"Хирург" - читать интересную книгу автора (Деева Наталья)

Алекс

Поджав ногу, Ленка сидела под накренившимся деревянным мухомором — там, где раньше любил сиживать Алекс. Собаки рядом не было, наверное, гоняла кошек в зарослях сирени.

Два дня Алекс прохаживался по местам, где мог застать девушку, и уж подумал, что бесполезно её искать, и вот — сидит, как ни в чём не бывало, чертит что-то на песке хворостиной. А если она, и правда, ни при чём? Алекс отметил, что с его чувствами взруг произошла метаморфоза. Пару минут назад он был мрачнее тучи, рисовал сцены возмездия и лелеял их, как долгожданных детей, но как только увидел объект ненависти, куда что подевалось. Только страх остался.

— Привет, — проговорил он, присел рядом с Ленкой, положив на колени пакет со шпионским набором.

Она выпрямила спину и медленно обернулась:

— А, это ты. Не узнала, у тебя так изменился голос!

— Где твой питомец? — Алекс посмотрел на песок: нарисованные голуби летели из клетки в небо.

— Бегает. Пусть побегает, он всегда возвращается. А твоя красавица где?

Ну и стерва! Ведёт себя, как ни в чём не бывало!

— Умерла, несколько дней назад. Кровоизлияние в мозг.

Ленка побледнела, её губы дрогнули:

— Неужели уже, — она огляделась, позвала собаку. — Надо же, как быстро тебя нашли… надеялась, ещё есть время.

Настала очередь Алекса округлять глаза:

— Ты о чём?

— О тебе, Алёша, о чём же ещё, — говорила она, пристёгивая поводок к ошейнику кокер спаниеля. — Хотела ввести тебя в курс дела мягко — не получится. Идём.

— Куда? — Алекс вскочил.

— Куда-нибудь отсюда. За тобой хвоста не было?

— Нет… вроде бы.

— «Вроде бы» не пойдёт. Не хватало ещё, чтобы и меня — рикошетом.

Что она несёт? Алекс чуял, что сейчас всё разрешится, Ленка что-то знает. Нет, не «что-то» — она знает всё.

Заговорила она уже на ходу:

— Тебе звонили с угрозами?

— Нет.

— Письма были?

— Да.

— Что в письмах?

— Умри.

Резко затормозив, Ленка оперлась о дерево, притянула рвущуюся вперёд собаку и достала тонкую сигарету.

— Что происходит? — проговорил Алекс, стараясь побороть накатывающие волны паники.

— Пока ещё всё поправимо. Со мной тоже так было… сначала, — она вздохнула, нервно затянулась и проговорила, обращаясь к кому-то невидимому. — Сволочь… какая же он сволочь!

— Куда мы идём?

— Сейчас мы стоим. Пока стоим. Думаю… где найти тихое место.

— Давай к тебе, — брякнул Алекс и оцепенел, чувствуя, как фальшиво звучат его слова.

Да и зачем к ней? Она сама всё расскажет, и не нужно никаких жучков…

Нужно! А вдруг соврёт? Вдруг сделаны ставки на доверчивость? Перед глазами возникло её перекошенное лицо, когда она обращалась к сволочи незнакомцу. Нельзя подделать такую ненависть. Что угодно можно сыграть, но не это.

— Давай ко мне, — она выбросила недокуренную сигарету и взяла Алекса под руку.

Всю дорогу он молчал и думал, благодарить её или ненавидеть. Мимо проплывали деревья, скамейки, длинные тела многоэтажек, люди. В каждом встречном мерещился враг, один человек был родным — светловолосая девушка со спаниелем на поводке. Алекс понимал, что, скорее всего, он обманывается, но ничего не мог поделать с желанием верить в лучшее.

Ручки пакета впивались в ладони. Он казался неимоверно тяжёлым. В нём был не только ресивер с наушниками, но и страхи, обиды, сомнения. И лёгкая, почти невесомая, надежда.

— Пришли, — девушка кивнула на подъезд с железной дверью.

— Мы почти соседи, — усмехнулся Алекс, огляделся, подыскивая место, где удобнобудет засесть со шпионским набором.

Спаниель рванул к подъезду, значит, это, и правда, Ленкин дом. В тесном лифте палец с длинным розовым ноготком лёг на цифру 3. Хорошо, что не восьмой этаж. Чем ниже, тем лучше.

Его начало трясти. Ленкины глаза сверкали, как у сумасшедшей. То жалость в них промелькнёт, то решимость, то страх.

— Вот, проходи, — она открыла дверь двадцать первой квартиры. — Дома нет никого.

Алекс переступил порог. Мысли стали медленными и прозрачными. Ленка все время перехватывала инициативу, и сейчас снова вела. А если попробовать гнуть свою линию? Вот так, прямо с ходу? Он набрал воздух и выдал:

— Скажи, зачем ты меня преследовала? Думала, не будет заметно?

— Думала, не будет, — она сняла ошейник с питомца и скомандовала. — Альфа, место!

Собака ускакала по коридору. Надо же, Ленка спокойна, как будто ждала, что её спросят именно об этом и именно так. Сложила поводок, повесила на крючок у двери.

— Идём в мою комнату, там я тебе всё расскажу, — она указала на приоткрытую дверь.

Компьютер, жидкокристаллический монитор… Диски сложены аккуратно, ничего не валяется. И где приспособить жучок, чтобы он не привлёк внимание? Книги — обложка к обложке… цветок на подоконнике. О, то, что нужно!

— Предупреждаю: ты можешь мне не поверить, — Ленка села на диван, закинула ногу за ногу. — Ты не куришь? Жаль. Это помогает, — она чиркнула зажигалкой.

После того, как я чуть не издох по чьему-то велению, я готов поверить даже в чертей, мысленно огрызнулся Алекс, устроился в компьютерном кресле. Сигаретный дым защекотал в носу.

— Что с тобой случилось? — Ленка глянула в упор.

— Кто-то хочет моей смерти. Я чуть не убился, а после получил письмо без обратного адреса: «Умри». Через день пришло похожее письмо «Ты ценишь жизни своих близких?» и — смерть Джессики.

Брови Ленки взлетели, она почесала кончик носа, кивнула:

— Понимаешь, в чём дело… в мире есть силы, о которых мало кто знает. Могут лишь догадываться. И есть люди с мощным потенциалом от рождения. Такие люди на вес золота, но кому-то они могут мешать. Этим силам и мешают. Это палачи. Или судьи, не знаю, но они имеют право решать, жить тебе или умереть. Они решили, что ты опасен и подлежишь уничтожению.

— Подожди, — прошептал Алекс, переваривая услышанное. — Насколько они могущественны?

— Ты ещё не убедился на собственной шкуре?

— То есть, они, типа, маги, или что?

— Типа маги, — кивнула она. — Но только типа. Хуже, чем маги. Инквизиторы они, вот, кто.

— Значит, типа, маг — я? — Алекс хохотнул. — О-бал-деть. Обалдеть-обалдеть-обалдеть… Стоп. Если они так могущественны, почему я ещё жив? К чему письма с угрозами? Это ж детский сад!

— Откуда я знаю, — дёрнула плечами Ленка. — У них тоже бывают осечки. Короче, у них работа такая: находить людей, которые… отличаются от большинства, от серой массы. И если они считают, что человек опасен, то что-то там делают, и он умирает. Сам умирает: разбивается, приступ у него случается. Но бывает, что не хочет умирать человек, не слышит он этот приказ и не воспринимает. Как ты.

Она замолчала, ткнула окурком в пепельницу.

— Допустим, я поверил… а при чём тут ты? Твой какой интерес?

— Мой? — Ленка скривилась. — Личного — никакого. Это интересы сообщества. Не зря тебя насторожило, что я начала за тобой бегать. Умный мальчик. Ты обладаешь, — она свела брови у переносицы. — Очень интересными свойствами, ты можешь замыливать взгляды палачей, будем называть их так. Точнее, мог бы, если бы, — она вздохнула.

— Что — «если бы»? — Алекс заёрзал на стуле.

— Понимаешь, не всё так просто. То, что даётся от рождения, чаще всего спит. Дар нужно пробудить… инициировать. Тогда ты будешь защищён.

Как-то всё уж слишком радужно и просто, подумал Алекс и сказал:

— Допустим, вы меня инициируете. И что?

— Ты будешь одним из нас.

Детский лепет.

— Что я буду должен? В наше время ничего не делается даром.

— Прикрывать нас, а мы будем прикрывать тебя. Вот и всё, — уронила она. — Понимаешь… таких неугодных, как ты, много. Очень много. И все хотят жить…

— Почему палачи закрывают на вас глаза?

— Договорённость, — сказа она, теребя цепочку на запястье. — Своего рода эксперимент. Единственное условие: наше число ограничено. Чтобы принять новичка, кто-то должен умереть.

— То есть…

— Да, — она тряхнула головой. — Когда ты вольёшься в наши ряды, умрёт человек. Но ты… ты даже не представляешь, насколько ценен! Ты можешь спасти десятки, сотни жизней!

Красная таблетка или синяя? Красная — цианистый калий, синяя — пожизненное рабство. Не верилось в Ленкину искренность: уж слишком всё просто. Душа загнанного в угол мальчишки должна была заглотнуть любую наживку. Наверное, на то и рассчитано. Ленкин рассказ как будто сшит из кусков, и слишком заметны швы. От него веет фальшью, он похож на выдержки из фантастических книг. А вдруг так и есть? Таинственное сообщество против полчища чудовищ, и ты — на гребне волны. Головокружительно? Ничуть. Это участь мальчишки-призывника, попавшего на передовую.

— Лена, инициация… как она проходит?

— А ты попробуй отгадать, — усмехнулась она и тут же ответила. — Через половой контакт. Вероятность — сорок процентов.

Прямо, как возможность подхватить инфекцию, подумал Алекс и сказал:

— Допустим, я попал в шестьдесят процентов, что тогда?

— Инициация смертью. Вероятность — восемьдесят пять процентов…

— А если…

— То ты умрёшь.

Небогатый выбор. Или с нами, или умри. Неужели третьего не дано?

— Всё не так страшно, — Лена подошла и положила руку на плечо.

— У меня есть время подумать?

— Думай быстрее, можешь не успеть…

— Завтра утром, — Алекс прошёлся по комнате, замер у окна, запоминая укромное место под листком цветка. — Это так неожиданно…

Ну, выйди, выйди отсюда. В туалет сходи, в кухню… ну, дай мне дотянуться до пакета!

— Лена, можешь сделать мне кофе? — пролепетал он и подумал, что если она откажется, если предложит пройти в кухню, то всё пропало. — Заварной.

Девушка сидела, не шевелясь, покачивала ногой. Ну, же! Подняла голову, пожала плечами, встала…

— Да не бойся ты так! Всё хорошо. Вот, если бы мы не встретились, — она развела руками и направилась к выходу.

В кухне загремела посуда.

Да! Алекс зашуршал пакетом, непослушными пальцами выловил две чёрные пуговицы, одну спрятал под листком, вторую… куда же её деть? Книги! Алекс отодвинул стекло, положил жучок на томик Дюма, вздохнул облегчённо.

Из окна открывался вид на дорогу, по которой сновали автомобили. И спрятаться негде. Разве что вон за тем кустиком. Вряд ли Ленка будет смотреть в окно… а если будет? Вдоль позвоночника скатилась капля пота.

— Алекс?

Он едва не подпрыгнул.

— Твой кофе. И вот, вафли, пряники.

Надо же, сейчас она ведёт себя совсем не так, как при первой встрече, от восторженной девочки ничего не осталось, она холодна и спокойна. Горячий кофе обжёг горло, Алекс глотнул и закусил вафлей. Поблагодарил, хотя не понял вкуса. Лена смотрела пристально, с интересом, ухмылялась своим мыслям и, наконец, озвучила их:

— Неужели переспать со мной так страшно? — она вытянула длинные ноги, коснулась стопы Алекса.

— Н…нет. Последствия — да, — проговорил он. — Мне нужно подумать о последствиях.

— Если что, сможешь выбрать партнёршу по вкусу, есть ещё брюнетка и рыженькая.

— Я пошёл, — Алекс поднял пакет и поспешил к выходу.

На всякий случай обошёл остановку, Ленкин дом, устроился в кустах, включил радио: посторонние шумы и вдруг — Ленкин голос:

— А я тебе говорю, не будет он вникать. Ты бы видел его — дрисливый цыплёнок.

Тишина, иногда — тяжёлое дыхание.

— Как всегда… А что мне было ему плести? Ну, ничего более правдоподобного не сочинила, я ж думала, он соскочил с крючка, и теперь работать будете вы. Отличная, по-моему, версия.

Алекс понял, что Ленка сейчас разговаривает по телефону. Если она в открытую это заявляет, значит, никакая опасность их сообществу не грозит. Жаль, что не слышно собеседника — того, кто за ней стоит: он сейчас говорит любопытные вещи.

— Да что ты выдумываешь! Приползёт как миленький, куда денется. Все люди на земле несвободны, потому что всегда есть те, кого они любят.

Нервы были натянуты как гитарные струны, и вдруг одна из струн, всхлипнув, лопнула и повисла. И весь мир съёжился до размеров панциря улитки, которая ползёт по зелёной травинке, исследуя её рожками. Все, кого я люблю, в опасности, подумал Алекс. Джессика — всего лишь предупреждение. Следующий шаг — мама.

— Только ты не думай, что я это делаю ради тебя, — даже через наушники было слышно, как в голосе девушки звякнул металл. — Ну да, ну да… Я дура, и меня привязать было просто, — смешок. — Представляю, как он будет выгребать, такой незаменимый! Ладно. Пока. Надеюсь, что в скором времени я тебя не услышу.

Судорожный вздох. Возня. Заиграла музыка: «Освободи мою бедную душу, благослови, дай мне выйти на сушу». Некоторое время Алекс сидел на корточках. Потом растянулся на траве. Мысли текли медленно-медленно, и голова соображала туго. Нет никаких инквизиторов, это пугало, которое Ленка сочинила на ходу. Есть тайное сообщество, которому он зачем-то понадобился. Не исключено, что он, и правда, обладает редкими свойствами, и свойства эти нужно пробудить инициацией. Что значит «меня привязать было просто?» Его тоже хотят «привязать»? Трудно сказать, что конкретно имеется в виду, но точно — ничего хорошего: «представляю, как он будет выгребать, такой незаменимый». И что теперь делать? У мамы слабое сердце, если случится приступ, никому это не покажется странным. Это будет предупредительный выстрел в воздух. Она, конечно же, выживет. А потом? Инфаркт? Авария? Как жить с мыслью, что по твоей вине погиб единственный близкий человек? Да и не дадут ведь жить: вырулит из-за поворота машина или, как у Джессики, лопнет сосуд в голове. Вопрос второй: как живётся тем, кто продал душу дьяволу? Так же, как свободным, которых сделали рабами, — никак. Они сгнивают на рудниках. Не лучше ли — сразу? Алекс задрал голову, посмотрел на крышу восьмиэтажного дома. Чувства пока спали, разум подсказывал, что это единственный, самый безболезненный выход.

Нет! Не единственный! Можно просто сбежать, запутать следы, купить новый телефон, ни с кем не связываться, избегать людей. Пройдёт время, и они отстанут. Если же у них в каждом городе уши и глаза, то вариант с крышей остаётся в силе. Поделиться бы с кем-нибудь, авось, подскажут выход, которого самому не видно? А если посоветоваться с Тохой? Нет, вдруг он заодно с Ленкой? Уж слишком подозрительно он появился, буквально выплыл из небытия… Вдруг Ленка не солгала, и существуют две противоборствующие стороны? Если Тоха на стороне Ленкиных противников, значит, он заинтересован в гибели опасного элемента.

Сжав виски ладонями, Алекс сел на бордюр. Кому верить? Где правда? Где ложь? Куда бежать? Мама… да она с ума сойдёт! Тоха… Тоха, если даже ты меня предал, тогда жить не стоит. Рука сама потянулась к мобильному.

— Алло, — промурлыкал Тоха. — Ну, как дела, Штирлиц?

— Всё очень, очень хреново.

— Да… по голосу слышно. Быстро рули ко мне.

Переступив порог Тохиной квартиры, Алекс, не разуваясь, прошёл в залу, упёрся лбом в стену.

— Вижу, что всё запущено, — Тоха отвёл его в кухню, усадил на табурет. — Ты тупишь, как бот в Контр-Страйке, — мозолистые руки сцепились в замок, легли на колено. — Ну, говори.

Облизав губы, Алекс начал рассказ. Тоха мрачнел с каждым словом, без удовольствия пил кофе, жевал пирожок.

Иссякнув, Алекс закончил:

— Ты разговариваешь сейчас со мной и рискуешь. Если они поймут, что ты дорог мне, ты станешь разменной монетой. У мамы слабое сердце, она станет разменной монетой в первую очередь, а я не хочу, чтобы из-за меня страдали те, кого я люблю.

— Значит, тебе нельзя никого любить. Правильно ты решил: сваливай, пересиль жалость к матери и не вздумай никому звонить. Ляг на дно. Пройдёт пару лет, и они о тебе забудут. Поверь, есть тысячи мест, где можно укрыться.

— Как ты не понимаешь, — Алекс отхлебнул из чашки. — Я исчезну — мама с ума сойдёт! Я не смогу жить спокойно, зная, что она тут… Думать, жива ли она, здорова… и не звонить. Это подлость. Подлость!!!

— Тише, тише. Я тебя боюсь, у тебя глаза безумные.

— Вдруг они её убьют — в отместку? Её даже похоронить будет некому!

— Не убьют, — качнул головой Тоха. — Будут держать как козырь в рукаве. Вдруг ты вернёшься? Сам подумай, зачем избавляться от козырей? Да они над ней трястись будут! Слушай… а если найти тех, других, и с ними договориться? Вдруг получится?

— Нет никаких других. Только эти, а этим рабы нужны.

Тоха прищурился, разглядывая друга:

— Что ж в тебе такого ценного? Я шо-то не вижу.

— Все мечтают быть особенными, — криво усмехнулся Алекс. — Богоизбранными. Идиоты, ведь так здорово жить… просто жить, и чтобы тебе не мешали. А теперь, — он вздохнул. — Всё пропало. Меня в академию должны были взять по результатам тестов.

— Вот дурище! Шкуру тебе свою спасать надо. Так. Прямо сейчас едь домой и пакуй чемоданы. Ноги в руки — и вперёд. Только чтобы никто не мог даже догадаться, где ты. И не вздумай звонить, писать… даже посылать почтовых голубей. Так сваливай, чтобы никто и помыслить не смог, где ты, и с матерью не вздумай прощаться.

— Ну… я…

— Что — «Бэээ», что — «Мэээ». Кончай блеять. Что таращишься? Не вздумай! Та-а-ак. Не смотри на меня волком. Если они заметят, что притихла мамаша твоя, нигде сынулю не ищет, значит, предупреждена, и вы заодно. Усёк? Вот тогда-то ей и достанется. Если же увидят, как убивается бедная женщина, что ты её тоже кинул, то затаятся и будут ждать. Въехал? А теперь вали, давай.

Алекс пожал протянутую руку:

— Тоха, спасибо, если бы не ты, точно, крыша бы поехала.

На прощание обнялись, похлопали друг друга по спине. Алекс долго мялся у выхода.

— Вали, я сказал, а то смотришь так, словно хоронишь, — Тоха захлопнул дверь.

Несколько секунд Алекс не двигался, как будто не Тоха — всё человечество, сговорившись, захлопнуло дверь у него перед носом. И теперь он здесь, один, а они все — там. Те, кого он любит, тоже там, и не то, что не войти — даже не позвонить.

На город ложилась серая шаль сумерек, блекли цвета, кое-где в окнах загорался свет. Родной город, родные улочки и даже трубы завода вдалеке — родные. Алекс знал, что он уже всё это потерял, и продолжает терять, и пустота в душе разрасталась, как яма под лопатой землекопа. Пару дней назад было будущее, были друзья и то, к чему хотелось стремиться. Сейчас — пока есть, но с каждой минутой очертания всё расплывчатей, несколько часов, и всё это превратится в фата моргану, поманит за собой в зыбучие пески. Захочется сорваться с места и бежать, бежать, потому что пески — это всё, что останется.

Усевшись на бордюр, он вбирал в себя запахи, звуки, образы. Воробьи на тополе. Поперёк сереющего неба — перистое облако, похожее на позвоночник динозавра. Успокойся, друг, тебя списали, завтра — на переплавку. Ничего уже изменить нельзя.

Домой он вернулся затемно, постарался проскользнуть в комнату незамеченным, но из кухни донёсся мамин голос:

— Алёша, я сделала блинчики с малиновым вареньем, как ты любишь, иди, перекуси.

Пристроив пакет у вешалки, он поплёлся в кухню, и пил горячий чай, и ел блины, макая их в блюдце с вареньем.

— Лёша, не стоит так переживать из-за Джессики. Жалко её, да… но ничего ведь не изменишь. Ты бы себя видел!

Сглотнув комок, Алекс посмотрел на мать в упор… и отвёл взгляд. Столько в любви и надежды в её глазах! Рука так сжала вилку, что побелели костяшки пальцев.

— Спасибо, наверное, пойду я к себе.

— Как хочешь, — она улыбнулась, поправила светлые кудри.

Не удержавшись, Алекс обнял её, зажмурился и прошептал:

— Я люблю тебя, мама.

Последний раз Алекс плакал в первом классе, когда получил по носу от старшеклассников. Пришёл домой зарёванный и сразу — жаловаться матери. Она посмотрела холодно, отстранила его и объяснила, что плакать стыдно, а ябедничать при этом — стыдно вдвойне. С тех пор для него прослезиться было всё равно, что намочить штаны. Настоящие мужчины не плачут. Наверное, поэтому они живут меньше — выгорают, не умея выплёскивать чувства.

Усевшись кресло перед компьютером, он глубоко вдохнул, пытаясь собраться с мыслями. К друзьям ехать нельзя, к родственникам — тем более. Место должно быть тихое, где раньше не приходилось бывать. Поехать наобум? Сесть на ближайший поезд, выйти на какой-нибудь перевалочной станции и дальше добираться электричками.

Воображение нарисовало провинциальный вокзал с заплёванным полом, вездесущих бабок с авоськами и хулиганского вида щербатых парней. Ещё чуть-чуть фантазии, и вот он, затхлый вокзальный воздух, воняющий мочой, скисшим молоком и немытыми телами. Вот захолустное село. Половина домов брошена. Некрашеные заборы накренились. Утки купаются в лужах, что вдоль раздолбанной дороги. Молодёжь разъехалась по городам, только старики остались. Интернет тут не ловит и нет ни единого человека, с которым можно по душам поговорить.

Нет, так дело не пойдёт! Как жаль, что не удалось поехать в Крым!

…сказочная лагуна с изумрудной водой. Мыс Виноградный. Дачный посёлок за городом. Фиолент. Это ведь именно то, что нужно! Помирать, так с музыкой!

— Спокойной ночи, сынок, — сказала мама из-за двери, протопала в свою комнату.

— Спокойной ночи, — ответил Алекс.

Первое время лучше отсидеться в небольшом городке или посёлке, а потом рвануть в Крым. Летом в Крым нельзя, там курортный сезон, много людей — лучше поменьше светиться.

Так, теперь надо замести следы. Как? А не написать ли Анюточке в ЖЖ: приюти на первое время, у меня проблемы. Точно! Подставлю девочку… Ничего, выкрутится.

Алекс открыл ЖЖ, прокомментировал Анюткин пост и собрался написать, что нагрянет в Харьков, но решил сделать это перед самым отъездом — а вдруг недруги прочитают? Чтобы получше замести следы, просмотрел в Интернете расписание поездов: Харьковский отправляется в 13.25.. Симферопольский идёт в четыре вечера. Значит, отсижусь в какой-нибудь крымской деревне до осени, а потом поеду в Севастополь.

На верхней полке шифоньера пылился походный рюкзак. Слишком много вещей брать не стоит. Только самое необходимое: пару футболок, пару брюк, свитер, джинсы, куртку, бельё… Показалось, что кто-то смотрит в спину. Нервно оглядевшись, Алекс зашторил занавески, сел. Теперь всю жизнь придётся вздрагивать при каждом шорохе, сторониться людей. Примет ли смерть такую жертву, отступит ли на пару лет?

Так, не раскисать! Киснуть можно и завтра, сегодня важно сохранить холодный рассудок.

Паспорт, документы, деньги — мамин подарок. На первое время хватит. Мама… Алекс вынул из принтера белый лист, написал: «Мама, я должен уехать. Надолго. Возможно, навсегда. Писать и звонить тебе не буду, объяснить ничего не могу ради твоей безопасности. Это письмо никому не показывай. Сожги, как только найдёшь. Прости, если сможешь. Алекс».

И ведь самое противное, что я постараюсь не думать о тебе, мама, чтобы не мучить себя. Моим самым жестоким наказанием будет память.

Уснуть Алексу так и не удалось.

В десять утра позвонила Ленка. Алекс долго не решался ответить и, наконец, сказал:

— Алло.

— Привет! — её голос звучал бодро. — Ну, что ты надумал?

На душе стало горько. Он не злился на Ленку. Её было жаль, ведь она — сестра по несчастью. Скорее всего, ей не хочется с ним спать, но она должна. После инициации он тоже будет обязан выполнять приказы. До самой смерти.

— Давай я приду к тебе… или ты ко мне? — спросил он.

— Лучше ты. Когда будешь?

— В три-четыре дня. Нормально?

— Но не позже шести. У меня мероприятие.

Что будет, если она провалит задание? Издохнет любимая собачка? Заболеет кто-то из родственников? Как инициировали её? Соблазнили? Или она добровольно согласилась на смерть, чтобы спасти любимого человека? Вот, где поступок с большой буквы, вот, что достойно уважения.

Вздохнув, он отогнал назойливые мысли. Пришло время сбивать ищеек со следа, он открыл свой ЖЖ и написал-таки Анечке: «Привет, солнце! Я собираюсь на днях в Харьков. Давай встретимся?» Так, кто ещё у нас из Харькова? Бульбулятор. Пишем Бульбулятору: «Богдан, я на днях к вам еду, не сможешь приютить?» Ух ты, Анютка ответила: «Когда будешь?» «На Харьковском поезде, в шестом вагоне, завтра полтретьего. Смайлик. Позвони, номер ты знаешь». «Приду обязательно и встречу. Ты такой таинственный». В ответ — поцелуйчик.

Получайте, сволочи. Читайте на здоровье.

Перепроверив вещи, Алекс упаковал ноутбук, оставил на столе записку. Обернулся на выходе: белое пятно на коричневой поверхности стола. Сердце защемило. Ещё не поздно передумать и всё вернуть… Нет! Дверь клацнула, захлопнувшись. Не оборачиваясь больше, Алекс сбежал по ступенькам.

До отправления харьковского поезда оставалось полчаса. Алекс слонялся по вокзалу, воровато оглядывался. Вздрагивал от громких звуков, избегал толп. Телефон оставался включенным и пока молчал. Значит, сектанты ещё не проверили переписку и уверены, что скоро их ряды пополнятся. И вдруг сотовый запел, завибрировал в кармане шорт. Алексу оцепенел. Кто это? Скользкими от пота пальцами выловил телефон: мама.

— Алло.

— Сынок, мне Метёлкина посоветовала поехать в Любимовку, это в пригороде Севастополя… Говорит, там здорово!

— Погляжу по Интернету, — Алекс еле ворочал языком.

— Что с твоим голосом?

— Прикорнул. Только-только проснулся.

— До вечера!

— Пока, — он отключился, вздохнул и побрёл вдоль поезда, стараясь держаться в стороне от людского потока.

У шестого вагона щебетала веснушчатая девушка-проводница, окружённая пассажирами, Алекс отключил телефон и подошёл к ней:

— Извините, можно вас попросить?

Зелёные глаза девушки игриво блеснули.

— Смотря о чём.

— Передать телефон в Харьков. Подойдёт девушка, Анна. Светленькая такая, лет семнадцать на вид. Вот, — он протянул полтинник.

— А если я телефон присвою? — улыбнулась проводница.

— Значит, присвоите, — сказал Алекс равнодушно, его не волновало, кому достанется мобильный.

— Не бойся, всё будет хорошо, — она взяла деньги, телефон и проговорила про себя. — Анна, светленькая, молоденькая.

Если захотят вычислить, где я, будет им сюрприз, подумал Алекс и зашагал к кассам, где взял билет до Симферополя в плацкарте. Харьковский поезд вздрогнул, тронулся, громыхая вагонами. Вот и всё, меня нет, я уехал в Харьков и оставил здесь свою тень. Оп — мелькнула в толпе белокурая голова — Алекс пригнулся, шарахнулся за угол. Бросило в жар, потом — в холод. Набравшись мужества, он выглянул и вздохнул облегчённо: не Ленка. Обознался. «Привыкай, — ухмыльнулся внутренний голос. — Теперь так будет часто».

Оставшееся время Алекс просидел в кафе за чашкой чая. Недопитый чай остыл, официантки косились на странного посетителя, упёршегося взглядом в одну точку. Откуда им знать, что этот человек потерял свою судьбу?

Встрепенувшись, он по привычке полез за телефоном, чтобы узнать время, и долго рылся в вещах. Вспомнил, что ему теперь не нужен телефон, вздохнул, поплёлся на вокзал и полчаса бродил по перрону, подсознательно надеясь, что его остановят, и всё вернётся на круги своя.

Что сейчас происходит в жизни, которая осталась в прошлом? Мама ещё не вернулась с работы, за неё пока не стоит переживать. Ленка ждёт. Наверное, перестелила бельё. Как проститутка в ожидании клиента. Странное дело: клиент бывает и у шлюхи, и у киллера; его, Алекса, заказали — проститутке.

Что будет, когда она поймёт, что клиент сбежал?

Бойкий голос диспетчера объявил посадку на симферопольский поезд. Приговорённый Лапиков — к стенке, вы проиграли. Можно попытаться ещё раз, но уже другим персонажем. В странной игре под названием жизнь нельзя сохраняться. Если теряешь, то безвозвратно.

Устроившись на боковушке, Алекс глядел в окно. Купе заняло семейство: толстуха неопределённого возраста, сухонький мужичок и шумные мальчишки лет десяти-двенадцати. Толстуха извлекла из недр потёртого пакета свёрток, источающий запах копчёностей и чеснока. В купе реже, чем в плацкарте, встречаются такие персонажи, подумал Алекс, эх, пора учиться экономить.

Пассажиры толкались, наступали на ноги и галдели.

— Просьба провожающих покинуть вагон, — звонко прокричала проводница.

Толчея усилилась, а потом наступила тишина. Поезд тронулся — за окнами поплыли знакомые здания. В соседнее окно стучал черноволосый паренёк, в его глазах Алекс видел отражение своей тоски. Девушка, с которой он прощался, рыдала, прикусив руку.

Алекс полжизни отдал бы за право на надежду. Чувствуя, как в горле сжимается солёный комок, он выбежал в тамбур, прислонился лбом к стеклу, слизал капли, скатившиеся по щекам. Они были горькими.

За стеклом родной город уменьшался, уменьшался, и вот не разглядеть уже ни домов, ни труб заводов. Только жалкие лачуги убегали и убегали вдаль. Там, за полями, за холмами, за деревьями, ждали неизвестность и одиночество.