз.

— Да, — сказала девушка.

— Отлично! — воскликнул Конан. — В таком случае, помоги мне увязать все эти блестящие штучки в большой узел.

— А что я надену? — спросила Гаури. — Я думала, ты отдашь мне свой плащ.

— Нет, в плаще поедут наши с тобой драгоценности… А тебе придется покрасоваться голенькой. Пока мы не приедем куда-нибудь, где можно будет купить для тебя приличную одежду: щит и шлем. Щитом ты можешь прикрывать…

Он не договорил: Гаури со смехом ударила его кулачком в бок.

Разбитый, опечаленный, Аурангзеб сидел в походном шатре в двух переходах от Патампура. Смотрел на своих воинов и не видел их. Плавал мыслями далеко-далеко…

Сил у него не оставалось. Не хватало их даже на то, чтобы обдумывать: как поступать дальше. Уходить? Задержаться и попробовать закрепиться? Собрать новое войско и вернуться? Хотелось закрыть глаза и заснуть на солнышке, как это делают старики… Но Аурангзеб не мог позволить себе этого. И продолжал оставаться неподвижным, сосредоточенным, хмурым. Пусть люди видят, что владыка погружен в думы, — людям этого зрелища довольно, чтобы не бунтовать и не разбегаться.

Он все-таки задремал — с открытыми глазами. На мгновение он погрузился в сон, и в этом сне виделось ему, будто он — орел, взирающий на степи свысока, и все ему видно далеко-далеко: и селения, разбросанные вдоль извилистой реки, и холмы, поросшие зеленым кустарником, и пасущиеся стада, и мчащиеся по пригибающейся траве табуны лошадей, и густые заросли, и белые стены древних городов… Все-все ему видно… И понял он, как безумно любит эту землю, как яростно не хочет уходить отсюда… л Кто-то подошел к владыке Калимегдана. Усилием воли Аурангзеб открыл глаза. Он был еще жив, но время его завершилось, и он знал об этом — знал даже лучше, чем его убийца, какой-то безымянный воин с кинжалом в руке.