"Финансист на четвереньках (сборник)" - читать интересную книгу автора (Юрьев Зиновий)

16. Бульдог в «кадиллаке»

Фрэнк Джилберт Гроппер знал, что такое одиночество, и привык к нему. Подобно альпинистам, которые, подымаясь по горному пику к вершине, чувствуют себя все более одинокими, он с каждым миллионом удалялся от людей. То есть люди вокруг него были всегда, но он не верил им и не мог даже позволить себе никаких чувств по отношению к ним. Он знал себе цену в прямом и переносном смысле и понимал, почему все вокруг с такой готовностью улыбались ему и смеялись при каждой его шутке.

Он не тяготился своим одиночеством. Для тех, кто ищет общества, одиночество — синоним скуки. Гроппер не знал скуки. Скука — это незанятый ум. Его ум всегда был занят. И ому никогда не было ни скучно, ни одиноко. Сорок миллионов друзей, хоть и запрятанные в толстостенных стальных сейфах, никогда не покидали его и никогда не давали скучать.

Но сейчас, лежа в канаве под небольшим мостиком, он вдруг ощутил безмерное одиночество. Он всем своим собачьим телом внезапно ощутил громадность этого шумного, пахучего и пустынного мира и всю свою малость, исчезающе малую точку, дрожащую в вонючей канаве под заплесневелыми досками мостика. Если раньше деньги, его деньги, делали его центром финансовой вселенной, то теперь, лишенный их, он вдруг оказался ничтожным атомом, который подчиняется в своем движении совсем другим законам.

Одиночество наваливалось на него гигантским прессом, сжимало его, опустошало голову и наполняло безыменным ужасом. Он не мог больше оставаться один. Гроппер осторожно выглянул из-под мостика: уже стемнело. Он вылез из канавы и, стараясь держаться боковых улиц, побежал по направлению к дому Бакстеров.

Путешествие было долгим, и, когда он достиг цели, уже наступила ночь. Он ткнулся носом в калитку: заперта. Поднял голову — нет, звонок слишком высоко, не дотянуться. Гроппер начал тщательно исследовать забор, удивляясь, как хорошо он видит в темноте. Ни единой дыры, сквозь которую можно было бы пролезть. С другой стороны забора послышалось знакомое тявканье. Фидо, шотландская овчарка Фидо… Сердце Гроппера застучало, и он внезапно понял, что тянуло его сюда. Тявканье было веселым и нетерпеливым. «Неужели она узнала меня в темноте?» — промелькнуло у Гроппера в голове, и он ответил радостным ворчанием. Фидо стояла у самого забора, и Гроппер просунул свою морду между планок. Странное возбуждение охватило его и заставило задрожать в томительном ожидании.

Он почувствовал, как Фидо лизнула его в морду, и вое торг вырвался из него громким торжествующим лаем. Первый раз за последние пятьдесят лет он радовался поцелую, не отдавая себе отчета, что это его, шестидесятивосьмилетнего финансиста, лижет в физиономию сука породы колли.

Гроппер не анализировал своих чувств. Они были столь незнакомы ему, что он все равно затруднился бы определить их. Он лишь ощущал накатывавшую на сердце теплоту и странное головокружение.

Не думая о том, что делает, Гроппер бросился вперед на доски забора и упал. Тявканье Фидо напомнило ему человеческий смех, и он одним прыжком вскочил на ноги. В нескольких ярдах от него стоял грузовичок. Должно быть, Бакстер привез что-нибудь из гаража и решил не загонять машину во двор. Как он сразу не догадался? Гроппер подпрыгнул вверх, пытаясь вскочить в кузов, но когти лишь царапнули по борту, и он плюхнулся на землю.

Фрэнка Гроппера можно было упрекать в чем угодно, но только не в отсутствии упорства. Он слегка присел на задних лапах, подпрыгнул и уцепился лапами за край борта. Еще мгновенье — и он был в кузове. Из кузова он забрался на крышу кабины. Теперь забор был почти на одном уровне с ним, всего в двух или трех футах. Внизу он увидел Фидо. Она стояла и, казалось, ждала его. Гроппер зажмурил глаза и прыгнул. Земля встретила его толчком, который сбил с ног и заставил два раза перевернуться. Прежде чем он вскочил на ноги, Фидо уже куснула его в ухо и отскочила в сторону.

«Боже мой, я схожу с ума, — вдруг подумал Гроппер, — я действительно превращаюсь в собаку, в бульдога. Я влюблен, я влюблен в суку с длинной шелковистой шерстью и узкой длинной мордой. Мне хочется все время быть с нею. Не хватало еще, чтобы я пригласил ее потом в Риверглейд, потом, когда я снова стану… Стану? Жив ли Беллоу? Жив ли Хант? Найдут ли они меня?»

Фидо снова толкнула его мордой, принялась быстро разбрасывать задними лапами землю, потом вытащила из ямы кость и отскочила в сторону. Его, финансиста и миллионера, угощают ночью выкопанной из земли сухой костью, как когда-то угощали где-нибудь в «Ритце» изысканными блюдами.

И, может быть, впервые за долгие-долгие годы он почувствовал благодарность, мягко шевельнувшуюся в нем.

На улице послышался звук мотора, яркий свет фар создал из ничего стволы деревьев, заборы, крыши. Тонко пискнули тормоза. Открылась дверца, и чей-то голос тихо сказал:

— Как будто здесь. Сидите в машине, вы слишком слабы, я сам поговорю.

Луч карманного фонаря ощупал калитку, и в то же мгновенье в доме послышался звонок. Прошла, должно быть, минута, и человек у калитки снова позвонил. На этот раз из дома вышел Бакстер. Пугливо озираясь вокруг, он сделал несколько шагов по дорожке.

— Эй, какого черта вы там… — крикнул он и увидел прожектор на крыше «шевроле». — Никак полиция? Другого времени вы не нашли? Вытащить из постели порядочного человека в полночь — это мне кое-что напоминает…

— Прошу прощения, мистер Бакстер. Вы ведь Бакстер?

— Ну, Бакстер.

— Лейтенант полиции Мак-Грири. Может быть, вы откроете калитку?

— В другой раз, лейтенант. С полицией, если это возможно, лучше разговаривать через забор. Что вам нужно? Или вы приехали спросить, как идут дела и какая завтра, по моему мнению, будет погода?

— Еще раз простите, мистер Бакстер, но, право же, я к вам по делу и прошу прощения за позднее время.

Фидо захлебывалась от лая, прыгая вокруг Бакстера.

— Ну что у вас, лейтенант, а то я замерзаю?

— Это ваша собака?

— Да, моя. Укусила кого-нибудь? Нет, это ошибка, мы ее не выпускаем со двора.

Луч фонарика опустился пониже и застыл на шотландской овчарке. Гроппер, сидя за кустом, почувствовал, как шерсть у него на шее становится дыбом.

— Колли?

— Да, колли. А что все-таки случилось?

— А бульдога с лапами в белых чулках у вас нет?

— Вон оно что! Вспомнили! Я же заявлял в полицию. Можете не сомневаться, бульдогов я обхожу теперь, как прокаженных.

— Да, да, мистер Бакстер, мы это прекрасно помним. Я сам веду расследование и, поверьте, не стал бы вас беспокоить, если бы не предполагал, что собака может снова забрести к вам, и тогда ваша жизнь в опасности. Это ведь не совсем обычная собака, как вы считаете?

— Обычная? Если бы наша хиллсайдская полиция обладала хотя бы половиной ее ума…

— Вы остроумный человек, мистер Бакстер. Я извинился перед вами, но если вы настроены шутить…

— Ладно, лейтенант, не заводитесь. Если бы вас вытащили ночью из постели и стали выспрашивать о собаке, из-за которой у вас были одни только неприятности, вы бы тоже стали остроумным.

— Но вы уверены, что собака не у вас? Может быть, она где-нибудь во дворе?

— Во-первых, я только что починил забор. Четыре дня возился. Во-вторых, как вы думаете, наша-то собака молчала бы?

— Да, пожалуй, вы правы. Но помните, что в ваших же интересах немедленно сообщить нам, как только бульдог окажется у вас. Вы меня поняли?

Лежа за кустом, Гроппер лихорадочно думал. Сделать шаг вперед и оказаться в луче фонарика? Что с ним сделает полиция? Во всяком случае, ни Беллоу, ни Хант, если они и остались живы после той ночи, в полицию не обратятся, слишком много на них висит. Нет, с полицией связываться они ни за что не будут, для них это верная тюрьма. Нет, покрепче прижаться к земле, к чуть сыроватой и теплой земле, запах которой, такой невыразительный для человека, распадался в его сознании на множество ярких запахов. Надо ждать. Надо дать им время.

— Так договорились, мистер Бакстер? Я жду вашего звонка.

Мак-Грири сел в машину. Свет фар снова скользнул по улице и поблек, растаял вместе с шумом удалявшегося автомобиля.

— Бр-р, холодно, — проворчал Бакстер и направился к дому. Не успел он закрыть ва собой дверь, как на улице снова остановилась машина и в доме снова заверещал звонок. Чертыхаясь, Бакстер спустился с крыльца и крикнул:

— Ну что вы там забыли, лейтенант? Дадите вы мне лечь спать или нет?

Человек у калитки тихо рассмеялся:

— Значит, это у вас была полиция? Ничего не поделаешь, приходится уступать властям очередь. Откройте калитку или вынесите бульдога.

— Кто вы и сколько меня будут терзать этой проклятой собакой? Почему вы не спросите у меня жирафу?

— Заткнись. И поплотнее. Принеси бульдога.

— Послушайте, вы что, с ума все сошли? Кто вы?

— Меньше слов, или твоя старуха завтра же отправится получать страховку за тебя, понял?

— Господи, да я бы вам с удовольствием вручил хоть дюжину бульдогов, если бы они у меня были. Нет у меня бульдога, сэр. Видит небо, что нет.

— Небо меня не интересует. Я хочу видеть сам.

Бакстер щелкнул замком и открыл калитку. В свете фонарика Гроппер успел рассмотреть сонное, невыразительное лицо. Нет, это не человек Джо Джеффи. Это, наверное, из тех, что напали на его дом. Нет, нет, только не попасть им в руки. Если они знают, а они наверняка знают, ему несдобровать. Они-то заставят его кое-что вспомнить.

Человек вошел в калитку и тихо свистнул. Потом сказал:

— Послушай, заткни лучше уши и не слушай, что я буду говорить. А если и услышишь — забудь! Понял?

Бакстер медленно поднял к голове трясущиеся руки и заткнул уши. Человек тихо прошептал:

— Мистер Гроппер! Мистер Гроппер, вам лучше выйти, мы вам все сделаем, что нужно. Чертов пес! Ищи его по Соединенным Штатам Америки! Как будто у босса нет других забот, как гонять нас за четвероногим финансистом. Мистер Гроппер!

Человек еще раз оглянулся и небрежно толкнул Бакстера пистолетом.

— Веди в дом, — сказал он, — может быть, ты его прячешь там где-нибудь.

Они оба скрылись в доме, а Гроппер, лизнув Фидо, шагнул к калитке. Он не хотел уходить. Лапы его словно прилипали к земле, и оторвать их было невыносимо трудно. Он еще раз оглянулся на колли. Собака смотрела на него, и ему почудилось, будто она едва слышно жалобно взвизгнула…

«Кадиллак» стоял с потушенными фарами, но мотор мягко урчал на холостых оборотах. В голову ему вдруг пришла шальная мысль. Чем еще раз рисковать жизнью, совершая экскурсию по городу, может быть… Он представил себе выражение лица человека, когда тот выйдет от Бакстера, и нажал лапой на кнопку дверной ручки. Дверца «кадиллака» слегка приоткрылась, он просунул в щель морду и вскочил на сиденье. Закрыть дверцу было гораздо труднее, но после двух или трех попыток ему удалось притянуть ее к себе лапой.

В темноте он ощупал задними лапами педали. Ага, широкая — тормоз, узкая — акселератор. Педали сцепления на дорогом «кадиллаке» не было. Тем лучше. Сможет ли он повернуть руль? Ага, вполне.

Он нажал на педаль, и длинный лимузин мягко тронулся с места. Он ездил на машинах уже больше пятидесяти лет. Он сидел за рулем угловатой коробочки, «форда Т», которой Генри Форд положил начало массированному наступлению на американского пешехода и гражданина, и на кожаных подушках «роллс-ройса», бензинового аристократа с английским воспитанием. Он уже давно воспринимал машины просто как вещь, как нечто переносящее его с места на место. Но сейчас, вцепившись лапами в руль, он ликовал. Он всем своим маленьким собачьим телом ощущал великое таинство власти человека над машиной…

Человека? Он — собака, и ему приходится почти стоять, чтобы морда хотя бы чуть-чуть была выше щитка приборов и чтобы видеть дорогу перед собой.

Он вел машину к центру города, туда, где он мог надеяться на одного человека, только одного, психологию которого он понимал и кто смог бы понять его. Он не боялся, что его заметят. Было уже темно, да и кто поверил бы своим глазам, увидев его за рулем машины?

И как бы в ответ на свои мысли, он увидел полицейского. «Кадиллак» Гроппера стоял на пересечении Мейн-стрит и Фридом-авеню, ожидая зеленого сигнала светофора.

Заметит его полицейский или нет? Он не испытывал страха. С момента, как сел за руль, он чувствовал какой-то подъем, отчаянную решимость.

Полицейский медленно повернул голову и посмотрел на «кадиллак» закуривая. В течение нескольких секунд картина, увиденная им, как бы проявлялась в сознании. Затем он потер глаза, нажал себе пальцем на подбородок и перекрестился, делая все это быстро и приближаясь к машине.

— Эй, — крикнул он, — какого черта!

Гроппер помахал ему лапой и нажал на акселератор. «Кадиллак» скользнул вперед, в ночную темноту Фридом-авеню.

— Ну что вы думаете, Хант? Где мы будем его искать? — спросил Мак-Грири, оборачиваясь к Ханту. — И уверены ли вы вообще, что эта собака жива и находится в Хиллсайде? Полгорода объехали. Хотя я вам и верю, но… Ладно, двинулись в полицейское управление, поговорю со своими ребятами…

Они молча добрались до пересечения Мейн-стрит и Фридом-авеню. Внезапно Хант сказал:

— У вас у всех, полицейских, такие забавные манеры или вы для центра города выбираете лучших?

Полицейский в центре перекрестка то подпрыгивал на месте, то вздевал руки вверх и смеялся коротким дробным смешком.

— Эй, Морфет, ты что, спятил? — крикнул Мак-Грири, выскакивая из машины.

Полицейский вздрогнул, словно через него пропустили ток.

— Господи, вы-то хоть по крайней мере человек, а не собака. А то я думал уже, что схожу с ума.

— Какая собака? Что собака?

— Можете меня уволить, сэр, но я только что видел в «кадиллаке» собаку.

— Ну и что?

— За рулем, сэр! Вы понимаете — за рулем! Сидит за рулем и управляет машиной!

— Какой породы? — крикнул Хант, вылезая из «шевроле».

— Породы? Гм… Ну конечно, бульдог! Да, сэр. Теперь я вспоминаю, конечно, бульдог. Он помахал мне лапой.

Хант посмотрел на лейтенанта, и тот кивнул головой, кивнул медленно и торжественно, словно подписывая государственный договор о дружбе.

— Послушайте, Морфет, — сказал Хант полицейскому, — так ведь вас, кажется, звать, а вы не обратили внимание на номерной знак?

— Нет, сэр, но это был черный «кадиллак». Это точно. Машина поехала вон туда, по Фридом-авеню.

— Спасибо, Морфет, и забудьте обо всем этом, если не хотите, чтобы над вами смеялся весь Хиллсайд. Это была всего-навсего дрессированная собака, а вы подняли панику.

— Спасибо, сэр.

Они нашли машину в самом конце Фридом-авеню. «Кадиллак» стоял у тротуара. Ключа в замке зажигания не было. Хант открыл дверцу и несколько раз шумно вдохнул воздух.

— Можно и не искать на сиденье волосков, лейтенант. Здесь только что сидела собака, я чувствую запах.

— Похоже, что вы правы, Хант. Обождите, сейчас я свяжусь по радио из нашей машины с полицией, пусть они выяснят, кому принадлежит «кадиллак».

Хант огляделся. Улица была пуста. Черной громадой распластался Первый Хиллсайдский городской банк.

Он тихо свистнул и прислушался. Никто не отозвался, только сзади послышались шаги Мак-Грири. Он подошел к Ханту и прошептал:

— Вы знаете, чей это «кадиллак»? Он принадлежит некоему Найфу, правой руке Джека Спарка.

Когда лейтенант произнес имя Спарка, в голосе его было почтения куда больше, чем если бы он произнес имя губернатора штата или даже президента.

— Спарка? — переспросил Хант.

— Да, Спарка, самого Спарка. Но нет, Гроппер не у них, иначе они не дали бы ему раскатывать по Хиллсайду. Он просто угнал машину.

— Вполне может быть, что Гроппер все-таки прятался где-то около дома Бакстера и воспользовался машиной, когда ее владелец тоже пожаловал туда.

— Вы прирожденный детектив, мистер Хант. Но связываться со Спарком… Господи, теперь мне понятно, кто был ночью у Джеффи и зачем они туда пожаловали! Они тоже ищут Гроппера! Да, сэр, клянусь любовью к закону!

Лейтенант Мак-Грири задумался. Он внезапно ощутил прилив отчаянной храбрости. Долго ли вообще будет терпеть страна засилье американской мафии? Хватит! Должны же найтись люди, которые смело станут на защиту законности и порядка. И это будет он, Мак-Грири.

— Обождите, Хант, — сказал он. — Я должен снова связаться с участком, а потом поищем собаку…