Глава 7

Прохладное лето 34-го. Москва.

Народный комиссар иностранных дел СССР с некоторой грустью смотрел из окна своего автомобиля на принарядившийся к празднику город. С утра секретарь предупредительно доложил — сегодня Троица.

Иногда на улице попадались офицеры-танкисты в парадной форме, некоторые с медалями за недавний освободительный поход и Маньчжурию, и тогда грусть Анатолия Анатольевича переходила в лёгкую печальную зависть. Живут же люди! И дёрнул его чёрт поддаться уговорам Каменева, согласившись на нынешнюю беспокойную должность. Вместо того, чтобы осваивать обещанные Будённым к будущей зиме новые СБ-1К, приходится надевать фрак и улыбаться на приёмах хлыщеватым послам и прочим атташе, хотя руки, привыкшие наводить танковую пушку, так и чесались залепить в чью-нибудь лощёную рожу. А потом добавить табуретом по набриолиненому пробору. Но нельзя — вельт политик!

А вот эти парни в серо-стальных мундирах, сменивших промасленные комбинезоны, вели дипломатические переговоры не размениваясь на улыбки. Действительно, кому улыбаться, если за бронёй всё равно не видно, а за рёвом двигателя и не слышно.

Машина не останавливаясь проехала мимо автоматчиков в Боровицких воротах, видимо снайперы, дежурившие на пути следования, успели вовремя доложить, и обошлось без проверки документов. В Кремле было почти безлюдно, только редкие группы экскурсантов бродили возле Царь-пушки, постоянно сбиваясь на строевой шаг, что вызывало недовольство гида, прикрикивающего на подопечных громким командирским голосом.

В приёмной навстречу Логинову из-за стола поднялась секретарша. Нет, не так — СЕКРЕТАРША! На этот раз в военной форме, но с такой короткой юбочкой, что из-под неё выглядывала кобура скрытого ношения. Да, задумка товарища Блюхера удалась на все сто процентов — уж если Анатолий Анатольевич, поседевший в боях на семейном фронте, не может оторвать взгляд от точёной фигурки и стройных ножек…. Что там говорить о предполагаемых покушателях… покусителях…. Да чёрт с ними, главное — пока они подбирают упавшую до колен челюсть, можно успеть не торопясь принять соответствующие меры. Ну, там, лоб зелёнкой намазать, или ещё что.

— Товарищ Сталин сейчас занят, — показалось, или на самом деле в голосе сочувствие? — У него Патриарх. Ругаются.

— Всё равно доложите.

— Уже, — наманикюренный пальчик ткнулся в кнопку селектора. — Иосиф Виссарионович, приехал товарищ Логинов.

— Хорошо, пусть проходит, — откликнулся голос из динамика.

В кабинете ничего не изменилось, разве что рядом с портретом Ленина на стене появились иконы. Анатолий Анатольевич привычно щёлкнул каблуками, но у лакированных штиблет звук не тот, смутился, и пожал протянутую руку вождя. Патриарх, при появлении наркома отложивший в сторону пухлую папку с бумагами, тоже встал и пошёл навстречу.

— Здорово, Толич! Что-то редко видимся в последнее время. Дела?

— Они самые, выше головы. Кстати, с праздником!

— И тебя, — Алексей Львович улыбнулся в бороду. — Только христосоваться сегодня не надо, как на Первомай.

— Не я первый начал. Это ты постановил праздновать пасху каждый год первого мая каждый год.

— И что, разве хуже стало? И потом, что это за день был — международной солидарности трудящихся? Вот скажи, Толич, тебе есть какое дело до трудящихся Америки, или там Бразилии? Скажи честно — никакой Гондурас не беспокоит?

— Да пошли они все…, - предельно откровенно ответил нарком иностранных дел. Оглянулся на Сталина. — Извините, Иосиф Виссарионович.

— Ничего страшного, товарищ Логинов, эти стены слышали и не такое. Жалко только, что и Вы разделяете мнение товарища Патриарха. Я уже полтора часа пытаюсь объяснить, что он неправ.

— В чём? — возмутился Акифьев. — В том, что не даю выбрасывать народные деньги на помойку?

— Ну зачем же сразу так категорично, Алексей Львович? Неужели нет более деликатного термина?

— Да как угодно обзовите, смысл не изменится. Виданное ли дело — сто миллионов рублей на поддержку освободительного движения в Африке? Дайте товарищу Логинову половину… и две танковые дивизии — освободит любую Африку.

— Хоть завтра, — согласился нарком. — Сегодня уже не успею.

— Вот этого не нужно, — Сталин покачал головой. — Пусть освобождаются сами, иначе нам же и кормить придётся.

— После Анатолия Анатольевича? — Патриарх усмехнулся. — Сомневаюсь.

Иосиф Виссарионович с укором посмотрел на обоих:

— А как же имидж страны? Так, кажется, говорил генерал-майор Раевский?

— Он много чего говорил, в том числе и по этому вопросу. Напомнить?

— Не нужно, Алексей Львович. Но всё же — как быть с дружбой народов?

— А мы разве не дружим? Вот, спросите у наркома иностранных дел. С Норвегией, с Корсикой, с Балтийской конфедерацией, с Деникиным. За деньги — даже с Испанией. Мало? Так уже пару месяцев японцы в друзья набиваются. Монголы те же…. Вам ещё негров подавай!

— Мне, как русскому человеку, чужд всякий расизм, — Сталин, видимо в качестве аргумента, покрутил в воздухе трубкой.

— Кто о нём говорит, Иосиф Виссарионович? Разве можно называть расизмом обычное христианское благочестие?

— О чём Вы?

— Всё о том же…. Господь, как Вы помните, создал человека по образу и подобию своему. Так?

— Так.

— Не возражаете, да? Я вот, например, не могу себе позволить кощунственной мысли, что Бог был… хм….

— Логично, — согласился вождь. — Но, думаю, всё же оставим это для служебного пользования?

— А куда деваться? — Патриарх тяжело вздохнул и перекрестился. — Ради блага государства возьму на душу и этот грех. В обмен на некоторые уступки.

— Ладно, будь по Вашему, — кивнул Сталин раскуривая трубку. И пожаловался наркому: — И вот так, товарищ Логинов, по каждой статье бюджета. Какие экономисты в правительстве были, а? И где они сейчас? А их Каменев с Ворошиловым перестреляли. И примкнувший к ним Будённый.

— Педерасты были, а не экономисты, — опять возразил Акифьев. — В стране жрать нечего, много они наэкономили? И ты ещё недоволен? Вот, возьми всё того же Семёна Михайловича…. Скажи — ему придёт в голову мысль принимать ванну с шампанским, как нашей красной сучке? Нет, не придёт. Потому что он человек простой и незатейливый, как его сабля, и верхом разврата считает непогашенный в спальне свет. Или увеличение калибра танковой пушки с трёх дюймов до трёх с половиной без согласования с тобой.

Анатолий Анатольевич из-за спины Сталина пытался знаками объяснить патриарху, что мол нельзя так разговаривать с вождём, но случайно задел бутылку, стоявшую на краю стола. Она предательски звякнула, привлекая всеобщее внимание.

— Вы не беспокойтесь, товарищ Логинов, — Иосиф Виссарионович переставил коньяк подальше. — Вы думаете, он с Богом будет иначе говорить?

— Уж как-нибудь сам разберусь с Господом, — Алексей Львович опустился в заскрипевшее под его весом кресло. — Я же у него не прошу ничего. Наоборот, помогаю по мере сил. И от других того же требую. Как ни крути, а ваш этот коммунизм, будь он неладен, здорово напоминает Царство Божие, только здесь, на земле, построенное.

— Ну, это ты загнул!

— Ничуть. Жизнь всё расставит по своим местам. И шапку Мономаха в том числе.

Сталин насмешливо ухмыльнулся и расправил усы большим и указательным пальцами. Настойчивость Патриарха в этом вопросе заслуживала одобрения и уважения, но…. Но прошло всего семнадцать лет, как свершилась революция. Нет… удачно получился переворот — с собой Иосиф Виссарионович был предельно честен и откровенен. Может быть потом, через много лет…. Правда, закрадывается подозрение, что эти хитромудрые генералы — Каменев, Ворошилов, Шапошников, имеют собственный взгляд на данный вопрос. Особенно Сергей Сергеевич. Что только стоит его афера со школьными учебниками истории, которые по всей стране заменили на новые в течении месяца. Денег потрачено немереное количество, ладно ещё доставку книг в труднодоступные районы удалось совместить с учениями дальних бомбардировщиков. Сколько оленей в тундре поубивали тяжёлыми пачками.

А газеты? Да-да, те самые, которые почти год уже находятся под чутким руководством высокопоставленных прохиндеев. "Пионерскую Правду", и ту под себя подмяли. Её в первую очередь. Теперь их читать невозможно. Какой номер ни откроешь, везде: — "Продажная сущность политики Петра Первого, и его взаимоотношения с мировой закулисой", "Исследование советских психиатров мрачного периода последнего царствования"

И только один Александр Третий в тех статьях миролюбив, велик, и грозен. Ну, прямо, вековечная мечта русского народа об идеальном правителе — хоть икону с него пиши. И Булгаков хорош — тихой сапой проталкивает везде свою версию зимнего отдыха императора в начале тысяча восемьсот семьдесят восьмого года. С некоторыми пикантными подробностями. Угу, и каким бы чёртом его в Гори понесло в такую-то пору? Нет, не Михаила Афанасьевича. Но, кстати сказать, его гнусные измышления имеют определённый успех. Не далее как вчера, за завтраком, дочь Светлана, задумчиво оглядев отца, предложила отпустить бороду. И Васька её поддержал — чтобы как у деда, говорит.

Мифотворцы…. Ладно, не стоит об этом. Пока не стоит….

— Оставьте в покое шапку Мономаха, товарищ Патриарх. Давайте, лучше, перейдём к международным делам.

— С этими вопросами к Анатолию Анатольевичу, — Акифьев сразу утерял интерес к разговору, и сейчас разглядывал бутылку с коньяком, меланхолически поглаживая живот в районе печени. — Он у нас специалист.

— Да, — Сталин посмотрел на наркома иностранных дел. — В каком мы сейчас положении?

— Вот как раз мы не в положении, Иосиф Виссарионович. А вот англичане беременны… войной. И, опасаюсь, могут разродиться в самом ближайшем времени.

— Нехорошо-то как получилось. И кто же тому поспособствовал?

Алексей Львович на краткий миг оторвался от благочестивого созерцания:

— Чего уж там скромничать. Сами и поставили половину Европы на четыре кости…. Господи, грех-то какой. Ладно, с Богом я сам договорюсь, продолжайте в том же духе.

— Не беспокойтесь, товарищ Патриарх, мы предохраняемся, — нарком достал из портфеля кожаную папку с монограммами. — Вот проект договора с Норвегией о размещении на их территории наших подводных лодок.

— Одобряю! А экипажи можно монахами укомплектовать.

— Зачем?

— Ну как же? Во-первых, — подальше от мирской суеты, в тишине и покое…. Способствует духовному катарсису. А во-вторых, — ежели что, то мученическая смерть их не страшит. И последнее — у них нет семей, нам с тобой не придётся похоронки писать. По ним плакать некому.

— А вам не жалко?

— Пойдут только добровольцы. Люди сами выберут свою судьбу…, - Патриарх не договорил, в кармане рясы громко зазвонил телефон. Изделие нижегородского радиозавода имени М.В.Фрунзе было доступно весьма немногим из советского руководства. Алексей Львович входил в их число.

Воспользовавшись паузой в разговоре, Сталин заговорщицки подмигнул наркому, и кивнул в сторону коньяка. Логинов утвердительно склонил голову и, так же молча, вынул из бездонного портфеля три серебряных, с чернью и финифтью, стаканчика. Патриарх неодобрительно посмотрел на обоих, но благословил начинание, не отрывая трубку от уха.

— Львович, ты как? — на всякий случай уточнил Анатолий Анатольевич.

Тот на мгновение прервал разговор, состоявший преимущественно из междометий и местоимений:

— Без меня.

— А за победу русского оружия?

— За победу буду! — Акифьев расправил плечи, звякнув орденами и, со щелчком закрыв телефон, сунул его обратно в карман. — Звонили из мастерских — корона и меч для Деникина готовы, можно передавать археологам.

— Никто ничего не заподозрит?

— Обижаете, товарищ Сталин. Лучше настоящих получились. Даже больше скажу — учитывая преемственность власти и её, тьфу…, легитимность, вывели происхождение сих реликвий от древних сарматских царей. Приходи, кума, любоваться!

— Ну это уже перебор.

— Отнюдь…. Об этом свидетельствуют недавно найденные хроники Андрионика Шмалькийского, очевидца событий и современника тех царей.

— Ох и доиграетесь вы с историей, товарищи….

— А что, нельзя? Нешто мы не победители? Тем более раскопанные свитки уже жёстко датированы археологами и лингвистами Старбриджского университета. Соответствуют второму-третьему веку нашей эры. Нормальная древняя династия получится, нам-то чего?

— Не жирно ли ему будет, товарищу Антону Ивановичу?

— Ревнуете к чужой славе, Иосиф Виссарионович? — Алексей Львович крутил в руках стаканчик. — Напрасно. Только скажите, и у Вас будет не хуже. Да о чём я — гораздо лучше. Есть на примете пара перспективных скифских курганов. Мало? Можем покопаться на южном Урале, там кое-что интересное появилось. Хотите быть древним Арием, товарищ Сталин?

Лучший друг советских и прочих археологов от неожиданности поперхнулся и долго кашлял, пока Анатолий Анатольевич, сначала с осторожностью, а потом и войдя во вкус, не постучал кулаком по спине.

— Вы о чём, Алексей Львович? Ещё не хватало мне обвинений в фашизме. Арийское происхождение давно и прочно взято на вооружение Гитлером.

— Ну и что? — пожал плечами Патриарх. — Думаете, кто сейчас помнит про бредни этого сумасшедшего? Кстати, он жив ещё?

— Нет, — ответил Логинов, сверившись со своими бумагами. — И уже давно. Два месяца назад клиника, где находился на излечении ныне покойный Адольф Алоизович, подверглась удивительно точному налёту саксонских бомбардировщиков. Но что удивительно — в это самое время весь персонал и пациенты находились в местной кирхе. Кроме Гитлера, естественно, привязанного к кровати.

— Наши сработали?

— Не знаю, товарищ Сталин. Скорее всего нет, слишком уж не экономно. Вот если бы просто пристрелили, или там ледорубом…. А вот бывший главный врач той психушки уже переехал во Львов и открыл в столице Галицийского Каганата новую клинику.

— Значит, Сагалевич руку приложил, больше некому. И за что он так не любил бедного Адика? Да, Анатолий Анатольевич, Соломон Борухович планирует своё прибытие в Дрогичин?

— Да, товарищ Сталин. Вот с утра сегодня и созванивался — будет. Только одного опасается — нашего Алексея Львовича.

— А чего меня бояться? — обижено пробасил Акифьев. — Если Родина потребует, я не токмо с этим старым хмырём, а и с чёртом на брудершафт выпью.

— И за сохранность и чистоту души не побоишься? — улыбнулся Иосиф Виссарионович.

— О своей душе беспокойся, политик. А я уж как-нибудь справлюсь. Всяко лучше с чёртом, чем как ты, с Троцким водку хлестать.

— Так он же человеком был, а не….

— Вот уж не замечал! Тем более, не тебе ли, как бывшему семинаристу, знать разницу между простым чёртом и Врагом рода человеческого.

— А она есть? — удивился Сталин.

— Конечно! Разве не помните, с кем подписывали договоры разные Фаусты, Гёте, и прочие юные Вертеры и Гретхен? Вот о чём и говорю…. Наш, приличный русский чертяка, с ихними бесами на одном гектаре, хм…, естественные надобности оправлять не станет. Он кто? Особенно наш, коренной, кондовый, который от портянки не заколдобится…. Забавное, глуповатое существо, вроде домового, почти зверушка, только говорящая. Да чего объяснять, если и сами их не раз видели! Даже если и пакостит, то не из злобности, а от природной предрасположенности. Не будете же упрекать комаров за их непреодолимую тягу к кровопийству?

— Значит, не так уж они и страшны, как малюют? — рассмеялся Логинов.

— Точно так. Вот только тебе, Толич, я бы не советовал вести с ними дипломатические переговоры.

— Это почему же? Думаешь не справлюсь?

— Как тебе сказать…. Говорят, на досуге книги пишешь?

— Есть немного, — признался нарком. — Приключения, фантастику. Но, в основном, про танкистов. А что, нельзя?

— Да на доброе здоровье, пиши. Только не любят они писателей. Особенно после Пушкина и Гоголя.

— Понятно, ответил Анатолий Анатольевич. А потом с опаской посмотрел на свой стаканчик и, на всякий случай, перекрестил его. Но пить всё равно не стал, и осторожно поставил как можно дальше от себя.

— Ладно, всё, закончили лирические отступления, — Строго произнёс Сталин, едва сдерживая смех. — Каковы будут наши дальнейшие действия?

— Сейчас, или в перспективе? — уточнил Патриарх.

— Вообще…

— Чего тут думать? Бюджет в задницу, в смысле, на доработку в Верховный Совет. Анатолий Анатольевич пусть в Ревель выезжает. Там с Сагалевичем и товарища норвежского короля встретят. А уж мы, Иосиф Виссарионович, через недельку самолётом до Кобрина.

— А что, нельзя ближе аэродром найти?

— У него, товарищ Сталин, тёща в Кобрине, — не удержался от шпильки Логинов.

— А мне говорил, что в Саратове. И в Нижнем Новгороде ещё одна. А вообще, разве Вам по сану дозволяется иметь жену?

— Так то ж двоюродные жёны, — успокоил Алексей Львович. — Буква закона соблюдена. Дура лекс, как говорится. Ну что, на посошок? Анатолий Анатольевич, ты почто отнекиваешься? А за победу русского оружия?