"Записки военного советника в Египте" - читать интересную книгу автора (Мурзинцев Василий Куприянович)

Глава 4 Касура

Мистер Усэма рассказал мне, что полк неожиданно вывели в тыл на 10 дней для занятий и ремонта техники, и находится он здесь уже два дня. КП разместился в брошенных домиках разбитого аэродрома.

Я сразу же включился в работу. Поскольку читать я не умел, то осталось удовлетвориться заверением мистера Усэмы, что все спланировано и расписание занятий составлено. С секундомером в руке я пошел от орудия к орудию, от батареи к батарее. За два дня мне удалось проверить три батареи. Непроверенными остались только подносчики снарядов и расчеты СОН-9, так как я посчитал, что подносчики не нуждаются в тренировке, а с расчетами СОН-9 занимались специально прибывшие преподаватели из учебного центра.

При проверке упор был сделан в основном на выполнение нормативов, то есть на практические действия солдат. Во-первых, это главное в условиях войны, во-вторых, без переводчика я не мог задавать даже самые простые вопросы. Поэтому дело продвигалось быстро, тем более что почти все солдаты нормативы выполняли на 4 и 5. Тех номеров, которые выполняли нормативы хуже, я тут же советовал тренировать дополнительно. Обнаружил одного прямо-таки феномена-дальномерщика, который производил 10 измерений дальности по неподвижному предмету совершенно без каких-либо отклонений, но большинство дальномерщиков производили измерения с большими ошибками. Что меня больше всего радовало так это стремление солдат и сержантов показать свое умение. Когда я объявлял оценку ниже 5, то меня всегда просили проверить еще и еще раз. Хотя это замедляло работу, но я с удовольствием снова и снова запускал секундомер, и солдаты, обливаясь потом больше меня, старались заслужить высшую оценку. Когда я объявлял «куаис», что означает «хорошо», то довольно улыбался только получивший оценку, но когда я говорил «мумтаз» «отлично», свою радость и одобрение шумно выражал весь расчет и даже солдаты других расчетов. Отличившегося хлопали по плечам, жали руки, обнимали. Особенно радостно шумели, когда кто-нибудь после многократного повторения приема добивался повышения оценки.

Может, это восторженное отношение к отличной оценке объясняется тем, что у арабов есть такая национальная особенность: даже когда дело совсем плохо, на вопрос: «Как дела?» отвечать всегда «куаис» (хорошо) или «кюллю тамам» (все в порядке). Если араб что-нибудь не знает, он этого никогда не признает, в всегда утверждает, что знает, и порой бывает трудно доказать обратное.

Общительность и темперамент — особенность арабов. Радость и горе выражают столь шумно, что не сразу разберешь, радуются они чему-либо или огорчены. Только выяснив суть дела, можно определить, какие эмоции они выражают. Как бы то ни было, я остался доволен подготовкой солдат.

Еще в Александрии я почувствовал легкое недомогание. Такое состояние обычно переносил на ногах. Но к вечеру вторых суток сильно разболелась голова, появился насморк, стали болеть суставы. Налицо признаки гриппа. Я решил уехать на ночь домой и полечиться «русским способом», так как таблетки полкового врача не помогли. Или я перестарался, или болезнь достигла высшей точки, только утром я не мог оторвать голову от подушки. К обеду собрался к врачу.

Спустился на лифте с восьмого этажа на нулевой, где располагается наша поликлиника. Диагноз врача в переводе с латинского на русский был примерно таким:

— Простуда. Ничего страшного. Постельный режим — трое суток.

Как ни странно, но в 40-градусную жару я простыл. Как я узнал впоследствии, простуда оказалась довольно распространенным заболеванием среди русских. Видимо, стремление где только можно устроить сквозняк, пить ледяную воду приносило свои печальные результаты.

К концу третьих суток я почувствовал себя значительно лучше и решил следующим утром ехать с летчиками в свой полк. Вечером, придя в столовую ужинать, я встретил полковника Белышева и в который раз узнал от него, что полка в Иншасе нет.

Надо сказать, что в столовой можно три раза в день встретить нужного человека. Этим многие пользовались для решения разнообразных вопросов в непринужденной обстановке. Только нужно было знать, где находится жена нужного товарища. Если жена еще не приехала в Каир, значит, встреча в столовой состоится.

Полковник Белышев был одним из таких «холостяков».

— Где же искать мне полк? — спросил я.

— Недалеко от Иншасса, — ответил Белышев, — но пока точно не знаю. Но завтра я туда выезжаю, поедешь со мной. Утром выедем вместе в Гюши, а оттуда в полк.

Это меня вполне устраивало.

Утром приехал с Белышевым в Гюши, просидел там целый день, но не было машины. На другой день история повторилась. Тогда я сам стал искать попутчика, и такой нашелся. Полковник Лымарь приехал на отдых. Встретился я с ним все в той же столовой. Выслушав мои злоключения, Лымарь предложил довезти меня до штаба 2-й полевой армии, а там, дескать, знают, где твой полк. Кроме того, можно оттуда позвонить, и из полка пришлют машину.

На следующий день рано утром мы отправились в Кассасин, где находился штаб 2-й полевой армии. Выехали из Каира, и сразу же с правой стороны открылась пустыня. Слева, отгороженные высокими и густыми деревьями, вдоль канала Исмаилия тянулись поля. Дорога проходила рядом с международным аэропортом Каира. Мы пересекли железную дорогу Каир — Исмаилия, проехали небольшой участок пустыни и, переехав канал, выехали на шоссе Каир — Исмаилия.

Пресноводный канал тянется от Каира до Исмаилии в виде дуги, выгнутой на север. По обе стороны канала расположены небольшие городки и деревни в окружении финиковых пальм. Шоссе проходит рядом с каналом по его северному берегу. Шоссе довольно узкое, на нем почти впритирку расходятся встречные грузовые автомашины. Высокие деревья по обочине во многих местах сомкнули свои вершины, образовав длинный зеленый коридор. Там, где встречаются городки или деревушки, шоссе превращается в улицу. Деревья обрываются на одной окраине населенного пункта и начинаются на другой, а вместо них по обочине в городках вытянулись двух-трехэтажные дома с непременными магазинчиками, в которых не только продают, но и готовят различные кушанья. Деревни обычно отгорожены высокими глиняными оградами, заодно с глиняными домами, создающими вид развалин. Узкие грязные улочки выводят в поля, которые начинаются сразу же на задворках.

Хотя городки и небольшие, но впечатление такое, что на главной улице-шоссе всегда базар. Толкотня и крики, хаотичное движение машин, людей, ослов, верблюдов. Везде жующие и пьющие различные напитки люди. Детвора выскакивает из-под колес машин и повозок. На берегу канала, стоит перейти улицу-шоссе, купаются, стирают, набирают воду в банки из-под солидола, в кувшины и на головах несут домой. Воду носят только женщины и дети. Ни разу не видел, чтобы кувшин или банку с водой нес мужчина или даже подросток.

Таково было первое впечатление о дороге Каир — Исмаилия вдоль канала, питающего водой поля, людей, скот и машины от Каира до Суэца и Порт-Саида, так как канал у Исмаилии раздваивается. Одна ветвь поворачивает на юг, огибает два озера и параллельно судоходному Суэцкому каналу выходит в город и порт Суэц. Другая вдоль Суэцкого канала проходит до Порт-Саида. Впоследствии мне довелось этой дорогой ездить довольно часто, но впечатление не изменилось.

Часа через полтора приехали в Кассасин, нашли отдел ПВО 2-й полевой армии. Здесь я смог представиться своему новому начальнику полковнику Ю. Пузанову, удивительно молчаливому человеку. Оказалось, что мы встречались с ним в Киевском военном округе. Он в то время командовал полком, а я приезжал из Киева на войсковую стажировку.

Полковник Пузанов сказал, где находится полк. Мне удалось туда позвонить и попросить майора Усэму выслать к вечеру машину, так как на 18.00 полковник назначил совещание.

Лымарь предложил мне съездить к нему в Абу-Суфэйр. Я охотно согласился. Нужно было проехать еще километров двадцать в сторону канала. Где-то на полпути мы услышали несколько приглушенных взрывов и гул самолетов.

— Опять Абу-Суфэйр бомбят, — сказал Лымарь. — Что-то часто они стали нас навещать.

— А что там для них интересного? — полюбопытствовал я.

— Аэродром, ангары, хранилища, — ответил Лымарь, — и кое-что еще, — добавил он.

По его тону я понял, что он не хочет говорить про это «кое-что еще».

Минут через десять мы подъехали к аэродрому, где в одном из помещений жил Лымарь с товарищами.

На краю аэродрома, примерно в двухстах метрах от дома, где мы остановились, дымился разбитый ангар и несколько солдат заканчивали тушение пожара. Двор перед домом был усеян еще горячими осколками. Стена дома была покрыта словно крупными оспинами, кое-где стены треснули, окна повылетали, двери распахнулись. В окна, выходившие в сторону аэродрома, влетело несколько осколков. Как мы выяснили, в ангаре был уничтожен вертолет, погибли два солдата и один офицер египетской армии.

Последствия бомбежки быстро ликвидировали, а Лымарю и его товарищам приказано было переселиться в мэльгу.

Заехали в тыл полка, там пообедали традиционными арабскими кушаниями: рис, фасоль, помидоры с перцем, жареное мясо. Первого, как обычно, не было. Запили холодной водой.

Было самое жаркое время, и мы посидели в тени мандариновых деревьев. За разговорами с арабами время прошло незаметно. Думаю, что на русском языке мы бы переговорили минут за десять, здесь же ушло не менее двух часов, так как нам дважды приносили чай.

Выехали в Кассасин на совещание. Тут я узнал обстановку, задачу и поехал в полк.

На КП полка прибыл, когда уже стемнело. Луна еще не взошла, и я абсолютно ничего не видел. Только с помощью солдата мне удалось найти мэльгу мистера Усэмы. Встретил он меня весьма радостно. Вскоре в мэльгу вошли начальник штаба мистер Рэфорд, начальник разведки мистер Фавзи, еще один мистер Фавзи — начальник тыла. Общими усилиями, главным образом при помощи жестов и схем, они рассказали мне, как проходили эти дни. Все шло, как говорится, по плану. 5 июля 1970 года в 15 часов 24 минуты два «Фантома» на высоте 100 метров со скоростью 100 метров в секунду появились на горизонте. Сначала казалось, что самолеты пройдут стороной, но небольшой разворот — и «Фантомы» пошли на центр боевого порядка полка, где находился ракетный дивизион. Батареи открыли огонь. Когда до цели оставалось три километра, оба самолета сделали горку, и головной с небольшой высоты сбросил несколько бомб. Но ту же за фюзеляжем потянулась темная полоса не то дым, не то утечка горючего. Второй «Фантом» со снижением отвалил в сторону. Подбитый самолет резко снизил высоту и с риском врезаться в землю продолжал лететь параллельно каналу, видимо, потерял управление. Пролетев 15 километров, израильские летчики катапультировались в районе штаба танковой дивизии, чудом уцелели и были взяты в плен.

Самолет упал, планируя, подскочил, снова упал и, подняв тучу пыли, остановился, прижавшись к земле.

Обломки «Фантома» мистер Усэма отвез в штаб ПВО армии.

Чуть ли не всю ночь мы обсуждали подробности боя, дополняя друг друга разными деталями.

Теперь солдаты очень, очень хочет воевать, — подвел итог мистер Усэма, — он видель свой глаз, как «Фантом» — касура!

— А как дивизион? — спросил я.

— Один кабина касура и араби офицер, — печальным тоном сообщил мистера Усэма. Я не стал спрашивать подробности.

На другой день полк сменил позицию, переместившись на несколько километров восточнее. На новой позиции КП полка расположился между двумя деревянными домиками, на расстоянии до 300–400 метров от каждого. Оказалось, в одном из них, за дорогой, живет югославская экспедиция по освоению новых земель. По их проектам в пустыне прокладывались оросительные каналы. Осматривая уже готовые участки канала, нельзя было не проникнуться уважением к народу, одновременно ведущему две войны — с израильскими агрессорами и с пустыней. И то, и другое требует немалого напряжения всех сил государства. В другом домике жили танкисты-арабы.

Оказалось, что у югославов имеется хороший душ и холодное пиво. С таким комфортом в пустыне я встретился впервые. Гостеприимство и доброжелательность югославов внесла некоторое разнообразие в жизнь двух человек: Сыроватского — советника командира зенитно-ракетного дивизиона и мою.

Действительно, духовный подъем личного состава был необыкновенным, В эти дни самолеты израильтян ежедневно бомбили войска непосредственно у канала, до нас доносились чуть слышные взрывы, но к нам почему-то не летали. На всех батареях солдаты спрашивали, почему нет самолетов, и я им отвечал шутливо, что они теперь боятся нашего полка. Солдаты радостно кричали:

— «Фантом» касура!

Надо пояснить, что слово «касура» имеет множество значений и примерно соответствует немецкому слову «капут». Ждали официального подтверждения и денежной премии за сбитый самолет. Но подтверждения почему-то не было.

Я обратился к полковнику Пузанову с рапортом, но он сказал, что самолет полку не засчитали. Когда об этом узнали в полку, то огорчения было не меньше, чем до этого радости. Вообще арабы бурно выражают свои переживания. Появилась даже апатия.

Поэтому, когда полковник Пузанов появился на КП полка, мы с мистером Усэмой снова атаковали его просьбой восстановить справедливость.

Выслушав нас, полковник Пузанов согласился и обещал разобраться в этом деле. Но сбитый самолет в то время не засчитали в число побед полка. Может, поэтому когда 18 июля после отражения налета нам стало известно, что полку засчитали сбитый самолет, я не видел прежнего энтузиазма. А дело было так.

В ночь с 17 на 18 июля зенитно-ракетный дивизион ушел на другую позицию поближе к каналу, а на старом месте оставил макеты.

18 июля в 13 часов 40 минут тем же способом, что и 5 июля, два «Фантома» пытались разбомбить позицию дивизиона.

Батареи своевременно открыли огонь, головной самолет сыпанул десяток бомб и отвалил, ведомый отвернул еще раньше. На малой высоте самолеты ушли в сторону канала. Хотя трассы прошли кучно и вблизи головного самолета, но попадания никто не наблюдал. Ни мистер Усэма, ни я о поражении самолета не докладывали и кто его сбил, нам неизвестно. Поэтому мы удивились, когда узнали, что нам засчитали сбитый самолет.

Но известие это личный состав принял спокойно, если не равнодушно. Обрадовала только денежная премия, которую выдали всему личному составу. Скорее всего я из-за незнания арабского языка не разобрался, какой самолет нам засчитан. Возможно, совпадение того, что мы обстреляли самолеты 18 июля и тот же день нам сообщили, что мы сбили самолет ранее, внесло путаницу. В конце концов важно то, что полк уничтожил один «Фантом» и убедительным признанием этого явилась денежная премия.

Мы же были удовлетворены тем, что, осмотрев через трое суток макеты, изображавшие зенитно-ракетный дивизион, увидели, что ни один из них не поражен. Все бомбы взорвались с недолетом, хотя и довольно близко. Видимо, нервы летчика не выдержали и он бросил бомбы на несколько мгновений раньше, чем было нужно. Трое суток мы не осматривали макеты и не пускали к ним никого потому, что через тридцать минут после боя взорвалась первая бомба замедленного действия. Сколько их было там, мы не знали. Взрыв семи бомб, как мы потом подсчитали по воронкам, слился в один гул, тучи песка и пыли закрыли место бомбежки и невозможно было определить, сколько бомб было сброшено. Через двенадцать часов взорвалась вторая, а еще через двенадцать — третья.

От этих бомб ущерба не было, если не считать напряженного ожидания взрыва. Если бомба оставалась на поверхности, то ее обозначали флажками и обходили подальше, но часто она зарывалась в песок и ждала своего часа. А в пылу боя, в тучах пыли не всегда можно заметить место падения неразорвавшейся бомбы, что сильно действует на нервы. Все время кажется, что буквально сидишь на бомбе. Это был последний бой полка перед прекращением огня.

Мои злоключения с поисками полка и разные недоразумения с моими товарищами объясняются не только неорганизованностью, отсутствием машины и тому подобным, но главным образом существованием языкового барьера, из-за которого мы иногда с большим опозданием узнавали о важных решениях и приказах, выходивших из штаба армии, а порой и вовсе не знали и принимали события, как свершившийся факт, к сожалению, не всегда имевший место.

Мы еще не знали, что приближался день, когда смолкнут разрывы и можно будет без опаски смотреть в небо. Президент Египта Гамаль Абдель Насер был в Москве, и все с нетерпением ждали его возвращения. В последние дни перед прекращением огня авиация Израиля особенно сильно обрушилась на боевые порядки войск вдоль Суэцкого канала и на позиции средств ПВО. Но, несмотря на это, зенитно-ракетные дивизионы передвигались к каналу. На позиции, которую прикрывал полк, дивизионы менялись часто. Один сменял другой. Дивизионы уходили и приходили по ночам. Уходя, оставляли макеты, но ложную позицию бомбили лишь один раз. Или израильтяне решили, что они уничтожили дивизион, или узнали, что это ложная позиция, но после 18 июля налетов не было.

Поэтому утверждение, что ОАР нарушала соглашение о прекращении огня, не соответствовало действительности. Дело объяснялось просто: потеряв за два летних месяца войны около двадцати «Фантомов» и «Скайхоков», Израиль понял, что превосходству в воздухе приходит конец. А это их единственная надежда на победу. Убедившись, что, несмотря на яростные налеты, они не в состоянии подавить ПВО ОАР, израильтяне предложили заключить соглашение о прекращении огня, чтобы восполнить потери в авиации и использовать другие способы для достижения своих целей. Из этого нельзя, конечно, делать вывод, что только успехи ПВО ОАР вынудили Израиль прекратить огонь.

Война — слишком сложное социальное явление, в котором переплетаются не только военные, но и политические, экономические, национальные и другие факторы. Одно бесспорно: средства ПВО внесли свой значительный вклад для отрезвления агрессоров.