"СЛЕЗЫ НА ЛЕПЕСТКАХ РОЗ" - читать интересную книгу автора (ДЖЕЙМС Би Джей)

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

– Ничего невозможного. – Сунув трубку между ухом и плечом, Патрик развернулся на кресле от окна к столу. Желтым карандашом он заключил в круг названия на листке перед ним. – Не помню, чтобы я спрашивал о цене.

На пороге кабинета появился Рейф. Обнаружив, что Патрик занят, он вернулся было назад, но Патрик жестом попросил его задержаться.

– При чем тут ваше расписание, – продолжал разговор Патрик. – Либо вы можете сделать эту работу, либо нет. Тогда найдутся другие, мистер Осака, которые смогут. – Желтый карандаш покатился по столу. У меня есть деньги, очень много, мистер Осака.

Рискованное признание, заставившее подняться брови Рейфа. Он устроился в кресле и прислушался к разговору, не скрывая своего изумления.

– Вы сделаете вот что, мистер Осака, – отправитесь сами, вместо того чтобы ждать доставки… Вот-вот, сами. У вас есть список, тот, что я вам передал?

Розы и плющ. Поздние гардении. К концу недели.

Должно быть исполнено.

– Ну-ну, – произнес Рейф, когда трубка грохнула о телефон. – Какого черта ты вытворяешь, Патрик?

– Черт тут ни при чем. Разбиваю сад.

– Для Джорданы?

– Нет, – язвительно выпалил Патрик, – ради собственного развлечения. – Метнув на друга взгляд, он добавил:

– Ну конечно, для Джорданы.

– С мистером Осаки.

– Осакой.

– Плевать. – Рейф пожал плечами. – Что происходит?

– Долгая история.

– У нас есть пять минут. Большинство самых долгих историй можно сжать до этих пределов.

Закончив рассказ, Патрик понял, что уложился в меньший срок.

– Итак, Джордана пока остается здесь. – Усмешка Рейфа растаяла. – А что думает несравненная Рэнди по поводу твоих планов проводить уикенды с Джорданой в Атланте?

– Она не пришла к определенному выводу – то ли меня расцеловать, то ли вырвать из моей груди сердце, – но согласилась помочь декоратору в восстановлении дома Даниэлей.

– Пока ты занимаешься садом.

– Вместе с мистером Осакой.

– Джордана ни о чем не знает?

– О доме и саде? Нет. О том, что я намерен стать частью ее жизни? Да.

– Это особый случай, Патрик. – Рейф произнес эти слова очень тихо. – Она не вписывается ни в какие шаблоны. Да и в твои планы на будущее тоже, должен добавить. Джордана вовсе не та пухленькая куропаточка, с которой ты намеревался осесть у домашнего очага. Которая должна была стать матерью твоих детей. Которая бы изнывала от скуки во время твоих шалостей на стороне. У тебя же своеобразный кодекс семейной жизни.

– Да, своеобразный. Мои планы на будущее не изменились.

Не должны измениться. Обширным владениям в Шотландии нужны наследники. Больше всего на свете его отец любил свою жену и свою землю. Патрик мечтал сохранить шотландские поместья в целости.

– Но если бы ты полюбил по-настоящему…

– Нет.

Рейф не стал спорить. Бесполезно.

– Что ж, пока что Джордана с тобой.

– Да, пока что…, пока я не смогу выбросить ее из головы, – бросил в ответ Патрик, положив конец разговору. – Полагаю, ты пришел по делу?

– Я получил информацию, которую ты просил, – о финансовом положении Джорданы, и в частности о ее фирме "Полет".

– Ну и?…

Рейф взглянул в свои записи.

– Частная компания. Весь капитал поделен между Джорданой и Рэнди, часть отписана Кэсси. Окупается, но не приносит дохода. Заработанные средства возвращаются туда же.

– Возможности?

– Хорошие. – Рейф сунул записи в карман. – Если бы кто-то захотел их развить. Но все компаньоны, похоже, довольствуются настоящим положением дел.

– Фирма не представляет для Джорданы финансовой угрозы?

– Совсем наоборот. Даже если она вложит туда все заработанные съемками средства, все равно угрозы не будет. Генри Даниэль обеспечил своей бедной девочке более чем спокойную жизнь. Старой курице, из-за которой ты так нервничал, повезло куда меньше.

Патрик был удивлен.

– Что ты имеешь в виду?

– Джон Даниэль обошел в завещании жену, оставив все своему сыну, Генри, а сын оставил все состояние своей дочери, Джордане.

– Так, значит, Эмма Даниэль существует только за счет щедрости внучки. Слава богу, Джордана находится вне пределов досягаемости более чем сомнительного милосердия Эммы. А старая ведьма не заграбастает Джорданины денежки?

– Ни-ни. Она уже пыталась. Не сработало.

– Вот в этом-то я и хотел убедиться. Спасибо.

– Все это факты общеизвестные в определенной среде. Фокус в том, чтобы туда пробраться. Все в порядке. Джордана в полной безопасности. – Он швырнул на стол пачку бумаг. – Отчет об издательском доме Бриггса. Выглядит многообещающе.

Патрик пролистал документы.

– Здорово мы сработали в тот день, когда добились этого.

В тот день, когда он впервые увидел Джордану.

– Лондонская сделка – не хуже, – заметил Рейф. – Если только мы ее протолкнем.

– Протолкнем непременно. – Патрик взглянул на часы. – Через час улетаю в Лондон.

– И когда вернешься?

– К концу недели.

– Надеешься управиться за три дня?

– Сделаю главное, а остальное можно завершить отсюда по телефону.

– А здесь ты сколько пробудешь, Патрик? Ты же собирался наведаться в Шотландию.

– Шотландия может подождать.

– Шотландия может подождать? С каких это пор?

– С тех пор, как появилась Джордана.

– Понятно.

– И что же тебе понятно?

– Что, несмотря на все твои запирательства, на сей раз ты влюбился по-настоящему.

– Просто разные подходы к разным женщинам, Рейф. Тебе это известно не хуже, чем мне. Бриллианты для таких, как Маив. Цветы – для Джорданы. Нюансы. Вот и вся разница.

– Сомневаюсь, что она примет твои нюансы. Скорее даже уверен, что нет. – - Ты ошибаешься. Джордана сама мне сказала, что в темноте она ни чем не отличается от других женщин. Она хочет быть как все.

– А ты – ты этого хочешь, Патрик?

– А почему бы и нет?

– Потому что тебя "как все" не устраивает.

Патрик поднялся и взял в руку дипломат.

– Мне пора, а то опоздаю на самолет. – Прошагал через всю комнату и остановился у двери. – Повторяю, друг мой, собственные слова Джорданы: все женщины в темноте одинаковы.

– Тебе здорово удается роль негодяя.

– Кто сказал, что это роль? – Насмешливо отсалютовав, он шагнул за порог.

– Мистер Куртни? – Совсем молоденький клерк боязливо замер у самой двери, озадаченный не на шутку. – На третьей линии мистер Осаки.

– Осака, Ричард, – машинально поправил Рейф.

– Да, сэр. Он очень волнуется из-за сада и недельного срока. Хочет поговорить с мистером Маккэлемом по поводу каких-то "шестичасников".

– "Четырехчасничков", – снова поправил Рейф, на сей раз с ухмылкой.

От облегчения лицо Ричарда просветлело.

– Значит, вам известно, что это за штука? Я не схожу с ума?

– Мне известно, что это за штука, и с ума сходишь вовсе не ты. – Рейф, продолжая ухмыляться, громко фыркнул. – Я поговорю с мистером Осакой. – Он снял трубку телефона на столе Патрика. – Мистер Осака.

Рейф Куртни, заместитель Маккэлема. Пока Патрик в Лондоне, заниматься этим делом буду я.

Прислушиваясь к протестам мистера Осаки в трубке, он взмахом руки отослал сгорающего от любопытства клерка.

– Мне известно, как они выглядят. Никакой ошибки нет.

Пауза, попытка вернуть самообладание.

– Уверяю вас, мистер Маккэлем хочет именно их, он всегда знает точно, чего хочет.

Еще пауза, подольше, во время которой на него вылился поток полных яда японских фраз.

– Знаете, как говорят, мистер Осака: "На вкус и цвет товарищей нет".

Рейф опять подождал, устроившись прямо на столе и вытянув перед собой длинные ноги.

– К сорнякам это не относится? – Он едва сдерживал смех. – Что ж, возможно, у нас тоже не все их обожают. Все равно, я бы посоветовал вам на этот раз пойти против здравого смысла и посадить "четырехчаснички".

С преувеличенной осторожностью опустив трубку на рычаг, Рейф развалился в кресле и закинул ноги на стол.

– И ты, дружок, уверяешь, что все женщины в темноте одинаковы?

И сложился пополам от хохота.

– Стой спокойно. – Рэнди ловко орудовала целой пригоршней булавок. – Нет, клянусь, Джордана, когда ты нервничаешь, то вертишься не меньше Кэсси.

– Мне нужно надеть именно это платье, Рэнди, Патрику оно нравится. Задержаться в Лондоне на целых две недели! – Сияющее лицо Джорданы омрачила морщинка. – Оно хорошо выглядит?

– Оно выглядит бесподобно, но Патрик был бы в восторге и от мешка, лишь бы он висел на тебе. Поражаюсь, что оно тебе еще впору. Ты даже есть толком перестала из-за проклятого телефона, который трезвонил чуть ли не круглые сутки.

Рэнди разгладила складку на поясе синего платья, и Джордана стиснула ее ладонь.

– Поедем со мной. Кэсси полетает на вертолете, а потом, в Атланте, вы с ней пройдетесь по магазинам.

– Ну-ну, Патрик, разумеется, будет очень рад дополнительному багажу, верно? – Рэнди тепло обняла Джордану. – Дрожишь от страха?

– Может, он передумал.

– Не надейся. – Сделав шаг назад, она поправила локон, который выбился из-под гребешков в волосах Джорданы. – Тебе не о чем волноваться. Во всяком случае, пока ты осторожна. – Она коснулась самой неприятной для Джорданы темы:

– Таблетки взяла?

– Взяла.

– Не забываешь принимать?

– Нет. – Щеки Джорданы зарделись. – Это все звучит так расчетливо. Так отвратительно. Рэнди, во что я превращаюсь? Никогда не думала, что докачусь до этого. Любовница!

– Оставь подобные разговоры! – фыркнула Рэнди. Не уподобляйся своей бабушке – та непременно стала бы укорять тебя за ухваченный кусочек счастья. Этому миру хватит и одной Эммы Даниэль. Любовница – это женщина на содержании. Не твой случай. Все мы делаем в жизни выбор. И живем потом с этим выбором и его последствиями.

– Я понимаю, что ты права, Рэнди. Внутри меня все твердит о твоей правоте, но все равно я чувствую себя…

– Прекрати. Ты очаровательная, темпераментная женщина, Джордана Даниэль, и любишь темпераментного мужчину. Вот и все.

– Я действительно люблю его.

Это ясно всем – достаточно взглянуть на ее лицо.

Всем, кроме Патрика Маккэлема, который видит лишь то, что хочет видеть. На какой-то миг Рэнди обуяли сомнения. Она поставила на Патрика. Сейчас она боялась, что сердце Джорданы – слишком дорогая ставка. Легкий шум на горизонте превратился в отрывистый рев.

Она взяла ледяную руку Джорданы и повела ее на лужайку, стараясь не замечать, что краска постепенно покидает ее щеки. Кому придется больше всего жалеть о череде событий, последующих за этим днем?

Вертолет приземлился, и Рейф уже пересекал лужайку, направляясь к Джордане. Они подоспеют в самое время: когда их вертолет долетит до Атланты, Патрик уже приземлится.

Стоило вертолету коснуться площадки аэродрома, как Патрик оказался рядом. Обхватив Джордану руками, он вырвал ее из кабины с восторженным мальчишеским хохотом. Когда мотор затих и улеглись воздушные вихри, поставил ее на ноги, но только затем, чтобы снова заключить в объятия.

Нежный поцелуй словно говорил ей, что у страсти множество лиц. Его губы казались шепотом на ее губах, увлекали в паутину глубокого, тихого, убаюкивающего желания.

Патрик был человеком контрастов – то пылким, то сдержанным. Жарким пламенем и леденящим холодом. Темные силы его вожделения грабительски разоряли все тайны ее тела. Но этот поцелуй, обещавший нежность, пробуждал чувства, способные уцелеть даже в пламени. Даже в леденящем холоде.

Сомнения падали как оковы. Сдаваясь, кроткое сердце переступало черту последнего сопротивления, согласное на все, что подарит любовь.

– Джордана, я… – Чья-то ладонь хлопнула его по плечу, и он рывком развернулся с перекошенным от гнева лицом. – Какого черта?!

– Патрик! – Рейф, тщетно пытавшийся согнать ухмылку со своего лица, наконец преуспел и ткнул пальцем в готовый к вылету вертолет:

– Ныряй.

Синие глаза встретились с зелеными. Гнев растаял. Патрик с силой выдохнул. Ресницы его нехотя опустились, потом снова взлетели. Губы дрогнули в кривой улыбке.

– Слишком поздно. Мы останемся в городе.

– Понятно.

Их ладони сошлись в рукопожатии. Креол и шотландец, они понимали друг друга без слов.

Взревел мотор, поднимая клубы пыли. Движением таким же естественным, как дыхание, Патрик закрыл Джордану своим телом, забыв даже обругать летчика.

– Идиот! – выдал за него Рейф. – Ну, я ему покажу! – Сверкнув напоследок улыбкой в сторону Патрика и пробормотав: "Удачи", он поспешил к вертолету, на ходу кляня пилота.

Патрик, словно подстегнутый порывом ветра от улетающего вертолета, снова принялся целовать Джордану. Прижав к себе, пробормотал ей в волосы:

– Я скучал по тебе. Ты тоже, судя по твоему поцелую, но, если это не так, лучше не признавайся.

– Я скучала, Патрик. – Щека ее прижалась к его груди, где звучал размеренный стук якоря ее спасения. Она пришла, как он пожелал – и куда он пожелал.

В какофонии звуков голоса смешивались с пронзительным визгом моторов и терялись в гулкой вибрации, сотрясавшей небо. Бензиновый смрад тяжелым маслянистым дымом вползал в легкие Все чужое.

Кроме Патрика. Без него она совсем пропала бы. – Я скучала по тебе куда сильнее, чем можно судить по поцелую.

– Правда? – В его голосе послышалась нежная хрипотца. – Так сильно? – Он чувствовал себя польщенным – пока не увидел ее лицо и то отчаянное замешательство, которое она пыталась скрыть. Он приложил ладонь к ее щеке. От духоты летнего дня ее влажная кожа матово блестела. Из тяжелого пучка на затылке выбились золотистые пряди. На подоле платья темнела полоска пыли. Джордана казалась пылающей и в то же время мертвенно-бледной.

Патрик закрыл глаза и прислушался к хаосу вокруг. В безумном рабочем ритме аэродрома он услышал рев моторов, вдохнул зловонный запах топлива.

Невидимые, они увеличивались в сотни раз. Для впечатлительного ума они могли превратиться в вопли духа смерти, в смрад преисподней. Тем более для нее, внезапно очутившейся посреди враждебного мира, все это означало смятение, ужас перед неверным шагом, потерю уверенности в себе и даже самоуважения.

Вот она, зыбкость ее хрупкой жизни, вызвавшая наружу глубоко спрятанный страх.

Он привлек ее к себе, обнял, спрятал в своих сильных объятиях, осознав наконец то стремление к уходу от жизни, которого так боялась Рэнди.

– Радость моя, прости.

Он хватал и тащил ее за собой как багаж, заботясь лишь о собственных эгоистичных желаниях. Ни разу не подумав, что эта стремительная, жестокая жизнь потребует, непременно потребует от нее платы – огромного напряжения всех сил.

– Аэродром – не место для…, вообще ни для чего. Он поцеловал волосы на макушке, с наслаждением наполнив легкие не пылью и смрадом, а нежным цветочным ароматом, и прошептал:

– Позволь глупцу отвезти тебя домой.

Джордана шла рядом с ним под палящим солнцем по выжженной земле. На самом краю взлетного поля, где кончались бетон и сталь, повеяло густым, щедрым запахом свежескошенной травы и донесся щебет колибри. Где-то далеко громыхнула гроза – отчетливым, естественным звуком.

Начинал накрапывать легкий дождик, когда Патрик остановил машину у величественного старого особняка Даниэлей. Небольшие облачка маячили на горизонте. Дождинки, сопровождавшие их, пока они рука об руку шли от машины к дому, были пронизаны солнцем.

Патрик не спешил. Дождик стучал медленно, легко, тренькал совсем тихонько, как мягкие нотки ее гитары. Вспышки безмолвной душевной бури были сильными и глубокими.

Он остановил ее за шаг до двери, развернул к себе, приподнял ее лицо навстречу дождю и понял, что она ощущает то же самое, что и он.

– Патрик. – Она произнесла его имя нежно, осторожно прикасаясь к его лицу. Чуткими пальцами пробегая по усталым морщинкам, выискивая следы напряжения лондонских недель. За это время Патрик и вправду стал другим. Ей пришлось освобождаться от чопорной морали, а ему – от принципов, в которые он пытался втиснуть свою судьбу.

Все, чем наполнила его душу жизнь, – все противилось, не желало отдавать его сердце на милость другого человека. И все же он готов был отдать – не только страсть, но и нежность и привязанность, на которые он был очень скуп.

– Патрик, – снова прошептала она, приглаживая пальцами его густую взъерошенную шевелюру. Поднявшись на носочки, прикоснулась губами к его губам, ощущая вкус дождя, ощущая его вкус. – Я люблю тебя.

Он был так тих, так неподвижен. Она слышала лишь накрапывание дождинок вокруг них. Джордана отодвинулась от него, выскользнула из его объятий и замерла в ожидании.

Патрик судорожно глотал воздух, восстанавливая дыхание, грудь его вздымалась, кулаки сжались. Он слышал эти слова много раз. Но никогда – так, как сейчас. Ни одна женщина не преподносила их ему как дар, ничего не требуя взамен, не спрашивая, будет ли он их хранить или выкинет.

– Я знаю, – наконец произнес он. Он догадывался об этом давно, а сейчас знал доподлинно – и это пугало его. Пугало больше всего на свете. Глубокий, полный смятения голос звучал хрипло, неровно. – Никто никогда меня не любил…, так… Я не знаю, что говорить…, что делать.

Ее пальцы легли на его губы.

– Ничего не говори. Это не нужно. Просто люби меня сейчас.

– Да. – Он подхватил ее на руки и ринулся вперед, едва не сокрушив дверь о стену. Его шаги эхом отозвались на новом мраморе. Запах краски и лимонного масла смешивался с ароматом цветов, красовавшихся во всех вазах, на всех столах в доме.

Он собирался удивить ее переменами. Рабочие, которыми он руководил из Лондона, умудрились много сделать за короткий срок.

В ее комнате, когда весь мир оказался за закрытой дверью, он поставил ее на ноги. Здесь появилась старинная, хрупкая, но все еще прекрасно звучащая гитара да для Патрика поставили небольшой рабочий стол.

Единственным цветком была роза, сорванная в саду.

Он об этих переменах знал. Гитару сам разыскивал в антикварных лавках. Стол привезли из Шотландии, из его собственной комнаты. Розу выбрал, в соответствии с его указаниями, мистер Осака в саду, посаженном для Джорданы.

Патрик обнял ее и приник к ее рту поцелуем. Его губы дразнили, пальцы обжигали нежной лаской, пока ее дыхание не вырвалось легким вздохом, подобным ветерку, шелестевшему за балконом в саду. Он ощущал жар ее тела под влажностью синего шелка, льнувшего к каждому изгибу ее тела от бедер до припухших сосков.

Поцелуй становился все глубже, руки его, казалось, были везде, и желание, тлевшее в глубине, вспыхнуло бушующим пламенем. Его губы, вслед за руками, прокладывали дорожку вниз, по горлу, к холмикам груди. Джордана откинула голову, вцепившись пальцами в его рубашку. Она бормотала бессвязные слова, бессмысленные фразы. Когда его губы сомкнулись на обтянутом шелком соске, ее шепот превратился в крик, неясные слова – в его имя.

Под ее стиснутыми пальцами едва не трещала ткань рубашки. Он, слегка отклонив ее, не отрывал рта от мягких изгибов ее груди, снова и снова возвращаясь к соскам, и язык шершавым прикосновением дарил наслаждение нежной плоти. Тела их жаждали слияния, напрягаясь под оковами одежды.

Джордана задрожала, и Патрик отозвался на ее дрожь выразительным шепотом. Она догадалась, что он перешел на галльский язык, и, судя по тону, он ругался.

– Ты же замерзла! А я держу тебя тут в промокшей одежде! Оставайся здесь, на этом самом месте, – и мы быстренько исправим оплошность. В мгновение ока ты будешь раздета, согрета и устроена там, где тебе положено быть, – в моих объятиях.

Она сделала глубокий вдох, наслаждаясь ароматом роз. Комната стала другой, изменилась. А может, подумала она, это я сама изменилась?

Она услышала спешившие к ней шаги Патрика и шелест ткани. До сих пор она даже не замечала, как зябко было ей в прохладной комнате. Она потянулась к нему, мечтая, чтобы жар его желания согрел ее, но его пальцы предостерегающе сошлись на ее запястьях.

– Стой спокойно. Не трогай меня. Пока.

Удивленная, Джордана кивнула в знак согласия и покорно опустила руки вдоль тела. Стояла молча, как было ведено, пока он вытаскивал гребешки из ее волос и приглаживал пальцами спутанные пряди. Затем наступил черед платья: щелкнула застежка, влажный шелк соскользнул с плечей и рук и упал у ее ног. Она подумала, что за платьем последуют длинные темные чулки, но вместо этого услышала шелест ткани, и ее окутало мягкое тепло полотенца.

В его руках полотенце превратилось в орудие сладостной пытки: оно ласкало, гладило, растирало ее тело до теплого, мерцающего блеска. На сей раз, когда она, покачнувшись, дотронулась до него, чтобы обрести равновесие, он ее не отверг. Схватив его за плечи, она обнаружила, что он обнажен, сбросил одежду до того, как подойти к ней. Он опустился перед ней на колени. Медленно, осторожно соскользнули вниз чулки и исчезли вместе с туфлями.

– Нет! – выкрикнула она, не в силах больше выдерживать эту муку, когда полотенце снова легло на ее тело.

– Да. – Не отрывая взгляда от ее лица, он принялся разгадывать колдовские секреты ее тела. Когда она всхлипнула, качаясь как тростинка на ветру, и притянула к себе его голову, он снова прошептал:

– Да.

Обхватив ее запястья и легонько прикоснувшись к ним поцелуями, он поднялся, подхватил ее на руки и замер, прислушиваясь к тишине. Дождь прекратился, и, когда он опустил ее на постель, в комнате слышались лишь приглушенные звуки страсти – нежной, позабывшей обо всех бедах страсти.

Патрика разбудил гулкий, оглушительный раскат грома. Джорданы в его объятиях не было. Охватившее его чувство потери было столь же горестным, как завывание пропитанного дождем ветра, забравшегося под крышу. Очередной раскат грома зарождался вдалеке глухим рычанием, близился и докатился, наконец, до вздрогнувшего дома. На пике его ярости одинокая лампочка, слабо светившаяся в полутьме комнаты, замигала и погасла.

Его жаждущие руки наткнулись лишь на смятую простыню, еще хранившую тепло ее тела.

– Джордана! – Голос Патрика терялся в раскатах грома, звучавшего на всех регистрах – от пронзительного воя, едва не сокрушившего его барабанные перепонки, до басовых нот, настолько низких, что он скорее ощущал их, нежели слышал. Отшвырнув простыню в сторону, он как был, обнаженный, встревоженный, звал ее, перекрикивая яростные взрывы грозы.

Потом отчаянным жестом запустил пальцы в волосы, проклиная грозу и самого себя. Ей сегодня и без того досталось. Чего стоила бедняжке одна только дорога в аэропорт! А теперь еще и погода решила внести свою лепту.

Он позабыл о проклятиях, когда увидел эбеново-черный силуэт на фоне озаренного вспышками неба.

Откинув назад голову, с развевающимися волосами в порыве ветра, разносившего по саду ее смех, Джордана казалась языческой богиней, повелевавшей стихиями.

– Боже мой! Джордана!

Она была так прекрасна, а он так напуган, что вместо крика с его губ срывался только шепот. Но она услышала, будто их связывали таинственные флюиды.

А может, это было просто шестое чувство. Джордана обернулась, и ее глаза встретились с его взглядом.

Она призвала его кивком, и ему в который раз почудилось, что она может видеть.

– Патрик! – Он прикоснулся к ней, и она взяла его руку в свои. – Тебе нравится? Гроза!

Электричество!

Звуки окрашены! Они отливают всеми цветами радуги. Во время грозы я могу ощущать то, чего не видят мои глаза., – И ты не боишься?

– Ощущений? – Она смеялась – и никогда еще не была прекраснее. – Вот еще!

Обхватив руками ее ладонь, он всматривался в лицо женщины, способной видеть разноцветные звуки грозы. Со страхом продвигающейся по жизни и одолевающей свой страх. Женщины, которая взяла в плен его сердце.

– А любить меня? – спросил он дрогнувшим голосом.

– Не боюсь, чем бы ни обернулась для меня эта любовь.

И тогда Патрик заговорил. На звучном, раскатистом галльском наречии. Он произносил прекрасные слова. Слова любви. Слова, которым он когда-нибудь научит и ее.

Снова пошел дождь, плотный, резкий, порывистый, и в ее желании, когда она привлекла его к себе, чувствовалась мощь не меньшая, чем в бушующей вокруг грозе.