"Выбор павшего. По следу памяти." - читать интересную книгу автора (Гущина Дарья)

Глава 5

Свят, смертельно побледнев, сжался в дрожащий комок, обхватив руками плечи в тщетной попытке согреться. Я испугалась и запаниковала. Что мне делать-то теперь, Господя-я-я?.. Откуда же мне знать, чем их болячки лечатся?.. Я и себя-то лечить никогда не умела, потому что толком ни разу не болела, а кроме баралгина, аспирина и «Терафлю» — никаких лекарств не знала… Да и вообще, в лекарствах в этих разбиралась, как моя мама — в футболе… Странная ведь штука — я могла одним лишь Словом порушить устои мира и послать его к черту, но — понятия не имела, как вылечить человека…

И, пока я лихорадочно собирала разбегающиеся мысли и пыталась связать их в приемлемое заклинание, харт приоткрыл воспаленные глаза. Несколько мгновений он всматривался в мое лицо, словно пытаясь вспомнить, кто, собственно, перед ним находится, а потом сдавлено прохрипел:

— Перебей-трава…

— Ась?.. — наклонилась к нему я.

— Перебей-трава… отвар…

Я озабочено пощупала его лоб. Нда, горячий-горячий, совсем белый… Все ясно, бредит. Какая еще перепей-трава?.. Этим скорее не лихорадку, а похмелье лечить надо…

— Найди… быстро… — бормотал меж тем харт.

— Ладно, ладно, найду, — пообещала я. — Только как она выглядит-то?

Но Свят — уже впал в беспамятство, успев пробубнить про то, что трава «воняет». Итак, вот план на ближайшую ночь: найти некую вонючую траву, сделать из нее отвар, напоить им больного и все будет в ажуре… Укутав своего захворавшего спутника в одеяло и спальник, я подбросила в костер дров и ринулась на поиски травы.

Ощущения, граждане, я испытывала непередаваемые, когда ползала на карачках по лесной поляне, обнюхивая траву, и чувствовала себя необычайно глупо. Да и вообще — не была уверена, что эта проклятая трава где-то здесь есть! А вдруг она вырастает лишь в полнолуние, одну ночь в году и найти ее можно только с закрытыми глазами, стоя к ней спиной?.. Или как там еще в книжках о собирающих гербарий колдуньях писали?

Но, если сначала меня беспокоил сам процесс поиска травы, то после — я наткнулась еще на одну проблему. Вернее, на две проблемы. В виде двух одинаково воняющих трав. В смысле, воняли они не одинаково, но — воняли, а это создавало мне определенные сложности. Сорвав оба лекарственных экземпляра, я уселась на землю, гадая который именно мне нужен. И долго бы, наверно, гадала, не помоги мне случай в лице вернувшегося виала. Экзотическая живность незаметно подкралась ко мне сзади и выхватила из моей левой руки растение на тонком стебле, с узкими длинными листьями и красной в бордовую крапинку расцветкой.

Не разобравшись сначала, что к чему, я подпрыгнула от испуга и обернулась:

— А, Миф, — и улыбнулась, почесав виала за рогом. — Я уж думала, ты не вернешься…

Мифодий укоризненно фыркнул и протянул мне травку.

— Думаешь, это оно и есть?

Тот кивнул. Я задумчиво понюхала растение. Ужас, ну и вонь!.. Страшно подумать, какие ароматы Франции начнут витать в воздухе, когда я ее сварю… Положившись на мнение виала (а, поверьте, они чрезвычайно умные создания и, умей говорить по-нашему, живо заткнули бы людей за пояс), я быстро нарвала охапку нужной травы и поспешила к привалу.

Костер по-прежнему ярко пылал, озаряя бледное лицо Свята и прогуливающегося вдоль ручья второго виала. И, как мне показалось, харту заметно поплохело — на физиономии появились горячие красные пятна, а трясло его так, что только над землей не подбрасывало.

Я заторопилась. Подхватила свободной рукой котелок и опустилась на колени у ручья, склонившись над водной гладью. Подождала, пока мое размытое отражение сменится подернутым рябью обликом вайша. Умоляюще посмотрела на духа воды, испрашивая разрешения воспользоваться его стихией. Тот, наклонив голову на бок, чуть поразмыслил, медленно кивнул и растаял, вернув на место мое отражение. Зачерпнув воды и промыв траву, я покидала пучки в котелок (сколько именно гербария на энное количество воды варить надо — не знала, меня этому в институте не учили) и повесила его над костром. И села ждать.

Вода закипала медленно, очень медленно, но когда закипела — я в который раз убедилась в правдивости своих недавних подозрений относительно запаха. Вонял отвар так, что я не выдержала и зажала нос. Свят, видимо, тоже отреагировавший на сей дивный аромат, слегка приоткрыл один глаз, принюхался и хриплым голосом сообщил:

— Еще пять минут — и буди меня…

Ха! Буди его! Думаете, это оказалось легко и просто? Ничего подобного! Легче мертвого поднять, ей-богу! Больной упорно не желал слышать моих горестных воплей и откликаться! А то, что я попыталась потрясти его за плечи — харта не слишком беспокоило — его самого трясло еще сильнее. В конце концов, когда я уже начала недвусмысленно поглядывать на кружку с отваром и размышлять, как бы Свята поаккуратнее кипятком облить, он вдруг сам открыл глаза. И я поспешила воспользоваться моментом и влить в него сразу две кружки лекарства. На всякий случай.

И только потом позволила себе расслабиться, устало посмотрев на расцветающую зарю. Ну и ночка, товарищи… Да что ночка — и день суматошный выдался. А потом еще и разговор с моровым поветрием, и сумасшедшее ползание по поляне…

Ой-ей, мама…

Сейчас, когда Святу перестала грозить реальная опасность, я вспомнила о поветрии и его словах. Ведь что с народом-то в деревнях делается… Если там попроказничал мой знакомый дедок — то и подумать страшно… И одной мысленно нарисованной картины с пылающими домиками на переднем плане и умирающими от лихорадки людьми в главной роли мне хватило выше крыши. Резво вскочив на ноги, я подбросила веток в костер, с горем пополам влила в своего несговорчивого пациента остатки отвара и, взобравшись на спину Мифа, помчалась вверх по течению ручья. Только бы успеть… За Святом присмотрит виал. Лекарством, конечно, не напоит, зато и в обиду не даст…

А мне — надо позарез успеть…

Но я, по всемирному закону подлости, разумеется, опоздала. И, хотя мой скакун развил просто нереальную скорость и до деревни мы домчались меньше чем за два часа, оказалось уже поздно. В лесном селении царила дикая паника. Пылали дома, метались и вопили люди, плакали дети, испуганно жалась друг к другу перепуганная домашняя живность, огонь постепенно перекидывался на деревья… Ад кромешный! Да они же весь лес спалят, чокнутые! Зла на них не хватает!

Я на ходу соскочила с виала и, не помня себя от ужаса, помчалась в деревню. План действий у меня, конечно же, отсутствовал, потому как всю дорогу я истово молилась Всевышнему и мечтала не опоздать, а когда примчалась на место — размышлять стало просто некогда. И я решила положиться на «авось». Как обычно.

Быстро оглядев селение, я первым делом попыталась сочинить заклятье, которое бы и огонь погасило, и людям не дало заживо сгореть, и вреда не причинило. Но, пока я думала, мой взгляд упал на стоящего у горящей избы ребенка. Девочка, лет пяти по нашим меркам, совсем кроха, одетая в местами разодранное, измазанное в саже длинное платьице, пыталась взобраться на высокое крыльцо и отворить дверь. По черному от копоти, круглому личику текли молчаливые слезы, светлая коса растрепалась, но ребенок ни на что не обращал внимания, поглощенный преодолением препятствия. Возможно, сейчас в доме умирала ее мать…

Больше я не раздумывала ни мгновения. Слова сами собой сорвались с языка, и на лес обрушилась стена ледяного ливня. Зашипел, умирая, огонь, остановились в недоумении люди, а я сорвала с шеи и отшвырнула в сторону амулет Ядвиги. Говоришь, дети не пострадают?.. Пострадают лишь виновные?.. А что делать осиротевшим ребятишкам?.. И я закрыла глаза и глубоко вздохнула, чувствуя, как из темной глубины моей души поднимается привычная мощная волна древней силы. И знакомое по прошлому странствию нечто оживает и заполняет каждую клеточку моего тела. Оживает, чтобы вновь напомнить о своем существовании и дать Имя моей пробудившейся сущности. И плевать, если люди все поймут. Пусть видят. Пусть знают. Я — дейте, маг Слова, павший воин, и, черт возьми, я горжусь этим! И горе тому, кто встает у меня на пути. Потому что меня не просто можно бояться — меня нужно бояться.

Сосредоточившись, я закрыла глаза и собрала в кулак силу. Поветрий нельзя убить, говорите? Да неужели. А вы пробовали? Нет? А откуда тогда такая уверенность? Все существующее подлежит уничтожению — таков наш девиз. И неужели моровые поветрия сильнее волшебного мира? Не думаю. Раз мир можно отправить в преисподнюю, значит, и местных вредителей — тоже. То-то и оно. А если больше до них руки ни у кого не доходят, придется все делать самой. Опять.

И моя сущность отделилась от тела, воспарив над землей. Ощущения я испытала — неописуемые!.. Необыкновенная легкость, полное отсутствие силы земного притяжения — и свобода! Полная и безграничная свобода! От проблем, тревог, волнений… От тоскливой и унылой жизни… От той себя, которой я вынуждена быть…

Я раскинула руки подобно крыльям, лихо заложила крутой вираж, пролетела сквозь облака и залюбовалась видом сверху. Весь мир — как на ладони… Узенькая голубая ленточка ручья в обрамлении древних лесов, едва заметные спирали пробирающихся сквозь густые кроны дымков печных труб… И ветер. Сладкий, пьянящий ветер свободы!.. Я одним долгим взглядом окинула весь мир, почувствовав внутри себя частичку каждого живого существа, что попалось на моем пути. И изголодавшаяся по настоящей силе сущность с жадностью умирающего от жажды припала к долгожданному источнику… И вспоминала. Вспоминала, вспоминала, вспоминала… Кем она была рождена три тысячи лет назад. И чем владела. Силой. Свободой. Властью. Силой — страшной, разрушительной, уничтожающей все живое и сметающей на своем пути любые преграды. Свободой — в своих поступках и суждениях. Властью — над миром, лежащим сейчас у моих ног…

Над миром, которому сейчас требуется моя помощь.

С головокружительной быстротой преодолевая огромные расстояния, я рыскала по округе в поисках моровых поветрий, держа в уме тщательно подобранные Слова. Первым за свои злодеяния поплатился общительный дедок-Лихорадка. Он не поверил глазам, когда я плавно спикировала на траву, преградив ему путь в деревню, до которой он почти добрался.

— Здравствуйте, старче, — ядовито улыбнулась я. — Я тут подумала над вашими словами — и пусть земля вам будет пухом.

Старичок ведь мертв, как пробка. Его всего лишь нужно как следует упокоить. По-доброму, что у меня редко получалось, и с примесью хорошей доли спортивной злости — дабы наверняка получилось. И у меня получилось. Поветрие и глазом моргнуть не успело, когда его бренное «тело» неспеша осыпалось, серой пылью оседая на траве. А высвободившую стихийную силу болезни я опутала заранее приготовленным коконом и от души послала к черту. Ему — нужнее. И полетела истреблять остальных.

Самой изворотливой оказалась Чума. Та то ли почувствовала, то ли — просто догадалась, какая опасность ей грозит, и улепетывала от меня со всех ног, подобно раненому зайцу. Беги, беги. От меня не убежишь. Догоню и поймаю, даже если силы — на исходе. Даже если их — совсем не осталось. Потому что это — мой мир. Мир, который дал мне жизнь и силу Слова. А за свой мир я буду бороться до последнего, пусть он и считает меня свой проклятой дочерью… Не мне пришла в голову мысль воевать с магами, не я развязала страшную войну. Я виновата совсем в другом — не смогла ее предотвратить, хотя могла. И добровольно ушла в изгнание, когда Хранители блокировали нашу силу и передали нас магам на блюдечке с голубой каемочкой…

Я взглянула на Альвейл с высоты птичьего полета. Величественные леса подернулись туманной дымкой, скрывая от меня удирающий клочок тьмы. Да, и моровое поветрие — тоже часть тебя, я понимаю. Понимаю твое стремление уберечь его от меня — но ничего не выйдет. Ты забыл, что павшие воины всегда добиваются своего, так или иначе? Это у нас в крови… Можешь прятать Чуму сколько угодно — я сильнее.

Заприметив вожделенное поветрие, я ринулась на него хищным ястребом. Попался, паразит несчастный? И пусть земля тебе будет пухом… Последний вредитель рассыпался в прах, а я отерла пот со лба и издала победный клич. А потом с интересом огляделась по сторонам. Есть тут еще кто-то, кого нужно истребить, уничтожить, послать к дьяволу?.. Нет? А я найду. Хранители ничего не предпринимают для спасения людей — значит, так и надо. Значит, отсюда меня вон никто выставить не посмеет, пока я сама не захочу уйти. И значит — свобода?.. Я блаженно улыбнулась. Свобода… Свобода от проклятой тесной клетки изгнания и условностей. Свобода — Слову!..

Теплое, едва заметное касание смутно знакомой ладони:

"Вернись, Касси…".

Гм? Касси — это кто, я что ли? Не помню…

«Возвращайся».

Зачем?

"Тебя ждут".

И по памяти вереницей пронеслись последние воспоминания — деревня, пожар, Свят… Свят?..

"Он самый".

А ты что здесь делаешь?

"Тебя жду. Давай руку — я провожу. Ты заблудилась".

Моя истинная сущность, конечно же, возмутилась. Возмутилась, запротестовав против проклятой клетки, но я, вздохнув, подавила бунт на корабле. Еще не время. Пора возвращаться… Мы рождены в клетке — и обречены провести в ней всю жизнь. Тысячелетие за тысячелетием. Нам не привыкать…

Мгновение — и яркий фейерверк взорвался перед моими глазами. Я пошатнулась, упав на одно колено, судорожно втянула носом воздух и прижала руки в груди. Больно, елы-палы… Еще бы — столько не дышать… Сердце бешено дернулось и заколотилось с прежней силой. А я усилием воли разогнала застилавший глаза кровавый туман, кое-как встала и, вздохнув, заперла на ключик свою сущность павшего воина. До поры, до времени. Однажды оно придет, и мы вместе отомстим за тысячелетия неволи. Обещаю. Но сейчас — накопилась масса разнообразных неотложных дел…

Я тряхнула головой и оглядела окружившую меня молчаливую толпу людей. Ну, хоть метлы, ухваты и вилы с собой не притащили… Хотя, сами не дураки, понимают, что против меня — нет приема. Вру, есть, конечно, но им он явно неизвестен. Потому народ стоит и просто ждет. Я откашлялась, готовясь произносить речь, когда подал голос тот самый парень, который вчера с потрохами сдал мне пророка:

— Зачем ты здесь, павший?

У-у-у, завертелась привычная карусель, а мне опять досталась роль деревянной лошадки. Знакомо до икоты. Послать бы вас далеко и надолго, да жалко, обормотов… Плюс, я не люблю тратить силы впустую. Снова откашлявшись для профилактики, я начала говорить. Рассказала о возникновении моровых поветрий, об их вендетте, о способе лечения и, на сладкое, о полном и безоговорочном исчезновении недавних вредителей.

Люди с трудом, но верили — маги, они свободно шарили в моих мыслях и четко видели всю охоту на злыдней. И робко улыбались, благодаря за спасение. А мне эти улыбки — сродни лучикам света, что разгоняли сумрак ночи в тесном, покрытом пылью и паутиной погребке, куда очень давно, слишком давно, никто не заглядывал… Нас уважали, нас боялись — и нам давно уже никто не улыбался. Улыбнуться проклятому павшему?.. Фи, нет уж, я лучше подальше отойду, пока он меня случайно не уничтожил…

— Вот это растение — используйте как лекарство, — я вытащила из кармана штанов увядший и помятый экземпляр перебей-травы. — Целители, не бойтесь лечить людей, болезнь не заразна. И приступайте скорее. Чем быстрее напоите больных лекарством — тем больше у них шансов выжить. Удачи.

Я повернулась и поплелась к ручью. По плечам и спине больно хлестали ледяные струи дождя, но меня никто не останавливал, никто не провожал и никто не благодарил. Лишь та девчушка, что пыталась добраться до двери, подбежала ко мне и порывисто обняла. Дети… Я ласково поцеловала ребенка в макушку, потрепала по светло-русым волосам, слабо улыбнулась и покинула деревню. И под непрекращающимся дождем добралась до виала, устало прислонилась к его теплому, тяжело вздымающемуся боку и подняла лицо к небу.

Как же устала-то, Господя-я-я!.. Нелегкая же это работа — спасать народ, а, главное, самая пыльная и неблагодарная… Миф повернул голову, громко фыркнул мне в ухо и что-то нацепил на мою шею. Я машинально потрогала знакомый амулет. И когда успел подобрать, спрашивается?.. Ладно… Я подумаю об этом… завтра. Мне еще за Святом присмотреть надо и поблагодарить его за все хорошее.

Взобравшись на спину виалу, я вздохнула, вспоминая охоту. И свободу. Я впервые смогла стать самой собой, отбросить ненужное и ощутить настоящую силу Слова. Не те мелкие проклятия, нет… Но власть. Власть над всем миром. Одно мое Слово — и все обратится в прах, второе — и возродится… Да, мы — фактически полубоги, и это — пугает. Пугает и возбуждает. И я не уверена, что снова захочу все испытать на собственной шкуре. Слишком уж легко забыться, слишком легко поддаться соблазну власти, слишком легко… вновь предать свой мир. Два тысячелетия в изгнании кое-чему меня все-таки научили…

Виал быстро удалялся прочь от деревни, а я все обдумывала, анализировала, вспоминала… Здесь мне многое предстоит сделать, прежде чем я вернусь домой. А я все-таки вернусь, как бы мне не хотелось обратного. Это пока Хранители меня терпят — пока я приношу пользу, а потом, когда необходимости во мне не будет… Печально, граждане, очень печально. Прав на место под здешним солнцем я так и не обрела. Но будь я проклята, если и на сей раз позволю бесцеремонно выставить меня вон! Я уйду лишь тогда, когда выжму из мира все, в чем нуждаюсь, до капли. А мне нужна — память. Вспомнить себя прежнюю — до мельчайших подробностей.

И кое-что я опять вспомнила.

Мы имели две ипостаси и страдали, как ни прискорбно это признать, ярко выраженным раздвоением личности. Вынужденные в силу обстоятельств тщательно следить за каждым своим словом, павшие постепенно отодвигали свою настоящую сущность на задний план, дабы не подвергать никого опасности, и на ее основе приобрели еще одну личность — рядового мага. Эта-то личность обычно и жила в теле, колдовала по мелочи и ничего особенного собой не представляла. А истинная, она же мое загадочное нечто, пробуждалась лишь тогда, когда возникала потребность в настоящей силе. И сущность покидала тело, становясь, грубо говоря, призраком — но весьма сильным призраком. Призраком без чувств и эмоций, который жил за счет мира и питался его магией. А поскольку тело может вместить в себя минимум энергии, тогда как душа — максимум, представьте себе, в кого я не так давно перевоплотилась…

Но, что примечательно, вторая личность, во время командировки первой, продолжала мирно оставаться в теле, по-прежнему оберегая его мелким колдовством и не позволяя банально умереть. И обе мои личности, когда разъединялись, обзаводились существенными провалами в памяти, от которых избавлялись, опять оказавшись бок о бок. Вот почему я, отделившись от тела, помнила лишь конечную цель, а все остальное — словно туманная пелена скрыла… И самое досадное — моя истинная сущность ориентирована исключительно на уничтожение и нуждалась в нём, как организм — в воздухе, а благоприобретенная — еще стремилась заглушить ее тлетворное влияние и вполне могла иногда помочь, вернее, рвалась помогать всем подряд. И не мудрено, что в итоге мы предпочли запрятать нездоровые замашки куда подальше и не смущать своим опасным присутствием обычный народ, перебравшись в Тхалла-тей.

Короче, товарищи, психушка по мне плачет и горюет… Впрочем, это давно всем известно… Я невольно усмехнулась, сравнивая себя сейчас и ту пугливую девчонку образца двухлетней давности. Тогда я ненавидела свою сущность, поскольку она мешала мне остаться в Альвионе, ненавидела Хранителей и Магистра, заставляющих меня плясать под их дудку, ненавидела и сам мир — за то, что он столько для меня значил… Ненавидела свою роль псевдоспасительницы, до икоты боялась живущего в моей душе нечта, открещивалась от данного мне миром прозвища… А сейчас… сейчас, когда все в моих руках, когда роли изменились — я действительно начала гордиться собой. Насколько все-таки меняет человека его роль в суматошном спектакле жизни…

…Поутру меня разбудили соблазнительные запахи свежесваренной похлебки. Потянувшись за многообещающим ароматом еды, я сонно села на спальнике. Как мы с Мифом вчера добрались до привала — в упор не помню. Помню, вроде, что вечереть начинало — и все. А там я уже добралась до постели и умерла. Пока меня не воскресили вполне понятные желания изголодавшегося организма.

Зевнув, я усилием воли прогнала прочь остатки сна, открыла глаза и узрела Свята, тихо помешивающего похлебку. Ой, бедненький, в кого ж тебя болезнь-то превратила?.. Кожа да кости (не человек, а ходячее пособие по анатомии!), да бледное, как у привидения, лицо с темными кругами под глазами… Ужасть! Ведь сутки всего проболел! И руки по-прежнему подрагивают, как у последнего алкоголика. Кошмар!

Харт спокойно встретил мой сочувственный взгляд и невозмутимо заметил:

— На себя сначала посмотри.

Я испуганно схватилась за зеркальце. Мама дорогая! Это ж мне теперь в фильмах ужасов без грима сниматься можно… Со Святом на пару. Потому как выглядела я еще хуже него. И все дело не в бледной физиономии и растрепанной шевелюре, а выражении глаз. Во-первых, сильно расширились зрачки, практически поглотив радужку, а, во-вторых, в их глубине затаился какой-то жуткий и поистине звериный голод. И к обычной еде он не имел абсолютно никакого отношения — спящий воин пробудился и скоро начнет требовать положенную ему пищу… Я начинала выглядеть, как Райлит, и в нее и превращалась.

Нда-а-а…

— Это называется — последствия неосмотрительных поступков, — назидательно прокомментировал мой спутник, взмахнув, для пущей важности, деревянной ложкой.

Я тяжко вздохнула, переваривая увиденное, и уныло посмотрела на него:

— Помолчал бы лучше… И так тошно…

Свят вздохнул, покачал головой и осторожно снял с похлебки пробу. Пока она доваривалась, я умылась, стараясь не смотреть на свое отражение, свернула и тщательно упаковала спальник. Болеть после вчерашних подвигов ничего не болело, но усталость ощущалась безумная. Надев перевязь и собрав рюкзак, я села на него и выжидательно посмотрела на харта. Расстройства расстройствами, а есть все равно хочется. Свят же — долго делал вид, что не замечает моего взгляда, а потом признался:

— Кась, я думал, ты проспишь до обеда… В общем, я приготовил только на себя.

Я от обиды на мгновение лишилась дара речи:

— К-к-как это… только на себя?! Это что за эгоизм в коллективном деле?! Я, между прочим, к обеду все равно бы голодной проснулась!

— Так я ближе к обеду бы и приготовил еще, — оправдывался он. — И разогревать бы не пришлось…

— Знать ничего не знаю! — отрезала я, подставляя свою плошку. — Делись! Где твоя благодарность за спасение тебя от болезни, ась?

Свят снова тяжко вздохнул, поделился, но себя не обидел. Я же, едва начав есть, узрела сей произвол (паразит мне треть вместо честно заработанной половины положил!..) и запустила в него ложкой:

— А где остальное?!

— Так ты же на своей диете, — нашелся харт. — Тебе много есть — вредно!

— А тебе — вообще нельзя, — злорадно сообщила я. — Все доктора — категорически запрещают выздоравливающим больным питаться в больших количествах! А мне — наоборот, еда нужна, как лекарство! Я его честно заработала! Так что — делись!

— Никогда о таком не слышал, — проворчал мой собеседник, но вернул на место утаенную часть похлебки.

Стычка быстро забылась, и несколько минут мы сосредоточенно жевали, совершенно не обращая внимание на явный горький привкус перебей-травы. Доев же, многозначительно переглянулись и дружно устроили сумке Свята ревизию, откопав там краюху черствого черного хлеба и несчастное сморщенное яблочко и в рекордные сроки это богатство смолотив.

После пусть и не особенно сытного завтрака опять потянуло в сон. Я улеглась на траву, а харт бухнулся где-то по соседству, и некоторое время мы коллективно боролись с дремой. Я задумчиво дымила предпоследней сигаретой, а Свят что-то бормотал себе под нос, видимо, считая пробегавшие по ясному небу пушистые облака.

Докурив, я перевернулась на живот, поглазела на ручей и зевнула, а мой спутник тяжко вздохнул и неохотно подал голос:

— Может, поедем?..

— Может, попозже?.. — вяло откликнулась я.

— Так пророк же удерет…

— Ну и черт с ним… Еще догоним.

— Как знаешь…

— Свят?

— Мм?..

— А как ты вчера меня нашел?

— Так же, как ты отыскала моровые поветрия.

— А у вас — тоже две личности?

— Зачем? Это ваша выдумка. Мы миры не разрушаем.

— И ты совсем ничего из своего прошлого не помнишь?

— Ну, почему же. Вот, например, в десять лет…

— Я серьезно!

— Ладно, извини. Нет, не помню. Есть какие-то смутные и обрывочнее воспоминания, но полной картины, как у тебя, нет.

— Обидно?

— Немного.

— А я бы хотела ничего не помнить…

— Что, так страшно?

— Ужас как… И ведь не избавиться от этого никак, понимаешь? Без памяти мне раньше жилось намного проще. А теперь не знаешь, куда себя девать…

— Как — куда? Просто жить.

— Тебе легко говорить…

— А, думаешь, жить без старой памяти, проще? Так хоть определить можно, где врет история, а где — нет.

— А оно тебе надо?

— Ну… Как ты говоришь — в хозяйстве все сгодится.

Я вздохнула и перевернулась на спину.

— Кась?..

— Мм?..

— А ты не знаешь, почему так получилось? Почему вы помните, а мы — нет?

— Неа. Мне про вас вообще мало что рассказывали.

— Жалко…

— Что жалко? Что мало рассказывали или что не знаю?

— Что не знаешь.

— Если вспомню — расскажу.

— Только не забудь.

— Угу. Слушай, а если мы из одной ветви высших магов — как получилось, что мы разделились, и вы стали жить среди обычного народа?

— Ну, знаешь, как это обычно бывает — наверно, кто-то что-то с кем-то не поделил, произошел раскол и вы, сохранив память, ушли строить Тхалла-тей, а мы… Мы потеряли способность сохранять накопленные знания и опыт.

— А-а-а!

— Слушай, может, поедем?..

— Ох… Ладно… Поехали…