"Победа Смерти" - читать интересную книгу автора (Сологуб Фёдор)Змеиноокая в надменном чертогеКОРОЛЬ. АЛЬДОНСА, именуемая королевою Ортрудою. ДУЛЬЦИНЕЯ, именуемая Альдонсою. ДАГОБЕРТ, паж. ПОЭТ, в сюртуке. ДАМА, в шёлковом платье. КОРОЛЬ. Кто зовёт меня, — не знаю, и к чему зовет, — не могу понять. Темный призрак, чего ты от меня хочешь? Невнятен твой голос и темно лицо твое, словно туманною закрытое личиною. И не знаю, зачем я пришел сюда, в это темное и полное полуночных страхов пространство. Вещая, ширококрылая птица разбудила меня, и я ушел из моей опочивальни, оставив на моем ложе мою милую супругу, сладкому отдавшуюся сну. И вот я здесь, и мнится мне, что передо мною множество неведомых лиц. Словно весь двор моего наследственного чертога наполнился, и изо всех окон, и с галерей, и с балконов смотрят на меня бледные тени давно почивших. Слушают, — и молчат. Смотрят на меня, — и ничего мне не скажут. Страшное равнодушие, томительное безучастие пришедших! ДУЛЬЦИНЕЯ. Как я устала! Боже мой, как я устала! Они заставляют меня ходить к источникам мертвой и живой воды, и когда я приношу наполненные ведра, они говорят, что эта вода моя не годится для питья. Они заставляют меня мыть ею полы, а меня бьют за то, что я приношу им воду горькую и терпкую. И не знают, что полные ведра сладкой воды я приношу им. И я устала. ДУЛЬЦИНЕЯ. Не ты ли король, обитающий в этом надменном чертоге и владеющий этою темною страною? КОРОЛЬ. Да, змеиноокая, я — король этой страны, но страна моя светлая. КОРОЛЬ. Я узнаю тебя. Ты — крестьянская девка Альдонса, та самая, над которой смеются мальчишки за то, что безумец называл тебя сладким именем Дульцинеи, милой очаровательницы, прекраснейшей из дев на земле. Ты научилась колдовать и ворожить, змеиноокая, но не нашла себе жениха. ДУЛЬЦИНЕЯ. Я жду короля и поэта, которые увенчают меня. Увенчают красоту и низвергнут безобразие. Отринут обычное и к невозможному устремятся. КОРОЛЬ. Ведра твои стоят пусты, пославшие тебя ждут воды и будут бить тебя, если ты замедлишь на дороге. Возьми свои ведра, положив коромысло на молодое, смуглое плечо, иди за водою, служи усердно тому, кто тебя нанял за малую плату. ДУЛЬЦИНЕЯ. За малую плату! КОРОЛЬ. Полновесного и звонкого золота не стоит твой рабский труд. Грубые объятия хозяйского сына в темных сенях, где пахнет козлом и собакой, — вот достойная тебя награда. Научилась ты ворожить, — но что же пользы в твоих волхвованиях! ДУЛЬЦИНЕЯ. Сюда идёт поэт, — и вместе с ним ты должен увенчать меня, Дульцинею. КОРОЛЬ. Иди за водою. ДУЛЬЦИНЕЯ. Вот твоя милость, король! Усталую, посылаешь ты меня снова. Исполню твою волю, принесу воды живой и принесу воды мертвой. А теперь, король, возьми от меня этот малый дар. КОРОЛЬ. Что дала она мне, волшебница? Злые чары в этом амулете? Или благое нечто? Но надену его на шею. КОРОЛЬ. Все легко и все свободно становится вокруг меня. Легкая, такая легкая жизнь! Легкая, такая легкая смерть! И сладким сном становится все предстоящее. Золотым сном. ДАГОБЕРТ. Король очарован змеиным взором Альдонсы и спит на ступенях. Королева Ортруда одна. Судьба благоприятствует мне. ПОЭТ. Нам попался очень хороший извозчик. ДАМА. Да, он ехал очень быстро. Ветер шумел в ушах, и замирало сердце. Но он странный. Точно мертвый сидел. Господин поэт, куда он нас завез? Здесь тихо, темно и неподвижно. ПОЭТ. Это — кабачок. Но извозчик мне нравится. В стихотворении, которое я напишу об этой поездке, я назову его тройкой. ДАМА. На вашем месте, господин поэт, я назвала бы его автомобилем. ПОЭТ. Нет, моя госпожа, лучше тройка. И я нашел к этому слову хорошие рифмы. ДАМА. Какие, господин поэт? ПОЭТ. «Чародейка» и «водка». ДАМА. Это хорошие рифмы, господин поэт. ПОЭТ. Но мне нравится только первая. А к слову «автомобиль» нет таких хороших рифм. ДАМА. А может быть и есть. ПОЭТ. Какая рифма? — Смерть. ДАМА. Вы слышали? ПОЭТ. Слышал. Кто-то спрятался и шутит. ДАМА. Кто-то сидит на ступеньках. ПОЭТ. Это швейцар. ДАМА. Господин поэт, вы близоруки. Посмотрите хорошенько, это — король. ПОЭТ. Моя госпожа, вы ошибаетесь: короли не сидят на ступеньках. ДАМА. Может быть, вы правы, господин поэт. Но здесь скучно и страшно. ПОЭТ. Мы выпьем вина и поужинаем. ПОЭТ. Человек! ДАМА. Как здесь темно! ПОЭТ. Так надо. Сейчас зажгут электричество. Человек! ПОЭТ. Милая девушка, вы здесь подаете на стол? Дайте нам карточку. ДУЛЬЦИНЕЯ. Я принесла полные ведра живой и мертвой воды. ПОЭТ. В этом кабачке свой язык. Это — красное и белое вино. Моя госпожа, вы какого хотите? ДАМА. Я хочу белого. ПОЭТ. Это здесь называется, очевидно, мертвою водою. Милая девушка, налейте нам мертвой воды. ПОЭТ. Неужели вино подается здесь в ведрах? Неужели его надо пить только из ковша? ДАМА. Мне кажется, это оригинально. ПОЭТ. Мне кажется, это противно. ДАМА. Вы правы, господин поэт. Оригинально, но противно. Мы не будем пить этой грязной воды из этих неопрятных ведер, из этого ржавого ковша. ДУЛЬЦИНЕЯ. Вы ошибаетесь, моя милая. Это живая и мертвая вода, и вам следовало бы её выпить. Вы бы увидели себя в волшебном зеркале. ДАМА ( ДУЛЬЦИНЕЯ. Господин поэт, я ждала вас долго. Вы пришли сюда в глубину времен… ПОЭТ (ДАМЕ). Этот кабачок называется «В глубине времен». ДУЛЬЦИНЕЯ …для того, чтобы воспеть меня, прекраснейшую из земных дев, очаровательницу Дульцинею, которую здесь, в этой темной стране, неправо называют Альдонсою. ПОЭТ. Я пришел сюда не для этого. ДУЛЬЦИНЕЯ. Воспойте меня, господин поэт, и тогда король меня увенчает. Воспойте меня, милый поэт, и тогда юноша меня полюбит. Воспойте меня, милый и прекрасный поэт, и тогда для всех откроется мое настоящее имя. ПОЭТ. Вы самозванка. Настоящая Дульцинея живёт в надменном чертоге. Она не таскает тяжелых ведер. На её ногах — атласные башмаки, шитые жемчугом. ДУЛЬЦИНЕЯ. Господин поэт, смотрите в мои глаза и слагайте мне стихи. ПОЭТ. Я боюсь твоих глаз, змеиноокая. Я уже напечатал все мои стихи, и у меня нет новых. ДУЛЬЦИНЕЯ. Господин поэт, вы, однако, не уйдете от моих чар. И эта чужая вам не поможет. Сядьте на ступени и смотрите на то, что здесь произойдет. ПОЭТ. Я чувствую странную усталость. Сядемте здесь, моя госпожа: эта странная девица обещает нам зрелище. ДУЛЬЦИНЕЯ. От вас самих зависит, чтобы это было только зрелище, или чтобы это стало мистериею. ПОЭТ. Она говорит об интимном театре. Посмотрим. ДУЛЬЦИНЕЯ. Тяжко дремлет король, — и не хочет меня увенчать. Усталый склонился поэт на ступени чертога, прижимаясь плечом к плечу своей случайной спутницы, — и не хочет воспеть меня, и не узнает Дульцинеи. Призову юных и прекрасных, сладкие тайны любви вознесу к высокому блаженству. ДУЛЬЦИНЕЯ. Альдонса, именуемая королевою Ортрудою! И ты, юный паж Дагоберт! Идите ко мне. ДАГОБЕРТ. Милая госпожа моя Ортруда, зачем ты вышла сюда? Король, очарованный змеиными очами безумной Альдонсы, дремал бы долго и не помешал бы нам насладиться сладкою нашею любовью. ОРТРУДА. Кто-то звал меня, и так повелителен был зов. ДАГОБЕРТ. И она здесь, змеиноокая! ДУЛЬЦИНЕЯ. Милый Дагоберт, разве ты не знаешь, кого ты любишь? ДАГОБЕРТ. Я люблю королеву Ортруду. И она меня любит. ДУЛЬЦИНЕЯ. Разве ты не видишь, что это Альдонса? Глаза её тусклы, и голос её чрезмерно звонок. Люби меня, милый отрок, меня, прекрасную Дульцинею. Отвергни королеву, отдай её супругу. ОРТРУДА. Она безумная. Не слушай ее, Дагоберт. ДУЛЬЦИНЕЯ. Молчи! ДУЛЬЦИНЕЯ. Люби меня, милый Дагоберт. ДАГОБЕРТ. Ты красавица, милая Альдонса. И ты умеешь очаровать. Вот сидят на ступенях они, зачарованные тобою. Ты и меня зачаруешь, хитрая Альдонса? ДУЛЬЦИНЕЯ. Не зови меня Альдонсою. Я Дульцинея. ДАГОБЕРТ. Все знают, что ты — Альдонса. Но мне все равно. Я буду звать тебя, как ты хочешь. Меня от этого не убудет. ДУЛЬЦИНЕЯ. И ты мне не веришь. И самая страшная насмешка надо мною в том, что ты назовешь меня именем, которое принадлежит мне, но которому ты не веришь. Такой любви мне не надо. Вернись к своей милой. ДУЛЬЦИНЕЯ. Опять зрелище остается зрелищем, и не становится мистериею. Опять не увенчана, не воспета, не полюблена истинная красота этого мира, очаровательница Дульцинея, во образе змеиноокой Альдонсы. И великая во мне усталость, и великая тоска. Но не могу и не хочу оставить моего замысла. Неутомимая, буду стремиться к тому, чтобы увенчана была красота и низвергнуто безобразие. Неустанно в разных образах явлюсь поэту, любовнику и королю. Воспой меня, — скажу, — полюби меня, увенчай меня. Иди ко мне, иди за мною. Только я жива в жизни и в смерти, только во мне жизнь, только мне последняя победа. Вот, приму образ рабыни и Альгисту пошлю на великий подвиг, на исполнение моего вечного замысла. С её девственной свежестью сочетаю мои вечные чары, — победа ли жизни, победа ли смерти, но победа будет моя. |
|
|