"Лабиринт розы" - читать интересную книгу автора (Xарди Титания)

4

Дождь утих, и Люси, спешившая покинуть ботанический сад, сбавила шаг. Пейджер снова запищал, но в эту неделю в больнице одиночество чувствовалось сильнее обычного, и Люси пока не хотелось снова возвращаться туда с воли. К тому же ее уже не раз так дергали, и она мчалась через весь Челси обратно к докторам — и обнаруживала, что тревога оказалась ложной. Ну да, дважды за последние две недели… Но, может быть, сейчас другое дело, хотя какой-то частичкой души она все же надеялась, что еще есть время подождать. Пока он вернется…

Люси неторопливо прошла квартал по Флад-стрит, а затем ноги сами свернули налево, выводя ее на бульвар Сент-Лу. Она намеренно выбрала этот обходной путь, поскольку после нетипично погожего лета пришла золотая осень, а Люси очень любила богатое убранство деревьев на улицах в этом уголке города. Здесь находились старинный тюдоровский особняк и парк, в котором принцесса Елизавета в начале пятидесятых годов шестнадцатого столетия собственноручно посадила тутовые деревья. Они по-прежнему росли всего в нескольких улочках отсюда, неподалеку от Чейни-роу.

Люси снова свернула налево и двинулась по Фин-стрит, мимо паба, куда уже подтягивались любители пятничного ланча. Помнится, именно доктор Фин высказал однажды «прекрасную мысль» — по крайней мере, ему ее приписывали — посадить деревья вдоль всей улицы. Королева Виктория с жаром поддержала эту идею, которая потом прижилась по всей Европе. Что ж, такая история существует, пусть и не совсем правдоподобная; так или иначе, в симпатичном палисадничке при пабе еще осталось несколько отличных деревьев — живое свидетельство дальновидности доктора Фина.

Один из завсегдатаев паба, молодой мужчина приятной наружности, при входе озорно подмигнул ей, и Люси улыбнулась в ответ на молчаливый комплимент. Значит, выглядит она вполне сносно. Несмотря на странную невесомость в теле и общую слабость, Люси пока ощущала в себе силы, поскольку, где бы она ни прогуливалась, ее настроение неизменно переходило от мрачного к приподнятому — чего, впрочем, на этот раз не случилось. Но сейчас она просто слишком больна и занята посторонними мыслями…

Подойдя к огромному зданию, служившему границей территории больничного комплекса, Люси вдруг ощутила, что ее пронизывает острое желание нашкодить — словно у школьницы, прогуливающей уроки. Ее дни теперь шли по кругу, а время спряталось за пределами внешнего мира и там застыло, поэтому ей постоянно казалось, что она куда-то проваливается — словно Алиса в кроличью нору. Все вокруг утратило конкретность, и ей беспрестанно приходилось одергивать себя и вспоминать, в какой день, в какой месяц, в какое время она в данный момент живет. Один час перетекал в другой; она потихоньку пробиралась по страницам Вордсворта, Дж. М. Барри и даже Шопенгауэра — неоцененное ею прежде тематическое разнообразие, помогающее углубленным раздумьям. Затеянное ею лоскутное покрывало едва заметно разрасталось, но и все остальное, казалось, тоже двигалось словно в замедленной съемке. Вне больницы все дышало памятью прежней жизни, и Люси вдруг захотелось остаться внутри этой бурной жизнедеятельности и больше не возвращаться в свою келью.

Но это было бы нечестно по отношению ко всем замечательным людям, проявляющим заботу о ней! Люси была пациенткой одной из лучших в мире кардиоторакальных лечебниц — форпоста новейших технологий в этой области. Попав сюда, она ожидала, что станет свидетельницей открытых проявлений конфронтации самолюбий среди персонала и вежливо-откровенного отсутствия обязательств по отношению к тяжелобольным.

Но все оказалось как раз наоборот. Людей, подобных мистеру Аззизу, ей еще не доводилось встречать; как бы он ни был занят на операциях и во время приема, он всегда урывал минутку для дружеской беседы с ней, задавая Люси массу личных вопросов и проявляя неподдельный интерес к ее жизни. Сестра Кук внешне казалась очень деловитой, но при более близком знакомстве обнаруживала удивительную сердечность, а доктор Стаффорд не пропускал ни одного вечера, чтобы перед уходом домой не забежать к ней и с едва уловимой юмористической ноткой не рассказать о событиях, случившихся в больнице за день. Взамен ее настоящей семьи — немногочисленную сиднейскую родню можно было не брать в расчет — эти люди словно дали себе слово вызывать у Люси улыбку при каждом удобном случае. Они так страстно добивались ее выздоровления, словно ни минуты не сомневались в ее возможностях. Колебания здесь были неуместны; доктора превозносили храбрость Люси, поэтому она никоим образом не должна была их разочаровать.

У входа стояла «скорая» с распахнутыми задними дверцами — обычная картина, но Люси почему-то пробрала дрожь, несмотря на яркое солнце.

— Перевод в Хэрфилдскую больницу, голубушка моя. Могу поспорить, что тебя-то мы и ждем.

Шофер добродушно улыбнулся ей, словно натягивал поводья самого Пегаса, готового на крыльях домчать ее аж до луны. Люси хотелось разделить его оптимизм, но она вдруг ощутила себя ужасно маленькой и одинокой, а предстоящее путешествие вовсе не казалось ей таким романтичным. Стиснув зубы, она подошла к дверям главного входа, и они трагически сомкнулись за ней.

Несмотря на то что до желанных выходных оставалось еще несколько часов, в пабе на Фин-стрит уже толпились проголодавшиеся посетители, поэтому Саймон вышел в садик разведать, есть ли там свободные места. Дождь разогнал большинство клиентов, и Саймон провел рукой по скамье, чтобы определить, сильно ли она намокла, но потом заметил с виду почти сухой столик, приютившийся под густой древесной кроной.

Потягивая пиво, он принялся наспех заполнять открытку с изображением британского флага: «С возвращением! Ты, наверное, заметил: это похоже на отрывок из "Сна в летнюю ночь". Но что все это значит? Неужели где-то есть сад с калиткой на замке и к ней подходит твой ключ?» Он не успел закончить послание, поскольку в дверях показалась высокая стройная женщина в белом пальто-тренче и модных джинсах в обтяжку. Саймон тут же спрятал открытку в карман.

— Ты настоящий спартанец, Саймон.

Шан свернула пальто и подложила его на сиденье, чтобы не садиться на мокрое.

— Привет, Рыжик.

Чтобы не разрушать прежних дружеских отношений, он почти неосознанно назвал ее давним прозвищем, не имевшим, впрочем, ничего общего с заигрыванием. Саймон не скрывал, что чувствует себя не вполне уютно, приняв приглашение вместе пообедать от очень сексуальной «бывшей» своего друга. Он сразу уловил запах ее духов, словно попал в комнату, наполненную экзотическими лилиями и жасмином, ощутил источаемую Шан чувственность, и ему стало немного стыдно.

— Ты сегодня выглядишь чрезвычайно опасной для окружающих. Что нового в жизни?

— Работала, как маньячка,— у меня уйма работы. Когда долго сидишь без дела, потом бывает полезно немного побегать, как полоумной. Пришлось покрутиться, зато теперь мой банковский счет снова округлился. Все, с кем я раньше имела дело, вызванивали меня все это время — вот что здорово! Прошлую неделю провела на Сейшелах: нужен был стилист для рекламных съемок. Там я и выпала из жизни окончательно.

Саймону — журналисту, пишущему едкие злободневные передовицы,— тоже немало приходилось разъезжать по работе, но его почему-то ни разу не отправляли в экзотические уголки типа Сейшел.

— Представляю, как ты там исстрадалась,— прокомментировал он с преувеличенным сочувствием.

Шан рассмеялась, и Саймон обрадовался, что она снова прежняя — дерзкая, самоуверенная, не та нюня, которая, как он опасался, вытащила его на встречу, чтобы поплакаться на судьбу. Он прекрасно знал, что его друг возвращается завтра, и теперь мысленно прикидывал, какое из целого списка потенциально возможных одолжений он вынужден будет ей оказать. Но Шан держалась на высоте.

— Странно, правда? Пока я была с Уиллом, я не старалась никуда пробиться… жила как на автопилоте. Мне всегда казалось, будто моя работа его немного раздражает, поэтому и карьера моя дала крен. Но ведь я хороший стилист… Я не боюсь напрягаться, а если еще и работа интересная, то время проходит незаметно. Никаких жертв с моей стороны.— Она хихикнула и пальцем подкорректировала безупречно нанесенный на губы блеск.— Даже если приходится часами гримировать у модели декольте,— этим я и занималась в раю на прошлой неделе. Зато неплохо подзаработала. Что греха таить, деньги мне очень нужны: я ведь теперь сама по себе!

— Хм… Что-то ты темнишь. Других хороших новостей нет, кроме работы?

Саймон наконец отважился разузнать истинное положение вещей. Уилл, конечно, ему друг, и предавать его он не собирался, но не мог запретить себе симпатизировать Шан и замечать ее несомненные достоинства. Ему очень хотелось удостовериться, что Шан справилась с сердечной раной после мучительного расставания. С Уиллом крутить романы нелегко; Саймон не сомневался, что его друг пожелал бы бывшей пассии не тушеваться и вновь обрести счастье.

Шан сосредоточила внимание на бокале с шабли, которому и сообщила:

— У меня вроде появился… друг.

Она не знала, как отнесется к новости Саймон, но ее тянуло об этом поговорить, хотелось получить негласное одобрение приятеля Уилла. Он кивнул, показывая, что слушает. Шан подперла подбородок ладонями; язык ее тела стал зазывно-жеманным. Глядя в сторону, она продолжила:

— Пока не знаю, куда все это заведет, но он такой нестандартный, такой душка… Конечно, не водка с тоником, как я привыкла, но интригует. Я пока не до конца его раскусила. Он только что из Америки — кажется, с Восточного побережья, а учится где-то на Среднем Западе, в Канзасе. Заодно и диссертацию пишет — не помню о чем. В общем, очень умный. Такой весь из себя шикарный. Блондин, и не в меру скрытный. С Уиллом не сравнить, хоть они и родня.

Не давая ему опомниться, она наспех, притворно-серьезным тоном обрисовала неожиданно емкий образ. К своему удивлению, Саймон оскорбился. Да, у Уилла были запросы, порой даже завышенные, но совершенно в его ключе. Уилл уникален, его ни с кем не сравнить. Саймон ничуть не сомневался, что Шан это известно не хуже,— и вот она беззастенчиво раскрывает перед ним подноготную нового любовника. Подловато, подумалось ему, но, следуя давней привычке делать хорошее лицо при плохой игре, если требует ситуация, Саймон сказал совсем не то, что думал:

— Раз ты теперь довольна, Шан, я считаю, тебе не за что себя укорять. Ты пережила разрыв, не потеряв ни достоинства, ни трезвой головы. И все же не спеши выплескивать все это в лицо Уиллу — если, конечно, не хочешь испытать, насколько он ревнив.

— Саймон…— Она вдруг смутилась, что при ее самоуверенности было совершенно немыслимо.— Он… я уже сказала… родственник Уилла.

Пока Шан отпивала из бокала вино, Саймон размышлял, как он должен будет воспринять неожиданно пришедшую ему на ум идею: возможно, Шан пыталась довести до его сведения, что начала встречаться с блондинистым, весьма привлекательным Александром. Бестактно до безобразия! Но Алекс на это не пойдет, так ведь? Неужели такие, как Шан, в его вкусе? Нет же, хватит выдумывать глупости — она сама сказала, что это американец. «Что за абсурдное помрачение на меня нашло,— подумал Саймон. Его передернуло.— Кто же это тогда?»

— Кэлвин — троюродный брат Уилла. Собственно, сами они ни разу не виделись, но их матери — двоюродные сестры.

Пока Шан распутывала перед Саймоном хитросплетения родословного древа матери Уилла, он понемногу успокоился и вскоре смог вернуться к разговору. Сердце перестало сражаться с рассудком, а остальное его не интересовало — Уиллу наверняка тоже будет все равно. Странно, даже, пожалуй, слегка эксцентрично? Ну да, эксцентричности тут хватает, но, вне всякого сомнения, это куда лучше, чем поставить Пятую симфонию Малера и вскрыть себе вены. Саймон вновь прислушался к ее пояснениям.

— …И когда он летом приехал в Лондон на учебу, он решил их всех навестить. Накануне сестры обменялись рождественскими поздравлениями, потом было еще одно непонятное письмо, и на этом все. В начале года Диана умерла, а маме Кэлвина не удалось приехать на похороны, и он решил, что будет правильно зайти к ним и лично передать соболезнования, ну, ты понимаешь… Он за соблюдение приличий. А самое смешное, что он постучался ко мне, когда Уилл уже уехал в Италию, а Алекс был с лекциями где-то за границей…

Саймон все кивал, с трудом сдерживаясь. Ладно, Уилл как-нибудь переживет…

— И он столько расспрашивал про Уилла, Саймон, столько расспрашивал… А я почему-то стала рассказывать. По сути, первому встречному. Часами говорила про Уилла. Дни напролет. И испытывала от этого неожиданное облегчение. Я плакала, он утешал, а остальное довершила человеческая природа. «Современный рыцарь с хорошей биографией и старомодными представлениями ищет девицу, чтобы спасти ее порушенное эго». Пусть не очень оригинальный, зато воплощенный наяву.

Саймон расхохотался, но обошелся без комментариев. Шан, не вполне поняв его реакцию, решила уточнить:

— Ты думаешь, Уилл будет против?

— А ты этого хочешь? — поддразнил он ее.

Она оставила вопрос без ответа, обронив:

— Наверное, он не самый идеальный человек, чтобы строить с ним отношения, но, знаешь, сердцу не прикажешь.— Она умоляюще поглядела на него.— А мое совсем разбито, Саймон. Я как закоченела в Рождество, так и не согрелась до июня, когда приехал Кэлвин. И я старалась не очень афишировать… Другого Уилла уже не будет, я прекрасно понимаю. Но что мне теперь остается? Только покончить с этим. В прошлом году у нас с Уиллом бывали тягостные моменты, о которых знает один Алекс. Уилл меня никогда не простит. Но я не хочу, чтобы кто-то обсуждал, как меня угораздило… Я выбрала его брата не нарочно, не затем, чтобы кому-то досадить… Я думаю, сама судьба выбрала нас обоих — просто свела вместе. Кэлвин говорит, что еще никому не дарил своего сердца. Может, и мне тоже не отдаст. Но мне все-таки кажется…

Она замолчала: вероятно, не могла толком объяснить, что именно ей кажется. Саймону польстила ее честность; темно-синие глаза и медно-рыжие локоны придавали Шан неотразимость прерафаэлитовых femmes fatales[9].

— Шан, я думаю, все обойдется. Уилл уже большой мальчик, и, хотя я допускаю, что все мы сейчас немножко опечалены, все же у него благородное сердце. Может, он даже подружится с этим парнем.

Шан благодарно ему улыбнулась. Она не могла и представить, чтобы Уилл уделил Кэлвину хотя бы пять минут: тот настолько озабочен своим костюмом и внешним видом и настолько нелюдим, что это довело бы Уилла до исступления, но она была признательна Саймону за его слова и радовалась, что больше не надо ничего скрывать.

— Давай закажем что-нибудь поесть.

Саймон сгреб пустые стаканы, собираясь взять еще пива, и Шан коснулась его локтя:

— Я угощаю. Не забудь, что я разбогатела.

Шан была счастлива: как всегда, она добилась того, к чему стремилась.