"Война с невидимым врагом" - читать интересную книгу автора (Рассел Эрик Френк)

1

Крепче, чем Форт Нокс, мрачнее, чем Алькатраз, неприступней Бастилии, таинственней Кремля — серое здание из алюмоцемента, крепость, в которой всего лишь две бдительно охраняемые двери. Много лет глаза врагов тщетно ищут трещину в этих стенах, слабинку в охране. Нерушимая твердыня — национальный научный центр. Здесь решались судьбы мира, здесь созидалось будущее, его процветание или погибель. Режим секретности вечной повивальной бабкой стоял над колыбелью будущего. И, конечно, прозевал самое главное.

Бессмысленно кидаться на эти стены извне. Но можно взорвать их изнутри…

Несмотря на хитрости и предосторожности, очевидное было упущено. Люди, стоящие высоко на лестнице научного центра, были блестящими специалистами каждый в своей сфере и полные невежды в других областях. Главный бактериолог мог часами рассказывать о новом вирусе и не мог ответить на такой вопрос: сколько спутников имеет Сатурн. Главный баллистик мог быстро нарисовать сложнейшую шую траекторию движения тела, но не мог сказать, к какому классу относится опоссум, — к лошадям, оленям или жирафам. Все предприятие было напичкано высококвалифицированными специалистами, там не было лишь такого, который мог бы заметить и дать оценку признакам, становившимися уже явными.

Например, никто не придавал значения тому факту, что если служащие и смирились с постоянными подслушиваниями, подсматриваниями и периодическими обысками, то большинство из них ненавидели принятую для административного удобства цветовую систему. Цвет стал символом престижа. Служащие желтого отдела считали себя обделенными по сравнению со служащими голубого отдела, хотя и те и другие получали одинаковое жалованье. Человек, работающий за красными дверями, считал себя на голову выше, чем служащий находящийся за белыми. И так далее.

Женщины, которые всегда были ревнивы к чужому благополучию, раздули это еще сильнее. Женщины-служащие и жены работников в своих связях твердо придерживались кастового принципа. Жены работников черного отдела считали себя выше остальных и гордились этим, а жены работников белого отдела очень на это сердились. Сладкая улыбка, воркующий голос и в то же время по-кошачьи показанные когти были нормальной формой приветствия у них.

Такое положение дел было принято всеми и рассматривалось просто как заведенный порядок. Но это был далеко не простой порядок, а прямое доказательство, что в центре работают обычные люди, а не стальные роботы. Отсутствующий специалист — грамотный психолог — мог увидеть это с первого взгляда, даже если бы он и не мог отличить системы навигации ракеты от системы наведения той же ракеты.

Вот в этом-то и была главная слабость. Не в бетоне, граните или стали, не в механизмах или электронных устройствах, не в режиме, не в предосторожностях, не в бюрократии, а просто — во плоти и крови.

Отставка Хаперни принесла больше раздражения, чем тревоги. Он был специалистом по глубокому вакууму. Все, кто его знал, считали его умным, работящим и спокойным, как гипсовая статуя. Насколько было известно, его ничего не беспокоило, кроме работы. То, что он был холостяком, рассматривалось как доказательство преданности делу.

Байтс, начальник отдела, и Лендлер, начальник охраны, вызвали его для собеседования. Они сидели рядом за большим письменным столом, когда Хаперни, шаркая ногами, вошел в кабинет и, мигая, уставился на них сквозь толстые стекла очков. Байтс взял из стопки лист бумаги и положил его перед собой.

— Мистер Хаперни, я только что получил вот это. Ваше заявление об отставке. В чем дело?

— Я хочу уйти, — ответил Хаперни, нервно двигая руками.

— Почему? Вы нашли себе лучшее место где-нибудь еще? Мы должны это знать.

Хаперни начал шаркать ногами. Вид у него был довольно несчастный.

— Нет, я не нашел еще другой работы. Да я и не искал. Пока что нет. Может быть, потом.

— Тогда почему вы решили уйти? — спросил Байте.

— С меня довольно, — сказал Хаперни смущенно и взволнованно.

— Довольно? — скептически переспросил Байтс — Довольно чего?

— Работы здесь.

— Давайте говорить прямо, — настаивал Байтс. — Мы вас ценим. Вы работаете здесь уже четырнадцать лет. До сих пор вы, казалось, были довольны. Ваша работа считалась первоклассной, и никто никогда не критиковал ее или вас. Если вы будете продолжать в том же духе, вы обеспечите себя до конца своих дней. Вы действительно хотите отказаться от выгодной и интересной работы?

— Да, — подтвердил Хаперни.

— И не имеете ничего лучшего в перспективе? — Именно так.

Откинувшись на спинку стула, Байтс уставился на него и задумался.

— Знаете, что я подумал? Вам стоит показаться врачу.

— Я не хочу, — ответил Хаперни. — Более того, мне это не надо, и я не буду этого делать.

— Врач может просто определить, что вы страдаете неврозом в результате того, что много и упорно работали. Он, может быть, просто порекомендует вам долгий и полный отдых, — настаивал Байтс. — Вы можете тогда взять оплачиваемый отпуск. Поехать куда-нибудь в спокойное местечко, порыбачить и в положенное, время вернуться — такой же блестящий, как миллион долларов.

— Я не интересуюсь рыбалкой.

— Какой же черт вас тогда интересует? Что вы собираетесь делать после того, как уйдете отсюда?

— Поеду куда глаза глядят, попутешествую немного. Мне хочется быть свободным и ехать, куда захочу.

Нахмурившись, вступил Лендлер.

— Вы хотите выехать из страны?

— Не сразу, — ответил Хаперни.

— Вы еще ни разу не запрашивали заграничного паспорта, — продолжал Лендлер. — Я должен предупредить, что вам придется ответить на много нескромных вопросов, если вдруг запросите этот паспорт. Вы были допущены к информации, которая может быть полезна врагу. Правительство не может игнорировать этот факт.

— Вы хотите сказать, что я намереваюсь торговать этой информацией? — спросил Хаперни, слегка покраснев.

— Совсем нет. По крайней мере, не при этих обстоятельствах, — горячо заявил Лендлер. — На данный момент ваша репутация безупречна. Никто не сомневается в вашей преданности. Но…

— Что но?

— Обстоятельства могут измениться. Субъект, который просто ездит по стране, без работы, без каких-либо источников доходов, в конце концов встает перед финансовой проблемой. И тоща он получит свой первый опыт в испытании бедностью. Его убеждения начнут меняться. Вы понимаете, что я хочу сказать?

— Я найду работу когда угодно и где угодно, если мне понадобится.

— Ах так! — вмешался опять Байте, ехидно подняв брови. — Кому это, интересно, пригодится специалист по глубокому вакууму?

— С моей квалификацией я могу и посуду мыть, — отрезал Хаперни. — Если вы не возражаете, я бы хотел решать свои проблемы сам, на свой манер. Это ведь свободная страна, не так ли?

— Мы просто хотим внести ясность, — с угрозой в голосе сказал Лендлер.

Байтс глубоко вздохнул и возразил:

— Если человек настаивает на том, чтобы стать сумасшедшим, то мне его не удержать. Так что я принимаю его отставку и передаю его дело в штаб-квартиру. Если они решат, что вас надо пристрелить до рассвета, то это будет на их совести. — он махнул рукой. — Хорошо, идите, я все сделаю.

Когда Хаперни вышел, Лейдлер сказал:

— Ты заметил его реакцию, когда сказал, что его надо пристрелить до рассвета? Мне она показалась чересчур острой. Может быть, он чего-то боится?

— Иллюзия, — возразил Байтс. — Я думаю, он просто поддался естественному зову природы.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Он просто задержался в сексуальном развитии, а сейчас созрел. Даже в сорок два не поздно заняться тем, чем занимаются в юности. Бьюсь об заклад, что он пустился отсюда во всю прыть, как разгоряченный бык. И так и будет скакать, пока не наткнется на подходящую самку. Тогда он ею воспользуется по прямому назначению, остынет и захочет обратно на свою работу.

— Возможно, ты и прав, — согласился Лендлер, — но я бы на это свои деньги не поставил. Нутром чую, что его что-то беспокоит. Хорошо бы узнать причину.

— Не тот тип, чтобы психовать, — заверил его Байтс. — Никогда таким не был и никогда не будет. Все, что он хочет, это поваляться с кем-нибудь на сене. А против этого нет закона, не так ли?

— Иногда я думаю, что такой закон не мешало бы принять, — многозначительно молвил Лендлер. — Во всяком случае, когда высококвалифицированные специалисты вдруг впадают в лирику, я не могу рассматривать это просто как начало брачного сезона. Здесь могут быть более глубокие причины. Нам надо знать о них.

— И что?

— За ним надо вести наблюдение, до тех пор, пока мы не убедимся, что он не сделает никакого вреда и не намерен это сделать в будущем. Пара агентов из контрразведки потаскается за ним это время. Это, правда, стоит денег.

— Не из твоего же кармана, — заметил Байтс.

— Конечно, нет.

— Так чего волноваться?

Новость об отставке Хаперни растеклась но центру, но обсуждалась как бы между прочим. В столовой Ричард Брансон, металлург из зеленого отдела, упомянул об этом своему сослуживцу Арнольду Бергу. В дальнейшем они будут участниками еще более таинственных событий, но тогда ни один ив них об этом еще и не подозревал.

— Арии, ты слышал, что Хаперни собрался слинять?

— Хм, неужели задержка с результатами но его тематике так его разбила? Или, может, ему где-нибудь предложили большие деньги?

— Нет, — возразил Берг, — он сказал, что устал от режима и хочет какое-то время пожить свободно. В нем просто проснулся цыган.

— Странно, — пробормотал Брансон. — Он никогда не казался мне непоседой. Всегда был таким домоседом, прочным как окала.

— Да, он никогда не производил впечатления бродяги, — согласился Берг. — Но ты же знаешь, недаром говорят: чужая душа — потемки.

— Может, ты и прав. Я сам иногда устаю от этих порядков. Но уж, конечно, не настолько, чтобы бросить хорошую работу.

— Тебе надо содержать жену и двух наследников, — возразил Берг. — У Хаперни — никого, кроме него самого, нет. Он может делать все, что захочет. Если он хочет поменять профессию научного работника на уборщика мусора, я могу пожелать ему только удачи на новом поприще. Кто-то должен для нас и помои убирать, а то мы все в них утонем. Ты об этом не думал?

— Мои мысли заняты более высокими делами, — уклончиво ответил Брансон.

— Твои мысли опустятся, если твои завязни двор будет утопать в помоях, — пообещал Берг.

Проигнорировав последнее замечание, Брансон сказал:

— Хаперни — зануда, но не дурак. У пего блестящая голова, хоти он и тугодум. Если уж он уходит, то это, несомненно, но важной причине, но он достаточно умен, чтобы не афишировать эту причину.

— Например, какую?

— Не знаю. Я могу только догадываться. Может, он нашел себе работу где-нибудь в другом государственном центре, но ему велели держать язык за зубами.

— Может быть. В этом нестабильном мире вое может быть. В один прекрасный день я сам могу исчезнуть и сделать карьеру как стриптизный танцор.

— С таким-то пузом?

— Это может подогреть интерес, — хохотнул Берг, любовно похлопывая себя но животу.

— Ну, пусть будет так, — Брансон помолчал, потом сказал: — Теперь, когда я думаю об этом, мне кажется, что это место становится все более и более гнилым.

— Все, что можно рассматривать как бремя для налогоплательщиков, должно получать время от времени толчок, — пояснил Берт. — Всегда есть кто-нибудь, кто воюет с расходами.

— Я не имею в виду разговоры о новых сокращениях в бюджете. Я думаю о Хаперни.

— Его уход работы не остановит, — заверил его Берг. — Просто небольшие затруднения. Для того, чтобы найти специалиста, надо приложить усилия и потратить время. Количество таких специалистов не безгранично.

— Точно. А мне кажется, что за последнее время такая трата сил и времени происходит все чаше и чаще.

— С чего ты взял? — спросил Берг.

— Я здесь уже восемь лет. За первые шесть лет наши потери были вполне разумными, и их можно было предсказать. Мужики достигали шестидесяти пяти и пользовались своим правом на пенсию. Другие продолжали работать и через какое-то время умирали или заболевали. Несколько молодых загнулись от естественных причин, да и то это были вполне заменяемые работники. И так далее. Как я уже сказал, потери можно было предвидеть.

— Ну?

— А теперь посмотрим на последние два года. Кроме нормального количества ушедших в отставку, переведенных на другую работу, умерших, появились такие, которые исчезли по менее обычным причинам. Например, были Маклайн и Симпсон. Поехали в отпуск на Амазонку и прямо как растворились, никаких следов не нашли до сих пор.

— Это было полтора года тому назад, — согласился Берг. — Бьюсь об заклад, что они давно мертвы. Могло произойти все что угодно: утонули, змеиный укус, лихорадка или просто их живьем съели пираньи.

— Потом был Хакобер. Женился на состоятельной даме, у которой был замок где-то в Аргентине. Поехал туда помочь по хозяйству. Но вряд ли этот очень способный химик мог точно сказать, из какого конца коровы раздается «му».

— Он мог этого и не знать. Но выучил бы из-за любви и денег. Это стоит усилий. Дай мне шанс, я бы сумел.

— Хендерсон, — продолжал Брансон, не обращая внимания на замечание, — та же история, что и с Хаперни. Попросил отставку. Я слышал, что потом его видели где-то на западе, он там заимел промтоварный магазин.

— А я слышал, что как только его там обнаружили, то тут же он исчез опять, — заметил Берг.

— Да, ты напомнил мне о слухах. Так вот, был еще один слух, о Мюллере. Его нашли застреленным. Заключение: смерть от несчастного случая. По слухам это было самоубийство. А ведь Мюллер не имел каких бы то ни было причин лишать себя жизни, и он не был похож на идиота, который небрежно обращается с оружием.

— Ты хочешь сказать, что его убили? — спросил Берг, подняв брови.

— Я хочу сказать, что его смерть была странной, мягко говоря. К этому прибавь случай с Арваньяном, который произошел пару месяцев назад. Свалил свою машину с набережной прямо в воду на глубину сорок футов. Сказали, что он был в обморочном состоянии. Ему тридцать два года, атлетического сложения и прекрасного здоровья. Версия с обмороком не кажется мне слишком убедительной.

— И какое у тебя медицинское звание?

— Никакого, — согласился Брансон.

— Ну, а парень, который выдвинул версию с обмороком, опытный доктор. Я думаю, он знал, что говорил.

— А я и не говорю, что не знал. Я только сказал, что он сделал подходящую догадку, а не поставил диагноз. Но догадка есть догадка, а не диагноз. И это не зависит от того, кто ее выдвинул.

— У тебя есть лучшее предположение?

— Да. Если бы Арваньян был любителем закладывать за воротник и вел бы машину в пьяном виде, то в этом случае все сходится. Но, насколько я знаю, он не был любителем выпить. Не был он и диабетиком. — Брансон задумался на минуту и добавил: — Может, он заснул на рулем?

— Вполне возможно, — согласился Берг, — со мной самим такое произошло много лет назад. Я заснул от долгой монотонной дороги в темноте, от шуршания шин и пляски огней от фар на шоссе. Я зевнул несколько раз и потом — бам! Очнулся на полу с портфелем на голове. Этот случай встряхнул меня на несколько недель, скажу я тебе.

— Арваньян недолго был в пути. Он проехал точно двадцать четыре мили.

— Ну и что? Он мог от переутомления задремать после рабочего дня. Может, он до этого не выспался. Несколько испорченных ночей могут подкосить человека. Он может в таком состоянии уснуть где угодно.

— Ты прав, Арни. Как отец двоих детей я знаю, что это такое. Недосыпание может свалить человека. И это заметно по его работе. — Брансон постучал по столу, подчеркивая свои слова. — По работе Арваньяна этого не было заметно.

— Но…

— Более того, он по всем данным ехал домой. А набережная была в стороне от прямой дороги домой. Он делал крюк в три мили. Зачем? Чтобы попасть туда?

— Понятия не имею.

— И я тоже. Это выглядит, как самоубийство. Вполне возможно, это и не было самоубийством. Никто не знает, что произошло. У меня такое чувство, будто во всем происходящем есть что-то странное. Это все, что я знаю.

— Ты чересчур подозрителен, — заметил Берг. — Тебе бы надо стать частным детективом, и открыть сыскное агентство.

— Слишком беспокойно и никаких гарантий, — ответил Брансон.

Он взглянул на часы и вздохнул:

— Пора вкалывать…

Через два месяца Берг исчез. В течение десяти дней, предшествовавших его исчезновению, Берг был тихим, задумчивым и молчаливым. Брансон, который работал рядом с ним, первые дни относил это просто на счет плохого настроения. Но постепенно он начал беспокоиться и как-то поинтересовался:

— Что-нибудь случилось?

— А?

— Я говорю, у тебя что-нибудь случилось? Ты ходишь нахохлившись, как наседка.

— Я этого не замечал, — возразил Берг.

— Так обрати внимание на это теперь, когда я тебе сказал. Ты хорошо себя чувствуешь?

— Со мной все в порядке, — отмахнулся Берг, — не может же человек постоянно трепаться.

— Про тебя-то уж такого не скажешь.

— Ну вот и нормально. Я говорю, когда мне этого хочется, и молчу, когда хочу.

После этого молчание уже не нарушалось. В последний день от Берга слышали только слова, которые были необходимы но работе. На следующий день он не появился. В обед Брансона вызвали в кабинет Лейдлера. Лейдлер поприветствовал его, нахмурившись, и указал на стул.

— Садитесь. Вы работаете вместе с Бергом, не так ли? — Да.

— Вы с ним в дружеских отношениях?

— В достаточно хороших, но я бы не назвал это дружбой.

— Что вы хотите этим сказать?

— Мы вполне сработались, — ответил Брансон. — Он понимает меня, а я его. Каждый из нас знает, что он полностью может положиться на другого. Вот и все.

— Чисто рабочие отношения?

— Да.

— А вне работы вы не общаетесь?

— Нет, вне работы у нас нет никаких контактов.

— Хм, — Лейдлер был разочарован. — Он сегодня не появился на работе. И никаких объяснений не оставил. Вы не знаете, в чем тут дело?

— Нет. Вчера он ничего не говорил. Может, он болен?

— Нет, — возразил Лейдлер. — У нас нет медицинского сертификата.

— Прошло еще слишком мало времени. Бели сертификат послали сегодня, то вы сможете получить его только завтра.

— Он мог позвонить, — настаивал Лейдлер. — Знает же, как пользоваться телефоном. Он уже вполне взрослый для этого. И даже если он где-нибудь прикован к постели, то мог попросить кого-нибудь позвонить там.

— Может быть, его привезли в больницу в таком состоянии, что он не мог говорить, — предположил Брансон. — Такое иногда случается. Во всяком случае, телефон работает в оба конца. Если бы вы сами позвонили ему…

— Гениальная идея! Это делает вам честь, — огрызнулся Лейдлер раздраженно. — Мы звонили ему два часа назад. Никто не подходит. Затем позвонили соседу. Сосед поднялся и несколько минут колотил в дверь. Никакого ответа. Сосед нашел хозяина, и они открыли дверь запасным ключом. Осмотрели дом. Никого. Квартира в обычном состоянии, ничего необычного они не заметили. Хозяин не знает, когда Берг вышел из дому и, кстати говоря, приезжал ли он вчера вечером домой, тоже не знает. — Лейдлер потер подбородок, немного подумал, потом продолжил: — Берг разведен. Вы не знаете, у него есть какая-нибудь знакомая?

Брансон задумался:

— Случайно он упоминал о девушке, с которой встречался и которая ему нравилась. Он упоминал о ней четыре или пять раз. Но мне кажется, это все не настолько серьезно. Просто развлечение. В отношении к женщинам он напоминал замороженную рыбу, и они это чувствовали, по крайней мере, большинство из них, и платили ему тем же.

— В таком случае не похоже, чтобы он проспал в каком-нибудь любовном гнездышке, — вздохнул Лейдлер, потом добавил, — если только он не восстановил отношения со своей прежней женой.

— Сомневаюсь.

— Он говорил о ней в последнее время?

— Нет. Я думаю, что он вообще не вспоминал о ней. По его словам, они были совершенно несовместимы, но выяснили это только после свадьбы. Ей нужна была страсть, а ему — покой. Она называла это интеллектуальным мучением и выбросила его за борт. Через несколько лет она вышла замуж снова.

— В его личном деле сказано, что у него нет детей, а ближайшим родственником является его мать. Ей восемьдесят лет.

— Может, с ней плохо, и он помчался к ней? — предположил Брансон.

— Как мы уже говорили, у него был целый день, чтобы позвонить нам. А он не позвонил. Более того, с его матерью все в порядке. Мы проверили это совсем недавно.

— Тогда ничем не могу помочь.

— Нет, можете, — возразил Лейдлер. — Последний вопрос. Есть еще кто-нибудь в центре, кто мог бы быть хорошо информирован о личных делах Берга? Кто-нибудь, кто разделяет его вкусы и хобби? Кто-нибудь, кто может с ним проводить выходные дни?

— Никого из таких людей я не знаю. Берг не был замкнутым, но и общительным его не назовешь. Полное ощущение, что после работы он вполне удовлетворен своей собственной компанией. Я всегда на него смотрел как на очень самодовольного индивидуума.

— Ну, если завтра он появится на работе с улыбкой во всю рожу» то ему понадобятся все его самодовольство, так как он тут же попадет на ковер за прогул без уважительной причины и без предупреждения. Это против правил и заставляет нас волноваться. Правила созданы не для того, чтобы их нарушать. А мы не любим волноваться, — закончил Лейдлер с нотками раздражения и властности в голосе. — Если он появится или вы услышите о нем что-нибудь из каких-либо источников, ваш долг немедленно сообщить нам.

— Я обязательно так и сделаю, — пообещал Брансон.

Покинув кабинет Лейдлера и отправившись в свой зеленый отдел, Брансон все время думал о происшедшем. Может быть, ему следовало рассказать Лейдлеру о недавнем разговоре или о подозрениях Берга? Но что это даст? Он не может ничего этого объяснить. А может, следовало рассказать о недавней грубости Берга? Может быть, он просто, сам того не желая, оскорбил Берга? Но Берг не похож на человека, который долго носит в себе обиду. И еще меньше он похож на человека, который будет отсиживаться в укромном местечке, как обиженный ребенок.

Обдумывая и взвешивая все это, он вспомнил замечание Берга несколько месяцев тому назад: «В один прекрасный день я сам, может быть, исчезну и сделаю карьеру стриптизного танцора». Что это — простая шутка, или здесь скрыт какой-то смысл? И если в этом есть смысл, то что Берг подразумевал под «стриптизным танцором»? Все это были вопросы без ответов.

— Да Бог с ним, — подумал про себя Брансон, — у меня довольно своих собственных проблем. Во всяком случае, он наверняка завтра появится с какой-нибудь уважительной причиной.

Но Берг не появился ни завтра, ни послезавтра. Он исчез навсегда.