Сирил Корнблат Авантюристы

Президент Фолсом XXIV раздраженно говорил министру финансов:

— Дьявол меня возьми, Банистер, если я что-то понимаю. Почему я не могу купить коллекцию Николадиса? И не говорите мне об учете процентных ставок и покупательской Серии W.

Министр финансов почувствовал, как у него перехватывает горло, и ответил:

— Все сводится к одному — нет денег, мистер Президент. Президент, слишком увлеченный мыслями об удивительной коллекции, вошел в раж:

— Да это же дешево, — резко сказал он. — Старинная фигурка Генри Мура — правда, она слишком большая, чтоб ее трогать, но, слава Богу, я не сноб — пятнадцать ранних Моррисонов и, не могу припомнить, что там еще.

Он с надеждой взглянул на министра общественного мнения:

— Мог бы я конфисковать их для общественного блага или еще для чего-нибудь?

Министр общественного мнения покачал головой. Его позиция была профессионально логичной.

— Никаких шансов, мистер Президент. Мы никогда не преуспеем в этом. Любители искусства возопят до небес.

— Предположим, я… А почему нет денег? — он вновь с упреком посмотрел на министра финансов.

— Сэр, покупки по обязательствам новой серии W были ограничены, поскольку потенциальные покупатели были привлечены возможностью…

— Подождите, подождите! Вы же знаете, я ничего не понимаю в этом. Куда идут деньги?

Директор бюджета осторожно произнес:

— Мистер Президент, в закончившееся двухлетие министерство обороны получило 78 % ассигнований… Министр обороны прорычал:

— Минуточку, Фелдер! Мы же голосовали… Президент в ярости перебил:

— А-а, ты мошенник! Мой отец знал, что с вами делать. Но не думаю, что я не справлюсь с этим.

Президент резко нажал на кнопку; его глупая физиономия была искажена гневом, и на лицах сидящих вокруг стола отразилось напряжение.

Панели быстро опустились вниз, открывая вооруженных агентов секретной службы. На каждого члена кабинета было наведено как минимум два автомата.

— Взять этого… этого предателя! — крикнул Президент. Его палец указал на министра обороны, который, всхлипывая, упал на стол. Два агента секретной службы прямо-таки выволокли его из кабинета.

Президент Фолсом XXIV откинулся назад и, выпятив нижнюю губу, приказал министру финансов:

— Достаньте мне деньги для коллекции Николадиса. Ясно? Меня не интересует, как вы это сделаете. Достаньте мне их, и все. Он бросил взгляд на министра общественного мнения:

— Вы хотите что-то сказать?

— Нет, ничего, мистер Президент.

— Это хорошо. — Президент расслабился и жалобно произнес:

— Не понимаю, почему бы вам не быть благоразумнее. Я очень благоразумный человек. И я не пойму, почему я не могу слегка развлечься под свою ответственность. Действительно, не пойму. Я очень чувствителен, я не переношу таких сцен. Все, заседание кабинета закрыто.

Они встали и, молча, по старшинству вышли. Президент заметил, что панели были все еще опущены, он нажал на кнопку, панели поднялись и спрятали агентов секретной службы с застывшими лицами. Он вытащил из кармана фигурку и стал вертеть ее в руке. Он удовлетворенно улыбался, по лицу расплылось блаженство. Какой забавный контраст! Какие неожиданные вариации!

Кабинет, за исключением министра обороны, собрался на заседание в спортзале Белого Дома, который не прослушивался аппаратурой.

— Господи, — сказал бледный госсекретарь. — Бедняга Вилли. Резкий в силу профессиональной принадлежности министр общественного мнения выпалил:

— Мы должны прикончить этого ублюдка. Меня не волнует, что будет потом.

— Мы все знаем, что будет потом, — сухо сказал директор бюджета. — Президентом станет Фолсом XXV. Нет, нам придется и дальше сдерживать утечки финансов: не существует человека, который бы смог опрокинуть Республику…

— А как насчет войны? — решительно спросил министр торговли. — У нас нет доказательств, что наша программа сработает. Так как же насчет войны?

— Сейчас у нас равновесие, мой дорогой, — утомленно ответил госсекретарь. — Вопрос Ио-Каллисто доказал это. Республика и Советы падут, если попытаются сделать все на скорую руку, когда у них дело дойдет до настоящих ударов обеих сторон. Фолсом XXIV и его превосходительство Премьер Ершинский прекрасно знают это.

Министр финансов спросил:

— Что вы думаете о Стейнере, не пригласить ли его в министерство обороны?

Директор бюджета изумился:

— Да разве он согласится? Министр финансов прочистил горло:

— Вообще-то, я пригласил его заглянуть сюда прямо сейчас, — и он швырнул мяч в корзину.

— Уфф! — выдохнул директор. — Ну, вы — старый мошенник. Стейнер подошел бы как нельзя лучше. Он наладил работу Бюро Стандартов, как часы.

Директор обманным жестом швырнул мяч в министра сырья, который мягко поймал его и отбросил.

— Вот и он, — произнес министр сырья. — Стейнер! Идите сюда и растрясите жирок!

Стейнер, приземистый мужчина уже за пятьдесят, легким шагом подошел к ним и сказал:

— Не возражаю. Где Вилли?

— Президент уличил его в предательстве. Возможно, сейчас его уже казнят, — разъяснил госсекретарь.

Стейнер помрачнел и был совершенно удручен, когда министр финансов сказал с каменным выражением лица:

— Мы хотим рекомендовать тебя в Министерство обороны.

— Мне хорошо и в Бюро Стандартов, — отрезал Стейнер. Безопаснее. Папаша босса имел интерес к науке, но этот нас не трогает. Там спокойно. Почему бы вам не пригласить Винча из Национальной комиссии по искусству? Для него это будет не намного хуже, верно?

— Мозгов нет, — быстро отреагировал министр сырья. — Выше голову!

Стейнер поймал мяч и откинул его.

— Что же хорошего в мозгах? — спокойно спросил он.

— Ближе, джентльмены, — сказал госсекретарь. — Эти броски трудноваты для моих рук.

Ряды сомкнулись, и Кабинет объяснил Стейнеру, зачем нужны умные головы. Совещание закончилось, Стейнер принял предложение.

Луна принадлежит Республике. Марс — Советам. Титан Республике. Ганимед — полностью Советский. Но Ио и Каллисто по Гринвичскому Договору наполовину принадлежат Республике, наполовину — Советам.

По главной улице главного поселения на Ио проходит невидимая линия. По одну сторону линии поселение известно как Нью-Питсбург. Другая сторона называется Нижний Магнитогорск.

Как-то раз у восьмилетнего мальчика в горняцком доме в Питсбурге кровоточила рана на голове. Его глаза распухли и были закрыты.

Его отец, еле державшийся на ногах, споткнулся о бутылку. Он тупо уставился на нее, поднял и поставил ее прямо, но слишком поздно, чтоб сохранить хоть каплю алкоголя, затем он не отрываясь уставился на мальчика.

— Видишь, что я из-за тебя сделал, ты, маленький гаденыш? — прорычал он и так сильно ударил его кулаком по окровавленной голове, что ребенок отлетел к стене лачуги. Мальчик медленно и молча поднялся — казалось, что с его левой рукой что-то не в порядке — и зарычал на отца.

Он не произнес ни слова.

— Опять взбесился, — сказал отец свирепым голосом. Его глаза опустились под странным пристальным и жгучим взглядом мальчика, — Чертов дурак…

Из кухни вышла худая, высокая женщина. Спокойным тоном она сказала мужу:

— Уходи.

Икнув, он произнес:

— Твое отродье разлило мою бутылку. Дай доллар. Она ответила тем же ровным голосом:

— Мне надо покупать продукты.

— Я сказал, дай доллар! — он ударил ее по лицу — никакой реакции, тогда он рванул маленькую сумочку на ремешке, которая висела у нее на шее. И тут мальчишка превратился в демона. Он набросился на отца с кулаками, стал кусаться. Это длилось секунду или две. Отец отшвырнул его в угол, где он остался лежать все еще гневный, молчаливый, с сухими глазами. Мать не двигалась, след от пощечины мужа все еще горел на ее лице, когда тот проковылял прочь, сжимая сумочку с деньгами.

Миссис Грейсон присела в углу рядом с восьмилетним мальчиком.

— Маленький Томми, — сказала она мягко, — мой маленький Томми! Ты опять переходил границу?

Он истерично зарыдал в ладони, пока она ласкала его. Наконец он смог сказать:

— Я не переходил границу, мамочка, на этот раз. Это было в школе. Они говорят, по-настоящему наше имя Красинские. Покарай их, господь! — пронзительно закричал мальчик. — Говорят, его дед был Красинским, он перешел границу и сменил имя на Грейсон! Будь он проклят! Сотворить такое с нами!

— Ну, родной, — сказала мать и погладила его. — Ну, родной, — его дрожь стала проходить. Она произнесла:

— Давай уберем осколки, Томми. Ты не должен отставать в школе. Ты обещаешь мне это, верно, дорогой?

— Да, мамочка, — сказал он, протянул к ней свои тонкие руки и поцеловал ее. — Уберем осколки. Мы еще покажем ему. Я имею в виду — им.

Президент Фолсом XXIV лежал на смертном одре, не ощущая боли, в основном потому, что его личный врач одурманил его морфием. Доктор Барнс сидел у кровати, держа за запястье Президента, и ждал, временами задремывая, потом просыпался и воинственным взглядом осматривал комнату. Четыре агента секретной службы не обращали внимания на то, спит президент или нет, они горячо обсуждали характер и привычки первенца Президента, который вскоре должен был занять высший пост в Республике.

— Говорят, подстрекатель, — обеспокоенно сказал репортер Ассошиэйтед Пресс.

— Подстрекатель, точно. — сказал другой из Юнайтед Пресс. — Он может произносить пламенные революционные речи, какие захочет, как будто бы он не любитель ортодоксальных учений. Я уже не молод, а Вы, конечно, не помните старого Президента Фолсома XXII. Хотя он, бывало, занимался ходьбой по пересеченной местности, но прямо-таки молился на старину ФДР. Понизив голос, репортер Ай-Эн-Си произнес:

— Тогда он молился не на того Рузвельта. Атлетом был Тедди. Доктор Барнс огляделся, выпустил президентскую руку и мгновение подержал зеркало у рта Президента:

— Джентльмены, — сказал он. — Президент скончался.

— 0'кей, — ответил репортер Ассошиэйтед Пресс, — пошли, ребята. Я отправлю молнию. Ты, ЮПИ, освети работу выборщиков. Триб, собери несколько интервью и материал…

Вдруг дверь резко открылась, за ней стоял полковник от инфантерии, тяжело дышавший, с автоматом на груди.

— Он мертв? — спросил полковник.

— Да, — ответил представитель Эй-Пи. — Дайте пройти.

— Никто не выйдет из комнаты, — грубо сказал полковник. Я представляю генерала Слокума, действующего Президента Республики. Коллегия выборщиков сейчас…

В спину полковника ударила автоматная очередь, он повернулся и упал с хриплым криком. Еще несколько автоматных очередей раздалось в Белом Доме. В дверь просунулась голова агента Секретной службы:

— Президент умер? Вы, ребята, оставайтесь здесь. Мы очистим все за час…

Он исчез.

Доктор бессвязно выразил свою тревогу, репортеры же держались с профессиональным спокойствием. Репортер из Ассошиэйтед Пресс спросил:

— А кто такой этот Слокум? Командующий обороной?

— Я помню его, — ответил парень из Ай-Эн-Си. — Три звезды. Он возглавлял Тактические воздушные силы в Канзасе четыре или пять лет назад. Кажется, тогда он и вышел в отставку.

Фосфорная граната влетела в окно и взорвалась шарообразным желтым пламенем размером с баскетбольный мяч, от него шли густые клубы фосфорной окиси. Потом задействовала разбрызгивающая система, пропитывая фосфором комнату.

— Бежим! — заорал человек из Ассошиэйтед Пресс, и они стали выбираться из комнаты, с грохотом хлопая дверями. Пальто доктора было прожжено в двух или трех местах. Репортеры сорвали с него пальто и швырнули обратно в комнату, в коридоре доктора вырвало.

Репортер ЮПИ, страшно ругаясь, убирал с тыльной стороны руки шипящий кусочек фосфора. И, закончив работу, обливаясь потом, упал. Корреспондент Ай-Эн-Си дал ему фляжку, и тот вылакал полпинты ликера.

— Кто же сможет разбить эту стену? — слабо спросил он.

— Никто, — мрачно ответил репортер Ассошиэйтед Пресс.

К черту! Ничего из этого не выйдет. И претенденту Гафту не посчастливилось в…03 году, и мятеж в Пентагоне не удался в…67.

— В шестьдесят восьмом, — тихо поправил ЮПИ. — Это было в шестьдесят восьмом, а не в шестьдесят седьмом.

Корреспондент Ассошиэйтед Пресс ударил кулаком по ладони и выругался.

— Господи, — сказал он. — Когда-нибудь я бы хотел…

Он резко оборвал себя.

Журналист Юнайтед Пресс, выбитый из колеи шоком и алкоголем, продолжал лепетать:

— Я тоже. Люблю рассказывать истории. Может быть, это действительно был шестьдесят седьмой, а не шестьдесят восьмой. Я уже не уверен. Не успеваешь все вовремя записать, детали забываются, а потом кажется, что этого вовсе и не было. Революция — это было бы прекрасно. Но чтобы совершить революцию, нужны люди. Люди, умеющие видеть и слышать. И обладающие памятью. Мы же производим на свет слепых и глухих.

Внезапно репортер начал тяжело опускаться по стене коридора, бережно поддерживая обожженную руку. Остальные испуганно за ним наблюдали.

В этот момент корреспондент Ассошиэйтед Пресс увидел шагающего по коридору в сопровождении агентов Секретной службы министра обороны.

— Мистер Стейнер! — окликнул он. — Каково положение? Стейнер остановился и сказал, тяжело дыша:

— Слокум забаррикадировался в Овальном кабинете. Не хотелось бы вламываться туда. Похоже, что он единственный левый. Их всего человек пятьдесят или около того. Действующий Президент взял на себя командование у Овального кабинета. Хотите посмотреть?

Конечно, они хотели. Все немедленно отправились туда и даже потащили за собой репортера ЮПИ.

У действующего Президента, который должен был стать Президентом Фолсомом XXV, как только соберется Коллегия выборщиков, были отцовские черты — недовольные губы и слабоочерченный подбородок на еще молоденьком лице. У него был автомат, и он был готов палить, не целясь. Здесь же находилось большинство членов Кабинета. Когда вошел министр обороны, Фолсом повернулся к нему:

— Стейнер, — злобно бросил он, — можете вы объяснить, почему в вашем департаменте мятеж против Республики?

— Мистер Президент, — ответил Стейнер, — по моей рекомендации Слокум был отправлен в отставку два года назад. Мне кажется, здесь моя ответственность закончилась, дальше об этом заботилась Секретная служба.

Президент убрал палец со спускового крючка автомата и слегка выпятил нижнюю губу.

— Хорошо, — отрывисто сказал он и повернулся к двери. Слокум! Выходи. Мы можем использовать газ, если понадобится.

Неожиданно дверь открылась, за ней стоял измученный человек с тремя звездами на каждом плече и непокрытой головой.

— Ладно, — мрачно произнес он. — Я был так глуп, считая, что с режимом можно что-то сделать. Но вы, толстомордые недоумки, вы и дальше будете…

Его перерезала автоматная очередь. Президент так сильно сжимал рукоять автомата, что костяшки пальцев у него стали белыми; пули решетили генеральское тело, пока не опустел магазин.

— Сжечь, — резко приказал Президент, поворачиваясь к нему спиной. — Доктор Барнс, подойдите. Я хочу услышать все о кончине отца.

Доктор, охрипший, с покрасневшими от фосфорного дыма глазами, стал рассказывать. Репортер Юнайтед Пресс неуклюже обмяк в кресле, но другие корреспонденты отметили, что доктор Барнс все время поглядывал на них в ходе тихой беседы.

— Спасибо, доктор, — сказал наконец решительно Президент. Он кивнул агентам Секретной службы:

— Взять этих предателей. Ошеломленных журналистов увели. Госсекретарь прочистил горло.

— Мистер Президент, — произнес он. — Я пользуюсь возможностью, чтоб представить вам, согласно обычаю, прошение об отставке своей и членов Кабинета.

— Ладно, — буркнул Президент. — Можете остаться. Но с делами я намерен управляться сам. Он поднял автомат.

— Вы, — бросил он министру общественного мнения, — для вас есть работа. Сотрите память о моем отце как можно скорее, но искусно. Я хочу, чтобы вся Республика встала в армейский строй. Да! Что еще?

— Мистер Президент, — заговорил дрожащий посланник, — я имею честь информировать вас, что Коллегия выборщиков избрала вас Президентом Республики. Единогласно.

Кадет Томас Грейсон лежал на койке и плакал от чувства одиночества. В руке он сжимал письмо от матери: «…твоим зачислением в Академию я горда больше, чем это могут выразить слова. Я плохо знала своего деда, но я знаю, ты будешь так же хорошо служить Республике. Ты должен быть смелым и сильным ради меня…»

Он бы все отдал, все, что имел или на что мог надеяться, лишь бы вернуться к ней и уехать от шпионящих и издевающихся кадетов корпуса. Он поцеловал письмо и торопливо спрятал его под матрас, услышав шаги.

Грейсон испуганно вытаращил глаза, но вошел его товарищ по комнате Фергюсон. Фергюсон был с Земли, и его огорчало легкое лунное притяжение, которое было для Грейсона наказанием из-за слабых мускулов, привыкших к притяжению Ио.

— Отдыхаешь, мистер, — усмехнулся Фергюсон.

— А я думал, это вечерний осмотр.

— Ну, это в любую минуту. Они внизу. Дай-ка я поправлю твою койку, а то у тебя будут неприятности.

Поправляя койку, Фергюсон вытащил письмо и захихикал:

— Ого! Кто она? — и открыл письмо.

Когда офицеры вошли в комнату, они увидели, что Фергюсон лежит на полу с уже почерневшим лицом, а худой маленький Грейсон душит его. Втроем они оттащили Тома. Фергюсона отправили в лазарет, а Грейсона — в кабинет к начальнику корпуса.

Начальник Академии изучающе посмотрел на кадета из-под своих бровей, самых пышных в армии.

— Кадет. Грейсон, объясните, что произошло, — приказал он.

— Сэр, кадет Фергюсон без разрешения стал читать письмо моей матери.

— Это не основание для нанесения ему увечий. Можете еще что нибудь сказать в свое оправдание?

— Сэр, я вышел из себя. Я решил, что этот акт неуважения по отношению к моей матери, корпусу и всей Республике. Кадет Фергюсон опозорил корпус…

«Чушь, — подумал начальник Корпуса. — Совсем зеленый». Он никогда раньше не видел такого напряжения сил у кадетов с Ио. А ведь это должно быть пыткой для слабых даже в лунной гравитации мускулов. Еще пять минут, и парня придется унести и приводить в чувство после проявленного упорства.

Начальник Корпуса изучал дело Грейсона. Об академических успехах говорить было рано, но по части дополнительных занятий кадет был то ли медведем, то ли ослом. Он занимался в полдюжине групп, стал членом математического и литературного клубов. Начальник еще раз взглянул на Грейсона. Тот продолжал напрягать все силы. Неожиданно начальник Корпуса понял, что парень будет держаться, пока не умрет от напряжения.

— Сто часов с ранцем, — повелительно распорядился он, чтобы быть в норме к концу четверти. Кадет Грейсон, если вы преуспеете в ходьбе, помните, в Корпусе существует традиция товарищества, и от кадетов требуется, чтобы они ее соблюдали. Свободны.

После того, как Грейсон четко отсалютовал и вышел, начальник корпуса вновь углубился в его дело. С левой рукой парня было явно что-то неладно, но экзаменационная комиссия, побывавшая на Ио, этого не заметила. Очень странно. Нарушение серьезное. Но теперь ничего не поделаешь.

Президент, располневший и ставший осторожнее со дня выборов, выпалил:

— Хорошо бы теперь организовать инцидент. Но где взять деньги? Да и зачем остальная часть Ио? И как пойдет дело, если начнется война?

Ответил министр финансов:

— Вкладчики ссудят деньги, мистер Президент. Так как людям, передающим свои сбережения, выплачивается комиссионное вознаграждение, что стимулирует их доходы.

— Нам нужна руда, мистер Президент, — добавил министр сырья. — Мы отчаянно нуждаемся в ней.

— Все наши исследования отмечают, что Советский Премьер мог бы рассматривать вооруженное вторжение в приграничные области как повод к войне, — сказал госсекретарь. — За последние пять лет у Советов значительно возросло количество потребительских товаров, и, как результат, пострадало их вооружение. Ваши мудрые распоряжения повернуть Республику на военный путь принесли плоды, мистер Президент.

Президент Фолсом XXV внимательно рассматривал членов Кабинета. Он не считал, что приграничный инцидент, в результате которого была бы захвачена Советская часть Ио, был столь необходим. Но, в конечном итоге, они были специалистами. И ничто не указывало на то, что они ищут личную выгоду. Похоже, они дали рекомендации как профессионалы, и лучше всего принять их. И все-таки, было что-то непонятное и тревожное…

«Чепуха», — решил он.

Досье на членов Кабинета не содержали ничего предосудительного. Одного шантажировала любовница-актриса, и он отправил ее за пределы Земли. Другой имел привычку давать взятки ради продвижения по гражданской и военной службе любимых сыновей. И дальше в том же духе. Республика не могла от этого пострадать. Республика и династия были неуязвимы. Ты просто шпионишь за всеми, в том числе и за самими шпионами, и краткой информации достаточно, чтобы представить все, как тебе надо, и поддержать общественное невежество, которое превращает людей в слепо-глухонемых. Система шпионажа была проста, нужно было лишь следить, чтобы все было как можно запутанней и чтобы никто не знал, кто есть кто. Приведение приговоров в исполнение не встречало трудностей, для виновных и только заподозренных не делалось различий. Контроль за сознанием при четырех газетах, шести журналах и трех радиои телестанциях был делом для нескольких клерков.

Нет, Кабинет не стоило подозревать.

Система была безупречна.

— Замечательно, — сказал Президент Фолсом XXV. — Действуйте.

Однажды исчезла миссис Грейсон, вдова из Нью-Питсбурга на Ио. Об этом сообщалось во всех газетах и теленовостях. Потом ее обнаружили совершенно измученную: она пробиралась через границу между Нижним Магнитогорском и Нью-Питсбургом. Миссис Грейсон рассказывала жуткие истории о своих страданиях в Нижнем Магнитогорске и побеге. На дипломатическую ноту Республики Советами был дан ответ другой нотой, после чего пришла депеша Первому флоту Республики на Ио, а потом такая же депеша Первому и Пятому Советским флотам на Ио.

Первый флот Республики обстрелял обычно пустующий полигон и, произведя неожиданную атаку, продвинулся вперед на своих эсминцах.

Завязалось сражение.

Лейтенант Грейсон взял на себя командование на корабле после гибели капитана. Возбужденная команда увидела странного, но решительного молодого офицера, проявлявшего удивительное умение и мужество, и доверилась ему. За неделю военных действий потрепанный эсминец Грейсона уничтожил семь советских эсминцев и крейсер.

Когда Грейсон поднялся на флагманский корабль, его наградили и поручили командовать всей флотилией. Его загадочный магнетизм притягивал к себе всех офицеров и рядовых семи кораблей. Они сражались, как одержимые, уничтожая крейсера и линкоры в молниеносных, оригинальных атаках, которые, казалось, не могли закончиться победой и тем не менее всегда были удачными. Грейсон дважды чуть не погиб, но самообладание выручало его.

Грейсон был вновь награжден, получил линкор и жалкие четыре нашивки. Потом он без приказа вторгся на Советскую сторону Ио, командуя морской пехотой, прорвался сквозь два советских полка и вернулся на линкор с пленными, высшими гражданскими и военными представителями советской администрации на Ио.

Грейсона восхищенно обсуждали на борту флагмана.

— У него потрясающие способности, адмирал. Его люди пошли бы за ним в ядерный очаг. Я уверен, они вернулись бы невредимыми, если б он захотел, — смех был истеричным.

— Он не так уж эффектно смотрится, но если он начнет использовать свое обаяние — берегитесь!

— Он… он — победитель. Я даже сам не знаю, что имею в виду.

— Кажется, я знаю. Они появляются не часто. Люди, которых не остановишь. Люди, которые всего добиваются. Наполеоны. Александры, Сталины. И так до наших дней.

— Гитлер. Фолсом I. Чингис-хан.

— Что ж, это тоже верно.

Они одернули шитые золотой тесьмой мундиры и дали сигнал почетной гвардии.

Грейсон был вызван на борт, получил еще одну награду, в его честь произнесли речь, он тоже произнес речь…

Президент Фолсом XXV не знал, что делать, и поэтому собрал Кабинет министров.

— Ну, — в раздражений крикнул он министру обороны. Стейнер слегка пожал плечами.

— Мистер Президент, ничего нельзя сделать. У него флот, средства связи и народ.

— Народ! — Президент взбесился. Его палец впился в кнопку, панель отодвинулась, и показался агент Секретной службы, стоящий в своей нише.

— Покончить с предателем! — истерично визжал Фолсом. Командир наряда смущенно ответил:

— Мистер Президент, перед тем, как встать на дежурство, мы слушали Грейсона. Он объявил, что он Президент де-факто…

— Покончить! Покончить! Комадир решительно вышел вперед.

— …нам понравилось то, что он говорил о Республике, и еще он сказал, что мы не должны вам повиноваться.

Президент отшатнулся.

Вошел Грейсон в своей лейтенантской форме, он широко улыбался.

За ним шли адмиралы и офицеры.

— Мистер Грейсон! Вы принимаете руководство? — спросил командир наряда.

— Да. И зовите меня просто Грейсон! — ответил человек в лейтенантской форме. — Титулы придут потом. Можете идти.

Командир радостно ухмыльнулся и собрал свой отряд. Этот довольно изящный молодой человек, у которого было что-то неладно с рукой, принял руководство — полное руководство.

— Мистер Фолсом, — объявил Грейсон, — вы низложены с поста Президента. Капитан, возьмите его и… — он закончил брезгливым передергиванием плечей.

Дородный офицер схватил Фолсома под локоть. Как одурманенный наркотиками, свергнутый Президент позволил ему увести себя.

Грейсон окинул взглядом комнату:

— Кто вы, джентльмены?

Они почувствовали его магнетизм.

Слово взял. Стейнер:

— Грейсон, — сдержанно произнес он. — Мы были Кабинетом министров Фолсома. Что бы там ни было, мы многое должны сказать вам. Наедине, если позволите.

— Хорошо, джентльмены, — адмиралы и капитаны вышли, своим видом выражая согласие.

— Грейсон, все началось много лет назад, — продолжил Стейнер. — Мой предшественник Вильям Малверн решил свергнуть режим, считая, что такой строй является оскорблением человеческого достоинства.

Было уже много подобных попыток, но все они разбивались о подводные камни шпионажа, терроризма и контроля за общественным мнением — тремя видами оружия, которые режим крепко держал в своих руках.

Малверн решил пойти другим путем, не используя шпионаж против шпионажа, террор против террора, контроль за общественным мнением против контроля за общественным мнением. Он решил воспользоваться тем, что историю творят определенные люди, которые рождаются, чтобы стать нарушителями спокойствия. Эти Филиппы Македонские, Наполеоны, Сталины и Гитлеры — авантюристы. Вновь и вновь они проносятся по истории, разрушая древние империи, превращая обычных строевых солдат в бессмертных демонов битвы, выкорчевывая старую культуру, вдыхая новую жизнь в умирающих. Все они похожи, эти авантюристы, и им присущи одни и те же качества. Прежде всего, конечно, ум. Остальное не так ярко, но тоже всегда присутствует. Все они иноземцы: Наполеон с Корсики, Гитлер из Австрии, Сталин из Грузии, Филипп был македонцем. У всех наблюдался Эдипов комплекс. И всегда был физический недостаток. Рост Наполеона. Сухая рука Сталина — кстати, как у вас. Всегда были некоторые ограничения в правах, реальные или мнимые.

Для вас это будет шоком, Грейсон, но вы должны это знать. Вы рождены авантюристом.

Малверн заполнил Кабинет самыми искусными агентами-двойниками, которых только смог найти, и они взялись за работу. Восемьдесят шесть младенцев были внедрены в дальние владения Республики в неродные семьи. Ваша мать не была вашей матерью, это была величайшая актриса Земли. В области интеллекта ваша наследственность была столь хороша, что мы не могли отвергнуть вас из-за отсутствия физического недостатка. Мы высушили вашу руку гамма-лучами. Надеюсь, вы простите нас. Другого пути не было.

Из восьмидесяти шести только вы оправдали надежды. Комбинации с вами все время отличались от остальных, в генетическом плане или бытовом, и они сработали. Теперь мы пришли к свершившемуся. Внешняя оболочка уничтожена, и вы знаете, кто вы. Дайте этому процессу идти своим путем, мертвая рука прошлого не может больше…

Грейсон подошел к двери и позвал, Стейнер замолк. Вошли два капитана, и Грейсон объявил:

— Эти люди отвергли мою добрую волю. — Взять их и… — он закончил брезгливым пожатием плеч.

— Слушаюсь, Божественный, — отчеканил капитан без малейшего следа насмешки в голосе.