"Киропедия" - читать интересную книгу автора (Ксенофонт)

Глава II

Встав на следующий день рано утром, они отправились к Гобрию. Кир ехал на коне, и с ним было до двух тысяч новых персидских всадников. За ними следовало столько же их слуг, которые несли их щиты и сабли. Шло строем также и остальное войско. Кир велел всем всадникам передать их новым слугам, что любого из них постигнет строгое наказание, если он окажется позади воинов, замыкающих колонну, или очутится перед фронтом, или будет обнаружен сбоку, вне походной колонны. К вечеру второго дня они дошли до владений Гобрия и убедились, что крепость сильно укреплена и на стенах все подготовлено для того, чтобы отбить любое нападение. Они также заметили, что множество быков и мелкого скота согнано под защиту укреплений. Между тем Гобрий послал к Киру вестника с предложением объехать вокруг и посмотреть, где самый легкий подступ, а в крепость к нему отправить кого-либо из верных людей с тем, чтобы они все высмотрели и рассказали ему об увиденном. Желая и в самом деле посмотреть, возможно ли взять крепость приступом, на случай, если Гобрий окажется обманщиком, Кир объехал укрепления кругом и убедился, что они повсюду слишком сильны, чтобы идти на штурм. С другой стороны, те, кого он послал к Гобрию, доложили, что внутри собрано столько запасов, что их, как кажется, гарнизону крепости хватило бы на целый век. Кир стал беспокоиться, что бы это все могло значить, но тут Гобрий сам вышел к нему из крепости и вывел всех своих людей, причем одни несли вино, ячменный хлеб и пшеничную муку, а другие гнали коров, коз, овец и свиней, и вообще везли все, что было съестного. Они захватили этих припасов в изобилии, чтобы войско, прибывшее с Киром, могло поужинать. Немедленно люди, назначенные для этого дела, стали разбирать припасы и готовить ужин. А Гобрий, когда все его люди вышли из крепости, предложил Киру войти в нее так, как он счел бы сам, выбирая для себя наиболее безопасный путь. Послав вперед разведчиков и часть остального войска, Кир вслед за ними направился в крепость. Войдя в распахнутые настежь ворота, он позвал за собой всех друзей и командиров отрядов, которые пришли вместе с ним. Когда они все собрались в крепости, Гобрий вынес золотые фиалы, кружки, кувшины, разнообразные украшения, несметное число дариков[115] и множество других драгоценностей, а под конец вывел свою дочь, девушку на диво красивую и рослую, но тогда бывшую в трауре по погибшему брату. Представляя ее, он сказал так:

— Кир, я не только дарю тебе эти богатства, но и вручаю в твои руки судьбу моей дочери, чтобы ты распорядился ею, как пожелаешь; молю тебя только, как и прежде, — отомстить за смерть сына, а дочь моя теперь — за смерть брата. На это Кир сказал:

— Я ведь и прежде обещал тебе, что, если с твоей стороны не будет обмана, я отомщу за тебя, насколько это будет в моих силах. Теперь же, убедившись в правдивости твоих слов, я чувствую себя обязанным выполнить данное тебе обещание и готов подтвердить и дочери твоей, что с помощью богов сдержу свое слово. Я принимаю эти драгоценности, — продолжал он, — но отдаю их твоей дочери и тому, кто женится на ней. Однако один дар у меня останется — дар, взамен которого я не согласился бы принять ни богатства Вавилона (сколько бы их там ни было), ни даже сокровища всего мира (взамен того, что ты мне подарил).[116]

Гобрий, не понимая, что бы это могло быть, и думая, уж не дочь ли его он имеет в виду, спросил:

— А что же это такое, Кир? В ответ тот сказал:

— Я думаю, Гобрий, что на свете есть много людей, которые ни за что не согласились бы, поскольку это зависит от них, совершать нечестия, творить обиды или обманывать, Однако из-за того, что никто по собственному желанию не хотел уступить им ни сокровищ великих, ни власти, ни укрепленных крепостей, ни милых детей, они так и умирают раньше, чем смогут обнаружить свои достоинства. А ты мне теперь подарил и могучую крепость, и богатства всевозможные, и отдал свое войско, и драгоценную дочь, и благодаря этому позволил мне показать всему свету, что по доброй воле я не стану ни совершать нечестия против гостеприимцев, ни творить обиды ради денег, ни нарушать соглашений. Будь уверен, покуда я останусь человеком справедливым и люди, держась такого мнения обо мне, будут удостаивать меня похвалы, я никогда не забуду о твоей услуге, но постараюсь отблагодарить тебя всеми возможными способами. Можешь не беспокоиться, — продолжал он, — о том, что не найдешь своей дочери достойного мужа. У меня есть много хороших друзей; кто-нибудь из них женится на ней. Правда, будет ли у него столько богатств, сколько ты теперь отдаешь, или во много раз больше, я не могу сказать. В любом случае ты можешь быть уверен, что среди них найдутся такие, которые не станут относиться к тебе с большим почтением только из-за тех богатств, которые ты отдаешь. А вот мне они теперь завидуют и молят всех богов дать им какой-либо способ показать, что и они не менее меня преданы друзьям; что они тоже, пока живы, никогда не отступят перед врагами, если только не помешает кто-либо из богов; что доблесть и добрую славу они не променяют ни за какие сокровища в придачу со всеми богатствами Сирии и Ассирии. Вот какие мужи — запомни это хорошенько — сидят перед тобой. На это Гобрий, улыбнувшись, сказал:

— Ради богов, Кир, покажи мне не медля, где они, и я попрошу (у тебя),[117] чтобы кто-нибудь из них стал мне сыном.[118]

— Тебе не понадобится расспрашивать меня о них, — ответил Кир. — Если ты последуешь за нами, то скоро сам сможешь указать на них любому другому.

Ограничившись таким ответом и взяв Гобрия за руку, Кир встал и направился к выходу, приказав всем своим людям следовать за ним. Несмотря на горячие просьбы Гобрия отужинать у него дома, он не пожелал остаться, а отправился ужинать в свой лагерь и пригласил Гобрия разделить с ним трапезу.[119] Расположившись на простой подстилке из травы, он задал своему гостю такой вопрос:

— Скажи мне, Гобрий, у кого, по-твоему, больше ковров: у тебя или у любого из нас?

— Клянусь Зевсом, — ответил тот, — я знаю наверняка, что у вас больше и ковров, и лож, да и дом ваш гораздо больше моего, ибо жилищем для вас служат земля и небо, ложами вашими становятся все вообще места, где можно прилечь на земле, а коврами вы считаете не то, что дают овцы, (шерсть),[120] а все, что порождают горы и долины.

Ужиная вместе с персами и видя, какую простую еду им подают, Гобрий поначалу склонен был думать, что его соплеменники живут гораздо вольготнее. Однако потом он обратил внимание на умеренность самих сотрапезников. Ни в одном персе из числа получивших правильное воспитание нельзя было бы заметить ни по взглядам его, ни по жестам, ни по настроению, что он увлечен каким-либо кушаньем или питьем настолько, чтобы не видеть того, что он безусловно заметил бы, не занятый едою. Как опытные наездники не теряются, сидя на лошади, и могут при езде и видеть, и слышать, и говорить что надо, так и персы считают, что за едой надо оставаться разумными и соблюдать меру. А наслаждаться кушаньями и питьем в их глазах — качество животное и даже свинское. Гобрий подметил также, что они задавали друг другу такие вопросы, на которые отвечать было приятнее, чем не отвечать, что они острили по поводу друг друга скорее к взаимному удовольствию, нежели наоборот, что, когда они шутили, они были далеки от грубости, от желания сказать какую-либо гнусность, от стремления оскорбить друг друга.[121] Самым же примечательным ему показалось то, что, находясь на войне, они не собирались требовать, чтобы во время трапез им прислуживали лучше, чем каким-либо другим воинам, рисковавшим наравне с ними, но считали лучшим для себя наслаждением настроить на самый высокий лад души своих будущих боевых товарищей.[122] Когда Гобрий встал и начал собираться домой, он, как рассказывают, заметил:

— Я теперь не удивляюсь, Кир, тому что у нас больше, чем у вас, всевозможных кубков, одежды и золота, а сами мы по своим достоинствам хуже вас. Ведь мы заботимся о том, чтобы у нас было как можно больше драгоценностей, а вы, как мне кажется, стремитесь к тому, чтобы самим стать как можно лучше. Так сказал Гобрий. А Кир на прощанье повелел:

— Ты, Гобрий, должен завтра утром явиться сюда со своими всадниками, полностью вооруженными, чтобы мы могли убедиться в силе твоего войска. Ты поведешь нас через свою страну, чтобы мы увидели, кого нам нужно считать друзьями, а кого — врагами. Обменявшись, такими словами, они расстались и занялись каждый своим делом.

Когда наступил день, Гобрий прибыл со своими всадниками и взял на себя роль проводника. А Кир, как и подобает настоящему полководцу, не только старался держаться определенного маршрута, но, по мере продвижения вперед, обдумывал, нет ли способа сделать врагов еще слабее, а своих еще сильнее. Итак, подозвав предводителя гирканцев и Гобрия, которых он считал наиболее осведомленными в том, что ему хотелось узнать, Кир повел с ними такой разговор:

— Друзья, я думаю, что не ошибусь, если буду совещаться с вами, как с самыми надежными людьми, о ведении этой войны. Ведь я понимаю, что вам еще больше, чем мне, надо заботиться о том, чтобы ассириец нас не одолел. Мне, в случае неудачи в этом предприятии, наверняка найдется убежище где-нибудь в другом месте, тогда как для вас, я уверен, его победа будет означать немедленную и полную утрату всего, вам принадлежащего. Ибо мне он — просто неприятель, ставший таким не из ненависти, а из убеждения, что для него опасно наше усиление; по этой причине он и воюет с нами. Вас же он в довершение ко всему и ненавидит, поскольку считает, что терпит от вас оскорбление.

В ответ они оба в один голос попросили его продолжать начатую речь, заверяя его в том, что они отлично все понимают и что их тоже сильно заботит, как окончится начатый поход. Кир начал свою речь с вопроса:

— Скажите мне, вас одних ассирийский царь считает своими недругами или вы знаете и других его врагов?

— Конечно, знаем, клянусь Зевсом, — отвечал предводитель гирканцев. — Самые заклятые враги ему — кадусии, племя многочисленное и храброе;[123] ну и, конечно, наши соседи саки, которые претерпели много зла от ассирийского царя, ибо он пытался их поработить так же, как и нас.[124]

— Так как вы думаете, — спросил Кир, — разве не пойдут теперь охотно и те и другие вместе с нами против ассирийского царя?

— Да, пожалуй, — ответили оба, — если только они смогут соединиться с нами.

— А что же мешает такому соединению?

— Мешают ассирийцы — тот самый народ, через страну которого ты теперь идешь. Услышав такой ответ, Кир сказал:

— Ну и что же? Не порицал ли ты, Гобрий, этого юнца, который только что вступил на царство, за его необычайно высокомерный нрав?

— Но ведь я действительно пострадал от его высокомерия, — ответил Гобрий.

— Так что же, — спросил Кир, — он только по отношению к тебе был таким или и по отношению к кому-либо другому?

— Клянусь Зевсом, — ответил Гобрий, — и ко многим другим. При этом, — продолжал он, — я не стану говорить о тех бесчинствах, которые он учинял над людьми слабыми. Но вот у одного человека, гораздо более могущественного, чем я, он схватил сына, который то же, как и мой сын, был его товарищем и пировал вместе с ним, и велел оскопить его. И это, как утверждали люди, он учинил только потому, что его наложница восхитилась красотой юноши и позавидовала его будущей жене; насильник же теперь выдумывает, будто юноша пытался соблазнить эту наложницу. Несчастный нынче — евнух, однако евнух, наделенный властью, поскольку отец его умер.

— Так как ты думаешь, — воскликнул Кир, — разве не обрадовался бы он встрече с нами, если бы узнал, что мы пришли заступиться за него?

— Вне всякого сомнения, — подтвердил Гобрий. — Однако встретиться с ним, Кир, довольно трудно.

— Почему это? — спросил Кир.

— Потому что тому, кто захочет соединиться с ним, придется дойти до самого Вавилона.

— А чего же тут трудного? — удивился Кир.

— Да ведь, клянусь Зевсом, — воскликнул Гобрий, — я знаю наверняка, что из Вавилона выйдет войско, намного превосходящее то, которое теперь идет с тобой. Имей в виду, что если ассирийцы нынче приносят тебе оружие и приводят коней гораздо реже, чем раньше, то как раз из-за того, что они воочию убедились в малочисленности твоего войска. Слух об этом уже далеко распространился. Поэтому, мне кажется, — заключил Гобрий, — будет лучше, если мы в походе станем соблюдать меры предосторожности. Выслушав такие рассуждения Гобрия, Кир так ему ответил:

— Ты несомненно прав, Гобрий, когда призываешь продолжать поход способом наиболее безопасным. Однако, как я ни смотрю, я не могу найти для нас более безопасного маршрута, чем путь прямо на Вавилон, раз уж там сосредоточены главные силы врагов. Ведь ты утверждаешь, что их много, а я добавлю, что они будут и опасны, если осмелеют. Не видя нас и думая, что мы скрылись из страха перед ними, они, будь уверен, скоро избавятся от того ужаса, который охватил их первоначально; вместо него в них зародится дерзость тем большая, чем дольше они не будут видеть нас. А если мы теперь прямо пойдем на них, то многих застанем еще в слезах, оплакивающими тех, кого мы убили, многих — в повязках от ран, которые мы им нанесли, и всех — полными воспоминаний об отваге нашего войска, об их собственном бегстве и поражении. Знай, Гобрий, — продолжал Кир, — что людская масса, когда она исполнена уверенности, выказывает неукротимое мужество, но если люди трусят, то чем больше их, тем более ужасному и паническому страху они поддаются. Ибо страх, охватывающий их, возрастает от множества трусливых речей, умножается обилием постыдных действий, усиливается при виде множества унылых и исступленных лиц. Из-за этого нелегко унять страх словами, нелегко вдохнуть в воинов мужество, поведя их в атаку, или вернуть им присутствие духа своевременным отступлением. Наоборот, чем больше ты будешь приказывать им быть смелее, тем более безнадежным они будут считать свое положение. Вообще, клянусь Зевсом, — продолжал Кир, — нам надо уяснить себе суть дела: если отныне победы в ратных делах будут принадлежать тем, кто насчитает на своей стороне больше людей, тогда и ты вправе бояться за нас и мы действительно находимся в безвыходном положении. Но если теперь, как и прежде, битвы решаются мужеством сражающихся, то ты смело можешь верить в успех нашего дела, ибо ты найдешь, что у нас, с помощью богов, будет гораздо больше охотников сражаться, чем у них. А чтобы быть в этом еще более уверенным, прими во внимание следующее: враги теперь гораздо трусливее, чем до того, как потерпели от нас поражение, и много слабее, чем тогда, когда они ускользнули от нас, а мы, наоборот, и крепче духом теперь, раз мы победили, и, сильнее, раз вы к нам присоединились. Вообще же ты не должен презирать твоих людей теперь, когда они выступают вместе с нами. Будь уверен, Гобрий, что за победителями смело идут даже слуги обозные. Не забывай, наконец, и того, — заключил Кир, — что враги отлично могут обнаружить нас и сейчас, однако, поверь, страшнее всего мы покажемся им тогда, когда двинемся прямо на них. Я держусь именно такого мнения, и потому веди нас прямо на Вавилон.