"Смерть в чужой стране" - читать интересную книгу автора (Леон Донна)

Глава 24

По первому же требованию Брунетти получил от Паолы свой черный зонт и вернулся в квестуру. Около часа он отвечал на корреспонденцию, но ушел рано, сказав, что у него назначена встреча, хотя это была встреча с Руффоло и состояться она должна была через шесть часов. Вернувшись домой, он рассказал Паоле о встрече в полночь, и она, помня, что говорилось о Руффоло в прошлом, согласилась с Брунетти, что это шутка, результат страсти к мелодраматическим эффектам, очевидно приобретенной Руффоло за время последней отсидки, когда он слишком много смотрел телевизор. Брунетти не видел Руффоло с того раза, когда в последний раз выступал свидетелем, и полагал, что найдет его почти не изменившимся — добродушным, лопоухим и беспечным, слишком торопящимся преуспеть в жизни.

В одиннадцать он выглянул на балкон, посмотрел на небо и увидел звезды. Через полчаса вышел из дому, успокоив Паолу, что скорее всего вернется к часу, и велев ей не ждать его. Если Руффоло сдастся, им придется пройти в квестуру, а там нужно будет написать заявление и уговорить Руффоло подписать его, а на это уйдет не один час. Он сказал, что постарается позвонить ей, если все обернется именно таким образом, но сам же знал, что, привыкнув к его отсутствию в поздние часы, она скорее всего не услышит сквозь сон его звонка, а детей ему не захочется будить.

Пятый трамвайчик переставал ходить в девять часов, так что ему ничего другого не оставалось, как только пойти пешком. Он не имел ничего против, особенно в такую прекрасную лунную ночь. Как это часто бывало, он не очень задумывался над тем, куда идет, просто позволил своим ногам, умудренным десятилетиями ходьбы, вести его самым коротким путем. Он прошел по Риальто, затем через Санта-Марина и зашагал по направлению к Сан-Франческо-делла-Винья. Как всегда в этот час, город был практически безлюден; Брунетти обогнал ночного сторожа, который засовывал маленькие оранжевые бумажные прямоугольники за решетки магазинов в доказательство того, что он был здесь ночью. Брунетти прошел мимо ресторана и, заглянув туда, увидел официантов в белых куртках, которые, сев кружком у столика, пили вино перед тем, как отправиться домой. Зато кругом были кошки. Сидящие, лежащие, пробирающиеся мимо фонтанов, бегущие неслышными шагами. Кошки не занимались охотой, хотя крысы здесь водились в изобилии. Они не обращали внимания на Брунетти, точно знали час, когда появляются их кормильцы, и были совершенно уверены, что этот незнакомец не из их числа.

Он прошел вдоль правой стены церкви Сан-Франческо-делла-Винья, потом взял налево и двинулся обратно к остановке трамвайчика Челестия. Перед ним четко вырисовывались металлические поручни пешеходной эстакады и ступени, ведущие на нее. Он поднялся по этим ступеням и, оказавшись в начале эстакады, посмотрел вперед.

Брунетти ясно видел, что на ней никого нет. Даже Руффоло не был настолько глуп, чтобы стоять на виду у любой проходящей мимо лодки, когда его ищет полиция. Он, наверное, спрыгнул на маленький пляжик под мостом. Брунетти пошел вперед, злясь из-за того, что ему пришлось тащиться сюда, бродить по вечернему холоду, когда всякому разумному человеку полагается быть дома в постели. Зачем этому чокнутому Руффоло понадобилось видеть какое-то важное лицо? Хочет видеть важное лицо, так шел бы в квестуру и поговорил бы с Паттой.

Брунетти дошел до первого пляжика, всего в несколько метров длиной, и оглядел его, ища Руффоло. В серебристом свете луны он увидел лишь обломки кирпичей и осколки бутылок, покрытые слоем скользких зеленых водорослей. Синьорино Руффоло стоило бы хорошенько подумать, прежде чем решить, что Брунетти спрыгнет на такой замусоренный пляж, чтобы побеседовать с ним. Он только что потерял пару ботинок, и больше этого не будет. Если Руффоло хочет поговорить, может подняться на эстакаду либо пусть остается внизу и постарается говорить громко, чтобы Брунетти его услышал.

Впереди виднелся другой небольшой пляж, его дальний конец скрывался за изгибом массивной кирпичной стены Арсенала, которая поднималась справа от Брунетти на десять метров.

Чуть не дойдя до острова, он остановился и тихим голосом позвал:

— Руффоло. Это Брунетти. — Ответа не было. — Пеппино, это Брунетти.

Ответа так и не последовало. Лунный свет был таким ярким, что тень, отбрасываемая на островок эстакадой, скрывала его от глаз. Но ступня была видна, одна ступня, обутая в коричневый кожаный ботинок, а дальше — нога. Брунетти перегнулся через ограждение, но смог разглядеть только эту ступню и часть ноги, которая исчезала в тени под эстакадой. Он перелез через ограждение, спрыгнул вниз на камни, поскользнулся, приземлившись на водоросли, и уберегся от падения, только опершись на руки. Выпрямившись, он увидел тело более отчетливо, хотя голова и плечи оставались в тени. Это не имело значения, он знал, кто это. Одна рука лежала поверх тела, и маленькие волны осторожно лизали кисть. Другая рука была подвернута под тело. Брунетти наклонился и потрогал запястье, но пульс не прощупывался. Тело было холодное, влажное от сырости, поднимавшейся от лагуны. Он шагнул в тень и приложил пальцы к шее юноши. Пульса не было. Снова выйдя на лунный свет, Брунетти увидел, что на пальцах у него кровь. Он присел у кромки воды и быстро поболтал рукой в воде лагуны, такой грязной воде, что самая мысль о ней обычно вызывала у него отвращение.

Выпрямившись, он вытер руку носовым платком, потом вынул из кармана фонарик-карандаш и снова пошел под эстакаду. Кровь текла из большой открытой раны на левом виске Руффоло. Неподалеку от его головы лежал булыжник. Подумать только, все выглядело так, как будто он спрыгнул с эстакады, поскользнулся на липких водорослях, упал и раскроил при этом череп. Брунетти не сомневался, что на камне окажется кровь — кровь Руффоло.

Он услышал над головой тихие шаги и инстинктивно спрятался под эстакадой. Но камешки, стекла и кирпичи заскрипели у него под ногами, выдав его. Он скорчился, упираясь спиной в покрытую водорослями морскую стену Арсенала. И опять услышал шаги, на этот раз прямо у себя над головой. Он вынул револьвер.

— Комиссар Брунетти?

Страх отступил при звуке знакомого голоса.

— Вьянелло, — сказал Брунетти, выходя из-под эстакады, — какого черта вы здесь делаете?

Над ним нависла голова Вьянелло, который перегнулся через ограждение и смотрел вниз, туда, где стоял Брунетти.

— Я шел за вами, синьор, с тех пор как вы прошли мимо церкви, примерно пятнадцать минут тому назад. — Брунетти ничего не видел и не слышал, хотя и полагал, что все его чувства были настороже.

— Вы кого-нибудь видели?

— Нет, синьор. Я был здесь, читал расписание движения катера, делая вид, что не успел на последний и что не могу понять, когда придет следующий. Ну, то есть мне же нужно какое-то объяснение, зачем я здесь в это время. — Внезапно Вьянелло замолчал, и Брунетти понял, что он увидел ногу, торчащую из-под моста.

— Это Руффоло? — удивленно спросил Вьянелло. Слишком уж это походило на голливудские киношки.

— Да. — Брунетти отошел от тела и стал прямо под Вьянелло.

— Что с ним случилось, синьор?

— Он мертв. Выглядит так, как будто он упал. — Брунетти скривился от точности этих слов. Именно так это и выглядело.

Полицейский опустился на колени и протянул Брунетти руку:

— Помочь вам, синьор?

Брунетти посмотрел на него, потом на ногу Руффоло:

— Нет, Вьянелло. Я останусь с ним. У остановки Челестия есть телефон. Пойдите вызовите катер.

Вьянелло быстро удалился, и Брунетти удивился грохоту его шагов, который разносился эхом по всему пространству под эстакадой. Как же осторожно он подкрался, если Брунетти не слышал его до тех пор, пока тот не оказался прямо у него над головой.

Оставшись один, Брунетти вынул из кармана электрический фонарик и снова наклонился над телом. На Руффоло был надет толстый свитер, куртки не было, так что карманы были только в джинсах. В заднем кармане лежал бумажник.

В нем оказались обычные вещи: удостоверение личности (Руффоло было всего двадцать шесть лет), водительские права (он не был венецианцем, но имел их), двадцать тысяч лир, обычный набор пластиковых карт и бумажки с записанными на них телефонными номерами. Это посмотрим потом. На руке часы, но мелочи в карманах не было. Брунетти сунул бумажник обратно в карман и отвернулся от тела. Он посмотрел на мерцающую воду, туда, где вдали виднелись огни Мурано и Бурано. Лунный свет мягко лежал на водах лагуны, ни одна лодка не скользила по ней и не нарушала ее покоя. Единственная сверкающая ленточка серебра связывала материк с островами. Это напомнило ему что-то, прочитанное ему Паолой в ту ночь, когда она сказала, что беременна Раффаэле, что-то о золоте, которое отбивается до паутинной тонкости. Нет, не паутинной, — эфирной, именно так они любили друг друга. Тогда Брунетти не совсем это понял, его слишком взволновала сообщенная ему новость, чтобы он стал задумываться над тем, что там пишут англичане. Но теперь, когда свет луны лежал на лагуне, как серебро, отбитое до эфирной тонкости, он внезапно вспомнил об этом. А Руффоло, бедный, глупый Руффоло лежал мертвый у его ног.

Катер появился со стороны Рио-ди-Санта-Джустина, синий свет проблескивал над рубкой. Он повернул свой фонарик и направил его к катеру, показывая, куда нужно пристать. Катер подошел ближе, а потом двум полицейским пришлось натянуть высокие болотные сапоги и спрыгнуть в воду. Они принесли третью пару для Брунетти, и он натянул их поверх ботинок и брюк. Стоя рядом с Руффоло, он ждал на маленьком пляже, пока подойдут остальные, ощущая присутствие смерти и запах гниющих водорослей.

Когда они сфотографировали тело, унесли его и вернулись в квестуру, чтобы составить полный отчет, было уже три утра. Брунетти собирался уйти домой, когда вошел Вьянелло и положил аккуратно отпечатанное на машинке донесение ему на стол.

— Если вы будете добры подписать это, синьор, — сказал сержант, — я прослежу, чтобы оно попало туда, куда полагается.

Брунетти посмотрел на бумагу и увидел, что это полное изложение его планов встречи с Руффоло, но составлено оно в будущем времени. Он увидел, что донесение датировано вчерашним днем и адресовано вице-квесторе Патте.

Одно из правил, которое Патта принес в квестуру, когда занял здесь свой командный пост несколько лет назад, заключалось том, что три комиссара должны до половины восьмого вечера класть на его письменный стол полное перечисление того, что они сделали за день, и того, что предполагают сделать на следующий. Поскольку Патты никогда не бывало в квестуре в это время и, разумеется, не бывало раньше десяти утра, оставалась возможность сунуть это ему на стол. Препятствие состояло в том, что ключей от кабинета Патты было только два. Один вице-квесторе носил на золотой цепочке, прикрепленной к нижней петле жилета английской тройки, которую он очень любил. Второй хранился у лейтенанта Скарпы, сицилийца с кожаным лицом, которого Патта привез с собой из Палермо и который был неистово предан своему начальнику. Именно Скарпа запирал кабинет в семь тридцать вечера и отпирал в восемь тридцать каждое утро. Отперев кабинет, он также заходил посмотреть, что лежит на столе у шефа.

— Большое спасибо, Вьянелло, — сказал Брунетти, прочитав два первые параграфа донесения, в которых объяснялось подробно, что он собирался сделать, идя на встречу с Руффоло, и почему решил, что это важно — ничего не сообщать Патте. Он устало улыбнулся и вернул Вьянелло бумагу, не затрудняя себя дальнейшим чтением. — Но я думаю, что невозможно сделать так, чтобы он не понял, что я сделал это по собственной инициативе и что у меня не было никаких намерений сообщать ему об этом.

Вьянелло не пошевелился.

— Вы только подпишите донесение, синьор, а я о нем позабочусь.

— Вьянелло, что вы собираетесь с этим делать?

Не обращая внимания на вопрос, Вьянелло сказал:

— Он ведь два года держал меня на кражах со взломом, да, синьор? Даже когда я просил о переводе. — Он постучал по обратной стороне бумаги. — Если вы подпишете, синьор, завтра утром это будет у него на столе.

Брунетти подписал донесение и отдал его Вьянелло:

— Спасибо, сержант. Я скажу жене, что нужно звонить вам, если она не сможет открыть замок нашей квартиры.

— Ничего нет проще. Доброй ночи, синьор.