"Гвардия" - читать интересную книгу автора (Мусаниф Сергей)

Глава вторая Соболевский узнает новости плохие, очень плохие и совсем плохие и начинает курить

Место действия: Штаб-квартира Гвардии

Точное местонахождение неизвестно

Время действия: первый день Кризиса

Джек Морган — аналитик.

Это означает лишь то, что он умнее многих людей, а сам себя считает умнее всех. Отсюда вытекает все остальное: небрежность в одежде, развязность в манерах, нарушение субординации, фамильярность в обращении с мужчинами и фривольность — с женщинами.

Мало кто из оперативных агентов любит аналитиков, этих мелких настырных людишек с непреходящими дефектами зрения и заумными вывертами речи, постоянно сующих свой непомерно длинный нос туда, куда их никто не просит. Мало кто из людей вообще любит тех, кто умнее их самих. В аналитиках всех раздражают небрежность в одежде, развязность в манерах, нарушение субординации, фамильярность в обращении с мужчинами и фривольность — с женщинами.

Но аналитики действительно умны, просто они немного не от мира сего. Может быть, поэтому многое им прощается.

Многое, но не все.

Примерно в таком направлении текли мои мысли, пока я стоял под виброполотенцем, ощущая, как на моем теле высыхают последние капли воды после только что покинутого душа, и прикидывал, во что бы мне одеться для предстоящего визита. Надо сказать, что приглашение в просмотровый зал группы Моргана, присланное на мой автоответчик, было для меня совершенно неожиданным. Хочу заметить, что мне как оперативному агенту полагалось восемь часов отдыха после проведения операции «Захват», пусть даже эта операция и окончилась не совсем удачно. И вместо того чтобы использовать часть этого времени на бултыхание в горячей ванне с последующей релаксацией под громкую, но все равно расслабляющую музыку, я был вынужден довольствоваться контрастным душем и неизвестно зачем тащиться к аналитикам.

Единственным утешением мне служила мысль, что главным сегодня был не я, а Шо, и бедняге придется куда хуже. Как агент, непосредственно руководивший операцией, прежде чем предаться заслуженному отдыху, он должен составить точнейший и скрупулезнейший отчет о проведенных действиях.

Составление отчетов — дело достаточно нудное по определению, однако составление подробного отчета о провалившейся операции превращается в натуральный кошмар для любого нормального человека.

Вы должны письменно (это в наше-то время!) воспроизвести события на дисплее, по ходу дела отвечая на многочисленные попытки аналитической программы заставить вас разобраться в ситуации лучше, чем вы смогли сделать это на месте. И это несмотря на то, что компьютер получает полную информацию о происходящем при помощи имплантированных в тело гвардейца визоров. И получает ее в режиме реального времени.

«Вы уверены, что правильно интерпретировали слова вашего оппонента на сорок шестой секунде разговора?» — вопрошает компьютер. И ты морщишь лоб, тщетно пытаясь вспомнить, о чем шла речь в тот момент.

«Адекватно ли вы воспринимали сложившуюся тактическую ситуацию?»

А если и нет, то кто в этом признается?

«Не могли ли вы в данном случае повести себя чуть менее агрессивно?»

И попробуй объяснить этой суперумной железяке, что ты не такой гений, как она, и уже к чертям свинячьим успел позабыть, что же твой оппонент ляпнул на сорок шестой секунде разговора, так как не вел хронометраж. И что тактическую ситуацию в бою можно оценить только одним образом, иначе тебя из этого боя вынесут вперед ногами. И что ты не считаешь свое поведение чересчур уж агрессивным.

Бюрократия в наши дни превратилась в некоторое подобие религии, и составление отчетов стало отправлением необходимого и неотвратимого ритуала, типа христианской обедни или намаза у людей, исповедующих ислам.

Мой черед писать отчет о сегодняшнем дне придет чуть позже.

Нацепив нехитрую одежду, которая уместно выглядела бы в пределах Штаб-квартиры, я вышел в коридор и почти сразу же наткнулся на Харди.

Вот принесла нелегкая подарок! Такое впечатление, что он специально прогуливался неподалеку от моей двери.

Капитан Харди, заместитель Полковника, лично курирующий все боевые акции, к числу которых принадлежал и мой последний выход в «поле», был одним из самых непробиваемых (чтобы не сказать — дубоголовых) выпускников Нео-Вест-Пойнта. Эти парни превозносят до звезд железную дисциплину, строгую субординацию и соблюдение всех без исключения инструкций, что свойственно воякам старой школы.

На мой взгляд, инструкция — штука хорошая, но все хорошие штуки хороши в меру, иначе просто перестают быть хорошими.

Харди не любил меня, я отвечал ему взаимностью. Однако, как человек объективный, я не мог не признавать того факта, что старый волк еще не разучился читать следы, не утратил звериного чутья и острых клыков.

Он был профессионал. Но в общении человек неприятный.

Зная, что он любит соблюдение формальностей, я отдал ему честь. Другие капитаны и сам Полковник никогда этого не требовали, если речь шла не об официальном вызове.

Харди поморщился. Наверное, я был слишком небрежен.

— Сержант Соболевский, — сказал он, нехорошо улыбаясь, — как прошла ваша последняя операция?

— Неудачно, сэр.

Он что-то знает, подумал я и решил не вдаваться в подробности. С такими типами надо разговаривать сдержанно, коротко отвечать на поставленные вопросы, и все. Любое словоблудие может завести в такие дебри, что выход придется искать несколько часов. А нервные клетки, между прочим, даже в наше просвещенное время не восстанавливаются.

— Мерзавец ушел?

— Нет, сэр.

— Так что же произошло?

Старая скотина! Не знает? Или делает вид, что не знает?

— Он убит, сэр.

— Вы застрелили его при задержании?

Судя по его тону, он не удивился бы, услышав, что я совершил и куда большую ошибку. Чего, дескать, ждать от такого олуха, как Соболевский.

Мягко говоря, Харди всегда вел себя так, словно сомневался в моей профессиональной пригодности, хотя повода, по крайней мере до настоящего момента, я ему и не давал.

— Он убит не нами, сэр.

— Не вами? А кем?

— Не могу знать, сэр.

— Как это прикажете понимать, сержант?

— Рядовой Такаги, руководивший захватом, уже пишет отчет, сэр. Уверен, что он ляжет на ваш стол через несколько минут. — Звучало это так: мол, вали в свой кабинет, старый хрыч.

— Что ж, — сказал Харди, немного оттаяв при имени Такаги, которого у нас многие любили и ценили. — Я уверен, что рядовой Такаги приложил максимум усилий, разрабатывая операцию. Что же касается вас, сержант Соболевский… Имейте в виду, что хоть вы у нас и герой, которого пресса (это слово он выплюнул, будто оно отдавало гнилью) носит на руках, с этого момента вы находитесь под моим личным наблюдением.

— Спасибо, сэр, — молодцевато гаркнул я.

— Что? — подозрительно спросил он.

— Могу ли я идти, сэр?

— Можете, сержант. Но не забывайте, о чем я вам только что сказал.

— Так точно, сэр, — сказал я, и он отчалил по своим делам, несомненно, заключающимся в убиении младенцев и пожирании их внутренностей или заклании девственниц на жертвенные алтари.

С чего он на меня взъелся? Из-за сегодняшнего провала? Вряд ли это для него столь важно, да и неприязнь возникла гораздо раньше. А сегодня… Это ведь не совсем провал.

Как бы там ни было, нашим проблемам с Аль-Махрудом пришел конец, и никто, кроме нас самих, не подозревает, что достала его не Гвардия.

Нет, один человек точно знает.

Убийца.

По пути к лифту я поздоровался с тремя парнями, немного поболтал с Альваресом, которому было абсолютно нечего делать еще полчаса перед дежурством, выпил чашку кофе, купленную в коридорном автоматическом кафе, и убедился, что новости с Термитника еще не успели получить широкой огласки. Никто меня шутливо не поздравлял и не хлопал сочувственно по плечу.

Однако к вечеру история станет достоянием всех и каждого. В замкнутом пространстве слухи распространяются быстро, особенно если в этом замкнутом пространстве имеет место локальная Сеть.

Тремя уровнями выше я вывалился из лифта в официальной части Штаб-квартиры. Сюда водили докучливых журналистов и особо важных гостей из руководства Лиги и ВКС. Эту часть Гвардии показывали посторонним.

Очень маленькую часть.

Коридор Славы.

Пол выстелен древним дубовым паркетом со старой Земли, потолок через каждые полтора метра увешан люмлампами, а стены… Самое главное в Коридоре Славы — это стены.

На стенах находятся двадцатисекундные голокартины, демонстрирующие общественности, точнее, той избранной ее части, что смогла пройти через все проверки и попасть сюда, наиболее удачные и значимые деяния Гвардии за последние двести лет.

…На фоне громадной раскаленной звезды — падающий на нее звездолет с отказавшими двигателями и группа спасателей, выводящих из него людей через наспех переброшенный на Нью-Таити нуль-пространственный туннель.

Пара агентов, перемазанных грязью и пылью, вызволяют из обвалившейся на глубине двадцати километров шахты пятерых столь же грязных шахтеров.

Горное озеро, равное по объему трем с половиной Байкалам, телепортируется прямо в центр огромного лесного пожара на Новой Колумбии и сбивает огонь.

Рейден, очень удачно изображенный художником, в сражении с пятью террористами освобождает заложников на Авалоне.

Четверо гвардейцев в бешеном темпе монтируют силовую установку, чтобы остановить яростный поток воды из прорвавшейся плотины, грозящий смыть с лица планеты научно-исследовательские центры на Сократе…

И много чего еще. Каждые полгода, а иногда и чаще, здесь появляется новая картинка. Я тешил себя надеждой, что когда-нибудь и сам буду увековечен здесь для обозрения потомками.

Я протопал по коридору до конца, свернул налево, спустился на уровень и оказался в вотчине аналитиков. Вообще-то от моих апартаментов до этого места существует и более короткий путь, и мало кто использует для прогулок именно Коридор Славы, хотя бы из-за риска быть замеченным не тем, кем надо — например, журналистами, которые могут опознать тебя впоследствии в самый неподходящий момент. Но я любил бывать там. О Гвардии в мире известно очень мало, и это правильно, но в Коридоре Славы я мог почувствовать хоть часть значительности того дела, что мы делаем все вместе.

Просмотровый зал, адрес которого скинул мне Морган, напоминал небольшой кинотеатр, демонстрирующий фильмы, недоступные для несовершеннолетних. Маленькое и темное помещение с мягкими креслами и превосходным голоэкраном вместо одной из стен. В зале находились двое: мой закадычный приятель Джек Морган и паренек из его отдела, которого звали Мартин Рэндольф. Они оба сидели в первом ряду и о чем-то оживленно спорили. На звук открываемой двери и мое появление они не обратили никакого внимания.

Я незаметно подкрался к ним, по ходу подсчитывая, сколько раз и какими способами мог отправить бы их на тот свет, если бы был в «поле», а они были бы моими врагами и у меня был бы соответствующий приказ. Получилось около двенадцати, несмотря на то что два способа требовали определенных затрат времени.

Наши штатные умники заметили меня, лишь когда я сел сзади них во втором ряду и хлопнул по плечам. Чуть сильнее, чем надо для приветствия, так, чтобы знали. Джека огреб по левому, Мартина, соответственно, по правому.

Только тут они обратили на меня внимание, скользнув мимолетными взглядами. Беседу свою, если можно назвать беседой перепалку на повышенных тонах с чрезмерным использованием ненормативной лексики, они явно прерывать не собирались.

Мне это надоело.

— К чему такая спешка? — проорал я Джеку в ухо. — Если дело настолько серьезное, что ты вытащил меня из постели, так какого черта здесь не вьются тьмы и тьмы экспертов и столько же высших чинов? Почему вас всего двое?

Они прекратили спор. Уже кое-что.

— А, это ты, — разочарованно протянул Джек, оборачиваясь в мою сторону. Словно ожидал увидеть на моем месте принцессу Анастасию. Словно не он посылал отчаянный призыв на мой автоответчик не далее чем час назад. Но аналитики все такие. — Здесь были тьмы и тьмы экспертов и высших чинов. Они просмотрели эту проклятущую запись шестьдесят тысяч раз, переругались между собой сто двадцать тысяч раз, обозвали друг друга остолопами и разошлись. Что касается второй части твоего вопроса, то мы остались здесь вдвоем, потому что именно на нас свалили эту безнадежную до тухлости проблему, и я готов обратиться даже к фее Моргане, если она способна присоветовать мне что-нибудь разумное.

— Фея, может, и способна, — встрял Мартин. — Но никак не возьму в голову, чего ты ждешь от этого «мяса»?

— Успокойся, — сказал Джек. — Он у нас что-то вроде непризнанного эксперта по Магистрам.

— «Признанный эксперт» звучит куда как лучше, — сказал я. Когда-то я действительно увлекался Магистроведением.

— Этот? — тыча в меня пальцем, с театральным отвращением спросил Мартин. — Что-то сомневаюсь.

— Да, — сказал я. — Плохи дела у Гвардии, если «мозги в бутылке» нисходят до общения с «мясом» и даже просят у него совета.

— Плохи, — сказал Джек, и голос его на этот раз прозвучал серьезно.

На этом наша шутливая пикировка, возникающая каждый раз и ставшая своего рода ритуалом при встрече полевых практиков со штабными теоретиками, закончилась. Дело есть дело, и оно превыше всего.

Джек выудил из-под кресла пульт управления, и в зале стало совсем темно. Пока Морган настраивал экран для воспроизведения записи, из-за которой, как я понял, и разгорелся этот сыр-бор, я поинтересовался:

— Что мы имеем?

— Увидишь, — сказал Джек.

А Мартин пояснил:

— Шестнадцать трупов. Полностью вырезанная археологическая экспедиция с Авалона.

Я присвистнул. Авалон был одной из самых влиятельных планет Лиги, и происшествия, случавшиеся с его гражданами, рассматривались всегда очень тщательно. Я не хочу сказать, что если бы погибшие прилетели с самой окраины Пограничных миров, мы не уделили бы делу столь же пристального внимания, но в нашем случае всплывали еще и политические аспекты, что на практике означало лишнюю головную боль.

Правда, до сих пор еще не было ни одной удачной попытки надавить на Гвардию при помощи политического влияния, однако портить отношения с сильными мира сего никто не хотел.

Джек настроил экран, и сцена трагедии развернулась перед нашими глазами.

Дело происходит на небольшой, судя по линии горизонта, планете, не имеющей своей атмосферы, что видно по дифракции солнечных лучей, проникающих сквозь полупрозрачный купол защитного силового поля. Посреди красновато-бурой глинистой пустыни, протянувшейся от одного края горизонта до другого, высится небольшой холм или курган, над которым возведен защитный купол. Под ним погребена горстка людей, несколько пустынных вездеходов, скиммеров и прочий экспедиционный хлам.

— Таурис, — пояснил Джек, уловив мой вопросительный взгляд. — Планета класса Д в системе Пурпурной Змеи. Окраина, разумеется.

В поле зрения камеры появляются двое: среднего роста и возраста подтянутый крепыш, облаченный в полевую форму майора ВКС, с обветренным и красным лицом, и высокий худощавый старик, хиппующий в залатанных джинсах, клетчатой рубашке, с длинными волосами, затянутыми наподобие конского хвоста. Оба в солнцезащитных очках, несмотря на то что купол над их головами, помимо прочего, гасит ультрафиолетовые лучи и снижает яркость света до оптимального восприятия человеческим глазом.

— Майор Дэвис, представитель ВКС в экспедиции, и профессор Голубев, возглавляющий эту самую экспедицию, — представил их Джек.

После печального инцидента на Шестой Дракона, повлекшего за собой гибель двух партий геологов, было решено в обязательном порядке включать в составы экспедиций представителей наших бравых вояк, отвечающих за безопасность научного корпуса. Когда, то ли вследствие этого указа, то ли по каким-то другим причинам, волна несчастных случаев с летальными исходами сошла на нет, военных отозвать забыли. Теперь они присутствовали в подобных группах в роли свадебных генералов, включенных в штат исключительно для показухи и отчетности и не имеющих никакой власти над ситуацией. Военных видели, но не замечали, слышали, но не слушали, с их мнением не считались. Абсолютный контроль над подобными исследованиями захватили ученые. Они заправляли всем, что ввиду последних событий было, на мой взгляд, не очень разумно.

Я далек от идеализации образа вэкаэсовцев, но они все-таки нужны. В данном случае хотя бы в виде сдерживающего фактора. Их разумность и хладнокровие могут хоть как-то компенсировать излишнюю научную прыть и исследовательский азарт ученой братии.

«На мой взгляд, принятое вами решение, профессор, слишком поспешно и необдуманно», — говорит Дэвис.

Судя по тому, как майор подбирает выражения, он находится у крайнего предела, за которым уже нет слов. А есть только ярость и агрессия, а также извержения ненормативной лексики. В принципе, теперь мы знаем, что майор Дэвис был прав, вот только реального шанса изменить ситуацию у него не было.

«Я уверен, есть и другие способы открыть саркофаг».

— Черт, а мне это нравится, — сказал я. — Саркофаги, пирамиды и ожившие мумии… Прямо как в старом добром фильме ужасов.

— Сейчас ты увидишь современный фильм ужасов, — обнадежил меня Джек. — Причем он будет документальным.

«У меня под рукой таких способов нет, — отвечает Голубев, — а ждать я не могу».

«Почему? — пробует возмутиться майор. — Эта штука пролежала здесь уже миллионы лет, может полежать и еще немного».

«Она пролежала здесь несколько десятков миллионов лет, майор, и теперь ей самое время быть открытой».

Профессор, как и множество ученых, увлечен познавательной стороной проблемы и других ее сторон просто не видит. Или не хочет видеть.

Почему ученые так редко думают о последствиях? Что тот же самый Нобель натворил со своим динамитом?

«Но мы даже не знаем, что там внутри!» — чуть не орет Дэвис.

«Естественно, — спокойно отвечает Голубев. — Поэтому я и хочу его открыть».

«Но…»

«Майор, мы проходили это уже сотни раз. — Тон у профессора раздраженный. Он явно не видит смысла в сто первом обсуждении проблемы и досадует, что приходится тратить столько драгоценного времени на бесполезные разговоры с представителем тупоголовых вояк. Времени, которое можно посвятить науке. — Мы просканировали объект и не обнаружили ничего опасного».

«Половина артефактов Магистров блокирует сканирование, — возражает майор. — И мы не можем знать, откуда в данном случае исходит угроза».

Артефакт Магистров! Теперь понятно, для чего я понадобился аналитикам. Одно время, еще в бытность свою штатным работником Аналитического Отдела, я сильно увлекался подобными вещами.

— Голубев утверждает, что артефакт практически пуст, — сказал Джек. — Они не обнаружили ничего, кроме системы энергопитания, поддерживающей стазис и блокирующей молекулярный замок.

— Молекулярный замок — это такая хрень, которая наглухо запечатывает двери, основываясь на частично контролируемой диффузии материалов, — популярно объяснил Мартин.

— А что такое «дверь»? — спросил я.

— Короче, система питания весьма любопытна, — сказал Джек. — Там стоят несколько штук, которые я назвал бы «энергоуловителями» или даже «энерговампирами». Они способны выкачивать энергию отовсюду, куда только могут дотянуться. Из атмосферы, из метеоритных дождей, из потоков радиации и даже из любого включенного оборудования экспедиции. Для того чтобы открыть молекулярный замок, нужно на время лишить систему энергии. Для этого экспедиция установила «зонтики», блокирующие внешние источники, и ей остается только на какое-то время отключить их оборудование.

— Всё их оборудование, — добавил Мартин.

— И именно этот факт беспокоит майора Дэвиса? — уточнил я.

«Вот это-то меня и беспокоит», — заявляет вэкаэсовец на пленке.

И получает в ответ искренне недоуменный взгляд: «Каким же образом?»

Далее профессор с невозмутимой миной снимает с плеча планшетку с портативным компьютером и начинает отстукивать на клавиатуре какие-то заметки.

«Да таким гребаным образом, — ревет не выдержавший майор, — что вы собираетесь отключить гребаные гравиполя и гребаные силовые щиты и без всего этого влезть в гребаную хреновину, которая непонятно откуда взялась, старый пень, сын козы и половой швабры из корабельного гальюна!»

Да, готов признать первенство моряков в области ругани. Нигде не умеют изъясняться столь же виртуозно, сколь и непринужденно, как во флоте. Свежие словосочетания слетают с языка бравых моряков, как распечатки с последней модели принтера Кубаяши. Во флоте ругались во все времена, такая у них традиция. Я подумал, что сегодняшний просмотр будет познавательным в самом широком смысле.

Однако профессор не обращает на разбушевавшегося вэкаэсовца ни капли внимания. Он продолжает делать свои записи.

«Вы хоть заметили, вислоухий бумагомарака, что на этой обдолбанной ошибке Галактики нет даже атмосферы! И чем вы собираетесь дышать, когда отключите верхний купол?» — майор тычет натруженным указательным пальцем в ядовито-желтое небо над ними.

«Я вам уже объяснил, майор, — наконец снисходит до него Голубев, — что мы отключим оборудование только для того, чтобы разомкнуть молекулярную цепь, на что потребуется не более десятых долей секунды, а за это время кислород улетучиться не успеет. К тому же у нас есть рециркуляторы».

— Цирк, — сказал я.

— Еще какой, — подтвердил Джек.

— Однако, судя по тому, что мы здесь сидим и этот цирк наблюдаем, профессор так и не внял голосу разума?

— Не внял.

— А жаль. Если бы он ему внял, у нас было бы меньше работы.

— Ага, — радостно поддакнул Мартин. — А если бы все ему внимали, то нас бы вообще разогнали к едрене фене.

— Очень может быть, — сказал Джек. — Хотя ситуация, которую ты нарисовал, абсурдна и утопична.

Ещё одна причина, почему люди со стороны недолюбливают аналитиков, кроется в их манере разговаривать не так, как это делают нормальные люди. Вы когда-нибудь слышали такую фразу из уст какого-нибудь колониального работяги? Или инженера на том заводе, где вы трудитесь? Или, быть может, вы и сами говорите такое каждый день?

Абсурдна и утопична!

«Плевал я на ваши рециркуляторы! Лучше бы у вас была хоть капля здравого смысла!» — орет майор.

«Послушайте, — примирительно говорит Голубев. — Я вполне могу понять ваше служебное рвение и так далее… Но дело в том, что вы не являетесь экспертом по дочеловеческой археологии, а я являюсь и могу вам с полным убеждением заявить, что никакой воображаемой вами опасности нет и в помине. Кроме того, корабль, экранирующий с орбиты вспомогательные источники энергии, выйдет на расчетную позицию уже через полчаса, а следующего витка ждать еще сутки, так что у меня нет времени придумывать что-либо ещё. (Судя по выражению его лица, никакого желания тоже нет.) Вы закончили, майор? С вашего разрешения, я хотел бы набросать еще несколько тезисов».

«Закончил, — сдается майор. — Но будьте уверены что свое мнение о вашей позиции я очень подробно изложу в своем отчете. (Излагайте сколько душе угодно, читается на лице профа, только оставьте в покое МЕНЯ.) Вы подвергаете жизни вверенных вам людей неоправданному риску».

«Нет абсолютно никакого риска», — безапелляционно заявляет профессор, и майор отходит от него и от камеры в состоянии крайнего нервного перенапряжения. Иными словами, кипит от злости.

— Вот взял бы он свое табельное оружие, — мечтательно сказал Мартин, — и перестрелял бы всех этих олухов к чертовой матери. Поймать одного слетевшего с нарезки майора с такими очевидными мотивами куда проще, чем искать теперь бог весть что.

— Логично, — сказал Джек. — Экспедиция все равно мертва, а окажись убийцей майор, нам проблем было бы куда меньше. Майора вэкаэсовцы и сами бы поймали. Дело чести, и все такое…

Цинично, но факт.

К оставшемуся в одиночестве профессору подбегает молоденькая девушка со значком лаборантки на лацкане комбинезона. Судя по оживленному выражению лица, она тоже считает, что стоит на пороге чего-то грандиозного, и ей нет никакого дела до майора Дэвиса и его отчета, который он так и не успеет написать.

«Корабль выйдет на расчетную точку через восемь минут, профессор, — сообщает она. — Будем начинать?»

«Конечно, Марша, — говорит Голубев. — Найдите Лендиса и передайте ему пятиминутную готовность».

«Хорошо, профессор».

Когда она смотрит на него, ее глаза предательски блестят. Возможно, она даже влюблена в этого маститого ученого, как это часто случается в мире иллюзий, имя которому — молодость.

Марше посчастливится умереть со своими иллюзиями.

Она уходит искать неведомого, но не менее обреченного Лендиса.

Я поймал себя на мысли, что подсознательно уже пустил в расход всех этих людей, и на секунду ужаснулся тому, что не испытываю по этому поводу каких-либо чувств.

Поначалу, когда видишь в кадре людей, полных сил и надежд, беседующих между собой, занятых важным делом, и знаешь, что через считаные минуты все они погибнут, а не имеешь никакой возможности это предотвратить, — бывает очень тяжело. Однако, по роду своей деятельности сталкиваясь со смертью чуть ли не каждый день, все это превращается в обыденность, и ты уже не испытываешь тех ужаса и боли, как когда-то. Таков удел полицейских, военных и врачей всей Галактики. Весь вопрос в том, благословенно или проклято твое новое видение мира.

Возможно, до тех пор, пока ты задумываешься об этом, для тебя еще не все потеряно.

Профессор тем временем поворачивается лицом к камере, поправляет съехавшие на нос солнечные очки и заводит очередную блаженно-возвышенную дурь, свойственную многим представителям гильдии рафинированных ученых.

«Итак, дамы и господа, мы с вами сейчас, в эту минуту, стоим на пороге, возможно, величайшего археологического открытия за последние сто лет, проливающего свет на жизнь давно ушедшей из исследованной нами части Галактики расы Магистров. Я, профессор Виктор Геннадьевич Голубев, начальник экспедиции, направленной Центральным Государственным Научным Университетом планеты Авалон на Таурис, шестую планету в системе Пурпурной Змеи, с исследовательскими целями, обнаружил уникальный артефакт, пролежавший под поверхностью этой планеты примерно сорок — сорок пять миллионов лет. Эта цифра пока приблизительна и будет уточнена после вскрытия артефакта.

Артефакт представляет собой капсулу, заключенную в статис-поле и снабженную уникальной системой энергоулавливания, изучение которой само по себе, независимо от содержания непосредственно капсулы, может предоставить человечеству новые источники энергии и способы ее переработки.

Размеры капсулы следующие: высота три с половиной метра, ширина два метра и глубина около четырех стандартных метров. Капсула снабжена замком с управляемой молекулярной диффузией, замкнутым на энергосистему. Судя по использованным технологиям, артефакт принадлежит к поздней стадии развития расы, ко времени так называемой Последней Войны Магистров. Металл, из которого сделана капсула, суперпрочный сплав, не удалось классифицировать при помощи имеющихся в нашем распоряжении полевых средств, его образцы впоследствии будут сравнены с образцами, изъятыми из ранее найденных объектов.

Вкратце это все, что можно сказать, не открывая, собственно, артефакта».

Профессор выдерживает театральную паузу.

Джек демонстративно поморщился. Мартин не менее демонстративно зевнул. Я демонстративно промолчал.

Профессор продолжает речь:

«Какие же тайны артефакт скрывает в своих недрах?

Сейчас об этом можно только догадываться. Быть может, это образцы неизвестных нам биологических культур, оставленные могущественными хозяевами как подарок последующим расам? Или очередной изыск несравненной по своему изяществу и простоте технологии Магистров, который даст толчок к более рациональному использованию энергоресурсов, что всегда было для человечества одной из наиболее болезненных тем, наравне с экологией и проблемой контроля рождаемости».

— Он случайно не из «зеленых»? — спросил я.

Очевидно, что профессор рассчитывает найти нечто грандиозное и уже наверняка видит свое имя запечатленным в истории. Забегая вперед, могу сообщить, что одной из своих целей он достиг и история запомнила его имя. Правда, вне контекста его научной деятельности.

Для истории профессор стал просто первой жертвой.

— Он затронул странный набор тем, — согласился Джек. — Об экологии больше всех кричат «зеленые», в то время как контроль рождаемости всегда поддерживался «красно-коричневыми».

— Долго он ещё будет бухтеть? — спросил я.

«Или же там таится нечто принципиально новое, что-то такое, чего мы с вами не можем даже представить и с чем сумеют разобраться только наши более талантливые потомки. Список того, что мы можем там обнаружить, можно продолжать до бесконечности…»

— Чем он сейчас и займется, — сказал Мартин. — Мужика просто распирает. Наверняка он нацелился на Нобелевскую премию Лиги.

— Самомнение данного индивида совершенно явно гипертрофировано, — поддержал Джек младшего по званию.

— Магистры никогда не были похожи на тех парней, что раздают подарки направо и налево, — сказал я.

Пока шел наш краткий обмен мнениями, высокопарные научные изыски профессора Голубева подошли к концу, и, когда мы снова глянули на экран, проф перешел к практической стороне вопроса. Ничего против я не имел. Судя по всему, Мартин и Джек уже по несколько раз выслушивали эту речь, а я же, пропустив часть мудрствований, совершенно спокойно мог это пережить.

«Так или иначе, скоро мы все узнаем, — подытожил первую часть своей речи глава погибшей экспедиции и сразу же взялся за вторую. — Чтобы вскрыть артефакт и исследовать его содержимое, нам потребуется отомкнуть молекулярный замок, для чего, в свою очередь, следует отключить систему энергопитания. Насколько я знаю, система эта сама по себе уникальна. Я конечно же не физик и не могу привести специальные термины. Но, на мой взгляд, это выглядит примерно так: система каким-то образом впитывает в себя солнечную энергию, космическую энергию и даже потоки радиации, также преобразуя ее в энергию… Но и это не все. Нам удалось установить утечку энергии из НАШИХ собственных приборов, аккумуляторов и генераторов… Как это объяснить, я не знаю. Я уже вызвал с Авалона расширенную исследовательскую группу, включающую ведущих физиков и энергетиков Лиги. К моменту их прибытия артефакт будет уже открыт, и капсула будет предоставлена для детального изучения».

— Теперь понятно, почему этот урод так торопится, — сказал я. — Не хочет делиться лаврами, так?

— Экспедиция отозвана, — пожал плечами Мартин. — Район блокирован ВКС до выяснения причин, а значит, до скончания веков. Но ты прав. Если бы вызванные ребята прилетели, он перестал бы быть главным стручком на этой грядке.

— Держу пари, что дополнительных специалистов вызвал не он, — сказал я.

— Сообщение подписано майором Дэвисом.

— Умница он, этот майор.

— Был бы умницей, — пробурчал Мартин, — если бы пристрелил этого идиота и взял бы командование на себя.

— Слишком большая ответственность, — сказал Морган. — Даже если бы он этого типа просто арестовал, а потом все оказалось бы ложной тревогой, он бы никогда не оправдался перед лицом общественного мнения. К тому же все следующие вэкаэсовские консультанты столкнулись бы с еще большим сопротивлением.

— Зато теперь к ним начнут прислушиваться, — сказал я. — Очень дорогая цена за возросший авторитет.

— Человечество всегда дорого платило за очевидные знания.

«Экспериментальным путем нам удалось установить, что утечка энергии происходит не из всех приборов, а только из активных. Следовательно, для того, чтобы обесточить систему, нам нужно всего лишь выключить все наши приборы и экранировать внешнее воздействие. Для решения этой проблемы задействован наш вспомогательный корабль, который находится на орбите планеты и окажется в расчетной точке через несколько минут. Он будет служить своего рода щитом для всех видов излучений, проникающих в этот район планеты. Нам же придется отключить все: генераторы, фильтры очистки и регенерации воздуха, защитные экраны, портативные компьютеры, двигатели автомобилей, нашу полевую кухню, голографические записывающие устройства, сканеры и даже купол, удерживающий воздух вокруг нас…»

Профессор явно страдал склонностью ко всякого рода перечислениям. Интересно, что и как он заказывал в ресторане?

«…Одним словом, нам придется отключить все, правда, на такой короткий срок, что мы вряд ли даже это заметим. По нашим расчетам, на то, чтобы открыть замок, нашему специалисту потребуется не более нескольких десятых долей секунды. У принятого мною решения нашлись и свои противники (он не мог не попытаться лишний раз укусить своего оппонента) в лице излишне консервативного майора Дэвиса из Военно-Космических Сил, страдающего симптомами мании преследования и утверждающего, что подобные действия слишком рискованны. (Ну вот, теперь еще и обозвал параноиком единственного члена экспедиции, не утратившего при виде артефакта способности мыслить трезво.)

Я лично никакого риска не вижу. Да если бы и был риск, что с того? Разве существует риск более святой, чем риск во имя науки, риск, позволяющий узнать что-то новое о никогда не познаваемой до конца Вселенной?.. Как глава экспедиции, я принял это решение и готов также принять на себя весь связанный с ним груз ответственности. (Смотрит на часы.) Мы начинаем».

— Какой же он придурок, — простонал Мартин.

Профессор отворачивается и идет в сторону группы людей, собравшихся у саркофага. Направленный видоискатель камеры следует за ним по пятам. По ходу к нему подбегает неугомонный майор и начинает что-товтолковывать. Из быстрой и несвязной речи до нас доносятся только обрывки фраз. «Ненужный риск… иные способы… опасность для жизни… чуть подождать…»

Но профессор на коне. Он отметает все возражения одним взмахом руки и присоединяется к толпящимся вокруг артефакта ученым. (Я машинально фиксирую местоположение каждого.) Профессор в центре внимания камеры. Вокруг него так и вьется эта лаборанточка, Марша. Рядом стоят трое серьезных мужчин среднего возраста. В пяти шагах сзади и справа вырисовывается одинокая фигура Дэвиса, что-то бурчащего себе под нос. Двое техников вьются вокруг саркофага, оплетая его какими-то проводами и прилаживая хитроумные устройства. Водители возятся с одним из джипов, четверо крепких парней перетаскивают груду оборудования подальше от эпицентра событий, над полевой кухней вьется дымок. Все заняты своим делом и ничто не предвещает беды.

«У нас все готово», — говорит кто-то. Возможно, Лендис.

«Начинаем отсчет. Через минуту мы станем свидетелями грандиозного открытия».

«Да, профессор», — говорит кто-то другой. Возможно, это он — Лендис.

Третий потенциальный Лендис, более практичный, чем оба других, сообщает, что корабль вышел на позицию.

Не в силах спокойно смотреть на «грандиозное открытие», к группе ученых подходит Дэвис, обзывает оных «сборищем короткоухих ослов и вислозадых крысомордых хорьков» и, исчерпав свои познания в сравнительной зоологии, удаляется в пустыню, подобно пророку, которых, как известно, в своем отечестве никогда нет.

Проходит время. Происходящее на экране напоминает стоп-кадр: все замерли и уставились на часы.

Профессор:

«Десять… девять… Выключите ретранслятор, черт подери, сколько можно повторять, у него же независимое питание… Шесть… Пять… Попрошу не курить… (Кто-то торопливо втаптывает бычок в красноватый грунт.) Три… (Я физически чувствую, как напрягается человек, стоящий возле невидимого рубильника.) Два… (Сам профессор еле сдерживает пробирающую его нервную дрожь, связанную с предвкушением… Чего? Славы? Известности? Минутного упоминания в сводках новостей? Своего имени на обложке широко известного в узких кругах специалистов альманаха? Фурора в замкнутом ученом мирке университета? Кто знает. Чего он не может ожидать, так это того, что на самом деле произойдет через несколько секунд.) Один… Вырубай!»

Словно выполняя его команду, Морган щелкнул кнопкой и погасил изображение.

— Остолопы, — сказал он.

— Это уже все? — поинтересовался я. — Или будет и продолжение?

— Продолжение будет, — сказал Джек. — Просто перед тем как я его включу, тебе следует морально подготовиться.

— Неужели так плохо? — спросил я, а когда он ответил, что еще хуже, резонно поинтересовался, как это вообще может быть хуже того, что мы только что увидели.

Он злобно промолчал.

— Как бы ты охарактеризовал то, что тебе удалось увидеть на данный момент? — спросил любознательный Мартин. — Если вкратце?

— Нецензурно, — сказал я.

Мартин хохотнул коротко и нервно.

— Очень похоже на реакцию Блейна, — сказал он.

— Все готовы к продолжению? — спросил Джек и, не дождавшись утвердительно ответа, снова включил экран.

Картина, казалось, оставалась прежней. То же желтое солнце, поливающее своими лучами тот же защитный купол, та же красновато-коричневая пустыня, простирающаяся до горизонта, тот же холм посреди этой пустыни и тот же артефакт внутри этого холма.

Разница только в том, что в артефакте пробито идеальной окружности отверстие около метра в диаметре.

За исключением этой маленькой подробности, ничего не изменилось.

Те же самые джипы и груды оборудования.

Та же полевая кухня.

Но люди…

Очень сложно было разобраться и опознать кого-нибудь конкретного в кровавой мешанине расчлененных тел, оторванных конечностей, выпотрошенных внутренностей и фонтанов бьющей отовсюду крови.

Мертвая рука сжимает компьютер. Чья-то оторванная голова бессмысленно смотрит в небо широко открытыми глазами. Огромная рваная рана на животе толстого мужчины в одежде цвета хаки. Майор Дэвис с оторванными ногами, так и не выхвативший из кобуры свой игольник, да и мог ли он с игольником сделать что-нибудь против той ужасной силы, что сотворила такое? Сам профессор в солнцезащитных очках, но без левой половины туловища. Труп молодой лаборантки с двумя черными отверстиями вместо глаз.

Вот тут мне стало по-настоящему плохо.

Шестнадцать трупов.

Шестнадцать людей, которые могли бы остаться в живых, прояви они хоть малейшую осмотрительность. Если бы они так не увлеклись захлестнувшей их идеей, если бы они так слепо не поклонялись научному гению своего руководителя и не пошли у него на поводу, если бы послушались майора Дэвиса, человека, видевшего смерть в лицо, если бы не уперлись в своем мнении, считая всех военных сверхосторожными и негибкими, если бы немного подождали…

Но ждать они не хотели.

Я уже упоминал, что по роду своей деятельности частенько сталкиваюсь с трупами и уже успел привыкнуть к их виду, но тут пробрало даже меня. Сцена, развернувшаяся на экране, более всего напоминала бойню. Я только радовался, что не успел перекусить после своего возвращения с Термитника.

— Ты прав, Джек, — сказал я, когда тишина стала слишком тягостной. — Как оказалось, может быть и хуже.

— Прокрутить еще разок, Макс? — спросил он.

— Спасибо, но это лишнее, все и так ясно. Сколько составляет разрыв в записи?

Аналитики удостоили меня странным долгим взглядом.

— Да если бы… — Мартин как-то странно поперхнулся.

— Мой юный друг хочет сказать, — пояснил Джек, — что разрыв в записи объяснил бы все, и присутствие в этом деле аналитиков свелось бы к минимуму. Все было бы очень просто. Мы бы просто спустили оперативникам задание найти оригинал пленки, они бы просто перевернули эту планетку вверх дном и нашли бы этот оригинал, мы бы просто прогнали его через наши машины и вычислили бы личности подозреваемых, а оперативники потом просто поймали бы десяток-другой маньяков с топорами.

— Изъясняясь столь эмоционально, не пытаешься ли ты намекнуть…

— Вот именно, Макс, — сказал Джек. — В записи разрыва нет.

— Этого не может быть, — безапелляционно заявил я. — Просто потому что этого не может быть никогда. Даже твоему десятку-другому маньяков с топорами понадобится пара минут, чтобы учинить подобное.

— Тем не менее разрыва в записи нет. Эта пленка-дубликат записи с голокристалла, установленного внутри купола, и единственный разрыв, который нам удалось обнаружить, составляет пятьдесят шесть сотых секунды, что равно тому интервалу, на который эти кретины отключали свое оборудование.

— А если пленку все-таки подделали?

— Исключено. Видеоряд голокристалла в полевых условиях подделать невозможно, а если бы даже такая попытка имела место и увенчалась успехом, какие-то следы вмешательства мы все равно бы нашли. Кроме того, они вели передачу на свой корабль в режиме реального времени, и запись с корабля ничуть от этой не отличается. Кстати, ребята с корабля и подняли тревогу. А запись подлинная, сомнений в этом нет.

— И ты хочешь сказать…

— Не притворяйся глупее, чем ты есть. Они были живы, пока не открыли саркофаг, и в следующую секунду их не стало.

— Бац-бац — и в дамки, — сказал склонный к точной терминологии Мартин.

— Но это же невозможно.

— Это факт, — жестко сказал Джек. — Другой вопрос в том, что мы этот факт пока не можем объяснить.

— Ничто не убивает так быстро.

— Излучения. ДХ-поля. Перепады давления. Другой вопрос в том, что ничто не убивает так быстро, оставляя жертву в таком состоянии.

«Да уж», — подумал я.

Ты можешь лопнуть, как мыльный пузырь, или рассыпаться заживо, или сгореть во вспышке сверхновой звезды, но ни одна сила в космосе не сможет вырвать тебе глаза или намотать твои кишки на твою же шею. Внезапным перепадом давления тут явно и не пахло. Как и ни чем другим из перечисленного Морганом.

— Эксперты там были? — спросил я.

— Они и сейчас там. Просеивают пустыню самым мелким ситом, какое только могли найти, а каждую песчинку рассматривают под спектральным микроскопом. Что-то мне подсказывает, это надолго.

— Но предварительные данные они уже прислали, — сказал Мартин.

— И что там?

— Да ничего. Датчики не фиксируют остаточных фонов излучения, так же, впрочем, как и приборы самой экспедиции; перепадов давления под куполом не зафиксировано, образцы почвы не отличаются от тех, что брали до инцидента. Полный ноль.

— А артефакт?

— Пуст, как бордель в понедельник.

А этот Мартин еще и поэт!

— У кого-нибудь есть хотя бы отдаленные представления о том, что там могло быть?

— Отдаленные есть. ВЧУ.

Иными словами, все что угодно. Не слишком утешительный ответ.

— Необязательно быть гением, чтобы сложить два и два, — сказал Мартин. — Всю шарашкину контору убило то, что находилось в артефакте, а спусковым крючком послужило отключение поля. Я думаю, нет смысла принимать в расчет локальный природный феномен, проявивший себя именно в момент открытия капсулы, а?

— Там было ВЧУ, — сказал Джек. — Например, кто-то испытывал новые разработки в области вооружения… Или имели место какие-нибудь локальные завихрения гравитационных полей, или еще что-то в этом роде. Мы не понимаем и сотой доли того, что находим после Магистров. Вопрос в следующем: если там что-то было — а что-то там было обязательно, ибо люди действительно мертвы, — то куда это что-то потом подевалось?

«Куда?»… Мне бы тоже хотелось знать куда. Вопрос аналитика заставил меня вспомнить про убийцу Аль-Махруда. Одно таинственное исчезновение в день — с этим еще можно смириться. Но два таинственных исчезновения в один день — это уже чересчур.

— Может быть, это была просто ловушка? Капкан одноразового действия, самоликвидировавшийся после срабатывания?

— Довольно сомнительное предположение, — сказал Джек. — Сам подумай, какой смысл устанавливать подобное устройство на пустынной планете?!

— Была ли эта планета такой же пустынной до Последней Войны Магистров? И вообще, нам ничего не известно об их мотивации.

— А стазис тут с какого бока?

— Ты сам сказал, что именно отключение стазиса послужило толчком для раскрутившей капкан пружины.

— Убийство ради убийства, — сказал Джек задумчиво. — Столь извращенная мысль могла прийти в голову только психопатическому, эмоционально неуравновешенному и параноидальному оперативнику, но уж никак не в наши светлые умы.

Я высказался по поводу того, что думаю об их светлых умах и куда они со своими светлыми умами могут отправиться. Они не преминули ответить. В свою очередь мне снова пришлось давать отпор.

В конце концов мы пришли к выводу, что у всех нас умы светлые и неплохо было бы по этому поводу выпить темного пива.

Как самый молодой за пивом отправился Мартин. Вскоре он вернулся, неся упаковку полулитровых контейнеров «особого гвардейского».

Небольшой пивоваренный заводик, считавшийся у нас «придворным», был установлен с личного разрешения Полковника сержантом группы снабжения Патриком Мак-Гиннесом. Конечно, тот занимался своим любимым детищем в свободное от службы время. Надо сказать, заводик приносил своему хозяину солидный доход. Автоматы по продаже пива были разбросаны по всей Штаб-квартире, исключая только Закрытые Территории, которые мы по аналогии с римейком старинного сериала называли Сумеречной Зоной, ибо там тоже творилось черт знает что. Их можно встретить на пересечении нескольких коридоров, где всегда толпится народ, возле столовых, а также, как это ни странно, библиотек, спортзалов, секций активного отдыха и даже в нескольких лифтах, и они всегда готовы утолить жажду доблестных гвардейцев, свободных в данный момент от вахты.

Пиво очень даже недурственное, и гвардейцы предпочитают его всем прочим сортам из-за его сравнительно низкой для продукта такого качества цены, изрядно облегченной отсутствием торговой надбавки и расходов на транспортировку. Сержант Мак-Гиннес набрел на золотую жилу, поставив на одну из непреложных аксиом гвардейской жизни, а именно: гвардейцы пьют.

— Ребята, — сказал я, когда пиво пошло по рукам. — Все это очень мило, но не собираемся же мы пить здесь?

— Почему бы и нет? — спросил Мартин.

— Потому что, в отличие от вас, аналитиков, известных своими странностями, я нахожусь на действительной оперативной службе и совсем не горю желанием, чтобы меня застукал кто-нибудь из начальства, пусть даже и на отдыхе, за распитием спиртных напитков в служебном помещении.

— Чушь кабанья, — высказался Джек, всегда ратовавший за равенство в вопросах пола. — Мы находимся на территории Аналитического Отдела, и никакие внешние правила на эту зону не распространяются.

— Но я-то уже не аналитик.

— И отдел ничего не потерял с твоим уходом, — сказал Джек.

— То-то, как ваш отдел приперло, ты сразу прибежал за советом к папочке Максу…

— Все опера чересчур осторожны, — сказал Мартин тоном человека, провозглашающего закон природы. В этом утверждении он был новатором, ибо в излишней осторожности гвардейских оперативников ещё никто не осмеливался обвинить.

— Как знаете, — сказал я. — Но я не буду.

— Консенсуса мы так не достигнем, — глубокомысленно высказался Джек. — Хотя большинство кворума высказалось «за».

— Есть ли альтернативные варианты? — спросил Мартин.

— Пойдем ко мне.

— Почему именно к тебе?

— Идти ближе.

— Логично, — сказал Джек. — Хотя если нас засекут в компании опера… Что ты о себе возомнил, Соболевский? Наш общий рейтинг и мой личный авторитет сильно упадут, если кто-то из наших увидит нас вместе с тобой.

Тем не менее мы все-таки отправились ко мне. Джеку я предоставил кресло, а Мартину не очень-то удобный стул, сам же завалился на выдвижную койку с гравикомпенсаторами.

Мы открыли жестянки и сделали по глотку. Мой был настолько внушительным, что контейнер опустел наполовину.

— Мы используем статис-поля исключительно для хранения высокочувствительных, хрупких и дорогостоящих приборов, — начал мозговой штурм Джек. — Но еще ни разу не встречали оборудование Магистров, охраняемое стазисом. Коли на то пошло, мы вообще еще ни разу не натыкались на стазис в их исполнении. А что касается их техники, то вам не хуже меня известно, что она и так сохраняется чертовски хорошо — стирай пыль и садись работать, если, конечно, знаешь как.

— Ты склоняешься в пользу биологических структур? — спросил Мартин.

— Я ни к чему не склоняюсь. Просто привожу факты.

— Насчет фактов, — сказал я. — Под куполом и вокруг него не нашлось ли ничего такого, что вроде бы и ни при чем, но чего там быть не должно? Ну, каких-нибудь обломков, обрывков, следов?

— Ничего, кроме взломанного молекулярного замка и отключенной системы энергоснабжения. Весьма, кстати, хитромудрая система.

— Это я уже оценил, — сказал я. — А разве она не должна была включиться после того, как источники энергии снова стали функционировать?

— Только не с открытым замком.

— Это я затупил, — признал я. — Не могу свободно мыслить, слишком устал. Мартин, будь хорошим мальчиком, угости дядю Макса сигаретой.

— Ты бросил, — напомнил Мартин. Наверное, просто никотина пожалел.

— Значит, сейчас начну.

— С выбранной им новой карьерой смерть от рака легких стоит на последнем месте в ряду причин возможных летальных исходов, — изрек Джек. — Дай ему сигарету, если он не может мыслить без наркотиков.

Сам Джек не курил, но был достаточно терпим к подверженным этому пороку коллегам.

Отыскав среди прочего хлама старую атомную зажигалку «ронсон» с тысячелетней гарантией, я прикурил одолженную у Мартина «мальборину» и глубоко затянулся.

Первая после долгого перерыва затяжка принесла лёгкое головокружение, вторая усилила его, зато третья прочистила мозги. Удивительно, как быстро возвращаются старые привычки, казавшиеся давно канувшими в Лету.

Мартин тоже закурил, и Джек вместе с креслом демонстративно отодвинулся на полметра к стене, что не спасало его от дыма, но тешило самолюбие.

Покончив с первой сигаретой, я закурил вторую. Образно говоря, поджег еще один бикфордов шнур, тянущийся прямиком в ад.

Голова стала яснее, но озарения на нее так и не посыпались. Зато Мартин на сегодня стал моим никотиновым спонсором.

— Итак, что мы имеем? — спросил я. — Еще один артефакт Магистров. Но на этот раз активный артефакт, который может убивать.

— До поры до времени помещенный в стазис, — сказал Джек.

— При археологических раскопках и раньше гибли люди, — напомнил Мартин. — Вспомните про Гамму Старка, например.

— Абсолютно не в тему, — сказал я. — На Гамме Старка имели место роковые случайности, недосмотр, элементарная небрежность и незнание техники безопасности. Археология там была только фоном, на котором все происходило, люди гибли исключительно по своей вине. Этот артефакт не такой. Он убивает активно, агрессия заложена в нем самом.

— А еще он помешен в стазис, — сказал Джек.

— А что, разве тут не было случайностей, недосмотра и небрежностей? — поинтересовался Мартин.

— Были, — сказал я. — Но не в той степени. На Гамме Старка они падали в колодцы, дергали не те рубильники и жали не на те кнопки. А эти просто сняли поле и ждали, что произойдет.

— По-моему, то же самое, — упорствовал Мартин. — Только трупов больше.

— Ты в чем-то не прав, — сказал я. — Я это чувствую, но доказать сейчас не могу. Этот артефакт чем-то отличается от всех остальных.

— Он помещен в стазис, — сказал Джек.

Оборудование Магистров не стареет, это археологическая аксиома, известная любому школьнику. Именно на неё Морган пытался обратить наше внимание.

Мы еще ни разу не находили стазисов, установленных Магистрами, но что, черт побери, это может означать?

— Ну и что это значит? — Мартин словно читал мои мысли.

Правда, я уже начал понимать, в какую сторону клонит Морган.

— Подумай сам, рядовой, — сказал Джек. — Профессор Голубев говорил, что артефакт относится к эпохе Последней Войны, ко времени, когда раса стояла на пороге вымирания.

— Любая глобальная война ставит любую расу на грань вымирания.

— Я не о том, — сказал Джек. — Все наши прежние находки были обрывочными, случайными, ничем не связанными друг с другом и сохранившимися по чистой случайности. А эту хрень на Таурисе, — вот уж поистине достойный интеллектуала термин, — …эту хрень они хотели сохранить сознательно. Они поместили ее в статис-поле и спрятали на довольно удаленной планете. Я напоминаю, что шла война, и раса стояла на пороге вымирания. Что бы они попытались сохранить?

— Давай рассуждать логически, — сказал я. — На случай победы никто запасов не делает.

— А кто делает запасы на случай поражения, особенно если имеет место не война, а бойня галактического масштаба, и цена проигрыша — тотальное уничтожение всей расы. На мой взгляд, это не самый удачный вид вклада.

— Предположим, что они исходили именно из вероятности тотального уничтожения, — сказал я. — Что бы вы сами — ты, Мартин, и ты, Джек, — захотели сохранить, если хотя бы с пятидесятипроцентной долей вероятности могли предположить, что человечеству завтра кранты?

— Фиг его знает. — Мартин вскрыл следующий контейнер с пивом.

— Я бы оставил послание уцелевшим потомкам, — сказал Джек. — Что-нибудь вроде: бойся шестипалых монстров!

— Какие, к черту, потомки? — поинтересовался я. — В случае поражения Магистров в войне в Галактике должен был остаться только один вид разумных существ, а именно — их враги. И не вина Магистров, что не осталось никого. Хотя вполне может быть, что это именно их вина.

— Но тот, кто строил эту штуковину, должен был исходить из версии, что уцелевшие все-таки будут. Иначе в этом вообще нет никакого смысла.

— Допустим, они исходили из того, что капсулу откроют враги. Что я бы оставил для врагов? Ловушку, убивающую ограниченную группу лиц, оказавшихся рядом по чистой случайности, или возможность полностью расквитаться за свое поражение?

— Мне очень не нравится ход твоих мыслей, — сказал Джек. — Потому что мои текут в том же направлении, и я вижу, куда это может нас завести.

Да мне такой ход мыслей и самому не нравился.

Не знаю, что тому виной, выпитое ли пиво, выкуренные после долгого перерыва сигареты или недавно просмотренная запись, но мне стало неуютно.

Враги открывают капсулу и… их ждет полное уничтожение? Последний и посмертный шанс выиграть войну? Мы еще ни разу не сталкивались с оружием массового поражения, изобретенного Магистрами, но, судя по тем данным, которыми мы располагаем сейчас, а также по тому, что на данный момент в Галактике, кроме нас, разумных существ нет, это оружие должно быть очень действенным. По сравнению с нашими, возможности Магистров были безграничны.

До Мартина тоже доперло.

— Оружие массового поражения? — озвучил он мои страхи.

— Муть плесневелая, — сказал Джек. Такова его тактика — сначала подвести собеседника к выгодному ему предположению, а потом раздолбать его в пух и прах. — Какое там оружие массового поражения? На планете работают наши эксперты и люди ВКС, и все они до сих пор живы, иначе мы уже знали бы.

— Механизм замедленного действия, — предположил Мартин.

— Группа Голубева погибла мгновенно, — сказал Джек. — Сразу и за считаные доли секунд.

— Угу, — согласился я.

Логичной и непротиворечивой схемы не вытанцовывалось,

Шестнадцать человек мертвы, и мы не знаем почему. Само по себе это достаточно плохо, но то, что мы даже не представляем причины или виновника их гибели, со временем может перерасти в катастрофу.

Я потянулся к стене и нажал на кнопку, оживляющую экран внутренней связи. На нем сразу же появилось старое, морщинистое и мудрое лицо, которое вполне могло бы принадлежать какому-нибудь крестьянину из средневековой Италии, выращивающему оливки и виноград под палящими солнечными лучами. Именно это лицо наш местный искин по прозвищу Вельзевул больше других любил использовать для собственного отождествления.

— Добрый вечер, сержант Соболевский, — сказал он. — Добрый вечер и вам, сержант Морган и рядовой Рэндольф. Чем могу помочь? Если хотите, могу включить систему кондиционирования, так как уровень задымленности в вашей комнате превышает допустимый предел на три единицы.

Только тут я обратил внимание, что атмосфера в комнате действительно такая, что, попади сюда ненароком топор, он повесился бы и сам, без малейшего участия с нашей стороны.

— Будь так добр, — сказал Джек.

— Для меня это не работа, а удовольствие, сержант. — Тотчас же тихонько заурчали вентиляторы, и по комнате пронесся свежий прохладный ветерок. — Чем еще могу быть вам полезен?

— Доставь мне пару девочек, — попросил Мартин.

— Классифицировать просьбу как шутку или принять к исполнению? В таком случае мне будут нужны более точные параметры: возраст, рост, вес, комплекция, цвет волос, глаз, сексуальные пристрастия…

— Отставить, — скомандовал я. — Это была шутка.

— Я догадался.

Догадался, а все равно продолжал ломать комедию. И кто сказал, что чувство юмора машине недоступно?

— Вел, — сказал я, пытаясь поточнее сформулировать то, что мне сейчас только пришло в голову, — э…

— Да, сержант.

— Ты конечно же в курсе того, что произошло на Таурисе?

— Да, сержант. Желаете получить полный объем информации?

— Нет необходимости. Скажи, команда наших экспертов еще там?

— Да, в составе четырех человек. Сержант Голдман, рядовые Джоунз, Бартоломью и Коваленко.

— Кто там еще работает?

— Помимо нас? Экспертная группа ВКС и команда Министерства Чрезвычайных Ситуаций при Лиге.

— Ты отслеживаешь?

— Конечно, сержант.

— Я имею в виду, в режиме реального времени?

— Да, сержант.

— Сам к какому-нибудь выводу пришел? — спросил Джек.

— Пока нет, сержант. Прорабатываю несколько версий. Изложить основные?

Вот тебе и хваленые аналитики! С операми им, видите ли, даже показываться зазорно, а у железок готовы совета спрашивать! И где же справедливость?

— Не стоит, — злорадно ответил я, видя, как Джека подмывает сказать «да». Изложение и обоснование могут быть слишком пространными и займут несколько часов, а мне еще надо будет отдохнуть после сегодняшнего. Если Джеку так уж хочется послушать эти версии, пусть делает это из своих апартаментов. Доступ, как известно, одинаков для всех. — Лучше скажи, ты можешь добыть мне список всех кораблей, приземлившихся на планете до инцидента?

— На всей планете или на конкретном ее участке, непосредственно близком к артефакту?

— На всей, — недолго подумав, ответил я.

Пусть уж работает наверняка. Планета небольшая и особого интереса к ней до этого инцидента никто не проявлял. Вряд ли там садилось больше десятка кораблей.

— Поиск по Сети займет один час, шесть минут и сорок восемь секунд.

— Начинай немедленно.

— Уже исполняю.

— И отслеживай все корабли, стартовавшие с планеты после инцидента. Особое внимание обрати на корабли с… внештатными ситуациями на борту.

— Какого рода внештатными ситуациями?

Черт! Как можно объяснить кому-то, пусть даже и машине, которая умнее тебя в десятки раз, то, что не можешь еще понять сам? У меня в голове бродили только смутные тени догадок, и сформулировать их в осмысленное задание я не мог.

— Любого рода, — буркнул я, не подозревая, что сам рою себе могилу.

— Принято. Это все, сержант?

— Все, — сказал я. — Вольно, рядовой. Разойтись.

— Желаю приятно провести вечер.

Я готов поклясться, что он хихикнул. И сразу отключился.

Джек недоуменно задрал бровь.

— И что бы это значило? — спросил он. — Кого ты собираешься выслеживать?

— Пока и сам не знаю, — сказал я. — Но пусть поищет на всякий случай.

Мартин закатил глаза. Как богаты мимикой эти аналитики!

— Если он надыбает что-то интересное, ты нам сообщишь?

— Баш на баш.

— И чего тебе надо?

— Есть простая логическая задача, — сказал я. — Имеется пространство, замкнутое с пяти сторон, имеются двое гвардейцев, перекрывающих шестую. Имеется свежий труп. Убийцы не имеется. Вопрос на тысячу долларов: куда делся убийца?

— Это очередной тест на сообразительность для оперативного состава? — поинтересовался Мартин.

А Джек бросил наобум:

— Люк?

— Нет на оба вопроса.

Теперь пришла их очередь недоумевать.

— Поясни.

Я пояснил.

Они надолго задумались, изредка прикладываясь к своим жестянкам.

Потом Джек высказал мысль, тревожившую меня с самого момента обнаружения тела. Она абсолютно логично обосновывала отсутствие убийцы, но вместе с тем была абсурдной и даже кощунственной.

— Могу предположить только одно, — сказал Джек. — Любой гвардеец мог бы проделать это без особого труда.

— Единственными гвардейцами там были я и Шо.

— Тогда я просто не знаю.

— Костюм типа «стелс-67 прим» нераспознаваем ни визуально, ни при помощи инфракрасных датчиков, — сказал Мартин. — И сводит с ума все детекторы движений.

— Но мы бы не прошли мимо, — сказал я. — Проулок был такой узкий, что мы касались локтями. А потом я исследовал пространство собственноручно и собственноножно.

— Пошли туда экспертов, — сделал вывод Джек. — Найдут что-нибудь, что вы впопыхах пропустили. Какой-нибудь отвод.

— Никакого смысла. Это оперативный район Шо, и если он говорит, что хода нет, значит, его и нет.

— Хватит, — сказал Мартин. — Меня уже тошнит от всех этих непонятных убийств и таинственных исчезновений. Завтра вахта, работа… Будет день, будет и пища… для размышлений. А пока давайте пить.

Мы сочли эту мысль достаточно мудрой и последовали его совету.

Место действия: Штаб-квартира Гвардии

Точное местонахождение неизвестно

Время действия: день второй

Наутро меня ожидала новая головная боль — вызов к Полковнику.

Таурис и его непонятности меня не слишком беспокоили: Морган достаточно компетентный человек, и если проблема имеет решение, то он его найдет.

Аль-Махруд же никак не шел у меня из головы. Это было чисто моим проколом, и латать дыры тоже придется мне. Стоя под освежающими струями воды, я пытался вспомнить все, что нам известно об этой колоритной личности.

Аль-Махруд был отставным военным и мятежным генералом. Поднял бунт на одной из окраинных баз, сумел со своими сторонниками захватить четыре боевых корабля и сбежал. Мятеж продолжался без малого три стандартных года, а потом был раздавлен силами ВКС, но зачинщика тогда взять не удалось. Как не удавалось его взять и в следующие двенадцать лет, пока он творил всяческие безобразия в сольном разряде. Пока мы его бездарно не… Скажем так: пока мы бездарно не позволили его убрать под самым нашим носом.

Известно, что последние несколько лет он работал на Гриссома.

Если с мотивацией кадрового военного, посчитавшего себя недооцененным и обозлившегося по этому поводу на весь белый свет, разобраться довольно просто, то с Гриссомом все обстоит куда сложнее.

Он вышел на сцену гораздо позже Аль-Махруда, но его послужной список был вдвое длиннее, и за несколько лет Гриссому удалось добиться репутации врага общества номер один. На протяжении последних лет он является объектом бесплодной охоты для спецслужб всех планет Лиги, нескольких Пограничных миров, отдела внутренней разведки ВКС и частных армий промышленных корпораций. Возможно, его ищет даже якудза, ведь за годы своей преступной деятельности он успел наступить на хвост практически всем.

И до сих пор никому не известно, кто он, откуда взялся, где базируется и каких целей добивается. Единственное претендующее на разумность объяснение, выдвинутое нашими аналитиками, звучало так: террор ради самого террора. В каком же безумном мире мы живем?

Аль-Махруд пытался купить ледоруб. Означает ли это, что ледоруб нужен Гриссому? Весьма вероятно, так как в беседе с нами, состоявшейся незадолго до его смерти, бывший генерал проявил себя полным профаном в славном деле виртуального терроризма, а для того, чтобы использовать в Сети боевые программы, мало иметь элементарные навыки обращения с киберпространством. Гриссом же с высокими технологиями на «ты». Но как он сумел так быстро узнать, что Аль-Махруд стал представлять для него опасность? И самое главное, как он ушел с места убийства?

Как там сказал Морган? «Любой гвардеец мог бы проделать это без особого труда».

Невероятно! Но все же…

Действительно, я не видел решительно никакого способа убраться из того тупика на Термитнике, кроме одного, и способ этот был нашим фирменным приемом.

Технически проделать такой трюк достаточно просто. Допустим, Гриссом мог быть все время где-то неподалеку, может, даже в самом ресторане, где проходила наша встреча. Подсадить жучка на человека, который этого не ожидает, может любой. Достаточно небрежного касания в толпе или выстрела из слабой пневматики, что продается в любом спортивном магазине. Далее, следя за передвижениями маркера, он запросто мог рассчитать, где закончится погоня, нырнуть туда и сделать дело, уложившись в несколько секунд. Конечно, вышеописанный способ требует определенной доли проворства, но если ты хочешь стать террористом номер один в Галактике, без проворства тебе не обойтись.

Если размышлять логически и непредвзято, я должен отбросить в сторону саму мысль о том, что все гвардейцы ребята честные и принципиальные, и предположить, что в нашу среду проник «крот».

Нелегкая задача для того, кто привык считать Гвардию своей семьей.

Факты вообще вещь нелегкая, но… Корпус Гвардии на данный момент насчитывает более десяти тысяч человек, и глупо было бы считать их всех идеальными или хотя бы подобными тебе.

Я попытался вспомнить и переосмыслить под новым углом зрения другие дела Гриссома, которые могли бы подтвердить его принадлежность к «своим». Единственное, что могло бы вписаться в эту теорию, — ограбление банка на Авалоне, во время которого было изъято что-то около сорока миллионов долларов. Все следы ограбления были уничтожены последующим взрывом здания, но по остаткам металлолома, извлеченного из-под гигантского завала в центре Лондона, нашим экспертам удалось установить, что сейф был открыт изнутри. Тогда мы грешили на коррумпированного охранника…

Не знаю, может ли это являться подтверждением, но пищу для размышлений дать может. Я сделал мысленную пометку попросить Моргана посадить кого-нибудь из его ребят в архив и поднять это дело для более обстоятельного изучения. А заодно пусть проверят и остальные. Если Гриссом действительно гвардеец, то его поимка становится не просто сложной, а архисложной. А если об этом факте еще и пронюхает кто-нибудь со стороны… Последствия предсказать трудно.

В этом деле не грешно просить поддержку даже у якудзы. Кстати, а это мысль! Более могущественного союзника трудно и представить, и если они тоже заинтересованы в нейтрализации Гриссома… Но с этими парнями надо держать ухо востро, иначе можешь этого самого уха и не досчитаться.

Однако реальная жизнь делает все по-своему, и случай пообщаться с яками выпал мне гораздо раньше, чем я рассчитывал.

Выйдя из душа, я заказал тосты, яичницу и большую кружку кофе.

Текст записки от Полковника был весьма расплывчатым: «Явиться на доклад к 11 часам стандартного времени. П.». Лаконично и ничего не сообщает о цели визита. То ли меня ожидает новое задание, то ли выволочка за предыдущее.

Одиннадцать часов стандартного времени соответствует 6 часам утренней вахты, а, учитывая, что после выматывающей экскурсии по канализации Термитника и нескольких литров пива я крепко спал в течение восьми часов, времени было в обрез. Я наскоро проглотил завтрак и ринулся к начальству на доклад.

Полковник — фигура харизматическая.

Когда много лет назад встал вопрос, в чьи же руки следует отдать потенциально самое опасное стратегическое оружие в Лиге, после долгих споров заинтересованные стороны сошлись на единой кандидатуре сотрудника отдела Внешней Разведки ВКС полковника Рауля Смайси-Кэррингтона. Он был отпрыском древнего аристократического рода, отличником Нео-Вест-Пойнта, а заодно с успехом окончил Кемфорд. Военный с абсолютно безукоризненным двадцатилетним послужным списком, самурай современности, он выше всего ценил офицерскую честь и верность долгу. Его имя еще при жизни стало символом честности и принципиальности. Он принял артефакт в свои руки, создал и возглавил элитную организацию, названную Гвардией, и простоял в ее главе без малого пятьдесят лет.

Следом за ним приходили и уходили другие.

Это были самые разные люди: кадровые военные и штатские, аналитики и опера, ученые и полицейские. Они бывали представителями разных национальностей, разного возраста, разного вероисповедания и систем ценностей и даже разного пола. Всех их объединяло только одно: заслужив честь быть Полковником — а это не просто должность или звание, это образ жизни, — они должны были отринуть все свои личные интересы, чины, амбиции, забыть собственные имена и фамилии, работать на износ по двадцать часов в сутки, нести страшную ответственность за все принятые решения, ибо ценой их были человеческие жизни. И они шли на это, и становились Полковниками, ибо люди, ищущие в Гвардии лишь корысть и карьеру, не поднимаются выше рядовых и не служат далее первых двух месяцев.

Наш нынешний Полковник стар, хотя таковым не выглядит.

Высокий, худощавый, чуть сутулый мужчина с седыми волосами, подстриженными армейским «ежиком», с пронзительным взглядом серых глаз, никогда не выпускающий изо рта старой пенковой трубки, давно уже ставшей раритетом. Когда-то он был легендой оперативного отдела, парень со стальными нервами и чугунными яйцами.

Именно он был инициатором операции «Зачистка», избавившей целый сектор Галактики от космических пиратов, досаждавших местным торговцам своими дерзкими вылазками. Именно он был идейным вдохновителем «Плана Четырех» и помог избежать новой гражданской войны между членами Лиги. Именно он заключил договор с якудзой, принесший спокойствие на десятки планет и по сей день помогающий держать организованную преступность в строго оговоренных рамках. Список его побед можно продолжать бесконечно, но это ничего не скажет о том, каков Полковник сейчас.

Теперь это вечно усталый немногословный человек, несущий на себе бремя непомерной ответственности и пользующийся непререкаемым авторитетом. Нет бога, кроме Полковника, и велик Полковник, а капитаны — пророки его.

Он встретил меня, сидя за старым письменным столом из резного дуба, доставленным со Старой Земли еще для отца-основателя Гвардии.

Стол является непременным атрибутом власти Полковника, как трезубец или боевой топор для Шивы, молнии для Зевса и огромный фаллос для Приапа. Сей предмет обстановки был свидетелем обсуждения многих планов и принятия важных решений, впрямую повлиявших на судьбу цивилизованного человечества. На него ставили многочисленные кружки кофе или изящные чайные чашки, бокалы с вином или стаканы с виски. Его окуривали самыми разными сортами табака. Он видел многое, став отдельной легендой, отдельным мифом в обширном мире легенд и мифов Гвардии, и единственное, чего он не видел никогда, это слабого человека, сидящего за ним.

Надеюсь, никогда и не увидит.

Полковник набивал трубку табаком, поставляемым с дельты Виржинии, и когда я вошел, как раз прикуривал от старомодной древесной спички. Он утверждал, что это единственный приличный способ для разжигания трубки.

— Доброе утро, сержант, — сказал он. — Садись.

Я ответил на его приветствие и опустился на стандартный пластиковый стул, предназначенный для посетителей. Стул серийного производства был покрашен так, чтобы не выпадать из цветовой гаммы кабинета, но я не думаю, что Полковник когда-либо обращал на это внимание.

— Я обеспокоен, — сказал Полковник, выпуская первый клуб дыма и не поясняя, чем именно.

Я вежливо ждал продолжения.

— Я прочитал отчет, составленный рядовым Такаги, — сказал он. — Не скрою, что многое в нем вводит меня в недоумение. Вы можете что-нибудь добавить?

— Не думаю, сэр. Я уверен, что Такаги изложил все достаточно полно и подробно, — все-таки выволочка, подумал я и ошибся. Больше мы к этой теме не возвращались.

— Меня также беспокоит, что в последнее время Гвардия становится все более и более замкнутой системой, отгораживаясь от остального человечества, — сказал он, но было видно, что в ряду беспокоящих его причин эта стоит далеко не на первом месте. — Все это может кончиться очень и очень плохо.

Я кивнул. Прошлый раз это кончилось Вторым Кризисом, во время которого мы потеряли множество прекрасных парней, а запоздалые последствия мы пожинаем до сих пор, и это несмотря на то, что разразился он сто пятьдесят семь лет назад. Ни один гвардеец не хочет, чтобы в его время повторился подобный кошмар.

— Мы свернули отдел Агитации и Пропаганды, чтобы выделить средства для финансирования перспективных исследований.

— Да, сэр.

— В основном это было прибежище бюрократов, но сейчас выяснилось, что некоторую пользу они все-таки приносили.

Я промолчал. Мое мнение несколько отличалось от только что высказанного, но кто я такой, чтобы спорить?

— Я сам прикрыл отдел и отправил в отставку сто двадцать человек. Тогда это казалось мне правильным, но сейчас я в этом уже не уверен. Общественное мнение в нашей жизни играет очень важную роль.

— Вы хотите возродить отдел, сэр?

— Нет, сержант, — улыбнулся он. — Все не так уж плохо. Тем не менее я собираюсь предпринять ряд мер, чтобы вернуть Гвардии… гм… человеческое лицо, что ли.

Судя по выражению человеческого лица Полковника, употреблять навязшее в зубах клише ему было не слишком приятно.

— Общественное мнение создают СМИ, а СМИ говорят чужими голосами, — сказал я.

Преобладающую часть средств массовой информации контролируют корпорации, которые нас не жалуют, процентов десять спонсируют ВКС, которые нас просто терпеть не могут. «Желтую» прессу в расчет вообще брать не следует, на истину им плевать, была бы сперма и кровь. Кто же остается? Уж не хочет ли Полковник открыть собственную газету? «Будни гвардейца», например.

— Отчасти ты прав, — сказал он. — Именно поэтому в последнее время мы слишком настойчиво избегали контактов с журналистами. Но, как выяснилось, не все газеты одинаковы.

— Да, сэр? Неужели, сэр?

— И оставь в стороне свой сарказм. Ты когда-нибудь читал «Ново-Московские известия»?

— В последнее время я совсем не читаю газет.

— А зря, был бы в курсе. Как бы там ни было, «Известия» действительно независимая газета. Акционерное общество закрытого типа, владельцами акций могут быть только сотрудники. Прямых спонсоров у них нет, даже рекламу они не печатают. Держатся исключительно на тираже. Их журналистским расследованиям может позавидовать Внутренняя Разведка ВКС.

— И вы хотите допустить этих специалистов по раскапыванию чужого грязного белья сюда? — ужаснулся я, уловив, куда он клонит.

— Не всех сразу, сержант. Но я пригласил одну молодую и очень талантливую репортершу. Она связалась со мной пару недель назад и попросила разрешения провести некоторое время в Штаб-квартире, чтобы написать серию очерков о Гвардии изнутри. Уже тогда я думал об этой проблеме и дал свое согласие. Естественно, мы договорились, что она покажет мне свои рукописи, прежде чем сдаст их в набор.

«Те, что не сможет спрятать», — мрачно подумал я.

— И что вы собираетесь ей показать?

— Все, — отрезал Полковник. — Кроме того, что она видеть не должна. Никаких визитов в Сумеречную Зону и блоки Д. То, что она там увидит, никоим образом не сможет улучшить нашего образа. — Я кивнул. Блоки Д не для слабонервных. — Но, исключая это, я хочу, чтобы ей показали все, весь процесс с самого начала. Как происходит вербовка, как отбираются кандидаты, как они тренируются. Как живут гвардейцы, где спят, как отдыхают, чем дышат и о чем думают. Пусть пообщается с оперативниками, аналитиками, учеными и экспертами. В конце концов, пусть даже поговорит со мной.

Последняя фраза далась ему нелегко, хотя с точки зрения долгосрочной стратегии решение было беспроигрышным. Кто как не «самый кровожадный тиран в истории» и «кукловод, дергающий за ниточки сотен человеческих жизней» может в личной беседе развеять все подозрения? Не отвечайте. Риторический вопрос.

— При обеспечении должных мер безопасности, — продолжал Полковник, — ей можно показать спасательную операцию или даже захват. Пусть покрутится вокруг птавров, узнает о Рейдене… Но, разумеется, с ней рядом постоянно должен присутствовать наш человек, хотя бы для того, чтобы она не заблудилась в коридорах. Он должен сотрудничать с ней, направлять ее и не дать ей возможности увидеть то, что она видеть не должна.

— Мальчик на побегушках и в то же время конвоир, — подытожил я. Интересно, он знает, каково манипулировать журналистским спецом по расследованиям, к тому же женщиной, к тому же талантливой? — И при чем же здесь я?

— Только не надо делать вид, что ты не понимаешь, сержант. Ты и будешь тем самым мальчиком на побегушках и конвоиром.

— Почему? — Тут уж я позволил себе возмутиться. Авторитет авторитетом, но чтобы такое… — У меня куча других дел. Я работаю с группой Раджани по Гриссому, у меня катастрофа на Атлантисе, жулики в инфосфере Крайтона и целая куча мелочовки! И кроме этого, дежурства по схеме три-один. Если у кого-то и нет времени на возню с этой девицей, так это у меня. «Ах, посмотрите, как чудно работает компьютер!», «И что, при помощи этой штучки можно отсюда попасть куда угодно?», «Посмотрите на эту парочку, типичный пример межвидового сотрудничества!»

— Почему ты? — спросил Полковник, пропуская большую часть моего монолога мимо ушей. — Потому что ты молод, в меру умен и обаятелен, а также находишься у прессы на хорошем счету как герой Эль-Тигре. (И когда меня уже перестанут долбать тем случаем, ведь полгода прошло, а они все никак не успокоятся.) И с этого момента ты дежуришь по схеме девять-два. Что касается мелочовки, передашь ее Дорфману и Григорянцу, они уже в курсе. Атлантис мы уже спихнули местным экспертам, а Крайтон отдашь Джею, он в этой области гораздо более классный специалист, чем ты. Гриссома можешь оставить себе, а вдруг повезет…

— У нас есть еще целая толпа молодых, не в меру умных и обаятельных. И главное, не так занятых.

— Хочу тебе напомнить, что кучу работы ты взвалил на себя по собственной инициативе. Другие агенты не так заняты, потому что они, в отличие от тебя, реально рассчитывают свои возможности. Кроме того, всей, как ты выразился, толпе одной вещи все-таки не хватает.

— Какой?

— Не они вытаскивали домашних любимцев из обвалившихся зданий, — улыбнулся он. — Так что вопрос решенный и дальнейшему обсуждению не подлежит. Или ты хочешь услышать мой прямой приказ?

— Нет, сэр. Когда и как она прибудет?

— Капрал Ленц доставит ее через… — он посмотрел на часы, — …сорок пять минут. У тебя есть еще время, чтобы разработать план действий.

— Угу, — угрюмо сказал я, подумывая, а не пришло ли время написать рапорт об отставке. Сорок пять минут! Уму непостижимо. — Ну, раз уж вы свалили на меня грязную работенку, не откажите в небольшой просьбе.

— Слушаю, сержант.

— Назначьте меня в группу Моргана по Таурису.

Он затянулся, выпустил дым и изумленно загнул бровь.

— Не ты ли только что жаловался мне на чрезмерную загруженность?

— Вы меня порядком разгрузили, сэр, и теперь я думаю, что смогу выкроить время. Кроме того, это может войти в курс ознакомления для молодой и очень талантливой журналистки.

— Сержант, почему в разговорах со мной вы постоянно пытаетесь выставить себя идиотом? — поинтересовался Полковник. — Вы же не хуже меня понимаете, что мы не можем раскрывать информацию, касающуюся данного расследования, по крайней мере до тех пор, пока сами не поймем, с чем мы столкнулись.

— Виноват, сэр.

— Ты можешь войти в группу Моргана, но только не в ущерб основному заданию.

— Спасибо, сэр.

— Не понимаю только, зачем тебе в это лезть, — сказал он. — Это дело — явный «глухарь».

— Вы же меня знаете, сэр. Как только кто-то говорит, что затея безнадежна, я первым встаю в очередь. К тому же меня всегда интересовали Магистры.

— Со временем это пройдет, — сказал Полковник. — Возможно.

— Так точно, сэр, — сказал я, и тут фигуральные небеса, отсутствующие на искусственном космическом объекте, разверзлись и грянул гром.

Лампа в плафоне из синего стекла, закрепленная на стене между эмблемой Гвардии и старинной шпагой, принадлежавшей когда-то самому Смайси-Кэррингтону, точнее, его древнему роду, так как во времена Смайси холодное оружие существовало лишь в качестве антиквариата, так вот эта самая лампа ожила и заполыхала ярким светом. Одновременно раздался тихий, но тревожный перезвон хрустальных колокольчиков.

Сейчас такие же лампы полыхают по всей Штаб-квартире, и звон колокольчиков слышен во всех помещениях.

Синий сигнал.

Звучит он редко и всегда означает нечто плохое. Часто — боль и горечь утраты.

Полковник не отрывал взгляда от тактического дисплея, стоящего слева от стола. Он несколько раз перечитывал одно и то же сообщение, словно не мог поверить своим глазам. И когда он оторвался от чтения и перехватил мой взгляд, меня ужаснула перемена, случившаяся с этим человеком за считаные секунды.

Полковник более не выглядел одним из самых значительных людей в Галактике. И легендой оперативного отдела он не выглядел тоже. За какие-то мгновения он превратился в обычного человека пенсионного возраста, выполняющего тяжелую работу и несущего огромную ответственность.

— Мы только что потеряли двоих, — ответил он на мой невысказанный вопрос.

И в голосе его звучала боль.