"Сыновья Ананси" - читать интересную книгу автора (Gaiman Neil)Глава девятая, в которой Толстый Чарли идет открывать дверь, а Паук знакомится со стаей фламингоПривычное невезение стало вдруг изменять Толстому Чарли. Он прямо нутром это чувствовал. Взять, например, обратный перелет в Лондон. Билеты на рейс, которым он возвращался домой, продали дважды, и поэтому его посадили в первый класс. На полпути через Атлантику стюардесса пришла сообщить, что он выиграл призовую коробку шоколадных конфет, и подарила ему ее. Положив коробку на полку для ручной клади, он заказал «драмбуйе» на льду. Он приедет домой. Он уладит все с Грэхемом Хориксом, ведь было только одно, в чем Толстый Чарли не сомневался: в честности собственных бухгалтерских расчетов. Он помирится с Рози. Все будет замечательно. Интересно, когда он вернется домой, Паука там уже не будет? Или ему все-таки выпадет удовольствие лично спустить его с лестницы? На последнее он даже надеялся. Толстому Чарли хотелось увидеть, как его брат извиняется, возможно, даже пресмыкается. Прикрыв глаза, он стал придумывать, что скажет… – Убирайся! – гремел Толстый Чарли. – И забери с собой свои солнце, джакузи и спальню! – Прошу прощения? Над ним склонилась обеспокоенная стюардесса. – Так… э-э-э… – пробормотал Толстый Чарли. – Разговариваю сам с собой. Но ни смущение, ни краска на щеках не смогли теперь испортить ему настроение: он даже не захотел, чтобы самолет упал в океан и тем положил конец его позору. Жизнь определенно налаживалась. Вскрыв набор предметов первой необходимости, он надел повязку на глаза и как можно дальше откинулся на сиденье. Он стал думать о Рози, которая почему-то постоянно превращалась в кого-то постройнее и пониже ростом и гораздо менее одетую. Толстый Чарли виновато призвал воображение к порядку и велел нарисовать девушку в одежде, а тогда, к ужасу и стыду своим, обнаружил, что на ней полицейская форма. Чувствовал он себя ужасно виноватым, но почему-то без особой искренности. Постыдился бы. Следовало бы… Поерзав на сиденье, Толстый Чарли издал одинокий удовлетворенный всхрап… Он все еще пребывал в отличном настроении, когда самолет приземлился в Хитроу. Сев на экспресс-поезд до Паддингтона, он с удовольствием отметил, что за его короткую отлучку из Англии решило выйти солнце. «Все до последней мелочи, – сказал он самому себе, – будет хорошо». Единственная странная нотка, бросившая тень неприятностей на утро, вкралась на полпути до вокзала. Толстый Чарли как раз смотрел в окно, жалея, что не купил в аэропорту газету. За окном тянулся зеленый лужок («Может, это футбольное поле при какой-нибудь школе?» – спросил себя Толстый Чарли), когда небо вдруг на мгновение потемнело и с шипением тормозов поезд остановился по сигналу семафора. Это Толстого Чарли не встревожило. Осенью в Англии солнце, по определению, появляется лишь изредка, зато сейчас не было ни обложных туч, ни дождя. Только вот у рощицы берез на краю поля стояла одинокая фигура. Сначала Толстый Чарли принял ее за пугало. Глупо, конечно. Откуда тут взяться пугалу? Да, разумеется, посреди поля пугалу самое место, но не футбольного же! И, уж конечно, не под березами. И вообще, если это было пугало, то свою работу оно делало из рук вон плохо. Ведь кругом же летала стая ворон. Больших черных ворон. А потом пугало шевельнулось. Оно было слишком далеко, чтобы разглядеть хорошенько, – просто фигура в потрепанном буром дождевике. Тем не менее Толстый Чарли узнал ее и сразу понял, что будь она ближе, то увидел бы высеченное из обсидиана лицо, иссиня-черные волосы и глаза, в которых притаилось безумие. Тут поезд дернулся и покатился вперед, и через несколько секунд женщина в буром дождевике скрылась из виду. Толстому Чарли стало не по себе. Он ведь почти убедил себя, что случившееся (нет, на самом деле ничего там не случилось, кажемость сплошная!) в гостиной миссис Дунвидди было какой-то галлюцинацией, сюрреалистическим сном, возможно, отчасти верным, но не более того. И никого он на самом деле не встречал, а видел лишь набор образов, символов высшей реальности. Ну сами посудите, не мог же он отправиться в реальное место и заключить там реальную сделку, правда? Просто подсознание через сон подбросило ему горстку метафор, только и всего. Он не стал спрашивать себя, откуда у него взялась уверенность, что скоро жизнь начнет налаживаться. Есть реальность и Все быстрее и быстрее поезд, стуча колесами, нес его в Лондон. Возвращаясь из греческого ресторанчика, Паук почти подошел к дому, когда кто-то тронул его за плечо. – Чарльз? – спросила Рози. Паук подпрыгнул или, во всяком случае, дернулся и испуганно охнул. – Чарльз? С тобой все в порядке? Что у тебя со щекой? Он уставился во все глаза на невесту Толстого Чарли и, помолчав, спросил: – Ты это ты? – Что? – Ты Рози? – Что за вопрос? Конечно, я Рози. Ты поранил щеку? Паук плотнее прижал к щеке салфетку. – Порезался. – Дай посмотрю. Она отвела его руку от щеки. Салфетка была испачкана алым, словно в нее впиталась кровь, а вот на щеке – ни царапины и кожа чистая. – Тут ничего нет. – А-а… – Чарльз? С тобой все в порядке? – Да, – сказал он. – Все. Нет, пожалуй, не в порядке. Кажется, нам лучше вернуться ко мне домой. Думаю, там мне будет безопаснее. – Мы собирались куда-нибудь на ленч, – сказала Рози тоном человека, который беспокоится, что поймет, что на самом деле тут происходит, только если откуда-нибудь выпрыгнет телеведущий и покажет, где спрятаны скрытые камеры. – Да. Знаю. Но, кажется, меня только что пытались убить, И она выдавала себя за тебя. – Никто не пытается тебя убить, – сказала Рози, попытавшись (безуспешно) произнести эту фразу так, будто не старается подладиться под душевнобольного. – Даже если никто не пытается меня убить, можно нам обойтись без ленча и пойти ко мне? У меня дома есть еда. – Конечно. Паук развернулся и зашагал к дому, а Рози пошла за ним следом, недоумевая: и когда Толстый Чарли успел так похудеть? Ему идет, решила она. Очень идет. На Максвелл-гарденс они свернули молча. – Посмотри-ка, – сказал вдруг Паук. – Что? Он показал ей льняную салфетку. Свежее кровавое пятно исчезло, ткань теперь была совершенно белой. – Это фокус? – Если да, то не мой, – пробормотал Толстый Чарли. – Ради разнообразия. Салфетку он бросил в урну. В этот момент перед домом Толстого Чарли остановилось такси и оттуда помятый и щурящийся на солнце вылез Толстый Чарли с белым пластиковым пакетом в руке. Рози посмотрела на Толстого Чарли. Рози посмотрела на Паука. Потом снова на Толстого Чарли, который, открыв пакет, достал огроменную коробку шоколадных конфет. – Это тебе, – сказал он. – Спасибо. Рози автоматически взяла конфеты. Перед ней было двое мужчин, которые и выглядели, и говорили совершенно по-разному, а она тем не менее не могла определить, который из них ее жених. – Я схожу с ума, верно? – сдавленно спросила она. Так было много проще. Теперь она поняла, в чем дело. Более худой из двух Толстых Чарли, тот, у которого была серьга в ухе, обнял ее за плечи. – Тебе нужно домой, – сказал он. – Тебе нужно поспать. А когда проснешься, забудешь про все случившееся. «Да, – подумала она. – Насколько все становится проще, когда у тебя есть план». Домой она возвращалась бодрым шагом, прижимая к груди коробку шоколадных конфет. – Что ты сделал? – спросил Толстый Чарли. – Она словно бы отключилась. Паук пожал плечами. – Не хотел ее расстраивать. – Почему ты не сказал ей правду? – Подумал, что сейчас это было бы не совсем уместно. – Как будто ты знаешь, что уместно, а что нет! Паук положил ладонь на дверь, и она распахнулась. – У меня ключи, знаешь ли, есть. Это же мой дом. Они вошли в коридор, поднялись по лестнице. – Где ты был? – спросил Паук. – Нигде. Гулял, – сказал Толстый Чарли, запираясь, словно подросток. – Сегодня в ресторане на меня напали птицы. Знаешь что-нибудь про это? Ведь знаешь, да? – Пожалуй, нет. Может быть. Тебе все равно пора уезжать. – Не начинай, – огрызнулся Паук. – Я? Я не начинай? Думаю, я был образцом сдержанности. Ты заявился в мою жизнь. Ты разозлил моего начальника и натравил на меня полицию. Ты целовал мою девушку. Ты испоганил мне жизнь. – Погоди, – прервал его Паук. – На мой взгляд, с последним ты и сам прекрасно справлялся. Сжав кулак, Толстый Чарли замахнулся и ударил Паука в челюсть – как это делают в кино. Скорее от удивления, чем от боли или силы удара, Паук отпрянул, поднес руку к губам, потом посмотрел на испачкавшую пальцы кровь. – Ты меня ударил. – И еще раз ударю, – сказал Толстый Чарли, совсем не уверенный, что сумеет. Очень болели костяшки пальцев. – Да? – переспросил Паук и бросился на Толстого Чарли. Прижав к стене, он принялся молотить его кулаками, а Толстый Чарли, обхватив Паука поперек талии, рухнул на пол, потянув и его за собой. Они катались по коридору, дубася и пиная друг друга. Толстый Чарли почти ожидал какой-нибудь магической атаки или что Паук окажется сверхъестественно сильным, но они как будто были на равных. Оба дрались бессистемно, как мальчишки – как братья, и пока они дрались, Толстому Чарли показалось, что он вспомнил, как они делали это когда-то – давным-давно. Паук был умнее и хитрее, но если Толстый Чарли сумеет оказаться наверху и обезвредит руки Паука… Схватив Паука за правую руку, Толстый Чарли вывернул ее ему за спину, потом сел брату на грудь и навалился всем весом. – Сдаешься? – спросил он. – Нет. Паук елозил и извивался, но Толстый Чарли сидел крепко. – Обещай мне кое-что, – сказал Толстый Чарли. – Обещай, что уберешься из моей жизни и навсегда оставишь нас с Рози в покое. На это Паук сердито выгнулся и сбросил Толстого Чарли, который приземлился на пятую точку, а затем распластался на кухонном линолеуме. – Ну вот, – сказал Паук. – Я же тебе говорил. Кто-то барабанил в дверь. Это был повелительный стук, какой обычно говорит, что кому-то настоятельно нужно войти и что отказа он не потерпит. Толстый Чарли свирепо глянул на Паука, тот недоуменно нахмурился, и оба медленно поднялись на ноги. – Мне открыть? – спросил Паук. – Нет, – отрезал Толстый Чарли. – Это мой дом, черт побери. И большое спасибо, я сам пойду открою свою треклятую дверь. – Как хочешь. Толстый Чарли осторожно спустился, но на последней ступеньке обернулся. – Когда я с этим покончу, – сказал он, – придет твой черед. Собирай вещи. Тебе одна дорога – за порог. Заправив в штаны рубашку, смахнув с них соринки и вообще пытаясь выглядеть так, будто не дрался на полу, он подошел к двери. Открыл. На пороге стояли два дюжих полицейских в форме и одна маленькая полицейская – экзотической внешности и в строгом штатском костюме. – Чарльз Нанси? – спросила Дейзи и посмотрела на него без всякого выражения, словно они незнакомы. – Хр-м… – выдавил Толстый Чарли. – Вы арестованы. У вас есть право… Толстый Чарли повернулся к лестнице. – Сволочь! – крикнул он. – Сволочь, сволочь, сволочь, сволочная сволочь, СВОЛОЧЬ!!! Дейзи похлопала его по руке. – По-хорошему пойдете? – негромко спросила она. – Потому что в противном случае мы можем повести вас насильно. Но я бы не рекомендовала. Мои спутники делают это с излишним энтузиазмом. – По-хорошему пойду, – сказал Толстый Чарли. – Хорошо, – ответила Дейзи, вывела Толстого Чарли на улицу, усадила в черный полицейский фургон и заперла дверцу снаружи. Полицейские обыскали квартиру. В комнатах наверху их встретило единственное живое существо – маленький черный паучок. В конце коридора имелся чуланчик с окном, а в нем несколько коробок с книгами и ведро с игрушечными машинками. Заглянув в чулан, копы не нашли ровным счетом ничего интересного. Паук лежал на диване у себя в спальне и дулся. К себе он ушел, когда Толстый Чарли спустился открывать дверь. Ему нужно было посидеть одному. Он терпеть не мог разговоров начистоту. Обычно он сматывал удочки еще до них или в самый момент, и теперь Паук знал, что пора исчезнуть, но ему все равно не хотелось. Он сомневался, а правильно ли поступил, отправив Рози домой. Нет, ему хотелось (а Паук всегда руководствовался тем, что ему «хочется», а не «должен» или «следует») поговорить с Рози, объяснить, что она нужна ему, Вот только он знал, что в глубине души она была бы очень против. Люди не любят, когда боги ими играют. На первый взгляд им все нравится, но в глубине души они чувствуют, что их дергают за ниточки, и обижаются. А если ее «подтолкнуть», это уже будет не Рози, верно? Уставившись невидящим взглядом на роскошный водопад и тропическое небо за окном, Паук спрашивал себя, когда к нему постучится Толстый Чарли. Что-то случилось сегодня утром в греческом ресторанчике, и чутье подсказывало, что брат знает об этом больше, чем говорит. Некоторое время спустя ему наскучило ждать, и он лениво вернулся в квартиру Толстого Чарли. Там царил полный хаос, словно бы ее перевернула вверх дном группа профессионалов. Паук решил, что Толстый Чарли, по всей вероятности, сам разгромил свою квартиру, лишь бы показать, как он расстроен, что Паук одолел его в драке. Он выглянул в окно. Возле дома стояла патрульная машина, а рядом черный полицейский фургон. Не успел он отойти от окна, как они уехали. Паук приготовил себе тост, намазал его маслом и съел. Потом прошелся по комнатам, проверяя, задернуты ли повсюду занавески. Внизу позвонили. Задернув последнюю гардину, Паук спустился вниз. На пороге стояла Рози. Она все еще казалась ошеломленной. Паук лишь молча уставился на нее. – Ну? Ты пригласишь меня войти? – Конечно. Входи, пожалуйста. Рози направилась вверх по лестнице. – Что тут стряслось? Землетрясение? – Да. Кажется. – Почему ты сидишь в потемках? – Она направилась к окну. – Не надо!!! Пусть будут задернуты! – Чего ты боишься? – спросила Рози. Паук глянул на окно. – Птиц, – ответил он, помолчав. – Но птицы наши друзья, – возразила Рози тоном, каким обращаются к маленькому ребенку. – Птицы, – возразил Паук, – это последние из динозавров. Крошечные скоростные хищники на крыльях. Пожирают беззащитных букашек, а еще орехи и рыбу… и… и… других птиц. Ранние пташки ловят червячков, которые только-только вылезли. Ты когда-нибудь видела, как питаются куры? Да, конечно, выглядят они безобидными, но знаешь, какие они злобные? – Вчера в новостях рассказывали, как птица спасла человеку жизнь. – Это ничего не меняет… – Рассказывали про ворона. Или про ворону. В общем, про какую-то большую черную птицу. Один человек лежал на газоне за своим домом в Калифорнии и читал журнал и вдруг услышал, как кто-то каркает и каркает, а это его внимание пытался привлечь ворон. Человек встал и пошел к дереву, где сидел ворон, а за деревом прятался кугуар и хотел на него броситься. Поэтому человек убежал в дом. Если бы ворон его не предупредил, он стал бы кормежкой для кугуара. – Почему-то я сомневаюсь, что вороны всегда так себя ведут. Но спас ли какой-то там ворон кому-то жизнь или нет, это ничего не меняет. Птицы за мной охотятся. – Ага, ага, – сказала Рози, пытаясь делать вид, что не подлаживается под помешанного. – Птицы за тобой охотятся. – Да. – И охотятся они за тобой, потому что… – Э-э-э… – Должна же быть какая-то причина. Не можешь же ты утверждать, что великое множество птиц ни с того ни с сего, без всякой причины решило считать тебя огромным червяком? – По моему, ты мне не веришь, – с чувством сказал Паук. – Ты всегда был очень честным, Чарли. То есть я всегда тебе доверяла. Когда ты мне что-то говоришь, я изо всех сил стараюсь тебе поверить. Очень стараюсь. К тому же я тебя люблю. Поэтому предоставь мне решать, верю я тебе или нет. Паук задумался, потом взял ее за руку и нежно сжал пальцы. – Наверное, мне нужно кое-что тебе показать. Он повел ее в коридор и уже через десяток шагов они остановились перед дверью в чулан Толстого Чарли. – Там есть кое-что. Боюсь, оно объяснит лучше, чем смог бы я сам. – Ты супермен и хранишь там свой костюм? – улыбнулась Рози. – Нет. – Что-то извращенное? Ты надеваешь комбинацию, красишься и зовешь себя именем Дора? – Нет. – Это, случаем, не… Не модель железной дороги? Паук толкнул дверь в чулан Толстого Чарли и одновременно открыл магическую дверь в собственную спальню. В огромном окне возник водопад: с неимоверной высоты сверкающая вода с грохотом обрушивалась в озерцо среди джунглей. Небо за стеклом было синее сапфира. У Рози вырвалось сдавленное «ох!». Повернувшись на каблуках, она вышла в коридор, оттуда на кухню, где, отдернув занавеску, выглянула в окно на серое лондонское небо, непривлекательное и так похожее на вчерашнее тесто. Потом вернулась. – Не понимаю, – неуверенно сказала она. – Что происходит, Чарли? – Я не Чарли, – сказал Паук. – Посмотри на меня. По-настоящему посмотри на меня. Я даже не похож на него. Она больше не делала вид, будто подстраивается. Глаза у нее расширились, вид стал испуганный. – Я его брат, – продолжал Паук. – Я все испортил. Все. Наверное, мне лучше оставить вас в покое и убраться. – Но где Толстый… Где Чарли? – Не знаю. Мы подрались. Он пошел открывать дверь – в нее кто-то постучал. Я пошел к себе, а он так и не вернулся. – Не вернулся? И ты даже не попытался выяснить, что с ним случилось? – Э-э-э… Кажется, его увезла полиция, – сказал Паук. – Э-э-э… просто предположение. Доказательств у меня никаких нет. – Как тебя зовут? – решительно спросила Рози. – Паук. – Паук, – повторила Рози. За окном, над водяной пылью от водопада кружила стая розовых фламинго, в слепящих солнечных лучах их крылья расплывались в бело-розовые пятна. Они парили величественно им не было числа, и Рози они показались самыми прекрасными созданиями на свете. Она перевела взгляд на Паука и, смотря на него, спросила себя, как вообще могла поверить, что это Толстый Чарли. Если Толстый Чарли был покладисто-добродушным, неловким и открытым, этот человек больше напоминал согнутый железный прут, который вот-вот сломается. – На самом деле ты не он, да? – Я же тебе сказал. – Да… Сказал. И с кем я… И с кем я спала? – Со мной. – Так я и думала. И дала ему пощечину – изо всех сил. Паук почувствовал, что губа у него снова закровоточила. – Наверное, я это заслужил, – сказал он. – Еще как. – Рози помолчала. – Толстый Чарли про это знал? Про тебя? Что ты со мной встречаешься? – Ну… да… Но он… – Вы оба ненормальные! – вырвалось у Рози. – Ненормальные, больные, злые люди. Надеюсь, вы будете гореть в аду. Бросив последний недоуменный взгляд на огромную спальню, на прекрасные джунгли, огромный водопад и стаю фламинго за окном, она вышла в коридор. Паук соскользнул по стене на пол, с губы у него стекала тоненькая струйка крови. Чувствовал он себя последним идиотом. Внизу с грохотом захлопнулась входная дверь. Подойдя к джакузи, он обмакнул в горячую воду край махрового полотенца, потом выжал и приложил к губе. – Только этого мне не хватало. Зачем мне такая морока? – вопросил в пустоту Паук. Он произнес эти слова вслух: гораздо легче лгать себе, когда произносишь ложь вслух. – Неделю назад никто из вас, люди, был мне не нужен, и сейчас вы не нужны. Мне плевать. С меня хватит. Фламинго ударились в оконное стекло как розовые оперенные пушечные ядра, оно разбилось, и по всей комнате полетели осколки, которые засели в стенах, в полу, в матрасе на кровати. Спальня заполнилась мельтешением розовых тел, хаосом огромных розовых крыльев и изогнутых черных клювов. От грохота водопада закладывало уши. Паук прижался к стене. Путь к двери ему закрывали фламинго, которых, наверное, было сотни, если не тысячи: птицы высотой пять футов, сплошь ноги и крылья. Поднявшись, он сделал несколько шагов через стаю рассерженных розовых птиц, каждая из которых злобно глядела на него безумными глазками. А ведь издали они казались такими красивыми. Одна щелкнула клювом, пытаясь цапнуть Паука за руку. До крови не оцарапала, но все равно больно. Спальня у Паука была просторная, но быстро превращалась в аэродром, на который совершают аварийную посадку еотни рушащихся с неба птиц. А над водопадом образовалось темное облако: судя по всему, приближалась еще одна стая. Они клевали и драли Паука клювами, били огромными крыльями, но он знал, что истинная беда не в этом. Истинная беда в том, что, когда птицы набросятся разом, он просто задохнется под пушистой периной из перьев. Не слишком достойная смерть – быть раздавленным птицами, к тому Же не очень умными. «Думай, – велел он себе. – Фламинго все равно что куры. И мозги у них куриные. Ты же Паук». «И что с того? – раздраженно ответил ему внутренний голос. – Скажи что-нибудь новенькое». Фламинго, приземлившиеся на пол, надвигались. Фламинго под потолком готовились спикировать. Не успел он натянуть на голову куртку, как они обрушились на него – словно кто-то стрелял по нему из пушки курами. Пошатнувшись, он рухнул на половицы. «Ну обмани же их, тупица». С трудом поднявшись на ноги, он продрался сквозь море крыльев и клювов, пока не оказался возле окна, теперь оскалившегося кинжалами разбитого стекла. – Глупые птицы, – весело сказал он и вылез на подоконник. Фламинго не отличаются ни острым умом, ни умением решать проблемы. Если перед вороной положить кусок проволоки и бутылку с чем-нибудь съедобным, она скорее всего попытается сделать из проволоки инструмент, чтобы извлечь лакомство. А вот фламинго попытается сожрать проволоку, если она похожа на рыбешку или, возможно, даже если не похожа – на случай, если это какая-то новая разновидность рыбешки. И потому, даже если глупых птиц возмутило, с чего это застывший на карнизе человек стал вдруг дымным и бестелесным, фламинго не сумели понять, в чем тут дело. А лишь уставились на него безумными розовыми глазами кроликов-убийц и бросились в атаку. Человек ласточкой упал с окна, прямо в туманную завесу водопада, и стая взлетела следом, а учитывая, что фламинго, чтобы подняться в воздух, нужен разбег, многие камнем рухнули вниз. Вскоре в спальне остались лишь раненые или мертвые птицы: те, что разбили своими телами окно, те, что налетели на стены, те, что были раздавлены весом собратьев. Один еще живой фламинго смотрел, как дверь словно сама собой открылась и снова захлопнулась, но поскольку был птицей, не придал этому особого значения. Стоя в коридоре квартиры Толстого Чарли, Паук старался перевести дух. Он сосредоточился на том, чтобы его спальня перестала существовать – а ведь обидно, так обидно: особенно ему было жалко проигрывателя и колонок, которыми он ужасно гордился. Да и вообще, где теперь держать вещи? Впрочем, вещи можно раздобыть новые. Если ты Паук, достаточно только попросить. Мама Рози была не из тех, кто склонен злорадствовать, поэтому, когда Рози разразилась слезами на чиппендейловском диване, она воздержалась от улюлюканья, пения или небольшого победного танца. Впрочем, внимательный наблюдатель заметил бы в ее глазах радостный блеск. Дав Рози большой стакан витаминизированной воды с кубиком льда, она выслушала слезливый рассказ дочери об обманах и разбитом сердце. К концу победный блеск в глазах сменился растерянностью, голова у нее шла кругом. – Значит, Толстый Чарли на самом деле был не Толстым Чарли? – спросила мама Рози. – Нет. Ну да. Толстый Чарли это Толстый Чарли, но всю прошлую неделю я встречалась с его братом. – Они близнецы? – Нет. Кажется, они даже не похожи. Не знаю. Я совсем запуталась. – Так с которым ты порвала? Рози высморкалась. – Я порвала с Пауком. Это брат Толстого Чарли. – Но ты же не была с ним помолвлена. – Нет, но думала, что была. Я думала, это Толстый Чарли. – Значит, ты порвала и с Толстым Чарли тоже? – Вроде того. Только я ему об этом еще не сказала. – А он знал… про историю с братом? Может, это какой-то извращенный заговор? Может, над моей бедной девочкой просто посмеялись? – Нет. Сомневаюсь. Но это не важно. Я не могу за него выйти. – Не можешь, – согласилась мама. – Совершенно точно не можешь. Никак не можешь. – А про себя сплясала победную джигу и запустила большой, но со вкусом задуманный фейерверк. – Мы найдем тебе хорошего молодого человека. Не волнуйся. А Толстый Чарли тот еще фрукт. Никогда не знаешь, что вот-вот выкинет. Я это сразу поняла, как его увидела. Съел мое восковое яблоко. Так и знала, что от него ничего хорошего не жди. Где он сейчас? – Точно не знаю. Паук сказал, его, возможно, забрали в полицию. – Ха! – Фейерверк в голове ее мамы достиг размаха новогоднего в Диснейленде, и для верности она мысленно принесла в жертву дюжину безупречно белых быков, а вслух сказала лишь: – Скорее всего сидит в тюрьме, если хочешь знать мое мнение. Самое для него место. Я всегда говорила, этот молодой человек плохо кончит. Тут Рози снова заплакала, даже еще сильнее. Достав новую горсть бумажных носовых платков, она протяжно и трубно высморкалась. Храбро сглотнула. И еще поплакала. Мама похлопала ее по руке – настолько утешительно, насколько умела. – Конечно, ты не можешь выйти за него замуж. Нельзя выйти замуж за преступника. Но если он в тюрьме, то помолвку легко разорвать. – При этом в уголках ее губ появилась призрачная улыбка. – Я могла бы уладить это за тебя. Или сходить в день посещений и сказать, что он паршивый мошенник и ты никогда больше не хочешь его видеть. – И с готовностью добавила: – Можно получить также ордер, чтобы он не смел к тебе приближаться больше чем на двадцать ярдов. – Я не… не… п-потому не могу выйти замуж за Толстого Чарли, – пробормотала Рози. – Не потому? – спросила мама, поднимая одну отлично нарисованную бровь. – Нет. Я не могу выйти за Толстого Чарли, потому что не люблю его. – Конечно, не любишь. Я всегда знала. Это было пустое увлечение, но теперь ты увидела истинную… – Я влюблена в Паука, – продолжала Рози, словно мама вообще ничего не говорила. – В его брата. Возникшее на мамином лице выражение напоминало рой ос, слетевшихся к пикнику. – Нет, нет, – успокоила ее Рози. – За него я тоже не могу выйти. Я сказала ему, что не хочу его видеть. Мама Рози поджала губы. – Не стану делать вид, будто понимаю, что у тебя на уме, но не буду говорить, что это дурные вести. Шестерни у нее в голове повернулись, колесики и зубчики сцепились на новый и интересный лад, механизм замкнулся заново, пружины опять сжались. – Знаешь, что было бы сейчас для тебя лучше всего? Ты не думала о небольшом отпуске? Я с радостью его оплачу. В конце концов, я столько сэкономлю на твоей свадьбе… Возможно, последняя фраза была не совсем к месту, потому что Рози снова зарыдала в бумажный носовой платок, но мама продолжила: – Как бы то ни было, все за мой счет. Знаю, у тебя еще остались неиспользованные дни отпуска. И ты говорила, что на работе сейчас затишье. В такое время девушке нужно уехать подальше и просто расслабиться. Рози спросила себя, может, все эти годы она недооценивала маму? Шмыгнув носом и сглотнув, она сказала: – Было бы неплохо. – Тогда решено, – сказала мама. – Я поеду с тобой, буду заботиться о моей девочке. А мысленно – под грандиозный финал фейерверка – добавила: «И присмотрю, чтобы моя девочка знакомилась только с подходящими мужчинами». – Куда мы поедем? – спросила Рози. – Мы поедем, – ответила ее мама, – в круиз. Наручников на Толстого Чарли не надели. Это было хорошо. Все остальное – хуже некуда, но хотя бы без наручников обошлось. Жизнь сбивала с толку, расплывалась в какое-то странное пятно, но детали проступали чересчур уж четко: сержант на посту, почесав нос, сказал: «Шестая камера свободна». Грохот захлопнувшейся зеленой двери, запах камер, слабая вонь, которой он никогда не ощущал раньше, но которая сразу показалась омерзительно знакомой, – всепроникающая спертая смесь вчерашней блевоты, дезинфектанта и дыма, затхлых одеял и неспущенных унитазов, а еще отчаяния. Это был запах самого дна, и именно тут, кажется, очутился Толстый Чарли. – Когда понадобится спустить воду, – сказал провожавший его по коридору охранник, – нажмете на кнопку в своей камере. Кто-нибудь из нас рано или поздно зайдет, чтобы дернуть за цепочку. Так мы не позволяем спускать в канализацию улики. – Улики чего? – Сам знаешь, солнышко. Толстый Чарли вздохнул. Он сам спускал отходы своего тела с тех пор, как начал гордиться таким поступком, и утрата этого, более чем утрата свободы, показала ему, как все переменилось. – Ты ведь в первый раз здесь? – спросил охранник. – Прошу прощения? – Наркотики? – Нет, спасибо, – вежливо ответил Толстый Чарли. – Ты у нас за наркотики? – Сам не знаю, за что. Я невиновен. – Белый воротничок, а? – Охранник покачал головой. – Скажу тебе кое-что, что синие воротники и так знают. Чем больше ты облегчишь жизнь нам, тем больше мы облегчим ее тебе. Все вы, белые воротнички, одинаковы. Вечно талдычите про свои права. Сами себе все усложняете. Он открыл дверь камеры номер шесть. – Дом, милый дом, – сказал он. Вонь оказалась намного сильнее внутри комнатушки, выкрашенной какой-то неровной, сопротивляющейся граффити краской, и стояли тут только кровать, похожая на полку почти у самого пола, и унитаз без крышки в уголке. На кровать Толстый Чарли положил одеяло, которое ему выдали. – Вот и ладушки, – сказал охранник. – Обживайся. Если станет скучно, не затыкай одеялом унитаз. – Зачем мне это делать? – Сам часто удивляюсь, – отозвался охранник. – И впрямь, зачем? Разгоняет монотонность, наверное. Откуда мне знать? Как законопослушный гражданин, который ждет заслуженной пенсии от полиции, я сам никогда не проводил времени в камере. – Знаете, и я тоже, – сказал Толстый Чарли. – Это хорошо. – Извините, – сказал Толстый Чарли. – Не дадите мне что-нибудь почитать? – Это что, по-вашему? Похоже на библиотеку? – Нет. – Когда я еще был зеленым копом, один тип попросил у меня книгу. Я пошел и принес ту, которую читал сам. Дж.Т.Эдсона, кажется, или, может, Луиса Л'Амура. А он взял и заткнул ею унитаз, вот как! Больше меня на мякине не проведешь. На этом он ушел, заперев за собой дверь, и Толстый Чарли остался один. Самое странное, думал обычно не склонный к самокопанию Грэхем Хорикс, – то, насколько нормально, бодро и в общем и целом хорошо он себя чувствует. Капитан попросил пристегнуть ремни безопасности, а еще сказал, что скоро они приземлятся на Сан Андреасе. Сан Андреас – это такой крохотный островок в Карибском заливе, который, объявив в 1962 году о своей независимости, решил отпраздновать освобождение от колониального режима, учредив среди прочего собственные судебные органы и провозгласив поразивший пять континентов разрыв всех договоров об экстрадиции с остальным миром. Самолет приземлился. Катя за собой чемодан на колесах, Грэхем Хорикс двинулся по залитому солнцем асфальту посадочной полосы, потом, за стеклянной дверью достал соответствующий паспорт (на имя Бейзила Финнегана), получил на него штамп, забрал с вертушки остальной багаж и, миновав совершенно пустой зал таможенного досмотра, оказался в крошечном аэропорту, откуда ступил под знойное солнце Кариб. Одет он был в футболку, сандалии и шорты – истинный англичанин в отпуске за границей. У дверей аэропорта его ждал садовник, и, сев на заднее сиденье черного «мерседеса», Грэхем Хорикс приказал: – Домой, пожалуйста. По дороге из Уильямстауна в свои владения на скалах он с удовлетворенной, собственнической улыбкой осматривал из окна остров. Ему пришло в голову, что перед отъездом из Англии он оставил умирать женщину в стенном шкафу. Интересно, жива ли она еще? Пожалуй, нет. Его нисколько не беспокоило, что он совершил убийство. Напротив, он испытывал безграничное удовлетворение, словно наконец воплотил свое самое заветное желание. Интересно, удастся ли это повторить? Интересно, скоро ли это случится? |
||
|