Моя счастливая свинка

Когда Зоя наконец отыскала нужную дверь, та оказалась совсем не такой, какую она ожидала увидеть. Она знала по собственному опыту, что обычно студии звукозаписи располагаются в шикарных офисах. Это здание никак не походило на шикарное учреждение, скорее оно напоминало жилое строение, в котором секретные службы бедных стран могли снимать себе явочные квартиры. Интересно, подумала она, Салман Рушди останавливался когда-нибудь у Майкрофта, и если да, то какие он и его ищейки сохранили об этом воспоминания. В конце концов, не так уж это необычно, успокоила она себя, ей доводилось озвучивать радиорекламу, документальные фильмы и образовательные программы в самых странных помещениях по всему Лондону. По крайней мере, эта студия находилась в той части города, где располагалось большинство лучших студий звукозаписи, — к северу от Оксфорд-стрит в роскошном районе, который тянется на несколько кварталов к востоку от Риджент-стрит, пока не утыкается в конгломерат беспорядочно стоящих аванпостов боли, образующих комплекс клиники Мидлсекс. К несчастью, лично она предпочитала настоящие первоклассные студии, где мальчики в мешковатых брюках подают тебе кофе и можно съесть сколько угодно липких шоколадных конфет.

На студии радиоозвучивания на соседней улице, где она читала текст о короткоствольных ружьях с раструбами для телеканала «Дискавери», подавали только вазы с яблоками и маленькие бесплатные шоколадки. Совсем иначе обстояло дело у Сондерса и Гордона на Тоттенхем-Корт-роуд с их огромными вздыхающими, когда садишься, диванами и баром самообслуживания, изобилующим плитками шоколада и датским печеньем, всевозможными сортами чая и кофе, любыми журналами и свежими газетами. Впрочем, как любая актриса, она не читала газет — это считалось дурным вкусом. На репетицию или запись можно было принести экземпляр «Гардиан», но лишь для того, чтобы решать в нем кроссворды в перерывах. Если на репетициях кто-нибудь вызывающе читал «Экономиста» или «Франкфуртер альгемайне» и слишком интересовался внешней политикой или биржевыми сводками, это вызывало неодобрение у окружающих, что свидетельствовало об отсутствии интереса к реальности, которой для актера может являться лишь его внутренний мир. Когда Зое предложили озвучивать рекламу у Сондерса и Гордона, она старалась ничего не есть накануне записи и пришла как можно раньше, чтобы ее взяли. Рори Бремнер, как всегда, уже на шесть голосов из своих четырехсот, которыми он владел, рассказывал хорошеньким секретаршам что-то о крикете, но Зоя заметила, что бесплатного питания ему никто не предлагает, а это означало, что ему просто больше некуда пойти.

Взгляд Зои остановился на медной пластине, на которой размещалась по меньшей мере тысяча дверных звонков. В самом конце значилось: «Студия звукозаписи Сода, подвальный этаж». Она нажала кнопку, раздался звонок, и на нее уставился раскрывшийся зрачок видеокамеры.

— Ну? — раздался из стены искаженный голос.

— Ой, привет! — закричала она, — Зоя Ренуар, двенадцать часов, я пришла озвучивать компакт-диск.

— В подвал! — ответил голос и с электрическим дребезжанием замка впустил ее внутрь. Она вошла в длинный темный коридор, в который через каждые два шага выходили бесцветные двери, что наводило на мысль о том, что ширина всех квартир не превышает тридцати дюймов. Из дальнего конца коридора, с лестницы-раздался тот же голос, приглашавший ее вниз: «Не слышала, что ли? Студия внизу!» Она нащупала выключатель с таймером, и на мгновение вспыхнул тусклый свет, который тут же погас, когда выключатель выразительно булькнул и вырубился, словно в его обязанности не входило освещать коридор. Она продолжила свой путь ощупью, пока не увидела бледное пятно света, лившегося из открытой двери в самом низу лестницы.

В подвальное помещение вела большая обитая металлом дверь грязно-белого цвета, из-за которой выглянула голова миниатюрного мужчины восточного типа.

— Звукозапись здесь, — повторил он и придержал дверь.

Зоя вошла внутрь и оказалась еще в одном тускло освещенном коридоре. Мужчина двинулся вперед и провел ее в помещение, которое когда-то являлось гостиной подвальной квартиры. Оно выглядело бы довольно мило, если бы в нем не стояли огромный пульт звукозаписи последней модели, несколько гигантских усилителей и множество телевизионных мониторов. За пультом в большом кожаном казенном кресле восседал толстяк с длинными сальными волосами, похожий на черномазого в этих странных очках из «Вояджера»; на низком диванчике располагалось еще трое — один с характерной внешностью рекламного агента в стандартном костюме от Пола Смита и еще двое восточного типа в элегантных костюмах, которые к Смиту не имели никакого отношения. Звукорежиссер не обратил на нее никакого внимания, продолжая небрежно играть кнопками на пульте, остальные трое встали.

Рекламный тип протянул руку:

— Зоя, меня зовут Том Мэнтл, я из компании «Уховертка», а это наши клиенты, мистер Урапо и мистер Свайчиан.

Оба поклонились и пожали Зое руку. Том махнул рукой в сторону режиссера:

— Это Вини. — Тот сделал неопределенный жест рукой. Встречавший ее тип так и остался непредставленным. — Думаю, вы еще не видели сценария.

— Нет, — ответила Зоя. — Что обидно, так как я обычно люблю как следует познакомиться со сценарием, изучить его, а иногда и выучить наизусть, — не моргнув глазом, солгала она.

Зоя делала по меньшей мере одну озвучку в день и забывала о них сразу после окончания записи, даже во время нее она мало обращала внимания на то, что делает, — автоматически интонировала и модулировала, думая совсем о другом.

— Приношу свои извинения, но вы разберетесь по ходу дела. Вы будете озвучивать компакт-диски с кинофильмами, предназначающиеся для ведущих представителей одной отрасли промышленности, в которую хотят внедриться наши клиенты, чтобы те потом могли прокрутить их на своих компьютерах. Вот сценарий. — И он протянул Зое пять скрепленных степлером листов с убористо напечатанным текстом. — Может, начнем? Не хотите пройти в кабинку?

Только теперь она заметила в углу звуконепроницаемую кабинку, которая раньше, вероятно, служила кладовкой. Она запрыгнула внутрь, и Вини закрыл за ней дверь, заперев ее на хромированную металлическую щеколду. Она оказалась в помещении в четыре квадратных фута и могла теперь взирать на гостиную только через толстое стекло маленького окошечка. Внутри находился стол с телевизионным монитором и настольной лампой, кресло, пара наушников, зеленая лампочка и большой немецкий микрофон на стойке с сетчатым экраном, предохраняющим его от слюны и крошек.

Зоя села в кресло. Сюда не проникал ни один звук. Она уставилась на квинтет беззвучно шевелящих губами одетых с иголочки мужчин, которые напоминали рыб в аквариуме. Она чувствовала себя не совсем в своей тарелке. В них вбивали сначала в молодежном театре, а потом в школе драматического искусства, что они должны делать все возможное для развития карьеры, — таланта было недостаточно, актерская игра должна была стать единственным смыслом их жизни, они должны были научиться заводить нужные знакомства, ладить с людьми. Однако с этой компанией ей было не по себе, и ее охватили странные колебания, которые она никогда не испытывала раньше. У ее приятеля Тринка из школы драматического искусства был цифровой органайзер последней модели «Псион-7А», как он утверждал. Он мог разговаривать с ним, рассказывать разные вещи, а потом органайзер ему отвечал. Он отмечал всех людей, которые могли ему помочь в его карьере, — преуспевающих режиссеров, помощников режиссеров, писателей и всяких прочих, — и заносил сведения о них в органайзер, а когда встречался с ними на премьерах или еще где-нибудь, он всегда мог улизнуть в клозет, получить там о них полную информацию, а потом вернуться и вести себя как их самый преданный поклонник. Многие рассказывали, что чуть не лишались рассудка, когда слышали, как в уборной театра «Олд-Вик» Тринк своим хорошо поставленным театральным голосом сам себе нашептывает разные тайны. И все же, несмотря на все способности «Псиона-7А», она полагала, что он не может заменить парочку хорошеньких сисек. Большинство актрис обладает привлекательностью и даже красотой, и постоянное пребывание в обществе всех этих прелестниц учит не кичиться собственным внешним видом, но в то же время предполагается, что ты сумеешь воспользоваться им при первом же удобном случае. Впрочем, Зоя не была дурочкой и инстинктивно понимала, что с этой компанией не следует кокетничать; с таким же успехом она могла попробовать соблазнить прокуратора Свободной шотландской церкви.

Она развернулась в кресле, положила на пол свой рюкзачок, заглянула внутрь и с ужасом поняла, что забыла захватить с собой свою счастливую свинку. Не слишком удачное начало. Она любила, чтобы служившая ей талисманом керамическая свинка была при ней, когда она шла на запись, или на прослушивание, или к гинекологу на мазок. Большую часть времени она испытывала такой страх, что ей казалось, будто ее свинка защищает ее, охраняет как настоящая сторожевая свинья, крепко стоя на своих коротких керамических ножках, и сопротивляется грозящим ей злым силам. Актрис и актеров так много — стоит только открыть «Афишу», — а кроме основных составов есть еще толпы исполнителей эпизодических ролей, и эти исполнители постоянно меняются даже на телевидении, хотя тех, кто попал туда, можно считать счастливчиками.

На лицевой панели устройства для чтения дисков располагался таймер, показывавший минуты, секунды и десятые доли секунд. Ей проигрывались отрывки, требующие озвучания, а зажигающаяся зеленая лампочка указывала, когда нужно начинать говорить, к тому же сценарий тоже был прохронометрирован.

— Мне нужно проверить уровень звука, — сообщил ей Бини через наушники. — Расскажите мне, что вы ели на завтрак.

— Салатик, заправленный лимонным соком, и этот новый йогурт с живыми бактериями, ко…

— Спасибо, замечательно. Сейчас я включу изображение и дам вам знак.

Маленький телеэкран перед ней ожил. Сначала на нем появились большие часы, а потом пошли изображения — ярко-синее море с коралловыми рифами и тропическими рыбами, выскакивающими из воды, и крохотные тропические островки, поросшие пальмами. Вспыхнула зеленая лампочка, и она начала читать: «Южно-Китайское море славится своими лазурно-голубыми лагунами, поросшими пальмами пляжами и…»

Она умолкла в соответствии с указанием в сценарии и стала ждать, когда лампочка зажжется снова. Кадр тем временем сменился, и на нем появились небольшие суденышки с вооруженными людьми, сражающиеся с прибоем.

«…пиратами! Ненасытными, кровожадными и неистовыми пиратами!»

Изображение замерло, и Том обратился к ней через наушники:

— Отлично, Зоя, восхитительно. На всякий случай давайте попробуем еще раз. Прибавьте чуть больше юмора.

И они повторили еще раз. Потом пленку перемотали к следующему отрывку, который надо было озвучить:

«По прошествии почти века с тех пор, как Джозеф Конрад писал об импозантных грабителях, которых он называл „морскими бродягами″, пираты Южно-Китайского моря превратились в технически хорошо оснащенную преступную организацию, постепенно проникающую в Европу“. На взгляд Зои, это очень напоминало документальные передачи, которые она озвучивала, но почему они сказали, что это компакт-диск? Между тем на экране катера догоняли крупное торговое судно. Полетели „кошки“ и абордажные крюки, и пираты с винтовками за спиной начали карабкаться, как еноты, по канатам на невидимую палубу корабля. Зоя продолжила:

„Мы являемся теми самыми пиратами Южно-Китайского моря и в настоящее время занимаемся поиском союзников на вашей территории. Друзьям мы верны и преданы, с врагами мы безжалостны и непримиримы“.

На палубе бандиты выстраивали экипаж судна, после чего начался расстрел — моряки качались и падали.

У Зои вдруг мелькнула страшная мысль. Ее агентша, которой она обычно сообщала поминутно свои планы на день, не знала о том, что она находится здесь, более того, она ей солгала, сказав, что собирается на распродажу бездомных борзых. На доске в ее офисе так и будет написано фломастером большими буквами: „9/6 Зоя распр безд борз“. Эти люди позвонили ей непосредственно домой и предложили пятьсот фунтов (что было вполне приличной суммой, с помощью которой она могла целиком расплатиться за квартиру) за работу, о которой она должна была узнать позже. Зоя не хотела делиться с агентшей процентами, к тому же позвонившие убедительно просили ее никому не рассказывать об этой работе. Что, если ее дурят, внезапно подумала Зоя. Водят за нос? Прикарманивают ее денежки? Ей даже пришло в голову, не позвонить ли агентше и не спросить ли ее, так, между прочим, сколько может стоить такая работа. Или та разозлится? Она уже звонила ей накануне, испугавшись, что забеременела, чтобы узнать, как та считает, делать ей аборт сейчас или подождать прослушивания на роль в сериале „Обитатели Ист-энда“. Черт возьми, эти чертовы контрацептивы подводили ее уже в девятый раз. И Зоя решила позвонить: как бы там ни было, агентша была ее лучшей подругой. Она достала мобильник, но на дисплее не было видно „лестницы в рай“, как она называла маленькие вертикальные полоски, показывавшие наличие сигнала, — он полностью отсутствовал.

На экране застыло изображение ухмыляющегося пирата, угрожающе размахивающего своей винтовкой. Зоя склонилась к микрофону.

— А-а, привет… э-э, не могла бы я быстренько позвонить по вашему телефону, на моем мобильнике нет сигнала.

Через наушники до нее донесся голос Бини:

— Нет, телефоны не работают.

Зоя готова была поклясться, что всего несколько минут назад видела, как один из этих азиатов говорил по телефону, впрочем, все равно обсуждать плату при них было бы неловко, так что оставалось надеяться только на себя.

Пленка пошла, зажглась зеленая лампочка.

„Повсюду на островах и рифах Южно-Китайского моря жители страшатся пиратов из-за их хитрости и безжалостности. Мы предлагаем воспользоваться практикой кораблей-призраков. Вы платите нам триста пятьдесят тысяч долларов, а мы захватываем для вас любой корабль. Если вы хотите сохранить его экипаж, мы его оставляем в живых, если нет, мы попросту выбрасываем всех за борт. Или, предположим, у вас есть враги, — неужели вы не пожелали бы им такой судьбы?“

На экране появилось изображение большого густого помещения, в середине которого сидел полуобнаженный китаец, привязанный к стулу. Место напоминало какую-то заброшенную фабрику. Его окружали грубые кирпичные стены и большие промышленные металлические двери, над головой с кронштейнов свисали цепи и голые трубы. Хотя кто знает? Например, на Карнаби-стрит была студия „Космос“, оформленная как космический корабль: двери в кабинки были сделаны как переходные шлюзы, а все динамики размещались в круглых парящих корпусах, что создавало ощущение невесомости; или еще одна странная студия за Кингз-кросс, которая называлась АДР, — там вдоль стен бежали ручейки, сиденья были сделаны из багажников автомобилей, а для того, чтобы подняться в звукозаписывающие кабинки, требовалось пройти сквозь дупло огромного дерева, которое стояло в углу приемной.

Лампочка снова замигала.

„Это знаменитый китайский актер Тони Хо. Он считал себя большим человеком, великим знатоком кун-фу и думал, что ему не нужны его старые друзья из Макао“.

Зоя узнала его — она читала о нем в статье, опубликованной в „Сцене“ и посвященной опасностям, связанным с работой за рубежом, где актер не защищен профсоюзом „Эквити“. Впрочем, судя по изображению, ни генеральный консул, ни Питер Постлетвейт не собирались влетать в окно и спасать Тони Хо. В кадре появилось еще несколько человек, которые вкатили аппарат, использующийся для возвращения к жизни пациентов после остановки сердца, — Зоя знала это после недели, проведенной в больнице. Однако Тони был жив, по крайней мере пока. Один из пиратов приложил к груди Тони электроды и дал электрический разряд. Тот выгнулся от боли. Зоя впилась в экран — она надеялась когда-нибудь сыграть в „Девушке и Смерти“, и такой жизненный опыт мог оказаться бесценным. Бандиты выждали некоторое время и дали ему еще один, более сильный разряд. И тут он описался, выпустив целый фонтан желтой мочи.

Зоя задумалась — сможет ли она специально описаться? Она раздевалась донага в „Альмиде“ и мастурбировала в „Национале“, но писать каждый вечер по заказу и дважды по субботам — это может прославить девушку. Впрочем, ее интересовала не физиологическая сторона дела, скорее ее тревожило, готова ли она к этому морально. Она не слишком смущалась раздеваться, но вот мастурбировать ей не нравилось. Однако она даже пикнуть не могла по этому поводу, не могла даже сделать вид, что речь идет о чем-то исключительном. „Что? Трахнуться? Пописать? Подрочить? Да ради бога, без проблем, — могу прямо здесь, в церкви, или на фестивале в Данди, или на глазах у тетушки Джанис, а потом мы с ней пойдем за трубочками с мясом“. Стоит отказаться — и тебя перестанут приглашать, и о тебе пойдет определенная слава. К тому же парням на самом деле было гораздо хуже — теперь ведь нельзя сходить в театр, чтобы не увидеть сморщенный член какого-нибудь бедного актера. Ее приятель Монг из школы драматического искусства рассказывал ей, что его матушка за последние годы видела его пенис чаще, чем в то время, когда он был ребенком. Действительно смешно — в нормальной жизни разгуливать со спущенными штанами считается неприличным, а в театре — все наоборот.

Изображение на экране снова дернулось, и назойливая зеленая лампочка опять мигнула. Теперь экран был разделен на четыре части, на каждой из которых демонстрировались различные виды преступной деятельности — контрабанда наркотиков, пиратство, проституция и убийства на улицах каких-то китайских городов.

Она уже добралась до последней страницы. „Мы можем обеспечить вас всем, чем угодно, — наркотики, работорговля, суда, но нашей особой специализацией являются заказные убийства, которые мы выполняем на очень высоком уровне. В большинстве случаев власти даже не догадываются, что речь идет об убийстве, и считают происшедшее результатом несчастного случая или необъяснимым исчезновением, не говоря уже о том, что жертва никогда не знает о готовящейся ликвидации. Однако не спешите с решением — помните, что вы рискуете собственной жизнью, если условия контракта не будут соблюдены“.

Они перезаписали несколько отрывков, и на этом все закончилось.

Бини подошел к кабинке и открыл дверь, одарив ее целым потоком свежего прохладного воздуха. Зоя вернулась в комнату, чтобы попрощаться с Томом и китайцами. Это всегда был очень напряженный момент для неуверенного в себе артиста — неловкие прощания, желание режиссера поскорей от тебя избавиться и твое непреодолимое стремление узнать, что же о тебе думают на самом деле. А потом оказываешься на улице и не можешь избавиться от мысли, что твою запись стерли и продюсер уже звонит агенту Каролины Квентин. „Пока-пока“, — сказала она всем и вышла на улицу, удивляясь тому, что все еще светло. У нее было ощущение, что она провела под землей целый месяц.

Видимо, она шла уже довольно долго, хотя точно не помнила сколько. Потом внезапно остановилась, причем так резко, что сзади в нее врезался какой-то сварливый мужчина. Оглядевшись, она увидела, что стоит рядом с Домом радио напротив крохотного старомодного бара под названием „Сандвич-бутик“ (о чем только думали в шестидесятых?). Он был настолько маленьким, что запасы там хранились на чердаке. В этот момент бармен как раз спускался вниз, постепенно появляясь из квадратного черного проема. Ее вдруг охватило непреодолимое желание заглянуть туда и подняться вверх по лестнице, пока бармен возится со своими „Сникерсами“. Там, под крышей, над водянистым майонезом с ветчиной и яйцами и приправленной мятой бараниной, казалось так уютно и безопасно. Но в этот самый момент она увидела на противоположной стороне улицы своего приятеля Мука из Королевского Шекспировского театра и, закричав, бросилась наперерез идущему транспорту. Они расцеловались и долго болтали, а потом вместе отправились покупать новый бразильский крем для загара.