"Черное и черное" - читать интересную книгу автора (Велецкая Олеся)

Эпизод 6 Замок

Когда Эрта встала с колен, его товарищи напряглись, она шла к лесу. Вскоре он понял, зачем она туда шла. Она вела лошадь. Судя по сбруе, это была лошадь Ульрике. Странно, он мог бы поклясться, что недавно ее поблизости не было. Хотя, верное животное могло вернуться к своей хозяйке. Когда Эрта подошла к ним, его товарищи, наконец, смогли удовлетворить свое любопытство в отношении ее внешности. Но, возникло новое любопытство. Она чего-то от него хотела. Как оказалось не просто чего-то, а немного немало — его коня. Такой наглости он не стерпел бы ни от кого, уж точно не от мужчины, и скорее всего и не от женщины. Но, это была Эрта. Почему-то ему не хотелось обижать ее грубостью. Да и просто отказывать ей ему не хотелось. Он был заинтригован, зачем ей понадобился второй конь. Кражи Грома он не боялся. Тот никого не терпел на себе кроме Ульриха. Передавая ей свой плащ, рыцарь даже встал так, чтобы удобней было поймать девушку, когда Гром ее сбросит.

Но Эрта не села на коня, ни на какого. Она сделала из плаща гамак, привязав его между лошадьми, он догадался, что для Ульрике. Это было глупо, лошади не будут идти в ногу. Если Гром и мог бы это делать, то вторая лошадь выглядела не особо отягощенной дрессировкой. К тому же, это была кобыла, судя по всему избалованная и взбалмошная. Но, он ничего не сказал, продолжая наблюдать за девушкой, хоть и услышал насмешки товарищей над действиями Эрты. Та подошла к Ульрике и… подняла ее на руки. В который раз его удивила необычная сила сумасшедших. А еще он подумал, что это возможно было бы эротично, две обнимающиеся девушки… если бы Ульрике не была настолько изуродованной. Девушка уложила баронессу в гамак и снова обратилась к нему:

— Ульрике фон Мэннинг. Дорога. Город.

Ее рука указывала в направлении города.

Его товарищи обратились к нему:

— Что будем делать? — спросил Герард — Тебе нельзя в замок. После той скверной истории тебя, скорей всего попытаются сразу вздернуть, не выслушав объяснений. Нам, четверым не справится со всеми воинами замка.

— Может, поменяем твой плащ и коня на моих? — предложил Ральф — с безумной поеду только я, меня уж по крайне мере выслушают. Безумную лучше вообще оставить здесь, но, похоже, что от нее сейчас не избавиться.

— Может быть нам стоит ехать не в замок, а к остальным братьям, ожидающим нас, и там решить этот вопрос? — сказал Норманн.

— И чего баронессу вообще понесло в лес ночью — задумчиво произнес Ульрих

— Думаю, за тобой вдогонку, — усмехнулся Норманн.

— И теперь будет труднее доказать, что ты не воспользовался ее наивностью, — горько выразил, наконец, общую мысль Герард.

— … все мы не воспользовались — заметил Ральф.

На минуту повисла гнетущая тишина. Ульрих украдкой посмотрел на Эрту. Та стояла возле Ульрике и пристально смотрела на нее, но почувствовав его взгляд, ожидающе посмотрела ему в лицо. Он перевел взгляд на товарищей:

— Поеду я. Моя проблема, мой конь, мой плащ. Вы тут не при чем. Если она останется, жива, на вас точно не укажет и даже вряд ли вспомнит вас. Возвращайтесь к остальным, сообщите им о произошедшем и доставьте письмо комтуру. Буду ждать решения ковента.

— Скорей всего в тюрьме, — насмешливо добавил он.

— Или на виселице, — угрюмо добавил Ральф.

— Но, Ульрих… — возмутился Герард.

— Никаких возражений! Я принял решение. Возвращайтесь и сообщите в монастыре о случившемся, буду ждать от вас помощи, — жестко закончил Ульрих.

Все поняли, что возражать бесполезно. Он направился к Эрте.

— Кони не пойдут в ногу, — сказал ему в след Герард.

Но, кони пошли. Когда он взял Грома под уздцы и повел к дороге, лошадь Ульрике синхронно пошла рядом с ним, сама, все-таки она достаточно дрессирована, подумал он, странно, но по ней этого не скажешь. Следом пошла его сумасшедшая знакомая. Выходя с поляны, он с раздражением почувствовал на своем локте чью-то руку и уже хотел грубо оттолкнуть ее, думая, что это кто-то из его товарищей все еще хочет его остановить, когда понял что это Эрта. Ее рука переместилась с его локтя на ладонь. Она взяла его за руку и потянула за собой.

Его раздражение начало сменяться успокоением. Идти за руку со странной девушкой, по выбранному ею направлению, доставляло ему удовольствие, даже в такой ситуации. И ему было все равно, зачем и куда идти с ней. Он просто был готов идти с ней куда угодно, потому что это было единственное, что могло быть ему приятно сейчас. Молча они шли по темному лесу и вскоре вышли на дорогу, и направились в город.

Возле города, он услышал подозрительный шорох в кустах. И среагировал мгновенно, отпуская Эрту и бросаясь вперед. Разбойников было всего двое. Странно, что они решились напасть на рыцаря. Даже ночью и даже вдвоем на одного это было очень глупо. Боя не получилось, разбойники были мертвы в первую минуту схватки. Вытирая меч сорванной с деревьев листвой, он почувствовал тяжесть на сердце. В замке будет совсем не так легко, и в замке с ним будет Эрта. Происшествие произвело на него какое-то тягостное предчувствие и оставило непонятный осадок, как будто он что-то забыл и ему очень нужно вспомнить что, но он не может.

Когда они достигли городских ворот, он перебросился парой фраз со стражником, сказав, что нашел в лесу баронессу фон Мэннинг и везет ее к отцу в замок, для чего ему нужно пересечь город, их пропустили. Идя по главной темной улице ночного города, слушая цокот копыт их лошадей, он смотрел на Эрту, идущую рядом с ним. Казалось, город ее заинтересовал, в ночной тьме она пыталась разглядеть его, поворачивая голову в разные стороны и вглядываясь в темноту. Как любопытный ребенок, подумал он. И остановился, он понял, что его мучило. Скорая и предрешенная еще перед началом схватки смерть разбойников напомнила ему о хрупкости жизни и неотвратимости смерти. Рядом с ним сейчас находилась хрупкая жизнь, не имеющая шансов против разъяренных профессиональных воинов. А он хотел, чтобы ее смерть была не скорой насколько это возможно. Ульрих взял девушку за плечи, посмотрел на нее не надеясь, что она его поймет, но очень этого желая, сказал ей:

— Эрта, останься. Там, куда мы идем, меня могут убить. Я могу не смочь защитить тебя. Я не хочу, чтобы тебя убили. Останься здесь. Я доставлю Ульрике домой сам. Обещаю тебе.

И он приложил руку к груди, как бы клянясь в этом.

Девушка смотрела на него. Ее глаза так красиво блестели в свете луны, отливая янтарными бликами, а ее волосы совсем не стали серыми ночью, они стали мерцающими. Звездная фея — подумал он. Он гадал, увидит ли он ее наяву когда-нибудь еще. Поцелует ли он ее когда-нибудь… Она ответила ему:

— Ульрих, я понимаю. Ты не хочешь, чтобы я шла с тобой. Я буду здесь.

— ?????? — тихо добавила она и сжала его руку в своих ладонях.

Но, он ее не понял.

Еще раз жадно осмотрев ее с головы до ног и запоминая ее, он повел Грома по дороге к замку. Он чувствовал, что она стоит на дороге, не двигаясь, и смотрит на него. Но, он не оборачивался. Ему надо было выполнить обещание и решить проблему.

Замок не спал. Везде горели факелы, во дворе было много народа. Пройдя через ворота, он сжал рукоять меча, еще не зная, будет ли он готов использовать его по назначению. Его груз не остался незамеченным, его начали окружать охающие люди. Он заметил, как несколько человек бросились в замок. Вскоре навстречу ему из замка вышла большая вооруженная группа людей, среди которых был барон фон Мэннинг.

Когда они встретились, барон выхватил меч и бросился к нему. Ульрих бросил поводья Грома и сорвал со спины щит. Гром начал нервничать и это заметил барон. Он остановился сам и приказал остановиться своим людям, боясь, что Гром встанет на дыбы и уронит его дочь себе под копыта. Ульрих удивлялся, почему Гром не сделал подобного до сих пор, обычно ему было достаточно вида агрессивной вооруженной толпы, чтобы принять боевое положение. Тяжелый выдался день — подумал он — и странный. Тяжелый и чудесный, поправил себя он, подумав об Эрте.

Барон приказал своим людям взять Ульрике и отнести ее в замок. Это они и сделали. Но, сам барон не уходил. И большая часть его отряда тоже осталась. На двоих меньше — подумал Ульрих — уже легче. Но его настроению легче не стало. Барон смотрел на него разъяренным взглядом:

— Ты все-таки сделал это с ней, грязный пес! Мое единственное сокровище! Моя кровь! Моя маленькая деточка! Плоть от плоти моей! Ты надругался не только над ней, но и надо мной, ублюдок! И за все это ты умрешь!

Барон плюнул в рыцаря и произнес еще много не столь приличных слов, его глаза горели бешеной яростью.

— Я не делал этого, — спокойно сказал Ульрих, — если ты выслушаешь меня, я расскажу, что произошло.

И он замолчал. Барон тоже молчал. В какой-то неуловимый момент наступила полная тишина. В воздухе повисло сильнейшее напряжение, казалось, что воздух стал материальным и очень плотным, давящим. И, наконец, воздух взорвался:

— Лжец! — закричал барон и бросился на него, давая немой приказ нападать всему отряду. Двор наполнился криками и звоном мечей. Ульрих выхватил меч.

Возможно, он и мог бы позволить убить себя по подозрению в насилии, не решаясь убить доброго барона, который и так был повержен горем, но он не мог позволить никому убить себя по подозрению во лжи. Поэтому, парируя удар барона и нанося ему рану, он уже не испытывал к нему никаких сожалений. И барону бы очень не повезло, будь у них дуэль. Но раненого барона тут же оттеснили солдаты.

Ульрих был хорошим воином. Он был отличным воином, и нисколько себе не льстил в этом самомнении. Он привык оценивать свои возможности предельно точно. Именно потому, что был отличным воином. Неоправданная переоценка себя или неосмотрительная недооценка могли стоить ему жизни. Убивать он умел. И если решал убивать, то делал это, не испытывая колебаний. Но, убивать он не любил и не считал это своим ремеслом. Будучи знатного рода, он вообще не испытывал склонности к занятию каким-либо ремеслом. Для убийства ему нужно было основание и весьма серьезное. Поскольку среди духовной нищеты войны, дух Ульриха также оставался на уровне родового статуса вмещающего его.

Мужчина не считал себя заурядным и, соответственно, не считал для себя возможным довольствоваться принижеными нормами рассудительности, морали и нравственности, даже временно. Он чувствовал в себе причастность к чему-то большему, чем просто проживанию жизни. Он чувствовал себя частью божественного замысла, значительной величиной мироздания. Уже сам факт своего рождения он воспринимал как необходимость в нем творца, даже если эта необходимость состояла в том, чтобы он просто прожил жизнь. Поэтому, проживал он ее учитывая последствия своих действий относительно равновесия и сбалансированности мира, созданного творцом.

По его мнению, устройство мира было совершенным творением. Наблюдая природное равновесие, он много раз ловил себя на том, что восхищается Создателем. В мире не было ничего лишнего, в мире не было недостатков. Все в нем было для чего-то нужно. И, рано или поздно, любая мелочь в нем оправдывала свою необходимость. Поэтому, он был уверен, что миру был необходим и он. Поэтому, он не мог нарушать равновесия мира, которое реагирует на нарушение любого его звена, на любое смещение уравновешивающей отдачей. Он не хотел быть для мироздания «лишним весом», от которого, по его наблюдению, мир довольно скоро избавляется.

Натренированный нести смерть, он не служил смерти. Ему нужно было основание, чтобы сохранять жизнь своим мечом и нужно было основание, чтобы ее отнимать. Он не боялся смерти, но и не пренебрегал жизнью. Он не испытывал ненависти к врагам, но и не испытывал жалости. Убивая, он только добивался поставленной цели. И цель эта должна была быть оправданной для мироздания. Он убивал, чтобы защитить то, с чем он пришел в этот мир — свою честь, свою веру, свою семью, свой народ, истину или свою жизнь. И такая уравновешенность, освобождающая его ум от любых волнений, сомнений и страха, обеспечивала ему закономерный успех и давала несомненное преимущество в бою перед менее сбаллансированным противником.

Сейчас основанием для убийства было сохранение чести, которую ничем не оправдано, пытались очернить. И оно же было самоубийством, поскольку число противников не оставляло ему шансов на выживание. От своего непонятного оцепенения очнулся Гром, кто-то причинил ему достаточно глубокую рану. Ульрих сжал зубы и бросился к коню. Убив нападавшего, он вскочил на Грома, и продолжал сражение уже верхом. Он отмечал на себе получаемые раны, но не придавал им значения, пока ни одна из них не могла причинить серьезный ущерб его боевым качествам. И хотя, Гром не дал ему преимущества необходимого против численности противника, не дал реальных шансов на выживание, но Мэннинг понял, что жертв будет намного больше, чем он ожидал, принимая решение уничтожить Боненгаля. И он приказал закрыть ворота замка и отступать.

Отбивая последних нападающих, отступающих Ульрих не преследовал. Сейчас это было не нужно. И Ульрих понял, что будут лучники. От которых ему негде укрыться. Он подумал о Громе, что будет с ним? Еще он подумал о том, как хорошо, что он оставил свою малознакомую звездную фею в городе. А потом ему стало некогда думать.