Глава третья

Лес расступился внезапно. Но хотя Эхагес тратил большую часть внимания на бег, чувства его не дремали. Старую, рассыпающуюся постройку, к которой направлялся Владыка, и жизнь в её стенах страж ощутил издалека. А вместе с жизнью — эхо мысли и странную магию, похожую на висящий в воздухе шелестящий туман.

Заплывший ров. Огрызок башни. Два крыла — побольше, лишённое крыши, и другое, с виду пригодное для жилья. Из кирпичной трубы вьётся сизый дым. Окна заколочены, но от щели в одном из них сочится двойственный "запах": страх плюс интерес.

Владыка остановился и сказал:

— Разведите огонь. Небольшой. Подождём и посмотрим.

Опустившись на поваленный недавней бурей ствол, он закрыл глаза.

— Может, изловить что-нибудь съедобное? — спросил Эхагес.

— Нет. Надеюсь, — добавил Пламенный, — съедобное предложат здесь живущие.

Собрать валежник было минутным делом. Первым вернулся Тиив, и он же, сложив растопку замысловатой горкой, сделал плавный жест, от которого эта горка занялась сине-жёлтыми уютными язычками. Минута, вторая — и вот уже под осенним небом, отгоняя своим дыханием промозглую осень, танцует огонь.

— Внимание, — прошелестел Пламенный. — Не спугните!

Интерес и страх, слегка ослабевшие, по-прежнему сочились из-за досок в окне. Но в то же время из-за угла дома вышел… кто? Эхагесу показалось, что человек, но почти сразу он понял, что ошибся. На голову ниже него, закутанное в какие-то немыслимые тряпки, идущее к их костру создание имело две ноги, две руки и одну голову; но "лицо" его сплошь покрывала буроватая шёрстка с подпалинами, а вместо привычного носа имелось что-то вроде подвижной хрящевой трубки. Магия шелестящего тумана с его приближением запела громче, сгущаясь, как сгущаются тени поздним вечером.

Непринуждённо присев у костра (Тиив и Эхагес подвинулись, уступая чужаку место), мохнатый повертел головой. Расстелил на земле относительно чистую тряпицу, а затем принялся доставать из принесённого с собой мешка небогатую снедь: корешки, клубни, куски чего-то похожего на лепёшку, горсть сине-белых ягод. Закрыв мешок, мохнатый обвёл троицу странников жёлтым настороженным взглядом. Пламенный нагнулся над предложенной едой, повёл кистью. Половина корешков и кусков "лепёшки", а также все остро пахнущие красноватые клубни остались на тряпице; остальное взмыло в воздух, разделясь на три неравные части, и очутилось в протянутых руках странников. Мохнатый громко крякнул (радуясь? Пожалуй, так, решил Гес), взял с тряпицы корешок побольше и отправил в рот.

Когда с едой было покончено, настал черёд разговора. Если это можно было так назвать. Владыка глядел на угли, почти не двигаясь, временами ворчал и посвистывал, бросая фразы на тастар-мид. Мохнатый морщился с закрытыми глазами, делая короткими четырёхпалыми руками удивительно красивые плавные жесты. Если они и понимали друг друга, то Эхагес пониманием похвастать не мог.

Спустя часа полтора "разговор" кончился. Мохнатый вскочил и пошёл назад, Владыка прикрыл глаза, слегка опуская голову.

— Что дальше, сай? — спросил Тиив.

— Здесь нам не найти искомого, — был ответ. — Надо продолжать.

Новый мир. Сияние слепит сильнее тьмы. Плита белого жара ложится на плечи. Ноги тонут в мелком песке. Небо — раскалённая медь, солнце — свирепое око злого божества. Ни намёка на жизнь: всё высушено до донышка, выжжено, сметено нестерпимым сиянием.

Не задержавшись и на десять минут, Пламенный снова шагнул за Поворот. За что Эхагес был ему искренне благодарен.

И снова степь. Но на этот раз — с перелесками. И не пустынная, а обжитая. Причуда случая привела странников на пологий склон, сбегающий к широкой — куда там столичной Сильве! — реке. Её гладь бороздили четыре корабля, кажущиеся из-за ножек-вёсел и расстояния крохами-водомерками. У ближнего берега, к которому они двигались, прикрылось кольцом частокола невеликое размерами поселение. Вот только шло от этого поселения — нехорошее, и не много времени понадобилось Эхагесу, чтобы понять: у поселян за частоколом вызывают страх, ярость и тёмное отчаянье те, что плывут на хищно узких и длинных кораблях.

— Война? — выдохнул Тиив.

— Похоже больше на налёт, — заметил Летун. — Что скажете, сай?

— Вы ещё не поняли главного, — Владыка говорил медленно и веско. — В этом мире живут ваши родичи. Люди, подобные вам.

…Серые стражи — хранители мира. Первый, безрассудный порыв Эхагеса велел ему бежать вниз, навстречу кораблям налётчиков, чтобы защитить утопающих в своём страхе поселян. Несмотря ни на какие соображения рассудка.

Первый порыв миновал, убитый долгом и волей.

— Что скажете, сай? — повторил Летун.

— Помощь в обмен на помощь, — ответил Пламенный. — Попробуем. Вперёд!

Когда нужно, стражи умеют двигаться очень быстро. А этот мир, как и предыдущие, был щедро напоён энергией. Корабли прошли чуть больше половины пути, оставшегося им до берега, когда трое добровольных защитников встали у кромки воды в двух полётах стрелы от частокола.

И стражи увидели, на что способен Владыка, когда несёт смерть.

Пламенный словно стал ещё выше ростом. Собранная в кулак сила грозила не им, но Гес и Тиив невольно отшатнулись. Древний клинок из металла, скреплённого магией, свистнул, покидая ножны и указывая на идущий первым корабль. Встала на дыбы речная вода, мутно-белой чертой устремившись вперёд, и неслось над водой нечто невидимое — то, что и возмутило поток. Обречённый корабль исчез в кружеве воды со щепой. Раздались крики. В них была боль, был внезапный ужас, была смерть. А Владыка вернул в ножны меч и встал недвижимо, ожидая. Тёмная, грозная скала, презирающая атаки стихий.

Эхагес выдохнул. Ну, уж если те не побегут после такого…

"Те" не побежали. Видно, благоразумной трусости не было в числе их пороков. Корабли развернулись, меняя курс, чаще забили вёслами, пошли к трём странникам, пеня носами воду.

— В стороны! — Внезапно и резко выкрикнул Пламенный.

Гес и Тиив прыснули прочь. Вовремя: на крайнем корабле проснулась магия. Полоса звенящей черноты устремилась к тастару. Кусок берега за его спиной поплыл, шелестя, сам себя перетирая в кашу. Владыка исчез с пути черноты, чтобы появиться на несколько шагов левее, но смертоносная полоса метнулась к нему, и лишь новый уход в Тень сохранил тастару жизнь.

Плохо! Эхагес выдохнул, сжимаясь до рёва в ушах, до озноба, и бросил в тот корабль, с которого били чернотой, маленький комок свистящего белого огня. На тренировках ему никак не давался этот приём, а вот теперь всё вышло гладко и сильно, словно у наставника Зойру. Чужой маг вовремя заметил опасность и погасил огонь за дюжину шагов от смолистого борта. Но при этом был вынужден отвлечься — и Пламенный смог нанести новый удар. Затрещали доски и кости. Ухнул водяной столб. Второй корабль вместе с магом, тщётно пытавшимся уберечь себя вместе с судном, скрылся в брызгах и розовой пене.

Оставшаяся пара кораблей не стала испытывать судьбу. Сделав новый разворот, они зашлёпали вёслами чуть ли не быстрее, чем при атаке. А трое странников сошлись вместе.

— Благодарю, Эхагес, — сказал Владыка просто. — Я запомню твой удар.

Летун поклонился.

— Рад служить, сай.

— Служба за службу, страж. Сегодня ты получил право Просьбы.

Вот этого Гес не ожидал никак. И замер, едва веря услышанному.

Заслуги перед владыками не оставались без награды. Бывало, отличившиеся получали премии размером в десятилетнее жалованье, земли, высокие посты, даже титулы. Но право Просьбы ценилось выше всего. Потому что давалось оно крайне редко, а слово просившего становилось законом. Для всех. Даже для тастаров. И только Владыка мог даровать это право.

"Ну да, а чем ещё в этом походе по чужим мирам можно было вознаградить тебя? Сделать капитаном Серой стражи?"

Цыкнув на язвительный голосок, идущий изнутри, Эхагес с запозданием поступил, как велел ритуал: вынул свой меч, прикоснулся к полосе стали лбом, словно кланяясь, и убрал оружие назад в ножны.

— Идём, — сказал Пламенный, как ни в чём не бывало.

Страх людей за частоколом при приближении спасителей не ослаб. Скорее наоборот. В мешанине эмоций бурлило и вспыхивало ещё многое: недоверие, злость, враждебность, отторжение… как ни старался, Гес не находил ни следа облегчения, ни вздоха любопытства.

— Нас явно не ждут, — заметил Тиив напряжённо. — Этак они ещё напасть решатся.

— Жаль, костёр не из чего развести, — хмыкнул Эхагес. — Сай, может, поближе подойдёт кто-то из нас?

— Хорошо. Пусть попробует Тиив.

Двое встали, Снежный Кот продолжал неспешно идти вперёд. Не доходя до частокола шагов с полста, он поднял пустые ладони и громко произнёс слова приветствия. Вернее — попытался произнести. Нестройный залп в лицо заставил его прерваться и прянуть в сторону.

— Проклятье! — прошипел Эхагес, когда на его глазах серая ткань на левом плече Тиива разошлась кровавым цветком. Хорошо ещё, что стрела ударила вскользь, не вонзилась, а только резанула. После такого приёма раненый страж не стал ждать продолжения и помчался обратно ломаным зигзагом. Больше никто в него не попал. Да и первое-то попадание было случайным: как позже сообразил Эхагес, неумелый стрелок угодил не туда, куда рассчитывал и откуда, ощутив направление угрозы, загодя убрался Тиив.

…Хорошо, что Владыка — ещё и целитель. Глядя, как он занимается раной невезучего парламентёра, Летун чувствовал странную обиду. Странную — потому что к ней примешалось изрядно вины.

Эхагесу было стыдно за то, что он человек. Как те, за частоколом.

Почему, почему Высочайший, коего чтут владыки, не сделал его, Геса, тастаром? Или хоть дайзе. Тихим лесным жителем ростом в три локтя, не употребляющим в пищу мяса, не носящим оружия и никогда-никогда не обращающим оружие против тех, кому следовало бы поклониться с искренней благодарностью.

В самом деле, что вообразили эти, из посёлка? Что Тиив собирается их проклясть?

Люди, люди…

"В этом мире живут подобные вам".

— Сай, скоро ли мы отправимся дальше? — спросил Эхагес.

— Как только закончу, — ответил Пламенный, не оборачиваясь. — Скоро.

Быть может, это был самообман, но Гесу показалось, что на этот раз шаг за Поворот вышел почти понятным, почти привычным. Понимание блеснуло и угасло, но где-то внутри остался оттиск, память пережитого. Та великая, нескончаемая панорама миров, которую не может вместить как целое ни один разум, приоткрыла перед Эхагесом свой летящий край. А в магии — он знал — понимание делает возможным действие…

Но понимание могло быть лишь иллюзией. Да, наверно, это иллюзия.

А впрочем — посмотрим.

Новый мир не порадовал странников. Был он угрюм, заметён снегом и неприветлив подстать памятной всем пустыне. Только в песчаном море убивала жара, а здесь, в снегах, убивали костоломный холод и насквозь режущий ветер. Стояла непроглядная темь, и Летуну было не до наблюдений за деталями действий Владыки, уносящего себя и стражей в следующий мир. Всё его существо, и физическое, и внутреннее, сосредоточилось на задаче сохранения тепла.

Переход. Бездна. Падение.

Остановка.

Проморгавшись, Эхагес вздохнул, подхваченный ледяным восторгом. В новом месте был ветер, разве что не столь острый, и был холод, разве что немного менее свирепый. А ещё воздух казался редким, каким-то пустым. Тьму ночи рассеивали лучи двух больших лун, стальной и синей. Но настоящая красота была не в небе, среди немигающих звёзд. Красота была вокруг.

Горы.

Резкие, ясные, тяжёлые до прозрачности седые громады. Великаны в тенях и блесках. Короли тверди. Даже будь воздух на высоком карнизе над пропастью более плотен, Эхагес всё равно дышал бы с трудом. Летящее пламя радости озаряло душу, заставляя забыть о холоде.

"О Высочайший, как отблагодарить тебя за эту красоту?"

— Из канавы да в яму, — проворчал Тиив. Нотка недовольства в его голосе удивила Летуна почти так же сильно, как ясно читаемый в нём страх.

— Ты что, Снежный Кот?

Тиив бросил на него страдальческий взгляд.

— Моё прозвище — дань ловкости и силе, а не горячей любви к морозу и высоте!

— Ну-ну, я просто спросил.

Снежный Кот отвернулся, садясь на корточки и обхватывая себя руками.

— Сай, мы задержимся здесь?

— Ещё не знаю, — ответил Пламенный Эхагесу. — Я чувствую поблизости сильный разум. Да, сильный. Быть может…

Не закончив, Владыка посмотрел куда-то влево-вверх.

Летун посмотрел туда же. Но лишь спустя несколько долгих минут — увидел.

Движение: чёрное на чёрном. Затмеваемые звёзды указывают путь. Ближе… ещё ближе…

Это — рядом. Замерло. Изучает.

Ясности, однако, не становится намного больше. Очертания размыты, свет лун дрожит, обтекая нечёткий силуэт. Даже о размерах трудно судить с уверенностью. Только и отчётливого, что ощущение тепла, лёгкой, беспечной свободы полёта — да ещё Песнь, играющая ломким хрусталём звуков. Чарующая, загадочная, неповторимая. Узнаваемая, как лицо друга.

Поворот: Песнь меняется, задавая вопрос.

В ответ звучит тастар-мид. Уровнем глубже (Гес ощущает их краем, но не может разобрать) плывут образы разговора без слов — дэну.

Не дослушав, Песнь меняется снова.

Голос Пламенного пытается отвечать, становясь чуть громче.

Песнь отбрасывает сказанное. В ней не слышно интереса. Хозяйка Песни — почему-то кажется невозможным думать о гостье из ночи, как о Хозяине — изящным скольжением огибает Владыку и вздыхает в лицо Эхагесу.