"Киропедия" - читать интересную книгу автора (Ксенофонт)

Глава IV

Многие подобные вещи говорил Кир. Наконец, мать его уехала, а Кир остался, и его стали воспитывать здесь, в Мидии. Он быстро сошелся со сверстниками, завоевав их расположение, и так же быстро привлек симпатии отцов, бывая у них и проявляя дружеские чувства к сыновьям.[28] Если отцам надо было обратиться к царю, они через своих сыновей просили Кира оказать содействие. Кир же, со свойственным ему человеколюбием и честолюбием, охотно вступался и выполнял то, о чем просили его эти юноши. И Астиаг, с чем бы Кир к нему ни обращался, не мог устоять перед его просьбами и никогда ему не отказывал. А когда Астиаг болел, Кир ни на миг не оставлял его и не переставал сокрушаться, так что все видели, как он опасался за жизнь своего деда. Ночью, если Астиагу кто-то был нужен, первым узнавал об этом Кир. Он прибегал быстрее всех, чтобы помочь и сделать то, что более всего могло понравиться Астиагу. Поступая так, Кир полностью завоевал его расположение.

Он вырос, пожалуй, несколько более словоохотливым, чем нужно; это было результатом воспитания, так как учителя заставляли его давать отчет в том, что он делал сам, и учили требовать отчета от других, когда он вершил суд. Другой причиной была его любознательность: он часто расспрашивал собеседников о различных предметах, а когда расспрашивали его самого, отвечал необыкновенно быстро, отличаясь живым умом и сообразительностью. Все это и было причиной его словоохотливости. Но как тела молодых людей, отличающихся могучим телосложением, всегда имеют ясно выраженные признаки юности, свидетельствующие об их истинном возрасте, так и сквозь словоохотливость Кира проглядывала не дерзость, а простота и доверчивость. Так что иной, пожалуй, предпочел бы еще больше слушать его речи, чем сидеть рядом с молчаливым юношей.[29]

Когда же прошло некоторое время и наступила пора его юности, он стал сдержаннее и говорил уже тише, проявляя стыдливость и скромность. Случалось ему иногда и краснеть в присутствии старших. Он уже не ласкался ко всем по-щенячьи резво, и все поведение его стало более спокойным. Особенно приятным он бывал в обществе друзей. В различных соревнованиях, затеваемых между сверстниками, он всегда предлагал устраивать состязания не в том виде спорта, где он был уверен в своем превосходстве над другими, но в таких упражнениях, где он явно чувствовал себя более слабым, заявляя при этом, что постарается одержать верх над ними. Тут же он вскакивал на коня, чтобы верхом метать дротик или стрелять из лука, хотя еще чувствовал себя не очень уверенно в искусстве верховой езды; терпя поражение, он сам смеялся над собой более всех. Так как он не старался избегать поражений, уклоняясь выполнять те упражнения, в которых терпел неудачи, но вновь и вновь повторял свои попытки добиться большего успеха, он вскоре сравнялся со сверстниками в искусстве верховой езды и быстро их превзошел, благодаря своему усердию. Зверей в парке Кир скоро истребил, преследуя их, стреляя и убивая наповал, так что Астиаг уже не мог обеспечить его достаточным количеством новых. Узнав, что дед не смог доставить ему большого количества зверей, хотя и пытался это сделать, Кир сказал:

— Дедушка, к чему тебе затруднять себя, добывая для меня зверей? Если ты отпустишь меня на охоту с дядей, я полагаю, что все звери, которых я увижу, станут моими!

Страстно желая принять участие в охоте, Кир все же не стал умолять об этом деда, как это он делал, когда был еще ребенком. Он стал сдержаннее в своих посещениях, и если он раньше бранил Сака за то, что тот не пускал его к деду, то теперь он сам для себя стал Саком. Он обращался с просьбами к деду только тогда, когда представлялся подходящий случай, и просил Сака подавать ему знаки, когда ему можно войти к деду и наступило ли подходящее для этого время.[30] К этому времени уже и Сак его полюбил, да и другие тоже.

Когда Астиаг узнал о том, насколько велико желание Кира принять участие в охоте, он отпустил его с дядей и дал для охраны всадников из числа взрослых воинов, чтобы они оберегали Кира в опасных местах и защищали от диких зверей. Юноша подробно расспрашивал сопровождавших его воинов о том, к каким зверям опасно приближаться и каких можно смело преследовать. Те отвечали, что медведи, кабаны, львы и пантеры чаще всего убивают приблизившихся к ним охотников. Напротив, олени, газели, дикие козы и ослы совершенно безопасны. Они также советовали остерегаться опасных мест не меньше, чем хищных зверей, так как многие охотники погибли вместе со своими конями в пропастях. Кир слушал их с необыкновенным вниманием, но когда увидел выпрыгнувшего оленя, кинулся его преследовать, забыв обо всем, что ему говорили, и устремив взор лишь в ту сторону, куда помчался олень. Конь его, споткнувшись обо что-то, упал на колени, и Кир едва не перелетел через него. Все же Кир удержался, и конь его встал. Спустившись в долину, Кир поразил оленя дротиком; это было великолепное и сильное животное. Кир был необычайно счастлив. Но тут подъехавшие воины стали его укорять, говоря, что он подвергался большой опасности; воины грозили, что станут жаловаться на него царю. Сойдя с коня, Кир стоял и слушал все, что ему говорили, огорчаясь всем сердцем. Но тут донесся до его слуха крик охотников, и он быстро вскочил на коня, охваченный азартом охоты. Увидев мчавшегося кабана, он поскакал ему навстречу. Напрягшись до предела, Кир точно поразил его в голову между глаз и убил. Тут уже дядя, увидевший, какому риску он себя подвергает, стал бранить его. Тогда Кир попросил дядю все же отдать ему животных, убитых им на охоте, чтобы он мог подарить свою добычу деду. Как говорят, дядя ответил:

— Но если царь узнает, что ты принял участие в преследовании зверя, он станет бранить не только тебя, но и меня за то, что я разрешил.

— Пусть он отстегает меня бичом, когда я стану дарить ему свою добычу, — отвечал Кир. — А ты, дядя, наказывай меня как хочешь, но только окажи мне эту милость. В конце концов Киаксар[31] сказал:

— Поступай, как желаешь. Похоже, что ныне и ты — наш царь.

Кир, забрав убитых им животных, подарил их деду, сказав при этом, что сам добыл их для него на охоте. Но окровавленные дротики он не стал ему показывать, положив их на такое место, где, как он полагал, дед мог увидеть их сам. Астиаг же сказал ему:

— Я с удовольствием принимаю то, что ты мне даришь, мой мальчик, но мне не нужны подобные подарки, если ты из-за них подвергаешь себя опасности.

— Если эта добыча, дедушка, тебе не нужна, то прошу тебя отдать ее мне, чтобы я мог разделить ее среди сверстников.

— Бери ее, а также и все остальное, сколько захочешь, и раздавай всем, кому тебе заблагорассудится, мой мальчик, — ответил Астиаг. Кир раздавал мясо убитых им животных сверстникам и говорил при этом:

— Друзья, какими же пустяками мы занимались, когда охотились на зверей в парке! Ведь такая охота, мне кажется, подобна охоте на связанных животных. Место здесь ограниченное, а сами животные тощие и шелудивые; иные из них даже хромые, со сломанными рогами. Напротив, какими могучими, красивыми и жирными показались мне те звери, которые пасутся в горах и на лугах! Олени, будто окрыленные, прыгали до самого неба, кабаны неустрашимо мчались вперед, подобно мужественным воинам. Они были такой величины, что невозможно было промахнуться.

Даже убитые, они казались прекраснее, чем плененные живые. А вам разрешат отцы отправиться на охоту? — спросил Кир.

— Они легко отпустят нас, если разрешит Астиаг.

— Кто же замолвит за вас слово перед Астиагом?

— Ты лучше всех других сможешь уговорить Астиага, — сказали они.

— Но, клянусь Зевсом, — отвечал Кир, — я сам не знаю, что со мной произошло, потому что я совершенно не в состоянии сказать что-либо деду или поднять на него глаза, как равный с равным. Если так пойдет далее, — добавил он, — то боюсь, как бы мне совсем не превратиться в ничтожество или глупца. А вот когда я был ребенком, то говорил, мне кажется, очень смело и свободно.

— Но ведь это будет совсем постыдным, если ты не найдешь в себе силы вступиться даже за нас в случае какой-либо нужды, и мы будем вынуждены просить кого-нибудь другого.

Услышав это, Кир почувствовал себя уязвленным и молча ушел, дав себе слово быть смелее. Он направился к Астиагу, обдумывая по дороге, как придать своей просьбе самый безобидный характер и добиться для себя и для своих друзей того, о чем они просили. Придя к Астиагу, он начал свою речь такими словами:

— Скажи мне, дедушка, если кто-нибудь из твоих рабов убежит от тебя и ты его поймаешь, как ты с ним поступишь?

— Закую в кандалы и заставлю работать, только и всего, — ответил дед.

— А если он вернется назад по своей воле, что ты с ним сделаешь?

— Что же с ним сделать, как не отстегать бичом, чтобы он впредь не бегал? А потом я заставлю его служить по-прежнему.

— Тогда, дедушка, тебе надо приготовить бич, чтобы отстегать меня. Ведь я замыслил сбежать от тебя вместе с друзьями на охоту, — сказал Кир.

— Ты прекрасно сделал, что предупредил меня, — ответил Астиаг. — Отныне я запрещаю тебе выезжать из дому. Хорош бы я был, — добавил Астиаг, — если ради какой-то дичи потерял бы сына своей дочери, как дурной пастух.

Услышав эти слова, Кир подчинился решению деда и остался дома. От огорчения он стал молчаливым и грустным и в таком состоянии проводил все дни. Астиаг, однако, заметил, насколько сильно удручен его внук, и, желая доставить ему удовольствие, взял его с собой на охоту. Царь собрал множество людей, пеших и конных, на эту охоту, и не только взрослых, но и детей. Загнав зверей в такие места, куда могли проникнуть всадники, Астиаг отдал свое царское распоряжение, чтобы никто, кроме Кира, не смел убивать зверей, пока Киру не наскучит это занятие. Но тот воспротивился такому приказу деда и сказал:

— Если ты хочешь, дедушка, чтобы охота доставила мне удовольствие, разреши и всем моим сверстникам преследовать зверя и состязаться в искусстве охоты, чтобы каждый смог показать, на что он способен.

Астиаг согласился и, стоя на месте, стал смотреть, как мчатся охотники за добычей, обгоняя друг друга и поражая зверей дротиками. Он радовался, наблюдая за внуком, уже не сдерживавшим своих чувств от наслаждения, которое доставляла ему охота: Кир кричал, подобно благородной гончей, преследующей зверя. Астиаг слушал, как Кир окликает по имени каждого участника охоты, и был доволен, наблюдая, как он насмехался над одними и хвалил других, не проявляя при этом ни малейшего чувства зависти. С охоты Астиаг вернулся, добыв много зверей. Она доставила его душе столько радостных переживаний, что впоследствии он всегда, как только представлялась возможность, ездил на охоту с Киром, беря с собой большую свиту, в том числе и мальчиков, чтобы доставить Киру удовольствие. Так Кир проводил время, принося всем окружающим радость, совершая добрые поступки и ни одного дурного.

Около того времени, когда Киру исполнилось пятнадцать или шестнадцать лет, сын ассирийского царя пожелал накануне своей свадьбы сам отправиться на охоту. Он прослышал, что в пограничной области, разделявшей ассирийское и мидийское царства, водится множество непуганой дичи (со времени недавней войны там никто не охотился). Отправившись туда, он взял с собой множество всадников и пельтастов,[32] чтобы охотиться без опаски. Они должны были также выгонять дичь из зарослей на равнины, удобные для охоты. Прибыв на место, где у ассирийцев находились пограничные посты, охранявшиеся стражей, он расположился лагерем, чтобы приготовить ужин; с зарей следующего дня он намеревался начать охоту. Когда наступил вечер и выступивший из города отряд пеших и конных воинов прибыл на смену находившейся там стражи, сыну ассирийского царя показалось, что у него собралось большое войско. Получилось так, что в одном месте соединились два отряда стражи, да и сам он прибыл с большим отрядом всадников и пехотинцев. Тут ему пришла в голову мысль, не лучше ли будет вторгнуться в Мидию с целью грабежа: дело это принесет, пожалуй, гораздо больше славы, нежели охота, да и скота можно будет добыть большое количество. Встав рано поутру, он повел войско в Мидию, оставив пехотинцев на месте для охраны пограничных постов. Сам он вместе со своими всадниками поскакал к пограничным постам мидян и остался там, имея при себе большую и лучшую часть отряда, чтобы помешать пограничным постам мидян оказать сопротивление. Оставшуюся часть своих всадников он разбил на отряды по, филам[33] и разослал эти отряды в разные места, приказав забирать в плен всех, кого они встретят, и гнать к нему. Те так и сделали.

Когда Астиагу сообщили, что в страну вторгся неприятель, он выступил к границе с имевшимся у него войском. С ним отправился и его сын, возглавлявший конницу, находившуюся в строю. Всем остальным мидийским воинам был отдан приказ собираться в поход.

Когда мидяне увидели множество ассирийцев, выстроившихся в боевом порядке, и спокойно стоявших всадников, они тоже встали.

Кир, со вниманием следивший за тем, как одни воины отправляются в поход, а другие спешно готовятся к выступлению, отправился в поход и сам, впервые надев свое вооружение. Он не верил своему счастью — так страстно мечтал он надеть его когда-нибудь. Оно было прекрасно и очень ловко сидело на нем, так как дед приказал изготовить его по мерке. Надев свой доспех, Кир прискакал к деду. Астиаг удивленно спросил, кто разрешил ему приехать, но тем не менее позволил остаться в его свите. Когда Кир увидел большое количество всадников противника, он спросил:

— Дедушка, те всадники, что так спокойно сидят на своих конях, это и есть войска противника?

— Да, это враги, — отвечал Астиаг.

— А те, кто разъезжают там на своих конях, тоже враги?

— И те, конечно.

— Но, клянусь Зевсом, — сказал тогда Кир, — ведь эти негодяи на своих клячах увозят наше добро! Разве не следует нашим воинам сейчас же ринуться против них?

— Разве ты не видишь, мой мальчик, — отвечал Астиаг, — какое множество всадников там выстроилось? Если мы их сейчас атакуем, они нас окружат; ведь наши главные силы еще не подошли.

— Но если ты станешь, стоя на месте, ожидать пополнения, — возразил Кир, — стоящий против нас противник, опасаясь удара, не тронется с места. А занимающиеся грабежом воины врага тотчас же бросят свою добычу, как только увидят, что на них нападают.

Когда Кир это сказал, Астиаг подумал, что тот дает дельный совет. Удивляясь про себя уму и здравомыслию Кира, царь приказал своему сыну взять отряд всадников и атаковать противника, занятого грабежом. «Сам я, — добавил Астиаг, — двинусь в атаку против остальной части неприятельского войска, если они сделают попытку напасть на тебя, чтобы ее отвлечь».

Выполняя полученный приказ, Киаксар с отрядом отборных всадников, сидевших на лучших конях, напал на противника. Кир, увидев, как они устремились на врага, тоже поскакал вперед. Скоро он оказался впереди всех, за ним следовал Киаксар, другие тоже старались не отставать.

Занятые грабежом враги, как только заметили их приближение, тотчас обратились в бегство, бросив добычу. Но группа всадников во главе с Киром отрезала им путь к отступлению. Захваченных в плен они убивали на месте. Во всех этих делах первым был Кир. Сумевших прорваться ассирийцев мидяне преследовали по пятам, не давая им убежать. Как благородная, но неопытная гончая бросается на кабана, так и Кир рвался вперед, стремясь уничтожить окруженных врагов и не думая ни о чем ином.

Враги заметили, в каком тяжелом положении оказалась часть их войска, и двинулись всей массой, чтобы привлечь к себе внимание мидян и помешать им преследовать отступающих. Но Кир и не подумал остановиться, а напротив, в упоении продолжал преследовать врага и, призывая к тому же своего дядю, обратил противника в беспорядочное бегство. Киаксар, стыдясь, может быть, своего отца, тоже следовал за Киром, стараясь от него не отставать. Все остальные мидийские воины были тоже увлечены преследованием, в том числе те, которые отнюдь на отличались особой храбростью перед лицом врага.

Когда Астиаг увидел, как безрассудно кинулись его воины преследовать врага, в то время как другое войско противника сомкнутым строем двинулось им навстречу, он испугался за сына и за Кира, как бы они, расстроив свои боевые порядки, не оказались лицом к лицу с готовым к бою врагом и не понесли урона. Поэтому он сразу повел войска на врага. Увидев наступающих мидян, воины противника остановились, выставив вперед копья и натянули луки, полагая, что и мидяне, подойдя на расстояние выстрела из лука, тоже встанут, как они обычно это и делали. Раньше, когда их войска сближались, всадники на полном скаку подъезжали к противнику и метали стрелы во врага до позднего вечера. Но теперь, когда враги увидели своих воинов бегущими в поисках спасения к месту, где стояли их основные силы, и как воины Кира их преследуют, а сам Астиаг со своими всадниками находится от них уже на расстоянии выстрела из лука, они подались назад и обратились в бегство. Мидяне стали их преследовать и многих захватили в плен. Всех, попадавших им в руки, они убивали, и людей, и лошадей, а падающих добивали. Они не прекращали преследования, пока не оказались вблизи от ассирийских пехотинцев. Там они остановились, опасаясь засады. После этого Астиаг повернул свое войско назад, всем сердцем радуясь победе, одержанной его конницей, и не зная даже, что и думать о Кире. Астиаг понимал, что победой обязан ему, но в то же время сознавал, что храбрость Кира граничила с безрассудствам. И даже тогда, когда войско направилось домой, Кир, отделившись от всех, стал объезжать поле сражения, рассматривая убитых. Посланные Астиагом придворные с трудом оторвали его от этого зрелища и привели к царю. Кир изо всех сил старался держаться за сопровождавшей его свитой, так как видел суровое лицо деда, строго смотревшего на него.

Вот что происходило у мидиян, и у всех на устах было имя Кира: его воспевали в песнях и прославляли в речах. Астиаг, и прежде отличавший его, теперь и вовсе был им пленен. Отец Кира Камбис радовался, узнавая обо всем этом. Но, услышав, что Кир совершил подвиги, достойные зрелого мужа, он стал отзывать его для выполнения обязанностей, возлагавшихся на всех персов. Как говорят, и сам Кир заявил тогда, что хочет уехать, чтобы не навлечь на себя недовольство отца и не заслужить порицания со стороны властей.

Астиаг признал необходимым отпустить Кира. Дав ему коней, каких только Кир захотел взять, и еще много другого, — он ведь возлагал на Кира большие надежды и любил его, уверенный, что Кир станет мужем, полезным для друзей и грозным для врагов, — Астиаг отослал его домой.

Отбывающего на родину Кира провожали все — дети, сверстники, взрослые мужи, старики и сам Астиаг верхом на коне. Говорят, что все они, возвращаясь домой, не могли удержаться от слез. Говорят также, будто Кир сильно плакал при отъезде, и что многие из тех подарков, которые дал ему Астиаг, он раздал своим сверстникам. Даже мидийский наряд, который на нем был, он снял с себя и отдал тому, кого более всего любил. При этом добавляют, что все, кто получил от Кира подарки, отнесли их к Астиагу, а тот вновь отправил их к Киру. Но Кир отослал их мидянам и велел передать деду следующее:

— Если ты хочешь, дедушка, чтобы я вновь приехал к тебе и никого не стыдился в Мидии, пусть подарки останутся у тех, кого я одарил. Услышав эти слова, Астиаг поступил так, как просил его Кир.

Рассказывают также (если позволено будет здесь вспомнить об одной любовной истории), что, когда Кир уезжал и расставался со своими родственниками, они, прощаясь, целовали его в уста по — персидскому обычаю.[34] И поныне еще персы поступают таким же образом. Какой-то мидянин,[35] благородный и красивый, до безумия влюбленный в Кира за его красоту, долго стоял поодаль. Увидев, как родственники целуют Кира, он отошел в сторону. Когда все остальные ушли, он подошел к Киру и спросил его:

— А меня, Кир, ты не признаешь своим родственником?

— А что, — отвечал Кир, — ты тоже мой родич?

— Разумеется, — отвечал тот.

— Потому-то ты так пристально вглядывался в меня, — сказал Кир. — Мне кажется, я не раз замечал, как ты смотрел на меня подобным образом.

— Я все время хотел подойти к тебе, но, клянусь богами, все стеснялся.

— Тебе не надо было стесняться, раз ты мне родственник. Произнеся эти слова, Кир подошел к нему и поцеловал его. Получив этот поцелуй, мидянин спросил:

— Разве у персов тоже существует обычай целовать родственников?

— Разумеется, — отвечал Кир, — особенно при встречах после разлуки, или же при расставании, когда они куда-нибудь уезжают.

— Тогда, пожалуй, тебе придется еще раз поцеловать меня. Я ведь тоже уезжаю, как ты сам видишь.

Кир поцеловал его еще раз, попрощался и уехал. Но не успел он отъехать на сколько-нибудь значительное расстояние, как этот мидянин догнал его на взмыленном коне. Увидев его, Кир спросил:

— Ты, наверно, забыл мне что-то сообщить?

— Нет, клянусь Зевсом, — отвечал тот, — но я встретился с тобой после разлуки!

— Но, родич, после весьма недолгой разлуки!

— Почему же недолгой? — возразил мидянин. — Разве ты не знаешь, что и мгновение кажется мне необыкновенно долгим, если я не вижу тебя, такого красавца!

Кир, плакавший до этого, рассмеялся и сказал мидянину, чтобы тот возвращался и сохранял бодрость духа. Он, Кир, вскоре вернется и тогда мидянин сможет вновь увидеть его, и не раз, если только захочет.