В. В. Лебедев ДНЕВНИК КОСМОНАВТА

Когда я познакомился с дневниками Лебедева, был поражен: насколько мы, земляне, мало знаем о жизни и работе космонавтов! Да, это звучит парадоксально: более четверти века мы рассказываем о проникновении в космос, 23 года прошло после старта Юрия Гагарина, и есть множество книг, фильмов, статей о тружениках космоса. Но так уж получается, что о своем полете космонавт всегда рассказывал после приземления, когда самое важное — его собственные ощущения и переживания — оставалось в прошлом и к ним не хотелось возвращаться или последующие события стирали их из памяти. Валентин Лебедев во время своего рекордного 211-суточного полета с Анатолием Березовым ежедневно вел записи. Для него дневник стал еще одной нитью, которая связывала космонавта с Землей, с родным домом, друзьями, близкими, наконец, с его прошлым — «жизнью до полета», которая там, в космосе, виделась иначе.

Этот дневник не предназначался для публикации, он велся для себя, это был разговор с самим собой, и поэтому дневник не может не поражать обнаженностью чувств, эмоций, ощущений — это глубоко человеческий документ. Конечно, во время полета или во время старта — и в эти секунды Валентин вел записи! — он не задумывался о стилистике, записи грешат отрывочностью, спешкой, что не только вполне естественно, но еще и оказывается явной приметой непосредственности, откровенности автора.

Основная работа космонавта — полностью выполнить программу полета, и научный отчет размером несравненно больше, чем личный дневник, сегодня для специалистов, бесспорно, представляет главную ценность. Но пройдет время, появятся новые эксперименты, космическая техника станет иной, более сложной, и лишь дневник космонавта никогда не утратит своей ценности. Потому что рассказывает дневник о человеке, о его радостях и болях, мужестве и слабости — обо всем том, что волновало людей всегда и везде.

Владимир ГУБАРЕВ,

лауреат Государственной премии СССР.

С утра с Иванченковым поехали в Центр подготовки. Утро было пасмурное, настроение тревожное. Столько иду ко второму полету, и вот сегодня я улечу на Байконур. Виталик ласкается, целует меня дорогой, чувствует, что отец улетает надолго. Перед уходом из дома сели за стол на кухне и по традиции поставили хлеб, соль и воду. Мама, родная мамулька всплакнула, и Люсек заплакала. Хлопнул, по домашней традиции, как у нас повелось, по коленям трижды, и, как говорится, с богом, встали и попрощались. Когда отъезжали от дома, я посмотрел на балкон и увидел мать, вытирающую слезы, помахал ей. Она не видела.

В 10.00 в Доме культуры в Звездном была межведомственная комиссия, где нам зачитали, что мы назначены основным экипажем, и вручили первые дипломы только что введенной квалификации космонавт — испытатель. После этого была пресс-конференция, вел ее Леонов. Когда мне задали вопрос, что было самое трудное в подготовке, то ответил откровенно: экипаж во время подготовки оказывается в фокусе всех работ, выполняемых конкретными людьми, группами, коллективами; в каждой из этих работ, в одной меньше, в другой больше, есть детали, которые экипаж должен отследить сам. Сам ты по горло занят на подготовке и без того прилично устаешь, а тут еще надо не упустить мелочи, от которых будет зависеть твоя работа на орбите.

В 12.00 был партактив, мне понравилось выступление Толи. Он сказал о несоизмеримости наших проблем и трудностей с тем, что испытывали люди, защищавшие страну во время Великой Отечественной и гражданской войн. Партактив прошел хорошо. Выступили дублеры, Коваленок.

Записались для телепередачи Севастьянова. На вопрос «Кто вам больше всех помог во время подготовки?» Толя ответил: «Валентин». В 14.15 был праздничный обед в профилактории. Выступая я сказал, что когда трудности позади, то они быстро забываются, а остается светлое чувство от предстоящей работы, в которой цель нашей жизни. И, отправляясь в полет, мы надеемся на товарищей, которые нас готовили, в них — наша опора, от них мы будем питать силы, так как они стоят на Земле, а мы будем работать в космосе. Попрощались с женами около профилактория. Сфотографировались все — и в автобус.

В 16.00 вылетели в Байконур. В самолете я заснул. Встречал нас начальник космодрома, госкомиссии еще нет, прилетит числа 7 мая. Здесь уже распустились деревья, температура плюс 28 градусов. На двух автобусах — для основного экипажа с номером 01 и желтой полосой и для дублеров с номером 02 и зеленой полосой — мы выехали в город. Вся дорога была освобождена от машин, и когда проезжали по улицам, то люди останавливались и провожали нас. Они уже знают, что скоро над городом поднимется еще один экипаж. Приятно было ехать по весеннему Байконуру под музыку в автобусе и песни в исполнении Кикабидзе: «Чтоб друг другу вы все пожелали то, что я вам сейчас пожелал».

Пишу в час ночи по-местному. Это теперь время отбоя, в Москве — одиннадцать часов ночи. Перед сном посмотрел фильм «Ночь коротка», теплый фильм. Завтра начинаем работу на космодроме.

Утро прекрасное. Ясное небо, солнце, свежесть, в воздухе запах цветов, цветущих кустарников наподобие полыни. Только на душе как-то муторно, неспокойно, непонятно от чего. Прочел Люсенькино пожелание, и на душе стало легче. «Мы тебя любим на всю жизнь. Желаем успешной работы. Не расстраивайся по пустякам, береги себя». Это теперь формула моей жизни на борту.

Валентин Витальевич Лебедев вскоре после 211-суточного полета.

Сделали зарядку, я думаю, мы хорошо отдохнем здесь. Сегодня мне надо спланировать свою работу по подготовке к полету, — никто не сделает это за меня.

Работаем в МИКе, в монтажно-испытательном корпусе, на транспортном корабле. Понравилась санитарно-эпидемиологическая служба, полностью ограждены от людей, только отдельные специалисты, прошедшие проверку, имеют к нам доступ. Будущий наш корабль «Союз Т-5» в хорошем состоянии, замечаний почти не было. Меня поразило чувство спокойствия в корабле, на котором лететь, и не было даже волнения от близости своей машины. Видимо, долгая подготовка, тренировки притупили остроту ощущений, это меня даже разочаровало. Вечером, возвращаясь к себе на площадку, где мы живем, видели, как вдоль дороги пасутся коровы, лошади, верблюды, видели ишака. Степь еще зеленая, хотя и много желтизны от прошлогодней травы. Видны тюльпаны — желтые, оранжевые, но их мало. На нашей площадке цветут яблони, кусты декоративные, утром и вечером удивительный аромат, как в поле. Настой воздуха пряный, возбуждающий, как в сказке «Тысяча и одна ночь». И крупные звезды над головой — Возничий. После приезда сыграл в теннис с тренером Юрой Масюковым против Толи и врача экипажа Жени Кобзева, мы выиграли. Вечером смотрели фильм «Похищение века» — безобидная чепуха.

Проснулись пораньше, чтобы больше времени было на зарядку и игру в теннис. Погода прекрасная. Побегали, к нам присоединилась массажистка Маша, заставляет делать растяжку. Сегодня весь день — медицинский. Мне нравится новая методика тренировки вестибулярного аппарата к невесомости. Сначала тренируемся на ортостоле вниз головой под разными углами до 60 градусов и обратно, а затем тренировки на вращающемся кресле. Работал с «Аргументом» — это прибор для ультразвуковой локации аорты, митрального клапана и желудочка сердца. Все получилось хорошо. Подогнали на меня брюки «Каркас» из нового эластичного материала, который обжимает нижнюю часть тела. Он должен быть эффективным после посадки, предохранять от резкого притока крови к ногам. Вечером у бассейна разговаривали с Володей Коваленком о полете. Мне нравится, что он говорит откровенно о своих недостатках и о трудностях в полете, хочет чем-то быть нам полезным. Взял на себя предварительный просмотр документации, выступает как фильтр от возможных ошибок.

Утро праздничное. Голубое небо, солнце… На зарядке бежишь по аллее, стоит дурманящий запах цветов, свежесть воздуха. Здорово. Если б можно было записать запах Земли, цветов, свежесть воздуха и взять с собой на борт! Вчера разговаривал с Люсей и Виталиком — у них все хорошо. Что-то у меня с пальцем на левой ноге; когда подстригал ногти, то, видимо, под ноготь большого пальца сбоку попала грязь. Хирург Знаменский прочистил и наложил такую повязку, глядя на которую можно подумать, что отрезали палец. Это шутка, но каждая мелочь для меня сейчас опасна. Надо быстрее залечить.

После зарядки устроили в бассейне соревнования по плаванию. Наш фотограф Юра и один инженер поспорили на шампанское, кто придет первым. Мы им дали старт. Инженер прошел полностью дистанцию, а Юра даже не сходил с места, и когда инженер пришел и увидел его у бортика, он был страшно удивлен, что его — перворазрядника по плаванию, обогнали. Мы подтвердили победу за Юрой. Все хохотали. Вокруг хорошее настроение. Играли в волейбол, собрали две команды — «Мыслители» (инженеры) и команда врачей и методистов, куда входили и космонавты. Я не выдержал, хоть и опасно для меня после травмы ноги — сыграл три партии, предварительно надев наколенники. Тренер и доктор Кобзев хотели меня выгнать, но я их упросил. А потом праздничный стол на открытом воздухе внутри дворика, среди зелени и цветущих яблонь. Получился, как свадебный стол. Дальше танцы. Весело. Даже слишком. Я смотрел и думал, как все изменилось здесь, в степях Казахстана за 25 лет. Современный город, много зелени, бассейны, люди в одежде праздничной, как в столице. А совсем недавно — это рабочие спецовки, палаточные городки, выжженная земля. Совершенствуется техника, идем в космос дальше, но все это с ростом людей и их достижений на Земле.

Спал плохо, но все-таки сделал зарядку и поиграл в теннис. Толя еще спит, устал. Я расстроен: сегодня Знаменский делал перевязку пальца ноги. Я его спросил, что будет, если завтра полет. Он ответил — не полетишь. Вот это ответ! С утра занимаюсь бортдокументацией по транспортному кораблю и станции и также экспериментами по океану. Задачи интересные: изучение вихрей, поведение воды, обтекающей остров, подводные вершины, рифы. Далее тренировки к невесомости. У меня во рту и в носу обнаружили золотистый стафилококк и убивают его какими-то впрыскиваниями. Гадкая штука, около часа течет из носа. На земле этот стафилококк — ерунда, но на станцию его везти очень опасно.

После обеда занимался с тренером на бегущей дорожке КТФ и по циклограмме нагрузок в полете. Бегал 2 минуты на холостом ходу, прямо скажу, тяжело. Это хорошо, в полете можно будет достаточно нагрузиться. Вечером с нашим врачом сыграл в теннис: счет был 5:5. В шестом гейме 40–40, и я выиграл.

Все было бы хорошо, если бы не палец. Кобзев со Знаменским говорят, что есть улучшение, но я его что-то не вижу. После завтрака зашел к Толе и спросил: «Как у тебя настроение?» Ответил, что ничего. «А нам с Женей показалось, что ты чем-то обижен». Промолчал. Обнял его и говорю: «Толя, на финише надо не сбить дыхание. Держись». Подействовало. Все восстановилось в норму. Работаю с материалами «Выведение, спуск», «Нештатные ситуации», «Орбитальный полет». Выбиваюсь из графика, сейчас 2 часа ночи по местному времени, а я все еще работаю с документацией. Из-за пальца утром не бегал, а только сделал зарядку. Сегодня более интенсивно начали лечение: кварц, УВЧ.

Через неделю Анатолий Березовой и Валентин Лебедев выедут на космодром и отправятся в многодневную космическую экспедицию. А пока три дня отдыха вместе с семьями в подмосковном пансионате.[2]

Из Москвы сообщили, что на станции забарахлил один из приборов, завтра прилетают специалисты, будут проводить занятия по ремонту. Лег спать, обклеен датчиками, кардиомонитор пишет все время электрокардиограмму. Разговаривал с Люсей и Виталиком, мама здорова, у сынульки дела идут неплохо. Когда я их теперь увижу?

Сегодня дали сводку о своем весе: я вешу 78 кг, Толя — 65. Все время смотрю на фотографию сына, когда нахожусь в комнате, она стоит на столе. Хороший парень у меня сын.

Спал с кардиометром и плохо выспался. С первого дня приезда сплю под наклоном 7 градусов, мне это не нравится, ложишься, как в люльку. Палец лучше, отёк спал, и то легче. До полета осталась неделя, а работы с документацией и специалистами по системам много. Сбегал на зарядку, поиграл в теннис. Зарядил аппарат «Практика», стал перематывать пленку, — она не идет. Теория была, а практики нет. Решил не экспериментировать, спросил нашего фотографа — оказалось, объектив был закрыт крышкой, стоял на автомате и не было света для срабатывания затвора. Были занятия по астронавигации, делился опытом Володя Коваленок. Вел Сережа Афонин. Интересно поговорили об участках звездного неба в районе полюса, о движении планет, о фазах Луны, сделали по моей просьбе хорошие таблицы по приборам и их характеристикам. На площадке идет напряженная работа, много медицинских обследований, занятия со специалистами, работа с документацией — получается, что даже некогда отдыхать. К обеду клонит в сон и чувствуешь себя разбитым, спасает только спорт. Разговаривал с Люсей: дома все хорошо, представляю, как они ждут и волнуются.

Утро солнечное, разбудил нас врач экипажа. Втроем побежали на зарядку, ее отсняли телевизионщики. У Толи чувствуется какая-то внутренняя закрепощенность. Сложный парень, да и я не прост. Самое трудное, что некоторые плохие черты у нас совпадают: если что не нравится, не по мне, сразу явно сказывается на настроении, и замыкаешься. Но, думаю, все это уйдет, когда начнется совместная большая работа.

Вечером у костра говорили с ведущим программы о космосе Тихомировым для телевидения. Пригласили нашего инструктора Виктора, врача экипажа и психолога Центра. Вспомнили о ребятах, которые взошли на Эверест, об их мужском человеческом подвиге. Поздравили их через будущую передачу. Поговорили о том, что скоро и нам идти на восхождение, на свою вершину и на ней оставаться и работать полгода, а может, и больше. Тихомиров вдруг спросил: «Если бы сейчас вам сказали, что вы не полетите, что бы ответили?» Я сказал, что труд все равно не пропадет. Не сегодня — так завтра будет полет. Потом меня ребята попросили читать стихи. В разговоре вспомнил о старой своей идее — создании космического корабля «Ленинский комсомол» с научной программой, разработанной силами молодежи. Вечером на прогулке беседовал с психологом Славой — он говорит, что экипаж по всем их оценкам получился хорошим. Поживем — увидим.

С удовольствием позанимались по навигации, работал с секстантами СНО-Т и С-2 — они нужны для определения географических координат наблюдаемого объекта.

Сегодня была проведена коррекция станции, дали ей приращение скорости 23 м/сек. Сформировали опорную орбиту, высота 346 на 366 км. Все нормально, путь старту транспортного корабля открыт, и станция ждет нас. Читаю книгу «Орбитальный полет», а надо еще «Расконсервацию» смотреть, не успеваю. Завтра КФО — клинико-физиологическое обследование, приехало много врачей из Центра подготовки.

Проснулся рано, плохо спал. Пришел за нами врач экипажа Женя Кобзев — в 8 часов 30 минут начало КФО. Идет обследование по ортостазу, проводит его врач Володя, он мне нравится — серьезный парень. Я спросил его: «Делаешь диссертацию?» Он говорит: «Попозже». Я заметил ему, что если откладывать «на завтра», то потом может не хватить «вчера». Закончили КФО, кажется, все благополучно. Но вдруг лаборантка Нина сообщила, что у меня гемоглобин 76 и завтра надо переделывать анализ, то есть еще раз сдавать кровь. Потом узнаю, что врачи, кажется, хотят договориться, чтобы анализы не переделывать, так как все остальные показатели по крови у меня хорошие. А пока тревога на сердце: никогда не имел замечаний по крови — на тебе! — гемоглобин, за 5 дней до старта! Вечером собрались у наших дублеров. Заговорили о Высоцком. Володя Титов — дублер Толи сказал, что он ему нравится человеческой надежностью. Я заметил, что Высоцкий прошел через много острых ситуаций, талантлив от природы, отдельные стихи у него очень хорошие и душевно правдивые песни. Но он не Есенин и тем более не Пушкин, как, бывает, говорят. Он человек, приобретший популярность у своего поколения полной откровенностью, искренностью, то есть тем, на что пока еще имеется дефицит в нашем искусстве, я признаю его как талантливого, популярного человека, но не как поэта народа. После обеда ездили в МИК на примерку корабля, который уже находится под головным обтекателем. Там у нас получилась неприятность — в бытовом отсеке открывали створку и крепежный барашек упал в спускаемый аппарат. Долго его искал монтажник, но все же нашел. А я сидел, молил, чтобы он нашелся, так как неприятно, если основной экипаж допускает такие ошибки, и к тому же плохая примета перед стартом терять в корабле детали.

Корабль подготовлен хорошо. Потом посмотрели грузовик, его укладку и крепление оборудования. На обратном пути Леонов рассказывал, как попал в космонавты. Оказывается, первых было 20 человек, и судьба Гагарина, как он считает, определилась при встрече этой группы будущих космонавтов с Королевым, когда он поднимал каждого и расспрашивал о биографии. После того, как поднялся Гагарин (а вызывали не по алфавиту — список так был составлен), то лицо С. П. просветлело. Он сказал потом, что этот парень с прекрасным русским лицом, хорошей улыбкой, смекалкой, с народным происхождением подходит, чтобы быть первым космонавтом. Это и определило его судьбу.

Проснулся и сразу вспомнил, что у меня замечания по анализу крови. Что будет сегодня? Заставят еще раз сдавать кровь или нет? Целый день занимаемся, все время контакт со специалистами. Утром после завтрака — программа полета, потом кинофото, потом подготовка к невесомости, обед. После обеда бортдокументация и зубной врач — он покрывал нам зубы лаком, делал промывания против стафилококка. Далее занятия по срочному покиданию станции, теннис, ужин, снова бортдокументация. Сейчас час ночи по-местному, пришел с массажа, хочу спать. Уже перестал ходить в кино.

Сегодня говорил с Люсенькой, сказал ей, что настроение такое, как будто 13-го заканчиваю здесь работу и уезжаю домой. Она говорит: «Папуль, мы уже флаги вывесили, людей пригласили, у нас уже праздник, так что лети» (шутит, милая). Говорит, что я ей снюсь всё время со скучным лицом. Дома всё хорошо. По КФО была конференция врачей, к нам замечаний нет. Всё, отбой.

День Победы — самый светлый праздник нашего народа. Всем он дорог памятью о близких, отдавших жизнь за нас, продолжающих жить, работать и мечтать о будущем. После завтрака Шаталов поздравил всех с праздником. Он отметил деловую рабочую обстановку, которая царит на площадке, пожелал сохранить ее и далее, чтобы успешно выполнить полет, открывающий дорогу следующим экипажам на станцию «Салют-7». Чувствуется мобилизация всех, чтобы помочь нам лучше подготовиться к работе.

Мне нравится новый начальник медицинского управления Иван Александрович, спокойный, симпатичный человек, искренне беспокоящийся о нас, после его прихода стало меньше нервозности в работе медиков.

На борт своего транспортного корабля мы с Толей уложили личные вещи и фотографии своих близких, чтобы в трудные дни они были с нами, ведь достаточно только одного взгляда на любимых тобой людей, и масса чувств поднимается в душе, порождает волну сопротивления тем невзгодам, с которыми ты сталкиваешься. Ведь они тебя любят, верят и гордятся, и нельзя их подводить — это предательство. Зубы сожми, хлюпанье души — в сторону, мысли пакостные вон и вспомни, что твой товарищ в таком же положении.

Подумал о жизни. Для молодежи она иногда кажется менее проблемной, чем у их родителей. У всех есть родные, близкие, все обеспечены необходимым. Будущее для них тоже понятно — учиться, работать, семья, в общем, жизнь. Без особо острых проблем. Такой взгляд на жизнь порождает беззаботное отношение к себе. Больше гуляй, наслаждайся, остальное, мол, все со временем придет, что необходимо зрелому человеку. Возможно, но это просто жизнь, а есть радость жизни, стремление к своей мечте, ее исполнению. И добьется этого тот, кто в семье, школе, на производстве будет все время искать себя, работать над собой, трудиться, самоутверждаться. В этом и есть смысл жизни человека, его польза людям, обществу. Поэтому, чем прекраснее и благополучнее жизнь, тем сложнее сохранить атмосферу нравственного и общественного воспитания человека, и, как это ни странно, появляются трудности от сытости и даже от образованности, которая сама по себе еще не гарантирует высокое сознание, культуру, добросовестное отношение к труду, нередко бывает благодатной средой для приспособленцев. И как важно, чтобы признание приходило действительно к достойным людям, труженикам, болеющим за дело, способным его организовать. Потому что именно они составляют авторитет и силу нашего общества.

Когда сидел и работал с нештатными ситуациями, включил телевизор, где шла Международная панорама, вел ее Герасимов — политический обозреватель. Она была посвящена проблеме, которая всех тревожит, — чтобы не было третьей мировой войны. И вот в Вашингтоне наш корреспондент спрашивает на улице людей: как они относятся к официальной точке зрения США об опасности со стороны СССР развязывания ядерной войны? Меня поразило высказывание простой женщины-американки, которая по возрасту годится мне в матери, — что ей стыдно за агрессивную политику ее правительства, что не надо забывать — Америка первая применила атомную бомбу в войне против мирного населения и что нельзя ждать опасности от Советского Союза, который столько пережил в прошлой войне и столько имеет жертв, — опасность ядерной войны исходит от самих Соединенных Штатов.

После обеда часик поспал — так хорошо! После позанимался. В 18.00 была минута молчания, мы с Толей и врачом Женей стоя почтили память погибших, а я мысленно дал клятву выполнить задание с честью, приложить знания, опыт, волю, чтобы не подвести всех, кто в меня верит, кому верю я.

Вечером с 19 ч. до 20.30 поиграли в теннис, а потом вместе с Шаталовым посидели в парилке, поговорили о полете. Сегодня пораньше лег спать.

Неумолимо время приближается к 13 мая, когда в 12 часов 58 минут старт нашей ракеты и начало нашей большой работы. Вчера, когда проснулся, впервые почувствовал равновесие в состоянии — лететь мне или я здесь просто в командировке. Теперь чувствую, что предстоит полет. Нет беспокойства ожидания, а есть только беспокойство сопоставления оставшегося времени и работы, которую надо успеть сделать на Земле. Пришел наш врач, бежим на зарядку. После тренировки к невесомости была встреча со специалистом по сближению — Юрой. С пользой поговорили по всему режиму сближения, по закладке уставочной информации, нештатным ситуациям. Занятия проходят в конференц-зале, мы изолированы от всех стеклянной перегородкой.

Второй день сплю после обеда, чувствуется, организм начинает расслабляться. Пошел на корт и встретил Шаталова, он сказал, что приехал с госкомиссии по вывозке ракеты-носителя с кораблем на старт, все нормально. Завтра в 7.00 утра ракету повезут на старт, и по доброй традиции вся экспедиция выйдет проводить ее. Шаталов мне сказал, что надо прекращать играть в теннис — мало ли что может случиться. И мы с Кобзевым вспомнили, как в тот злополучный день, когда я тренировался с Лешей Поповым, он меня тоже предупреждал, и я повредил ногу на батуте. Играл сегодня очень осторожно, и все же решил с завтрашнего дня прекратить играть, от греха подальше. Завтра — парадный день, вечером — госкомиссия по утверждению экипажа на полет, пресс-конференция, встреча с генеральным конструктором.

Прошли по документации день перехода в станцию, завтра надо пройти дни расконсервации и позаниматься: по транспортному кораблю до стыковки, расписать времена и всякие нюансы. На губе у Толи выскочила лихорадка, этого нам еще не хватало. Как всегда, чем ближе к старту, у всех что-нибудь да выскакивает.

День хороший, солнечный. Сплю с открытым окном, а ночью очень свежо и сегодня замерз, поэтому, видимо, не очень глубоко спал. Сегодня торжественный день — госкомиссия окончательно утверждает экипажи на полет. Прошла госкомиссия, как всегда, достаточно торжественно. Зачитали решение о назначении нас с Толей основным экипажем на станцию «Салют-7». Зачитал предложение Шаталов, потом были поздравления и пожелания, в конце предоставили слово нам. Мы сказали, что нам оказаны высокая честь и доверие — начать работу на станции «Салют-7» и проложить дорогу будущим экипажам. Понимаем, полет будет трудным, но интересным, сделаем все зависящее от нас, чтобы задание Родины выполнить с честью. После госкомиссии была пресс-конференция, мне она не понравилась: сухая, стандартные вопросы, в общем — скучно.

Вечером поговорил с Елисеевым, он обрадовался звонку и спросил, чем мог бы помочь. Я сказал, что у меня одна просьба — помочь с самого начала наладить с Землей товарищеские отношения и, если что, стараться нас понять и идти нам навстречу. Перед сном гулял и думал о том, что с таким трудом я шел ко второму полету, так долго, через такие дебри человеческих отношений, трудностей, тренировок, переучивания на новую технику, через неудачи, падения, и вот подошел к вершине. Становится страшно не от высоты, куда поднялся, не от опасностей, которые возможны в нашей профессии, не от трудностей длительного полета и большой работы, а страшно за самого себя — способен ли жить со своим товарищем так долго и работать, не сорвешься ли Казалось бы, основные трудности позади, а оказывается, что все еще впереди, и мы не первые, до нас этой дорогой уже прошли. Поговорил с Люсей в несколько повышенном тоне, она слишком много расспрашивает, как у меня дела, а меньше рассказывает о доме. Она, моя милая, меня поймет. Спросил нашего врача Женю Кобзева: «Как думаешь, выдержим?». Ответил: «Не знаю». А я верю — выдержим. Тренер Юра Масюков говорит: «Выдержите, но где-то в середине полета будет срыв, а потом все восстановится».

Спал плохо — мозг не мог отключиться от разных мыслей и переживаний вчерашнего дня. Погода хорошая, дымка. Сбегал на зарядку, Толя остался в номере. Утром вошел к нему с Женей Кобзевым, спросил, как он себя чувствует. Верхнюю губу у него разнесло, спасают усы. Говорю: «Толя, не переживай, улетим, я тебя до ракеты сам, если надо, донесу». Улыбается. Понимаю, трудно, тем более, что впереди полная для него неизвестность — и у меня все было точно так в первый раз. После обеда посмотрели по традиции фильм «Белое солнце пустыни» — интересный, оптимистичный и человечный фильм, он нам подходит даже словами песни: «Ваше благородие, госпожа удача, для кого ты добрая, а кому — иначе…». У каждого из нас в жизни бывало это самое «а кому иначе», как, например, когда уже перед самым стартом я подвернул ногу, тренируясь на батуте, и не полетел. Но сейчас твердо верю в нашу с Толей удачу. После фильма погуляли, посидели на берегу реки. Красивый вид открывается, изгиб реки вправо и влево на фоне голой степи, голубое небо и заходящее солнце. А за рекой одинокая юрта казаха-отшельника, который даже рядом с городом не хочет расставаться с вольной жизнью на природе. Толя, Женя и я поговорили по-мужски, и мы с Толей дали клятву в любых ситуациях проявлять трезвость, стремление поддерживать добрые отношения. Пришли в гостиницу, попарились в бане, и наша подготовка к полету завершилась литровой клизмой. Потом массаж. Сейчас Толя у себя в комнате крутит перед сном приемник, а я заканчиваю земные дневниковые записи. Пришел Леонов и говорит: «Завтра спите, сколько хотите, впереди напряженных два дня полета на транспортном корабле до стыковки».

Девять лет пройденного пути. Ура! Я на вершине.

Настроение хорошее, погода прекрасная, разбудил наш врач Женя без десяти минут девять по-местному. Пришли врачи, спокойно, по-домашнему, посмотрели за 10 минут — все нормально. Заглянул Толя и спросил: «Как дела?». Я ответил; «Хорошо. А у тебя?». «Тоже хорошо». «Ну и отлично». У Толи все прошло. У меня пульс 66, давление 100 на 75, температура 36,2. Волнения нет, но есть ощущение особенности этого дня. Бегу на зарядку. Пришел с зарядки, настроение хорошее, позагорал у бассейна.

После утреннего медицинского осмотра все преграды позади. Путь в космос открыт — вперед! Совершенно спокоен, даже непонятно.

Когда выезжали с площадки, к нам в номер пришли дублеры, ребята, работающие по французской программе, Леонов. Все сели, я попросил нашего врача принести хлеб, соль и воду по нашей домашней традиции. Хлопнули по коленям и со словами «по коням» встали, расписались на двери номера, как повелось, и пошли в автобус.

После надевания скафандров поговорили с госкомиссией. Один из членов госкомиссии меня спрашивает: «А где ваш старый скафандр?». А я плохо слышу из шлемофона и отвечаю ему: «Я уже забыл, где он». «Хитрите», — говорит и улыбается. После окончания беседы пошли к автобусу, который стоял у ворот МИКа. Проходим по бетону, как в первый мой полет. Только тогда был мороз, и автобус был в МИКе, а сейчас прошли по пустому корпусу. Вышли из ворот, а там стоит большая группа людей. Подошли к председателю госкомиссии, около него разметка на бетоне — командир корабля и борт-инженер. Доложил Толя. Без рукопожатий и объятий сразу в автобус — эпидемиологическая служба поставлена сильно, да и нельзя иначе, полгода летать. Сели в автобус — и на старт. Леонов и дублеры с нами. Первым вышел я из автобуса, а рядом проходит мотовоз-заправщик, и мне говорят: «Дальше не ходи, вернись в автобус». Я хотел вернуться, но вспомнил о примете.

Прошли к ракете, к лифту, погода прекрасная. Провожающие пожелали нам «ни пуха, ни пера», послали их к черту. Сели в лифт, стали подниматься. Проезжаем мимо площадок, а там стоят дежурные и специалисты промышленности, машут нам руками. Лифт остановился, нас уже ждет ведущий конструктор по машине. Через тоннель прошли к люку бытового отсека, я сразу прошел в спускаемый аппарат, потом Толя. Люк закрыт. Объявлена 2-часовая готовность, волнения нет. Корабль на ракете подрагивает как конь под всадником, его ощущаешь через локти на ложементе кресла и спиной. За 5 минут до подъема включили музыку, на душе спокойно, эмоций никаких.

Контакт отделения уточнили с 13.06.47 на 13.06.53, и вот буквально за три минуты до старта я пишу дневник. Виталик сейчас в походе с ребятами из класса, я думаю о своих, а они думают обо мне. Прошло зажигание, взревели двигатели, где-то внизу идет вал звука работающих двигателей ракеты. Закачались вправо, влево, как будто теряем равновесие, потом слегка отошли от стартового стола, ощущаем задом, что нет уже опоры и зависли на 2–3 секунды. А потом, как сорвались с цепи, пошла машина, и мы крикнули: «Поехали!». Отделение первой ступени достаточно мягкое, только стук слышно, перегрузка около двух. Отделение второй и особенно третьей ступени более ощутимо.

Проснулся часа в два ночи. Знаю, что на 11-м витке в 3.30 сеанс связи, где должны сказать, будем делать дополнительный маневр или нет. Толя спит в бытовом отсеке. Подплываю посмотреть, как устроился, а его нет. Висят два скафандра на сушке, что за наваждение? Темно. Дотронулся до скафандра на диване, а он с Толей, смех меня разобрал — он от холода забрался в скафандр. Сам я спал в спускаемом аппарате, то висел над креслом, то пристегивался, то враспор вставал по плоскости 2–4, чтобы не чувствовать жесткости кресел. Будить его не стал, пошел в спускаемый аппарат и сел писать дневник. Первое, что больше всего меня удивляет, что я не чувствую необычности происходящего, не восторгаюсь Землей, как будто я летаю каждый месяц. Толя каждую свободную минуту в иллюминатор заглядывает, всем восторгается: «Валь, посмотри!». А я отвечаю: «Ладно, еще насмотримся за полгода». Сейчас главное — стыковка.

У Толи чувствуется прилив крови к голове, она у него набухла, волосы торчком, и усы, как взъерошенные. Самочувствие хорошее, настроение тоже. Главное сегодня состыковаться, а дальше можно жить и работать. Аппетит у меня хороший. Смотрю: Толя завис в бытовом отсеке, глаза прикрыл, плечи подтянул кверху, как Иисус, и кимарит. Я говорю: «Толя, поешь». «Нет, не хочу», — отвечает и поплыл в спускаемый аппарат поспать до начала маневра. Я поставил скафандры на сушку и сделал зарядку в компании гуманоидов. Мой скафандр, надутый повис вниз головой, а Толин около меня сидит, вот мы втроем и работаем.

Сеанс связи. Нам сказали, что будет дополнительный маневр на 12-м витке, значит, не спать, а там стыковка — самое тяжелое, хорошо еще, что самочувствие нормальное. Маневр выполняем самостоятельно по уставкам, заложенным Землей, так как включение двигателя вне зоны видимости. Это всех волнует в ЦУПе. Мы это понимаем. Маневр выполнили чисто, дальше — сближение. Орбита выведения была 194 на 240 км, сейчас после третьего импульса летим на высоте, на которой я не бывал еще. Посмотрел в иллюминатор — летим над океаном, над ним кучевая облачность, а на ее фоне тянется прозрачная, как паутина, вуаль светлых облаков протяженностью до 1000 км. Первая смена сдала дежурство, нам очень понравилось с ней работать, потом надо будет узнать, кто был на связи.

Идем по прогнозу бортовой вычислительной машины, удаление от станции — 457 км. Радиотехническая система дальнего обнаружения «Мера» включилась на дальности 250 км. Сеанс связи, докладываем, что маневр двухимпульсный выполнен, захвата «Меры» нет, уходим из зоны. Прошел тест «Меры», и сразу появился захват, соответствие между прогнозом и «Мерой» было полное, дальность 27 км, скорость 45 м/сек. Включилась радиосистема ближнего наведения «Игла», устойчиво прошел захват станции, а дальше просто работать. Станцию увидели в линзовый экран на дальности 6 км в виде блестящей точки. Она, как звездочка с усиками антенн, была хорошо подсвечена солнцем, и все ее элементы были хорошо видны. В районе экватора вошли в связь с нашими кораблями «Академик Сергей Королев» и «Космонавт Владимир Комаров». Доложили, что все нормально, сейчас находимся в зависании около станции на 200 м.

Нам разрешили причаливание и стыковку. Станция видна на фоне Земли, море под ней меняется на сушу, появляются горы. Очень красиво. Стыкуемся. Есть сигнализация на пульте о механическом захвате, и штанга пошла втягиваться. Докладываем: все нормально. Быстро провели проверку герметичности переходных люков, и в станцию. Открываем люк транспортного корабля, а он не отходит. Тогда я уперся двумя ногами в шпангоут, вниз головой — космос это позволяет — и оторвал люк.

Когда вошли в станцию, первое, что сказал: «Вот наш дом». Поразило то, что я станцию не узнал, скорее всего потому, что вошел в нее ориентированным непривычно — ногами ступал по боковым панелям. Удивительные преобразования дает невесомость. На Земле мы привыкли все окружающее воспринимать относительно горизонтали и вертикали. Человек ходит по земле, дерево растет — вертикаль, горизонт Земли, равнина — горизонталь. На Земле человек не ходит вниз головой или лежа, а невесомость это позволяет. Когда мы на Земле изучаем станцию, то у нас складывается представление об ее интерьере с пониманием, где верх, где низ, то есть где потолок, а где пол. А в космосе это не имеет значения, здесь в одном объеме можно увидеть несколько разных интерьеров в зависимости от положения человека. То есть как бы из одной обставленной комнаты можно представить несколько разных комнат. Когда стали ложиться спать, у нас спальные места на потолке (по-земному), то я поплыл к своей постели вверх, перевернулся и встал на нее ногами, то есть вниз головой по-земному. Это неприятно, но посмотрел вдоль станции и приказал себе признать новый интерьер, как бы внутренне перестраивая восприятие станции относительно своего положения. Считая, что где ноги — там пол, а где голова — потолок. Так я стал стоять на полу, который когда-то был потолком.

Ко мне подплыл Толя, я говорю: «Посмотри, что я сделал, посмотри вперед, какая интересная станция, по-новому смотрится, хотя мы стоим в нормальном положении». Он говорит: «Здорово. Но я-то теперь буду спать над тобой». «Нет, — говорю, — ты также будешь спать на полу, а не на потолке, перевернись обратно, и снова твоя постель внизу». Так мы признали необычные условия в станции.

Проснулся в 4 часа утра, спать не могу, собрал воздуховод. Потом целый день занимались расконсервацией станции, работали до часу ночи, устали, голодные. Настроение ничего. Болит голова. Толя уж лег спать, иду за ним. Больше этих нескольких строк сегодня уже написать не смогу.

Встал в 8 часов утра, болит левая часть лба, надавишь на мозжечок — полегче. Толя спит, разговаривает во сне. Настроение неплохое, но если все время жить с такой головной болью — измотает. Самочувствие в течение дня волнами: утром немного мутит, после завтрака полегче, особенно отвлекает работа, если она удалась. Подташнивание было вчера и немного сегодня, особенно, когда перешли в станцию и стали быстро готовить телевизионный репортаж. Набегались, и под конец меня немного укачало, стал осторожнее вести себя. Сегодня отремонтировали «Дельту» и «Родник», настроение поднялось. Вчера устранили неполадки в холодильно-сушильном агрегате, тоже приятно.

Аппетит у Толи плохой, заставлял его есть, а он отказывается. Тогда я говорю: «Слушай, не порти мне аппетит, сядь поешь». Сел. Главное — наладить режим дня, это сейчас основа, основа жизни на борту, а то пока несколько все сумбурно. Контакт в работе с Толей хороший, каждый занимается своим делом и, если надо, просит помощи у другого. Сегодня поели горячей пищи, сублимированной, стало повеселей. Проложили свой космический водопровод «Родник»: два бака с водой по 250 литров, находятся снаружи станции, в агрегатном отсеке. Мы собрали схему, проложили шланги и пьем теперь воду на основном посту управления. Сейчас как раз сижу на первом посту, захотел пить, включил блок перекачки, пошла вода, вкус хороший.

Сегодняшний день назвали в программе «Время» днем активного отдыха. Это звучало как шутка, так как весь день работаем. Вечером примарафетили станцию, много лишнего железа убрали. Смотрел сейчас Землю при входе в терминатор, летели над Северной Америкой, линия горизонта напоминает стену пирамиды, состоящую из трех и более слоев. Иду спать, с головой к вечеру полегче.

Первый день поспал, как на Земле, почувствовал, что отдохнул, голова не болит. Разбудила Земля, вызвала на связь звуковой сигнализацией. Толя вышел на связь, а у меня было большое желание сделать хорошую зарядку. Руками прикрутил велоэргометр, потом, как обезьяна, перевернулся вниз головой, поработал ногами (велоэргометр у нас на потолке) и немного пробежал на беговой дорожке КТФ. Застаиваются коленные суставы и, когда крутишь велосипед — чувствуешь их. Подошва ног слегка немеет, когда бежишь на КТФ, приятно чувствуешь, как разминается подошва. Хочется бегать, напрягаться. Получили программу на день. Второй день расконсервации — теперь, думаю, жизнь наладится.

В 14.06 запустили студенческий спутник Московского авиационного института. На спутнике эмблемы всех стран — участниц программы «Интеркосмос», он будет использоваться как радиолюбительский ретранслятор для передачи приветственных телеграмм делегатам XIX съезда комсомола. В телерепортаже я сказал, что станция «Салют-7» стала филиалом Байконура на околоземной орбите. И приятно, что всего через 25 лет от запуска нашего первого спутника Земли, который явился достижением человечества, уже пришли к студенческим спутникам, и это в нашей стране, что очень символично, так как от того, чем живет молодежь, какие у нее задачи и успехи, определяется жизнь общества. Смотрел после отделения спутника через левую шлюзовую камеру, как он отходил по левому борту.

Маленький самолет, точнее планер, уходил к горизонту. Вверху бархат черноты космоса, а спутник на фоне голубого ореола атмосферы Земли. Раскрылись две боковые антенны, а на их концах — катушки антенн, как подвесные баки. Шестигранный корпус спутника играл в лучах солнца мелкими блестками фотопреобразователей — солнечных батарей. Красиво!

Летим на высоте 350 км, смотрим сегодня в иллюминатор с Толей и говорим: «Ради вот всего этого можно сколько угодно лет готовиться на Земле, ничего не жаль, чтобы увидеть и ощутить так нашу Землю». Иду спать, уже поздно, а завтра вставать рано, день плотно загружен. Времени, положенного на послеобеденный отдых, физподготовку, стало меньше. Но сегодня выспались на славу и самочувствие, как на Земле. Все адаптировались.

Встали сегодня в 9 часов, проспали. А Земля не стала будить. В благодарность Земле решили успеть все сделать, что нам запланировано. Не умываясь, не бреясь, в нижнем белье, начали готовиться к тестовым включениям научной аппаратуры. Проверяем рентгеновский телескоп РТ-4, звездную камеру БАЗК и фотокамеру КАТЭ-140. Толя взял на себя не менее важные здесь «мелочи». Приделывает дополнительные резинки для крепления вещей, карандашей, инструмент привязывает, дополнительную связь организовал в переходном отсеке. Питание стали готовить так: кто свободен, тот и делает. В общем, жизнь, как на любом новом месте, идет через привыкание, обживание дома, самую разную подгонку и перестройку. Скафандры уложили за панель станции, стало просторнее.

День проходит быстро в работе, нет даже возможности посмотреть на Землю, а надо уже к ней привыкать — у нас много задач по Земле. Где-то меня, возможно, просквозило, нос заложило. Правда, ребята говорили, что здесь какое-то время ходишь с заложенным носом из-за притока крови к голове. Занимался на велоэргометре, получил удовольствие, крутил руками, ногами, придумывал разные упражнения, довел пульс до 160, правда, не очень вспотел. Наблюдал над Африкой грозы. Фантастическая картина — сплошные всполохи молний, как гвоздики расцветают, дрожат в свете, расплываются и вновь подхватываются соседними вспышками, соединяются, образуя сплошное светящееся пляшущее море света на фоне облаков. Пролетали нефтяные месторождения в Африке — огромная площадь, покрытая оранжевыми огнями факелов, как фонари. В море наблюдал темную линию на фоне голубой воды. Непонятно что. Надо проконсультироваться. Завтра трудный день, пора спать.

Выспались хорошо, разбудила Земля. Сразу сел, не одеваясь, на связь, принял уточненные данные по тесту «Дельта». После связи обычные мои действия: работал с системой терморегулирования.

Снял по форме 03 параметры по всем системам станции и доложил Земле. С утра сделал легкую зарядку на велоэргометре и КТФ, организм сам просит нагрузки. Днем у меня по времени был КТФ, а в это время шел телевизионный репортаж из Дворца съездов, где проходит XIX съезд комсомола. Разговаривали с ребятами, с первым секретарем Амурского обкома комсомола и Адыгейского, с ребятами из Краснодара. Мы их поздравили с открытием съезда, пожелали хорошо поработать и отдохнуть в Москве. Разговаривал и с нашим врачом Кобзевым, сказали ему, что у нас все идет нормально. За дневник сел только в 12 ночи. Перед этим закончили перекачку урины из ЕДВШ в емкость для хранения ЕДВ. Неприятная операция. Не из-за того, что возишься с мочой, как ассенизатор, это все твое, противно то, что в системе много разных заглушек, переходников, шлангов, которые надо все время перестыковывать, и это занимает много времени. Сегодня на Землю даже мельком не успел взглянуть.

Проснулся около семи часов утра, снял форму 03, включил подогрев воды для завтрака. Эмоции первых дней проходят, вся психика перестраивается на длительное существование здесь, вдвоем. Перед началом связи смотрел, как пролетали Аравийский полуостров, Красное море. Видел древнюю высохшую реку, ее можно отличить по складке и темным полосам вдоль русла, на которое наползает песок. Когда-то здесь была вода, жизнь, растения, птицы, а сейчас голая пустыня. Успел сделать снимок ручной фотокамерой кольцевой геологической структуры на Аравийском полуострове.

Сегодня день медицины, сделали с Толей по два эксперимента: один на велоэргометре называется исследование нагрузки: писались ЭКГ и реограмма головы. Исследования проводили с помощью отечественной аппаратуры «Аэлита», она специально разработана для орбитальных станций, охватывает широкий спектр исследуемых параметров по различным программам, удобна в работе.

Прошла неделя, немного, в сравнении со всем полетом, но кажется, что мы здесь уже давно работаем. Как все сложится дальше? Хочется, очень хочется, чтобы все было хорошо. В последнем сеансе оператор связи Петр Иванович передал нам добрые вести ко сну, рассказал о семьях, сказал, что Люся собирает газеты о полете, много, говорит, телеграмм из разных городов, и зачитал нам сообщение ТАСС о запуске спутника «Искра-2» с борта станции «Салют-7».

Невесомость — удивительная, фантастическая, непонятная. И в то же время реальная, осязаемая — по станции не ходим, а летаем, причем соизмеряем силу толчка с расстоянием, которое надо пролететь. Ладно, пора спать. В половине двенадцатого ночи закончили рабочий день, хотя фактически у нас здесь длится он круглосуточно, с перерывом на сон, да и то во сне, спишь, а ушки топориком, сразу вскакиваешь, если вдруг что-то изменилось в «звучании» приборов и систем.

Встал и чувствую: нет былой приподнятости настроения, как-то даже тоскливо. И это закономерно, начались будни. Что-то с системой регенерации воды. Готовить завтрак стало трудно, вода идет с воздухом, пакеты с пищей становятся как рыбные пузыри, сублиматы восстанавливаются плохо. Надо дождаться, когда закончится вода в контейнере питьевой воды, и заправим ее хорошей водой без пузырей. Толя мне сегодня днем говорит: «Сколько можно, Валентин, ловить твои вещи?». Мои вещи — это секстант, фотоаппарат, кинокамера. Я говорю: «Толя, если мы через неделю полета начнем друг с другом считаться, что мое, а что твое, то это к хорошему не приведет». Вижу — обиделся. Во время завтрака решили установить дежурство по приготовлению пищи. Выполнили сегодня тест солнечной ориентации СОР и гравитационной, Земля довольна, хотя мне не все нравится.

Вечером подвели итог нашей работы за неделю. Руководитель группы 19-1 сказал, что он работал со всеми основными экспедициями, но чтобы столько сделали за это время, такого еще не было. На сегодня врачи говорят, что мы недосыпаем 7 часов и переработали 20 часов, надо где-то компенсировать. Смотрю, после такой оценки у Толи настроение поднялось. А теперь спать. Послезавтра встреча с семьями по телевидению. Это праздник. Тяжело еще то, что нет музыки, как только есть возможность, просим наши корабли «Академик Сергей Королев», «Космонавт Владимир Комаров», когда проходим над ними, дать песни. А магнитофон пришлют с первым грузовиком. Пролетая, сегодня торпедировал головой шлюзовую камеру: зацепил ее, рассек лоб, голова гудела часа два, но ничего — прошло.

Проснулся, открыл глаза, смотрю — Толя висит надо мной и что-то во сне бормочет. Потом открыл глаза, посмотрел на меня и говорит: «Что-то приснилось». Я встал, прошел на первый пост, посмотрел время. Всего было полседьмого утра, и мы снова стали добирать. Проснулись в половине девятого. Быстро приняли туалет, я начал готовить пищу. Сегодня день так называемого активного отдыха. Провели контроль состояния систем, сделали физкультуру и стали готовиться к телевизионному репортажу. Расставили свет, продумали, о чем будем говорить, решили об отличиях станции «Салют-7» от «Салют-6».

В репортаже сказали, что наша станция «Салют-7» внешне почти ничем не отличается от своей предшественницы — «Салют-6»: те же размеры, те же объемы и элементы конструкций. Но это только внешнее сходство.

На самом же деле огромный опыт, накопленный во время пятилетней эксплуатации станции «Салют-6», многими экипажами длительных экспедиций и экспедиций посещения, а это около тысячи их предложений и замечаний по совершенствованию систем, узлов и оборудования, нашел отражение в новой станции.

Сейчас почти полностью обновился интерьер: стала более удобной компоновка оборудования для работы, его обслуживания и ремонта; введена новая система «Родник», по сути дела, на борту появился водопровод; изменилась система питания, теперь мы сами себе составляем рацион и набираем продукты из буфета по желанию; установлена более совершенная медицинская аппаратура «Аэлита»; на иллюминаторах предусмотрели защитные крышки от загрязнения их компонентами топлива от работающих двигателей и микрометеоритов; для повышения надежности сближения и стыковки с кораблями введена еще одна радиотехническая система «Мера»; на солнечных батареях установили узлы для наращивания дополнительных солнечных панелей с целью повышения энергетики борта, и этот перечень можно было бы еще продолжить. При этом состав научной аппаратуры обновился практически полностью. Работая сейчас здесь, в космосе, на станции «Салют-7» (мне пришлось пройти подготовку по полной программе «Салют-6»), я действительно ощутил большие возможности новой станции, касается ли это нашей жизни здесь или работы.

После обеда приступили к визуальным наблюдениям. Прямо скажу, здесь дело обстоит плохо — часто не распознаем, где летим, затруднения вызывает то, что в основном находимся в гравитационной стабилизации, то есть продольная ось станции направлена к центру Земли, то есть по отношению к Земле станция стоит как бы на попа. При такой ориентации не через все иллюминаторы можно вести наблюдения. Сейчас пролетали соленое озеро на севере Канады, и рядом очень характерная кольцевая геологическая структура диаметром около 60 километров, окаймленная белым налетом соли. К сожалению, не успел сфотографировать. Отдельные районы Земли узнаются плохо, надо по-новому из космоса изучать географию.

Заполняя емкость с водой, с интересом рассматривал поведение воздушных пузырей в воде, одни живут автономно, другие касаются друг друга, но не сливаются между собой, вода их не вытесняет. Внутри емкости плавают большие пузыри, как медузы, и мелкие, видна россыпь мелких воздушных шариков. Отснял их поведение кинокамерой, увлекся и использовал целую кассету. Сейчас поговорили с Землей, сказали, что наши семьи готовятся к завтрашней встрече. Толя сегодня в репортаже хорошо сказал, что от того, что была такая трудная подготовка, полет нетрудно переносится, а если бы кто легко прошел подготовку, ему было бы здесь тяжело.

Вчера долго не мог заснуть — поговорили с Толей о нашем житье-бытье, этот разговор я близко к сердцу принял, главное, долго об этом думал, анализировал, прикидывал. В общем, не мог заснуть, наверное, до часу ночи. Толя тоже не спал, был в переходном отсеке, наверно, наблюдал Землю. Сегодня проснулся невыспавшийся. А что такое сон? Не поспишь — и совершенно разбитый, лицо даже отекло слегка, настроение неважное. Мысленно задаю себе вопрос: как дальше? Ведь только 10 дней. Приготовил поесть.

Поели, после завтрака у нас телевизионный сеанс, встреча с семьями. Установили свет, выставили телевизионную камеру. Проходим над Средиземным морем и наблюдаем хорошо знакомый сапожок — Италию. Вошли в связь. Слышим, говорят: «К вам пришла экспедиция посещения». Мы поверили и стали вызывать наших ребят — Джанибекова, Кретьена, Иванченкова, которые должны скоро прилететь к нам.

А оказалось, что пришли наши семьи и в шутку назвали себя экспедицией посещения. Слышу, Люсек, родная, голосом веселым, жизнерадостным вызывает нас. И главное, что мне понравилось, обращается и ко мне и к Толе. Виталик тоже ко мне и к дяде Толе обращается — молодец… Потом Люся передала привет ото всех, сказала нам, что уже цветет черемуха и что они принесли на встречу с нами мои любимые весенние полевые цветы-лютики. Они чудесно пахнут — тонко-тонко. Помню, в детстве я переплывал на другой берег реки, чтобы почувствовать их запах.

Потом мы детям устроили небольшое представление, показали, что такое невесомость: кувыркались, плавали в воздухе, а они кричали нам: «Как в цирке!» Мы говорим: «Точно!» Так прошел первый сеанс встречи. На втором сеансе мы показывали семьям вид Земли из иллюминатора, но, к сожалению, она была закрыта облачностью почти полностью. Тогда жены не выдержали и, смеясь, говорят: спасибо вам, главное, мы убедились, что Земля действительно круглая. И хоть это, конечно, интересно, но нам приятнее все-таки смотреть на вас. Так прошла наша первая телевизионная встреча с семьями.

После обеда были запланированы эксперименты по визуальным наблюдениям, и они показали, что ориентироваться по Земле можно, но к этому надо тщательно готовиться по карте. Опознал Аральское море, видел циклоны в Тихом океане. Особенно меня заинтересовали, по-видимому, над Гольфстримом, движущиеся огромные массивы облачности с разрывами в ней, похожими на могучие синие реки с обрывистыми, высокими, белоснежными берегами, а по рекам идет ледоход из одинаковых льдин в виде белых обручей, как кольца дыма от сигареты, только на голубом фоне прогалин.

После визуальных наблюдений пошел наводить порядок в транспортном корабле. Дело в том, что после стыковки мы все там бросили, и надо разложить документацию, скафандры, доукомплектовать его пищей, убрать все лишнее, чтобы корабль в любой момент был готов к спуску. Смотрю, и Толя пришел помогать, потом стали проводить инвентаризацию станции, работали вместе. Сегодня вышел на орбиту грузовик, и 25 мая у нас с ним стыковка, а завтра тесты.

Женя Кобзев сообщил код: колонка 1, пункт 7 из нашей кодовой таблицы, которую мы составили перед полетом, чтобы знать, о чем не спросишь и чего не скажешь при всех, чтобы мы понимали обстановку на Земле, а он истинное состояние дел на борту.

Пишу уже в спальнике. Завтра день рабочий, трудный. Толя перед сном выключил вентиляторы противопылевых фильтров. Они шумят, а мы еще не привыкли к станции. Спать.

Проснулся в 5 утра и даже не поверил, что так рано. До 8 часов провалялся, так и не заснул. Встал, голова тяжелая, стал замечать, что белки глаз по утрам красные, как у кролика. Настроение неважное. День сегодня трудный, много тестов спектральной аппаратуры, эксперименты, визуальные наблюдения и т. д. Утром Толе говорю: «Иди посмотри: на нашем огороде уже горох дал всходы, а то ты пока поля Краснодарского края изучаешь, на своем огороде урожай прозеваешь». «Не путай, — говорит, — это биология, а не сельское хозяйство». После обеда занимались визуальными наблюдениями, хорошо посмотрел Каспий, Аральское море. Поразила красота Байкала, он до сих пор закрыт льдом до Баргузина. Великие озера в Канаде по цвету воды очень похожи на Байкал — такая же глубокая синева. Когда ведешь наблюдения из переходного отсека и станция при этом ориентирована стыковочным узлом к Земле, ощущение такое, что стоишь на мостике морского корабля, и даже возникает чувство, как будто нос корабля поднимается на волне, и горизонт уходит вниз, а мы с Толей — он с биноклем на груди, а я с секстантом времен Колумба — продолжаем открывать и познавать тайны Земли через века.

Сегодня оператор связи сообщил нам, кого на съезде избрали в ЦК комсомола, а попозже зачитал письмо Сухова своей жене из кинофильма «Белое солнце пустыни», мы его об этом просили, чтобы подобные письма в шутку написать своим женам. Молодец, не забывает наши просьбы.

12.06.82 г. Байконур.

Вечером нам рассказали, что во время нашего старта много было волнений у руководства, вызванных тем, что, когда мы прощались, Толя не заметил, как зацепился шлангом скафандра за поручень лестницы и, поднимаясь в лифт, почувствовал, что его что-то держит, и при этом сделал резкий рывок корпусом. Все это видели, испугались, что у скафандра могла нарушиться герметичность. Только после того, как мы в корабле выполнили проверку герметичности скафандров и доложили, что все нормально, Земля успокоилась и дала добро на старт. А мы на ракете всего этого и не знали.

Завтра ждем грузовик и решили сейчас перетаскать пока ненужное оборудование в переходной отсек, чтобы побольше в рабочем отсеке освободить места для приема грузов с «Прогресса», а потом все железо, лишнее на станции после ее выведения на орбиту — элементы конструкций крепежа оборудования, упаковки и т. д. — загрузить в «Прогресс» и отделить вместе с ним. Решили холодильник засунуть за панель, не лезет, стали пилить перегородку, стружка вокруг летает, и одна попала мне в глаз. Испугались — так и полет сорвать можно, еще придется садиться. Толя ловко сумел сразу вытащить у меня из глаза эту железяку размером в миллиметр. В таких делах невесомость опасна, все, что летает, этим дышим и в глаза летит.

Во время тренировки на бегущей дорожке попробовал крутить головой в процессе бега — интересное ощущение: голова вращается как бы отдельно от тела, веса нет, и только шея связывает, при этом чувствуешь ускорение.

Снова проснулся в 5 утра. Это мне не нравится. Долго ворочался, лезли мысли всякие в голову, вспоминал своих, друзей, так и промаялся до половины девятого. Встал, говорю Толе, сегодня залеживаться нельзя, — в 10.40 уже начало сближения с грузовым кораблем.

Успели наскоро перекусить и вовремя включили режим сближения. Все нормально. Сближение проходило спокойно, штатно. Где-то на дальности 5 км пошел посмотреть в отсек ПРК, как подходит корабль. В процессе подготовки к стыковке люк РО-ПРК должен быть закрыт, но мы зажали концевики на люке, сымитировав для Земли его закрытие, и оставили открытым, чтобы иметь возможность на участке причаливания посмотреть на всякий случай через иллюминатор, ПРК, как будем стыковаться с грузовым кораблем. Зрелище, надо сказать, впечатляющее. «Прогресс», как живой, висел в пространстве на меняющемся фоне то побережья Атлантического океана у Африки, потом Средиземного моря, а затем стал на фоне космоса за счет движения по кольцу орбиты, так как мы опускались, а он поднимался над горизонтом. Грузовик подходил снизу, и впечатление было такое (мы находились в гравитационной стабилизации, стыковочным узлом вниз), что Земля за ним стоит вертикально, как стена с рельефом суши и воды. Хорошо было видно, как срабатывают двигатели ориентации корабля (по коротким струям газа, выбрасываемым через сопла) для гашения боковых скоростей. Ощущение было такое, что летит планер на буксире, плавно раскачиваясь, и перемещаясь: то вверх, то вбок, то вниз: или лодка как будто идет за катером на небольшой волне. Снимал грузовик фотоаппаратом и кинокамерой. Когда оставалось 40 метров и увидел, как надвигается на меня махина в 7,5 тонны, то стало даже несколько страшновато, хотел остаться до касания, потом решил — в следующий раз.

Вернулся на первый пост, вышел на связь и доложил, что причаливание проходит нормально. Стыковка прошла очень мягко, небольшой удар, скорость была 0,25 м/сек. После стыковки опять выглянул в иллюминатор ПРК — было такое ощущение близости грузовика, что можно достать его рукой, потрогать его антенну, как будто нет стекол в иллюминаторе.

Вечером построили гравитационную ориентацию уже связкой «Союз Т-5» — «Салют-7» — «Прогресс-13», транспортным кораблем к Земле. Двигатели на станции работают резко, слышно, как срабатывают клапаны глухими ударами, как будто по бочке кто бьет кувалдой. Весь день продолжали заниматься подготовкой станции к приему грузов, освобождали места за панелями. Перегородку все же распилили ножовкой, чтобы убрать холодильник, а то эта бандура мешается посреди рабочего отсека. Сфотографировались, поговорили по душам, сказали, что главный щит от всех неприятностей — эта наша спайка и что мы счастливые люди, ведь от четырех с половиной миллиардов людей летаем в космосе и, конечно, сейчас даже полностью не осознаем этого события и его значения в нашей жизни. Лег спать, а Толя еще копошится, что-то крутит, гремит железом. Сегодня наладил «Оазис». В одном сосуде горох вырос почти до трех сантиметров и дал 9 всходов, а в другом 5 всходов овса.

С утра приступили к разгрузочным работам. До сих пор мы как бы летали порожняком. Основное научное оборудование должно было быть доставлено грузовым кораблем, это французская аппаратура «Пирамиг», «ПСН», медицинские приборы «Эхограф», «Поза», биологическая аппаратура и т. д. Открыли люк станции, он же стыковочный узел. Открываем люк «Прогресса», а он не отходит, с этим мы уже сталкивались, когда переходили в станцию, так как люк с двойным резиновым уплотнением, и его в космосе присасывает. Опыт уже есть — уперся ногами в него, в невесомости можно как угодно изворачиваться, надавил, и люк открылся, первое, что почувствовал, — запах горелого металла. С интересом осмотрели стыковочный узел, отклонение его штанги от продольной оси станции при касании было очень маленьким, штанга сразу вошла в цилиндрическую часть приемного конуса станции, то есть попала точно в яблочко.

Грузовик был так заполнен оборудованием, что даже люк не открывался полностью. В ближайшем контейнере нашли документацию по разгрузочно-погрузочным работам, открываем, а там первый лист — письмо специалистов, которые упаковывали его. Обращаются к нам по имени, отчеству, пишут, что при укладке грузовика возникли некоторые трудности, и советуют, как лучше его разгрузить, а в конце выразили уверенность, что мы быстро справимся с этой задачей, и пожелали счастливого полета. Это было настолько приятно — от рабочих, товарищей по профессии увидеть такое внимание и заботу, — что настроение стало прекрасным. К тому же раскручиваем рулон бумаги, а это афиша театра Маяковского, где подписались все артисты с пожеланиями успешного полета и счастливого возвращения на родную Землю. Там же было письмо-поздравление из журнала «Вокруг света» от ответственного секретаря Привалова. Молодцы! А кто-то: по службе обязанный быть к нам внимательным — даже забыл газеты положить.

Вспомнили о письмах, где же они? Стали искать по ближайшим контейнерам, переворошили, а их там нет. Растерялись: неужели и их забыли положить? — и тут случайно под ремнями справа у борта нашел помятый пакет, обклеенный липкой лентой. Разорвали его — письма! И сразу читать.

Валентин Витальевич Лебедев и Анатолий Николаевич Березовой во время предполетных тренировок.

Залпом прочел письма из дома, какое-то на душе наступило облегчение и спокойствие. Остальное отложил на вечер, ко сну. Продолжили работу. Прежде всего надо было полностью открыть люк корабля. Взяли инструмент, залез в щель между люком и оборудованием, осмотрелся и приступил. Работа нелегкая, тут ты и монтажник и инженер. Оборудование плотно упаковано, надо не только разобрать грузовик, хотя, скажу прямо, это очень непростая задача, но помнить о тех силовых элементах, которыми крепили оборудование, чтобы в дальнейшем поставить их на место, когда будем в грузовик устанавливать отработавшее на станции оборудование. К обеду сделали примерно четверть дела, после отсняли с Толей несколько эпизодов работы с грузовиком кинокамерой — и снова работа.

Сегодня мы с Толей попались — вызывает Земля на связь, и дежурный оператор Володя Алексеев говорит: «Ребята, проверьте: у вас что-то с концевиками люка промежуточной камеры (ПРК), а то по телеметрии какая-то ерунда идет, как будто у вас люк закрыт, а вы работаете в грузовике». Дело в том, что мы с Толей во время сближения с грузовиком зажали концевики, чтобы можно было видеть в иллюминатор из ПРК, как будут проходить причаливание и стыковка. Все-таки так спокойней. А после стыковки забыли снять зажимы с них, Земля, конечно, все поняла и корректно нам намекнула.

Сейчас 12 часов ночи, продуло ухо от вентиляторов, чувствую себя неважно, как бы не заболеть, иду спать. Завтра день тяжелый. Вставать рано. Вот так и живем. Горох и овес растут у меня за головой спальника за панелью на нашем поле, в установке «Оазис» для выращивания растений. Стебельки стоят в бутончиках с листочками, как колокольчики маленькие, еще слабенькие, но свежие, зеленые, глаз радуют — ведь родились в космосе. Перед сном включил камеру, чтобы шла покадровая съемка роста и развития растений. Толя уже лег, иду и я.

У нас сейчас как на вокзале: приборы, мешки с грузом, контейнеры, по стенкам разместили оборудование, словом, все, что выгрузили. Лежим в спальниках, смотрю, а вещи плавают над нами и, как в воде, колышутся. Такое ощущение, как будто собираемся переезжать или только въехали на новую квартиру.

Иду спать, завтра рано вставать. Перед сном прочел еще одно письмо, которое оставило очень теплое чувство.

Я вспомнил эту женщину: когда долго работал в Байконуре по подготовке к запуску станции «Салют-6» и первых ее экспедиций, она нас возила на работу. Спасибо, Лена!

Проснулся в 7 часов, точнее, разбудил Толя. Дело в том, что через час начинается дозаправка станции, надо закрыть люк промежуточной камеры ПРК и вести контроль за процессом. Поспал мало, но неплохо, видимо, вчера устал очень. Вышли на связь, доложили, что готовы к дозаправке. Земля нам напомнила, что на следующем витке телевизионный сеанс, где мы должны поздравить киевлян. Приготовили свет, вошли в сеанс связи.

Поздравили киевлян и всю Советскую Украину с прекрасным юбилеем их столицы — тысячепятисотлетием. Я сказал, что сама эта дата вызывает уважение не только к городу, но и к людям, которые в нем живут. Видимо, не случайно появилась традиция отмечать славные юбилеи городов, потому что за этими датами стоят поколения людей, которые строили, защищали, восстанавливали свои города. Так и Киев — прошло 1500 лет, а он все молодой улыбками его жителей, зеленью скверов и улиц, красивыми современными зданиями рядом с древними стенами Киевской Лавры. Мне пришлось бывать в Киеве всего один раз в течение двух дней, город очень понравился. И все мои друзья, кто бывает в Киеве, всегда очень тепло о нем отзываются. В этот день хочется пожелать вам, дорогие киевляне, такого же долголетия каждой семье, и пусть оно будет измеряться не одной вашей жизнью, а жизнью ваших детей, внуков и правнуков, и, чтобы так же, как вы они украшали свой город и берегли его историю.

Перед обедом были визуальные наблюдения, уже хорошо опознаем районы Красного моря, Аравийского полуострова, Средиземного, Черного, Каспийского, Аральского морей. Но привязываться на местности пока еще трудно, тем более что в основном идем в гравитационной стабилизации.

В 4 часа дня закончили дозаправку, и нам разрешили снова начать работу в грузовике. Разгрузка «Прогресса» в такие короткие сроки, в полтора-два дня, — это тяжелый труд. Работаем при закрытом люке, так как отсек забит битком аппаратурой. Системы жизнедеятельности в нем нет — один только вентилятор и один светильник. Летает много частиц, так как трудно их убрать полностью на Земле, и появляется много металлической пыли при снятии доставленного оборудования. Выручает хороший инструмент оригинальной конструкции — головка ключа и ручка на шарнире, и можно рукой залезать в очень труднодоступные места, захватывать головку болта и отворачивать, не снимая ключа. В отсеке грузовика стоят запахи лаков, клея, резины, металла.

Когда во время работы долго не открываешь люк в станции, начинаешь чувствовать уже дыхание, влажным становится лоб, если учесть, что объем небольшой, а человек 25 литров кислорода в час поглощает и 20 литров углекислого газа выдыхает.

Работать приходится в таких узких местах между приборами и силовым набором, что, бывает, мелькнет мысль, как бы не застрять, а то будешь звать своего товарища, а он может не услышать, так как люк грузовика закрыт, да и шум есть в станции от вентиляторов и работающих приборов.

Сейчас 2 часа ночи, только что закончили разгрузку. Лицо все блестит от мелкой серебристой металлической пыли. С Толей в эти дни отношения установились, почти не касаемся друг друга. Ну да ладно, нас уже не переделаешь, главное, работа. Работая на разгрузке, думал, что же является главным, когда два человека оказываются одни, изолированными ото всех — друг против друга. Что позволяет им сохранить себя и выполнить порученную работу? Наверное, прежде всего порядочность, трудолюбие, доброе отношение к товарищу, обоюдная широта интересов, а это все наше воспитание. Я уверен, люди высокой внутренней культуры при всех противоречиях в характере — служебных, профессиональных и даже социальных — ради общего дела найдут правильный путь общения.

Проснулся и подумал, что проспали, так как легли вчера поздно — в два часа ночи. Спрашиваю Толю, сколько времени, говорит, 6 часов, непонятно, а ощущение такое, что выспался. Встали в 8 часов. В сеансе связи уточнили программу на день — и за работу. Вначале был тест акселерометров транспортного корабля, так как у Земли в результате анализа есть предположение, что они дают систематическую ошибку при работе двигателя примерно 1–2 м на 100 метров импульса, и заодно решили посмотреть, как влияют наши передвижения в станции во время работы двигателя, на ошибку акселерометра. Провел тест, прошел нормально. Толя в это время менял регенератор. Затем я пошел в грузовик и начал крепить там отработавшее на станции оборудование — регенераторы, поглотители, мешки с отходами пищи, белье и т. д. Когда открыл люк грузовика, то отсек выглядел, как кладовка с пустыми стеллажами.

В невесомости, как я уже говорил, в замкнутом объеме, нет определенного понятия верха или низа, есть условное представление о верхе — это то, что над головой, и если ты перевернулся, то все смотрится по-другому. Берешь, например, раму прибора, начинаешь ставить, кажется, на место, а она не подходит, и начинаешь вращаться через голову, чтобы вспомнить картину интерьера, в котором ты снимал ее. И это может продолжаться долго, пока найдешь то положение, в котором снимал, а можешь так и не найти, ведь забыл его, так как нет у нас в земных привычках этого — запоминать свое положение. Это можно, например, сравнить с тем, что на Земле мы не запоминаем, каким шагом идем на работу — крупным, средним, сколько сделали шагов, и если бы количество шагов определяло, придешь ты на работу или нет, то ты, вероятно, туда и не попал бы.

Еще один момент — устанавливаешь контейнер, крутишь и так его и сяк, а он не проходит через узкое место в ферменной конструкции или, наоборот, — не вытащишь и усилия прикладываешь, а сделать ничего не можешь. Оставил его, занялся другим, вдруг смотришь, а он сам неожиданно выплыл на свое место. В невесомости подчас надо идти за предметом, а не навязывать ему свою динамику движения, не угадаешь. При разгрузке много элементов крепления сваливаешь в одну сумку, а когда начинаешь загружать — не можешь найти нужный болт или гайку, хотя сумка прозрачная, видишь его, а открываешь, чтобы взять, — все вылетает. В общем, работа в невесомости требует строгой упорядоченности, фиксации действий. Решил отремонтировать «Оазис»: подтекает вода. Хоть и много мороки с ним, но надо сделать ведь это наше поле. Поливаю растения регулярно, с радостью, балую их, воды не жалею. Уже полностью взошли горох и овес.

Видел в районе Кубы очень красивое место с яркими струйными разводами течений цвета бирюзы, а на юге Африки наблюдал экзотическую картину, как в сказке, — гористая земля густо покрыта растительностью, а по холмам в джунглях — золотистая дорога. В дальнейшем я понял это не дорога, а река, широкая, извилистая ее лента с многочисленными песчаными плесами протянулась к океану. В другом месте видел непонятное темное пятно, висящее над водой у берега океана и от него тень на воде. Это было не облако, облака шли выше. Рот разинул и забыл сфотографировать, кстати, часто так бывает. Увидел, хочется понять, что это, а когда сообразишь, что надо снимать, уже поздно. По-видимому, это все-таки было облако в тени других облаков. Сейчас 12 часов ночи, надо спать, пойду еще посмотрю на Землю. Сегодня пришли на связь наши дублеры.

Кадры кинохроники, запечатлевший подготовку к полету, старт космического корабля, жизнь и работу космонавтов на борту станции «Салют-7».

Встал в 8.30, проснулся где-то около 8 часов, вчера долго не засыпал, Толя что-то делал и лег часа в 2 ночи. Утром был телевизионный репортаж по «Дельте», а на следующем витке тест «цуповидения», двусторонняя телевизионная связь (мы видим Землю, а Земля видит нас). Его совместили со встречей в Останкино с композитором Яном Френкелем, хорошо с ним поговорили, он спел нам «Русское поле», а мы подпевали. Говорят, что хорошо получилось. На следующем витке была встреча с ответственным секретарем журнала «Вокруг света». Он зачитал нам несколько детских писем, которые пришли в «Пионерскую правду» для нас. Меня поразил тот искренний восторг детей от полетов своих космонавтов, видимо, все как в природе: для одних яркие восходы, радость и удивление от впервые увиденного, услышанного, а для других не менее прекрасная пора осознания реальности красок бытия, умения ценить достигнутое, веры в будущее и наслаждение редким спокойствием.

Сегодня целых два витка смотрел на Землю, многое понял, жаль, времени на детальную подготовку мало. Сплошной цейтнот, весь день занимались раскладкой оборудования и загрузкой «Прогресса». Французскую аппаратуру разместили около отсека научной аппаратуры, пищу поместили на потолке, регенераторы в бытовом отсеке корабля и в промежуточной камере станции. После того, как все разместили, стало посвободнее. Грузовик заполнили всем, что нам уже не нужно, все связали веревками. Когда заходишь в грузовик, он перезванивается металлом, так что, когда расстыкуемся, во время динамических операций он будет, как оркестр, звенеть на весь космос.

Проснувшись, вспомнил, что сегодня встреча с семьей, так хорошо стало на душе. Толя дежурит, готовит поесть, я готовлю телевизионный свет, собираю аппаратуру. Вот и опять встретились с вами, мои дорогие. Я смотрел на них, и так защемило на сердце, ведь не скоро я их теперь увижу. Пришли с ветками распустившейся яблони. Умница моя. Виталик и Люся по летнему одеты, даже не верится, что где-то гуляют люди, нюхают цветы, купаются, загорают. День растревожил, впервые сегодня почувствовал, что грустно, но вон грусть из сердца, ведь летать еще и летать. Да ладно, спать. Завтра работа, а это тоже счастье — и Землю смотри, изучай, думай и сам с собой размышляй. Как долго до встречи с вами, родные.

Проснулся. Темно. Посмотрел на часы «Электроника», подсветка слабая, еле разглядел — 4 часа утра. Видимо, вчера заправлял емкость «Оазиса» водой, руки намокли, и стекло стало запотевать на часах. В общем, часы не для космоса.

Два раза пытался засыпать, точнее, досыпал и проснулся так около 8. Встал, если можно так сказать, точнее, выплыл из мешка, левым поворотом через плечо развернулся, правильно сориентировался в станции и поплыл на первый пост. Вышел на связь.

Земля попросила перейти на второй контур системы терморегулирования. Толя спал. Переговорил с Женей Кобзевым.

До обеда перекачивали воду из грузовика в баки станции. Воды теперь достаточно — взяли на борт 300 литров. Потом раскладывали доставленное оборудование и вели инвентаризацию.

В конце дня настроение поднялось. Пошли в переходной отсек мерить по звездам рефракцию атмосферы. Смотрю, Толю это заинтересовало.

Да, насчет нашей ориентации в станции. Плаваем в положении, как привыкли жить: где стол — там пол, над ним — потолок, и справа и слева — стены. Эта земная компоновка только в рабочем отсеке, а в переходном отсеке компоновка определялась условиями наблюдений — там семь иллюминаторов по периметру. И вот приплываешь в ПХО и начинаешь крутиться по ним, выбирая наиболее подходящий иллюминатор и относительно него удобную позу для наблюдения, съемки. И, естественно, отключаешься от окружающей обстановки, уже не контролируешь свое положение в отсеке, а крутишься только относительно Земли и звезд. И если понадобилось в это время что-то: фотоаппарат, карты, журнал, прибор, то сразу не поймешь, где ты находишься, в каком положении, где верх, где низ, где какая плоскость — и начинаешь мысленно восстанавливать свою ориентацию по деталям отсека или смотришь по интерьеру вдоль станции. А бывает, закончишь наблюдения и так закрутишься в процессе работы, что вместо люка в станцию попадаешь в транспортный корабль. Или же вплываешь в рабочий отсек не поймешь как — стол сбоку, все по-другому, но зацепишься взглядом за что-то, за пульты, предметы интерьера и, когда поймешь взаимосвязь их расположения, начинаешь разворачиваться относительно них, чтобы занять привычное нормальное положение. Хотя здесь нормальным может быть любое положение, стоишь ли на потолке ногами, или ходишь по стенам, при этом только надо провести коррекцию своего восприятия, сказав себе: стена — это пол над ней и все, что там, — потолок; нужно лишь посмотреть вперед, в перспективу, и признать эту картину интерьера за новую. Теперь все в порядке: ты переориентирован и не чувствуешь никаких неудобств от того, что ходишь по стене или потолку.

Вот эта особенность невесомости, несомненно, будет использоваться в архитектуре будущих орбитальных и межпланетных пилотируемых систем, когда компоновкой в одном объеме бытовых и производственных помещений, возможно, будут создавать «круговым интерьером всевозможные функциональные и эстетические композиции»

Встал, вышел на связь, доложил, что готовы к перекачке топлива. Люки СУПРК (стыковочного узла) и РОПРК (промежуточной камеры) закрыты. А почему так хотелось спать? Вчера опять легли в 2 часа. Дело в том, что в 12 часов ночи надо было закрывать люки — хвать, а ключа от люка СУПРК нет. Был в ПРК, видели его, подвязывали, чтоб не уплыл. И нет. Обыскали промежуточную камеру, грузовой корабль, думали, может, туда заплыл, все осмотрели — ключа нет. Аж в испарину ударило. Не можем закрыть люк. По рекомендациям в книге «Срочное покидание станции» начали искать второй ключ, где он находится. Второй ключ должен быть в переходном отсеке, в сумке принадлежностей для стыковочного узла. Смотрим — а там нет. Стали думать, где он может быть возможно, отвязался и уплыл при загрузке грузовика, и там попробуй найди его за отработанным оборудованием. Для этого надо по новой все вытащить из грузовика. А может быть, он уплыл за панель станции, тогда надо вскрывать все панели, чтобы его найти на вентиляторах, куда ключ могло пригнать потоком воздуха. А уже ночь, спать хочется, завтра работать, а тут такая напасть. В общем, я ищу второй ключ по документации в транспортном корабле и в переходном отсеке, а Толя по грузовому кораблю лазает и за нишами станции смотрит. Нет ключа. Уже час ночи я говорю: «Пошли спать, пока закрой свой люк со стороны станции командой с пульта управления, а завтра будем докладывать, что так обмишурились». Толя говорит: «Давай еще посмотрим в ПРК». Стали снова каждый уголок смотреть — ни ключа, все на глазах, а ключа нет. Вдруг Толя говорит: «Куда эта веревочка ведет?» Потянул и вытаскивает ключ из поворотного механизма люка стыковочного узла. Видимо, когда лазили в грузовик, задели его он всплыл и спрятался за ограждение, специально предназначенное для защиты поворотного механизма от посторонних вещей. Анекдот, да и только.

Да, когда утром выходили на связь, слышим трели соловья, Земля напомнила нам о начале лета пением птиц в записи. К этом витке, не доходя до территории Союза, пересекали Средиземное море и уходили в направлении Аравийского полуострова. Было утро, наша страна оставалась слева на горизонте, в дымке начинающегося там утра. И панорама Земли и соловьиная трель с кукушкой в эфире среди треска радиопомех, писка, шумов, английской и итальянской речи звучали символично, как будто хор птиц заполнил весь земной шар.

День прошел хорошо. Провели дозаправку топливом и некоторые тестовые проверки аппаратуры. Смотрели Миссисипи — красивая река. Вдоль всего русла до самого побережья океана по берегам все распахано — поля и поля, а при подлете к ней видели озера, конфигурацией напоминающие листья столетника, а одно, как гидра, со стреловидной головой, обязательно надо сфотографировать. В дельте Миссисипи вдоль берега зеленовато-бирюзовые разводы, которые оттеняют желтые выносы реки. В северной части Африки видел огромную пятиконечную звезду на суше, выветренную из горных пород. А в середине звезды красный песок. Удивительны творения природы. Вечером закончили разборку вещей, сделали их опись. Сейчас полил растения в «Оазисе». У нас уже горох и овес сантиметров 20 в высоту, упираются в светильники. Опустил сосуды ниже упора, чтобы им было куда расти. Усы у гороха стали закручиваться, глядишь, и стручки появятся.

Сплю плохо, сон поверхностный, как в полудреме, все помнишь, но встал, голова не болела. Ночью прилично замерз. Утром подплыл к приборной доске, смотрю — температура 18 градусов, включил нагревательные вентиляторы первый и четвертый. Принял туалет. Встал Толя, спросил его: «Как поспал?» — говорит, что спит тоже плохо и замерз. Вышли на связь, сегодня день напряженный, две коррекции орбиты с помощью грузового корабля. Будем понижать орбиту для встречи с французами до 300 км, а у нас сейчас высота орбиты 350 км.

Коррекцию выполнили, двигатель грузовика включился мягко — ускорение небольшое, так как он тормозил всю связку: станция + наш транспортный корабль. Перегрузку смотрели по палехской матрешке, которую взяли с собой как сувенир для французского космонавта. Перед включением двигателя мы ее, если можно так сказать, поставили перед собой в воздухе. Когда двигатель включился, наша матрешка, плавно набирая скорость, полетела на нас к отсеку научной аппаратуры. Следом за ней из переходного отсека вылетели кинокамера и противогаз и ударились о Толину голову, он аж вскрикнул. Посмеялись. Все прошло спокойно. Сейчас проходим над Курильскими островами, они вытянулись стрункой к югу. Панорама облачного покрова сопок вулканов, покрытых снегом, какая-то здесь северная, холодная. Облачность в виде огромных шкур белых медведей, с сероватым оттенком. Были еще облака белые с черным. Это структура мелких облаков, объединенных в одно большое облако, а темный цвет — это в просветах вода океана. Очень красив суровый, холодный вид этих облаков, кажется, что они хотят укрыть землю огромными своими телами. Немного захватили Камчатку, видно много вулканов. Сказочное, величественное зрелище — эта дальнобойная артиллерия недр Земли. Они, как пирамиды, стоят на Земле, направив в небо свои жерла с большим количеством граней по склонам, хорошо подчеркиваемых снегом.

Пообедали. Настроение хорошее, шутим и говорим, благодать в космосе: буфет работает круглосуточно, правда, кухня имеет перерыв. Успеваем делать только один раз физо в течение дня — или днем, или вечером, так как много работы. К сожалению, Земля ничего не может сделать, чтобы разгрузить нас, да и сами мы не очень хотим этого. Во время физ упражнений вместо музыки с магнитофона слушали лекции Козлова по геологии: очень интересно и полезно иметь курс лекций на пленках.

Сегодня в Центр управления полетом приезжал товарищ Густав Гусак, слушал наш сеанс связи, но на связь не выходил с нами, он передал нам привет и поздравления, мы передали ответную радиограмму: «Уважаемый товарищ Густав Гусак! Спасибо за поздравления. Нам было приятно получить его на борту орбитального комплекса „Салют-7“. Желаем Вам доброго здоровья, успехов в большой государственной работе на благо чехословацкого народа и советско — чехословацкого братского социалистического содружества. Экипаж Березовой, Лебедев».

Сейчас загорал: интересно — лицо над Канарскими островами, тело — над Африкой. Любовался закатом в Индийском океане, вошли в тень над Мадагаскаром и встретили восход солнца над Америкой.

Написали плакат: «Буфет открыт круглосуточно, набирай, пожалуйста». Вечером пришла радиограмма: позвонить тестером разъем клапана выравнивания давления большой полости стыковочного узла. Надел тестер, оказалось, что батарейки сели. Пришлось собирать батарейки из имевшихся на борту ртутно-цинковых элементов. Подсоединили к тестеру и цепь прозвонили. Горит лицо, посмотрел в зеркало, а оно у меня красное: дорвался до солнышка на африканском пляже. Эхе-хе, пора спать.

Ночью просыпался. Вчера опять легли в час ночи. День был сумбурный. Помимо серьезных медицинских экспериментов, дают и мелочь, которая тоже нужна, но требует не меньше времени. Причем раздражает одно — врачи очень пекутся о нашем здоровье, а как им дадут медицинский день — наваливаются скопом и забывают о нашем режиме. А вечером приходит руководитель медицинской группы и спрашивает: «Сколько спите? Сколько раз делали физо?». Настроение к концу дня совсем испортилось.

Сегодня день расстыковки с грузовиком. В любой профессии, а особенно в нашей, уверенность должна быть разбавлена сомнениями. Просыпались опять три раза, но голова не болит. Встали в 7-40, а в 7-42 начало динамики, то есть включение двигателей ориентации. Вскочили и прямо в нижнем белье начали управлять станцией. В 9 часов выполнили расстыковку с грузовиком. Смотрел и снимал отход.

Отошел он медленно за счет срабатывания пружинных толкателей и двигателей. Ощущение было полной для него безысходности — неживой корабль, висел вяло, поворачиваясь с остаточными скоростями на фоне черноты космоса, а потом на фоне проплывающей Земли.

В зто время провели измерения аппаратурой «Астра» некоторых характеристик газового облака вокруг станции, эта атмосфера удерживается около нее, как на любой планете, а вот как ведет себя и распределяется, еще непонятно. Это зависит от конфигурации станции, от того, сколько кораблей в связке, от материалов покрытий, типа топлив и динамики движения. Парадокс: создавая космическую технику, чтобы уйти за атмосферу, не предполагали даже, что искусственные аппараты под воздействием космоса сами окажутся уже в плену собственной атмосферы. Так возникла новая проблема и необходимость познать ее, чтобы в полной мере использовать условия космоса для исследований и наблюдений.

Удалось сегодня в орбитальной ориентации много посмотреть Землю. К сожалению, над территорией Союза пролетаем очень рано, когда должны спать, а днем почти не захватываем ее. После обеда выполняли тестовые проверки программ «Дельта» (маневры ориентации на гироскопах МОГ), пришлось дать выключение программы, так как разворот вокруг оси «у» не отбивался. Земля сказала, что поступили правильно.

Вдруг Земля просит приготовить грузовик к закрытию люка, а программу дня не корректирует, и мы оказываемся в трудном положении, начинаем крутиться, потому что на основную работу наложилась дополнительная. Казалось бы, чего проще Земле — сними часть работы или перенеси эксперимент какой-нибудь на другой день: не ставь экипаж в положение, когда он должен или в спешке работать, или просить об уменьшении нагрузки. Ведь Центр управления имеет законодательное право и власть изменять программу, но им проще все возложить на экипаж. Вел я себя сдержанно, но настроение было кислым. Врач нашего экипажа Женя Кобзев почувствовал это и вечером на связи говорит: «Подождите минутку» — вдруг я услышал очень знакомую украинскую мелодию, но никак не мог понять, откуда она, и тут я понял, что это играет мой сын на пианино. Это так приятно было, что у меня аж слезы от неожиданности выступили. В конце он сбился и говорит: «Папа, извини, я вам с дядей Толей желаю хорошего полета» — и слышу крикнул: «Мам, я пошел гулять». На этом связь закончилась. Молодец Женя, спасибо за запись.

Позанимался хорошо на КТФ — на беговой дорожке. Бегал под музыку. Заметил, если она ритмична, бегается легче, особенно под песни Высоцкого. Пропотел, как говорится, до седьмого. Интересно, когда расслабишь руки, их тянет вверх, видимо, это положение действительного расслабления мышц и поэтому руки всплывают как в воде. Повиснув в воздухе, пытался двигаться рывком, перемещений нет, так как нет силы реакции от контакта с внешней средой — это то же самое, что пытаться поднять себя за волосы. А вот вращаться можно вокруг любой оси тела координированно с точной фиксацией своего положения при поворотах на 90, 180 или 360 градусов. Здесь уже другой механизм — действуют силы инерции частей тела в зависимости от того, с какой скоростью ты вращаешь рукой, ногой или корпусом.

Смотрел сегодня Южную Америку — материк, острова, реки. Какое все-таки счастье видеть много интересного на Земле. До чего она прекрасна — дух захватывает, а ведь там люди, такие же, как мы, только принадлежат другому племени. И так мне вдруг захотелось спуститься на один из островов и увидеть, как они живут, пообщаться с ними.

Горох уже вырос на 29 см, на кончиках появились усы — одинарные и раздвоенные, как рогатки, стебли все тянутся вверх, как и на Земле, листья в верхней части хорошие, но имеют белый налет в виде плесени. Во втором сосуде на листьях, которые вблизи грунта, на высоте 5 см — налет коричневого цвета, корни вылезли на поверхность, белые. Есть еще листочки у самого грунта. На самом высоком стволе 23 листочка и 6 веточек.

В районе Неаполя видели американскую авианосную группу. Продолжил свои изыскания по возможности в управлении движением тела в невесомости. Повис в воздухе, как в воде, лег на спину и стал крутить ногами воображаемые педали вперед и назад — поступательного движения нет. Но стоит бить ногами, как в кроле, поворачиваться вокруг продольной оси тела, и ты свободно вращаешься.

Переворот через голову вперед или назад делается легко, за счет одного взмаха рук энергии хватает, чтобы повернуться только градусов на 40. И если махать руками, как крыльями у мельницы, то вращаешься, но с остановками после каждого взмаха.

Барахлит блок раздачи и подогрева. Наполняешь водой пакеты с пищей, а краны подтекают. Удивительные при этом получаются капли воды — водяной шар, а внутри воздушный, а в нем еще шарик воды.

Красиво смотрится, хоть не ремонтируй — вот только есть надо. Подумал, что, видимо, мир человека интересен до тех пор, пока он может удивляться. Приготовил гречневую кашу, но оказалось не так-то просто ее съесть. Если недостаточно смочишь ее водой в пакете, то, после того как вскроешь его и ложкой возьмешь, она рассыпается веером, и приходится, как рыбе в аквариуме, плавать и ловить ее ртом, а все, что не удалось поймать, улетает и собирается на сетках вентилятора.

Проснулся в 8 часов 20 минут, спал плохо, заснул поздно. Толя возился на станции, куда-то лазил, а я не мог заснуть. Утром встал, вышел на связь, начал готовить завтрак и в темпе готовиться к телевизионному сеансу для встречи с семьями. Встал Толя, вошли в зону видимости пункта связи в Крыму и на экране увидели своих. Пришел Евгений Федорович — мой преподаватель в МАИ и большой друг. Мы показали им наши растения и сказали, это для вас, женщины, наши цветы, так как больше подарить нечего. Виталька принес самолет: сам склеил — дал мне слово и сделал. Молодец. Завтра они с Люсей уезжают в Грозный, к друзьям, так что теперь две недели буду без свидания с семьей. Сегодня целый день тренировался в определении координат наземных ориентиров ручными средствами. Пока получается плохо, не успеваю делать несколько замеров по одному ориентиру и точно засекать их время, а это все вносит ошибки.

Наблюдал облачность в районе Фолклендских островов. Она меня продолжает удивлять. Огромное поле закручивающейся облачности с ровной поверхностью, центр массива закрыт тонкой пеленой, а по периметру шлейф в виде глубокого следа, как будто по облачному полю прошла могучая снегочистка. След в виде дуги, а в конце его круглая площадка, словно ее расчистили, утрамбовали и сгребли облака набок. Внешняя сторона следа взрыхленная, как перепаханная.

Отремонтировали блок раздачи и подогрева воды. Все вымокли, сливали воду в ЕДВ. Наконец удалось избавиться от воздушных пузырей.

Сон плохой, засыпаю тяжело, лезут в голову мысли о полете, о том, чтобы не забыть перед сном сделать все необходимые операции. Если вспомнишь, вылезаешь из спальника и летишь к приборной доске включать или выключать что-то. Встали в десятом часу. Вышли на связь, послушали радиоконцерт, в составлении программы которого принимали участие наши семьи. Начался концерт моей любимой песней в исполнении Бориса Штоколова. И разнеслась над миром разудалая могучая песнь русская «Из-за острова на стрежень». Мы с Толей подхватили, ребята на связи поддержали нас и вместе с Центром управления пели. Хорошо. Потом спели «Журавли». Я тоже ее люблю, приятно на душе, когда тебя чувствуют и понимают.

Много сегодня работал по Земле. Главная моя задача — научиться рассчитывать точку наблюдения и вычислять ее координаты. К сожалению, на борту нет даже циркуля, линейки, а надо, чтобы был навигационный стол, как у штурманов. На нем, кстати, можно и обедать, а на верхней части иметь набор карт с различными устройствами, в общем, все для работы по навигационным измерениям, для прокладки разломов, нанесения районов с планктоном в океане и т. д. Пока у меня определение координат получается с ошибкой 20–30 км, думаю, что в основном это инструментальная ошибка. По мере того, как узнаешь Землю, появляется огромная жажда деятельности.

Ночью, к сожалению, мало смотрю на Землю. Хорошо видны города, светятся сгустками огней, много сверкает молний. Когда Земля подсвечена Луной, хорошо виден облачный покров и горизонт. Красиво, и хочется поделиться со всем светом, стараешься снимать и снимать. Сейчас расписали документацию к экспериментам на завтра.

Уже 12 ночи, заряжаю фотокамеру — и спать. А еще видны ночью вспышки в глазах, но меньше по сравнению с моим первым полетом на «Союзе-13». Сама станция лучше защищает от проникновения частиц тяжелых атомных ядер из космических лучей. Вспышки видны разные, в виде молний, взрывающихся шариков, а бывают как штришки. На корабле «Союз-13» бывало вспышки даже ослепляли, но спать они не мешают.

Когда ложишься, то спать вначале не хочется, идут мысли обо всем, и это приятно. Спокойно думаешь, отдыхаешь, а потом находит тяжелая волна, и вот, кажется, сейчас тебя унесет, и ты сам хочешь этого. Но вдруг волна прошла, ты снова не хочешь спать, и мысли, мысли… Раньше вентиляторов не слышал, а сейчас уже шумят. Спим на потолке, в спальниках. Когда ворочаешься и хочешь вытянуть ноги, они упираются в шлюзовую камеру, притом когда ворочаешься, клапаны спального мешка раскрываются и начинаешь замерзать, так как на ночь включаем контуры охлаждения для откачки конденсата из атмосферы станции. Поэтому сплю в унтятах.

Проснулся и решил посмотреть, где летим, подплыл к глобусу-индикатору, смотрю — СССР. Оделся и к иллюминатору. Как раз подходим к Волге, причем с севера, очень хорошо просматривается пространство от Кавказа до Арала и дальше к Балхашу. Сумел посмотреть Астраханский свод, увидел много интересного, на следующем витке тоже посмотрел. Записал все, отметил на карте, в сеансе связи сообщил Земле и попросил вызвать геолога. Когда он приехал, рассказал ему о том, что свод, по моим наблюдениям, тянется к Аралу и оттуда видно линию Уральских гор до Арала. По моим предположениям; свод занимает пространство между Волгой до линии Уральских гор, до Орска и Оренбурга. Подобная картина наблюдается в Северной Африке в виде темных пятен с разводами. Геолог Владимир Викторович сказал, что это очень интересно. И мне самому становится все интереснее, когда понимаешь Землю, смотришь на нее осознанно и можешь что-то сделать полезное. Ребята в ЦУПе посчитали мои точки измерения, которые делал секстантом, и по карте сравнили данные моих расчетов и наземных. Точность в пределах 0,2 градуса.

День сегодня рабочий в полной мере. Встал, Толя еще спал. Было 8 утра, сделал все, что утром полагается, контроль систем, включил подогрев воды; моя очередь в эту неделю, я готовлю пищу и накрываю на стол. Потом установил датчик абсолютного давления.

Стали собирать баню. Собрали баню, потом начали готовиться к экспериментам, сегодня день тяжелый. Выполняем эксперимент, построили ориентацию, смотрю, остается несколько минут, а нам неправильно дали радиограмму, где указали режим, «Каскад ИКВ», а по работе с аппаратурой МКФ с компенсацией, курсовой угол 0-180, а при этом угле надо давать режим «Каскад ось ОХ». Говорю: «Толя, здесь что-то не так, не вяжется ориентация с режимом съемки, должна быть ось X, но если ошибемся, то весь день срываем, теряем топливо, время, ресурсы аппаратуры и, главное, испортим настроение и впечатление от работы». «А как у нас в радиограмме?» — спрашивает. Я говорю: «Режим ИКВ, но идти с этим режимом нельзя, так как если Земля ошиблась, мы весь день сорвем рабочий, хотя формально не будем виноваты. Ладно, говорю, беру на себя. Включаю ось X, понял?»

«Давай», — говорит. Включил, а до сеанса связи аж сердце разболелось, а если ошибся, уже не оправдаешься, скажут: «Все испортил, есть радиограмма, куда лез». Включил аппаратуру, входим в связь, спрашиваю сразу: «Какой режим? ИКВ? Или ось X надо? Я включил ось X». «Слушай, точно, правильно, молодцы, спасибо», сразу настроение поднялось. Характер есть характер, не могу, если сомневаюсь, остаться в стороне. Пусть есть возможность ошибиться, но если уверен, сделай так, как считаешь нужным. Выполнили работу, интересно. Долго, около 4 часов сегодня были в орбитальной ориентации, когда ось У направлена в центр Земли, а продольная ось станции Х лежит в плоскости местного горизонта и направлена по вектору скорости. На полу у нас тоже есть иллюминаторы, встаешь над ними и чувствуешь под собой бездну и как никогда ощущаешь полет.

Проходит Земля, вращается под тобой с угловой скоростью 4 градуса в минуту.

Смотрю сегодня рассвет, красотища! Солнце еще за горизонтом, но вдруг Землю разрезает синий меч, и ровная голубая дуга распространяется перед восходом, а потом, при появлении солнца, побежала расплавленная медь по облакам, это его жар лизнул спящую Землю. Загорелись золотом солнечные батареи станции, и вот темнота, как покрывало, стала сдергиваться с Земли, а навстречу за оранжевым слоем, который как бы преследует ночь, встает яркий, белый свет дня.

В десять часов вечера разговаривали с ребятами из команды, которая поднималась на Эверест. Многих я знаю, перед полетом они приезжали ко мне домой, и мы с ними хорошо поговорили за рюмкой чая, так что теперь с ними разговаривал как со старыми знакомыми. Вел встречу мой старый приятель Юра Сенкевич. Первый наш вопрос: «Что вы увидели, когда поднялись на вершину?» «Это был небольшой столб привязки высоты, с маленькой площадки открывался вид на 8-тысячные вершины». Спросили нас: «А вы смотрели на них, когда ребята штурмовали Эверест?» Я сказал, что первые дни были очень заняты работой, да и к Земле надо привыкнуть, так что, к сожалению, в это время Эверест мы не видели. Но пообещал сделать фотографии Эвереста из космоса. Толя спросил: «Что вы чувствовали, когда стояли на вершине?». Иванов ответил: «Наверное, то же, что и вы, когда поднялись в космос. Это, наверное, большая усталость и удовлетворение, что ты взошел». «Сейчас… ребята, — сказали мы им, — этот 792-й виток (уже уходим от Союза и идем над Камчаткой) посвящаем вашей победе на вершине Эвереста». Зааплодировали, слышим по связи. «Почему вы выбрали себе такой позывной?» — спрашивают нас. Толя ответил, что Валентин до этого был Кавказом, а кроме того, Эльбрус — двухголовая вершина и самая высокая в Европе. Попрощались. Земля спрашивает: «Выйдете на связь в следующем сеансе?» Говорим: «Обязательно».

Перед сном полил горох, овес, выросли усы, но стали подвядать листочки. Сейчас стоит передо мной маленькое космическое поле, понюхал, и кажется, чувствую запах Земли. Хорошо. Даже не верится, что я в космосе. Сегодня установил кардиокассеты, датчики от волос отклеиваются, так я взял и побрил грудь, даже себя не узнал, такая была пышная и красивая, а теперь как цыпленок. Где мои родные сейчас? Вчера они улетели в Грозный. Здесь очень хорошо идут смешные записи Карцева — Ильченко и Райкина, смеялся аж до слез. Интересный момент, когда мы не разговариваем, тишина стоит в станции, мертвая тишина, только вентиляторы шумят, я говорю: «Давай хоть включим музыку, ведь не в сурдокамере сидим».

Собирали «Пирамиг», ПСН, просмотрели схему сборки бани. Спал хорошо, но проснулся в 6 утра. Организм берет свое, и такая слабость, что даже тоскливо стало.

После обеда задали в вычислительную систему «Дельта» тест типового сеанса «Самрентген» — наведение рентгеновского комплекса станцией на заданный источник, но сеанс не пошел непонятно почему.

Болит затылок с утра, днем завалился на часик поспать, взбодрило. Ждем, что скажет Земля по тесту. На станции, чем бы ты ни был занят, всегда о чем-то думаешь, перебираешь в памяти, переживаешь старое, и, бывает, вдруг наступает какое-то прозрение и ясность понимания по совершенно неожиданной проблеме. Это может быть в любое время, и днем, и ночью, и даже в минуты напряженной работы.

Это приятные моменты, и я старался не упустить их, а быстрее зафиксировать. Потом, уже в свободное время или лежа в спальнике перед сном, пытался понять, чем это вызвано. Видимо, на Земле наши мысли слишком засорены мелкими заботами, различными проблемами и возбуждены эмоциями.

На станции же ты весь в работе, а огромный груз, связанный с жизнью в обществе, остался там, внизу. Наш мир сжался до нас двоих, где мы оба в равных условиях, всем обеспечены и нет у нас других целей, кроме работы. Тут простор мыслям, посеянным на Земле.

Вот и сейчас подумал о том, что человек подгоняет мир под то, что понимает и, сам не ведая того, уже противится новому, хотя считает себя прогрессивным человеком.

Сегодня медицинский день. Встали, умылись, если можно так сказать, для этого берешь влажную салфетку, протираешь ею лицо, волосы, потом ее наматываешь на щетку и массируешь голову. Берешь новую влажную салфетку, обматываешь палец и чистишь ею зубы.

Неплохо получается, а то зубной щеткой одна морока. Надо взять щетку, положить пасту, сплавать к первому посту, где у нас вода, смочить рот, дальше чистишь зубы, а после этого набираешь в рот воды прополоскать и не знаешь, что с ней делать, приходится выплевывать в салфетку — не пить же. Это неприятно. Так что пальцем с салфеткой чистить удобнее, да и врачи говорят — полезнее, массаж заодно. После бритья протираешь салфетками со специальными пропитками все тело. Если нужно, кремом смазываешь лицо, т. к. шелушится. В общем, вся эта процедура занимает около 20 минут.

А туалет в прямом смысле — сидишь на этом устройстве, образно говоря, как баба-яга на метле. Сколько со всеми ребятами было уже смешных историй с космическим туалетом! Он ошибок не прощает.

В бытовых вещах на станции нет разделений или брезгливости к товарищу, всё общее: пища, туалет, загубники… Так что на это даже не обращаешь внимания. А в привычках остаемся себе верны — по ним можно понять особенности человека. Толя очень аккуратный, все у него где-то положено, разложено, бывает, и не знаешь.

Провели телевизионный репортаж, посвященный 50-летию Комсомольска-на-Амуре. Сказали, что их город — это как живое знамя комсомола, потому что в нем живет его молодость — это ветераны комсомола, которые строили Комсомольск и утверждали Советскую власть в тридцатые годы на Дальнем Востоке.

Потом еще приветствовали Казахстан. Сказали, что мы, космонавты, хорошо знаем землю Казахстана — она просторная, душистая, солнечная, богатая. Все хорошо знают, что Казахстан стал интернациональным домом во время Великой Отечественной войны, так как много семей было туда эвакуировано, они нашли в казахских семьях тепло домашнего очага, где хлеб, горе и радость были общими. Сейчас это в крови многих людей, живших, выросших и родившихся там.

На связь вышел руководитель медицинской группы в ЦУПе и сообщил, что у меня давление 130 на 70, а пульс 81. Хорошо. У Толи пульс 66, давление тоже 130 на 70. Смотрю, спешит в разговоре. Говорю, Анатолий Дмитриевич, не торопитесь. Если есть еще какая информация, скажете в следующий раз. Все спешат, и мы начинаем спешить. И вот нервы напряжены, а это уже повышает вероятность ошибки.

Завтра трудный день — работа с французской астрофизической аппаратурой. Сегодня готовим ее. Провели определение своего веса. Первый раз приходится взвешиваться в космосе. Понятно, что обычные весы здесь работать не могут, так как нет веса. Наши весы в отличие от земных необычные, они работают на другом принципе и представляют собой колеблющуюся платформу на пружинах.

Перед взвешиванием опускаю платформу, сжимая пружины, до фиксаторов, ложусь на нее, плотно прижимаясь к поверхности, и фиксируюсь, группирую тело, чтобы не болталось, обхватывая профильный ложемент платформы ногами и руками. Нажимаю спуск. Легкий толчок, и ощущаю колебания. Частота их высвечивается на индикаторе в цифровом коде. Считываю его значение, вычитаю код частоты колебания платформы, замеренных без человека, и по таблице определяю свой вес. Получилось 74 кг.

После замерили уровень шумов в станции. Разница по отсекам мала, но вообще, надо сказать, шумновато. Провели эксперимент «Антибиотик». Для этого мы тампонами снимаем микрофлору с разных частей тела и помещаем в термокамеру «Цитос», где создаются тепловые условия для их размножения, а потом сохранения к отправке на Землю. Суть эксперимента в том, что определяется состав микрофлоры на нашем теле и оценивается чувствительность микроорганизмов к ряду антибиотиков.

Вот и первая неудача, которую я предчувствовал и говорил Толе, что по всему дело идет к этому. Утром, в первом сеансе связи, слышим вчерашнего сменного руководителя полетом. Он спрашивает: «Ребята, вы выдавали вчера команду выключения передатчиков радиотелеметрической станции, РТС?»

Мы спросили: на каком витке? Оказывается, в том сеансе связи, когда разговаривали с врачом и нам вдогонку оператор крикнул выключить передатчики РТС. Сейчас уже трудно было вспомнить, отреагировали мы на эту команду в той суматохе или нет. Спрашиваем: а что произошло? «У вас передатчики остались в работе, и через 3 часа произошел их перегрев».

Я ответил, если команду передавал, то пиши вину на нас. Обидно только, что это результат не ошибки, а нечеткого понимания главного — что и когда надо говорить во время связи.

Сегодня проснулся в 6.30. Хотелось посмотреть Аральское море и разлом. Но не увидел. Далеко южнее прошли. Видел Украину, Каховское водохранилище, Кременчугское. Потом досыпал, проспали до 9.15. Встали вдвоем и за работу.

У нас сегодня банный день. Стали передавливать содержимое ассенизационного устройства (АСУ) из емкостей ЕДВШ с влаговпитывающей шихтой, которые используются в бане для сбора грязной воды, в пустую емкость для хранения (ЕДВ). Собирали баню, грели воду, заполняли емкости «Колос» горячей и холодной водой. Собрали хитрую схему подачи воды, отсоса ее, фильтрации, очищения воздуха от вредных примесей и запахов. Распустили прозрачную оболочку бани от ее верхнего днища на потолке станции, натянув ее креплением нижнего днища к полу станции. Провозились до 6 вечера, хотя нам планировали к обеду закончить сборку системы приема водных процедур, а проще бани.

В сборе она представляет собой два полусферических днища с натянутой между ними прозрачной оболочкой из плотного полиэтилена. Получается как аквариум. Внутри него установлено душирующее устройство, как в ванной. С внешней стороны на верхнем днище устанавливаются два сборника ЕДБШ из АСУ для грязной воды и две емкости по 5 литров с горячей и холодной водой, которая под избыточным давлением 0,8 атм, создаваемым компрессором, подается в смеситель для мытья. И можно регулировать воду от холодной до горячей. В нижнем днище есть патрубок, через который насосом отсасывается воздух, а точнее, газоводяная смесь, образуемая внутри оболочки за счет невесомости. В результате получается движение воды сверху вниз, как на Земле. Если в земных условиях под душем утонуть нельзя, то здесь это вполне возможно. Поэтому во время помывки мы похожи на аквалангистов: во рту загубник от шланга, через который подается чистый воздух, на носу зажим, а на лице очки, как для подводного плавания.

Первого помыли Толю, очень экзотическая эта картина. Голый человек плывет по станции и заплывает в цилиндрический прозрачный аквариум, в рот берет загубник, на глаза надевает очки, нос зажимает прищепкой, а ноги вставляет в лыжные крепления. И начинает мыться. Вода подается сверху, как в ванной. Моемся мочалкой, пропитанной катамином — составом, который, наверное, и ржавчину отдирает.

Если в глаза или нос попадет, очень тяжко — режет, набухает слизистая. Ты висишь внутри аквариума, как водоросль, не мокрый, а смоченный водой. Вода по телу расплывается, она не стекает, а висит на тебе толстыми бульбами. Вокруг воздушноводяная смесь, которая отсасывается вниз потоком воздуха. Вскоре, минут через пять, в банном аквариуме уже стоит туман, ты висишь в воздухе и ничего не видишь, с закрытыми глазами, так как боишься, что попадет в глаза катамин, и пробуешь тереть себе спину. Смешное представление со стороны. Дергаешься там, как головастик. Я, когда мылся, подумал, не захлебнуться бы тут. Вот хохот — в космосе утонул.

Ощущения приятные, когда смываешь месячную грязь, так как баня у нас раз в месяц, не то что на Земле. Сегодня у нас с Толей хороший день. Настроение хорошее, дружно работаем, шутим. После баньки, как говорил Петр I, продай портки, но остограмься, приняли по маленькой чаю, «захмелели» от удовольствия. Сделали горячий ужин. Все хорошо. Поговорили по душам. Да, не просто здесь летать, надо еще уметь жить и работать.

Не надо выяснять, кто есть кто, рыться в недостатках. Нам по 40 лет, нас не переделаешь, но мы должны выработать общие постулаты, которые бы удовлетворяли нас обоих. Нравятся они нам, не нравятся, но им следовать. И, главное, не поддаваться своему плохому настроению и не портить настроение своему товарищу. Тебе плохо — поделись, не хочешь — скрывай, будь приветлив, не замыкайся, не играй в молчанку и делай все вместе.

Мы сегодня хорошо поддержали друг друга в разговоре с Землей. Я несколько раз спрашивал операторов, почему десятого не прошел тестовый режим «Самрентген». Нам отвечают: потом, потом. Я не выдержал, потребовал в резкой форме доложить, в чем дело. Ответили, это из-за их ошибки, что перед началом работы нам разрешили уточнять ориентацию в режиме малых импульсов, а это не вяжется с программами системы «Дельта». На следующем витке Толя тоже сделал замечание. В общем, экипаж был един.

Вечером Толя разговаривал с женой и сестрой, а я сидел и слушал, так как мои отдыхают в Грозном. Приятно, как они разговаривали о своих домашних делах, заботах. Люди, люди. Всех нас волнует одно и то же, только по-разному мы относимся друг к другу.

Сейчас 2 часа ночи. Заканчиваем работу и спать. Толя подходит и говорит: — Хочешь загадку? — Давай. — С какими больше работаем системами, как думаешь? — Я говорю, с теми, по которым больше изношены листы в документации. — Точно.

Сегодня у нас уже юбилей, месяц на орбите. Незаметно пролетел, как будто вчера стартовали. Подсчитали, кто из наших ребят был в космосе больше месяца, оказалось 13 человек, без нас. Теперь, если идти дальше, то оставаться будет перед нами все меньше и меньше ребят. Что можно сказать через месяц полета? Если бы мы в таком состоянии сели, после выполнения программы, было бы хорошо. Проснулся в 12 часов дня. Толя еще спал. Вышел на связь, нас поздравили с месяцем на орбите. Потом проснулся Толя, и начали работать. Решили отснять эпизод мытья в бане, очень много хлопот по установке света, кинокамеры. В общем, ухлопали часа 4, но отсняли.

Вечером была встреча с композитором Темновым, который написал песню, посвященную нам, и встречались с художником-фантастом Соколовым, который рисует вместе с Леоновым. У нас на борту несколько эскизов будущих его картин о Земле из космоса, и он просил дать по ним свои замечания. Мне они не понравились, я сказал, что Земля отличается от эскизов большей контрастностью, рельефностью, сочностью красок, разнообразием палитры цветов, оттенков, а на эскизах все выглажено. Вечером поужинали горяченького, послушали репортаж с чемпионата мира по футболу, играли аргентинцы с Бельгией. Потом попросили сообщить замечания к нам, которые накопились за неделю. В этот раз нам записали замечание по РТС и шлюзовым камерам, перепутал их при выбросе контейнера с отходами, это моя вина. Сейчас подходим к Союзу, иду наблюдать по геологии.

Час ночи.

Настроение с утра хорошее, впереди тест режимов «Дельты», отношения в экипаже хорошие, а с Землей усложняются. Видимо, непросто на Земле представить себя на месте экипажа и почувствовать наши проблемы. Завтра секстант ремонтировать, надо быть спокойнее, а то я сегодня на связи побухтел. Сейчас спать. Завтра день тяжелый. Отстыковали сегодня передатчики РТС, трудно было добраться через кабели, а у них разъемы с контровкой, все руки порезал.

Еле встал, весь разбитый, вчера переволновался, желудок спазмировало, сердце бухало, как молоток. Думал, разболится, но нет. Ночью не мог заснуть. Переживал, что плохо получаются тесты с «Дельтой». Сегодня дали не те уставки, не обозначили команду на выключение форсированного режима и т. д. Спасает одно, что отношения в экипаже самые доверительные, живем по принципу — никто нас не побережет, как мы сами друг друга. Работаем много, тренируемся в ручных режимах. Астроориентатор с секстантом увязать пока не получается, основные иллюминаторы установки аппаратуры 14 и 19 приобрели коричневый налет внутри между стекол от уплотнительной резины при воздействии ультрафиолета. Эти иллюминаторы в отличие от других без специального покрытия и пропускают ультрафиолет.

Видел сегодня мыс Горн в Южной Америке, впечатляет горное плато, подступающее к океану. Здесь уже снег. Обратил внимание, что при стабилизации станции идут большие засветки от двигателей ориентации и масса частиц летит, как от костра. Это может засветить высокочувствительную пленку в астрофизической аппаратуре «Пирамиг». Доложил об этом Земле.

В районе терминатора при низком Солнце хорошо видны мерцающие частицы, отслаиваемые от теплозащиты. Наблюдал одну из них рядом с солнечной батареей. Интересно ведет себя, неподвижна относительно станции по полету и немного всплывала вверх, как в воде. Весь день был как вареный.

Разбудила побудка — оповещатель в часах. Напугала, гудит здорово, а мы вчера забыли ее отключить. Вскочили, разобрались, в чем дело, ну а дальше было уже не до сна. Вышли на связь, вел ее Володя. Сегодня пришлось его поправить, начинает разговор с мелочей, а забывает о главном и дает в конце. День был в сложной работе и суматошный, что несовместимо. У нас нет однозначной уверенности в правильности работы АО-1, С-2, хотя развороты станции от «Дельты» по времени, скорости и направлению проходят правильно.

Поэтому попросили сегодня разрешить нам самостоятельно провести ориентацию на звезды для проверки секстанта С-2 и предложили методику проверки. Поддержали. Обнулив приборы, загнали Альфа Лебедя в центр астроориентатора АО-1 и оптического визира.

В этот момент в секстанте звезда была на краю десятиминутного кольца слева. Снял ноль секстанта, получили рассогласование, между АО-1 и С-2. Земля говорит, что при таком рассогласовании возможна ошибка в определении уставок. Предложили нам работать по 6 источникам за одну тридцатиминутную тень. Попробовали, задача оказалась нереальной, так как после каждого программного разворота оставалось 3–4 мин. на опознавание звезд, уточнение ориентации по АО-1 из рабочего отсека в стабилизацию по С-2 из переходного отсека. Да еще необходимо время для съемки, ради чего все это делалось. Поэтому пришлось ограничиться тремя источниками.

Устали. Дни пробегают, как в колеснице, не замечаешь. Жаль, когда ты становишься не хозяином, а слугой аппаратуры.

Проснулись в 10 утра от звуковой сигнализации «Вызов на связь», которую включила Земля. День трудный, надо разобраться, можно ли надеяться на ориентацию по АО-1 и стабилизацию по С-2. С утра предложили Земле провести проверку секстанта С-2 и попросили дать нам уставки для 3–4 звезд, чтобы одну из них мы могли видеть в центре иллюминатора. До этого мы уже проверили, что при нулевых уставках, когда звезда в центре АО-1, она видна в центре и секстанта С-2. На черной маске астроориентатора Толя нарезал марки звезд с дискретностью 1° от центра, так чтобы, когда основная звезда будет в центре обоих приборов после ориентации, выполнять последовательно переход по АО-1 от одной марки к другой, загоняя в них звезду путем подворотов станции. Я в это время менял уставки основного канала секстанта «Дельта» один и два с той же дискретностью, смотрел их соответствие положению звезды в центре.

Наконец удалось подбором уставок «Дельта» найти звезду в основном канале С-2, а затем уставкой «Гамма» нашел другую звезду в подвижном дополнительном канале. Уставкой «ФИ» перевел звезды на одну линию биссектора. Получилось. Держал стабилизацию около 15 минут. Точность примерно одна минута.

Перед обедом поставили кассету с записью Шаляпина. Хорошо, просторно разнеслась по станции «Дубинушка». Легко на душе стало. Потом какая-то была музыка плясовая, и я, вися в воздухе, решил сплясать в присядку. Меня перевернуло, и было очень смешно, как я дергался в воздухе, вот что значит без опоры. Толя смеялся.

Смотрел Мыс Горн в Южной Америке. Сейчас в этих широтах зима. Красивая, какая-то величественная картина этих гор, покрытых снегом с двумя большими озерами-близнецами зеленовато-бирюзовой воды.

Из жизни я понял: если у человека все хорошо, то трудности другого он подчас не понимает, не может или не хочет понять, потому что для него важно только свое. У него все хорошо. И только если он пережил многое, тогда и боль другого ему становится понятна и близка.

Только что с Толей закончили работу по сборке технологической установки (печи) «Магма-кристалл», более совершенной, чем установка «Кристалл» станции «Салют-6». Скоро придет экипаж с французским космонавтом, и пора готовить аппаратуру для проведения совместных экспериментов. Сборку ведем по документации, в которой оказались неточности. Так, на электрической схеме указан разъем III 89/10, а на кабеле он маркирован III 80/10, есть и другие замечания по схеме 9. Вот и попробуй в этих условиях уложиться в планируемое время на сборку, когда приходится тратить время на выяснение и уточнение с Землей документации.

Сегодня доволен, что сумели отстоять наши предложения о необходимости контрольного эксперимента с Пирамигом. Кроме этого, попросили запланировать тест «Дельты», чтобы еще раз убедиться в ее способности решать задачи по управлению станцией и доказать, что массив кодов не вводился в машину из-за того, что не было обмена с внешним запоминающим устройством, поэтому у нас и не горел транспарант ВЗУ. Наконец успокоились, что к совместной работе успели подготовиться.

Вечером Савченко пришел на связь и подтвердил, что мы были правы в рекомендациях по эксперименту.

Смотрели с Толей остров Южная Георгия у Мыса Горн. Сплошной горный массив, покрытый снегом на фоне голубого океана и разводов разной структуры облачности. Очень красиво! Впервые увидел на чистой голубой воде десятки белых корабликов — айсбергов. Они по размерам достаточно велики и соизмеримы с самыми большими кораблями. Их видно очень хорошо на чистой воде, без облачности.

Над постелью у меня висит Виталькина фотография и лежит пачка фотографий наших с Люсей, отца и друзей. Я каждый вечер целую сына. Он так хорошо на меня смотрит, что, когда мне плохо на душе, я ему говорю: «Ничего, сынок, выдержу».

Сейчас каждый вечер дают нам последние известия. Сядем с Толей на первом посту, руки сложим на груди и так покойно летим над Землей и слушаем московское радио. Пролетаем Фолькленды, а нам говорят — воюет Англия с Аргентиной из-за этих островов.

Смотрим на них — красивые острова, разрезанные заливами, бухтами, как будто рвали эту землю на протяжении веков. Летим над Испанией, знаем, что там сейчас проходит чемпионат мира по футболу.

Любуемся лазурью Средиземного моря и горами Италии, а впереди уже видна Африка, Красное море. Вот так изучаем географию и любуемся Землей. А в остальном вся жизнь здесь — сплошные заботы, как в деревне. С утра и до вечера копошимся по хозяйству, помимо основной работы в поле.

Спал хорошо. Встал, в теле легкая истома. Сегодня суббота, так не хотелось выходить на связь, какая-то расслабленность, как после большой, тяжелой работы. Правда, эта неделя такой и была, измотался умственно и нервно. Отрабатывали методику работы с французской аппаратурой, кажется, получилось. Весь день был вялый. Мне нравится Виктор Благов, он меня страхует и чувствую — поддерживает. Вечером показали нам по телевидению «Земля — борт» фрагмент матча с чемпионата мира по футболу, играли Бразилия и Шотландия, 4:1 выиграли бразильцы. Красиво. Интересно — впервые пожалел, что не на Земле. А потом показали виды Франции (???), горы, покрытые лесом, показали людей, и так тоскливо стало — ведь это все внизу, рядом идет жизнь. Ничего, Валёк, ты мужик, я знаю, с характером. Вперед! Не такое проходили. Листики с календаря ведь падают ежедневно, и он становится тоньше. Хотел сегодня поговорить с Женей, хоть душу отвести с человеком, который чувствует и знает меня. Как мне это надо! — общение с человеком, кто знает меня. Странно человек устроен. Всю неделю были в напряжении, старались сделать работу и организовать предстоящие эксперименты по французской программе. Хоть и тяжко, устаешь, но это здорово, легко на душе, а как спадает напряженность, наползают мелкие заботы и больше утомляют. И отношения становятся мельче.

2 часа 05 минут ночи. Смотрю, как заходит Солнце за горизонт. Увидел наконец полосы — ступеньки на нем, когда оно погружалось за атмосферу. Вот на диске Солнца появилась песочно-коричневая полоса, а над ней темная. Как только Солнце зашло полностью, над горизонтом появился белый слой, как молоко, с серебристым оттенком.

Спал плохо. Долго не мог заснуть, видел, как Толя тоже не спит, уплывал в переходной отсек посмотреть на заход и восход Солнца. Когда он вернулся (около 2-х часов ночи), я взял кинокамеру, фотоаппарат и тоже поплыл в переходной отсек и стал снимать горизонт Земли.

В эти дни выходим на солнечную орбиту, тень становится все меньше и меньше. И сегодня, получив от «Дельты» распечатку баллистической информации, смотрим, а тень одни нули. Наступили белые ночи на орбите. Солнце почти не заходит. И край его медленно катится за оранжевым пологом горизонта, как за занавесом кукольного театра.

Днем жутко разболелась голова. Понервничали с Толей, и долго терпеть не мог эту боль. В 4 часа дня пошел вместо физкультуры спать. Поспал часа два, стало полегче.

Разговаривал с Женей Кобзевым по связи. Он сказал, что по всем пунктам нашей кодовой таблицы общения только с врачом экипажа все хорошо, стабильно. Поговорили, на душе стало легче.

Вечером в двух сеансах была встреча с женами. Люсечек мой, умница, задает тон, настроение. С наслаждением поговорил с ней и посмотрел ее. Она мне сказала, что разговаривала с Виталиком по телефону, он сейчас отдыхает у друзей в Грозном. И он ей сказал: «Мам, наверное, плохо, что я бросил папу и уехал, может, вернуться?» Молодец, сынок. Я сказал, чтобы он отдыхал, а потом ехал в пионерский лагерь «Орленок».

День выходной, а суеты и мелкой работы много. Во время физкультуры оторвалась лямка амортизаторов, нагружающих ноги при беге на дорожке. Пришлось пришивать. Интересно ведет себя нитка. Не так просто попасть ею в иголку, когда она не имеет веса, запутывается. Поэтому я держал один конец в зубах, а другой, натягивая, вставлял в иголку. Ничего, получилось.

Потом сливали воду из контейнера технической воды, готовили туалет, в общем, готовимся к приему гостей.

Сейчас, перед сном, еще хотим посмотреть солнышко при заходе за горизонт.

Проснулся в 11 часов. До чего же хорошо себя чувствуешь, когда выспишься. Вчера лег больной, глаза слезились. Левая сторона головы раскалывалась, такое бывало и на Земле после переутомления и волнений. В теле — истома. Так не хотелось вставать. Если б можно было, весь день, кажется, провалялся бы. Эта возможность поспать сегодня до 11 часов у нас появилась потому, что утром летаем вне зоны видимости наших пунктов связи и первый сеанс только в 14.30.

Когда встали, так спокойно — не надо отчитываться перед Землей. Я бы неделю согласился не выходить на связь. Утомляет на каждом витке разговаривать, когда у нас дел по горло и все идет нормально.

Сегодня пригласили Рюмина на связь, попросили, чтобы нам обеспечили обратную связь по всем замечаниям, которые были с борта. Иногда что-то произойдет, Земля молчит, а мы сидим и гадаем, ты виноват или система. Кроме того, сказали, чтобы при постановке задач больше советовались с бортом и меньше давали директив, так как нам здесь многое виднее.

Целым день занимаемся комплектацией приборов для французских экспериментов. Осмотрели место установки фотокамеры МКФ-6, как ее удобней демонтировать, так как на ее место будем устанавливать «Пирамиг» — французскую камеру для астрофизических экспериментов. Подключили холодильник к бортовой сети.

Перед сном в последнем сеансе связи услышали песню, посвященную нашему экипажу. Ею отметили наш праздник — тысячный виток, который начался в половине двенадцатого ночи. Мы поздравили Центр управления, а они нас. Хорошие слова и хорошо исполнили. Слова написала Наталия Яина, сотрудница ЦК ВЛКСМ. Потом нам дали последние известия.

Вчера прошли выборы в народные судьи, попросил оператора связи позвонить на избирательный участок в Москве и зачитать поздравительную телеграмму избирателям, так как я там голосую.

Все. Наконец загадка с секстантом С-2 решена. Вчера я попросил проверить ввод уставок в секстант на тренажере Центра подготовки космонавтов при тех же исходных данных, которые давала нам Земля для тестового режима. И сегодня они ответили, как у них в поле зрения секстанта проходит звезда при изменении уставок «Дельта-один» и «Дельта-два». При «Дельта-один» звезда в основном канале отклоняется вниз, а при «Дельта-два» — вверх. У нас на борту все наоборот. Или прибор неправильно собран, или перепутана маркировка уставок.

Даже не верится, ведь его проверяли, давали заключения, и никто не понял, не нашел ошибки. Ничего, главное — нашли. Теперь на душе спокойно.

Весь день готовились к встрече экспедиции посещения. Просмотрели медицинское оборудование: «Эхограф» для ультразвуковой локации сердца и сосудов, «Позу» для оценки координации движений и астрофизическую аппаратуру «Пирамиг» и ПСН. Нашли все укладки для других экспериментов, более мелких, собрали их в один мешок, чтобы потом не искать. Проверили связь из промежуточного отсека, к которому будут стыковаться ребята.

Устал. Чувствую, начали сдавать нервишки. Надо держаться. После французов будет легче в плане работы, а нам с Толей, мне кажется, будет тяжелее.

Сегодня надели новые комбинезоны «Пингвин» для приема гостей. Да, хочу сказать несколько слов о тренировках на бегущей дорожке КТФ. Перед тренировкой надеваем пояс с притягами к дорожке, а к щиколоткам ног пристегиваем амортизаторы. Притяги давят нас вниз, имитируя вес тела, а амортизаторы нагружают ноги при их движении вперед, так что бежим почти как на Земле. Можно включить привод дорожки и бежать как по эскалатору или же бегать без привода, перемещая дорожку усилием ног. Работают все мышцы, от бега получаю удовольствие. Бегаем в носках, чтобы лучше была чувствительность стоп, а то они немеют и кожа трескается и отслаивается. Бегается лучше под ритмичную музыку.

Интересный момент. Когда прыгаешь на месте и расслабишь тело, то оно болтается, вихляет, потому что во время прыжка ты весь идешь вверх, а торс притянут амортизаторами к дорожке. Потом тело начинает тянуть вниз, а руки, плечи, ноги продолжают идти вверх по инерции, от толчка. Получается, как кукла, подвешенная на резинках. Ты ее дернул, и все члены пришли в движение.

Спал как убитый. Проснулся, так приятно. Во сне приснилось, что идет сеанс связи и слышу голоса, стал прислушиваться и проснулся. Это Толя уже разговаривал с Землей. Было 8 часов 45 минут.

Не одеваясь, так мы часто по утрам делаем, приплыл на первый пост и сел на связь. День медицинский. Сегодня сплошные эксперименты. Пока все хорошо, медицина только отвлекает, особенно на Земле. Вслух так не всегда скажешь, слишком много у нас прекрасных специалистов, людей, преданных своему делу. И есть люди, которые только говорят на врачебном языке, без конкретных дел. Я бы их назвал стоящими у парадного подъезда медицины. Они вам стакан воды подадут, вовремя в белом халате промелькнут, побеспокоятся о здоровье на людях при начальстве, будут предлагать проекты, прожекты об укреплении здоровья, но это только звуки, которыми они упиваются в наслаждении своего мнимого участия в большом деле.

Противные людишки, и такие встречаются не только в сфере медицины! Злоба подкатывает к сердцу, когда подобных видишь и слышишь, а сделать ничего не можешь. Вот так медицинский день вылился в трактат.

Сегодня работали с «Дельтой» в режиме 80 по расчету координат точки наблюдения. Вечером пришел на связь Савченко и снова подкинул задачку по секстанту. После сеанса взяли бортовой светильник, поместили его на удалении от секстанта метра три и вниз относительно его оси на один метр. Стали изменять уставку «Дельта-один». Светильник вошел в поле зрения секстанта на 5 часов при уставке, равной 90 градусам, и при 180 градусах переместился по дуге вверх на 11 часов. Дальше установили светильник вверх относительно оси секстанта на 1 метр и снова стали вводить уставку, только «Дельта-два». Светильник вошел в поле зрения на час дня и переместился вниз на 8 часов. Эти данные передали на Землю, пусть разбираются.

Вчера так и не записал, как проводили эксперимент по забору крови. А тут есть интересный момент. Имеем две пластмассовые коробочки, в них отверстия заполнены физраствором. Надо проколоть палец, чтобы взять пипеткой кровь и заполнить эти отверстия. Я два пальца исколол, а крови мало, дело в том, что когда я брал кровь, правой рукой колол, а левая, которую колол, отдергивалась.

И, конечно, проколы были неглубокие. Медсестра же не жалеет — она одной рукой держит, а другой колет. В конце концов с муками за медицину все-таки набрал крови.

Сегодня старт экипажа «Союз Т-6» в составе В. Джанибекова, С. Иванченкова и Жан-Лу Кретьена. Старт был в 19 часов 29 минут 48 секунд. Перед стартом «Союза Т-6», когда проходили над Байконуром, нас в сеансе связи подключили на прослушивание стартовых команд. Слышим, оператор связи говорит: «Все нормально. Есть контакт подъема. Пошла».

Все! Мы уже не одни в космосе — с нами наши товарищи. Правда, они идут на орбите пониже нас, но завтра поднимутся к нам и состыкуются.

Весь день готовимся к приезду ребят. Попрятали все лишнее за панели. Пылесосим сетки вентиляторов, на них чего только не увидишь — и нож, который не могли найти, и переходник от системы «Родник», и разную мелочь — шайбочки, винтики, болтики, которые улетели в процессе работ по расконсервации станции. Набивается также ворс с декоративной обивки станции или одежды. Много стружки, мы же здесь и режем, и долбим, и выворачиваем массу гаек, болтов. Поэтому все и летит.

Выполняли эксперимент «Астра» по исследованию атмосферы вокруг станции. Ведь она — как планета, обрастает атмосферой в результате газовыделения материалов, обшивки, пластиков и продуктов сгорания от двигателей. Знание и распределение этой атмосферы вокруг станции, а она распределена неравномерно, чрезвычайно важно для анализа результатов работы с различной научной аппаратурой.

Собрали схему системы сейсмоприемников БСП для регистрации микроускорений станции от вибраций множества работающих приборов, двигателей и нашей деятельности. Вечером демонстрировали фотокамеру МКФ-6, так как необходимо будет устанавливать «Пирамиг» на этот иллюминатор. Он большого диаметра и имеет высокие оптические характеристики.

Сейчас хочу сфотографировать Солнце. Ждем, когда оно будет заходить, и никак не можем найти светофильтр от объектива с фокусом 500. Главное, смотрим друг на друга и каждый думает, что другой положил куда-то и не помнит. Так недолго и повздорить. Но, слава богу, нашли. Час ночи, снимаем рефракцию Солнца при его заходе.

На связь выходил руководитель медицинской группы и сказал, что их беспокоит мой повышенный пульс. В покое — 90, а после нагрузки — 120 и медленное восстановление. Я ответил, чтобы меньше волновались, все в порядке, а повышенный пульс — это моя особенность и на Земле. Кроме того, много было дел по экспедиции посещения и устали.

Ждем сегодня гостей. Переживаем. Уже устоялись отношения, а тут — новые люди. Не расшатали бы нас, и так тяжело. Вдвоем уже свыклись, сработались, а теперь как бы все сначала.

Весь день готовимся к встрече. Построили гравитационную стабилизацию, стыковочным узлом переходной камеры — к Земле. Это необходимо для создания лучших условна для поиска и захвата нашей станции радиотехнической системой «Игла» корабля «Союз Т-6».

Попрятали все лишние вещи за панели. Дико разболелась голова. В 19.50 включили программу 4, начался режим сближения. Станция стала разворачиваться, по рысканию скорость до двух градусов, и сразу прошло гашение скорости. Начал подрабатывать транспарант «36–10 км», а захват по скорости не формировался. На индикаторе скорости стрелка флюктуирует между 0 и 6 м/с, плавно поднимается и опускается.

Связи с кораблем «Союз Т-6», с «Памирами», нет. Смотрю на индикатор угловых скоростей ИУС — у нас идет уменьшение угловой скорости, значит, на корабле включился двигатель для гашения бокового сноса, а станция, автоматически отслеживая корабль, отреагировала на изменение бокового сноса уменьшением своей угловой скорости. На пульте управления научной аппаратурой ПУНАО загорелся транспарант «10–3 км», корабль уже ведет сближение на дальности менее 10 км до станции. Далее загорелся транспарант «3–1 км», и через некоторое время на пульте ПУНАО неожиданно все погасло.

Видим только на экране комбинированного электронного индикатора светящееся пятнышко — это телевизионное изображение корабля где-то на дальности около километра. Оно на сетке экрана на три клетки вверх и одну справа, а минутой раньше оно было всего на одну клетку от центра. Значит, у корабля есть боковая скорость. Это хорошо. Если сближение идет нештатно, то безопасность обеспечена — они пролетят мимо нас. В такой ситуации инструкция гласит — действовать по указанию экспедиции посещения, так как у них активная роль, или по указаниям Земли. Связи с Землей нет, идем еще вне зоны видимости наших наземных пунктов управления. Вызываем «Памиров», но их не слышим (потом в зоне видимости Земля нам подсказала, что на одном из постов была зажата тангента связи).

Корабль выходит из поля зрения телекамер. Толя полетел в отсек ПрК, к которому стыкуются «Памиры», чтобы посмотреть в иллюминатор, где корабль. Потом прилетает оттуда и говорит: «Валь, он завис рядом». Я туда. Смотрю, корабль висит от нас на удалении около 200 метров. Все нормально, значит, ребята видят нас и ведут управление. Входим в зону видимости.

Нам дали команду перевести станцию в режим стабилизации.

На экране снова появился корабль — это «Памиры» выполнили вручную облет и начали причаливание. Толчок. Есть стыковка! Время 20 ч. 46 м. 22 с. Хорошо, что хорошо кончается. Хотя сложившаяся ситуация до конца не была нам понятна, но она контролировалась нами по отдельным признакам на приборах и на экране телевизионного индикатора, мы видели уход корабля вбок. Поэтому понимали главное: процесс проходит безопасно. И, конечно, мы были уверены в ребятах транспортного корабля, в руках которых было управление.

После стыковки проверили герметичность стыковочного узла, помогли ребятам выровнять давление в отсеках между кораблем и станцией. Ровно в 12 ч. ночи открыли переходные люки, встретились, обнялись. Ребята в станцию вошли со светоблоком, внутри которого были цветущие орхидеи из Киевского ботанического сада. Их прислали из института биотехники, где работает моя Люся. Постаралась, милая. Сразу же перешли на первый пост. Командир доложил Генеральному секретарю нашей партии о начале работы международного экипажа на борту станции. Затем по программе до 3 часов утра, а на самом деле до 4 утра ужинали, угощали гостей, выпили нашего чайку за встречу. Саша и Володя чувствовали себя хорошо. Настроение у них отличное — состыковались вручную. Молодцы. Жан чувствовал себя неважно, плавая по станции, боялся повернуть голову. А так все нормально. Когда все легли спать, я взял толстый конверт почты и ушел в переходной отсек читать. Так хорошо было. Развеселили письма сына из лагеря.

Люся с Виталиком написали много писем. Потом залез в спальник и не спал всю ночь под впечатлением писем, разговоров от встречи и предстоящей большой работы с гостями. Встал в 11 часов дня. Володя и Саша уже возились в бытовом отсеке своего корабля. Помог им развернуть воздуховод.

Целый день помогали ребятам с экспериментом «Поза». Собрали аппаратуру, установили, запитали.

Жан, чудак, привез маску Квазимоды, и вчера, когда я работал в рабочем отсеке, лезу на панель, а из-за отсека научной аппаратуры вываливается лохматая рожа — я от неожиданности аж испугался и вскрикнул. Все хохотали.

Во время эксперимента снимал их кинокамерой. Хороший получился эпизод, когда Жан стоял в маске на площадке аппаратуры «Поза», а я его отснял. Этот эксперимент проводил весь экипаж посещения. Потом Жан и Володя Джанибеков занимались эхографией сердца, а я помогал Саше в монтаже технологической установки «Магма» для выращивания кристаллов.

С приходом ребят на борт идет столько радиограмм, что можно запутаться. Ухо надо держать востро, иначе можно наломать дров.

Днем попросил разрешение отстрелить через шлюзовую камеру ведро с бытовыми отходами. Почетную миссию запустить этот спутник с борта станции поручили Жану. Он был очень доволен. В 16 час. 30 мин. 30 сек., засек по часам, он надавил на рукоятку, сработал пружинный толкатель, и ведро с отходами стало существовать самостоятельно. Такие спутники мы запускаем еженедельно, освобождая себя от мусора.

Сегодня заменили СИРТ — систему измерения расхода топлива. День прошел хорошо, спокойно, мне понравился. Вечером, во время ужина, опять посидели вместе. Жан, когда первый раз вошел в станцию, сказал: «О, как просторно». А сегодня, когда проснулся, говорит: «О, как хорошо поспал, даже сон приснился».

Хоть и мало спал, но выспался. Сон был глубокий. Проснулся, вижу, как из темноты надо мной выплывает Саша Иванченков. Перед сном мы всегда выключаем свет, а иллюминаторы закрываем крышками, чтобы солнце не светило, так как за время сна у нас за бортом проходит много дней и ночей.

Поздоровались, решил встать тоже пораньше, так как надо нагреть воды, набрать пищи в буфете, вложить ее в подогреватели. Все-таки завтрак не на двоих, а на пять человек. А это не так просто здесь, потому что за один раз можно нагреть только пол-литра воды и в подогреватели пищу всю сразу не поставишь. Подплыл к ящикам буфета, набрал за пазуху продукты на всех. Так удобнее — не разлетается. Затем подплыл к пульту управления системой обеспечения жизнедеятельности, чтобы проконтролировать состав атмосферы в станции. Вижу, сзади подплывает Володя Джанибеков — тоже проснулся и стал помогать мне снимать параметры атмосферы по разным зонам отсеков для записи в бортовой журнал. Проснулись и встали остальные ребята.

После завтрака продолжали эксперименты «Эхография» и «Поза». Ребята приступили к подготовке аппаратуры «Пирамиг» и ПСН к работе.

Днем дали интервью по радио. Показал Жану на вычислительной машине «Дельта» режим 80 для расчета координат наблюдаемых объектов на Земле. Он был чрезвычайно удивлен нашими возможностями.

Ему также очень понравилось печатающее устройство «Строка» системы «Дельта» в режиме расчета баллистической информации, когда у нас высвечивается или печатается время начала и окончания связи, начало тени и выход из нее, очередного витка, его номер и многое другое.

Чувствуем, гости смотрят на нашу работу и взаимоотношения, и это несколько нарушило устоявшийся ритм жизни.

После рабочего дня начали подписывать конверты для Земли и ставить печати — французскую с эмблемой звездного мальчика и нашу «Борт станции „Салют-7“».

Прочел письма нашего врача экипажа и Григория Григорьевича, письма полезные.

Весь день работаем. Астрофизические эксперименты, медицинские. Много времени ребята из экспедиции посещения смотрят на Землю. Саша Иванченков показывает нам места, наиболее запомнившиеся ему по его первому полету.

Вечером спросил Жана: как наша станция? Какое впечатление она производит? Он ответил: простая, не очень эффектно, может быть, выглядит, но зато надежная.

Отношения в экипаже товарищеские, правда, нет желаемой легкости в общении. Может быть, присутствие Жана нас как-то сковывает. Он, видимо, тоже чувствует себя в гостях.

Сейчас смотрим с ним на Землю, и он говорит: «Как красиво и непонятно все. Почему такие облака? Куда они плывут? Много загадок». Очень хочется ему посмотреть Бретань, Париж, но все никак не удается: когда проходим над Францией, у нас, как назло, идет какой-нибудь эксперимент.

Вечером опять ужин. Жан доволен, ему вообще все нравится.

Лег спать и не мог заснуть, стал читать письма. Люся переслала мне письмо руководителя научной программы «Орион-2» первого моего полета на корабле «Союз-13» Гурзадяна Григория Ароновича.

Сегодня работали по астрофизике — на четырех витках в тени. Прошли неплохо. Вспышки от двигателей ориентации выглядят как белое облако частиц, по яркости соизмеримое с яркостью облачности при полной Луне. Когда Луна старая (видна ее четверть), то вспышки розового цвета, как искры от костра. Их огромный сноп отлетает примерно на 20 м и гаснет.

При выходе на свет в первых лучах Солнца видно редкие частицы, а если ударишь по борту, то рождаются их серебристые стайки, которые, мерцая, отходят от станции, а некоторые висят рядом, как в воде колеблются. Некоторые светятся на удалении 20–25 см напротив иллюминатора, как стали, так и стоят, а одна горит как электрическая лампочка. Вот смотрю, эта частица, плавно вращаясь и мерцая, отходит перпендикулярно иллюминатору, а другая яркая висит на удалении 10–15 м уже около 10 минут. Она вверху, справа, как спутница станции, ею порожденная. И вот восход заливает их светом и Землю сиреневым туманом. Рассвет встречаем над Родиной.

Красиво, спокойно, величаво раскинуты наши земли. В утренней дымке видны инверсионные следы самолетов.

Опять целый день работали с астрофизической аппаратурой «Пирамиг» и ПСН. Увлекательное, необычное занятие. Сегодня во время работы по источнику на небесной сфере вместо команды «Выкл. режимов» дали команду «Ручная ориентация», прошел отбой режима, при этом остановились программы автоматических маневров системы «Дельта». Что делать? Впереди еще работа на трех витках. Я был ошеломлен, ведь целый день программы полета на грани срыва. Тем более французской. Говорю себе: «Спокойно!» Принимаем решение и переходим на стабилизацию от другой системы — «Каскад», при этом сохраняя в пространстве неизменное положение станции относительно звезд.

По входу в сеанс связи доложил, что произошло и наши действия. Спросил, можно ли продолжить режим, остались ли в памяти машины программы следующих разворотов. Мне отвечают: «Остались». Земля дала рекомендации, и после этого мы вошли в график. Правда, нам советовали перейти на ручные режимы. Я отказался и сказал, что будем продолжать работу от вычислительной машины системы «Дельта», т. к. слишком напряженный план работы. За время одной тени, примерно 30 мин., надо отработать по трем источникам в разных созвездиях, а это значит, надо три раза переориентировать станцию и еще уточнять ее ориентацию по астроориентатору и секстанту. И конечно, каждый источник нужно еще отснять с разными экспозициями, фильтрами и объективами. В ручных режимах, конечно, за это время тени всю программу не выполнили бы, пришлось бы ее сократить. Так мы сохранили программу, кроме источников в районе созвездия Большой Медведицы и Гончих Псов. Но договорились с Землей отработать по ним на следующий день.

В этот вечер у всех было радостное настроение, приподнятое. Работа на грани срыва и найти выход — все это, конечно, дает вспышку эмоций.

Как и каждый вечер, по традиции посидели за ужином. Жан-Лу сказал: «Я был удивлен и восхищен, как работал экипаж, как боролся, чтобы спасти эксперимент». Он улыбался, был в прекрасном настрое.

Сделали два отличных телевизионных репортажа на Францию. В первом — показывали нашу станцию. Я взял камеру. Толя и Саша подхватили меня под руки и стали «возить» по станции из отсека в отсек. Я показывал, а Жан-Лу вел репортаж. В один из моментов он уделил внимание нашему космическому туалету. В следующем сеансе нам сказали, что это во Франции произвело фурор, как наиболее понятное. Поблагодарили за «находку».

Все дни пребывания экспедиции посещения на станции спим по 3–4 часа. По прилету у Саши Иванченкова разболелась спина, по-видимому, вытягивается позвоночник. Предложил ему свой спальник, т. к. на моем спальном месте есть возможность упираться ногами в шлюзовую камеру. Когда в нее упрешься, а головой в стенку — легче становится.

Утром просыпаюсь: рядом лежит Жан, надо мной — Толя, по правому борту — Саша Иванченков, а вниз головой и ногами к нам — Володя Джанибеков. Встаю пораньше, чтобы посмотреть, все ли в порядке по служебным системам, и включаю воду на нагрев, а также надо побыстрее умыться, принять туалет, все-таки 5 человек на борту.

В 8 часов включаем музыку, и потихоньку ребята встают. Одеваемся, завтракаем и за работу. Жан между экспериментами, когда он свободен, берет кинокамеру или фотоаппарат и снимает Землю.

Увлекается и, бывает, снимает или без светофильтра, или забудет выставить чувствительность пленки. А то, как Карлсон, летает над нами и смотрит, как мы работаем. Он все время жалуется Земле, что много телерепортажей, а они как раз тогда, когда мы пролетаем над Францией, и он не может посмотреть свою Землю.

Его поразило, как мы работаем в темноте. Пять человек, все за приборами, на пультах мелькает цветами сигнализация, в руках зажигаются фонарики, в иллюминаторах — вспышки от двигателей, слышны глухие удары их срабатывания, а мы бесшумно, как летучие мыши, летаем в черном объеме станции. В общем — фантастика.

Отработали два витка по двум созвездиям за одну тень. В начале делали ориентацию с помощью системы «Дельта», а во второй тени программные развороты выполняли на гироскопах по уставкам. В конце тени перешли на четвертое созвездие в режиме ручной ориентации.

В приборе «Эхограф» перестал работать видеомагнитофон в режиме воспроизведения. Надеемся, что запись экспериментов все таки прошла.

Вечером начали подготовку вещей к возвращению. Их набралось много. Кассеты с кино- и фотопленкой, кассеты магнитных регистраторов, результаты биологических экспериментов, капсулы с кристаллами и т. д. В общем, Володя Джанибеков упаковывал их в корабле всю ночь. Ведь надо все надежно подвязать, чтобы на посадке не сорвалось.

Вечером за ужином все собрались за столом. Мы говорили о том, что работа была интересной и теперь будем ждать ее результатов. Жан сказал, что он поражен высоким профессиональным мастерством каждого из нас и тем, как мы боролись, чтобы выполнить французскую программу. После ужина писали письма домой, гасили конверты бортовыми печатями. Володя подстригал Толю в промежуточном отсеке ПрК. Легли спать Жан и Саша. Я поплыл спать около 4 ночи.

Проснулся в 5, хотя лег в 4 часа утра и лежал, мучился до 7.30, потом встал, умылся, начал готовить пищу. Удивительно, смотрю на ребят — они сегодня уже будут спать на Земле. В сеансе связи ребятам передали данные на спуск. Потом стали напоследок фотографироваться, затем провели телерепортаж и пошли провожать ребят к люку. И вот здесь защемило на сердце. У Володи и Жана выступили слезы на глазах. Обнялись, тепло поцеловались, и по команде с Земли люк медленно стал закрываться. Когда услышали, что ребята закрыли люк своего корабля, мы сразу завалились спать. Как не проспали расстыковку, не знаю. Еле услышал сигнал «вызов на связь». Надеваю наушники, слышу — Земля вызывает то «Памиров», то «Эльбрусов». Говорят, гора с горой не сходятся — сошлись, только в космосе. Вышли на связь, получили данные на расстыковку. После расстыковки ребята должны были развернуть свой корабль боком к нам, чтобы удобно было снимать станцию. При этом нам предписывалось при удалении транспортного корабля на 60 м сделать закрутку станции по тангажу со скоростью 2 градуса в секунду, чтобы нас можно было отснять со всех сторон. Затем пришел в промежуточный отсек, откуда они отстыковались, чтобы через его иллюминатор отснять уходящий от нас корабль. На фоне черного космоса увидел его темно-серый силуэт. Он очень плавно развернулся на 90 градусов боком, а потом ушел по рысканию, за край иллюминатора, и я его потерял из поля зрения. Так мы разлетелись.

В следующем сеансе слушали ребят, как идут на посадку. Программу спуска они включили в 15 ч. 24 м. 42 с. (доложили об окончании ориентации для включения двигателя на торможение. «Гранит» (В. А. Шаталов) по традиции сообщил им метеообстановку в районе приземления. Погода хорошая, температура плюс 27 градусов, небольшой ветерок, ведут хлопкоуборочные работы, много техники на полях. В 18 ч. 21 м. ребята сели в 65 км северо-восточнее города Аркалык.

Вечером у вас был телесеанс. Я понимал, в Центре управления сейчас думают, что у нас кислое настроение, и решил пошутить. Надел страшную маску Квазимоды, которую оставил нам Жан-Лу, и когда начался телерепортаж, меня в кадре не было. Толя меня зовет, а я якобы расстроился и не хочу выходить. Потом выплываю — и лицом в камеру. На Земле никак не поймут, что со мной произошло — изуродованное лицо в безобразных шрамах и морщинах, волосы дыбом. Вначале все растерялись, а потом хохотал весь ЦУП, и сказали, что такого репортажа еще не видели.

Перед сном еще раз перечитал все письма, газеты. Тепло стало на душе. Завтра встреча с семьями.

Померил давление — 120 на 76. Физкультурой занимаюсь с желанием и без трудностей.

Проснулся сегодня в 9 часов, спал хорошо. Как говорится: «Гости — хорошо, но от них устаешь». Потом досыпали. Встали в час дня.

В станции кавардак. Наводим сегодня порядок. Потихоньку, думаем, все образуется.

Тишина. Толя смотрит на Землю, а я вставил кассету с записью моих домашних, и Люся мне спела «На крылечке вдвоем» — нашу любимую, а потом Виталька прочел стихотворение «Полтавский бой». Люся так сердечно со мной говорила, аж слезы выступили на глазах. А потом два сеанса встречи с ними. Душой отдохнул. Люсек тарахтит, очень добродушна и сердечна.

Проснулся в 3 часа дня. Так много не спал ни дома, ни тем более в космосе. Усталость, которая накопилась, теперь уходит во сне. Хорошо, что организм компенсирует ее.

Встали и начали приводить в порядок оборудование. Сняли «Пирамиг», который на время экспедиции посещения был установлен на иллюминатор для многозональной фотокамеры МКФ, а затем собрали и установили на свое место МКФ. Провели его тест, все нормально.

В 5 часов дня была телевизионная встреча с женами. Молодцы, хохочут, рассказывают всякие глупости. Приятно на душе. Выглядели они хорошо. На следующем сеансе связи в 17.00 была встреча с Эльдаром Александровичем Рязановым. Поболтали весело о кино, он рассказал о том, что снимает новый фильм «Вокзал для двоих» с участием Людмилы Гурченко. Мы пригласили ее на встречу с нами.

Затем я спросил об артисте, который играл в фильме «Мужики». Назвал его Васильевым. Рязанов сказал, что, к сожалению, не может вспомнить, о ком идет речь. Из ЦУПа подсказали, не Васильев, а Михайлов. Тогда он сказал, что это хороший артист и сейчас пользуется популярностью. Мне в этом фильме он тоже понравился.

Вечером поговорили с Савченко по экспериментам. Он сказал, что пленки по астрофизике доставлены в Москву и ждут специалиста по проявке из Франции. Попросил нас поискать одну пленку с аппарата ПСН, которую Володя Джанибеков потерял на станции. Здесь это несложно, все, что не закреплено, уплывает по потокам воздуха, а по какому, неизвестно, так как воздух в станции движется вдоль жилой зоны рабочего отсека к фильтрам удаления вредных примесей и противопылевым, размещенным на задней его стенке. Затем очищенный воздух поступает в приборную зону за боковые панели, где вентиляторами прогоняется в обратном направлении мимо приборов, охлаждая их, к агрегатам регенерации воздуха и удаления углекислого газа, а дальше через холодильносушильные агрегаты ХСА снова попадает в жилую зону, тем самым обеспечивается циркуляция свежего воздуха в станции.

Вечером послушали последние известия, а потом поборолись с блоком раздачи и подогрева — подтекает кран, горячая вода обжигает руки. Видимо, неудачно подобрали пару металлов для корпуса и клапана. И, конечно, при частом пользовании клапан в кране делает задиры, его трудно становится открывать, и нарушается герметичность. Завтра будем менять.

После «французов» нам дали три дня отдыха, как мы их назвали, каникулы. Но какой там отдых, если работы много. Меняем кран в блоке раздачи и подогрева. Сделали эксперимент «Биогравистат».

Много времени и сил заняла подготовка к завтрашней работе — 5 зон геофизических и прикладных экспериментов и масса других мелких дел.

С Толей держим себя ровно. В станции тишина. После ребят почти не разговариваем. Как-то стало спокойнее нам. Теперь месяц летать вдвоем.

Разговаривал с Женей Кобзевым. С ним пообщаешься — и легче на душе. Женя говорит, что Земля чувствует, когда в экипаже возникают сложности. Да, когда в семье скандал, мы скрываем. А остальные не особенно обращают внимание. Все растворено в мире забот каждого и всех. Здесь же ЦУП живет нами, и как только увидит отклонение, все начинают сопереживать, а кое-кому просто интересно, как мы будем себя вести, сорвемся или нет. Стараются отвлечь экипаж и помочь найти пути, чтобы мы вошли в колею, хотя если сорвемся, сразу потом будут бичевать за слабость, за неумение сдержать себя. Однако страшны не отношения в экипаже, здесь можно найти приемлемую линию поведения, которая устраивала бы обоих, а Земля, которая своим пристальным вниманием и заботой влияет на экипаж. Такая забота не всегда помогает, а поэтому надо все трезво понимать и держать себя в руках, хотя это бывает трудно. По интонации на связи со специалистами управленцами слышишь и хорошо осязаешь каждого из них. В длительном полете умение управлять собой играет большую роль.

Разговаривал еще с Сашей Машинским, говорит, что ребята из экспедиции посещения доставили растения в хорошем состоянии. Завтра их встречают в Звездном.

Подписал немного конвертов для себя и поплыл спать. Завис в воздухе над столиком, где был Толя, и думаю: ведь это должно казаться необычным — висеть над человеком, над столом в воздухе. Но настолько привыкаешь к этому новому миру ощущений, возможностей, что это кажется естественным. Как будто ты родился в невесомости, и сознание не фиксирует необычность состояния, движений и не сравнивает с земным. Так же, как мы не задумываемся, что при дыхании поднимается грудная клетка.

Вчера ночью в 12 часов слушали, пролетая на нисходящей части витка над Средиземным и Красным морями, футбольный матч чемпионата мира. Играли наши с поляками. Счет — 0:0. Сеанс был минут 20, приятно было здесь слушать репортаж. Сидишь на первом посту, скрестил руки на груди, уставил взгляд в переходный отсек и слушаешь, а сам летишь над шариком. Вот тебе и футбол.

За время космических каникул так отоспался, что эту ночь всю вспоминал дом, Люсю, Виталика, маму. Как будет хорошо, когда я вернусь, пойти вместе погулять по Москве, съездить за город. Родные мои.

Чтобы не забыть, скажу несколько слов о французской кухне, так как Жан привез нам в двух коробках свои национальные продукты. Это баночки с шоколадным кремом, хлеб натуральный белый маленькими ломтиками, крабы, тертый сыр и еще какие-то консервы, мармелад и сладости, а мы-то ждали французского коньячка.

Говорю: — Жан, а у нас ассортимент все-таки лучше.

— Да, — отвечает он, — больше и вкуснее. Мне очень нравится ваша пища.

В туалет по-большому Жан сходил только за два дня до посадки. Когда он прилетел, то на третий день подплывает ко мне и спрашивает: «Валентин, на какой день здесь появляется желание в туалет?» Спрашиваю: «А ты разве еще не ходил? Пора уже».

Во время еды заметили, он, бедняга, стал даже мучиться: аппетит хороший, а стула нет. Мы ему давали и чернослив и корень ревеня — не брало. На шестой день говорю ему: «Жан, теперь уж держись до Земли — такого еще не было». Но потом все обошлось, и какова была радость облегчения! Мы все поздравили его.

Он очень доброжелателен. С охотой помогал нам, подписывал фотокарточки, конверты.

Сегодня весь день работа по прикладным и геофизическим экспериментам. Пять зон, немного трудно, так как от астрофизики, которой занимались до этого, надо переключиться к Земле, но справились без ошибок. У нас уже традиция — в конце дня оператор связи звонит домой и спрашивает новости. Люся сказала, что была в Звездном на приеме, устроенном французами в нашем профилактории.

Всем очень понравилось. Приехали братья Жана, старший сказал хороший тост. Наших жен они зацеловали.

Мы еще одну традицию ввели: в конце недели спрашиваем, какие допустили ошибки, чтобы знать свой итог работы (это нам необходимо, чтобы делать выводы, где мы спотыкаемся). Правда, сменный сегодня нам сказал, что неделю отработали без замечаний.

Сегодня дал себе большую нагрузку на беговой дорожке КТФ и велоэргометре. Получил удовольствие. Тренировку по телевидению смотрели медики. Остались довольны. Говорят: «Нам очень понравилось, как ты выглядишь, хорошо нагружаешься, нет никакой атрофии».

Завтра тяжелый день. Встаем в 6 часов утра из-за условий эксперимента.

Лег спать, сразу заснул уставший. Но чувство, что что-то забыл, настолько сильно довлело надо мной, что через полчаса проснулся и вспомнил: не включил на ночь контур охлаждения системы терморегулирования и насос откачки конденсата.

Встал, включил, снова лег, а потом пошли мысли, мысли. Их целый поток, не дали заснуть. Так до утра и провалялся. Одну мысль захотел записать еще лежа в постели. В человеческих отношениях возможно все: спорить, ругаться, даже обидеть товарища, и все это может быть понято и прощено. Но нельзя посягать на главное, стержневое — его достоинство и уважение к нему окружающих.

У каждого человека есть хрупкий внутренний образ мира и всего лучшего, что с ним связано, и если нанести удар или посягнуть на этот внутренний храм устоя человека — здесь трагедия. Возникает борьба моралей, вырабатываемых годами, воспитанных поколениями семей. Их не переделаешь. И тут или полный ярый антагонизм или, если надо жить дальше, кто-то ломается. Иди если сильные люди, идет их разобщение на основе разума — без скандалов, а просто люди начинают друг с другом не жить, а существовать, стараясь быть как можно меньше в контакте.

Стержень человеческих взаимоотношений — это достоинство, в нельзя на него посягать.

Весь день работали по прикладным экспериментам. Потом обрадовал Савченко, что снимки «Пирамига» звездных областей получились хорошо. Значит, то, что мы не спали и старались довести методику в полете, не напрасно.

Оператор связи в последнем сеансе поздравил нас с Указом президента Франции о награждении орденом «Почетного легиона». Не ожидали, откровенно говоря, думали, что наградят только экспедицию посещения. Здорово. Люсек сейчас рада.

Очень интересно сегодня удалось наблюдать на трех витках Мугоджарский хребет Южного Урала, который тянется до Аральского моря. Все отснял. Говорят, что мою запись на магнитофон увезли геологам.

Ночью все мысли лезли в голову. Заснул сразу, а проснулся в 2 часа и до полпятого не спал. Сейчас позавтракал и немного прилег перед экспериментом.

По медицинскому эксперименту М-2 (электрокардиографическое исследование активности сердца при физических нагрузках) сказали, что параметры приблизились к их значениям, полученным на Земле при аналогичных нагрузках.

Пульс исходный 84, после нагрузки 150, через пять минут отдыха 100 ударов в минуту.

С Земли зачитали о наградах. Володю и Сашу наградили орденами Командор «Почетного легиона», а нас и Жан Лу Кретьена — орденами Офицер «Почетного легиона». Передали нам и радиограмму без формы о статусе ордена.

Любопытно, что Людовик XVIII, сменивший Наполеона и ликвидировавший многие его нововведения, сохранил Почетный легион в его прежнем виде. Руководителем ордена как организации является президент Франции, которому помогает Великий канцлер.

Орден «Почетного легиона» — весьма высокая для французов награда. Чтобы получить его в мирное время, французу надо прослужить в течение 20–25 лет.

В ордене различают легионеров 5 степеней: 2 высших — Кавалер большого креста и Великий офицер присваиваются лишь президенту и высшим гражданским и военным руководителям, а далее следующие степени рыцарства ордена — Командор, Офицер и Кавалер. Граждане Франции не могут награждаться орденом «Почетного легиона» высшей степени, минуя низшие. Так что Кретьену звание Офицера «Почетного легиона» присвоено в порядке исключения. В общем случае для получения звания Офицера Кретьен должен был пробыть Кавалером ордена не менее 8 лет. Звание Командора нашим космонавтам Джанибекову и Иванченкову также было присвоено не как обычно, иначе потребовалось бы, чтобы они не менее 13 лет ходили рыцарями ордена, из них 8 лет — Кавалерами и 5 — Офицерами. По Уставу ордена участие в военных действиях вдвое сокращает необходимые сроки, но оговаривается, что эти льготы действуют лишь при участии не более чем в одной военной кампании в год.

Из существовавших во времена Наполеона привилегий для награжденных орденом «Почетного легиона» остались лишь денежные пособия французским военнослужащим: Кавалер — 20 франков в год (во Франции — стоимость четырех кружек пива); Офицеру полагается 40 франков в год и Командору — 80 франков в год. За серьезные проступки и прегрешения, нарушения дисциплины военными, финансовое банкротство рыцари ордена могут быть лишены почетного звания легионера.

Снова наблюдал Арал. У меня складывается впечатление, что Южно-Уральский хребет тянется до Каспия. Причем пятнистая структура, как я ее называю, это как бы срез гор, то есть веками породы более мягкие выветривались, а твердая основа горных пород оставалась, как шрам. Он начинается от полуострова Бузачи и тянется в виде темных холмов по прямой на восток. А потом переходит в пятнистую горную структуру, которая соединяется с Южно-Уральским хребтом в северной части Аральского моря.

На связь пришла наша экспедиция посещения и их дублеры со вторым французским космонавтом Патриком Бодри. Мы поздравили ребят с хорошим приземлением. Спрашиваем: не надоело ли на Земле, а то снова приезжайте — у нас спокойнее и работа интересней. «Это точно», — отвечают и смеются. Жан Лу говорит, что часто вспоминает, как мы вместе работали, как относились к работе, что было самым приятным. «Я вижу, у вас большой порядок в станции стал после нас, извините за тот ералаш, который мы вам сделали».

Попросил поискать на станции обручальное кольцо, которое у него улетело. Говорит, если найдете — подарю его вам.

— Это не так просто, Жан, — отвечаю. — Но если найдем, то привезем тебе как сувенир, да и часы Володи Джанибекова, которые он тоже потерял. Пока не выплывали.

Потом ребята рассказали, что у них прошла пресс-конференция, на которой академик Александров отметил, что советско-французская программа выполнена отлично благодаря дружной нашей работе.

Жану Лу и Патрику в Академии наук подарили по охотничьему ружью. В конце дня разболелась голова, так как плохо спал. Пошел в угол, забился, расслабился, чтобы покемарить. Ан нет. Если свободно висишь в воздухе, то все время себя внутренне контролируешь, а то тебя перевернет, куда-то потихоньку несет, всплываешь и т. д. В общем сознание не отключается. И стал я искать угол, куда можно забиться и быть зафиксированным. Заплыл за душ и, как почувствовал устойчивость положения, мне сразу стало легче отдыхать, потому что я отключился и перестал контролировать положение тела. Сравнил я это с поведением рыбы в воде, когда она стремится для отдыха забиться под корягу, под камень. Возможно, по тем же причинам.

Проспали. Ночью замерз, укутался в спальнике и, согревшись, проспал до 9.30, пока не загудела Земля. С утра выполнили интересный режим ЗОР (звездная ориентация), от вычислительной системы «Дельта». Поиск звезды проходил путем автоматических разворотов станции с последующим сканированием заданной осью участка неба по спирали для захвата звезды фотометром и уточнения ориентации от него с дальнейшим автоматическим включением: рентгеновского телескопа РТ-4 и рентгеновского спектрометра СКР-2М.

Контролировали ориентацию и поиск звезды по астроориентатору АО-1, секстанту С-2 и визиру «Пилота». Все было очень интересно, но захват почему-то не прошел, хотя точность наведения на звезду была около полутора градусов. На свету выполняли визуальные наблюдения и заменили передатчики телеметрии.

По «Маяку» слышали, что посол Франции в Москве вручил ордена «Почетного легиона» нашим космонавтам, а Жану и Патрику будут вручать их во Франции.

Наши ордена посол Франции передал начальнику Центра подготовки космонавтов для вручения их нам от имени Франции после посадки. Звезды Героев Советского Союза нашим ребятам и французскому космонавту Жану Лу Кретьену вручал Председатель Совета Министров Н. Д. Тихонов.

Начал подбирать материалы для диссертации, а то время пролетит, потом трудно будет наверстать, тем более кое-что и не наверстаешь. А здесь сейчас можно много успеть сделать, все под рукой: документация, приборы, идут эксперименты по теме и т. д. Немного еще о быте. Сегодня нам врачи по связи сообщили, что в нашем микробном анализе частей тела, который увезла с собой экспедиция посещения, обнаружили во рту вредную флору и рекомендовали все-таки чистить зубы не салфетками, как нам удобно, а электрофоретической щеткой со специальной пастой «Орбита».

Бреемся обычной бритвой «Агидель», только с камерой для сбора волос, откуда потом специальной насадкой отсасываем их пылесосом. Голову массируем, чистим массажной щеткой, на которую кладем влажную салфетку, и трем. Приятная процедура.

Главный инструмент на борту — это ножницы, которые привязаны у каждого длинной верёвочкой к карману. Они необходимы всегда: готовишь ли пищу, проводишь ли ремонтные работы — везде сначала надо что-то отрезать, вскрыть пакеты, обрезать ленту изоляции и т. д.

После физкультуры принимаем душ — в виде обтирания влажными полотенцами, которые хранятся в двойных полиэтиленовых пакетах. Они всегда холодные, а сухими вытираемся. Можем загорать на лучших пляжах мира. Например, над Рио-де-Жанейро, над Багамами, а можем и над Африкой, Австралией. Где угодно можем проводить курортные минуты, но только минуты. Солнышко здесь шуток с ним не простит, так как атмосферы нет. Через две-три минуты под его лучами кожа уже становится как через день на пляже.

Выходной. Проснулись в 11 часов дня. Разбудила Земля. Сегодня встреча с семьями. Встретились. Люсек такая красивая, в белом платье. Сделала подарок — пригласила Хажбикара Хакяшевича Бокова из Чечено-Ингушетии. Было приятно с ним поговорить.

Очень наши женщины были довольны вчерашним походом в посольство Франции. А сейчас, говорят, после сеанса связи поедут к Климуку на день рождения. Что-то загулялись.

Весь день занимался ремонтом нашей оранжереи «Оазис», отлаживал подачу воды, и сам весь промок. Дело в том, что на космодроме летом влажность низкая, температура высокая, и пока «Оазис» не был установлен на станцию, все прокладки в регуляторах воды пересохли, и потом на борту, когда заправили систему водой, они потекли.

Я их перебрал и, хоть весь день провозился, систему восстановил.

Попросили передать по всем сменам в ЦУПе, чтобы меньше нас отвлекали связью от визуальных наблюдений, потому что, когда идем над Союзом, у нас много разговоров.

Проходим Байкал, на востоке сплошная облачность. В северной, нашей части озера Ханка пожары — 6 штук. На северо-восточном берегу — 2 мощных шлейфа дыма.

Пора больше уделять внимания кинофотосъемкам, а то будет мало материала, потом не восстановишь.

Что-то с нами непонятное. Ходим, молчим, обижаемся друг на друга. Надо искать пути, как дальше жить. Вчера целый день промучился с «Оазисом», Толя мне говорит: «Что ты терпишь и не пошлешь их, если сделали плохо?» Говорю, сейчас бесполезно портить людям нервы и доказывать то, чего они уже не могут исправить, легче сделать самим. И сделал.

Сегодня поставил под сомнение мои возможности выполнения длительного полета. Говорят, что усомниться — это начало неудачи. Возможно, но это один путь. Для меня усомниться — это искать пути, чтобы прийти к конечной цели. На связь приходил Савченко и сообщил, что по «Пирамигу» все пленки удачные, и они уже составили картотеку снимков, включая геофизику. На снимках горизонта видны какие-то странные облака на большой высоте, попросил понаблюдать. Говорит, что достигли точности ручной ориентации во время астрофизических экспериментов 2–5 угловых минут со стабилизацией по угловой скорости до 5-10 тысячных градуса в секунду. Такие результаты получили благодаря использованию для уточнения и удержания ориентации секстанта С-2 и режима минимальных импульсов, когда стало возможным регулирование временем срабатывания двигателей до минимального. Это позволило проводить съемку без корректировки стабилизации, то есть не включать для гашения дрейфа двигатели, вспышки от которых дают большую засветку.

Предложил мне Савченко написать здесь статью об этой работе. Согласился.

Днем была встреча с семьями. Разговаривал с Люсей, мамой. Женя что-то в этот раз разговаривал с нами официальным языком.

Сказал ему, не забывай, что твоя главная задача как врача экипажа — это наше настроение. Сегодня День рыбака, получили радиограмму: «От имени моряков Северного, Южного и Дальневосточного бассейна передаем Анатолию Березовому и Валентину Лебедеву самые наилучшие пожелания в решении задач, предусмотренных программой исследований Мирового океана. Выражаем особую благодарность за большую помощь, постоянно оказываемую нашему флоту. Заместитель министра Быстров».

В конце дня в 10 часов нам показали финальный матч по футболу чемпионата мира Италия — ФРГ, счет 3:2. Интересная особенность сна на борту. Спать здесь можно как угодно, стоя, вниз головой или на потолке, при этом хоть всю ночь спи на одном боку, не отлежишь, тяжести не чувствуешь, поэтому почти не ворочаешься.

Тяжело. Настроение плохое.

Сегодня мы выполняли стыковку с грузовиком «Прогресс-14», а точнее наблюдали, так как мы выдаем всего несколько команд для включения режима сближения на станции, а дальше все идет в автомате. Наша задача только в момент причаливания на близком расстоянии, если оно проходит нештатно, обеспечить безопасность уводом станции от корабля. Наблюдая стыковку, уже не задумываешься, насколько это сложно, как будто накатанной стала дорога Земля — орбитальный комплекс «Салют-7». А когда представишь себе, сколько всего за этим стоит, то понимаешь, что это успех огромной работы большого количества людей различных организаций. И она выполняется здорово, ни малейшего сбоя, а мы с Толей выступаем только в роли наблюдателей. Снял стыковку кинокамерой.

Интересное было явление в 14.24.50. На экране телекамеры, по которому наблюдали подход грузового корабля, прошло белое пятно диаметром 10 миллиметров с приличной скоростью, где-то градус в секунду. Схватив кинокамеру, бросился к иллюминатору промежуточного отсека ПРК, но увидел на фоне звезд только огни подходящего корабля, слабо освещенного низким Солнцем, и больше ничего. После стыковки доложили об этом руководителю полета. Загадка. Вот тебе и летающая тарелка.

Потом уже разобрались, в чем дело, сопоставив времена. В тот момент мы проходили терминатор, и Солнце выходило из-под горизонта. Мелкий блестящий кусочек теплозащиты, которых много отслаивается в вакууме, проплыл в поле зрения рядом с телекамерой и дал отраженный блик. Вот отсюда и получилось светящееся пятно и большая угловая скорость из-за малости расстояния.

Всего два месяца в полете. С нетерпением ждем завтрашнего дня — открытия люка грузовика. Каждый грузовой корабль для нас как бы этап, своеобразное подведение итогов. «Прогресс-13» означал подготовительную работу к выполнению советско-французской программы. С ним пришла аппаратура: «Пирамиг», ПСН, «Эхограф», «Поза».

Сейчас «Прогресс-14», следующий этап — около 200 наименований нового оборудования: «Корунд», «Магма-Кристалл», ЭФО и т. д., а следовательно, новая работа. Мы этому рады. В то же время это запас материалов, которые расходуются, — пища, вода, топливо, одежда.

В Южном полушарии над Антарктидой смотрел полярное сияние. Это настоящее светопреставление — клубы сгустков света, расползающиеся по горизонту, фонтаны его бело-зеленовато-малиновых струй протянулись к звездам, окружая станцию, а мы летим в тени Земли сквозь эти джунгли света в безмолвной тиши космоса.

Всю ночь не спал. Сердцебиение. До чего я впечатлительный. Встал пораньше, начал разгружать грузовик. Хорошо его в этот раз укомплектовали.

Да, открываю люк, ищу почту, а писем от Люси нет. Только Толе письмо, и то старое, от 28 июня. Расстроился, так ждал весточки из дома. Спросили Землю, куда их положили, нам сказали, что письма в 8-м контейнере, на дне грузовика. Наверное, специально так заложили, чтобы быстрее закончили разгрузку. Под музыку с Земли «Рябина кудрявая» и «Расцветали яблони и груши» в темпе начали разгружать. К вечеру добрались до 8-го контейнера, почти разгрузив весь «Прогресс», а писем и там не оказалось.

Перед сном с расстройства попили чайку, закусили яблоками. Люся прислала тульские пряники и каждый подписала добрыми пожеланиями. Поели помидоров, лимончик прислали. Хорошо сегодня на бегущей дорожке. Интересны в невесомости вестибулярные ощущения — крутишь головой, раздражая вестибулярный аппарат, а как остановишь голову, иллюзии вращения нет. Останавливаешься как вкопанный, и нет вестибулярных раздражений. После ремонта запустили «Оазис», самим стало приятно, как работает установка. Заложили пеналы с семенами креписа арабидопсиса и льна в биогравистат. Одни семена на неподвижный диск, а другие на вращающийся, чтобы определить чувствительность прорастающих растений к перегрузке.

Контрольные семена будут прорастать в невесомости на неподвижном диске, а другие — под воздействием ускорения, равного земному, создаваемого вращением диска. Из беседы с биологами узнали и были удивлены, что чувствительность клеток растений к силе тяжести чрезвычайно высока и равна одной десятитысячной земного ускорения.

В Северной Атлантике видели большое поле планктона 200х100 км. Поговорили с океанологом, он сказал, что наши данные по планктоновым полям в Северной Атлантике проверяет судно «Лангуст». Рыбаки выражают нам благодарность и зачисляют в свой экипаж. Попросили наносить координаты всех планктоновых полей на карту наблюдения океана предыдущими экспедициями станции «Салют-6».

Ночью поработал с фотокамерой ПСН, снимал полярное сияние. На этот раз менее масштабная картина, но больше малинового цвета.

Спать.

Идет заправка топливом. В основном все делает Земля, мы на контроле. Много работал сегодня по геологии. Очень интересно наблюдать Землю, ее лицо, когда от линии полета вправо и влево она просматривается с нашей высоты по 2000 км. Продолжаем досконально изучать районы Каспия, Арала, Балхаша. От Челикена к южному берегу Каспия с восточной его стороны идет линиамент грядами, темно-коричневого цвета. По краям оконтурен светлыми пятнами.

Удивительна освещенность, так как она меняет окраски, рельеф — это горное образование вдоль береговой линии при низком Солнце становится буквально черного цвета. Сплошная чернота. Сфотографировал.

Разломов на карту нанес столько, что она должна, наверное, скоро треснуть. В районе Волгограда лесные массивы вытянуты в линию с юга на север. Надо проконсультироваться у геологов, что бы это могло значить. А потом узнал, что это лесополосы, посаженные еще в пятидесятые годы, как средство против суховеев и пыльных бурь. Сейчас они уже настолько разрослись, что хорошо заметны с орбиты и видны на космических снимках. Начал смотреть среднюю часть Волги и Украину. На Дальнем Востоке погоды нет.

По нему я слабо пока ориентируюсь. Подходим к Байкалу, он чист, но юго-западная часть несколько загрязнена. У южного берега и юго-западного вода на 5-10 км зеленовато-желтая. Цветет вода. Облака отражаются в Байкале, в синей его глади. До чего он спокоен! Выходим в Приморье. Место впадения Зеи в Амур очень красиво. Вижу интересный эффект — разрывы облачности и тени создают впечатление провала.

Днем был телевизионный репортаж. Поздравили Толину дочку с днем рождения. Ей исполнилось 8 лет. Сделали пирог из пакетиков хлеба, вместо свечей поставили фломастеры, а язычки пламени имитировали фольгой. Были свечи и электрические — поставили 4 ручных фонарика, а сзади установили зеркало и с их отражением стало 8 (сколько ей лет). Развесили разноцветные воздушные шары, катались на пылесосе, на шаре за ниточку. В общем, веселили девочку по телевидению.

На связь приехал Береговой и показал французские ордена, которыми нас наградили. Выпили чаю за день рождения, закусили помидорами и яблоками с лимоном. Посадили свежий лучок. Три луковицы посадили, а одну луковицу оприходовали. Почти весь грузовик разгрузили, остались одни регенераторы, завтра закончим.

Стал нарывать палец левой руки, смазал его из аптечки этиловым спиртом. В грузовик залезешь снимать какой-либо блок и, бывает, оказываешься в таком положении, что, думаешь, назад и не вылезешь, пока ты там работал, какой-то силовой элемент, который уже снят, плавает и заклинил люк или выход, так что хоть плачь.

Наконец нашли письма. Их положили в 32-й контейнер на самом днище, сразу и не найдешь. Когда добрался до них — какая радость!

Шесть писем от мамы, два от Люси, от сестры, Виталика и друзей. Так приятно читать. И газеты получили. Орхидеи, которые нам ребята привезли, отцвели, осыпались, остался каркас и последние два цветочка.

Сегодня увидел, что озеро Балхаш является началом разлома. Один хвост озера загибается на юг Казахстана, а другой — на юго-восток с продолжением цепью озер на территории Монголии. Они также вытянуты, как бы завершают форму Балхаша, и связаны между собой темной полоской разлома, занесенного песком, как след от ножа.

Ночью встал в туалет, а система АСУ оказалась переполненной, сработал сигнализатор заполнения сборника. В общем, проблема, деваться некуда, если только на улицу.

Пришлось терпеть и целый час перекачивать урину. Утром хотелось спать, но разошелся и начал работать. Интересно, когда работаешь в грузовике, чувствуешь человека, который его снаряжал. Один так затянет гайку, что аж ключ в руках у меня гнется. А другой думает о том, что кто-то после него будет отворачивать. Поэтому в труднодоступном месте — около обечайки, рядом с трубопроводами или разъемами — где-то не дотянет или вообще не поставит болт, так как достаточно бывает крепления и на трех болтах. Конечно, в этом случае в душе одного ругнешь, а другому благодарен. Лезешь до гайки, думаешь, как отвернуть, а он уже подумал о тебе и не затянул ее.

С утра не было даже возможности подойти к иллюминатору. Весь грузовик разгрузили и начали загружать отработанным оборудованием. Мы его используем сейчас как большую кладовку в квартире.

Все, что не нужно, мы туда отправляем, а когда придет время, грузовик все увезет. Это очень удобно. Казалось бы, мало здесь едим, но когда посмотрели на пустые ящики, то их оказалось очень много.

Воды тоже не замечаешь сколько пьешь, а баки в системе «Родник» почти пустые. Сейчас заправляемся свежей водой.

Во время обеда над Африкой увидел сильнейшую пыльную бурю, которая закрыла всю видимость, начиная от основания Африканского Рога, закрыла южную часть Аравийского полуострова, наполовину Персидский залив. Красное море открыто только в северной части, остальное все затянуто рыжим одеялом. Сильнейший ветер гонит по нему пенный гребень, впереди которого несутся клубы песка. Хорошо видно, как эти клубы пыльной бури накатываются на горные породы вдоль берега, закрывая их постепенно рыжим туманом. Такой сильной песчаной бури мы еще не видели.

В 12 часов 28 минут на 1374-м витке станции прошли тысячный виток нашего полета. Дали интервью радиокомментаторам. Нас спросили: «Вот вы проводите много интересных наблюдений, есть ли на вашем счету какие-нибудь открытия?» «Открытия? Не знаем, а интересное есть». Помню, когда летал экипаж Попов — Рюмин, так они в шутку говорили — ни дня без открытий, так мы тоже живем ни дня без открытий для себя, а их мы делаем и не одно.

Например, до недавнего времени мы не представляли, как в открытом океане могут выглядеть большие планктоновые поля. Сколько ни смотрели на океан, но их не видели, а сейчас убедились, что они есть в виде бирюзовых или зеленоватых пятен огромной протяженности, до 100 километров на голубом фоне воды. В общем, через два месяца появилось зрение.

Теперь о геологии. Вначале казалось, есть однозначность ответа, посмотрел с одного-двух витков и убедился, есть разлом или нет. Кажется, все. Но оказывается, что картина этого района, если долго его наблюдать, меняется в зависимости от времени года, от витка, от положения Солнца, от того, как ты подходишь к данному месту — сверху или снизу. То есть все время открываешь для себя что-то новое в геологии структур и их привязке. Стали не только видеть больше деталей, но и научились прослеживать основные черты структур, выделять их главные линии, освоили непростые приемы наблюдения Земли.

Вот вчера мы открыли для себя полярные сияния. От ребят слышали, что они есть и очень красочные. Но когда их увидели — это фантастика.

С Земли спросили: «Это похоже на цветомузыку?» Нет, мы их как раз не могли связать с цветомузыкой. Это игра света в безмолвии. К тому же это еще сильнее. Музыка делает игру света как-то реальнее, все приближает к тебе, ощущаешь связь и зарождение всего этого. А вот когда безмолвная картина — чернота пространства, Земля. в сполохах молний и эти огромные столбы фонтанов света, как мы назвали, джунгли света, и все это в тишине.

Здесь чувствуешь, что это неподвластно тебе и ты не ориентируешься в этом явлении.

Потом нам сделали сюрприз — показали по телевидению первые результаты нашей работы: фотографии звездного неба, туманность Андромеды, Магеллановы облака, эмиссионные слои горизонта Земли, полученные с помощью «Пирамига». В ЦУПе говорят, что такой красоты еще не видели.

На следующем сеансе радиокомментатор Петр Пелехов снова вышел на связь и спросил: «У вас сейчас вычислительная система „Дельта“ все больше и больше автоматизирует работу на борту, не получится ли так, что космонавты останутся без дела?»

Ответил: не получится, потому что, разгружая космонавта, автоматика тем самым разгружает его мысли, время, возможности. А в человеке главное — это мысль, оно порождает творческие действия.

Поэтому если автоматика освободит космонавта от таких операций, как ориентация станции, включение аппаратуры и многих других нужных, но скучных операций, то он больше времени будет заниматься исследовательской работой, тем, что может сделать только человек.

Вот тогда мы будем получать больше таких результатов, которые нам только что показывали.

«Ребята, я заметил, что в ответах вы хорошо дополняете друг друга». «Понимаешь, в чем дело, в экипаже длительной экспедиции должны быть люди с общими взглядами и интересами, хотя бы в главном. Потому что любую задачу в исследованиях нужно выполнять сообща, и если будет работать один, то многое можешь пропустить, не успеешь отработать, а где-то и понять. Нужно уметь мысленно страховать действия друг друга. Нужно перекрытие, и при этом важно, чтобы у каждого была своя изюминка, она заставляет тянуться друг к другу».

Вечером стал заправлять контейнер питьевой воды в блоке раздачи и подогрева из баков системы «Родник» станции и увидел, что вместо воды идут только пузыри воздуха. Откровенно говоря, испугался, подумал, что ошибочно не перекачал из баков грузовика в баки станции воду. И что залил мочу в баки грузовика, считая, что там пусто. Что делать, как быть дальше? — воды 500-литров испорчено. В ужасе начал разбираться, как это могло произойти, а потом с великой радостью понял, что все было сделано правильно, просто образовалась воздушная пробка в баке «Родника». Откачал воздух, и вода пошла.

Приятную новость нам сообщили — постановщики французского астрофизического эксперимента «Пирамиг» предложили нам быть соавторами научных статей его результатам.

Перед сном оператор связи сказал что Виталик с его другом чеченцем Умиком вернулись домой из пионерского лагеря. Говорит, что довольны, вытянулись, загорели.

Сегодня день медицины. Занимаемся исследованиями сердечно-сосудистой системы в вакуумной емкости «Чибис» — проще, вакуумные штаны, где за счет разряжения имитируется воздействие условий гравитации на организм. Регистрацию и ее оценку проводим на бортовом комплексе медицинской аппаратуры «Аэлита». Одновременно выполняем ультразвуковую локацию сердца с помощью отечественной аппаратуры «Аргумент». Целый час тренировался в поиске датчиков «Аргумента» митрального клапана, аорты и желудочков, чтобы в сеансе связи сразу передать по телевидению хорошую картинку сердца. Подобная аппаратура «Эхограф», разработанная во Франции, была также доставлена к нам на борт для работы по советско-французской программе.

Потом собрали технологическую установку «Корунд», которая пришла с грузовиком. До нас на станции «Салют-6» уже проводились технологические эксперименты на установках «Сплав», «Кристалл», «Испаритель», но это было на уровне исследований. Сейчас на станции находятся две технологические установки «Магма-Ф» и «Корунд».

«Магму-Ф» можно также отнести к экспериментальным установкам, потому что это практически тот же «Кристалл», но более усовершенствованный. В нее добавлен блок акселерометров и автономный магнитный регистратор для измерения и записи во время плавки спектра вибраций, создаваемых работой многочисленных приборов и микроускорений, вызываемых динамикой станций, гравитационными и аэродинамическими силами. За время советско-французской экспедиции мы отработали на ней около 30 часов и получили ряд капсул с материалами: сульфидом и селенидом кадмия, висмутитом галлия.

«Корунд» — это уже полупромышленная установка нового поколения для выращивания кристаллов, которые будут использованы в производстве перспективных приборов. В ней расширены возможности технологических печей «Сплав» и «Кристалл». Напомню, в «Сплаве» для получения кристаллов изменялось тепловое поле, а в «Кристалле» при постоянном тепловом поле происходило выдвижение капсулы.

В «Корунде» же используется совмещенный режим, когда тепловое поле может изменяться до 1270 градусов C со скоростью нагрева от 0,1 градуса до 10 градусов C в минуту, с выдвижением капсулы от нескольких миллиметров в сутки до ста миллиметров в минуту.

Крупнее стали сами образцы материалов: их длина — 300 миллиметров, а диаметр — 25 миллиметров, и в зависимости от удельного веса исходного вещества вес получаемого кристалла в одной капсуле может быть от нескольких сот граммов до полутора килограммов.

В барабан установки одновременно загружаются 12 капсул с разными материалами, и после набора программ она работает в автоматическом режиме без вмешательства космонавта поочередно с каждой капсулой. С одной загрузки можно получить до 18 килограммов ценнейших полупроводниковых материалов как в виде монокристаллов, так и в виде эпитаксильных пленок с электрофизическими характеристиками, труднодоступными для земной технологии. Конечно, на Земле могут быть и более совершенные установки, чем «Корунд», но качество полученных в них веществ несравнимо с тем, что можно получить в космосе за счет влияния нового технологического параметра — невесомости.

Вместе с «Корундом» к нам пришла голографическая аппаратура, которая позволяет регистрировать на фотопластине физические процессы в жидких средах, такие, как явления массопереноса: разделение фракций биологической массы, зарождение и развитие конвекции в условиях разных градиентов температур и концентрации веществ.

Потом на Земле при помощи лазера с фотопластины получат объемные изображения хода процесса, что позволит более детально и наглядно представить изучаемое явление. На витке 1391 была встреча с радиокомментатором Сергеем Железняком, и он задал вопрос: «Можно ли привыкнуть к той красоте, которую видишь через иллюминатор?» Ответил, что к красоте привыкнуть нельзя — она динамична.

Виды Земли из космоса меняются от времени года, погоды, состояния ее воздушного покрова, положения Солнца, так же, как меняется от возраста, настроения, образования восприятие красоты искусства, архитектуры, живописи. Но от красоты можно устать, так же, как от серых будней и пасмурности окружающего тебя мира. Поэтому красота для человека — это радость открытия ее на фоне невзрачного, но очень необходимого. Она дает всплеск эмоций, который порождает прилив энергии, настроения, творчества. Человек обновляется психически от встречи с красотой, и эти встречи бывают открытием для него нового или уже виденного. Летать становится все тяжелее. Успокаивают визуальные наблюдения.

Самое трудное в полете — это не сорваться в общении с Землей и в экипаже, потому что на фоне накапливающейся усталости бывают серьезные промахи, и возникают острые моменты, в которых нельзя допускать взрыва. Иначе трещина. Если она появится, нам никто не поможет, мы одни. Здесь спасение только друг в друге и в совместной работе.

Суббота. Узнаем эти дни только по встречам с семьями. Встреча была в 10 час. утра из Останкино. Пришли Люся с Виталиком и мой друг из Грозного Борис с сыном Умиком. Было приятно с ним поговорить, увидеть, как Виталик вытянулся, похудел. Умик стал красивым мальчиком. Приятно на них смотреть. Один чечен, другой русский.

Провели с ними три сеанса связи. На третий сеанс они переехали в Центр управления. Конечно, Борис с Умиком получили огромное удовольствие. Наши сыновья ходили в зал управления, посидели на операторских местах, посмотрели нас на больших экранах. Борис, молодец, всячески старался создать хорошее настроение.

Рядом с Амударьей видел белую линию из солончаков и такыров (высохшие озерца), которая протянулась на несколько сот километров и пересекалась линией газопровода или дороги. Но что удивительно, вдоль этой линии видна резкая граница различия цвета песка, в северной части — серые пески, как будто смоченные водой, а в южной желтые — сухие.

Северо-западное Айдаркульского водохранилища буквально в километрах восьмидесяти видел четыре кольцевых свода диаметром километров по сто. Два из них накладываются один на другой, а по периметру — осыпи рыхлого песка с выступающих горных пород и цепочки солончаков. Сверил с картой, оказывается, так выглядят невысокие горные массивы центральных Кызылкумов.

Отснял на кинопленку.

В камере «Фитон» проросли семена арабидопсиса высотой 2–2,5 см, и на каждом по четыре зелененьких листочка. Когда принимали душ, только начали застегивать молнию оболочки, вдруг она вся расползлась. Доложили на Землю. Но потом пожалели об этом, почувствовав, что ребята в ЦУПе были этим расстроены. Помылись, все хорошо, сидим, разговариваем о жизни. Слышим, стали нам крутить приятные мелодии. Видимо, психподдержка старается.

В час ночи еще делал эксперимент М70 с прибором «Биогравистат». Толя лег спать. Нравится мне после рабочей суеты в тишине станции повозиться с биологическими экспериментами. Успокаивают они, есть время не спеша подумать, помечтать, поразмышлять.

Воскресенье. День отдыха. Встал пораньше, чтобы посмотреть проходы вдоль Арала и Балхаша. Уже привык к этому району. Ведем по программе наблюдения в районе Каспия. В северо-восточной его части, напротив реки Урал, много светло-зеленых разводов, а в юго-восточном углу Каспия очень яркое бирюзовое пятно планктона, километров 70–80 от берега с четко выраженными двумя вихрями.

Сфотографировал. Снова наблюдал, как от залива Кара-Богазгол идут три небольших соленых озера с продолжением в виде узкой белесой тропы на песке длиной в несколько сот километров и обрывающейся около Амударьи, не доходя километров 100. Такое впечатление, что снизу, как бы сквозь трещины в породах, пробиваются грунтовые воды и, испаряясь, оставляют на песке белый налет соли. По-видимому, это разлом, занесенный песком. При наземных работах и по аэрофотоснимкам его, конечно, трудно дешифровать из-за небольших углов обзора, не позволяющих полностью охватить и проследить развитие структур и ландшафта. Посоветовались с геологами. Они говорят: возможно, по этой полосе и проходило древнее русло Амударьи, когда она впадала в Каспийское море. Остатки русла называют Узбой.

Днем была встреча с Кобзоном. Он был в приподнятом настроении, от души пел, и мы с ним пели, рассказывал анекдоты. Потом мы с ним вспомнили наше совместное выступление на фестивале советско-германской дружбы в г. Галле — ГДР. Так получилось, что организаторы большого концерта для молодежи слышали, как я, отдыхая в компании, подпевал Кобзону. Им понравилось, и они попросили нас на этом концерте вместе спеть любимую песню Ю. Гагарина — «Я люблю тебя, жизнь». Отказываться в этой ситуации как-то было неудобно, и я согласился, не сознавая степени сложности всего этого мероприятия.

В общем, идет концерт, выступает Кобзон, а потом приглашает меня вместе с ним исполнить эту песню. Когда я вышел на сцену и увидел 6 тысяч улыбающихся и аплодирующих ребят и девушек, растерялся. Думаю, как же я буду тянуть песню в такт с Кобзоном, если никогда не пел под оркестр. Но, видимо, нас уже научили в трудной ситуации не теряться, а искать решение. И я нашел его. Обнял Иосифа за талию, а чтобы рука не соскальзывала, взялся за сытую складочку у него на боку, чтобы петь в такт его дыханию. Спели, аплодировали нам, надо сказать, здорово. Только, видимо, не столько за исполнение, а за то, как это все смотрелось.

Потом мне рассказывали, что Кобзона слышно не было, а пел оруще один я. Иосиф подпевал, покосившись на бок, за который я вцепился. После концерта он мне говорит: «Валь, больше с тобой я петь не буду», — и показал свой бок, где отпечаталась моя пятерня. Посмеялись, сказав, что это не так страшно, главное, доставили удовольствие молодежи, а если всерьез, то и неплохо спели. Надо сказать, что Иосиф Кобзон для нас, космонавтов, свой певец, скольким уже экипажам в длительных экспедициях он поднимал настроение. Хорошо с ним отдохнули. Уходя, Иосиф нам предложил пригласить Пахмутову с Добронравовым, Лещенко. Поблагодарили и сказали, что нам прислали видеомагнитофон «Нива» и кассеты, где они есть в записи.

На днях соберем его, и тогда не так будет скучно.

На следующем витке по телевизионному каналу нам передавали в записи концерт Людмилы Гурченко для ветеранов войны. Талантливая, надо признать, актриса, и чем дальше, тем с возрастом становится ярче, богаче ее талант, мудрее и теплее. Она, мне кажется, для нашего поколения по популярности и необходимости людям может быть, как Шульженко.

После обеда хорошо побегал на дорожке, а в остальное время — все визуальные наблюдения. Работали по определению цветности воды на разных широтах Атлантики. На Крымском полуострове, в районе Перекопа, видно небольшое красное озеро как хороший ориентир.

Цвет таких озер зависит от наличия в них различных солей, их концентрации, а также времени года, когда в результате испарения воды и выпадения солевых осадков меняется зеркало озера. Потом узнали, что на этом озере местный завод из концентрированного солевого раствора (рапы) получает магний и другие металлы. Вечером пробовали работать с чешским электронным фотометром «ЭФО» по звездам, заходящим за горизонт. Регистрировали изменения интенсивности излучения звезд в атмосфере для определения слоев аэрозолей и температурных неоднородностей. Интересная работа.

Всю ночь не спал. Нервы начинают сдавать, но держусь. Утром встал разбитый, голова болит. Одно спасение: сзади надавишь на затылок — легче. Не подаю вида и спокойно работаю.

Сегодня на связи появился оператор Борис Андреев, вышел из отпуска. Вот время: человек уже отгулял отпуск, а мы все летаем, быстро оно летит, когда смотришь назад.

Мучаясь, сделал физо, хоть очень было тяжело. Завтра у нас эксперимент с «Пирамигом». Начали подготовку. Не проходит сразу синхронизация времени. Пришлось много раз повторять.

Визуальные наблюдения идут плохо. Вечером работал с картами южного полушария, которые отнаблюдал, пока получается неважно из-за привязки. Хочется точности, а ее нет. Из-за этого портится настроение. Хорошо делать эксперименты, обеспеченные аппаратурой.

Идем над Каспием, пересекаем низовье Волги, впереди Арал. Район Баку открыт. То пятно грязевого вулкана, которое вчера наблюдали, несколько размылось от берега, заилилось, побурело, а может, так кажется оттого, что далеко идем. А пятно планктона в юго-восточной части Каспия стало расплываться, но окраска осталась прежней.

Вот сейчас наблюдаем начало пыльной бури по трассе, южнее озера Зайсан примерно на одну четверть длины Бухтарминского водохранилища. Видно, как ветер срывает массы песка и несет на восток, образуя хвост от того места, где начинается буря. Он расширяется в угле до 55 градусов и заворачивает вправо. За хвостом стоит рыже-бурая пелена, в воздух поднята огромная масса песка, как будто бы против ветра идет, поднимая пыль, гигантская машина.

Выполнил эксперимент М78 с магнитогравистатом. Хорошо работает «Оазис». Появились первые ростки, приятно на них смотреть, — как детишки малые — свежие, зелененькие. Ночью, пролетая над СССР, в неориентированном положении посмотрел в боковой иллюминатор. Ощущение было такое, что Земля стоит вертикально, а на ней города, как огромные елки в серпантине света с гирляндами лампочек, крупных магистралей. Сейчас спать. Улетел диктофон, светофильтр кинокамеры. Не знаю, что делать, бросил несколько кусочков бумаги и сижу смотрю, куда из потоком занесет. Там и буду искать.

День технического обслуживания и ремонта (ТОР) на станции. Что ни говори, а наш дом — это сложное техническое сооружение с множеством бортовых систем и сотнями приборов, которые работают в автоматическом режиме под контролем ЦУП и экипажа, обеспечивая нам условия жизни во многом, как на Земле, но с некоторыми отличиями — это невесомость и в иллюминаторах — панорама бегущей поверхности земного шара. Приборная начинка станции работает круглосуточно, поддерживая комфортные условия на борту — температуру, влажность, чистоту воздуха — и оберегая нас на случай возможной опасности от пожара и разгерметизации срабатыванием систем контроля и предупреждения. Понятно, что в этом хозяйстве приборов, агрегатов разных контуров обеспечения живучести орбитальной станции и ее работоспособности бывают отказы или отклонения, от которых нас во многом защищает автоматика переходом на резерв или выключением, а глубокое диагностирование, ремонт, устранение отказов и замечаний приходится делать пока экипажу с участием Земли.

Поэтому у нас в программе и предусмотрены такие дни ТОР. На сегодня появилось замечание, которое нам подсказала Земля из анализа телеметрии системы терморегулирования (СТР), — не выдерживается температура теплоносителя контура охлаждения станции в диапазоне настройки. Для устранения замечания нашли в ЗИП кабель — вставку, расстыковали разъемы за боковой панелью и установили ее в схему управления регулятором расхода теплоносителя, выполнив его перенастройку. Провели тестовые проверки СТР, Земля после анализа телеметрии подтвердила, что теперь все нормально.

Сегодня проснулся в 9 часов. Настроение было неважное, голова прошла. После ремонтных работ выполняли несколько сеансов эксперимента с «Пирамигом». Провели его хорошо. Уговорил Толю пойти на нарушение радиограммы, установить «Пирамиг» на время эксперимента на иллюминатор МКФ, так как он самый чистый.

В орбитальной ориентации, когда смотришь в иллюминатор, под ногами — в полу станции — наша высота 380 км не чувствуется, а ощущение такое, как будто смотришь через иллюминатор самолета.

Только картина Земли, как искусственная имитация в виде яркой цветной карты большого масштаба, бежит под тобой. В 15 час. 44 минуты 08 секунд при подходе к Ирландии справа на удалении примерно 250 км заметил небольшое зеленоватое пятно планктона в поперечнике километров 20. В Ла-Манше в солнечном блике его свинцовой поверхности воды видно большое количество кораблей. Интересная, веселая картина. Следы от них в виде стрел или усов, как от жучков водомеров в ручье. Сделал снимок.

На восходящей части 5-го суточного витка, проходящего через Красное море и Босфор, хорошо виден разлом, протянувшийся от Красного моря на север, вдоль залива Акаба, Мертвого моря, Тивериадского озера, вдоль хребтов Ливана и дальше на север до подножия турецкого Тавра.

Вечером разговаривали с Виктором Савиных. Спросил нас: как с визуальными наблюдениями, освоились? Ответили, что работа интересная, но не хватает рук, средств и времени. Сейчас набираемся опыта по геологии, смотрим по океану. За все хвататься здесь бессмысленно. Спрашивает: а как с астрофизикой? Ответил, что эти эксперименты — мое увлечение еще по первому полету. Потом сообщил, что статья, которую мы с ним написали, по выполнению астрофизических исследований на корабле «Союз-13» с телескопом «Орион-2» скоро выйдет в журнале Московского института геодезии и картографии.

Перед сном отстрелили ведро с отходами и хотел посмотреть, как оно отойдет, но не успел. На следующем витке во время прохода над Южной Америкой смотрю на Землю и вдруг вижу ниже нас на фоне бегущей Земли в разрывах облачности мелькает что-то серебристое, как истребитель. Я вначале не понял, что это такое, а потом говорю Толе: «Смотри, я вижу спутник». Пригляделись, а он летит с нами довольно долго. Посмотрел на него через визир «Пума» с увеличением, оказалось — это наше ведро, как яркая звезда с четырьмя узкими лучиками бликов.

Сегодня легли спать поздно, а завтра подъем в 7 часов. В общем, дел невпроворот, а на душе сразу легче. Перевел системы на ночь в дежурный режим и поплыл по станции спать, заглянул в иллюминатор, идем около желтого берега северо-западной Африки, а рядом Канарские острова, насчитал их 5 штук.

День геофизических экспериментов (ГФ). Не нравятся они мне. В них роль человека сводится к механическому набору команд на аппаратуре МКФ-6 (многоканальной камере), МСС (массспектрометре), ФМ-107 (масс-спектрометре Фурье), КАТЭ-140 (широкоформатной фотокамере). Давно пора бы сделать ей управление от бортовой вычислительной машины, чтобы набрал программу необходимых экспозиций, диафрагм, фильтров, компенсаций, зарядил пленкой — и пусть щелкает сама себе, а человек должен заниматься более продуктивным делом: поиском объектов исследования в атмосфере, на Земле, в самой станции и сопоставлением информации, ее анализом, подбором средств регистрации. Это необходимо еще и потому, что ГФ-эксперименты проводятся в орбитальной ориентации, когда удобно проводить визуальные наблюдения, привязку наблюдаемых объектов на Земле, их съемку.

Допустил сегодня ошибку, 50 кадров на МКФ-6 отснял при закрытой крышке иллюминатора. Это несобранность, потому что вчера поздно легли спать, а вообще и здесь надо бы предусмотреть автоматическую блокировку на открытие затвора при закрытой крышке иллюминатора. Неприятно, что ошибся. Доложил об этом на Землю.

«Оазис» работает как часы. Овес уже поднялся на 10–12 см, прорастают и другие растения. В «Фитоне» появились нежные, тонкие, как волосок, стебли и три листочка. Удивляюсь, как еще живут. Биологи говорят, что должны зацвести. Посмотрим. Вечером в гравитационной ориентации поработали с ЭФО.

Поставили прибор в ПХО на 17-м иллюминаторе и по входу в тень подобрали парочку звезд, заходящих за горизонт. Однако в его визир я не смог опознать выбранную звезду из-за небольшого поля зрения и искажения картины звезд из-за увеличения, а заглянуть в иллюминатор, чтобы уточнить наведение ЭФО по реально видимым звездам, нет возможности, так как он полностью закрывается прибором. Попробовал в темноте переставить на другой иллюминатор. В общем, с первого раза ничего не получилось. В следующий раз будем работать на 19-м или 20-м иллюминаторе, так как они рядом, чтобы в один из них можно было уточнять наведение прибора на выбранную звезду. Если получится эксперимент, интересные должны быть результаты. Атлантика. Смотрю Бермудские острова. Они причудливой формы, гористые, в виде светло-коричневых дуг, а вокруг мозаика океана в сложных и локальных цветовых пятнах, напоминающая палитру художника по разнообразию красок, силе и нежности тона.

Проходя над Южной Америкой, видел Амазонку. Она смотрится, как огромный питон, вытянувшийся к океану, в пятнах светло-желтого цвета. Заинтересовало, что за пятна, посмотрел в визир с увеличением — оказалось, что это песчаные плесы. К вечеру на связь вышел Женя Кобзев, наш врач экипажа. Сообщил по вашей кодовой таблице, что во время разговоров с Землей у нас в голосе, бывает, проскакивает раздражение. Попросил быть повнимательней. Сейчас 12 часов ночи, только что закончил работу с биологией. Извлек укладки с семенами из магнитогравистата и небольшой центрифуги Биогравистат. Провел химическую фиксацию семян, чтобы обеспечить их хранение до возвращения на Землю. На первый взгляд видимой разницы в прорастании семян вне этих установок и при воздействии магнитного поля и ускорения незаметно. Наверное, увидеть это можно только при лабораторных исследованиях.

Ежедневно, когда ложимся спать, в глазах бывают вспышки, характер их совершенно разный: в виде шариков, тире, крестиков, полос, точек и т. д. Но при этом заметил одну особенность. После вспышки, если воспроизведешь в памяти чей-то образ, он как живой, и зримо его ощущаешь. Есть глубина и объем восприятия. Делал такой эксперимент: как появится вспышка, начинал вспоминать знакомые места, близких и видел все это, как в цветном кино или во сне. Но это состояние сохраняется минут 5-10 и быстро проходит.

Теперь стало понятно то, что озадачило меня в первом полете на корабле «Союз-13», когда я впервые столкнулся с этим явлением. Тогда это было неожиданным, поражало, что, когда я засыпал и проходила вспышка, я видел при закрытых глазах объем отсека, где находился, со всем интерьером в ярком белом свете. В этот момент я думал, не сплю ли с открытыми глазами, а вспышка, как молния, высвечивает мне отсек корабля. Это было удивительно, непонятно и даже пугало. Теперь же после многих наблюдений на станции этого эффекта, я полагаю, что высвечивается последний кадр окружающей меня обстановки, увиденный перед сном. Возможно, этот кадр считывается сознанием с возбужденного вспышкой экрана сетчатки глаза и воспроизводится памятью в виде зримого образа. При этом появляется возможность видеть, как наяву, различные картины, вызываемые сознанием из глубин памяти, но только в течение короткого времени. Когда глаза закрыты, то воспроизводимая картина видится более плоской, силуэтной, как бы на темном экране, а после вспышки становится более яркой и объемной. На свету с открытыми глазами я вспышек не замечал, могу сказать, что интенсивность их различна, однако каких-то закономерностей в их появлении заметить не удалось. Завтра начнем тренировки к выходу в открытый космос.

Встал, настроение хорошее, тем более что начинается интересная работа — подготовка к «Выходу», то есть к выходу в открытый космос. Очистили переходный отсек (ПХО) от кинофотоаппаратуры, сумок, мешков с возвращаемым оборудованием, карт, биноклей, визиров, переходников на иллюминаторах, чтобы ничто не мешало нам во время «Выхода». Вытащили скафандры из-за панелей рабочего отсека, где они хранились, и перенесли в ПХО. Осмотрели скафандры и выполнили проверку их систем. В костюме водяного охлаждения (КВО) воды испарилось довольно много, пришлось дозаправлять. Затем провели удаление воздушных пузырьков из воды, их оказалось мало.

Больших не было, а мелочь, как ртутные шарики, около 10 штук диаметром 1–2 мм, кружась в сепараторе и не соединяясь, легко входила в воронку для выброса вместе с частью воды в специальную емкость.

Здесь хотелось бы сказать немного о костюме КВО, который мы надеваем перед входом в скафандр. Он представляет собой вязаный, как сеть, комбинезон с капюшоном, сквозь крупные ячейки которого пропущены змеевиком прозрачные пластмассовые трубки общей длиной около 100 м. По трубкам комбинезона, который плотно облегает тело, циркулирует вода контура водяного охлаждения, за счет чего происходит съем избыточного тепла со всей его поверхности, в том числе и с головы, а сброс его из КВО происходит в теплообменнике, использующем принцип испарения воды в вакуум уже из вторичного водяного контура. Таким образом, в скафандре поддерживается комфортный тепловой режим организма.

Затем установили поглотительные патроны углекислого газа, кислородные баллоны, влагосборники. Надели скафандры, проверили их герметичность и подогнали по росту. Теперь скафандры готовы к работе. Они, как два брата-богатыря, сейчас летают в переходном отсеке — один с синими, а другой с красными лампасами. Синий — это мой, а красный — Толин. Весь процесс подготовки снаряжения отсняли кинокамерой. Затем поставили узлы крепления скафандров в исходное положение на «выход» и зафиксировали в них скафандры.

Днем провели телевизионный репортаж, поздравили Адыгейскую автономную республику с 50-летием, Толя оттуда родом. Интересно все-таки в жизни бывает: несколько лет назад мне довелось быть в этой республике и останавливаться в поселке Энем, и не предполагал я тогда, что уйду в следующий полет с парнем из этого же поселка.

Весь день напряженно работали и получили удовольствие. Вечером снова решили поработать с электронным фотометром (ЭФО), но так как через его визир трудно опознавать звезды из-за малого угла зрения, отрезали кусок от трубы пылесоса И закрепили на приборе — вот и весь визир.

Сегодня хорошо потренировался на велоэргометре до пятого тумблера — это на нем максимальная нагрузка 1300 кГм, которую можно сравнить с ездой на велосипеде в гору с крутым подъемом.

Вспотел. Пот здесь не стекает, а висит повязкой на лбу и в такт движениям колышется, как медуза.

Едим яблоки, помидоры, как на Земле. В станции сейчас кавардак, на отсеке научной аппаратуры (ОНА) висят мешки с аппаратурой. Промежуточная камера (ПРК) забита регенераторами и поглотителями, транспортный корабль тоже забит регенераторами, емкостями ЕДВ. Один переходный отсек выглядит аккуратно, просторно, ничего лишнего.

Пшеница в Оазисе поднимается не по дням, а по часам.

Приятно смотреть, как растет, это жизнь. Во втором вегетационном сосуде, где посажен горох, растения только пробиваются, а с луковицами, предназначенными для эксперимента, мы попали в смешную историю. Где-то через неделю после того, как мы должны были их посадить, приходит биолог на связь и спрашивает: «Как ведут себя растения?» Мы рассказали. Потом спрашивает: «А как лук?»

Мы ответили, что нормально, растет. На самом деле, разбирая вещи с грузовика, нашли хлеб ржаной и хорошо заточенный кухонный нож.

Молодцы. Порадовали. Съели по куску хлеба. Так хорошо. Смотрим, луковицы лежат, которые надо выращивать. Не удержались и съели их с хлебом и с солью, да так вкусно, прямо в охотку. Идет время, нас опять спрашивают, как там лук, — мы отвечаем: растет. А перья большие? Большие, отвечаем.

Однажды на вопрос: «А стрел у лука нет еще?», не задумываясь, ответил, что есть и стрелы. Смотрю, точнее, чувствую, на связи какой-то переполох, волнение. Толя говорит: «Валь, а стрелы — это же цветы лука». Вот это да, заврались, так и до сенсации недолго. Ведь лук до нас в космосе не цвел. Быстро попросили пригласить биолога на канал связи, когда можно поговорить один на один, и сказали ему: «Ради бога, не поднимай шум, съели мы твой лук». Что поделаешь. Посмеялись и пообещали, что следующую партию луковиц обязательно вырастим.

Толя говорит, нам летать еще 4 месяца, в смотрю — затих. Задумался. Завтра медицинский день, врачи нас будут обследовать по полной программе перед выходом в открытый космос.

Хорошо поспал, хоть и 7 часов, но выспался. С утра — медицина. Эти дни не увлекают нас работой. Дело в том, что для медицинского эксперимента надо выполнить множество подготовительных операций: разбирать медицинские укладки с датчиками, манжетами, медицинскими поясами, тюбиками с пастой, салфетками. Затем по схеме устанавливать на себе электроды и крепить всевозможные датчики, тщательно подгоняя их, добиваться хорошего качества изображения кривых разных параметров на экранах медицинской аппаратуры. А потом сидишь раздетый, обклеенный электродами и обвешанный датчиками среди плавающих проводов и кабелей, как в водорослях, и ждешь входа в связь, когда можно будет по команде с Земли согреться, выполняя пробы на велоэргометре с дозированными физическими нагрузками. А бывает, что должны просто находиться в покое, обеспечивая передачу на Землю всех 12 отведении ЭКГ, вот тогда весь сеанс висишь в воздухе и ежишься от прохлады.

Я уже говорил: самое тяжелое в длительном полете — это общение с Землей, и все время надо держать себя в узде, чтобы не сорваться. На связи люди разные, и некоторые, конечно, забывают, что человек здесь изо дня в день все время на работе, даже когда спит, и бывает, что земные заботы, проблемы, взаимоотношения передаются к нам через их эмоции и интонации в разговоре. Поэтому иногда бестактное слово, не к месту шутка или еще что выбивают из колеи на целый день. В общем, свое настроение нельзя показывать экипажу.

Во время беседы с радиокомментатором он нас спросил, что такое влажная уборка на станции. Ответили: «По дому каждый знает, что это такое». Там мусор скапливается на полу, пыль оседает на мебели, здесь же все летает: и пыль, и кусочки мусора, крошки питания, капли соков, кофе, чая — и все это осаждается везде, но больше на сетках вентиляторов, которые мы накрываем марлевыми салфетками. Таким способом в невесомости, где все летает, мы собираем мусор, а потом сворачиваем салфетки вместе с ним и заменяем на новые. Поэтому надо периодически делать уборку, чтобы и самим приятно было жить, да и гости прилетают. Технология ее следующая. У нас есть влажные салфетки, пропитанные катамином — специальным средством с хорошими моющими и «отдирающими» свойствами.

Ими мы протираем панели, столик, где питаемся и работаем, поручни, переходные люки, лицевые поверхности пультов, приборов. Некоторые хозяйки ухитряются делать дома это каждый день, а мы раз в неделю. Есть еще и генеральная уборка, когда пылесосим скрытые места, где скапливаются тоже пыль и всякий мусор. Для этого вскрываем панели, чтобы пропылесосить закоулки у жгутов кабелей, трубопроводов, сетки вентиляторов обдува приборов, пылесборники газожидкостных теплообменников. Иногда там находим вещи, которые уже считали потерянными. Каким образом они туда проникают, по какому потоку залетают, бывает загадкой. Для поиска мы завели себе обычный надувной шарик. Если что улетело, мы отпускаем его в том месте, где потерялось, и смотрим, куда он плывет. Туда и идем искать.

Сегодня, когда работал за панелью у днища рабочего отсека, смотрю, просвечиваются две заглушки платы штепсельных разъемов на стенке станции. Что за чертовщина, думаю, неужели они сквозные и мы на одних пластмассовых заглушках держимся. При входе в тень снова посмотрел на них, не светятся — значит, сквозные, выходят наружу. Потом Земля подтвердила, что это действительно стеклянные герморазъемы, но ничего страшного — все надежно. Входим в сеанс связи. Нам говорят: «Передаем музыкальный привет от ваших жен». Слышим, Анна Герман поет «Эхо» на фоне сильных помех — лезут турки, испанцы, французы. Потом была беседа с руководителем медицинской группы. Он проинформировал нас о результатах медицинского контроля. У Толи во время пробы на велоэргометре пульс был 146, чуть-чуть больше, чем до полета, а было 140. Давление — как обычно при функциональной пробе. Со стороны ЭКГ изменений нет. У меня пульс частит — 160–165, давление в покое — 130/72 при нагрузке 160/56. Потом Анатолий Дмитриевич говорит: «Ребята, едите плохо. Валентин похудел уже на 6 кг, а Толя на 2,9 кг». Ничего страшного, отвечаю, они у меня лишние были.

Сейчас вешу 72 кг. Отлично. Стал строен, как кипарис. Особенно ноги изящными стали — тонкие, как у головастика. У Толи они «похудели» в объеме на 15 %, а у меня на 26 %, но если даешь даже полную нагрузку на бегущей дорожке, ноги бегают и не болят. Земля спросила: «Вот вы сейчас усилили занятия физкультурой и как себя чувствуете?» Толя ответил, что у него после занятий болят мышцы плечевого пояса и рук. При максимальной нагрузке мышцы тянут нормально, а дыхания не хватает.

Вчера во время захода Солнца, когда оно коснулось атмосферы, видел, как нижняя часть его начала пульсировать, как будто растопилась, и по поверхности Солнца пошли волны, а затем появились полосы, параллельные горизонту: одна — широкая песочно-коричневого цвета, а под ней другая — тоньше, темная. Были и другие, но не успел записать. Через светофильтр видел на Солнце два пятна.

Впереди два дня отдыха, но, как и на Земле, накопилось много всяких дел, и за эти дни надо постараться все подчистить. И, конечно, большая отдушина — это встреча с семьями. Идет подзарядка. Очень 84 приятно смотреть на своих близких и поговорить.

Выходной. Встал в 10 часов. Посмотрел районы Казахстана, Аральского моря, Сырдарьи. Видел несколько кольцевых структур на правом берегу. Потом стали прибирать станцию, провели инвентаризацию — все записали в нашу амбарную книгу. Старались как можно больше попрятать за панели. При этом замечаешь много нерационального, что не всегда возможно предусмотреть на Земле. За панелями есть свободные места, а положить что-либо трудно, так как не предусмотрен съем уже ненужных на орбите элементов конструкции: частей силового набора, разных кронштейнов, держателей, стоек.

Кроме того, что-то где-то намертво закреплено: сумки, стяжные ленты, замки, а это мешает полностью использовать объем за панелями. Тем более все это нужно только на участке выведения, когда вся аппаратура, оборудование и снаряжение размещаются и закрепляются на станции с учетом требований обеспечения определенной центровки и прочности конструкции. После прихода экипажа на станцию он начинает обживать ее, а значит, как бы заново размещать аппаратуру, оборудование, исходя из своих удобств работы с ней, хранения ее, ищет и освобождает объемы для доставляемых грузов.

Это естественно, однако такая работа требует перемещения большого количества оборудования и материалов и нередко сопровождается рубкой, пилкой металла, что не только засоряет станцию, но и отнимает много сил и времени. Поэтому еще на Земле важно предусматривать эти работы, что во многом облегчило бы нашу жизнь и работу на борту. Дальше уложили в грузовик 4 отработавших регенератора, а на их место за панели поставили новые, сразу стало посвободнее. В общем, к концу дня прибрались.

Сейчас смотрел район дельты реки Урал. Земля здесь слева и справа километров на 60 буквально пепельного цвета — серая поверхность. Озеро Балхаш голубое, со светло-бирюзовыми разводами, похожими на планктон, особенно в восточной части. От Балхаша к озеру Сасыколь и далее на восток идет разлом. До озера Сасыколь слабо выражен, а дальше к озеру Булун-Тохой в Монголии четко очерченная линия разлома. Он разветвляется, одна ветвь его идет севернее к озеру Зайсан. Расчет координат наблюдаемых объектов выполнили по режиму 82 от системы «Дельта» по измерениям через оптический визир ЛВ-1. В него очень хорошо виден рельеф, города, дороги, реки, почти так же, как визуально через иллюминатор, только менее выражены цветовые контрасты. Сделал несколько замеров по ориентирам. В сеансе связи нам сообщили, что пятно, которое мы обнаружили в Атлантике, является зоной субполярного гидрологического фронта и в этой фронтальной зоне обнаружено скопление рыбы — мавролики. Спросили Землю: «Она хоть съедобная?». Земля: «Да, промысловая».

В созвездиях Скорпиона и Стрельца видны черные провалы космоса в виде темных полос без подсветки ярких и мелких звезд. Сегодня видел, как метеорит входил в атмосферу. Смотрю, под нами падает на Землю, разгораясь, звезда, потом вдруг яркое белое пятно подскочило, как будто обо что-то ударилось и сразу засветилось бенгальским огнем.

В 12 часов на связь пришла Люся с моей сестрой. Хорошо, весело поговорили. Сижу, смотрю на них и подумал про тяготы космоса. Да, нам бы этот домик «Салют» в студенческие годы с Люсей, мы пролетали бы не один год. Все есть — питание, тепло, уютно, музыка, спорткомплекс, никто не мешает, интересная работа, а в иллюминаторах бесконечное кино о Земле и звездах. Перед сном, читая газеты, нашел среди них два детских рисунка. На обратной стороне их были надписи, которые очень развеселили нас с Толей. Это были предложения ребят, авторов этих рисунков. Вот они: «Поместить на борту станции хищного зверя, например, волка и овцу. Как будет вести себя волк: сразу кинется на овцу или через некоторое время? Если сразу, то космос на свойства волка или овцы не действует (не изменяется). Волк обязательно должен быть голодным».

Алертова Таня, рисунок Кирилла Обуха — 6 лет.

Еще одна идея: «Надо вырастить в невесомости щенка. В этих условиях собаки получатся с огромными ушами и лапами с перепонками между пальцев. Махая этими ушами и загребая лапами, они будут передвигаться в станции». Виталий М. с Сахалина, рисунок Дианы Борисовой — 12 лет. Милые ребята, спасибо вам за необычные, интересные мысли. За ваше тепло, внимание к нам, космонавтам. Мы долго с Толей обсуждали, как будет себя вести волк с овцой на станции и думаем, что даже голодный волк здесь овечку не скушал бы.

Ведь в этом случае он останется один. А как мы знаем, все тяготы и лишения в жизни легче переносить вдвоем даже будучи голодным. Второй идеей вы нас, ребята, прямо напугали. Прочитав ее, мы схватились за свои уши, посмотрели друг на друга и рассмеялись. Все нормально. По-видимому, решили мы, они отрастают в невесомости только у собак, потому что они ими все время шевелят. А насчет того, помогут ли щенку очень большие уши и такие же лапы перемещаться в невесомости внутри станции, если он ими будет махать или загребать лапами, то интересно, каких размеров они должны быть.

Стали готовить научное оборудование для установки снаружи станции: «Ресурс» — в нем под нагрузкой испытываются на разрыв и сжатие пластины разных материалов: «Медуза» — набор пробирок с разными биополимерами для исследования их эволюции на молекулярном уровне; панели с образцами различных материалов — пластмассы, керамики, образцами с лакокрасочными и оптическими покрытиями, которые используются или будут использоваться в космической технике; термомеханические соединения трубопроводов из металлов, сохраняющих память о своей первоначальной форме; «Спираль» — набор разных конструкционных материалов — пружины, кольца, уплотнительная резина — для оценки воздействия на них условий космоса — перепада температуры, вакуума, ультрафиолетового излучения, радиации, микрометеоритных потоков. Ведь уже сегодня надо знать, какие нужны материалы для космической техники будущего. На Земле создать космические условия дорого, а в чем-то и невозможно, а в космосе стоит эти панели с материалами разместить за бортом станции — и эксперимент будет идти в уникальной естественной лаборатории. Придет следующий экипаж, заменит образцы новыми, а эти вернет на Землю.

Сейчас в переходном отсеке стало трудно проводить визуальные наблюдения из-за скафандров, которые заслоняют иллюминаторы. Бывает, залезешь под него, чтобы посмотреть на Землю, а он тебя сверху придавит, и не знаешь, как вылезти. Вот тебе и невесомость.

На встрече с нами сегодня был артист Саша Михайлов, который играет в фильме «Мужики». Спел несколько песен под гитару. Осталось 5 дней, и позади будет полет Коваленка и Савиных. С Толей отношения ровные. С грузовиком пришли унтята, в них сплю. Спим нормально.

Второй день подготовки к «Выходу». Утром на станции просыпаешься, как на зорьке, если бы ты ночевал летом на природе. В станции прохладно, и не хочется вылезать из спальника, лежишь в дремоте, наслаждаешься мыслями, но сеанс связи — надо вставать.

С утра подготовка к «выходу». Хозяйственный подход сказывается: все у нас заранее собрано, известно, где что лежит, отписано в книге инвентаризации, поэтому подготовка проходит довольно спокойно. Вопросов мало. Сегодня замерили давление в кислородных баллонах, проверили двадцатиметровые фалы, которые во время выхода будут нас связывать со станцией электрически и служить для страховки. Земля сказала, что прохода по станции не будет, а только работа на площадке, у люка. Жаль, надо накапливать драгоценный опыт работы в открытом космосе, а наша программа не требует ухода из зоны выходного люка. Конечно хотелось бы самим посмотреть, изучать и понять динамику свободного движения в пространстве. Тем более скафандр зарекомендовал себя хорошо и позволяет надежно и свободно перемещаться по станции, оборудованной средствами фиксации по всей поверхности. Но ничего не поделаешь: дисциплина есть дисциплина.

Днем подготовили кинокамеру, чтобы отснять в открытом космосе наружную часть станции и корабля для контроля состояния теплозащиты, солнечных батарей с узлами для наращивания дополнительных секций, антенн, аппаратуры, а также нашу работу с научным оборудованием во время «выхода». Еще раз проверил аккумулятор кинокамеры. Давал ему полный разряд включением камеры в непрерывную работу. Держит 4 часа. Волнуюсь, ведь предстоит уникальный эксперимент, и хочется расширить его рамки, чтобы получить как можно больше полезной и новой информации. Вечером поработал микрометром, измерял зазор между балкой и крестовиной в нагрузочных устройствах прибора «Ресурс», где закреплены 16 образцов разных сплавов. Чем в космосе не приходится только заниматься, даже быть ОТК.

Третий день подготовки к «выходу». Готовим переходный отсек, устанавливаем зеркала по бортам станции для лучшего обзора снаряжения, когда мы будем находиться в скафандрах. Размещаем фиксаторы, кронштейны, аппаратуру, которую будем выносить в космос. Надо сделать много мелкой работы, без которой трудно будет надежно организовать выход. Все идет неплохо, но, казалось бы, мелочь может сломать весь день. Вчера специально отложил хомут на объектив фотоаппарата, а сегодня целый день искали его, так и не нашли, куда-то уплыл. Без него нельзя наводить на резкость фотоаппарат, установленный в гермобокс. Готовим также бытовой отсек корабля на случай, если после работы в открытом космосе переходной отсек станции окажется негерметичным и мы не сможем его наддуть.

В этом случае мы должны будем уйти в транспортный корабль и выполнить спуск на Землю. Для этого устанавливаем в бытовом отсеке «якоря» — специальные площадки для крепления ног, поручни, чтобы можно было снять скафандры, прокладываем фалы с электроразъемами.

Перенесли туда блок с запасами сжатого воздуха на случай наддува транспортного корабля.

Завтра первый день тренировки в скафандре, и надо бы все успеть сделать. Сегодня разговаривал с Рюминым, просил разрешить мне проход вдоль всей станции. Он ответил, основное сейчас проверить доработки в скафандре, поэтому нет смысла рисковать. Впрочем, по ходу дела будет видно. Надо сказать, что в почти таком же скафандре уже работали ребята я предыдущих экспедициях на станции «Салют-6», и при соблюдении определенных мер осторожности это достаточно надежная система. Вечером стали снова искать хомут для фотоаппарата и в полостях шпангоута люка станции нашли вместо него фильтр от кинокамеры, который давно потеряли и не надеялись найти.

Дни стали проходить тяжелее, чаще о них задумываешься, главная у нас сейчас задача — успешно пройти выход в космос. С Землей, когда впереди серьезная работа, пошел веселый, деловой разговор. Нет даже времени в иллюминатор посмотреть. Сейчас прилетел в ПХО, выглянул в иллюминатор и удивился красоте Земли, как будто увидел ее в первый раз.

День тренировки «выхода». Встали, вышли на связь, поговорили и начали готовить снаряжение. Надели всю экипировку под скафандр: белье, медицинские пояса, костюмы водяного охлаждения, заушные температурные датчики, шлемофоны. Стал входить в скафандр, смотрю — дело идет с трудом, не то что на Земле. Впечатление такое, что раздался в плечах и голова не лезет. Дело в том, что здесь я не захожу в скафандр, как на Земле, а вплываю лежа, причем отсутствие собственного веса не помогает, а, наоборот, затрудняет в него заходить, так как тебя не прижимает вниз за счет веса, и, чтобы утопить ноги, Приходится руками помогать, отжимаясь о каркас ранца. Влез с кряхтением и бухтением, освободил узел фиксации скафандра, всплыл, развернулся и по-земному встал.

Конечно, здесь ощущения в скафандре легче, чем в невесомости, имитируемой в полете на самолете ИЛ-76 или на глубине гидробассейна. Нет ни сопротивления воды, как в бассейне, ни перехода от невесомости к перегрузкам, как в самолете, где невесомость длится около 20 секунд, а затем при выходе в горизонтальный полет на тебя давит вес скафандра, около 70 кг, помноженный на перегрузку, около 2–2,5 g, и надо этот вес удерживать на своих ногах. Потом Толя вошел в скафандр и также поднялся.

В сеансе связи стали проверять герметичность скафандров, наддулись до 0,12 атмосферы, и, как во время тренировки на Земле, вдруг нештатная ситуация — давление в скафандре за 30 секунд падает на 4 деления манометра, а такая негерметичность недопустима.

Повторили контроль, то же самое. Земля предложила открыть скафандр. Открыли, оказывается, у меня в створку ранца попал ремешок от костюма водяного охлаждения. Это результат плохого контроля друг за другом во время закрытия ранца, повторили проверку герметичности скафандра, все нормально. После этого стали пробовать. как удобней расположить документацию, дотягиваться до приборов, мест крепления оборудования, отрабатывать последовательность действий. Когда стоишь в скафандре с подстыкованной бортовой колодкой, то она сковывает движение за счет мощного жгута шлангов, связывающих тебя с системой жизнедеятельности станции, а после отстыковки ее и перехода на автономную работу скафандра поворачиваться становится легче, так как уже нет связи с бортом. Бережем голову, чтобы не повредить шлем. Вокруг кожухи вентиляторов, кронштейны, болты, уголки, можно спокойно о них удариться. После тренировки осмотрели шлемы, все чисто. Опробовали термобокс с фотоаппаратам и кинокамеру, которую решили тоже взять. В общем, тренировка прошла хорошо. Вторую половину дня сушили скафандры, меняли кислородные баллоны, поглотитель СО₂ и т. д. Как назло то, что нужно именно сейчас для работы, бывает, улетает, а потом через неделю, месяц неожиданно выплывает, как сегодня ключ от ПСН, ручка фотокамеры, а вот кольцо установки резкости так и не нашли, пришлось делать самим. Провели конкурс: у кого лучше получится, то и поставим. Победил Толя. Надо сказать, что законом успешной работы на борту является тщательная проверка оборудования, снаряжения и документации перед каждой запланированной работой, а в наиболее ответственных местах — и самостоятельный проигрыш всей последовательности действий.

Проспали, разбудила Земля. Завершающий день подготовки к «выходу». Последние радиограммы. Уточнили циклограмму «выхода» с точностью до минут. Открытие выходного люка в 5 час. 24 мин. утра. Закрытие — в 7 час. 23 мин., значит, 1 час. 59 мин. мы будем находиться в открытом космосе. Это больше, чем один виток вокруг Земли. Помню, во время своего первого полета на корабле «Союз-13», когда я смотрел в иллюминатор на Землю, у меня возникло огромное желание выйти в открытый космос и распластаться над Землей. Долго я шел к осуществлению своей мечты. Девять лет, из них 5 лет непосредственной подготовки в составе четырех экипажей основных экспедиций. Это сотни изнурительных часов на тренажерах, в барокамерах, самолетах, под водой, занятия в классах, на предприятиях, десятки и десятки экзаменов. Сколько волнений, переживаний, пота, как говорится седьмого, выжато за это время. И вот даже не верится, что подходит этот день. Ради него можно было выдержать годы тяжелых занятий. Сегодня подсчитали: из советских космонавтов только девять человек участвовали в операциях выхода в космос, и нам с Толей тоже выпало счастье ощутить это и выполнить такую интересную работу.

Весь день готовим бытовой отсек транспортного корабля, переходной отсек станции, собираем, проверяем и еще раз перепроверяем оборудование. В скафандры поставили новые поглотители CO₂, готовим фотокамеру и кинокамеру. Дело в том, что киносъемки нет в программе, так как нет для кинокамеры специального гермобокса, как у фотоаппарата для работы в вакууме. Правда, я убежден, что с пленкой ничего не будет. Эмульсия выдержит, и не должно быть заклинивания механизма подачи пленки, что проверил в барокамере на Земле, а для сохранения теплового режима сделали чехол из теплоизоляционной ткани. Так что если съемка пройдет успешно, то получим уникальные кинокадры «выхода». Еще проблема со светофильтром.

Закрепили его на объективе по периметру обычной синей липкой лентой. Думаю, не сорвет ли ее внутренним давлением между объективом и фильтром, и сделал на ленте насечки для выравнивания давления. Интересно, что будет с липкой лентой. Это тоже эксперимент.

Разговаривая с Толей о работе в открытом космосе, подумали, какова же динамика движения при отходе от станции на фале. Решили в станции все это промоделировать. Я взял фал, Привязал к комбинезону, оттолкнулся от стенки и плавно поплыл вдоль отсека.

Когда отошел на длину фала, то за счет его натяжения получил обратный ход и стал медленно вращаться. Остановить вращение я не мог, тогда попросил Толю, другой конец был у него, поддернуть фал. После этого вращение прекратилось и медленно появилось вращение в другой плоскости, то есть получается, что легкими подсечками за фал можно изменять направление вращения и гасить его.

Затем Толя стал подтягивать меня к себе фалом. Казалось, я должен был плыть к нему по прямой, а меня отнесло и положило на борт, это самое неприятное, так как в реальных условиях можно наплыть на солнечную батарею антенны и зацепиться. Повторили все сначала. Теперь я попросил его выбрать только слабину фала и не тянуть к себе, а сам задавал ускорение вдоль него, слегка подтягиваясь за фал. Так дело пошло лучше. Я стал двигаться направленно, в общем, наши исследования показали, что отходить от станции на фале неоправданно опасно, когда ты не имеешь возможности управлять положением своего тела.

Помню, меня Виталик спросил, когда я брал его посмотреть тренировку в гидробассейне: «Пап, а что если ты, когда выйдешь из станции в космос, вдруг оторвешься, что будет?» Я говорю: «Этого, сынок, не может быть, так как со станцией я связан прочным фалом, по которому от борта подается электроэнергия для работы вентиляторов и пульта скафандра, а также через него мы ведем радиосвязь с Землей и друг с другом. Кроме того, мы еще пристегнуты к поручням станции, которые проложены вдоль нее, карабином страховочного фала длиной 0,7 метра, как веревкой, и еще держимся за поручни руками, так что получается тройная страховка». «Ладно, — говорит, — а если все-таки вдруг оторвался, что будет — сразу погибнешь?» «Если вдруг, то никто тебя уже не поймает и не услышит. Несколько часов будешь живым спутником Земли, а потом кончится кислород. Вот и все».

Сегодня опять пришло много радиограмм. Земля волнуется, как в период работы советско-французской экспедиции. Сейчас лежу в переходном отсеке на своем неодушевленном брате — скафандре, моей оболочке в открытом космосе, и пишу эти строки. Пшеница хорошо взошла, поднялась примерно на 20 см, тонкая, нежная, и колышется под потоком воздуха от вентиляторов, как в поле ветром. Горох прорастает солидно-толстым, сытым стеблем, нехотя поднимая свои бутоны скрученных листьев. Вчера, когда поливал их из шланга, выскочила капля воды и прозрачным шариком зацепилась между двумя стебельками пшеницы, а в центре капельки-шара образовался воздушный бриллиантик. Красиво получилось. Только в космосе такое возможно увидеть. А сейчас спать.

С утра обговорили с Олегом Цыганковым наши действия в случае нештатных ситуаций. Сейчас 4 часа дня. Лежу в постели. Почитал «Неделю», — надо спать, так как в 11 часов вечера подъем и рано утром я открою дверь в космос. С утра настроение неважное.

Сегодня спросил, запланирована ли встреча с семьями, мне ответили, что запланирована, только разговор по связи, без телевидения, потому что над Союзом в это время будем проходить в районе Дальнего Востока, а канал связи через спутник «Молния» в это время будет занят. Попросил у Земли уставки для ввода в гироскопы на программные развороты станции, чтобы во время «выхода» она была развернута таким образом, что, когда, я буду работать вне станции, Солнце светило бы мне в спину и не засвечивало лицо. Земля попросила меня руки от поручня не отпускать и быть на страховочном фале.

Сегодня нам сообщили по связи, что станция «Салют-6», которая была запущена 29 сентября 1977 г., прекратила свое существование, войдя в атмосферу над Тихим океаном. Правда, до этого рассматривался вопрос о том, чтобы поднять ее орбиту повыше с временем существования несколько лет и сохранить станцию как реликвию, положившую начало пилотируемому «Интеркосмосу», а когда появится возможность — возвратить на Землю.

Сейчас пошел и разобрал воздуховод между переходным отсеком и рабочим, пообедал и лег. Вес падает. Что со мной? Сегодня взвесился, вес еще меньше — стал 70 кг. Стараюсь есть побольше, и аппетит, кажется, неплохой. Чувствую, что Толя тоже понимает, что через несколько часов не шутки, а предстоит серьезная опасная работа. Кажется, все сделали, все уложили и еще раз проверили, теперь главное — спокойствие, не спешить и не лезть вперед батьки в пекло. Уверен — все будет хорошо. Смотрю на фотографию Витальки, родной мой, он все время смотрит на меня немножко вверх с улыбкой в уголках рта и с любовью в глазах. Удивительно, как меняется его лицо от моего настроения — то оно нежное, то насмешливое, а то и строгое. Отдыхать.

22 часа 00 минут. Не спал совсем. Мысли, мысли о доме, о полете, работе, друзьях. Надо бы поспать, хоть чуток, но не мог заснуть, зато получил удовольствие, точнее, наслаждение, от раздумий. Толя уже встал, тоже, видно, плохо спал, подплывает ко мне и говорит: «Доброе утро», хотя было 10 часов вечера, мы встали на час раньше запланированного подъема. Я думал, мне одному только не спится. Ведь сегодня я перешагну порог нашего дома на орбите.

Эта близкая реальность нереально воспринимается, что именно сегодня это произойдет, а не когда-то. Волнения, страха нет, правда, пульс частит. По-видимому, из-за того, что перед этим понервничал и не спал, плюс к этому, наверное, неконтролируемые эмоции. Ну что ж, встаю, в сеансе связи сейчас мед-контроль, поэтому надо успеть надеть медицинские пояса, а затем работа по жесткой циклограмме подготовки к «выходу». Интересная мысль пришла сейчас. Мы не ведем счет дням полета, а вехами нашего пройденного пути являются длительные экспедиции предыдущих экипажей. Вот вчера прошли рубеж 75 суток, позади остался полет Коваленка и Савиных. Впереди новый рубеж — 96 суток. Это полет экипажа Романенко и Гречко. Так что вперед. Почувствовал покалывание в сердце и спазм в желудке. Сын смотрит на меня с гордостью. Вперед, говорю, сынок.

Ну вот и все позади. Выход в космос совершен. Время пребывания в открытом космосе 2 часа 38 минут. Вместо 1 часа 50 минут. Открыли люк в 5 часов 34 минуты утра, закрыли в 8 часов 12 минут. Продолжаю записи. После подъема в 10 часов вечера позавтракали, выполнили медконтроль, у меня давление было 106/86, пульс 100. Это результат того, что не спал всю ночь, точнее сказать, все отведенное время. Затем построили ориентацию, разарретировали гироскопы, прошли программные развороты станции и перешли в режим стабилизации от бесплатформной системы КАСКАД — при этом станция стала неподвижна относительно звезд. Одели экипировку под скафандр. После этого подготовили транспортный корабль на случаи аварийного покидания станции. Запитали его и включили все средства связи. Законсервировали станцию, прикрыли люк, отделяющий корабль от станции, и закрыли люк между переходным отсеком и рабочим. Теперь переходной отсек будет служить для нас шлюзовой камерой для выхода в космос и возвращения в станцию. Стали надевать скафандры. Земля попросила, чтобы к 3 часам 50 минутам мы были одеты. Вошли в зону видимости УКВ средств радиосвязи, доложили, что одеты и приступаем к проверке герметичности скафандров и сбросу давления в переходном отсеке. Земля дала добро.

Ушли из зоны связи и вошли вновь уже при давлении в ПХО 9 мм рт. ст. Земля разрешила нам переход с бортового обеспечения жизнедеятельности в скафандре на автономное. Эта задача совсем не простая. Надо перестыковать бортовую колодку со шлангами подачи кислорода и охлаждения от систем станции на выходную, включающую эти системы в скафандре. Для чего надо в наддутом скафандре, с избыточным давлением 0,4 атм лечь горизонтально под поручни и достать выходную колодку, а бортовую поставить на место. После этого можно открывать выходной люк. Повернул ручку червячного замка, и сразу появилась щель яркого белого света от Солнца. В это время пульс у меня, по данным Земли, был 140, а потом 120…132 и 108 в конце сеанса связи. Частота дыхания 24, температура у обоих 37,1 градуса.

Открыл люк. Солнце было спереди справа, и освещение хоть и хорошее в ПХО, но все равно как будто ты открыл дверь из избы в солнечный, морозный день, и поток яркого света хлынул в дом.

Мелкими блестками полетела пыль из станции. Космос, как гигантский пылесос, стал все вытягивать из нее. Вместе с пылью из обшивки отсека полетели шайбочки, гайки, которые где-то затерялись, проплыл карандаш. Установили защиту на крышку выходного люка, так как на ее внешней стороне закреплены приборы «Компласт» и «Эласт», чтобы не зацепить их скафандром во время работы. Вышел в люк по пояс. Страха или волнения не было совсем, видимо, от долгой подготовки меня уже ничем не удивишь. Увидел Землю — огромная Земля, и не верилось в действительность происходящего, что я открыл дверь в космос. Установил телекамеру фару. Поначалу было тяжело сориентироваться по плоскостям, поэтому вначале осмотрелся вокруг люка и вдоль станции. Увидел солнечные батареи, антенны, приборы и опознал свое положение относительно их. Затем мысленно представил положение плоскостей станции и после этого стал ориентироваться в расположении элементов конструкции и оборудования. В будущем кольцевые поручни надо маркировать цветом по плоскостям станции, тогда будет легче ориентироваться. Дальше работа с «Эталоном». Не так это просто, как казалось на тренировках, но то, что перед стартом сам все перещупал, перепробовал своими руками, здесь сторицей окупилось.

Электроразъем фары, который я настоял поменять на новый, состыковал буквально за десяток секунд, почти без усилий, штанга телекамеры легко вошла в посадочное гнездо. В работе главное не волноваться, а не волнуешься, когда знаешь. «Эталон» — набор пластин с разными оптическими покрытиями, в виде шахматного поля.

В квадрате А1 — покрытие чистое белое, в В1 — по диагонали коричневое покрытие наполовину отлетело, в квадрате Б5 — пятно, как расплав от солнца, на В5 — примерно 2/3 покрытия отлетело, в квадрате В2 — покрытие покоробило, оно горчичного цвета, может, такое и было, а на Б2 много мелких пупырышков, такое впечатление, как будто нагрелась поверхность и «отгазило». В остальных квадратах покрытия целые.

Заменив «Эталоны», открыл «Якорь» — площадку для крепления ног снаружи станции, фиксатор оттянулся свободно, «Якорь» мягко повернулся в рабочее положение. После этого полностью вышел в космос из люка станции и легко всплыл над площадкой, трудностей не было. Ноги в скафандре оказались несколько свободными, и потому плохо чувствую в нем подошвы, но, подтянувшись руками за поручень, прижал себя к площадке «Якорь» и зафиксировал на ней ноги в ее креплениях. Это делается так: ступни ног вначале устанавливаются на площадке под скобу в положение «носки вместе, пятки врозь», затем пятки сводятся вместе, а носки разводятся. При этом носки удерживаются под скобой, а шпоры на каблуках ботинок входят в пазы площадки. К этому времени заканчивается связь: уходим из зоны видимости пунктов управления. Земля подтвердила, что у нас все нормально, и дала добро на продолжение работы.

Посмотрел на часы. До входа в тень осталось 20 минут. Взяли кинокамеру и начали снимать себя, станцию, Землю. При этом была одна сложность — нужно нащупать пусковую кнопку в перчатках. Во время работы кинокамеры «слышно» по вибрации через ее теплозащитный чехол и перчатки, как она стрекочет. После этого взяли термобокс с фотоаппаратом и отсняли станцию.

Очень красив космос. Темный бархат неба, голубой ореол Земли и быстро бегущие озера, реки, поля, массивы облаков, вокруг безмолвная тишина, нет ощущения скорости полета. В ушах не свистит ветер, ничто на тебя не давит. Очень спокойная, величественная эта панорама. Неподвижный орбитальный комплекс, как огромная скала, застыл в пространстве с удивительно красивым фоном вращающейся Земли. Как ни странно, было ощущение потери контакта с реальностью окружающего меня мира, как будто я являюсь свидетелем прекрасной созданной кем-то декорации. Когда стоял на площадке, подумал, ради этих минут можно все претерпеть на Земле и в космосе. В этот момент Солнце было сзади меня, и корпус станции был сильно освещен ярким белым светом, как мощными юпитерами.

Смотреть без светофильтра можно так же, как на южном пляже в жаркий летний день без темных очков, но там лучше с очками, а у нас со светофильтром. С ним освещенность ровная, приятная по цвету и яркости, без бликов, тон слегка дымчато-коричневатый. Когда пролетали над Казахстаном, на связь вышел Алексей Леонов и спросил меня: «Валентин, в глазах после того, как посмотришь на облака, желтые пятна остаются?» Я сказал, что такого ощущения нет. «А что ты сейчас видишь на Земле?» Вижу, говорю, нашу гостиницу в Байконуре и как инструктора загорают у бассейна. Все рассмеялись. Земля попросила показать горизонт Земли, транспортный корабль. После этого снова спросили: что видим на Земле?

Толя говорит: «Балхаш». Я тоже его увидел. Он вначале был у меня за спиной, а потом выплыл передо мной и распластался огромной кишкой на сферичности Земли. Дело в том, что кривизну Земли в открытом космосе ощущаешь значительно сильнее, чем через иллюминатор станции. И все, что видишь на Земле — моря, реки, горы, острова, — воспринимаешь как на огромном вращающемся глобусе, при этом заметно искажение наблюдаемых объектов тем больше, чем ближе они подходят к горизонту.

Поражает тишина. Станция не шелохнется. Глаз не фиксирует ни малейшего движения на ее поверхности. Даже нет ощущения вибрации, ведь внутри орбитального комплекса работают сотни приборов и десятки вентиляторов, по трубопроводам прокачивается теплоноситель. Все статично.

Справа от меня покрытый черной тканью экрано-вакуумной теплоизоляции наш транспортный корабль «Союз Т-5», который уперся своим агрегатным отсеком в черноту Вселенной. А слева — в сторону корабля «Прогресс» — две огромные панели солнечных батарей жадно ловят свет, искрясь мозаикой пластин фотопреобразователей, черных как антрацит с темно-синим в голубизну оттенком. Зеленая ткань теплоизоляция на поверхности станции выгорела и стала сероватого цвета, но лежит без повреждений. На рабочем отсеке в зоне малого диаметра у основания панели солнечной батареи вижу две площадки «Якорь» в сложенном состоянии, а на самой панели узел крепления и тросовый механизм для установки дополнительных секций солнечных батарей с целью повышения энерговооруженности станции. Эту работу будут делать уже наши товарищи в следующей экспедиции, а наша задача — оценить возможность ее выполнения. Будем просить руководство, чтобы нам разрешили повторный «Выход» с отработкой методики наращивания солнечных батарей, чтобы по возвращении на Землю мы могли бы дать конкретные рекомендации нашим товарищам по удобству проходов к ним, фиксации, необходимому инструменту и уточнили бы время на выполнение этой работы.

Вошли в тень. В это время Луна была сзади и ее света было недостаточно. Попросил Толю включить фару, после чего стало хорошо видно приборы и устройства на поверхности отсека, с которыми надо работать. В тени, при свете фары, выполнили замену приборов, установленных на корпусе станции: микрометеоритную панель с набором различных материалов — пластиковых, керамических, резиновых и других, панель «Медузу» с пробирками, заполненными различными биополимерами — и «Эласт» — пакет теплоизоляционных тканей. Поработал с панелью «Исток», на которой несколько рядов болтовых соединений, требующих разных усилий при отворачивании болтов и их заворачивании специальным ключом. Ключ не совсем удобен в работе, так как надо все время переносить правую руку на скобу для фиксации головки болта в гнезде ключа или для его освобождения, поэтому на рукоятках надо иметь две скобы: одну — для фиксации, другую — для расфиксации. В общем, такую монтажную работу выполнять можно, но с максимальным усилием на ключ третьего ряда болтов, а это соответствует 1,7 кГм. И то тяжело. При этой работе быстро устают мышцы рук от кисти до локтя, потому что, когда работаешь, металлические кольца на рукавах скафандра, к которым герметично стыкуются перчатки, наминают руки.

Немного о скафандре. Он полужесткого типа. У него есть жесткая часть, как бы кираса рыцарских доспехов, и мягкая — рукава и штанины. Скафандр выполнен так, что мы не надеваем его, а входим в него, как в «шкаф», и закрываем за собой дверку. С жесткой частью выполнен заодно и шлем скафандра, а мягкие части состоят из нескольких оболочек: герметичной, силовой и защитной, которая предохраняет скафандр от повреждений. Скафандр позволяет жить в нем свыше 6 часов, а это значит иметь там хорошую атмосферу, охлаждение, вентиляцию. Все агрегаты сгруппированы в дверце — называется «ранец». Тут и запас кислорода, мы им дышим, и поглотитель СО₂, насосы, приборы автоматики и запасы воды. Только вода в данном случае служит не для питья, а для отвода тепла. Подвижность в скафандре достаточна, правда, все зависит от того, какие выполнять операции. Если надо что-то снять, поставить или переместиться из одной рабочей зоны в другую, то это вполне доступно.

При длительной, непрерывной работе потеешь, и бывает, влага выступает на остеклении шлема, из-за этого плохо видно ручку регулирования охлаждения. При положении регулятора охлаждения 3–4 мерзнут сильно ноги, аж ноют в коленях, а для спины в тела — комфорт, духоты нет. Когда выступал пот, включал дополнительный вентилятор. В общем, особых затруднений при работе в скафандре не было, только надо не забывать следить за темпом и ритмом работы.

Входим в следующий сеанс связи. У нас еще темно. Ждем. когда рассветет. В общем, ощущение, как в деревне. Люк станции светится, как приоткрытая дверь дома. Светит фара, как фонарь на столбе, слабо освещая корпус станции. Вокруг сплошная густая чернота космической ночи. Вышли на свет, Солнце сзади, чувствую руками через перчатки разогрев поручней, хотя они покрыты белой эмалью. Ощущение горячего песка, но без обжигания, есть также нагрев и внешней стороны перчаток. Вошли в зону связи, я начал телевизионный репортаж о работе вне станции и рассказал, какие приборы там установлены, и показал их с комментариями, потом Толя передал мне телевизионную камеру, и я показал его в люке станции на фоне Земли.

Все говорят, получилось хорошо. Руководство, несмотря на раннее утро, приехало в ЦУП посмотреть на нашу работу. По выходе из зоны видимости мы решили установить и дополнительное оборудование: «Ресурс» — набор металлических образцов, находящихся под механической нагрузкой, на растяжение и сжатие для оценки их старения в условиях космоса; «ТМС» — термомеханические соединения и «Компласт» — набор некомпозиционных материалов. Все сделали, правда, это нам стоило еще одного часа работы в космосе. Хотя мы вышли из графика работы, но на душе было спокойно. Мы полностью выполнили программу экспериментов в открытом космосе. Перед входом в люк, когда я освободил ноги, всплыл над площадкой, посмотрел вниз, а в это время мы летели над Атлантикой, и, когда из поля зрения ушел корпус станции, я увидел голубую бездну океана, возникло ощущение падения в безбрежную пропасть голубого пространства. Аж дух захватило. Вот тут, я вам скажу, даже жутковато стало.

Это состояние я мог бы сравнить со свободным падением парашютиста, когда он внутренне соизмеряет высоту и относительную скорость полета с местом приземления. Здесь же ощущение падения: всегда за горизонт.

В общем, отходить от станции не так-то просто, и, когда возникает такая необходимость, к этому надо будет особенно готовиться и учиться. Потихоньку без проблем входим в люк станции, и перед закрытием, а это было уже в тени, я напоследок присел на обрез люка, как на ступеньку крыльца, и залюбовался звездным небом. Вот это поистине Вселенная, с мириадами звезд на черном бархате космоса, где ярко выделялись своим блеском звезды Южного Креста, Альфа и Бета Центавра, а внизу в лунном свете серым туманом пробегали лавины облаков с темными провалами Земли. Закрыли люк, посмотрели на часы, было 8 час. 12 мин. московского времени.

Наддули переходной отсек сначала до 270 мм рт. ст. Проверили герметичность станции и, убедившись, что падения давления нет и люк герметичен, наддулись до 600 мм и вышли из скафандров. Первое, что почувствовали, — это запах, который стоял в ПХО, как в помещении, которое очень сильно прокварцевали. Он исходил от оболочки скафандров, обожженной лучами Солнца. Выровняли давление с рабочим отсеком. Давление в станции стало 706 мм рт. ст., а потом с транспортным кораблем давление стало 713 мм рт. ст. Вошли в сеанс связи и, не переодеваясь, по свежим следам, прямо в костюмах водяного охлаждения КВО провели телевизионный репортаж о своих впечатлениях от работы в открытом космосе.

Я сказал, что удивила и больше всего поразила громадина технического сооружения «Союз Т-5» — «Салют-7» — «Прогресс». Полет Гагарина показал, что человек может летать в космос. Мы, сегодняшние космонавты, летая в космос, уже учимся в нем долго жить в работать. А это немыслимо без работы в открытом космосе, так как космос — это как поле на Земле, дающее хлеб, но хлеб космоса мы еще не знаем, каков он будет для человечества, потому что вначале надо изучить это поле, создать орудия труда, вспахать, посеять, и тогда действительно оно даст плоды, необходимые людям так же, как хлеб.

Когда был в космосе, запустил мини-спутник в виде капсулы. Об этом меня попросил Ж. Л. Кретьен, а его попросили друзья в Москве, работники посольства и торгпредства. В капсуле были их автографы, видимо, им захотелось хоть таким способом оставить свой след в космосе. Немного об эксперименте «Медуза». Как я говорил, это панель с набором пробирок разных биополимеров. Изучается эволюция первичного строительного материала клетки — белка, а он построен из биополимеров. Так вот задача эксперимента — понять, как, при каких условиях и из каких материалов возникло начало из начал жизни на Земле — первая живая клетка. Сам строительный материал клетки генетики-биологи уже достаточно хорошо изучили, а вот как и на каком этапе эволюции, при каких условиях окружающей среды, что вдохнуло в нее жизнь, чтобы она стала живой клеткой, это пока загадка и еще раз загадка. Аналогичный эксперимент уже проводился на станции «Салют-6», и тогда из молекул биополимеров простого вида были получены молекулы более сложной структуры. Произошел синтез нуклеидов с образованием вещества с большим молекулярным весом. А теперь мы снова их выносим в космос, чтобы посмотреть, куда пойдет процесс дальше в развитии этих молекул. Это очень интересно.

Суббота. Проспали до 11 часов. Вышли на связь. Вдруг слышим голос Левитана: «Доброе утро, Эльбрусы. Смена поздравляет Вас с отлично выполненной работой в открытом космосе. Молодцы, так держать. А сейчас сообщите о своем самочувствии и дайте давление по мановакуумметру в станции. Не забудьте включить подогрев пищи. Приятного Вам аппетита».

Была встреча с Люсей. Она пришла с Таней Лосевой. Хорошая женщина. Тонко говорит. Чувствует обстановку. Моя милая почему-то волнуется и, бывает, говорит не совсем впопад. Работу по выходу в космос выполнили хорошо, но остался осадок из-за отношений с Землей. Спешат, обрывают и не чувствуют нашего настроения. Разговаривал с Женей Кобзевым. Он все больше нас расспрашивает, а мы ждем информации от него. Говорит одно и то же: «Как у вас дела? Как чувствуете?» Анализа никакого, не могу получить объективную информацию об отношениях к нам руководства и ЦУПа.

Весь день приводили скафандры в режим хранения. В моем скафандре барахлит основной вентилятор и появилась на шлеме вмятина диаметром 20 миллиметров с небольшим задиром по металлу. По-видимому, ударился в переходном отсеке о какой-то выступающий элемент конструкции. Хорошо, что металлическая оболочка шлема двойная.

День отдыха. С утра собрали видеомагнитофон. Красота. Так жить можно. Райкин. Высоцкий. Эстрада. «Ну, погоди». Жаль только кассеты по 20 минут. Это здесь неудобно. Поздравить с выходом нас пришел Ролан Быков. Говорит, смотрел всей семьей, как мы работали в открытом космосе, восхищался. Рассказал смешной эпизод из съемки фильма «Мертвый сезон». Потом была встреча с Владимиром Шаинским. С ним мы и с ЦУПом хорошо попели «Вместе весело шагать…».

Убрали Толин скафандр, регенераторы, поглотители. Стало посвободней. Сегодня взял перечень того, что надо сфотографировать для книги «География из космоса», которую хочу написать после возвращения. Все мы хорошо представляем географию Земли по школьным учебникам и картам (континенты, моря, проливы, горы, реки, их краски), и хочется показать людям, как все это знакомое выглядит незнакомо, а подчас необычно из космоса. Отснял озеро Титикака в Южной Америке. Оно разлилось синей гладью воды шириной 40–50 километров и длиной 150 км, с небольшими светло-зелеными линиями вдоль берега на красноватом горном плато, изрытом гейзерами и вулканами, с многочисленными их следами в виде коричневых пятен кольцевых структур кратеров, конусов. Южнее его на том же фоне и почти таких же размеров лежит озеро Поопа, а дальше к югу видно огромное белое пятно соленого озера с изрезанными краями берегов. Так что начало положено.

Сегодня нам сказали, что планируется сделать часовой фильм о нашем полете, и попросили больше делать внутренних съемок о жизни на борту. Вечером после работы ребята из ЦУПа попросили рассказать еще что-нибудь интересное из того, как проходил «Выход». С удовольствием вспомнили с Толей два момента. Как был сквознячок, когда открыли выходной люк и вся пыль из отсека, как снежная пороша, блестя в лучах Солнца, отсасывалась в космос. При этом Толе больше всего запомнилось теплое солнышко космоса, очень теплое, как на юге. Меня поразил яркий белый свет от Солнца, как в морозный день, и удивил другой момент, связанный с крышкой объектива телевизионной камеры. Мне надо было ее снять с объектива и ворсовой молнией закрепить сбоку на корпусе телекамеры. У меня это долго не получалось. Я старался эту операцию все же выполнить, так как боялся — если я оставлю крышку незакрепленной и отойду на место работы, то ее может снести на объектив и она перекроет его поле зрения. Так и не закрепив ее, я начал работать и через 2,5 часа, когда входил в станцию и убирал телевизионную камеру, заметил, что крышка, как я ее оставил, так и осталась висеть как вкопанная, не изменив своего положения. Это удивило, так как то, что я видел, не соответствовало внутреннему восприятию ситуации. Дело все в том, что я подсознательно связывал скорость (она была около 8 км/сек) с земным понятием движения, это относительно Земли и относительно воздуха. А здесь движение в вакууме, и потока воздуха нет, но сознание того, что оно должно быть при скорости, мешало мне оставить крышку объектива в покое, только сняв ее. Этот стереотип памяти можно сравнить с остановившейся лестницей в метро. Когда мы на нее заходим, видим, что она неподвижна, но срабатывает внутреннее сознание того, что ее постоянное состояние в движении, и мы неосознанно делаем упреждающее ускорение по ходу лестницы.

Еще поразило то, что станция стоит настолько устойчиво, как монолит, как дом. И когда вышел на площадку «Якорь», то ощущение было такое, будто находишься на балконе высотного здания. Ты стоишь на месте, смотришь, а все вокруг тебя движется — Земля, звезды, и не чувствуешь контакта с Землей. Видишь только огромный шар с узнаваемой географией — континентов, морей, океанов в цвете и голубой ореол атмосферы, переходящий в черноту космоса. Высоту не воспринимаешь, хотя знаешь, что она большая, ведь летим в безвоздушном пространстве. Но все-таки в поле Земли. Рядом со станцией чувствуешь себя спокойно, но острота впечатлении становится тем больше, чем дальше отходишь от нее. Это как на краю балкона, чем больше наклоняешься, тем сильнее ощущение высоты и возможности падения на Землю. А здесь страх падения другой — оторваться от станции, но не упасть, а затеряться в пространстве. Толя говорит: «Жаль, я этого не испытал, но остроту ощущений Валентина понимаю».

Слушая сегодня джазовую музыку, заметил, что она через некоторое время утомляет и раздражает, это, по-видимому, оттого, что она не волнует, не трогает те чувства, которые связаны с нашей повседневной жизнью. Джазовая музыка слишком праздна для жизни с ее будничными заботами, в ней я вижу больше интересного для молодежи, которая стремится иметь свой мир, созвучный их возрасту: мечущийся, бурный, порывистый, ищущий, только ей одной понятный, монопольный, чтобы не быть в зависимости от наставлений и насаждения мнений старшего поколения. Но молодое племя с годами переходит рубикон юности, и истинное искусство — классика, народное, только оно дает успокоение, а отсюда и наслаждение. А увлечение молодости приятно вспомнить, но ненадолго, и тем более увлечения нового поколения пропускаются через призму своих юных и зрелых лет. И новое воспринимается с интересом в только современного человека, а порой со скептицизмом и даже сарказмом, что все это проходящее и, во всяком случае, не лучшее, чем было в ваше время.

Отдыхает душа, когда слушаешь русские мелодии, танго, фокстроты. Или романсы в исполнении Руслановой, Штоколова, Кобзона. Они пробуждают теплые чувства и не мешают мыслям.

С утра выполняли медицинские эксперименты. Медики сказали, что во время «Выхода» пульс у меня был от 90 до 150 ударов, а у Толи от 80 до 145. Все хорошо. Фотографирую интересные по географии места Земли. День неплохой, но вот что удивляет. Спрашиваю Тамару Батенчук (специалиста по медицинским экспериментам), какой был пульс при «Выходе»? Говорит: «Небольшой, около 100, ты же улыбался». Интересно все таки мы устроены — когда напряжение в голосе, высокий пульс, то создается ощущение значимости момента.

Когда же сложная, тяжелая работа выполняется спокойно, без нагнетания трудностей, с улыбкой, то это не впечатляет. А то, что за этой улыбкой, легкостью и спокойствием в работе стоят годы тяжелого серьезного труда, в результате которого все отшлифовано, отработано по самой большой мерке личной ответственности, это не всем понятно, это вне поля зрения. Хотя в этом я вижу высшую форму профессионализма, что созвучно словам Суворова: «Тяжело в ученье, легко в бою». Потому что в пик напряжения ценится выдержка, собранность, а улыбка — достойное их проявление. Вечером делали тест рентгеновского спектрометра. Что-то он барахлит. Все же надеюсь, что заработает, без него мы много потеряем ценной информации в программе астрофизических исследований. Вечером разговаривали с Женей Кобзевым. Он говорит, что в ЦУПе уже появились разговоры у специалистов и руководства, подтверждающие наши предположения перед полетом и совпадающие с нашим большим желанием идти на продление полета до рекорда. Я сказал, чтобы он как врач в эти разговоры пока не вмешивался.

Фотографирую интересные по географии места Земли. Снял сегодня острова Зеленого Мыса, Кейптаун, мыс Доброй Надежды, залив Лаврентьева. Острова Зеленого Мыса встали в Атлантике небольшим хороводом, как бы защищаясь от суровых нападений океана. Острова вулканические, на одном хорошо видел жерло в куполе старого вулкана. Рядом с крупными островами размером в поперечнике около 40 км есть маленькие, как детеныши, которые как бы прижались к большим. Вокруг синева океана и темно-коричневые острова, как спины огромных морских животных. На одном из них в северной части светлый песок.

Западный берег Африки ровный, окантован широкой светло-желтой полосой песка, переходящей в белую линию прибоя. В юго-западной части Африки, почти на ее оконечности, серповидная дуга суши образует хорошо закрытую бухту — это Кейптаун, а южнее виден мыс Доброй Надежды, ничем не примечательный выступ берега, а известность его в том, что траверз маяка, расположенного на нем, является границей раздела Атлантического и Индийского океанов.

По-видимому, моряки поэтому назвали его мысом Доброй Надежды, отправляясь в богатые страны Юго-Восточной Азии. Поперек Южного берега Африки с запада на восток протянулись складки горных хребтов и глубоких разломов. Побережье Западной Африки красновато-бурого цвета, ощущение такое, будто земля раскалена, да оно так и есть: ведь сколько жара Солнца она в себя впитала.

Прошли сейчас над Камчаткой, цепь вулканов вытянулась с юга на север линией вершин, и складки сопок, отороченные снегом, напоминают серебристые звезды на новогодних елках, а все это еще окружено синей лазурью воды. Красиво, черт побери! Некоторые купола есть и чистые от снега, светло-коричневого цвета. Заговорили с Толей о том, какая наша большая Земля — Родина. Москва только засыпает, а мы уже летим в утро своей дальней родной Земли.

Около 20 минут из 90 — это время оборота вокруг планеты — мы летим над нашей Родиной. По нашему телетайпу «Строка» получили приятную телеграмму со Всесоюзной ударной комсомольской стройки ордена Ленина Управления КрасноярскГЭСстрой.

Не откладывая, подготовил ответ и ночью в последнем сеансе передал телеграмму:

Подходим к побережью Черного моря, вижу Дунай. Снимаем Болгарию. У входа в Босфор со стороны Средиземного моря скопились корабли — полтора десятка. Впереди Каспий. Открыта дельта Волги.

Прошли Апшеронский полуостров. Хорошо видны Нефтяные Камни. Азовское море все рыжее, видно, прошли дожди с сильным ветром, и низовое течение подняло ил со дна. Земля подтвердила, что там действительно выпало полторы годовых нормы осадков.

Вечером поговорили с Виктором Благовым, попросили доложить руководству наше предложение о необходимости второго выхода в космос для отработки методики наращивания солнечных батарей. Он пообещал, а затем сказал, что их беспокоит мой вес, так как я похудел на 6 кг, и данные по измерению голени — ее периметр уменьшился на 6 см.

Вечером была встреча с радиокомментатором. Он спросил: «После такой яркой работы, как в открытом космосе, у вас опять, наверное, наступили серые будни?» Спрашиваем: «Почему серые? У нас все время в напряжении идет работа, так что тут не до скуки. Сегодня выполняли съемку поверхности Земли аппаратурой МКФ-6 и КАТЭ-140. Мы даже попросили сдвинуть время физо и оставить орбитальную ориентацию, чтобы поработать по районам Сибири, где у нас наметилось много задумок. Хотелось их посмотреть, отснять и сделать некоторые привязки по ним. Увидели и нашли много интересного». Дальше спрашивает: «Как вы сейчас опознаете Землю? Есть открытия?» Опознавать районы, где летим, различать, что видишь, — это уже не проблема. Видеть на ней, находить то, что было бы полезно специалистам, полезно на самом деле, давало бы отдачу, — вот это сейчас нас волнует, на этом этапе находимся и, кажется, уже что-то получается. А насчет открытий… Это вещь, которая куется долгим временем и трудом, а не то, что выглянул в окошко и — открытие. А то так недалеко и до халтуры.

Снова почувствовал сильное напряжение. С утра начали выполнять геофизические эксперименты и, кроме того, был запланирован технический эксперимент Т-78 по исследованию характеристик атмосферы вокруг станции. Спрашиваю Землю: «Какие кабели стыковать?»

Медлят с ответом. По биологическим экспериментам задаю вопрос: «Что делать?» То же самое. И тогда на повышенных тонах без нарушения служебной этики все сказал. Обиделись. Чувствую: с Землей отношения осложнились. После этого долго не мог успокоиться.

Трудно в полете, когда выйдешь из равновесия. А тут еще раз зацепили психику. Когда подошло время заниматься физкультурой, нам в сеансе связи над Союзом дают команду отключить динамику и приступить к занятиям. Мы же находились еще в орбитальной ориентации, и я попросил сделать это по окончании связи, когда пройдем территорию страны, чтобы в ориентированном положении отснять несколько интересных районов по геологии. Нет же, уперлись, выключить — и все тут. Теряем время на разговоры. Завелись. Упускаем возможность получить ценную информацию. И все только из-за того, что на 10 минут сдвинется начало физподготовки. Говорю дежурному врачу: «Не вставайте на формальную позицию, потому что в конечном итоге от нас зависит, будем мы заниматься физо или нет». Сменный руководитель полета видит, что я завелся, и дал «добро» завершить работу, но мы уже были на взводе. Молодец, все же не сорвался, лишних слов не наговорил.

Сегодня так было тяжело на душе, столько накопилось всего и вспомнилось, что после работы ушел в ПХО и начал писать стихотворение. Захотелось сказать о том, как мы мучаемся, страдаем от того, что не хватает характера быть всегда искренними по отношению к себе и другим. А вследствие этого маска — удобный способ уйти от борьбы со своими и чужими слабостями, проблемами, недостатками, при этом обедняешь себя радостью верить в свои силы, легко дышать, мыслить, прямо смотреть в глаза людям и надеяться на них, но главное — незаметно порождаешь и окружаешь себя подобными.

Посмотрел время. Три часа ночи, надо спать.

Оператор на связи сегодня опять со своими шуточками типа: «Валентин, ты давал по радио интервью по международному туризму?» Или: «Появилась твоя статья в газете о футболе?» (Имел в виду моих однофамильцев.) Такой уровень раздражает. Здесь было бы уместно отметить, что от подготовки операторов, их человеческих качеств часто во многом зависит настроение экипажа. Весь день в основном были заняты сборкой технологической установки «Корунд», и теперь можно проводить на ней плавку. Днем во время связи с биологом сообщил ему, что в приборе «Фитон» на растении арабидобсис появились стручки. Он от такого сообщения даже растерялся.

Оказывается, растение впервые дало семена в космосе, а мы об этом и не звали. Это сразу было передано по программе «Маяк» как ошеломляющая новость с подачи радиокомментатора Петра Пелехова. Он это умеет. А стручки такие маленькие и тонкие, что мы их еле разглядели. В первом сосуде растения высотой 65 мм, 12 листочков с тремя горошинами цветов нежно-розового цвета диаметром два миллиметра и один стручок длиной 7 мм. Второе растение высотой 40 мм, три листочка, три бутона, один диаметром с миллиметр, а два других — крохи, и стручок длиной 3–4 мм. Во втором сосуде растения высотой 25 мм, четыре листочка, нижние засохли, шесть осталось живых, цветов нет. В третьем сосуде растения высотой 60 мм, четыре нижних листочка засохли, пять живых, стручок и четыре бутона на верхушке. Здесь же еще одно растение, как карлик, высотой всего 5 миллиметров с пятью листочками. В четвертом сосуде три растения, одно высотой 35 мм, два других по 30 мм. Все цветут, по четыре листочка живых и два засохших у каждого. Теперь предстоит еще не менее важная задача — доставить растения на Землю для исследований. А это мы сможем сделать только в конце августа с экспедицией посещения, которая скоро должна прийти к нам.

В полете, надо сказать, нельзя забывать о физкультуре. Временами бывает тяжело себя заставить заниматься. Но заниматься надо, и когда потренируешься до пота, получаешь удовольствие и облегчение от снятия внутреннего напряжения, которое накопилось.

Больше нам нравится беговая дорожка, так как занятия на ней можно разнообразить. Сегодня и вчера, когда переволновался, только волевым усилием заставил себя бегать по дорожке и, когда начинал бег, чувствовал, как давит и ноет сердце, а потом разбегался и стало полегче, но все равно полную нагрузку не мог дать — быстро уставал, от медиков сегодня пришла радиограмма с просьбой начать прием добавок к пище в виде панангина и рибоксина по 2 таблетки каждому два раза в день. Врачи говорят, что летаем уже немало, поэтому надо скомпенсировать потери солей в организме и улучшить обмен. К вечеру на связь пришел Сережа Максимов, и мы с ним хорошо поговорили. В разговоре он подчеркнул, что я сделал хороший посев на Земле своей работой, и это все видят по результатам выполнения программы. Сказал, что написал мне письмо. Интересно, что в нем.

Перед сном попросил Толю подстричь меня. Зашли в промежуточную камеру (ПрК) — мы ее, бывает, используем как парикмахерскую.

Взяли пылесос, бритву «Агидель», которая может работать в режимах бритья и стрижки. И начали. Так как вакуумная камера бритвы не может забирать такого большого количества волос, которых у меня осталось еще довольно много, хоть и на затылке, поэтому и используем пылесос. Толя меня стрижет, а я пылесосом отсасываю волосы — неплохо получается. Хорошо подстриг. Я доволен.

Несколько слов о составе атмосферы на станции. Никаких запахов здесь не ощущаем, работают фильтры вредных примесей, противопылевые фильтры, регенераторы, поглотители CO₂. В общем, скажу так: воздух лучше, чем в любом городе. Сухой, чистый, полезный, ионизированный солнцем через те иллюминаторы, которые пропускают ультрафиолет, как в Крыму, только дождей не бывает. Его состав — парциальное давление кислорода 160–180 мм рт. ст., углекислого газа — 3–4 мм рт. ст., влажность — около 10 % от точки выпадения росы. Завтра начинается интересная для меня работа с динамикой станции от системы «Дельта» и рентгеновским спектрометром СКР-02.

Проснулся в 4 часа утра, боялся проспать, так как хотел на витке, который начинается в половине пятого, посмотреть разломы в районе Аральского моря и реки Урал. По правому берегу Урала, напротив соленого озера Индер, видел кольцевой свод диаметром около 100–150 км, аналогичный Астраханскому по цветовой окраске и границам. Ну, а дальше заснуть не мог, перебил сон. Подлетая к Дальнему Востоку, посмотрел в иллюминатор. Была редкая для этого края безоблачная погода. Интересную увидел картину — темная Земля, как негативная фотография, испещрена причудливыми изгибами белых линий — это русла рек, расщелины, разломы в предрассветной дымке. Оказывается, утром при низком Солнце можно хорошо изучать рельеф и разбираться в его структурах.

В 11 часов начали интересный астрофизический эксперимент АФ-20 с рентгеновским спектрометром СКР-02. Выполнили его хорошо, чисто. Но Земля ошиблась со знаком уставок на разворот относительно продольной оси. В результате развернулись не в ту сторону.

Пришлось через иллюминаторы быстро опознаваться относительно звезд, чтобы не сорвался эксперимент, и вручную разворачиваться на нужный участок звездного неба. Выполнили это достаточно быстро и спокойно.

Разговаривали с Кобзевым. Дела неважные. Он сказал, что нами недовольны за то, что мы во время «выхода» задержались дольше в космосе. Дело в том, что нам планировали только половину выполнения программы, а мы решили завершить ее полностью. Но это не берется во внимание теми, кому хочется поговорить. В общем, тот случай, когда нечего сказать, то надо кому-то что-то придумать, чтобы напомнить о своем существовании и показать свою значимость.

Да это и не новь: чем больше в работе берешь на себя, отдаешься ей, тем в конечном счете больше с тебя спрос и даже порой за чужие ошибки. Вот сейчас барахлит у нас технологическая печь «Корунд» из-за заклинивания двигателя механизма выдвижения капсулы.

Значит, кто-то ошибся либо в расчетах, либо в изготовлении, или не заметил эти недоработки во время испытаний. В результате установка на борту не работает, к тому же заклинивание двигателя приводит к перегреву его корпуса выше ста градусов, что в наших условиях чревато пожаром. Как в этой ситуации поступить? Установка уникальная, на станции впервые, вес ее более 200 кг, и, конечно, многие специалисты ждут результатов, необходимых науке и в приборостроении. Что делать? У нас есть все основания прекратить с ней работу. И без этого хватает хлопот на борту. Но мы так поступить не можем. Все, что в наших силах, возможностях, используем для того, чтобы отремонтировать ее и выполнить программу экспериментов, а это приходится делать уже за счет нарушения режима дня — своего личного времени, питания, сна, физкультуры и подчас ночью.

Оправдано ли это? Да, оправдано. Потому что здесь мы силы, настроение черпаем только в успехах от работы, а неработающая установка будет как немой укор все время напоминать, что что-то не работает, что-то не сделано, и здесь уже не имеет значения, по чьей вине. Потом, на Земле, разберемся, а здесь мы за все в ответе. Правда, рискуем теперь мы. Ошибемся в ремонте, то здесь уже вся вина за неработающую установку ляжет на наши плечи. И вот тогда головотяпство и недоделки некоторых специалистов с молчаливого их согласия скроются за нашей ошибкой, хотя мы руководствовались только одним стремлением — выполнить программу экспериментов и получить хороший конечный результат. В этом случае все обошлось благополучно. Мы отремонтировали печь «Корунд» и получили уникальные кристаллы, на один из которых даже составлены технические условия по целесообразности их производства в космосе. И таких примеров я мог бы привести немало.

Отлетали всего половину. Работа помогает. Надо держаться. Сегодня сказали, что ребята из экспедиции посещения, которых ждем скоро, — Леша Попов, Саша Серебров и Света Савицкая, — улетели на космодром. Я думаю, что с этой экспедицией будет полегче, с Лешей готовились три года в одном экипаже и хорошо друг друга знаем. Хочу спать. Послушаю сейчас последние известия в сеансе связи, и отбой. По окончании последних известий слышим знакомый мотив. Поет Толкунова. Земля говорит: ребята, это вам песню написал Иван Матвеевич на мотив колыбельной «Спокойной ночи, малыши».

Действительно, мы с Толей на станции «Салют-7» как бы вновь оказались в колыбели, только теперь уже матери — Земли. Иван Матвеевич был врачом нашего экипажа при подготовке к первому моему полету на корабле «Союз-13» с Петром Климуком. Помню, тогда перед самым стартом у нас возникла серьезная ситуация. За день до полета, когда ракета с кораблем стояла уже на старте, мы по традиции приехали к ракете на встречу с рабочими, конструкторами, инженерами, испытателями, со всеми теми, кто готовил технику и нас в Байконуре. Здесь же был предыдущий экипаж Лазарева с Макаровым, который как бы передавал нам эстафету в освоении космоса.

Наш старт был назначен на 18 декабря 1973 года, поэтому встреча состоялась 17 декабря, а это зима, мороз более 20. Но мы с Петей были молодые, по 31 году обоим, даже на сегодня самый молодой экипаж. И, конечно, хотелось выглядеть молодцами, поэтому оделись по-пижонски для такой погоды. Куртки меховые летные, шапки, брюки безо всяких причиндалов и ботинки. Приехали, а старт на взгорке, помимо мороза, там еще и ветерок по степи гуляет. В общем, все было хорошо, нас очень тепло приветствовали, пожелали успешной работы, вручили букеты живых алма-атинских калл и гвоздик, а мы заверили всех, что задание Родины выполним. Приезжаем к себе в гостиницу, смотрю: внутреннее состояние какое-то необычное, тревожное, как будто что-то случилось. Чувствую, заболеваю, глотать больно. Вот это да! Как быть? Зовем Матвеича и говорим ему с тоской в глазах: что делать? Ведь завтра полет. Ничего, говорит. Будем лечиться. Принес ингалятор, каких-то таблеток и крепкого чаю. Выпил, закусил таблетками, лег в постель, надышался в ингалятор, и он укутал меня, чтобы хорошо пропотеть и выгнать простуду. Ночью протирал досуха, менял белье. Около 6 часов разбудил, сует мне градусник и говорит: «Давай посмотрим, какая температура, чтобы не волноваться во время последнего утреннего осмотра врачами». Замерили, все нормально, а через полтора часа приходит группа врачей на предполетный медицинский осмотр, чтобы оформить заключение о нашей готовности к полету. Посмотрели, замечаний нет, остался только отоларинголог Геннадий Дмитриевич.

Когда он стал меня осматривать, прямо скажу, сцена получилась немая, как в «Ревизоре». Смотрит горло, уши, нос, а глаза в испуге расширяются, потом на меня растерянно — луп, луп глазами. Говорю ему: «Геннадий Дмитриевич, все нормально, не беспокойтесь, подписывайте заключение. Полечу». Да и деваться некуда, ракета на старте, уже заправлена, корабль укомплектован снаряжением под наш экипаж, все службы управления оповещены и настроены на работу с нами… Что оставалось делать? Подписал. Потом, когда ехали в автобусе к ракете, я с грустью смотрел на голую степь, покрытую вокруг снегом, и думал: как я полечу? Выдержу ли восемь суток? И вот интересно, когда оказался в корабле, все забыл, задавила работа, и только, идя на посадку, вспомнил о своем состоянии перед полетом, потому что закладывало уши и плохо выравнивалось давление. На Земле в Джезказгане первый, кто меня начал осматривать, — это был Геннадий Дмитриевич, и тогда он уже с облегчением улыбался и шутил. А Ивану Матвеевичу я искренно благодарен за поддержку в трудную минуту и доверие к нему как к врачу. Прошло десять лет после первого полета, у нас другой врач экипажа, а он и сейчас теплыми словами песни старается поддержать нас. Вот она:

Утром на транспортном корабле выполнили тест акселерометров. Есть предположение, что на точность их работы влияет подключение к источнику питания одновременно с ними другой аппаратуры — датчиков угловых скоростей и гироскопов. Результаты теста подтвердили, что с увеличением нагрузки на преобразователи тока снижается уровень помех и в результате повышается точность измерения ускорений.

Идет связь. Ведем разговор по тесту. В конце его Кобзев выходит на связь, и опять насчет моего веса. Эта тема начинает надоедать. Так могут и на самом деле аппетит испортить. Затем он сообщил по нашей кодовой таблице, что Земле кажется, что у нас усложнились отношения на борту. Тогда я его спрашиваю по общей связи Заря, зная, что весь ЦУП слышит: «Как работаем?» «Отличено» — говорит. «Как ведем себя с Землей на связи?» Отвечает: корректно. Вот это, говорю, и есть главные показатели климата в экипаже, и прекращаем эту тему обсуждать. Сегодня же наддували станцию воздухом, который нам доставили в баллонах корабля «Прогресс». Дело в том, что после выхода в космос общее давление в станции понизилось от нормального до 713 мм рт. ст., за счет наддува отсека ПХО после возвращения в станцию воздухом из объемов РО. Подняли давление до 805 мм рт. ст., а в баллонах еще остался воздух. Жаль было его оставлять неизрасходованным, а перенаддувать станцию нельзя выше этой нормы из-за ограничений по прочности конструкции.

Теперь расскажу поподробнее о нашем водопроводе. У нас на станции «Салют-7» впервые установлена система «Родник». Это два сферических бака с водой примерно по 250 литров каждый. Заправляются они на Земле, а в полете — от грузовых кораблей «Прогресс». Раньше вода хранилась в отдельных емкостях внутри станции, и они, конечно, загромождали ее объем, а сейчас баки с водой находятся снаружи станции в агрегатном отсеке АО, и вода подается электронасосом либо за счет избыточного давления в баках по трубопроводу прямо на центральный пост, где у нас средства приема пищи. Когда от системы регенерации воды из конденсата СРВК поступает недостаточно воды, мы ее дозаправляем также от нашего водопровода. В общем, упростился быт, и трудно перечислить все удобства, которые мы получили с введением этой системы, но они нам часто о себе напоминают, когда пьем, готовим пищу, заполняем контейнер питьевой водой или дозаправляемся водой от грузовика сразу в большие баки, а не в отдельные емкости.

Сейчас наша орбита над Союзом проходит только ночью и рано утром. Днем связь начинаем над Северной Америкой, где-то в районе Великих озер, и ведем ее над Атлантикой через стоящие там корабли командно-измерительного комплекса. До чего же приятно перед сном почитать газеты, как сейчас.

Выходной. Проспали до 12 часов. Вот что значит организм, намучается бессонными ночами и, как только отпустит, сразу же берет свое. Главное — надо спокойно понимать, что и плохое настроение, и неудачи, и бессонницы — это все проходящее, и ни в коем случае в это время нельзя искать спасения в лекарствах, давать волю слабостям, а терпеть и еще раз терпеть. И как только все нормализуется, организм свое возьмет и быстро восстановит силы.

Днем готовили баню и мылись. Хорошо покупались. После надел чистое белье, набрал любимых продуктов, подогрел воду и так вкусно пообедал! На душе стало легко, как будто нарыв лопнул. Я думал. Толя помоется и мы вместе выпьем чайку и пообедаем, но Толя почему-то отказался. К 6 вечера на связь подошла Люся и так хорошо начала разговор: вначале с Толей, прочитала ему открытку от Лиды и все рассказала о ней и ребятах, а потом стала говорить со мной. Молодец! Это, казалось бы, мелочь, но здесь она заметна и очень помогает в общении. На второй сеанс пришла сестра, и мы весело с ней поговорили, правда, она меня чуть не вывела из себя разговором о моем похудении, как будто все сговорились об одном и том же. Потом рассказала о статье Тарасова в «Комсомолке», где он пишет, как Толя спасает меня, потерявшего сознание при выходе в открытый космос, не сказав в самом начале, что это принятая условность на тренировке в гидробассейне. Мне кажется, такой прием недопустим в документальном очерке о реальном полете. Видел сегодня Гавайи. Внешне они так не выглядят — весело и экзотично, как в песнях. Один большой остров смотрится, как горное плато над водой, точнее, как холм с выровненной верхней частью коричневого цвета и двумя вулканами на его поверхности. Ничего особо яркого — нет красивых разводов воды, как на Багамах или планктона, нет пятен зелени и т. д.

Приближаемся к своему рубежу. 3 месяца полета, а это уже срок. Работал сегодня с видеомагнитофоном «Нива». Облачность хорошо получается, прорабатывается ее структура, а Земля пока плохо видна. Посоветовался со специалистами. Они из опыта работы с аэрофотосъемочной аппаратурой и видеокомплексом «Нива» на самолете-лаборатории посоветовали применить фильтры, ограничивающие ультрафиолетовую часть спектра и синюю составляющую оптического диапазона. Дело в том, что, наблюдая Землю из космоса, мы видим ее как бы через «голубое небо», которое привыкли видеть таким с Земли, а теперь оно, как ни фантастично, оказалось внизу под нами, искажая для аппаратуры истинные цвета лика нашей планеты.

Правда, почему небо голубое? Наверное, мало кто правильно ответит, хотя на этот вопрос еще в 1871 г. лорд Рэлей дал ответ в статье «О свете от неба, его поляризации и цвете». Со школьных лет многие, наверное, помнят формулу-предложение, позволяющую легко запомнить спектр солнечного света: «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан», первые буквы которой определяют последовательность цветов радуги от длинных красных волн до коротких фиолетовых. Так вот, согласно теории Рэлея, окраска небосвода возникает под влиянием рассеяния солнечного света молекулами воздуха и взвешенными в нем частицами, а интенсивность рассеивания волн, близких к фиолетовым — это синий и голубой, в 16 раз больше, чем волн, относящихся к красной части спектра. Поэтому мы и видим небо голубым или светло-голубым. Провели тщательную настройку телекамеры, отфильтровав синюю вуаль атмосферы, с балансировкой цветности и регулировкой контрастности и яркости. После этого качество изображения Земли резко улучшилось. Зарядил фотоаппарат «моментальной съемки» и отснял кассету по Земле. Два снимка Австралии получились хорошо.

В жизни, к сожалению, так бывает, что не ценится человек, кто делится всем и добр к людям, и часто это воспринимается как должное теми, кто сам ничего не дает.

Не спал всю ночь. Ждал четырех часов утра, когда будем проходить над Забайкальем, где уже должно быть светло. Часа в 2 встал посмотреть время — как бы не проспать. После этого так и не прилег. Дело в том, как я уже говорил, мы не всегда летаем в дневное время над Советским Союзом. Это связано с тем, что наша орбита прецессирует, то есть ее плоскость все время поворачивается за счет того, что Земля не является идеальным шаром, а сплюснута со стороны полюсов и наша орбита наклонена к плоскости экватора. Поэтому сила тяготения, действующая на станцию, направлена в каждый момент времени не точно к центру Земли. Наглядно представить это можно на примере, как ведет себя детская юла, когда ее толкнешь сбоку. Тогда плоскость вращения юлы, наклоняясь, начинает менять свое положение, то есть прецессировать, совершая поворот вокруг прежней оси, перпендикулярной полу. Подобно этому и наша орбита меняет свое положение в пространстве, то есть ее плоскость каждые сутки постоянно сдвигается в западном направлении на 5 градусов. Поэтому наступает такой период, что над Союзом мы летаем только ночью и нет возможности поработать по своей территории. Утром, когда встаем, уже летим над Западной Европой вниз вдоль Красного моря, оставляя нашу страну слева по полету в предрассветной дымке. А днем ходим вдоль Америки или над океаном и только к вечеру начинаем проходить над Дальним Востоком, попадая в зону видимости его наземных пунктов. Вот там только и встречаем рассвет Родины, хотя в это время уже ложимся спать вместе с Москвой, так как на борту мы живем по московскому времени. Это связано с необходимостью сохранять постоянство нашего режима дня и наземных служб управления. В таких случаях нас обеспечивают связью с ЦУПом корабли плавучего измерительного комплекса: «Космонавт Юрий Гагарин» — флагман флота АН СССР, «Академик Сергей Королев», «Космонавт Владислав Волков» и другие, которые стоят в Атлантике у берегов Северной и Южной Америки и у западных берегов Африки. Они принимают с борта станции баллистическую информацию и телеметрию о состоянии ее систем и через спутник «Молния» ретранслируют их в ЦУП, одновременно организуя с ним телефонную связь. Кроме того, корабли автономно ведут обработку поступающей с борта информации и при необходимости выдают команды на борт и рекомендации экипажу.

Здесь же добавлю, что в результате поворота плоскости орбиты на 5 градусов в сутки да плюс градус за счет годичного движения Земли меняется положение плоскости орбиты относительно Солнца, что приводит к изменению соотношения светлого времени и тени на витке. И бывает время, когда плоскость орбиты занимает такое положение, что она становится солнечной, то есть у нас нет тени — Солнце не заходит, а только скользит по горизонту. В этом случае мы летаем вблизи терминатора — линии раздела светлой части Земли с одной ее стороны, где Солнце, и тени — с другой стороны. Цикличность световой обстановки, определяемая прецессией нашей орбиты, составляет около двух месяцев, за это время ее плоскость по отношению к Солнцу делает полный поворот вокруг земной оси.

Интересный момент. Вчера жене с сестрой в сеансе связи послал самый длинный поцелуй протяженностью около 15 тысяч километров. Сеанс был около 8 часов вечера, и нас принимал Уссурийск, потом мы проходили над Японией, Камчаткой и ушли на Америку.

Пройдя Камчатку, прощались, здесь я им сказал «целую вас», и этот поцелуй пролетел, как в сказке, через моря и океаны и всю страну.

Весь день загружаем грузовик. Неплохо его упаковали, к нему мы относимся с любовью, выручил он нас здорово, облегчил жизнь. Он был с нами почти месяц и служил хорошей, удобной кладовкой, а теперь отправляем его полностью забитым отработанными регенераторами (14 штук), поглотителями, емкостями с уриной, сборниками с твердыми отходами и разными контейнерами с упаковочным хламом. Он здесь тоже набирается — мешки с мусором из-под пищи, старой одеждой и т. д. Весь забили.

На витке 1755-м видел Рио-де-Жанейро. Красивое побережье, много заливов, а Рио — это хорошо закрытая бухта, но с очень грязной водой, которая в блике Солнца, как копировальная бумага блестит — аж темная по сравнению с прибрежной полосой, где сочная гамма красок от водорослей, планктона и взвесей. Очень красив берег, много заливов, кос, впадает река, много оттенков воды.

Проходим сейчас над северной частью Кордильер, ощущение от этой панорамы трудно передать: как будто ты перенесся на миллионы лет назад. Красно-буро-коричневая суша, да и сушей назвать нельзя, это сплошные массивы застывшей лавы. Купола старых вулканов отсюда выглядят, как грязевые гейзеры, разные по величине. Такое впечатление, что Земля раскалена и клокочет расплавленная материя, а пузыри раскаленных пород как бы на мгновение застыли. Купола молодых вулканов выглядят как насыпные со следами стекающих струй. Основания их светло-желтого, песочного цвета, а в кратерах небесного цвета блюдца маленьких озер. Масса разных оттенков пород. А к югу лежит Патагония. Это серебристо-белые гряды гор, растянувшиеся на сотни километров вдоль юго-западного побережья Южной Америки. Смотрю сейчас Мехико. Город стоит на плоскогорье, и над ним большой смог серого дыма, как рыбий пузырь, очень хорошо видно этот купол грязи на фоне чистой, прозрачной вокруг атмосферы.

Наблюдая сегодня Галапагосские острова в Атлантике, отчетливо видел, что это старые вулканы с небольшими озерами в кратерах, но наиболее эффектно такие вулканы выглядят около молочного цвета соленого озера Поопа в Боливии. В центре заснеженного коричневого вулкана — небольшое озеро изумрудной воды. Это удивительное создание природы по красоте и глубине цвета. Я назвал его глазом Земли.

Перед сном в последнем сеансе связи, пролетая в районе Москвы, услышали пожелание спокойной ночи голосом Левитана, а через 10 минут, когда подходили к Дальнему Востоку, снова услышали его голос: «Доброе утро, „Эльбрусы“, и еще раз вам спокойной ночи».

Слышим смех в ЦУПе, действительно смешно: ложимся спать с ночной Москвой, одновременно встречая утро над Дальним Востоком. В полете всякое бывает. Когда отношения доходят до молчания, собеседником избираешь самого себя. Споришь, рассуждаешь, сожалеешь, жалеешь, хвалишь сам себя. Интересен этот мир тишины.

Только сознанием и в работе находишь успокоение и силы. Стал замечать, что разговариваю с самим собой вслух. Трудно в тишине станции без общения, давит все, есть внутренняя потребность поговорить, поразмышлять.

День подготовки к эксперименту по отработке раскрытия нежестких конструкций, имитирующих элементы солнечных батарей, больших радиотелескопов и так далее, установленных на грузовом корабле.

Наша задача после его отхода от станции по команде Земли — зафиксировать весь процесс раскрытия на пленку с одновременной передачей на Землю телевизионного изображения и прокомментировать ход раскрытия. Поэтому сейчас много работы с документацией, кино-, фото- и телевизионной аппаратурой. Потом через шлюзовую камеру отстрелили контейнер с отходами и пробовали замерить параметры его движения с помощью лазерного дальномера для отработки методики ручного сближения с его использованием. Но это не всегда удавалось из-за малого углового размера мишени.

Сегодня наблюдал классическую кольцевую структуру на красно-бурой поверхности неподалеку от побережья юго-западной Африки диаметром около 100 км. Кольцо оконтурено темными горными породами, Хорошо видно, что это старый вулкан с овальными краями кратера. Смотрел Маркизские острова — ничего впечатляющего. Отдельные разбросанные островки в пустынном безбрежном океане. Они своим одиночеством даже вызвали сочувствие к тем, кто на них живет. Некоторые вообще не видны, закрыты облаками.

Любовался Амазонкой. Эта картина впечатляет. Огромная светло-коричневая река, как живительная артерия огромного континента.

Заинтересовало место, где впадает река Рио-Бланко в Амазонку и рядом — необычный город. Он днем сверкал мерцая, переливаясь разноцветьем бликов подобно граням новогоднего зеркального шара в цвете юпитеров. Сразу не понял, чем это вызвано. Потом сообразил, что это была игра косых лучей Солнца в окнах зданий, которые бликовали отражением множества цветных зайчиков. Надо сказать, что Южная Америка очень красива, ее огромные сельскохозяйственные поля как ковры разных расцветок, — от бордового до светло-зеленого. Много складок разных пород. Горные плато коричневого, бурого и светлых тонов, напоминающих текстуру красного гранита, прожилки которого увеличены во много сотен раз. Хороший день.

Мы устаем. С Толей стараемся быть сдержанными. С утра продолжали подготовку к эксперименту с аппаратурой, установленной на грузовике. Много операций в методике эксперимента не прохронометрировано. Приходится терять время на уточнение документации и требовать разъяснений по выполнению операций.

Сфотографировал сегодня озеро Виктория в Африке. Ничего примечательного. Плоское озеро, однотонного цвета синей воды с рвано изрезанными пологими берегами неопределенной формы. Вокруг ровная местность, покрытая тростниковыми джунглями желтовато-бурого цвета, а справа и слева — вытянутые с севера на юг озера длиной от 100 до 200 километров — Танганьика и Рудольф. По оттенкам воды, форме и окружающей местности они более живописны. В Африке, в центральной ее части видно огромное количество дымов, даже сосчитать невозможно. Стоят сотни шлейфов дыма, как будто собраны все трубы Земли. Хотя многие из них, я знаю, не пожары, а кострища от сжигаемых жителями зарослей гигантской травы перед посевом, здесь ее даже называют слоновьей.

Спал всего около 5 часов, но выспался. Видно, у меня организм может мобилизоваться, когда надо. Снимали кинофотоаппаратурой раскрытие элементов конструкции на грузовике после расстыковки и передавали телевизионное изображение на Землю. При этом успевал еще делать записи и зарисовки. Крутился как белка в колесе.

Летим над океаном. Смотрю на воду в блике Солнца. Хорошо видна структура ее поверхности, полосы, спирали в виде темных линий.

Обычно, когда смотришь на воду, ощущаешь ее глубину как бы по тону освещенности, уходящему внутрь. В блике поверхность воды матово-зеркальная, так как высвечивается только верхний ее слой, при этом лучи, отражаясь, не поглощаются, теряется световой контраст, и поэтому все на ней видно. Сегодня сделали прямой репортаж на Вену участникам Международной конференции по мирному использованию космоса. Кажется, получилось неплохо. Мы показали нашу станцию, ее устройство, аппаратуру. В конце репортажа к нам обратились с приветствием.

Вечером с Толей провели киносъемку работы по биологическим экспериментам. Сейчас, перед сном, покрутили мультик на видеомагнитофоне «Ну, погоди!». Получили удовольствие. Надо сказать, что видеомагнитофон на борту во многом скрашивает нашу жизнь, мы часто с Толей, когда заканчивается рабочий день, приготовив что-нибудь повкуснее, включаем видеозаписи — ногами обхватишь спинку кресла, чтобы не всплывать, и, как дома перед телевизором, сидишь расслабленно, «балдеешь». Бывает, засиживаемся допоздна, крутим записи, а станция крутится себе и крутится вокруг Земли.

Выспался хорошо. Сегодня рубикон. Прошло три месяца, как мы вдвоем. Что можно сказать? Сейчас друг с другом общаемся мало. Это нелегко. Главное — выполнить программу. И не срываться в разговорах с Землей. Встал и приступил к ремонту системы регенерации воды — СРВК, заменил индикатор проскока жидкости. Толя занимался визуальными наблюдениями. Так не хотелось звать его, решил сделать все сам. После обеда был телевизионный репортаж «Три месяца на орбите». Спросил оператора связи, Петра Ивановича, о чем рассказывать. О работе уже надоело. Давай по-домашнему. Он говорит: «Давай». Тогда представим, что мы оказались у вас в гостях, дома. И вы, естественно, так же, как и мы, задали бы нам первый вопрос: «Ну, как там?» Имеется в виду, в космосе. Ничего особенного, ответил бы я, невесомость, замкнутый объем, вдвоем и работа. Невесомость мы уже не замечаем, как будто в ней все время и жили. Замкнутый объем — к нему тоже привыкаешь месяца через два.

Станция для нас — это как островок в океане, и поэтому надо свой мир научиться строить и ограничивать им, а не смотреть в даль Земли и вздыхать. Люди живут на Севере, в пустынях, привыкают, так же и мы. А то, что вдвоем, это, конечно, нелегко, ведь мы разные люди, во многом с разными интересами и разного воспитания. Нам уже по 40 лет, и мы можем, а где-то и обязаны в своих поступках быть разумными людьми. А что касается духовной атмосферы в станции, то она почти земная, так как с каждым грузовиком, экспедицией посещения приходят письма, фотографии, газеты. Каждую неделю встречаемся с семьями, близкими, друзьями. Немаловажное значение имеет, кто ежедневно с нами на связи — какие операторы, специалисты.

Посмотрел запись в дневнике после двух месяцев полета. Отношения хорошие. Сейчас проявляются противоречия. Идут по нарастающей. Это беспокоит. Надо остановиться. Сегодня посмотрел в иллюминатор, и хочется поделиться, что чувствуешь и как воспринимаешь Землю из космоса через три месяца полета. Во-первых, стал спокойней взгляд, раньше стремился все охватить, сейчас смотришь внимательней, по отдельным районам. Больше сопоставляешь, анализируешь. Меньше стало эмоций от красоты Земли, ее горизонта, облачности, океанов, пожаров, пыльных бурь. Они ушли вглубь, но чувство величия картины, которую ты наблюдаешь, восхищает и успокаивает. Я бы сказал, гипнотизирует тебя, отключает все посторонние мысли и все сосредоточивает на себе — шар Земли, звезды, густая чернота пространства. Иногда смотришь, понимаешь, что это лестница без конца, лестница в неизвестное, в непонятное, а ты стоишь на первой ступеньке и думаешь: куда приведет? Но начало положено человеком, и он пойдет вперед и будет открывать новые тайны природы. В этом предназначение человечества и его бессмертие. В трудные минуты, когда внутри накапливались безысходность, апатия, сомнения и раздражение, подплывешь к иллюминатору и начинаешь смотреть на панораму Земли, эти гигантские скопления облачности, ее валы и спирали с таким разнообразием по форме, структуре, композиции — то это огромное поле белоснежных папоротников или гигантский ледоход могучей реки с огромными льдинами, которые сталкиваются, наползая друг на друга, разбиваясь и превращаясь в воздушную пену. А то это огромная голубая сцена, где я видел воздушных балерин в белоснежной фате облака, стройных, как фонтанчики на синей глади океана, или красно-коричневом фоне Африки, или на удивительной по цвету горной мозаике Австралии, или кораллового цвета высокогорном плато Гималаев с бирюзовыми и изумрудными вкраплениями озер, окруженных высочайшими снежными вершинами мира с ледниками.

Это настолько тебя затягивает и гипнотизирует, что все твои невзгоды уходят в сторону, наступает душевное облегчение. Здесь я понял, почему люди получали успокоение от посещения церкви. Ведь когда человек со всеми своими заботами и с житейской обыденностью того, вчерашнего, уклада жизни попадал в храм — величественное творение таланта человека, его зодчества, живописи, он видел эти огромные объемы, высокие своды стен, прекрасные росписи, удивительные краски, совершенно иной мир звуков, — человек растворялся со своими проблемами в этом мире, и, когда выходил, он чувствовал облегчение от соприкосновения с другим миром, миром прекрасного, и от этого таинственного ему становилось легче. Он не осознавал, в чем дело, видел причину в боге, а на самом деле она была в красоте созданной им самим же, человеком, и им же обожествленной. Вот так же и я, когда было тяжело, подходил к иллюминатору посмотреть на Землю — называл это «сходить в церковь», потому что здесь я соприкасался уже с божественно-величественной красотой самой природы.

Днем выполняли астрофизические эксперименты. Я от них получаю большое удовольствие, тем более был момент, когда надо было посоображать и принять решение. Не проходил код задания режима в систему «Дельта» на программные развороты, а впереди еще две тени работы, срывается эксперимент, программа целого дня, что делать? Если ждать сеанса связи, потеряем половину времени, отведенного на эксперимент. Да и Земля с ходу может не успеть разобраться и даст отбой работе. Решили сделать все сами. Проанализировал сложившуюся ситуацию, получился единственный выход: надо было решиться на выключение навигационной системы «Дельта» для приведения ее в исходное состояние, а потом набрать всю программу заново. Выключил вычислительный комплекс, снова включил, проверил синхронизацию с московским временем. Вводить программы кодами 51 и 19 не стал, так как с внешнего запоминающего устройства (ВЗУ) переписались бы вновь все программы, а время уже ушло.

Поэтому задал другой режим «Стабилизация — „Каскад“, точно с ручной ориентацией», и две тени спокойно отработали с рентгеновским спектрометром и телескопом РТ-4.

Юбилей полета — три месяца на орбите. Сейчас в 17.00 разговаривали с 20-м. И неожиданно вместо поздравления получили замечание за то, что я недостаточно занимаюсь физо и якобы из-за этого похудел. Задаю вопрос: «Как мы работаем?» «Работаете хорошо».

Вот это для нас главное. Подошел следующий сеанс связи. ЦУП в ожидании, сопереживает. Чувствую, всех интересует, какое у меня настроение и как буду себя вести. Слышу, оператор связи спрашивает у Толи: «А где Валентин?» У меня действительно было плохое настроение, я за эти полтора часа настолько устал от размышлений, что не хотелось выходить на связь, но взял себя в руки и ответил: «Слушаю вас». Тогда оператор спросил: «Ребята, вы могли бы дать интервью для радио?» Я ответил: «С удовольствием». Смотрю, все в ЦУПе размагнитились и поняли, что срыва не будет.

Днем подводил итоги наблюдений для геологов. Наносил структуры на карту, описывал их и давал по ним краткую аннотацию, так как надо с ребятами из экспедиции посещения, которых ждем скоро, отправить этот материал на Землю. Вечером была встреча с женами.

Люсенька, не знаю, чем это вызвано, или она в курсе разговора, шутила и говорила без настроения. Она рассказала мне о сыне, который пишет из лагеря, что так соскучился, что носит на груди ее письма и говорит: «Это от мамочки родненькой». Скучает. Пишет, что похудел, бегают с Умиком — его другом из Грозного, как два брата. Во вторник и Люся улетает отдыхать в Пицунду, так что следующую неделю буду один. Сейчас проходим в районе мыса Горн.

Смотрю океан, его темно-синяя поверхность усеяна белыми штришками, как рисовыми зернами. Сначала подумал, что это айсберги, но смутило их большое количество, одинаковые размеры и равномерное распределение. Это гребни больших волн бушующего внизу шторма.

В 12 ч. 50 мин. справа от трассы на нисходящем витке в Южном полушарии видел необычные облака на большой высоте над массивами обычной светло-серой облачности, точнее, пелену, как бы краску, разлитую по стеклу, цветом между светло-розовым и горчичным, растянувшуюся на 1000 км. Сделал несколько снимков. Подходим к острову Южная Георгия. Огромный горный массив сверкает в лучах солнца рельефным снежным панцирем своих хребтов, напоминая гигантский белоснежный корабль, а вокруг на сотни километров бежевые поля льда в сложном орнаменте трещин. Это не сплошные поля, пространство покрыто льдами в ажурном сплетении темных линий, спиралей, дуг и т. д. Ощущается какая-то непонятная и чем-то знакомая в узорах этой картины закономерность. Потом вспомнил, на что похож этот рисунок — на структуру поверхности воды в блике солнца.

Как бы мгновенно застыла живая вода с ее течениями, неровностями, вихрями. А южнее острова в направлении к Антарктиде в просветах облачности просматриваются Сандвичевы острова вереницей небольших темных пятен, над которыми восходящие потоки, разрезая наползающую облачность, образуют рябь следов в виде расходящейся елочки, напоминая кильватерные следы за кораблями и создавая впечатление движения эскадры в облачном океане.

Выходной — это только название. С утра начал готовить отчет по геологии. Я доволен полученными результатами. Потом занялся французской аппаратурой «Эхограф», так как завтра у меня на ней предстоит эксперимент. А сейчас влажная уборка станции. Одновременно с ней почистили сетки вентиляторов, на которых набралось много всякого мусора: обрывки от пакетов с пищей, куски изоляции, ворсовка с наших костюмов, белья, контровка, а также гаечки, болтики, улетевшие при снятии оборудования, здесь же нашли и полезные для себя вещи: фломастеры, ручки, резинки, переходные кольца к объективам кинофотоаппаратуры и т. д. Заменили противопылевые фильтры, расположенные в торце рабочего отсека, которые представляют собой две большие рамы размером 0,5 х 0,5 м, с фетровой тканью в гармошку. Конечно, фильтры полезны, но где-то в то же время и неудобны тем, что, прогоняя через себя воздух и очищая его, они притягивают к себе все, что оказалось плохо закреплено: какие-то элементы оборудования, документацию, кинофотоаппаратуру, инструмент и ручные приборы. Поэтому, если что потеряешь и не можешь найти там, где положил, первым делом ищи на противопылевых фильтрах. Затем очистили стекла иллюминаторов, на которых во время визуальных наблюдений от соприкосновения с ними наших рук, лиц, дыхания остаются жировые пятна. На них осаждается грязь в процессе постоянной циркуляции воздуха. Ведь у нас не то что на Земле — окно не откроешь, дом не проветришь, поэтому все, что накапливается в воздухе от нашего обитания, гоняется по всей станции, пока не попадет в фильтры вредных примесей. Кроме того, на защитном слое иллюминаторов зачищаем мелкие царапины, появившиеся при случайном касании во время съемки ручной аппаратурой, при переносе грузов и от неосторожных движений при выполнении экспериментов в темноте. Днем была встреча с артисткой Кириенко. Она с нами по-женски тепло поговорила и спела.

Хотелось бы сказать несколько слов о должности врача экипажа. В свое время кем-то было принято разумное решение, чтобы у каждого экипажа был свой врач, то есть свой доверенный человек, который, со стороны наблюдая за нами во время тренировок, общения с людьми, отдыха в семьях, мог бы вовремя указать на наши ошибки, во время прийти на помощь, если кто заболел, или вывести нас на откровенный разговор, когда осложнялись отношения в экипаже. В общем, это наш общий друг, которого нам не назначают, а предлагая, дают возможность выбрать самим. Недаром мы с Толей назвали своего врача третьим членом экипажа.

Еще одной важной стороной его обязанностей, точнее, долга, является то, что все наши проблемы внутри экипажа остаются его тайной от всех окружающих, включая и его начальство. Если это выполняется, а иначе и нельзя, мы платим ему своим доверием и с этим сознанием уходим в полет, зная, что у нас остается на Земле человек, который будет все время вместе с нами работать и помогать нам.

Маленькие радости на космической высоте. Нам повезло. Сегодня в районе мыса Горн была ясная погода, горизонт открыт, и голубая дуга атмосферы в серебристых облаках, и мы увидели северную оконечность Антарктиды — материка Южного полюса. Сфотографировал.

Летим от мыса Горн к Мальвинским островам, на восток за ними виден остров Южная Георгия, а все, что простирается южнее, заполнено огромными бежевыми полями льда, напоминающими шаль с распущенными по краям и где-то запутанными нитями бахромы. Впервые удалось посмотреть Магелланов пролив, это редкая возможность, так как он в основном закрыт облачностью, а сегодня хорошо было видно все переходы пролива, отделяющие Огненную землю от материка.

Этот пролив не прямая линия, как канал, а пересекающие Южную Америку по широте с запада на восток фиорды, соединенные между собой рукавами. Сверху пролив смотрится как лабиринт, напоминающий ловушку, из которой трудно выбраться. Если бы мне сказали провести морской корабль по нему из космоса, то это было бы непросто сделать, и непонятно, как первые мореплаватели не запутались, а находили проход в этом хитром сплетении каналов и рукавов. Не представляю.

На одном из витков, когда проходили вдоль западного побережья Северной Америки, я вдруг увидел высочайший жгут дыма. Да, да, я видел, как он был закручен, этот жгут, и свечой доставал до горизонта. Это было настолько неожиданно и необычно захватывающе, а ведь я до этого видел много шлейфов дыма от пожаров, пылевых бурь и труб промышленных объектов. А тут что это? У меня в руках был фотоаппарат. Надо было сразу же сделать снимок, а потом гадать. Но, видно, так устроен человек, что ему вначале надо осознать, что он видит. Я стал смотреть на Землю и искать ту трубу, которая так дымит, и увидел на западном побережье Америки вулкан.

Так ведь это же началось извержение. Тут я спохватился и хотел сфотографировать его, но станция, так как мы были в неориентированном положении и дрейфовали, повернулась, и он ушел из поля зрения. Засек его координаты и сверил по карте. Это было извержение вулкана Эль Чичон в Мексике. Я раньше много читал, что аэрозольные слои в верхней атмосфере, серебристые облака образованы выбросами огромного количества газа и пыли из вулканов, но никогда не мог представить, что это за пушка, что это за сила, которая может стрелять из недр Земли до высоты около 100 км. И вот теперь все это увидел в действительности своими глазами.

Захотелось здесь, в дневнике, рассказать немного о своей жизни и как я поднялся на орбиту. Не обстоятельства привели меня в космос, а трудная дорога поиска мечты и ее достижения. А мечта родилась в школьные годы.

Наверное, из книг и прекрасных фильмов довоенных и военных лет о мужестве наших людей, из которых почему-то для себя примером я избрал летчиков. Рос в военном городке Кантемировской дивизии, где служил мой отец.

Счастливое это время — юность, когда в своей фантазии не видишь преград, а веришь в осуществимость ее любых, самых дерзновенных устремлений.

В школе и учителя и одноклассники знали, что я хочу быть летчиком. И вот как-то в 10-м классе, весной, в апреле, когда днем тепло, а по утрам еще примораживает, мы, несколько ребят, опоздали на урок и решили его переждать в туалете. Это был 2-й этаж, окно открыто, и кто-то сказал: «Валь, вот ты хочешь стать летчиком, смог бы прыгнуть отсюда, как Сережка Тюленин?» Посмотрел вниз, высота показалась небольшая, да и клумба рядом. Сказал: «Могу». А когда встал на подоконник и глаза поднялись еще выше, вот тут страшновато стало! Не знаю, как бы я поступил, прыгнул или нет, если бы меня не увидел наш военрук, который входил в школу и, заметив меня, остановился, смотря и не понимая, что я в окне делаю. Крикнув: «Вперед», — я сиганул вниз, рассчитывая упасть на клумбу, но поскользнулся о наледь на подоконнике и падал на тротуар. Но каким-то невероятным рывком выпрямился и упал на ноги. Тупой и резкий удар и… боль! Подняться не мог, отбил ноги, с меня сняли ботинки. Ноги, на глазах разбухая, становились как лапти. Отвезли меня в медсанбат. К счастью, переломов не было, просто сильно отшиб ноги. Сочувствующих было мало, все меня называли по-разному, но были едины, что сам по глупости покалечил себя. И никто не понял, не хотел, а может, и не мог понять, что это была борьба. Ведь в этом возрасте за поступком стоит молодая жизнь, которая подчас невидимо для окружающих ищет себя, проверяет, на что способна, и трудно бывает понять, чего больше в нем — здравости или глупости.

После школы родители уговаривали идти в институт, чтоб быть рядом с ними. И вот здесь жизнь меня впервые испытала на верность мечте. Опыта жизненного нет, а вокруг много разумных, добрых советов старших. Оставаться дома, учиться в институте? Внутреннее сознание, что я должен летать, позволило мне устоять от расслабляющих советов и своих мыслей пойти по более легкому пути.

В общем, полувыздоровевший 20 мая 1959 года поехал на первую летную медицинскую комиссию. Прошел. Следующий этап — медкомиссия в облвоенкомате в Мытищах. Помню, встал рано, около четырех часов утра, автобусы в это время еще не ходят, да и мало их было в то время. Пешком дотопал до станции. Поездов не было, и в товарном добирался до Москвы, а там — до Ярославского и на электричке в Мытищи. Это было 2 июля. Жара градусов под тридцать. Пока добрался, где-то к 11 часам, устал. Прохожу комиссию, все нормально. Дошел до терапевта, замеряет давление — нормальное, замеряет пульс — около девяноста. И пишет заключение — вегетососудистая дистония: не годен для направления в летное училище. Это было так неожиданно для меня и даже непонятно, что я, мечтая летать, не могу этого осуществить. Я был растерян, ведь у меня никакого другого желания не было. Что делать? На кого учиться? Нет, этого не может быть! Иду к председателю медкомиссии и говорю испуганно: «Товарищ полковник, я годен в летчики, просто долго добирался, жарко, и устал. Разрешите завтра снова приехать на комиссию». Не знаю, что на него подействовало, но разрешил. Здесь я должен сказать, что в дальнейшем, в каких бы я сложных ситуациях, обстоятельствах ни оказывался, меня всегда выручали верой в меня знакомые и совершенно незнакомые люди. И я счастлив этим и всегда боюсь их подвести.

Переночевал у своей бабушки Екатерины Васильевны в Москве, удивительной труженицы, доброй, ласковой, всегда меня понимавшей. Как ни смешно, но первым моим тренером для прохождения в отряд космонавтов была моя бабушка. Вечерами мы с ней ходили на качели для тренировки вестибулярного аппарата, и она, раскачивая меня, контролировала по будильнику время. На следующий день приехал на комиссию пораньше на час, лег в тени под березкой, чтобы успокоиться и отдохнуть. Прошел комиссию, а потом уехал в Оренбург, поступил в Высшее военное авиационное училище штурманов. Рад был надеть летную курсантскую форму. Но через год прошло сокращение, которое коснулось и меня.

Это был 1960 год. Передо мною опять встал вопрос — куда идти, кем быть. Родители опять зовут к себе в Кострому, где они жили в то время. Нет, решил продолжать в этом же направлении. Поступил в Московский авиационный институт, думая, что отсюда мне будет ближе к небу, чтобы летать. Решил стать летчиком-испытателем, среди которых много маевцев. Жил в общежитии, учился и летал в Тушине, в Коломне, сначала на планерах, потом на самолетах. Но что такое, живя в Москве, летать на самолетах? Это надо было ездить на электричке в Коломну за 120 км, потом на трамвае, с пробежкой до Москвы-реки, переправа на пароме и несколько километров на попутке до аэродрома. И вот тогда действительно проверялась и закреплялась моя любовь к небу. Много видел романтиков, которые не выдерживали этого пути. Полеты мне тоже легко не давались: меня укачивало при полетах в зону на пилотаж. Терпел, скрывал, приходилось даже рвать за пазуху, в перчатки, но почему-то верил, что смогу летать. На третьем курсе у нас в группе состоялась встреча с писателями, которую организовала наш любимый преподаватель Анастасия Михайловна Науменко. Среди них был Геннадий Семенихин, который рассказывал о встречах с космонавтами и поездках с ними по стране и за рубежом. Кто-то из ребят сказал: «Вот у нас Валентин подходит в космонавты, мог бы он написать заявление на имя Гагарина, а вы бы его передали?» Он согласился, я написал. Это было начало. Ответа я не получил. Конечно, сколько в то время было желающих лететь в космос, тем более я был еще студентом.

То было яркое время первых полетов наших космонавтов. И зародилась новая мечта, тем более моя будущая профессия «инженер летательных аппаратов» для работы на предприятиях, где создается такая техника.

И в 1965 году 25 мая еще студентом V курса я был вызван на комиссию к Бородину Константину Федоровичу. Никогда не забуду первую встречу с этим прекрасным человеком, который поверил в меня и в дальнейшем поддержал. Приехал. Захожу в приемную перед кабинетом. Смотрю, сидит человек десять молодых офицеров — летчиков и штурманов. Константин Федорович строго встретил и предупредил, что я не должен говорить, с какой целью прохожу комиссию, иначе на этом все закончится. Остальные, видимо, также были предупреждены, потому что слово «космос» не произносилось. Говорили между собой с ребятами обо всем, только не об этом. Волновались, но пока было все нормально. А как дошло до терапевта, мои старые проблемы от встреч с его коллегами при поступлении в училище сказались. Давление 130/80, пульс — 84. По сегодняшним меркам это нормально. Но тогда отбирать старались с большим запасом прочности. Заключение: не годен к дальнейшему обследованию. Иду к Бородину. Он говорит: «Давай приезжай в конце лета, где-нибудь в августе, попробуем еще раз посмотреть». Летом был в военных лагерях в Подмосковье. Там решил себя основательно закалить. Каждое утро бегал не просто на зарядку, а пробегал километров пять, а затем купался в росе, скатываясь бочонком с небольшого холма, густо поросшего травой. В лагере здорово окреп.

В середине августа вызвали меня на комиссию. Как сейчас помню: иду я к станции через поле ржи по тропе, а чтобы ногам было приятно и легко, снял сапоги, повесил через плечо. Вокруг колышется золото спелого хлеба. В синеве неба высоко висят жаворонки.

Купаюсь в густом теплом аромате запахов земли. Красота необыкновенная! А я в солдатской форме на босу ногу с тремя лычками сержанта шагаю к электричке в космонавты. Прохожу комиссию, и снова забраковали. И так было восемь раз. Только в 1972 году я был наконец зачислен в отряд. А все эти годы работал в КБ, начиная с первых кораблей «Союз», учился в аспирантуре, летал на реактивных самолетах ДОСААФ в Новом Айдаре на Украине, на вертолетах в Вязниках и готовил себя. Через год, в 1973 году, мы с Петей Климуком выполнили космический полет на корабле «Союз-13».

Мне шел 32-й год. После первого полета девять лет пришлось идти ко второму полету. Несколько лет я даже не числился в экипаже, работал просто инженером и в то же время носил звание космонавта. Бывали такие минуты, прямо скажу, трудно было носить это звание. Ведь мне много приходилось ездить по стране, и люди, все окружающие относились ко мне как к космонавту: задавали вопросы, интересовались полетами, проблемами, а я их уже не ощущал. Я потерял чувство космоса… И вот тогда я подключился к работе, постарался как можно больше выложиться, и у меня возникло новое понимание задач освоения космоса — это стремление окупить свой полет.

В конце дня провел регистрацию по работе своего сердца на французском приборе «Эхограф», что делал Жан Лу Кретьен, с записью еремной вены и сонной артерии на видеокассету. Прибор очень удобный. Вся регистрируемая информация выводится на экран, где можно видеть срез сосуда или митрального клапана, аорты с электрокардиограммой их сокращений, и при необходимости все это можно записать на видеомагнитофон. При этом есть возможность акустического поиска и контроля их работы через наушники. Работать удобно и легко. Сегодня снова перекомпоновывал и настраивал ЭФО для того, чтобы хоть как-то можно было с ним работать. Вечером ремонтировал блок раздачи и подогрева, замучил он нас. Пришлось снимать с него изоляцию, так как она намокает, когда мы готовим пищу, при подтекании воды из кранов, и блок, перегреваясь, выходит из строя. Интересные заметил моменты: брал раскрытую газету, крутил ее, она вращалась, но не складывалась. В приборе «Фитон» стручки растения арабидобсис созрели, лопнули, дали семена, они как мелкие зубки у рыбы.

Днем делали эксперимент «Поза», занимались хозяйственными делами. Сегодня в 10 часов вечера мы прошли рубеж Романенко и Гречко — 96 суток полета. Помню, когда они готовились к этому самому длительному полету в истории (до этого был рекордный полет американских астронавтов на «Скайлэбе» — 84 суток), как-то вечером в профилактории Звездного мы с Жорой пили чай, я смотрел на него сочувственно и думал: «96 суток ему придется быть там, в космосе», — и мысленно хотелось представить, что это такое, опираясь на опыт своего восьмисуточного полета с Петром Климуком на «Союзе-13». Я и не знал и не мог подумать в то время, что мне уже самому придется перекрывать эту дистанцию больше чем в два раза.

В производстве, спорте рекорд подчас во многом предопределен инженерным расчетом или планом тренировок. В космическом полете за рекордом стоит где-то все время неизвестность. Главное в возможностях человека, от него зависящих и неожиданных, как, например, сердечный приступ, почечная колика, зубная боль и т. д.

Можно уже гордиться. Теперь в космосе дольше нас работали только Ляхов, Рюмин, Попов, Коваленок, Иванченков. Следующий теперь рубеж — 140 суток, полет Коваленка с Иванченковым. Вчера попросил давать нам старую музыку в эфир — танго, фокстрот, Русланову и т. д. И не представлял, что так приятно ее слушать. Ведь это музыка и песни наших родителей и нашего детства. Столько нахлынуло воспоминаний, как наши близкие отмечали праздники в тесноте барачных комнат и коммунальных квартир, все вместе под патефон, но это было так весело и дружно, что трудно сейчас бывает почувствовать, встретить при возросшем благополучии ту атмосферу, которая была раньше.

Проснулся в 6 часов утра, а чувство такое, что выспался, и 2 часа лежал, мечтал о том, как мы с семьей после полета поедем отдыхать. Встали в 8 часов и стали готовить станцию к встрече гостей. Сегодня на связи Володя — спокойный парень, но или стесняется, или еще что — обращается к нам с выдачей команд нерешительно и, бывает, путается. Я ему сказал об этом, и он, кажется, без обиды, понял. Днем выполняли тест транспортного корабля с расчетом установок для выполнения автоматического управляемого спуска. Правда, некоторые тонкости уже подзабылись, но тест прошел хорошо. Днем много снимал, видел сегодня впервые по-настоящему Антарктиду — большой белый массив гористого материка на удалении около 1,5 тысячи километров, который я вначале принял за гигантский айсберг. Хорошо было видно.

В «Фитоне» одни стручки подсохли и дали семена, и появились новые, зеленые стручки. Это здорово. Растет горох в «Оазисе» толстоствольный, кривой, как саксаул, только медленно поднимается, нижние его листочки стали подсыхать, есть усы. В «Светоблоке» растут томаты. Интересно, до каких размеров вырастут, сейчас 60–70 мм. Вечером был сеанс связи с семьями. Моя Люся отдыхает в Пицунде с Виталиком, поэтому пришла только Лида, жена Толи. Ничего. Скоро будут ребята и привезут письма.

Готовимся к встрече. Убираем лишнее за панели. Надели новые комбинезоны «Пингвин», так как старые уже поизносились. Нам положено их менять каждый месяц. Несколько слов о них. В 1973 году, когда я летал на корабле «Союз-13», мне пришлось впервые проверить этот нагрузочный комбинезон. Дело в том, что в скафандрах мы находимся в транспортном корабле на участке выведения, во время сближения, стыковки и при спуске на Землю. Все остальное время в транспортном корабле и на станции мы носим легкий хлопчатобумажный комбинезон «Пингвин», весь прошитый резиновыми амортизаторами, которые растягиваются при любом движении рук, ног, тела и нагружают мышцы. Это было приятно, когда все твое тело затянуто амортизаторами, и в коротком полете с этим можно было мириться, но в длительном полете, когда в станции не летаешь, а живешь, это крайне неудобно — мешает, раздражает и сковывает движения при выполнении разных экспериментов, ремонтных работ и т. д. И мы с Толей приняли решение снять все амортизаторы и весь полет ходили почти в обычных тонких х/б комбинезонах, а нагрузку компенсировали интенсивной работой по программе дня во время физо на бегущей дорожке, велоэргометре, при этом выходя за рамки упражнений, расписанных в бортдокументации, придумывали их сами.

Посмотрел «Фитон»: к трем засохшим добавились семь новых зеленых стручков. Сегодня слышали по радио в программе «Маяк» объявление, что впервые в биологическом эксперименте с растениями получен уникальный результат, когда растение прошло в космосе полный цикл своего развития от семени до семени. Собрали сегодня аппаратуру «Пирамиг», ЭФО, ПСН, для ребят подготовили спальники, вложили в них чистые простыни-вкладыши. Спать они будут там же, где и ребята во время французской экспедиции. В 20 часов 11 минут был старт корабля «Союз Т-7» с экипажем Попова, Сереброва и Савицкой. Нам включили прямую трансляцию старта, В этот момент мы проходили побережье Дальнего Востока. Слышали ребят до 220 сек. из 530 сек. — выведения их на орбиту. Завтра встреча. Не люблю я, когда нарушается сложившийся ритм жизни, но, думаю, с ними будет легче, и они не помешают нам, а, наоборот, все будет хорошо, так как с Лешей Поповым мы готовились 3 года в одном экипаже и хорошо друг друга знаем. Перед сном еще две тени: попробую поработать с ЭФО и с фотокамерой ПСН по ночному горизонту и звездам.

Сегодня ждем ребят с корабля «Союз Т-7». Днем сделали последнюю приборку, перекачали урину в емкость для хранения и выброса, повесили новые спальники. Вечером готовили праздничный ужин, увлеклись и чуть не прозевали выдачу команды на начало сближения. Потом случайно взглянул на часы и не поверил. Спрашиваю: «Толя, сколько у тебя времени?» Оказалось 20 часов 45 минут, т. е. через 2 минуты должны включить программу № 4. Еле успели включить ее вовремя, а по этой программе запитываются приборы радиотехнической системы «Игла», которая обеспечивает взаимную ориентацию корабля и станции и измеряет параметры их относительного движения.

Пассивная часть этой системы устанавливается на станции и работает как радиомаяк, сигнал которого в пространстве ищет активная часть системы, установленная на транспортном корабле «Союз Т-7». Корабль, обнаружив антеннами поиска сигнал маяка, автоматически разворачивается на станцию продольной осью, по которой расположена узконаправленная гиростабилизированная антенна самонаведения ГСН. Когда станция окажется в ее поле зрения, корабль начинает излучать уже ответный сигнал. Станция, приняв его, также в автоматическом режиме разворачивается на корабль стыковочным узлом со стороны отсеков ПХО или ПРК, заранее выбранным по команде с Земли. Когда корабль и станция развернутся друг к другу стыковочными узлами, пассивная часть радиотехнической системы «Игла» переходит в режим ретрансляции. С этого момента «Игла» корабля, принимая сигнал со станции, начинает рассчитывать параметры относительного движения — дальность по фазовой задержке сигнала, скорость по доплеровскому смещению, и, отслеживая антенной ГСН боковой уход станции, измеряет угловую скорость линии визирования, так как при сближении всегда присутствует боковой снос. У самолета боковой снос появляется за счет ветра, а здесь — за счет движения корабля и станции по несовпадающим орбитам.

С этого момента БЦВК (бортовой цифровой вычислительный комплекс) по текущей информации о взаимной ориентации корабля и станции и о параметрах их движения, полученных от «Иглы», начинает корректировать свой прогноз движения, рассчитываемый до того на основе баллистических данных, полученных в результате траекторных измерений Земли и закладываемых на борт по командной радиолинии. Вычислительный комплекс организует управление сближением, включая двигатели ориентации и перемещения центра масс, выдерживая скорость по определенному закону управления в зависимости от дальности. Чем ближе подходим к станции, тем скорость становится меньше, так, чтобы на момент касания она была не менее 0,2 м/с для гарантированного захвата механизмами стыковочных узлов и не более 0,5 м/с из условий прочности конструкции. Сближение проходило спокойно. На дальности около 5 км мы увидели транспортный корабль на небольшом телевизионном экране, по которому контролируем сближение. Он выглядел как самолет с крыльями солнечных батарей, мигающими огнями и усиками антенн. Время от времени от корабля отходили клинообразные вспышки рассеянного газа в разных плоскостях, это срабатывали двигатели для гашения бокового сноса. Состыковались, удар был не сильный, но несколько боковой. В результате чего получили закрутку станции по рысканию 0,3 градуса в секунду.

Сразу ребята приступили к проверке герметичности стыка. После того как они заполнили воздухом полость между стыковочными узлами, мы перестуком и голосом установили с ними связь. Договорились, что поможем им ускорить выравнивание давления между кораблем и станцией открытием вручную своего клапана выравнивания давления, чтобы быстрее встретиться. Открыли люки. Первым к нам перешел Леша Попов, потом вплыл Саша Серебров. Расцеловались. А Светы все нет и нет. Заглянули в корабль, а она сидит в СА и причесывается. Мы позвали ее, и она вплыла к нам. Все радостно обнялись. Встречу удачно отсняли кинокамерой. После этого ребята поплавали по станции и были удивлены, что в ней нет запахов и очень чисто и свободно. Мы подарили Свете арабидобсис с нежными мелкими цветами. И сказали, что это растение впервые прошло полный цикл развития от семени до семени. В этом — прекрасное будущее обживания человеком космоса, и нам приятно вручить их первой женщине на орбитальной станции.

Закончился сеанс связи, мы пригласили их за стол, который празднично накрыли. Вручили Свете голубой цветастый фартук и сказали: «Хоть ты, Света, и летчица и космонавт, но для нас ты прежде всего женщина. Так что будь, пожалуйста, хозяйкой стола». Согласилась. Хорошо посидели. Ребята передали нам письма, газеты, подарки. Часа в 4 ночи мы закончили посиделки. Я уложил Лешу спать на беговой дорожке, а Свету разместил Толя на стенке по левому борту у пола, где меньше дует. Сашу уложили на потолке между нами, на месте Жан Лу Кретьена. После этого я пошел в ПХО читать письма. В станции — тишина, у меня за пазухой конверты с письмами, и я медленно и жадно читаю каждую строчку.

Сотые сутки полета. Ночь почти не спал. Утром встал — и за работу. Сейчас половина первого дня. Ребята встали. Света долго приводит себя в порядок в своем корабле. Вчера тоже, когда открыли люк после стыковки, то ее долго ждали, а она, как любая женщина, прихорашивалась и кричала из спускаемого аппарата: «Сейчас, сейчас», а потом появился хвост ее волос.

День провели спокойно, без суматохи. Стали меняться кораблями, так как возвращаться домой они будут на нашем корабле, у которого заканчивается ресурс. Перенесли ложементы кресел, которые изготавливаются индивидуально по отливкам форм нашего тела в специальной гипсовой ванне. Это необходимо для того, чтобы в случае удара о Землю в момент посадки при отказе двигателей мягкой посадки или при переворотах корабля в сильный ветер мы не получили травм. Затем переносили центровочные грузы, скафандры, документацию. В течение дня на Землю почти не смотрел. Леша наблюдал Мальвинские острова — помнит. Там сейчас идет война. Света хитрит, за нами наблюдает. Письма прислали хорошие. Спросил ребят, как дела. Ответили: хорошо, только медиков беспокоит мое состояние, так как мало якобы занимаюсь ФИЗО. Вечером, когда пили чай Света тряхнула флягу, и янтарные капли полетели во все стороны, а мы гурьбой стали летать и ловить их ртом, как рыбы корм.

2 часа ночи, а мы еще не ложились. Этой ночью спали мало, но хорошо. Днем занимались медициной. Леша со Светой выполняли эксперименты с использованием медицинской аппаратуры «Аэлита», а Саша работал на «Эхографе». У него запуталась пленка в кассете, помогал исправить. Отснял их кинокамерой в работе. Леша со Светой работали весело. Сегодня она готовила нам поесть. Это приятно, по-домашнему. Как назло — опять отказал блок раздачи подогрева. Пришлось быстро его менять. Ребята голодные, ждать не будут. Света — девчонка себе на уме. Вечером начали новый эксперимент «Таврия» по разделению биопрепаратов методом электрофореза на отдельные фракции (сгустки) однородных биологических веществ на макромолекулярном и клеточном уровне. Эти фракции в колонке, где идет разделение, выстраиваются вдоль нее, в виде биологического спектра вещества с почти абсолютно одинаковыми свойствами в каждой фракции. Поэтому есть возможность отделить вещество с необходимыми свойствами из общей массы. Во время работы помогал ребятам, записывал ход эксперимента на видеомагнитофон.

Перед сном посмеялись. Леша пил кавказский сувенирный чай из фляги, а это у нас не так просто делается, ведь здесь невесомость, и как флягу ни крути, из нее ничего не выльется. Но он приноровился: брал горлышко фляги в рот, подпрыгивал и резко приседал. При этом все, что в рот попадало, мы называли одним «бульком». Правда, у него этот бульк получался в несколько раз больше, чем у нас. Уж больно классно Леша исполнял эти прыжки, при этом бывало, у него на носу повисала огромная капля того, что он пил. Смешно морщась, так как ему щипало нос, выпивал ее, вытягивая губы и всасывая ртом. Саша предложил другой способ, используя свойство смачиваемости жидкости. Он опускал ложечку во флягу и всасывал содержимое вдоль нее. Ночью, перед сном, гасили памятные конверты бортовой печатью. Сейчас ребята все спят. Смотрю на них — Леша лежит ко мне лицом, а у Светы вывалилась рука из спальника и висит в воздухе.

Проспали. Разбудила Земля звуковой побудкой. Вскочили, и жизнь началась в работе. С утра был эксперимент по исследованию изменений в координации движений у ребят в период адаптации. Потом выполняли астрофизические и геофизические эксперименты с «Пирамигом» и «ЭФО». Продолжается эксперимент «Таврия». Надо сказать, что он очень интересен, потому что можно наблюдать и контролировать визуально, как проходит процесс электрофореза в прозрачных колонках. Записали на видеомагнитофон колонки с разделенными фракциями смеси белков, составляющих кровь человека — альбумина и гемоглобина, и по телевизионному каналу передали изображение на Землю. Специалисты довольны. Говорят, что, по предварительной оценке, получился хороший результат. Но главный, конечно, будет, когда ребята доставят эти пробы для анализа на Землю. Беспокоит блок раздачи и подогрева воды. По связи нам сказали, что в резерве пока остался всего один блок, тот, который у нас на борту. Дело в том, как я уже говорил, при заправке пакетов с пищей подтекает вода и заливает изоляцию нагревателя из стекловаты. Она намокает, идет перегрев, и нагреватель выходит из строя.

Две тени поработали с «Пирамигом». Много находились в орбитальной ориентации, и была хорошая возможность посмотреть Землю. Когда проходили мыс Игольный в Зимбабве, я видел редкую по красоте картину: пыльные бури с поднимающимися вверх песчаными вихрями, как дымы от костров, и на огромном белом шаре облачности расцветали в лучах солнца золотистые розы, гвоздики от восходящих потоков воздуха, замешанных с пылью. Вечером прошли двухтысячный виток станции. Сейчас час ночи, еще сидим, пьем чай. Света мне готовит творог.

Режим дня, надо сказать, когда приходит экспедиция посещения, полностью ломается. Поэтому надо обязательно после их ухода отдыхать дня 2–3. Идет усталость. Леша плавает по станции из одного конца в другой, освобождая наш корабль от оборудования, которое хранилось там. В общем, проводим обмен кораблями.

Проснулся, смотрю — Саша уже умывается. Леша открыл глаза. Толя спал. Света тоже спала. Вчера заснули часа в 4 ночи. Лежа в спальниках, проговорили с Сашей около часа — о доме, о работе, о том, как там на Земле. Встал и первым делом — кормить ребят. Самочувствие, хоть и мало сплю, ничего, держусь. День тяжелый — много экспериментов. И все надо контролировать, помогать. Сегодня еще отказала медицинская аппаратура «Аэлита». Ребята забыли ее выключить, и она от перегрева вышла из строя.

Неприятно было на душе. Закончили эксперименты около 9 часов вечера. Сели ужинать, поговорили. Я сказал об искренности, потому что даже здесь, в космосе, люди не всегда бывают в состоянии сбросить оковы земных отношений и быть откровенными.

Дни бегут быстро, работы много. Сейчас 12 час. ночи. Буду писать письма домой. Лень, но надо. Где мои родные сейчас? Вспоминают, наверное, а у меня даже и времени нет о них помечтать, побыть с ними вместе.

День хороший. Работаем в основном по астрофизике. Правда, ребята еще делали другие, медицинские эксперименты. Живем весело. Когда сегодня снимали звезды «Пирамигом», то после выхода из тени на свет ко мне подплывает Света и говорит: «Валь, я забыла открыть крышку иллюминатора». Вот это да! Я аж за голову схватился. Ведь вся работа дня пошла насмарку. А она, оказывается, меня разыграла. Все хорошо посмеялись. Через некоторое время я выдал команду «Выключение программ», как положено после завершения управлением станцией, а по ней штатно высвечивается на дисплее аварийный кадр системы ориентации и управления движением. Но ребята не знали, что так и должно быть. В их программу подготовки тщательное изучение станции не входило. Поэтому, когда Света увидела это на дисплее, я сделал вид, что ничего не заметил и занимаюсь сборкой телеметрической схемы. Тогда она ко мне медленно подплывает и тихо говорит: «Валентин, смотри — „Авария“», — и показывает глазами на пульт. Изобразив страшный испуг, говорю: «Все! Вывели из строя всю систему управления. Теперь станции нет, она неуправляема. Что делать? Я на Землю возвращаться не буду». Тогда она стала меня тихо от ребят успокаивать: «Валь, может быть, не совсем вышла из строя?» Подплывает Леша Попов, услышав в чем дело, тоже поверил, потому что он с этой системой также не был хорошо знаком. И говорит: «Ты не спеши докладывать, пусть сами разберутся». Все ребята были растеряны и переживали за меня. Так я их держал в неведении минут пятнадцать, разыгрывая трагедию, потом сказал: «Братцы, технику изучать надо». Теперь смеялись в обратную сторону.

Вечером нас с Толей подстригал Саша, за это ему вручили тут же придуманный и оформленный диплом космического цирюльника. Стриглись в ПРК с пылесосом, а Леша нас снимал кинокамерой. После этого хорошо поужинали и вместе посидели. Сейчас я просматриваю радиограммы с заданием на завтрашний день. Света сидит в углу около отсека научной аппаратуры, она уперлась ногами в борт станции, а спиной, в конус отсека, чтобы не уплыть и тоже готовит документацию к завтрашнему дню. Леша с Толей подписывают конверты, вымпелы, свидетельства о полете, а я готовлю к возвращению карты по геологии.

Заложило правую сторону носа, не продохнуть.

Сегодня последний день пребывания ребят. Завтра у них посадка. Поработали две тени с «Пирамигом», а в остальное время занимались укладкой возвращаемого оборудования в наш корабль, который сейчас пристыкован со стороны переходного отсека. На нем уйдут ребята домой, а нам оставят свой корабль, на котором предстоит выполнить перестыковку со стороны агрегатного отсека на переходной, чтобы освободить его стыковочный узел для приема грузовых кораблей, так как только он оборудован средствами дозаправки станции топливом. Это интересная работа, тем более что нам с Толей придется ее выполнять впервые. Кроме того, предстоит отработать новые алгоритмы управления перестыковкой, и мы с удовольствием это сделаем.

Вечером, по традиции, посидели за ужином. Света мне нравится, девка с характером. Ну что ж, отправляем своим последние письма и фотографии. Больше курьеров к нам не будет. Главное чувство перед их уходом — нет ни малейшего расстройства, что они идут на Землю — домой, а мы остаемся. Как поставил перед собой задачу отлетать полностью программу, так только через 2 месяца я смогу позволить себе думать и надеяться на посадку. Собрал всю биологию, все результаты других экспериментов, в том числе и «выхода в космос», и отдал Леше. Хорошо с ним одни перед сном поговорили в ПХО. Завтра, как закроем люк, сразу спать. Устали.

Проснулись. Света сразу включила музыку. Поели и, как бывает при отъезде, — суматоха. Леша нас фотографирует, я снимаю кино. Света доделывает эксперимент с прибором «Нептун» по определению остроты зрения. Саша собирает свои вещи. Не заметили, как въехали в зону видимости «Союза». Быстро за каких-то 4 минуты установили телевизионную камеру в ПХО, для проведения телевизионного репортажа о проводах, откуда они уйдут в корабль. За 3 минуты провели репортаж. Обнялись, расцеловались, и только ребята перешли в корабль, Земля сразу выдала команду на закрытие люка станции. Он медленно закрывается, мы стоим с Лешей, смотрим друг на друга через тоннель стыковочного узла и, когда осталась только щель, в последний раз успели пожать руки. Люк станции закрыт. Ребята в корабле, слышим, они вручную закрывают люк своего корабля, а мы остались опять одни. Ушли на центральный пост и стали работать по расстыковке. Отход корабля я отснял кинокамерой на контрольно — электролюминесцентном индикаторе КЭИ — небольшом телевизионном экране, на который можно выводить, помимо изображения, многие параметры контроля атмосферы, двигателей и т. д. При входе в тень ребята включили фару на своем корабле, которую используем при стыковке в тени, и мы хорошо их наблюдали, пока не разлетелись.

В станции наступила тишина. Даже музыку включать не хотелось. Я немного подремал, потом встал и принялся за работу. Заменили антенно-фидерный блок БАФ системы радиосвязи, сейчас хочу перестыковать кабели телеметрической системы из связки «станция — корабли» на работу по контролю станции и нашего корабля.

Опустели наши поля «Оазис», «Фитон», «Светоблок», где выращивали растения. Мы их аккуратно вытащили из искусственной почвы (субстрата ионообменных смол) для отправки с ребятами на Землю.

Кстати, это не простая задача. Корни растений переплелись между собой, проросли в тканевую основу почвы, а нас биологи просили постараться прислать корневую систему неповрежденной, поэтому ножницами осторожно вырезали корни вместе с тканью, при этом песчинки ионообменных смол, как пшено, рассыпались и висели в воздухе облаком. Выручают противопылевые фильтры, на которых все это оседает. Потом эти растения мы аккуратно, чтобы не сломать и не повредить, уложили в тряпочки, смоченные водой, и упаковали в целлофан. Так всегда делала моя Люся, когда везла в Москву цветы с юга, чтобы их сохранить свежими. Во время телевизионного репортажа сказали, что очень тяжело и неуютно без нашего огорода, без растений. Какая-то появилась грусть на сердце. Так приятно было за ними ухаживать. Видно, человеку необходимо о ком-то заботиться. А так тоскливо. Ну что ж, еще 2 месяца летать. Это уже не полгода. Скоро приедут Люся с Виталиком, и мы заживем.

Сейчас посмотрели прекрасный видеофильм о наших семьях, который сделал Женя Кобзев вместе с ребятами из центра подготовки. Как будто дома побывали. Сердечное им спасибо. На другой кассете мы встретились с нашими инструкторами, ребятами по отряду, Юрой Малышевым, и они, как добрые товарищи, поговорили с нами. Хочется спать. Как правильно сделали после французской экспедиции посещения, что сразу дали нам 3 дня отдыха, а после этой экспедиции в том же темпе продолжаем работать.

Взглянул в иллюминатор и стал свидетелем зрелища грандиозного, охватившего весь материк. Пролетали Америку на заходе солнца с запада на восток, входя в гигантский звездный тоннель тени планеты. Солнце еще не село, оно огненным шаром зависло на горизонте суши, а для океана была уже ночь. Он стал фиолетовой бездной глубокого насыщенного цвета. Для нас был еще день, а Америка, разгораясь разноцветьем огней городов, шоссе, аэродромов, засверкала иллюминацией, в которой смешались огни цивилизации и природы. Великие озера, Миссисипи в пересечениях ее притоков, мелкие и крупные озера, реки — словом, все воды континента одновременно заблистали, забликовали в прекрасном ансамбле игры красок Земли и света. Серебряным дождем бликов, в цветных гирляндах городов, сел, дорог, с причудливым орнаментом из розовых, желтых, коричневых складок горных пород, фантастическими ветвями русел рек, лугами лесов, ковром полей — такой стала Америка. Материк ожил, заговорил языком света, который был мне понятен даже на таком удалении от родной планеты. Видишь Землю из космоса и сразу становится ясно: здесь есть не только жизнь — это цивилизация. Дух захватило от силы красоты, я был счастлив, что за время полета вижу и узнаю нашу Землю заново — такую знакомую и близкую и такую разную и величественную, что один ее вид вызывает чувство восхищения и бесконечности жизни на ней. Цивилизация гармонично вжилась в природу, обогатив ее, и не верится, что этот процесс насыщения может привести к ее гибели.

Тихо в станции, тоскливо. Сегодня начали консервацию станции, так как готовимся к перестыковке. Выполнили тест системы управления транспортного корабля. Оператор связи сказал, что звонила Люся и передала, что они с Виталиком на Пицунде, довольны и прилетят 31 августа. Слышали сегодня в записи пресс-конференцию наших ребят, которые уже на Земле. Они доложили, что мы чувствуем себя хорошо и настроены полностью выполнять программу полета.

Завтра трудный день — перестыковка.

Проснулся ночью около 2 часов и до утра маялся, не мог уснуть. Что только не снилось. Дом, Люся, Виталик, мама, и так захотелось мяса, что аж в животе подвело. Встали в 8 часов утра и в темпе за работу. Надо было закончить консервацию станции, провести расконсервацию транспортного корабля и решить много вопросов, связанных с уточнением документации по стыковке. Ведь почти 4 месяца не дотрагивались до нее, тем более что перестыковка корабля «Союз-Т» будет выполняться впервые с отработкой новых алгоритмов полностью автоматического управления этим режимом, кроме начальных команд по расстыковке, выдаваемых с пульта космонавтов.

Сложность всего этого режима еще и в том, что процесс взаимного поиска станции и корабля радиотехнической системой «Игла» с переходом на узконаправленные ее антенны захвата и слежения будет проходить на малом расстоянии, около 200 метров, при этом станция должна развернуться на нас противоположным стыковочным узлом на 180 градусов. До включения «Иглы» управление ориентацией корабля и его движением во время расхождения, чтобы не потерять станцию из поля зрения оптических и телевизионных средств, выполняется по прогнозу от бортового вычислительного комплекса на основе решения навигационных программ по данным от измерителей — угловой скорости и ускорений. В автоматическом режиме в случае отклонений больше допустимых, когда возможна визуальная потеря станции, мы должны взять управление на себя и выполнить облет станции и стыковку вручную.

Расстыковались. Мягко, плавно отходили от станции, контролируя ее визуально по телевизионному изображению и оптическому визиру ВСК-3 и также по параметрам движения на дисплее. Затем прошло включение системы «Игла» и мы увидели, как станция, будто живая или кто-то ею управляет, стала разворачиваться по рысканию другим стыковочным узлом к нам, а дальше пошел процесс причаливания. Медленно, покачиваясь по крену, мы сблизились со станцией и состыковались, скорость при этом была 0,34 м/сек.

Режим прошел удивительно чисто, и наша роль свелась только к контролю режима перестыковки и докладам Земле о ее прохождении. Это как раз тот случай, когда задача человека заключается в том, чтобы при работе автоматики понимать ее и не помешать ей. Здесь, видимо, можно и рассказать поподробнее о новом транспортном корабле «Союз-Т».

Когда я начинал его осваивать, возникло двоякое чувство. В самом корабле на первых порах работать было легко, познавать же было сложно. Мощная цифровая вычислительная техника, совершенно новые принципы управления и отображения информации. Все это было непросто: переучиваться от одних принципов — аналоговых, которые в тебя уже «впитались» и стали естественными, на другие — дискретные, где все выражено в цифрах, различных кодах. Было тяжеловато. А когда начались тренировки непосредственно в корабле, то было даже неинтересно. Ну, что это — машина все ведет за тебя, тем более что информацию в нее закладывают с Земли, тебе же только остается в заданное время выдать ей разрешение работать и можешь сидеть. Даже так, на «дурика» — закрыть глаза, а она все тебе сделает — рассчитает, развернет корабль, включит двигатель. Ты за ней только смотри и контролируй.

На прежних «Союзах» с аналоговым способом управления я должен был сам включать все: датчики, гироскопы, приборы, устройства, программы, выдавал команды, задавал временные интервалы, менял подстройку параметров. Но еще и контролировал все сам, мысленно воспроизводя сложный калейдоскоп срабатываний элементов бортового комплекса. И на фоне этих дел существовало еще много нештатных ситуаций, которые я должен был знать, чтобы сразу оценить положение и принять самое верное решение. Так, для одного лишь режима сближения и стыковки существовало пятьдесят три нештатных ситуации, уже заранее рассмотренных и отработанных на Земле. Даже в ходе хорошей, спокойной стыковки у меня эти ситуации «во лбу сидели» — вдруг срыв, и надо действовать.

Сложно было… Но интересно! Помню свои высказывания, когда готовился на новом корабле: «Мне все-таки нравится старый „Союз“!» Я в него садился и был в нем думающим человеком. Готовил системы к работе, знал величины напряжений и токов, давления, знал, сколько времени раскручиваются гироскопы и т. д. Если что-то я не сделал, пропустил — моя ошибка. Там она меня подстерегала на каждом шагу. Если вовремя что-то не включил, значит, мог вообще «завалить» весь режим, от меня все зависело. Мы, космонавты, на старом корабле проходили тяжелую многолетнюю подготовку, переживали, снова повторяли, спотыкались, и очень хорошо познали — «на ошибках учатся». Но это было интересно, захватывающе. Какое-то единоборство — кто кого! Ведь на самом деле, когда подготовился, научился, все прошел и испытал на своих «шишках и синяках», ты сидел в корабле — король! У тебя все в руках: каждая команда. Все ты видишь, все… Ты управляешь. Знаешь массу комбинаций по выходу из нештатных ситуаций и определяешь, анализируешь, обходишь возникающие нерасчетные отказы. А здесь, на новом корабле «Союз», все за тебя кто-то делает, какой-то «дядя».

Сиди и смотри. Если что-то произойдет, страшного ничего нет: «Я, машина, увижу, для этого существуют программы контроля, и, если надо, все выключу за тебя или перейду на резерв датчика, двигателя. Тебе же дам информацию, что прошла авария, какая, и что я сделала. А ты как „интеллектуал“ для сведения посмотри и вовремя доложи Земле. Вот и вся работа».

Но шло время. И когда я глубже познавал новый корабль, то неожиданно для себя словно прозрел, вышел на другой уровень. Теперь после сложности освоения, «свыкания» с машиной в мнимой простоте управления появились широта и многообразие общения с ней. Я вышел уже на тот уровень, когда разговаривают на одном языке и мыслят в том же объеме, что и машина. Например, идет какой-то процесс, машина считает, выдает команды, выбирает программы. Я же теперь опережаю ее, предвижу, что она должна сделать, за счет опыта, интуиции и еще многого другого, чем «пропитан» наш мозг. Сейчас машина для меня уже не загадка. Раньше я не успевал за ней соображать, что она там делает, куда «крутит», что включила, выключила, или вдруг высветила какую-то «аварию». Мне еще надо понять, что за авария и что надо делать, а машина уже «завертела» и все сделала. Теперь работаю спокойно, уверенно, на дисплее вижу все параметры, оцениваю их, рассчитываю, как идет процесс, и даже появилось время посмотреть на машину со стороны: а наилучшим ли образом выполняет она порученную работу? Смотрю: сейчас происходит это, если же будет такое значение параметра, то произойдет следующее, если это сбой, я в состоянии перезаложить данные в машину. А в результате — красиво, без накрученных сложностей прийти к нужному моменту готовым, включить двигатель иди точно удержать ориентацию корабля.

Ради спортивного интереса на одной из тренировок провел необычную стыковку. «Вслепую», не видя изображения станции, ее огней и всей обстановки в визире, стыковался. Вместо всего этого на дисплее была только одна светящаяся точка и параметры сближения с ней. По угловой скорости я мог представить перемещение корабля вверх, вниз, в стороны и его угловое положение относительно станции. Работал сразу двумя ручками: отклонял правую (ориентацию) и, чувствуя на сколько ее отклонил, левой гасил боковой снос. Так что мой корабль-тренажер состыковался с точкой. Это стало возможным потому, что я был в состоянии воспроизвести визуальную обстановку, которая скрыта за сообщаемыми машиной параметрами и ее реакциями на них. Поэтому в общении с вычислительной машиной могут быть два варианта. Можно работать формально, читать цифры и не задумываться, что за этим стоит, а просто смотреть. Мелькают значения: «Вот угловая скорость. Это готовность ориентации. Расход такой-то. А это „авария“. Ах!» Но можно общаться и красиво, увлеченно! Получать наслаждение. Смотреть, как идет процесс, и прогнозировать его. Так, пошел косой разворот, и возможна потеря захвата. Значит, в прогнозе машины может накопиться ошибка, и после обратного разворота корабля на станцию в зоне видимости антенн системы «Игла» ее может не оказаться. Значит, мне нужно избавить машину от накопившихся ошибок, а для этого я перезапускаю систему сближения «Игла», чтобы начать поиск заново.

Вот так работать интересно. Раньте я сидел в поте лица — что-то произошло, надо быстро сообразить и выдать команду. Сейчас — нет! Я не спешу, механически работу не выполняю, все анализирую настолько, что понимаю этого электронного «профессора». Как он считает, где ошибся, что рекомендует, и, если надо, вовремя скорректирую его. Все-таки человек исключительно гибче машины, он может оценить значительно больший объем информации. Все, что заложено в машину, разложено по узким полочкам, например, контроль аварийных ситуаций идет по отдельным параметрам, группам параметров, отдельным датчикам, пусть даже системам. Человек же все это связывает воедино — все программы работы и контроля, все системы.

И если машина мне в одном месте выдает какие-то «сбои», я сразу посмотрю по другим данным и представлю, в чем дело. Например, могу посмотреть в визир или иллюминатор и оценить ориентацию. Машина Землю не видит, она работает по измерениям от датчиков.

Так что единоборство с новой машиной «Союз-Т» закончилось в мою пользу. Я не только оказался на уровне интеллекта машины, но вместе с освоением новой техники поднялся по спирали на уровень другого, высшего порядка.

…После стыковки, как обычно, стали проводить проверку герметичности стыка, на что требовалось 1,5 часа. Земля просила войти в станцию только в сеансе связи, чтобы посмотреть нас по телевидению. Нам было не до этого. Мы сильно проголодались, замерзли, поэтому еще вне зоны видимости открыли люки, вошли в станцию.

Поели, попили чайку, согрелись и перед сеансом связи ушли снова в корабль, закрыли люк и стали имитировать вход в станцию. Хотелось бы отметить, что теперь с нашим опытом работы здесь расконсервацию станции и консервацию транспортного корабля мы провели всего за 30 минут, хотя на это отводится несколько часов. Повторная стыковка открыла нам дорогу для полного выполнения программы, ведь не получись перестыковки, мы вынуждены были бы возвращаться на Землю. Так что теперь вперед… Сменный руководитель полетом по кораблю сказал, что перестыковку на «Союзе-Т», так как она выполнена впервые, нам можно засчитать еще за один полет. Шутка, но приятно.

Когда вновь вошел в станцию — увидел Витальку родного, висит его портрет над постелью, и он как бы ждет меня. Сейчас будет сеанс связи, послушаю последние известия и спать.

День отдыха. Заслужили. Спали до 12 часов. Такая приятная истома в теле, что не хотелось вставать. На встречу приходили мама и Валера, муж моей родной сестры.

Сегодня Толя снова решил смачивать полотенце теплой водой для протирания тела после ФИЗО из блока раздачи и подогрева системы СОВК. Я возразил, так как блок последний, иначе выведем его из строя, зальем, а запасного нет.

Приходили биологи на связь. Говорят, что получили уже от ребят результаты биологических экспериментов, от которых в восторге. Это приятно.

Нам сообщили, что запуск очередного грузовика откладывается на 20 сентября. У нас пока все есть, так что это даже хорошо, больше писем получим от родных и друзей.

Толя сейчас снимает в тени вспышки молний. Проходим Китай. Вижу красивый ночной город, как россыпь отдельных разноцветных лампочек на елке или как свечи на праздничном пироге. На одном из витков очень удачно проходили вдоль восточного побережья Африки, с юга на север. Открылась прекрасная панорама — береговая черта континента, ровная с плавным изгибом красновато-желтого песка, и огромное красно-светло-коричневое до горизонта плато, которое оканчивается мысом Гвардафуй, а далее Красное море и Аравийский полуостров.

Утром замерз в спальнике, такое ощущение как на зорьке в походе. Просыпаешься, а вылезать не хочется, слегка дрожишь. Посмотрел, температура около 18 градусов. Включил воздушные нагреватели. Да, надо вести все-таки записи в дневнике и утром и вечером. Иначе все забывается, что было до обеда. Сейчас последний сеанс связи, жду, когда мне сообщат о звонке домой, приехали мои или нет. День отдыха, а крутимся, как черти. То визуальные наблюдения, то работа по расчету координат наблюдаемого объекта.

Занимаемся отдельно. Толя много снимает фотоаппаратом, аккуратно записывая номера кадров и время съемки, а я занимаюсь геологией. С ЭФО. Записал 2 звезды.

Расскажу-ка о нашем питании. Рацион скомплектован на 65 % из обезвоженных продуктов и составлен по шестидневному меню с распределением суточного набора продуктов на четырехразовый прием пищи в день. Его суточная калорийность составляет 3151 ккал при содержании белка 143,2 г, жира 123,5 г, углеводов 391,3 г, воды 469,9 г. Средняя масса рациона питания — 1165 г без упаковки. Восстановление обезвоженных продуктов, упакованных в полиэтиленовые пакеты, производится горячей водой при температуре +58…+85 градусов С и холодной водой при температуре +10…+25 градусов С.

При этом отводится на день горячей воды 900 мл и холодной воды 400 мл при общем расходе 1.7 литра в сутки на человека. Вода используется из бортовых систем водообеспечения СРВК и «Родник».

При употреблении продуктов, упакованных в консервные банки, алюминиевые тубы и в пленочные пакеты, используются электроподогреватели пищи.

На станции «Салют-7» впервые применена буфетная система. По правому и левому борту расположены панели, за которыми ящики с продуктами: супы-сублиматы — крестьянский, харчо, овощной, очень вкусно, и натуральные в тубах — харчо, борщ, солянка, которые нам не очень нравятся. Хорошо у нас идут творог, говядина, свинина с картошкой, мясные продукты, птица, рыба в банках, кофе, чай, молоко, соки в сублимированном и натуральном виде. Хлеб — ржаной, рижский, пшеничный, бородинский, медовая коврижка в виде маленьких буханочек на один прикус, чтобы не было крошек, всего восемь наименований. Разнообразный, очень вкусный десерт — чернослив с орехами, цукаты, сливы, конфеты, тугоплавкий шоколад, печенье и т. д. Сухая клубника, варенье из облепихи, мед и масса других вкусных вещей, так что для нас тут раздолье. Меню набираем сами себе. Подплыл к панели, открыл ее, набрал, что нравится, и в любое время поел, когда есть желание, а так во время работы положил в карман вкусные вещи, работаешь и жуешь. В общем, могу сказать одно: питание у нас отличное и по вкусу и по разнообразию ассортимента. За время полета я, наверное, всего только перепробовал половину набора.

Днем был для нас концерт из Останкина. Приезжал артист Большого театра Евгений Шапин — друг Толи. Мне очень понравился с ним разговор, и поет просто великолепно. Спел нам несколько русских романсов.

Потом ребята передавали запись разговора с матерью Толи, его учительницей и директором школы. Очень все тепло и хорошо говорили, а для меня была приятная неожиданность, я услышал голос Юрия Леонтьевича, хорошего знакомого нашей семьи, директора совхоза в Энеме — поселке, откуда Толя родом. Мы с Люсей познакомились с ним во время отдыха в Сочи. Сегодня снова в дневное время стали проходить над районом наблюдений по геологии — Каспием, Аралом и Балхашом. Вечером сообщили, что Люся возвратилась домой и очень довольна отдыхом. Женька Кобзев что-то волнуется. По связи разговаривает невнятно, скажет что-нибудь невпопад, а потом, знаю, переживает.

С утра друг друга поздравили с праздником наших детей, началом учебного года. Да, ведь правда, он не только праздник детей, но и для нас, взрослых. В этот день каждый, наверное, вспоминает свое детство и школьные годы. Сделали телевизионный репортаж, в котором всех детей поздравили с 1 сентября. Я в мыслях с Виталькой — пошел в школу, любит своих ребят по классу, молодец!

Сегодня в Звездном встретили из Байконура Попова, Сереброва и Савицкую. На встречу ездила моя Люся. Потом на связи зам. руководителя полетом Виктор Благов говорит мне, что видел ее, веселую, черную от загара. Сказал еще, что ребята, выступая на Госкомиссии, говорили, что мы в очень хорошем состоянии физически и по настроению. Передали нашу готовность выполнить программу до конца.

Сижу сейчас, а сердце ноет. Вегетатика. Видно, усталость берет свое. Хорошо бы оставшиеся два месяца полетать спокойно. Теперь расскажу о том, как мы здесь на станции передвигаемся. Во-первых, это слово здесь не подходит, правильнее будет сказать: плаваем или летаем из одного места в другое. Уже так настропалились, что от агрегатного отсека в переходной пролетаем вдоль всей станции через люки по траектории над отсеком научной аппаратуры и в ПХО, ничего не задев. А в начале полета тормозились ногами за боковые панели и все, что на них было зафиксировано — документация, киноаппаратура, диктофоны, объективы, — сбивали ногами. Теперь так делают только гости. Состояние плавания в невесомости очень приятно. Чувствуешь легкость в теле, свободно им управляешь, ощущаешь дистанцию и соизмеряешь толчок в зависимости от расстояния, которое надо пролететь. В общем, в огромном воздушном аквариуме станции плаваешь как космическая амфибия. Ночью, когда встаешь в туалет, летишь по станции бесшумно, чтобы товарища не разбудить, огибаешь приборы, выступающее оборудование, а в спальный мешок вплываешь так: вначале зависнешь над ним, расстегнешь молнию и не залезаешь, а вплываешь в него. Спим в мешках в подвсплытом состоянии, не то что на постели лежишь, не давишь на нее, а, наоборот, ощущаешь верх оболочки спальника, он не дает тебе выплыть, и голова не лежит на подушке, а висит в воздухе. В общем, здесь можно проспать на одном боку всю ночь и не отлежишь его. Когда же работаем на 1-м посту, где у нас имеются два небольших стульчика со спинкой, то для того, чтобы сидеть на них и не всплывать, разворачиваешься наоборот, лицом к спинке, ногами обхватываешь сиденье, а руками держишься за нее, удобно, как на Земле. А когда работаешь в других местах станции, то так приспособились, что руки и ноги находят опору сами. Бывает, ведешь съемку Земли, встаешь, в распор, в руках кинокамера, на груди диктофон, на руке секстант, рядом закрепишь фотоаппарат, ногами зажмешь альбом с картами, а локти, стопы, колени и даже голова сами ищут удобную опору, чтобы зафиксироваться за какой-нибудь прибор, поручни, выступающие детали. При этом бывают самые экзотические позы, которые и обезьяне, наверное, не под силу. Посмотрел сейчас вдоль станции и по-новому ее увидел. Это уже дом родной. Все знакомо. Все свое. Близкое. Уже нет отторжения при взгляде на вещи, на интерьер станции, что это временное иди чужое, кем-то сделанное, построенное. Все воспринимается, как свое.

Ко всему уже приложил руки. Знаешь все укромные места, где какой прибор стоит, не по документации, а по памяти. И много мелких вещей, казалось бы, неброских — фотографии на панелях, рисунки детей, цветы, зелень на огороде, — превратили это техническое сооружение в наш теплый, уютный, необычный, но родной дом.

СУТОЧНЫЙ РАЦИОН ПИТАНИЯ КОСМОНАВТА НА БОРТУ

В первый завтрак и обед каждого дня предусмотрено употребление по одному поливитаминному драже «Аэровит».

Проводим тест ДУСов — датчиков угловых скоростей. Сейчас идем в режиме стабилизации на них. В оптическом визире при 6-кратном увеличении через 19-й иллюминатор вижу на свету Капеллу из созвездия Возничего, она слегка дрейфует по крену, уходя то в одну, то в другую сторону на 1,5 градуса. Заинтересовало. Решил определить величины колебаний станции вокруг ее осей, предварительно загнав звезду в центр визира. Не могу упустить такую возможность понять динамические характеристики станции и на протяжении всего света, около 40 мин., регистрирую величину уходов звезды от центра визира и время. Потом отсюда подсчитал остаточные угловые скорости дрейфа и передал на Землю, хотя запись этих параметров идет на магнитный регистратор и в сеансе связи Земля сама без нашего участия получит эту информацию.

Сегодня мы в очередной раз выполняли орбитальную ориентацию, а что это такое, попробую описать. Такая ориентация используется в экспериментах, когда необходимо поработать по Земле или звездам с точным наведением на объект исследования, при этом одна ось станции постоянно направлена по вертикали, то есть к центру Земли, а две другие лежат в плоскости местного горизонта (условной плоскости, касательной к круговой орбите в точке нахождения станции), образуя заданные углы с направлением полета.

Орбитальная ориентация строится следующим образом. На корабле и станции есть оптический визир, который смотрит по оси «-Y».

Визир имеет два поля зрения — центральное сплошное с углом 15 градусов и периферийное из набора восьми небольших полей, в виде секторов, расположенных по окружности и смотрящих на горизонт с углом раствора 150 градусов, равным угловому, размеру Земли с высоты 350 км, на которой мы летаем. Для построения ориентации мы вручную по визиру ориентируем станцию так, чтобы шар Земли, как мяч, загнать симметрично по кругу в периферийные поля зрения.

Когда это выполнено, то ось «Y» станции совпадет с вертикалью, а продольная и поперечная оси «X» и «Z» окажутся в плоскости местного горизонта.

Теперь остается установить ориентацию по курсу. Для этого, наблюдая в центральном поле зрения визира бег Земли, подобно бегущей дороге под автомобилем, мы разворачиваем станцию вокруг вертикали, добиваясь, чтобы Земля пробегала от одного края экрана до диаметрально противоположного вдоль курсовой черты, устанавливаемой по оцифровке круговой градусной шкалы с заданным курсом.

Орбитальная ориентация считается построенной с курсовым углом ноль градусов, когда продольная ось «X» совпадает с направлением полета.

Ориентация может быть выполнена вручную и автоматически с использованием инфракрасного построителя местной вертикали ИКВ, который работает по границе теплового поля Земля — Космос и постоянно удерживает ось «Y» станции по вертикали к Земле, а курс строится следующим образом. Как я уже говорил, в орбитальной ориентации с курсом ноль градусов ось «X» лежит в плоскости орбиты касательно к ней и в процессе полета для сохранения ее положения система управления все время поворачивает станцию вокруг боковой оси, перпендикулярной к плоскости орбиты с угловой скоростью вращения вокруг Земли 4 град/мин. Если станция осью «X» отвернется от этого курса на какой-то угол, то есть выйдет из плоскости орбиты, то появится вращение и вокруг этой оси за счет орбитального движения. В результате ось «Y» начнет уходить от вертикали. Датчик ИКВ почувствует это отклонение и выдаст сигнал на его парирование тем больший, чем больше будет угол отклонения.

Этот же сигнал одновременно используется и для коррекции курса, возвращая ось «X» в плоскость орбиты. Когда курс станет ноль градусов, сигнал коррекции также станет нулевым.

Орбитальная ориентация у нас является базовой и удобна тем, что для нее легко рассчитать углы разворота станции в любую точку пространства. В промежутках между экспериментами, когда не требуется определенной ориентации, станция дрейфует произвольно, вращаясь вокруг своих осей с небольшими угловыми скоростями до град/мин., как минутная стрелка у часов. Такой режим в длительном полете, когда нецелесообразно постоянно держать в памяти машины базовую систему координат, выгоден тем, что мы не загружаем лишний раз точные системы, не держим под нагрузкой БЦВК, датчиковую аппаратуру и экономим ресурсы, топливо. Вот почему программа полета с точки зрения ее эффективности строится отдельными звеньями в несколько суток, когда поочередно идут исследования, требующие ориентации станции, и эксперименты, профилактические работы, отдых, дозаправка, разгрузка и загрузка грузовых кораблей, не требующие ее.

В то же время, чтобы беспорядочно не вращаться в неуправляемом положении при движении по орбите, мы строим так называемую гравитационную ориентацию, когда станция стоит вертикально, как бы на попа, осью «X» к Земле. Главное ее достоинство в том, что она сохраняется пассивно без управления сколь угодно долго и довольно устойчиво. Это удобно и даже приятно прежде всего потому, что есть какая-то определенность в нашем положении. Мы знаем, в каких иллюминаторах всегда видна Земля, где и как проходят звезды, какие, где Солнце, то есть как будто стоишь на Земле. При этом есть возможность в любое время вести наблюдения, съемку Земли и ее атмосферы.

В чем физический смысл гравитационной ориентации? Наша станция в связке с кораблями имеет большую длину, до 40 м, и поэтому результат воздействия центрального поля тяготения Земли иной, чем на корабль формы шара или, например, куба, у которых вся масса сконцентрирована почти на одинаковом удалении от центра тяжести.

Станция же своей формой напоминает цилиндр, где вся масса распределена по длине и ее можно представить в виде двух больших одинаковых сосредоточенных масс, соединенных длинным невесомым стержнем, то есть как гантель. Если бы такая модель станции занимала строго горизонтальное положение относительно Земли, то силы притяжения (к Земле) масс на концах гантели были бы одинаковы. Но это положение без управления не устойчиво, оно не может долго сохраняться и наступает момент, когда станция оказывается наклоненной к горизонту, то есть один конец ее становится ближе к Земле, а другой дальше. Следовательно, и силы притяжения, действующие на массы, становятся разными. Кроме того, эти силы не параллельны друг другу, так как направлены к центру Земли, и создают еще дополнительный момент сил. Вследствие этого возникает гравитационный момент относительно их центра тяжести, который, разворачивая станцию, будет стремиться совместить ее продольную ось «X» с местной вертикалью. При отклонениях станции от этого положения земное поле тяготения будет возвращать ее обратно, как ваньку-встаньку.

Можно задать вопрос: «А как же станция по крену удерживается от вращения?» Дело в том, что такой вид ориентации специально для станции не предусматривался, но, как бывает в хорошей технике, если машина технически обоснована и взаимоувязана с задачами полета, то, бывает, удается за счет общей гармонии конструкции, согласованности ее технических характеристик уловить при проектировании требования даже непредвиденных задач, при этом открывая для себя ее новые возможности и перспективу развития. Так и на нашей станции две солнечные батареи оказались, как крылья, в одной плоскости, а одна получилась, как киль у самолета, в другой.

Два важнейших вида ориентации станции «Салют-7» — гравитационная (левый рисунок) и орбитальная (правый рисунок).

Поэтому после ориентации станции продольной осью «X» к Земле для удержания ее от вращения по крену мы ориентируемся одиночной солнечной батареей назад против полета, чтобы при отворотах она, как киль, стабилизировала станцию слабым напором атмосферы, он на высотах 350 км еще ощутим при скорости 8 км/сек, и большой парусности. А вообще гравитационную ориентацию можно было бы и не строить, так как со временем, примерно за неделю, станция сама бы заняла такое положение, повинуясь вечному закону природы все приводить в равновесие. Но мы делаем это, чтобы сократить время.

Этот вид ориентации экономически выгоден при создании на орбитах Земли перспективных больших систем многолетнего существования, так как почти не требует затрат энергии на ее поддержание.

В вечернем сеансе связи оператор дал нам прослушать полностью пресс-конференцию ребят из 2-й экспедиции посещения. Там же академик Газенко сообщил, что у них нет никаких беспокойств за наше состояние здоровья, мы сохраняем высокую работоспособность и они, врачи, уверены, что намеченная программа будет выполнена. На пресс-конференции прозвучал вопрос: есть ли необходимость летать женщине? Если говорить о сегодняшнем дне, о сегодняшних требованиях к ним и задачам, которые они должны решать, мое мнение — все должно определяться необходимостью. Женщина уже доказала, что она может все делать на равных с мужчиной. А в полете присутствие женщины усложняет жизнь экипажа, отвлекая внимание и в быту, и в работе. Дело, конечно, есть, да хлопот много. Я считаю, женщина имеет законное право быть в составе экипажа, если она завоевала его, на равных конкурируя с мужчиной, как специалист в решении конкретных задач какого-либо научного направления, например, медицины, геологии, астрофизики и т. д.

День медицины по программе, но Земля решила дать нам отдых, а мы устроили себе день напряженной работы. Решили заняться исследованиями верхней атмосферы, но автономно, без участия Земли, используя только возможности бортовых средств управления станцией. Попросили, чтобы нам самим разрешили определить план работы, выбрать вид ориентации и способ реализации с включением в контур управления навигационной системы «Дельта». Нам дали добро.

Работали в двух режимах: орбитальной ориентации с переходом в стабилизацию от датчиков угловых скоростей — когда положение станции неизменно относительно звезд, но меняется по отношению, к Земле за счет движения по орбите и в режиме прогнозируемой ориентации ПОР — когда положение станции уже неизменно по отношению к Земле, то есть одна из ее осей, а значит, и прибора, постоянно направлена туда, куда нужно, например, на горизонт или под каким-то постоянным углом к нему в зависимости от задач эксперимента. Для этого сообщается вращение станции с угловой скоростью, равной ее орбитальному вращению, вокруг заранее выбранной оси, располагаемой перпендикулярно плоскости орбиты. Расчет этой скорости и ее коррекцию ведет наша бортовая ЭВМ, так как мы летаем все же не по круговой, а по эллиптической орбите, и скорость наша меняется. Машина рассчитывает ее в каждый момент времени и с помощью двигателей поддерживает. И тебе не надо думать об ориентации, а занимаешься одним — регистрацией интересующего тебя объекта. Этот режим очень удобен, когда изучаем атмосферу по звездам, заходящим или восходящим из-за горизонта, или фотографируем сумеречный горизонт перед восходом и заходом солнца, а также структуру ночных эмиссионных слоев на высотах 100 км и 300 км или зодиакальный свет, полярные сияния. Выполнили несколько сеансов. Впечатление от работы очень хорошее. Все очень гибко. Зная конечную цель эксперимента, характеристики прибора, возможности системы управления станции и требования по ориентации, мы сами определяли, когда его начинать и заканчивать, что лучше снимать.

А то бывало раньше: по одному источнику закончил работу, а переход на другой — строго по времени, указанному в радиограмме, вот и сидишь, теряешь драгоценное время, топливо, ресурс аппаратуры.

А тут сам себе хозяин и отвечаем за все. Сделали значительно больше, чем раньше, 7 звезд записали, да еще с помощью ПСН отсняли зодиакальный свет.

Смотрел океан в солнечном блике. Видна объемность структур на его поверхности: рябь, вихри, волны, контрастные полосы на воде, отражающие рельеф дна, заметны их спады и подъемы. Это хорошо оттеняется светом за счет разных оптических характеристик структур и углов их наклона. А теперь спать.

Сегодня у иллюминатора, когда долго смотрел на океан, заснул, и меня, спящего, утащило потоком воздуха к вентилятору у люка переходного отсека. Хорошо, что на вентиляторах сетки, а то бы по носу заработал.

День экспериментов. Провели юстировку аппаратуры на 20-м иллюминаторе в рабочем отсеке и 16-м иллюминаторе в переходном отсеке по звездам с помощью астроориентатора АО-1 и секстанта С-2 для определения рассогласования их осей, чтобы понять деформацию станции. Данные вполне приличные — единицы минут.

Заметил — при проведении визуальных наблюдений тяжело уловить момент прохождения траверза — кратчайшего расстояния до какого-либо наземного объекта. Проверял это неоднократно по характерным ориентирам, островам, выступам береговой черты, сравнивая их координаты на карте с данными на этот момент навигационной системы «Дельта». Ошибка составляет примерно 100 км. Наблюдал Новую Зеландию. Эта страна — два острова разделенных проливом. Северный имеет в центре озеро, на берегу которого два заснеженных вулкана. Южный отличается изрезанностью берега в районе пролива и выступом суши, вокруг которого красивые светлые разводы воды.

День отдыха. Попросили сегодня, чтобы нам разрешили построить орбитальную ориентацию и записать на видеомагнитофон поверхность Земли на первом суточном витке (виток, проходящий через точку старта), а по входу в тень отснять прибором ПСН сумеречный и ночной горизонт. Нам разрешили. Выполнили эту работу и получили удовольствие. Лучшего отдыха не придумаешь.

В тени работал с ПСН. При фотографировании очень устали руки, даже во время физкультуры так не уставали. А дело все в том, что французский прибор имеет большие люфты в кардане, недаром Жан-Лу Кретьен, когда прилетел, сказал, что нам надо было выбросить этот прибор, а не возиться с ним. Поэтому при съемке, чтобы исключить дрожание во время длительных экспозиций до 3–5 минут, надо было прижимать его к иллюминатору. А так как часто нужной ориентации не было, то менялись утлы съемки и для каждого угла съемки приходилось подкладывать книги под прибор, и все это в темноте, в напряжении и довольно долго — 35–40 минут. Вечером была встреча с семьями. На следующий сеанс связи в Останкино пришла сборная команда страны по акробатике перед отъездом на чемпионат мира в Англию. Этой чести я удостоился потому, что являюсь председателем их федерации. Они очень тепло и прекрасно обратились к нам и сказали, что свои победы на чемпионате они также посвящают и нам. После этого показали несколько парных и групповых выступлений, которые мы наблюдали по телевидению. Молодцы.

Эта встреча была очень приятной. В следующем сеансе опять была встреча с Люсей и Виталиком. Вместе с ними приехал Борис Матвеевич Зубарев — первый заместитель министра геологии СССР и обрадовал своей оценкой нашей работы по их задачам. В общем, было все хорошо, а Виталька рассмешил нас своим вопросом: «Пап, а как звезды у вас выглядят?» Я говорю, да почти так же, как и на Земле, только ярче и их больше. «Да, но небо под вами, а как звезды видны сверху, с вашей стороны?» Мы с Толей даже растерялись от такой постановки вопроса и его представления о небе, как о куполе со звездами. Говорю ему: «Виталик, это не планетарий, а звезды для нас намного, намного дальше, чем вы».

Сейчас лежу в ПхО, поперек его, в любимой позе — в распор между II и IV плоскостями пищу дневник и отдыхаю. А Земля, смотрю в иллюминатор напротив, все крутится и крутится. Пролистал предыдущие записи, представив, как если бы кто-то почитал мой дневник. Наверное, он будет удивлен моим откровением о наших сложных, неровных взаимоотношениях в полете. И что это? Мое предубеждение к своему товарищу или я такой человек? Нет, просто это правда, которую мы всегда боимся, не подсластив, не сгладив острых углов, сказать, полагая, что тебя могут неправильно понять или истолковать. То есть человек, а значит, и все мы находимся постоянно под прессом условностей. И, конечно, при этом утрачиваем ценность своего бытия, растворяясь со своими недомолвками в мире тебе подобных оправдывающихся, лживых, трусливых мудрящих мыслей, поступков, взглядов. Пряча, а с годами теряя свое собственное, природой узаконенное, данное раз и никогда право на признание собственного Я. Мы, космонавты, готовимся годами, находясь в связке одного экипажа. Это, конечно, утомляет, но больше утомляет пристальное внимание со стороны тех, кто тебя готовит или окружает. И надо находить в себе силы, что не так просто, откровенно строить отношения между собой, формировать общий взгляд на работу, трудности полета.

Главное в наших с Толей отношениях — естественность, честность и к сильным и слабым сторонам друг друга, при этом мы не забываем о необходимости щадить, оберегать другого, не маскируясь под добрых товарищей, а ими являясь со своими характерами и проблемами.

Мне всегда импонировало в Толе неумение, наверное, от большого нежелания, свои взгляды подгонять под другие. И терпение — ему было нелегко, как и многим другим нашим товарищам, на протяжении многих лет быть вне основной программы подготовки. Я видел его, когда он был хмур, раздражен, но никогда не ныл, не упрашивал начальство, а готовился и ждал. Толя — очень аккуратный человек, на него приятно смотреть, как он причесывается, собирает свои вещи, готовится к занятиям сосредоточенно, серьезно. В наших отношениях сколько ему, наверное, пришлось претерпеть от меня, сдерживая свое самолюбие, но он не разменял его на усладу перешагнуть порог уважения к своему товарищу.

Очень любит театр, балет, теннис, любит гулять с детьми Сережкой и Танюшей. У него хорошая основа, вырос в селе, знает людей, труд и приучен к нему. А жена Лида очень обаятельная женщина — кандидат исторических наук. Я видел маму Толи, это настоящая русская мать, надо видеть ее лицо, руки вечной труженицы.

Помню, я простудился в Звездном, лежал в профилактории, а он очень заботливо старался мне помочь, достал моих любимых вафель, сделал крепкого чая. Очень мы с ним любим париться и подолгу, а потом блаженно расслабиться, разговаривая о жизни. В полете я всегда чувствую его внимание: когда готовит поесть, старается сделать мне приятное, ищет те продукты, которые я люблю, или уступит бегущую дорожку во время физо, которая обоим нравится больше, чем велоэргометр.

Перед сном приятно почитать газету, которую уже читал раз десять. Вот только стал плохо засыпать. Лежу, как барышня, и мечтаю о разном. Вспоминаю дом, сон перебивается, и засыпаю где-то часа в два ночи. Неужели я когда-то буду на Земле среди своих и все будет хорошо?

Вчера получили тысячную радиограмму по форме 23, с баллистической информацией о светотеневой обстановке, о времени начала витков, сеансов связи. Весь день визуальные наблюдения. Что-то сегодня молчим, приходится самому себя веселить — напеваю песни и летаю по станции, занимаясь делом. Завершил прокладку разлома от Каспия до Балхаша. Сейчас при входе в тень наблюдал, как идет расслоение атмосферы с изменением ее цвета, вызываемое рассеиванием лучей заходящего Солнца в разных слоях воздуха по высоте и составу.

При этом, если смотришь на горизонт под 90 градусов к Солнцу вправо или влево, то по мере его погружения видно, как появляется расходящийся луч голубого прожектора, упирающийся в черноту космоса, с его темно-синим отражением на оранжевой облачности.

Наши предшественники дали им название «усы». При этом сам горизонт под заходящим Солнцем очень динамично изменяет свою структуру и окраску, а когда оно скрывается, ореол атмосферы представляет собой набор ступенек серовато-голубовато-белого цвета.

Я оцениваю людей не по количеству начатых дел, а по тому, сколько их завершено и как. Прошло время полетов в космос, когда интересы науки удовлетворялись нашей любознательностью, настало время отчитываться результатами работы.

День, как обычно, но чувствую, начал уставать и нервничать, хотя самочувствие хорошее. А завтра, по работе день еще тяжелей. Сегодня была первая тренировка по срочному покиданию станции на случай разгерметизации или пожара.

Подходу в сеанс связи в 12 час. 31 мин. 30 сек. нам объявили: «Идет разгерметизация станции», условно задав состояние аварийных сигнализаторов на приборной доске и включили телевидение, чтобы контролировать наши действиями вести их хронометраж.

Мы по вакуумметру и специальному прибору «Дюза», контролирующему утечку воздуха, должны были понять, насколько большая течь, степень ее опасности, и рассчитать резервное время, которым мы располагаем, пока давление не упадет до 500 мм рт. ст., когда нам предписано быть уже в корабле одетыми в скафандры.

Одновременно с этим проводим консервацию станции на случай ее покидания. Самый опасный случай для нас, когда резервное время составляет всего около 5 минут. Тогда мы уходим в корабль, если он герметичен, забрав материалы исследований (кассеты с пленками, магнитные записи, образцы полученных материалов, заборы проб по медицине, биологии и т. д.), и выполняем штатный спуск, дожидаясь витка, проходящего через Байконур. Станция при этом не спасается. Если же такой темп падения давления есть результат потери герметичности корабля, то мы закрываем люк станции и дальше ждем корабля-спасателя. Предусматриваются и такие аварии в автономном полете корабля (без станции), как, например, разгерметизация топливной системы, когда нам разрешается принимать решение на срочный спуск с посадкой в любой точке земного шара по трассе полета. Мы, конечно, будем делать все необходимое, чтобы сесть на своей территории или хотя бы на суше. Кстати, в невесомости самый — удобный способ для хранений всего — это обычный полотняный мешок — открываешь его, а там все как в аквариуме плавает, поймаешь что нужно и снова завязал. Такой, мешок с результатами нашей работы всегда лежит у входа в корабль.

Во всех остальных случаях, когда давление падает достаточно медленно и наше резервное время более часа, мы, принимаем все меры по спасению станции и ликвидации аварийной ситуации путем, последовательного закрытия люков и разобщения отсеков, как на подводной лодке, с целью определения места негерметичности. Если аварию удается ликвидировать, мы продолжаем работу на борту. В случае пожара (а он, естественно, здесь тоже возможен) мы должны выключить, все запитанное оборудование, вентиляцию, надеть противогазы и применить огнетушители.

Опасность. таких ситуаций заключается в том, что они могут, возникнуть в любое время суток и надо спокойно, не растерявшись по памяти выполнить строгую последовательность действий, регламентируемых инструкцией. Поэтому, тренировки, такие, как сегодняшняя, необходимы, чтобы напомнить нам о возможности аварийных ситуаций. Полет наш длительный, многое забывается, навык теряется, а человек, обжившись, расслабляется, и надо помнить об этом и отрабатывать все необходимые при авариях действия. Тренировка прошла хорошо. Многое мы подзабыли, пришлось вдвоем почитать документы. При этом обнаружились неточности в документации и упущения наши и Земли по размещению оборудования, прокладке кабелей, установке приборов, которые могли бы затруднить действия по спасению. Станция — наш дом, и нам оберегать его и для себя, и для других. Так что эта тренировка была полезна не только нам, но и всему наземному комплексу управления.

Начинаю интенсивно работать по сбору материала для докторской диссертации, было бы непростительно упустить здесь такую возможность.

Просмотрел кассету с записью Земли на видеомагнитофоне. Стало получаться неплохо. Удалось настроить аппаратуру. Теперь хорошо виден рельеф: реки, острова и геологические структуры — разломы, кольцевые образования и т. д.

Сегодня посадили помидоры, кинзу, редис, огурцы в наш космический огород в установке «Малахит», которому дали название «Орбита». Вот только что-то с подачей воды: столько тут всяких трубочек, тумблерочков, краников, а воды нет. Пришлось придумывать поливалку. Взял мягкую емкость из корабля для хранения резервной воды, а она, как груша, и шланг подобрал к ней так что дело пошло, а горох в «Оазисе» из новой посадки уже взошел.

Позади годы подготовки, строгим комиссиям сданы десятки и десятки экзаменов, а впереди главное испытание — месяцы совместной работы на орбите.

Перед сном какой уже раз смотрю видеозапись своего дома, близких — и так становится тепло на душе. Помню, как-то ехал вечером в Подмосковье, то поднимаясь, то опускаясь на взгорках Ярославского шоссе, и передо мной, как в Сказке, открывались разные виды необъятных просторов родной земли. А у дороги в низине клубился туман, в котором стояли березы на фоне закатного неба, и так защемило сердце от всего этого, остановил машину, вышел, вдохнул глубоко, и крикнулись души слова:

День трудный, три зоны экспериментов. Кажется, допустил оплошность в работе — в режим измерения из режима калибровки перевел спектральную аппаратуру только в конце работы. Это должно было сорвать эксперимент, но Земля почему-то подтвердила, что все прошло нормально. Непонятно. Что-то стал плохо спать. Усталость, как бывало раньше, не берет, возбужден постоянно.

Стал больше смотреть Дальний Восток. Вначале внимательно приглядывался к этому району в течение недели на разных витках, сличал его по карте, нашел характерные ориентиры, привязал к ним интересующие места в районе БАМа, на побережье океана и только после этого приступил к его изучению по программе визуальных наблюдений.

На душе плохое чувство, мне все же кажется, что сорвался эксперимент со спектральной аппаратурой по моей вине. Сегодня с Толей завели разговор об импровизации в работе, есть ли в ней необходимость в космосе или нет. Импровизация для нас все же, я думаю, необходима, так как эксперимент в зависимости от конкретных условий надо корректировать или даже изменять его структуру по режимам ориентации, составу аппаратуры, взаимодействию внутри экипажа и с Землей, объему регистрируемой информации.

Этот разговор возник потому, что на связь выходил наш инструктор и советовал поменьше «импровизировать», так как при этом мы, бывает, допускаем отдельные ошибки, а это все регистрируется на Земле. И работа будет оцениваться не потому, сколько ты сделал и что, а по количеству этих ошибок. Он не представляет, что часто мы идем на импровизацию не от хорошей жизни, а потому, что на Земле не смогли или не сумели вовремя до конца все необходимое сделать или предусмотреть. Совесть будет грызть, что не использовали все свои возможности при выполнении программы полета, ведь действительно за этим стоят не одиночки, а коллективы, которые честно трудятся на Земле, верят в нас, космонавтов, а Родина доверяет нам такое задание!

Хотелось бы сказать, что станция не самолет и не полет первых кораблей. Здесь, на станции, идет уже жизнь и производство со всеми их сложностями и отношениями, законы которых действуют так же, как и на Земле, хотя во многом и по-новому. Это совсем не просто — встать выше своих интересов, но сделать это все же надо — поднять голову и посмотреть по сторонам, чтобы увидеть и осознать, что ты являешься участником одного большого дела. Будь ты строитель или техник, возводишь ты заводы или пашешь землю. Иначе… Ты закрыл глаза на недостатки, другой недоделал… В конечном счете много набирается недоделок. Виновных не найдешь, но страдаем от этого мы все. Конечно, в космической технике степень ответственности выше, но ведь люди везде одинаковы, а общественные болезни не знают преград. Когда космос становится зеркальным отражением наших земных проблем — хозяйственных, организационных и нравственных. Пока еще мы вблизи своей колыбели, они ощущаются, может быть, не так остро, но. мы не имеем права брать груз своих ошибок при полетах в дальний космос. Вот почему человеку необходимо еще долго — месяцами — кружить вокруг Земли, изучая свою планету, присматриваться к космосу, но главное — к самому себе.

Мы думаем о том, какое оно, будущее, каким будет человек. Мы рассуждаем: трудно сегодня во что-то не поверить. Техника самая сложная? Возможно. На определенном уровне развития она будет! Уйдет ли человек в глубины океана? И это возможно. Будет осваивать другие планеты или отправится в далекий космос в поиске Себе подобных? Тоже возможно.

Человека сегодня не удивишь! Он вышел на тот уровень познания своих возможностей, что всему верит. Но есть одно, что человека мучает, — он сам. Каким он будет? Да, человек полетит к другой звездной системе, но какой это будет человек? Что будет в основе той ячейки общества — того экипажа, который отправится в экспедицию? И что за люди создадут такую технику? Чем они будут жить? И какой будет их Земля?

Наше отношение друг к другу в экипаже строится только на одном — на отношении к работе. А что такое отношение к работе? Это значит, что сам берет ее на себя тот, кто больше в ней разбирается, кто стремится больше сделать. Я думаю. что это и будет определять будущие отношения между людьми, когда многие проблемы с самим обитанием уйдут на второй план. Останется одно: работа, знания, отношение к делу. Это не исключит проблем, останутся и человеческие трагедии, переживания, удачи и неудачи, но это будет все строиться уже на более высоком уровне твоей отдачи и служения обществу.

Любой человек в той или иной мере талантлив и может развить силу характера. Но в жизни есть масса приятных и доступных моментов, которые отвлекают, мешают выразить себя, понять свои возможности, найти свое «я», поверить в то, что ты человек, личность со своим взглядом на жизнь, со своей позицией, и утвердиться верой в свою значимость через конкретные дела и поступки. Чтобы прийти к этому, нужна цель и надо отбрасывать по пути к ней все лишнее, что мешает быть последовательным. Это дорога с большими ухабами, и надо себя на ней не растрясти, не разменять на оправдывающие компромиссы, уметь противостоять давлению среды, не пугаться ее. И тогда, познав механизм самосовершенствования, ощутишь благородное удовлетворение, что ты управляешь жизнью, а не несешься безлико в ее потоке.

Идея дневника возникла не случайно, а потому, что в печати труд космонавтов часто представлен настолько отлакированным, что люди стали терять к нему интерес, не доверяя тому, что пишется, так как это стало расходиться с реальной жизнью. Поэтому в дневнике хотелось рассказать обо всем, что человека мучает на борту, чем он там живет, как работает, в чем находит силы, чтобы выдержать такой полет.

Раньше систематических записей не делал, хотя отрывочные веду со школы, а здесь решил взяться за это нелегкое дело, потому что видел, как в многочисленных публикациях о нашей работе авторы, увязывая материал в какую-то композицию, незаметно допускали искажения, а дальше со ссылкой на них пишутся статьи, книги, где уже теряется истина; трудности нашей жизни, индивидуальность каждого, то есть обыгрывается только внешняя ее сторона.

Меня часто спрашивают: как писался дневник, действительно в космосе или он пишется на Земле? Сразу же скажу, написать по воспоминаниям хронику каждого дня в течение семи месяцев невозможно. Начал, я его 28 апреля 1982 года в день, когда мы, завершив подготовку к полету, вылетели в Байконур, а закончил 26 декабря, в день возвращения в Москву. Часть дневника до дня старта 13 мая отдал врачу экипажа, чтобы отвез домой, а другую часть продолжил, уже в полете. Для дневника заранее составил. форму типового листа, где, помимо записей три раза в день давал оценку по пятибалльной шкале следующих параметров своего состояния: сон, аппетит, настроение, работоспособность и ежедневную переработку в часах. Помимо этого здесь же учитывал отказы аппаратуры и ошибки в работе.

При этом постоянно мучил вопрос, все ли писать, поймут ли, не слишком ли откровенно, а вдруг что случится, и дневник окажется без меня в руках людей. Как обо мне подумают, ведь у меня семья, друзья, не слишком ли наивно буду выглядеть. Кроме того, беспокоило и то, поймут ли правильно медики мои откровения о самочувствии: ведь я действующий космонавт, и не обернется ли это потом против меня, В общем, как определить степень откровенности общения в дневнике даже с самим собой, тем более я и раньше имел уже из-за этого немало неприятностей. Но я. понял, стоит мне начать делить, что можно писать, а что нет, как все это станет бессмысленным, никому не нужным — ни мне, ни тем, кто будет читать, так как недомолвки, искажения, лакировка, хотя бы по мелочам, сломают идею, а значит, и мой интерес к ней, и не будет сил тащить этот бессмысленный груз. И я стал писать все как есть, что вижу, ощущаю, думаю, делаю, но не просто занимался констатацией фактов, а старался разобраться, ответить самому себе, почему я так воспринимаю, если с чем-то внутренне не соглашался.

Чтобы отделить вопросы сугубо профессиональные от бытовых, вел два дневника — один рабочий, а другой бытовой, который и публикую. Рабочий дневник сегодня также обработан. Это более 400 страниц наблюдений и столько же зарисовок по результатам экспериментов, анализу техники и рекомендации по ее совершенствованию. Бытовой дневник — это жизнь, 24 часа, ежедневно сплетенных с работой, и так все 211 суток. Эти дневники были написаны сверх программы полета по собственной инициативе с одним желанием и стремлением, как можно больше сделать и оправдать свое присутствие в космосе.

Мне могут сказать: «Но это ваше личное восприятие, а другие могут видеть все иначе». Согласен, а поэтому хочу одного, чтобы, работая в космосе, мы не теряли свой опыт, а накапливали его по крупицам от каждого космонавта. Иначе нельзя прийти к обобщениям, сделать выводы для тех, кто будет летать после нас. В чем-то наши взгляды будут сходиться, где-то нет, но те, кто отправляет нас в полет и кто придет после нас в космонавтику, разберутся, что использовать, над чем задуматься, а в чем и не согласиться. Но уверен, каждый поймет другого, даже если с ним не согласен, признав его право иметь свой взгляд.

На Землю привез оба дневника и письма. Много писем от родных, друзей, знакомых и незнакомых людей. Я не мог оставить их там, эту прекрасную память о тех, кто был рядом со мной все это время, чтобы, общаясь с ними потом на Земле, помнить, насколько богат человек душой, когда она высвечивается в благородном стремлении помочь другому. Эта искренность порыва, отправленная в космос, к сожалению, не всегда заметно соседствует рядом с нами на Земле. Вот эти материалы да некоторые уточнения отдельных моментов, которые беру из записей радиообмена, составили дневник, который вы читаете. Это документ о наших с вами достижениях в космосе, о нашем человеке со всеми его сильными и слабыми сторонами. Но это правда, и я обязан вас с ней познакомить.

День провели хорошо. Занимались визуальными наблюдениями. Сейчас идем над Союзом, а по нему больше всего и хочется поработать, так как много поставлено интересных задач. Но надо вести радиообмен, вот и дергаешься то туда, то сюда, стараясь в сеансе связи успеть принять радиограммы для работы на завтра и отнаблюдать указанные районы, и когда что-то интересное увидишь и не успеваешь отснять или зафиксировать, аж взвизгнешь от сожаления, А все потому, что мы стали замечать много интересного. Работа же по визуальным наблюдениям в основном неплановая, на энтузиазме, а нужная ориентация бывает не всегда. Поэтому в любую свободную минуту стараешься заглянуть в иллюминатор, чтобы не прозевать что-нибудь на Земле или: в атмосфере. И часто бывает, когда ты занят по программе другими делами или должен спать, как раз то, что хочешь увидеть, проходит под нами или рядом. Вот и охотишься за счет еды, физо, ночами не спишь, чтобы получить хороший кадр, увидеть новое или разобраться в том, что пока еще не понял. А я заводной, увлекаюсь, Надо бы сдерживать себя, ведь можно так и сорваться, а еще летать и летать.

Проходим Одессу. Она в дымке. Картина размазанная, как в тумане. Сейчас лежу в переходном отсеке, поперек его, в моей любимой позе — ногами уперся в противоположный борт, чтобы не всплывать, а спина лежит, как в гамаке, огибая профиль стенки. Скафандры убрали, стало просторно, вокруг семь иллюминаторов, так что хороший круговой обзор, как с капитанского мостика, только не шхуны, а орбитального комплекса, плывущего в пространстве. Особенно это ощущение возникает, когда стоим в гравитационной ориентации. Если переходным отсеком вверх, то станция оказывается вся внизу под нами, при этом плоскость солнечной батареи видна в иллюминаторе, как мостик, с которого раскрывается величественная панорама огромной нашей планеты, А когда переходный отсек внизу, то ощущение, как будто летишь на воздушном шаре, над гигантским шаром красочной Земли.

В этом отсеке два поста управления. Много приборов развешано на поручнях для работы в тени и на свету. По бортам карты Земли и неба, плавает звездный глобус, секстант, малогабаритный оптический телескоп «Пума», различная кино-, фото- и спектральная аппаратура. На одном из иллюминаторов установлена бленда для исключения засветок при наблюдении структур атмосферы на дневной стороне. У люка лежит мешок с материалами научных экспериментов, всегда готовый к возвращению на Землю. В общем, настоящая лаборатория. Кстати, как я уже говорил, этот мешок на входе в транспортный корабль не случайно лежит: если возникнет ситуация, когда потребуется немедленно покинуть станцию, мы обязаны при любых обстоятельствах забрать его с собой.

Посмотрел сейчас вокруг, кажется, в отсеке ералаш, как в кабинете в разгар работы, но во всем ощущается какая-то целесообразность, которая формировалась в результате долгой нашей жизни на борту, и все, что мы видим, не является бессмысленным, а находится на своем месте, имеет объяснение и связь между собой, хотя на первый взгляд для нового человека «сам черт голову сломит».

Почти каждый вечер читаю письма из дома и как будто сам там побываю. Сразу веселей и легче на душе, а в мыслях, бывает, еще и с Люсей поругаюсь, где и что плохо описала.

Подумал, что такое командир экипажа в космическом полете — это прежде всего знания, опыт и совесть.

Пошли 121-е сутки. Что можно сказать: по самочувствию могу продолжать полет. Сегодня медицинский день. На связь вышел руководитель медицинской группы. Видимо, подействовал на него мой недавний разговор о том, что они неправильно представляют себе наше самочувствие, т. к. не все учитывают в нашей загрузке во время физподготовки. Теперь у них все стало хорошо и даже оказалось, по их расчетам, что мы физо занимаемся больше, чем положено. А все потому, что нам в день планируется определенная норма физической работы на велоэргометре и на бегущей дорожке. Но мы отходим от графика, надоедает их однообразие, и бегаем иногда на дорожке без привода, ногами приводя ее в движение, а то пристегиваем к ногам амортизаторы во время бега или придумываем какие-то свои упражнения, о которых Земля не знает, а поэтому не учитывает в своих расчетах.

Уже 12 дней принимаем пищевые добавки. Надо еще 6 дней. Врачи советуют пить больше воды. Так как летаем долго, образуются соли кальция и надо помогать им выводиться. В конце разговора спросили: «Как сон?» Ответили: «По всякому. Как на Земле бывает».

Наконец завершил расчет координат кольцевых образований в Кызыл-Кумах между Амударьей и Сырдарьей, сообщил их координаты и описание геологам. Они подтвердили наличие этих структур, но не знали, что они выглядят в виде куполообразных сводов с наплывами песка по периметру. Попросили более детально их дешифровать, так как уже сейчас там имеются рудники по добыче золота с месторождением Мурунтау и им хотелось бы понять особенности его строения и перспективу дальнейших поисков руды. Во время визуальных наблюдений часто используем фотоаппарат («Поляроид» для быстрой фиксации интересующего района и удобства привязки его на карте.

Тихий океан. Смотрю атоллы Туамоту. Это живые коралловые рифы, которые напоминают тонкие светлые кольца разных очертаний: круглые, эллиптические, разбросанные по синеве океана. Насчитал их около двух десятков. В районе Мадагаскара и Сейшельских островов атоллы имеют форму корыт или надувных лодок, заполненных водой, выделяясь ее бирюзой на фоне океана-внутри атоллов мелководье, вода теплее, поэтому много растительности и планктона, а отсюда и цвет другой.

В нашем маленьком огороде появились первые всходы, распознать их пока не могу. Они все на одно лицо, кроме огурцов. А посадили мы еще кинзу, редис, капусту, помидоры и т. д. — всего двенадцать разновидностей. В «Оазисе» хорошо взошли горох и пшеница.

Горох интересно растет: выходит из почвы, как крепыш, медленно с толстым стволом и листьями, крепко упакованными в бутоны. Пшеница же сразу идет вверх, зелеными лучиками света. Приятно ладонью проводить по всходам и ощущать, как они щекочут руку.

Банный день, так что сегодня купаемся. Приходили на связь Люся с Виталиком. Хорошо выглядят. Виталька по телевидению показал свои дневник. Удивительно, но одни пятерки. Спросил его: это за четверть? Нет, говорит, за неделю. Ну и хитер, знает, чем отца порадовать. Молодец! Радостно мне видеть и слышать единственного сына, жаль только, нет еще дочки.

Люся пригласила на связь моих товарищей Гену Львова и Сережу Дудкина. Меня удивил вопрос Сережи: «Валь, что с твоей улыбкой сделалось? Какая-то она стала у тебя неестественная, натянутая?» Ответил, отсюда этого не объяснишь. Сегодня Люся хорошо говорила и правильно реагировала на ситуации, она чувствовала мое настроение, наши сложности. Знает, видимо, Женя рассказал о недавнем разговоре с начальством. Попросил Виталика продолжать заниматься музыкой. Это моя давняя маленькая мечта, чтобы он играл.

Потом мылись. Во время мытья полопалась и полностью сошла с пяток ног старая мозолистая кожа, как кожура у картошки. Ведь мы здесь ногами не ходим, и они сейчас у меня, как у младенца, — розовые, с тонкой пергаментной кожицей. Хоть это дело и хлопотное, в космосе в баньку сходить, потому что ее надо собрать, заправить водой, а после помывки разобрать, откачать грязную воду и почистить оболочку, но все же это стоит того удовольствия, которое ты получаешь. После баньки надеваем чистое белье: рубашку, кальсоны, носочки и прямо в таком виде готовим себе горячую пищу, берем что-нибудь вкусненькое, со вкусом поедим, выпиваем чайку, и так хорошо, такое блаженство в теле ощущаешь от чистоты, снятой усталости, свежего белья, наслаждения от еды, расслабленности от выпитого, что все накопившееся забывается, и думаешь: «Ничего страшного, еще полетаем».

Так не хочется писать. Нет, нельзя — надо. Заметил, если сразу не записал, а только на следующий день, теряется часть твоих впечатлений, причем самых ценных свежестью чувств, восприятия, а именно они позволяют найти правильные, точные слова, созвучные моменту, событию. Со временем наслаиваются новые события, подавляя, размывая в памяти предшествующие, и где-то дня через три остаются только смутные их воспоминания, хотя и надолго. И если потом захочешь воспроизвести, оживить что-то в памяти из прошлых мыслей, взглядов, поступков, то, как в вакуум, начнут втягиваться, подбираться слова, чувства, разряженные временем, восстанавливая все в памяти, наполняя их ощущением действительности, но на самом деле искажая, деформируя прошлое сегодняшним состоянием, при этом теряя самое дорогое и ценное — достоверность.

Может, я пишу то, что всем давно понятно. Надо ли все это? Да надо. Не каждому дано вдохнуть радость запаха Земли.

В полете часто ловил себя на мысли, что для меня нет разницы, где летим, над своей территорией или чужой. Чувство родной Земли всегда с тобой, где бы ты ни был, потому что за этим стоит очень многое, и если задумаешься, она в самом тебе, а ты ее частица.

Из космоса нет чужой Земли, она одна, и воспринимаешь всю ее как свой дом. Особенно дороги места, где бывал или который остались в памяти из прочитанного, увиденного и запомненного или что-то связано с ними. Непонятно, но удивительное чувство теплоты я испытывал к Австралии, в которой мне приходилось бывать после первого полета, когда, пролетая, смотрел на нее, как на равнину с высокой горы. Она вся была передо мной какая-то солнечного цвета, с темной резьбою небольших гор на юге, радугой складок пород, платами пустынь, как будто природа захотела показать здесь всю свою красоту и богатство, с розовыми, зелеными, белыми, малиновыми блюдцами озер в центральной ее части, дымами пожарищ саванн на востоке, цветным покрывалом ухоженных квадратов полей и небольших лесов как парков вдоль юго-западного побережья, яркими красками выносов рек и сочной зеленью прибрежных вод с белой полосой прибоя на золоте песков севера, изрезанностью берегов в сложном орнаменте больших заливов в районе Сиднея, и все это в монолите небесной голубизны океана с вкраплениями бирюзы вокруг атоллов и небольших островов. А рядом, у южных берегов, дремучей глыбой из гор и сплошных лесов, как сторожевой пес, лежит остров Тасмания.

Днем замерили уровень шумов в станции. После выключения всего шумящего оборудования тишина аж давит и жить в ней, наверное, было бы еще тяжелей. А этот фон чем-то успокаивает, разрушает ощущение нашего одиночества и оторванности от Земли. Целый оркестр на борту — сотни электрических и электромеханических приборов, устройств, которые постоянно в работе и при включенных вентиляторах, регенераторах, противопылевых фильтрах, поглотителях CO₂, холодильно-сушильных агрегатах шум несколько выше, чем если бы станция находилась не в полете, а на Земле. Это происходит за счет того, что мы находимся в замкнутом объеме станции, усиливающем любой звук, как в бочке, а так как снаружи вакуум, колебания корпуса не демпфируются. Здесь, наверное, стоит пояснить, может, не все знают, что децибелы измеряются по логарифмической шкале, поэтому, если один вентилятор шумит 50 дБ, то два вентилятора — это еще не 120 ед., а только 63 дБ. Шум на станции можно соизмерить с шумом в современной городской квартире, когда собирается семья, работает телевизор, а за окном живет город. Только одна разница — на Земле это разноголосье всего живого, а у нас это голоса приборов. На спальных местах шум оказался несколько больше из-за работающих рядом вентиляторов противопылевых фильтров.

Пересекли Мозамбикский пролив, под нами огромный цветник в пестрых пятнах разного сочетания красок, оттенков, который раскинулся вдоль Африки, заметно меняя окраску в разные сезоны года. Это Мадагаскар. Сейчас там весна.

И вновь под нами пространство, как небо, Индийский океан. Ищу в этой синей пустыне острова Маврикий и Реюньон, которые часто маскируются шапками облаков над ними от теплого дыхания их вулканов. А вот и они, как одинокие башенки, стоят в безбрежных просторах океана. Когда смотрю на них, то воспринимаю как близких друзей, которых вижу, но не могу с ними встретиться. И это действительно так, я с ними знаком еще с 1967 года, когда молодым инженером был назначен техническим руководителем в поисковую эскадру кораблей для встречи в Индийском океане автоматических станций «Зонд», впервые выполнивших облет Луны с возвращением на Землю по полярной орбите с юга на север. При этом они входили в атмосферу со второй космической скоростью как раз над этим районом. Точнее, не входили, а, коснувшись ее над нами, частично гасили огромную скорость, рикошетируя, как камень, брошенный по воде, и, погружаясь в атмосферу уже где-то над Аравией с посадкой в Казахстане. Наша задача была — в случае больших углов входа «Зонда» в атмосферу и зарывания в ней при первом касании, обеспечить поиск аппарата после приводнения и техническое обслуживание (слив остатков топлива, обесточивание, документирование состояния теплозащиты, съем кассет научной аппаратуры и пассажиров, которыми на станции «Зонд-5» были черепахи, первыми облетевшие Луну): вот тебе и парадоксы жизни: тише ходишь — первой будешь. Поэтому мне пришлось несколько месяцев плавать в этих местах, видеть острова Реюньон, Маврикий и заходить в порт Луи. Это незабываемые впечатления, особенно потому, что из прочитанных в детстве книг об известных мореплавателях, совершавших кругосветные путешествия, они часто упоминались как экзотические места их стоянок, так как находятся на пути тех, кто плывет, огибая Африку, в Индию и Азию. Вот и мне посчастливилось совершить такое путешествие на корабле «Виктор Котельников» с длительными дрейфами в открытом океане, ожидая возвращения на Землю очередного «Зонда» и подстраховывая его на случай нештатного входа в атмосферу и приводнения здесь.

Помню ночь 30 октября. Завтра мы должны войти в порт Луи на острове Маврикий, а пока ожидаем рассвета. Стою на палубе, черное небо нависло надо мной с яркой россыпью звезд. Передо мной темная громада острова в лунном свете с мерцанием нежных светлячков неоновых огней города. Ночь в воде, в небе. Вокруг тишина, необычная, теплая тишина, нет плеска волн, шума ветра, крика птиц, работы двигателей. И все-таки в этом замершем мире ощущается жизнь, невидимая вокруг тебя. Рано утром загрохотал корабль работой двигателей, бегом ног по палубе, скрипом переборок. Ожил мегафон, объявляя сбор, форма одежды «Раз» — значит все белое.

Выбегаю на палубу и замер от увиденного. Вода, как стекло, гладкая, зеленоватого цвета, разбавленная утренним оранжевым светом ясного дня. Солнце не видно, оно еще за вершиной острова, а перед нами черный провал ее тени, в котором скрыт город. Правее, на равнине, дымы костров на полях, рощи пальм, а слева каменным выступом на нас — древний форт окраины города. Все залито маревом утреннего света. Никогда раньше я не видел такого, если только на картинах Айвазовского, и то полагая, что в них много привнесенного воображением, домыслом художника, а здесь убедился — все, что человек чувствует, представляет, оно незримо где-то присутствует в природе, только надо это уловить и уметь увидеть.

Построившись на темном силуэте корабля стройными белыми штришками, под музыку духового оркестра на баке «Севастополь, Севастополь, славься, русская земля» мы входили в чужой порт с гордым чувством великих своих берегов.

…А по работе сегодня сбрасывали на Землю информацию по телевизионному каналу с видеомагнитофона «Нива» для геологов, а я комментировал изображение, которое они наблюдали в ЦУПе. На связи был Козлов из «Аэрогеологии», он остался доволен содержанием информации и ее качеством, Я думаю, на станциях в ближайшие годы появятся телевизионные системы постоянного обзора поверхности Земли для специалистов, занимающихся исследованием природных ресурсов, чтобы, не выходя из своих кабинетов, они могли получать видеоинформацию об интересующем их районе напрямую. Причем эта работа может проводиться без участия экипажа, а его будут привлекать специалисты только для каких-то уточнений просматриваемых районов по цветовым оттенкам, тонкой структуре рельефа и т. д. С обратной передачей экипажу на борт видоизображения тех мест, которые нужно детализировать.

Сегодня днем впервые за четыре месяца устроил себе послеобеденный отдых. Хорошо часок поспал, в охотку, а потом в течение двух сеансов связи была встреча с политическим обозревателем Бовиным. Интересно, он нам рассказывает об отношениях с США, а мы в это время как раз проходим над Штатами. Потом хорошо рассказал о положении в Польше, партийном съезде в Китае и событиях в Иране и Израиле.

Настроение какое-то отрешенное, как после защиты дипломной работы. До этого было тяжело и не хватало времени, а защитился, и нечего делать. Я это говорю к тому, что большая часть программы выполнена: отработаны все методики экспериментов и наши взаимодействия с Землей, отлажена аппаратура, обжита станция. Теперь нет уже тех острых проблем, которые нарушают режим и требуют большого дополнительно времени и напряжения. Почувствовал, как значительно спали нагрузки, жизнь вошла в нормальную рабочую колею. Вот этому бы научиться заранее на Земле, а не уходить в полет с этими проблемами.

Подведем итоги пройденного пути. Как сообщили специалисты по астрофизике, французская сторона довольна прекрасными результатами, полученными с помощью аппаратуры «Пирамиг». Много интересных данных по биологии. Геологи говорят, что никогда не получали столько информации. Программа выхода в космос выполнена без замечаний, все довольны. Приняли две экспедиции посещения, два грузовика и выполнили много экспериментов и других работ. Из опыта уже этой части полета могу сказать, что настало время упрощать быт на станции, чтобы не занимал он много времени, а также пора всю стационарно устанавливаемую аппаратуру, например, фотокамеру МКФ-6, спектрометры, рентгеновский телескоп РТ-4, и т. д., переводить на управление от вычислительной техники и освободить экипаж от нудной работы по включению кнопок в заданной временной последовательности. Надо полнее использовать способности человека — видеть ход эксперимента, анализировать его, вносить изменения и дополнения. Можно весь полет искать разломы, изучать Землю, только зачем, если есть соответствующая техника, с помощью которой можно специалистов приблизить к нам. Наша же задача — уточнять информацию и дополнять ее тем, что не может дать аппаратура.

Меня удивляет такой момент: когда заступает новая смена на дежурство, то она старается как бы заглянуть к нам и посмотреть, какое у нас сегодня настроение. Мы из радиообмена это чувствуем, и постоянные вопросы: Как настроение? Чем занимаетесь? Как спали? — часто раздражают. Поэтому в освоении и обживании космоса большими экипажами в длительных полетах, помимо научных и технических проблем, по-моему, остро встанет социально-психологическая — общение тех, кто живет на Земле, и тех, кто живет и работает вне ее.

Поспал хорошо. Проснулся около шести, в семь встали, так как началась динамика и надо было построить ориентацию для геофизических экспериментов. После построения орбитальной ориентации для ее автоматического поддержания перешли на систему «Каскад» и работали так четыре витка. При этом много снимали фотоаппаратурой МКФ-6М, черно-белой камерой КАТЭ-140 и спектральной аппаратурой.

Работали в основном по территории СССР. Много интересного увидел на Дальнем Востоке. Возле озера Хасан видел старый вулкан с небольшим озером темно-голубой воды в кратере. Похожие озера только небесной голубизны есть в Южной Америке на вулканах горного района у озера Титикака. Множество разломов, кольцевых структур видно на Алтае. Его рельеф по глубине и плотности извилин напоминает человеческий мозг, поэтому Алтай всегда отличишь от любого горного района мира. Разглядел вершину горы Белуха, самую высокую там вершину, 4,5 тысячи метров, покрытую вечным снегом с небольшим ледником, а рядом с ней нашел маленькое озеро Рахманы, где приходилось бывать с Люсей и Виталиком во время отпуска, любоваться неповторимым сочным пейзажем, наслаждаться ароматом медового воздуха от цветущего разнотравья и купаться в горячих радоновых ключах.

Вечером пришла следующая радиограмма:

Мы поговорили с Толей и решили продолжать полет, но чтобы в программу включили еще один выход в космос для отработки методики наращивания солнечных батарей, а также решили просить, чтобы нам дали больше самостоятельности в планировании дня и выполнении экспериментов. Не знаю: удастся ли еще раз полетать или нет, а этот полет хотелось бы, чтобы остался вехой в космонавтике.

День заключения «трудового соглашения» на продление полета в космосе. Выполняем геофизические эксперименты. Снимали территорию СССР, Кубы, развивающихся стран Африки, с которыми у нас есть договор о помощи им в исследовании природных ресурсов. Дополнительно ведем запись видеомагнитофоном «Нива», так как захотелось показать всем виток Гагарина, как бы его глазами, какой он увидел нашу Землю первым из космоса. Чистые кассеты все использовали, и уже пошли кассеты с Джо Дассеном, Пугачевой, Райкиным.

В два часа дня нам официально было предложено продолжить полет, а это значит продлить его еще на 40 суток относительно утвержденной ранее программы. Мы сказали, что согласны, если это не самоцель — летать более 200 суток, а будет подкреплено и обосновано дополнительной работой. Попросили давать нам больше динамики для выполнения экспериментов, больше самостоятельности в планировании дня и его загрузки и чтобы рассмотрели возможность дополнительного выхода в космос. Это поможет нам мобилизовать себя на дальнейшую работу и даст чем здесь жить. Нам ответили, что поговорят со специалистами по поводу возможности второго выхода в космос, и обещали удовлетворить остальные наши просьбы. Теперь нас ждет еще около трех месяцев полета — это, прямо скажу, уже тяжко, но ведь я этого хотел еще до полета. И если бы нам не продлили его, был бы не удовлетворен, что не смог осуществить задуманное и пройти дорогой, еще никем не хоженной.

Рекорд! Каждый человек в той или иной области стремится его установить, так как это проверка его возможностей познать и превзойти себя. И, конечно, после такого полета мы будем счастливы.

Так что вперед. Главное — здоровье и настроение.

Скоро ждем грузовик, с ним жизнь будет полегче. Я рад и уверен — выдержим, Так что, Валек, посмотрим, как у тебя насчет пороха. А после полета, как уже договорились с Землей, будем отдыхать раздельно. Не из-за того, что возникла непреодолимая неприязнь, а потому, что устаем друг от друга, от тесного общения на станции. Здесь наша жизнь, работа, а глаза, уши, мозг стали фиксировать такие мелочи, на которые в обычной жизни даже не обратишь внимания или быстро забудешь.

Задумался над тем «хороший человек» и «хороший специалист» — можно ли эти понятия противопоставлять? Кто больше вреда принесет всем нам — хороший специалист, но плохой человек или наоборот.

В обществе, разделенном на господствующих и угнетенных, действия лидера — специалиста для нижестоящих были чрезвычайно авторитетны из-за разрыва в образовании и социальном положении. Поэтому его личные качества не были определяющими — он уже стоял выше других. Автор пирамиды Хеопса был мастером своего дела и при создании ее относился к людям как к исполнителям его воли, но не единомышленникам. Это не мешало создавать прекрасные памятники истории, но неоправданной ценой, при массовом угнетении и гибели людей.

Мы — счастливцы в истории человечества, потому что родились в обществе, которое в своем развитии поднялось на тот уровень, когда все стало доступно каждому. При этом изменилась основа старых отношений — сила от богатства, а общественная полезность от силы. Общество настолько выровнялось, что от общей отсталости и процветания немногих оно поднялось на уровень повсеместной грамотности, культуры, хотя осталась социальная ступенчатость, определяемая распределением благ в силу заслуг и труда каждого. Так должно быть, и мы к этому стремимся.

В наши дни ум стал понятием общественным, потому что это не только дар природы — способность мыслить, решать сложные задачи.

Ум человека у нас определяется способностью большей отдачи обществу, пользой людям и оценивается результатами деятельности. И лидер выдвигается не только за знания, но и за умение организовать людей, создать атмосферу единомышленников, творцов общего дела.

Здесь его личные качества — гражданские, человеческие — неотделимы от профессиональных знаний.

Но на каждом пути рождаются и свои парадоксы. Казалось бы, общество, все существование которого подчинено благосостоянию каждого при его добросовестном труде на благо всех, начинает страдать, болеть из-за людей ненасытных в честолюбивых устремлениях, которые ставят свои способности, знания не на пользу людям, а подчиняют все это общественное достояние своим устремлениям получить как можно больше для себя. Такие, занимая руководящие посты, становятся бедой коллектива, потому что в гонке за своим благополучием и процветанием приучаются смотреть на доверенное через призму личных интересов, эгоизма и тщеславия, а это приводит их к стремлению подниматься над другими, опережать окружающих.

Получается несоответствие одного другому, специалист, казалось бы, хороший, а человек — нет. Хотя это часто оправдывается кем-то: мол, «дело прежде всего», и мы за таким подходом нередко пожинаем порождение инертности, бюрократизма, бездушия, духовной подавленности окружающих, разваливания коллективов, что является питательной средой для взращивания посредственностей, которые затем, распространяясь, проникают во все слои общества и могут многие годы тормозить его прогресс. Такие порождают атмосферу интриг и нравственного распада норм нашей жизни, размножая себе подобных ограниченных людей и ими себя окружая. В результате они оказываются вне контроля и критики, считая, что им все дозволено от имени государства. Это позволяет им принимать волюнтаристские решения в выборе необоснованных направлений развития науки, техники и экономики, что приводит всех нас к шараханью из стороны в сторону, тем самым невидимо подрывая основу основ — доверие к жизнестойкости наших идеалов.

А что касается хороших людей, которых мы воспитаны принимать как людей с активной, принципиальной жизненной позицией, неравнодушных к судьбам окружающих, жизни коллектива, делам страны, щедрых и искренних душой, то это понятие сегодня тоже стало сложным. В обиходе так стал пониматься человек, удобный для всех, кто никому не мешает, не имеет противников, подпишет тебе любую бумажку, согласится с любым мнением, и все потому, что дело не его, его не касается, делается не за его счет и не ему расхлебывать, а в итоге — это хитро замаскированные обывательские корни гарантированного благополучия и процветания за счет государства при холодном равнодушии к обществу.

Определенность вины и тех, и других трудно бывает установить, хотя всем она видна и понятна. Это все равно, как если бы такой человек прошел по чистой воде, замутив ее, а потом сколько времени необходимо, чтобы прийти ей в состояние прозрачности, хотя к мутному ее состоянию столько может привыкнуть людей и даже вырасти новых, для которых оно будет уже естественной средой. Такая измена нашей морали наносит колоссальный ущерб, а счет за него предъявить не получается, он списывается на коллективные ошибки, а значит, на невиновных.

В жизни бывают стихийные бедствия, ошибки в работе, и даже крупные, но при этом хотя бы можно понять причины, оценить ущерб, опасность положения и общими усилиями найти решение в сложившейся ситуации, сколь трудна бы она ни была. Здесь же, казалось, нравственная болезнь одиночек, но они могут завести большое дело в такой тупик, что сразу даже невозможно представить степень опасности и понять последствия их вреда. Эти последствия еще размыты, не видны, что позволяет карьеристам разных мастей в тумане обстоятельств уходить не только от ответственности, но и подниматься еще выше в служебном положении. Вот это уже становится бедой для общества, когда они, процветая, противопоставляют себя интересам тех, кто им все это дал, кому они должны служить и среди кого живут. Нам надо научиться бороться с теми, кто говорит на нашем языке, но живет по законам врагов.

Сейчас проводим подготовительные работы с установкой «Корунд». Два раза запускали печь, и каждый раз через два с половиной часа проходила аварийная сигнализация по перегреву. Надо разбираться. Земля попросила ввести в систему «Дельта» программу из 325 шестизначных кодов. Ввожу коды, в глазах аж туман стоит от цифр, ошибись в одной — и контрольная сумма не совпадет, и все надо повторять сначала. Ну и работенка! Хорошо, если б все нормально было, а то потерял полдня из-за двух ошибок в радиограмме.

Когда эти ошибки нашел и сказал сменному руководителю, тогда он говорит, что не хотели нас беспокоить. Что на это скажешь? В отношениях с Землей, так как часто приходится сдерживаться, возникают такие ощущения, как при долгом воздержании с женщиной — больно, а терпеть надо.

Начал работать над материалами для докторской диссертации. Составляю таблицу источников по астрофизике, по которым уже отработали. Ну, что ж, так и пойдем потихоньку, чтобы зря время не пропадало, а на Землю даже некогда было сегодня взглянуть.

Нашел старую газету «Голос Родины», которая выпускается у нас для соотечественников за рубежом. Мне ее прислали на борт как члену редакционной коллегии и еще потому, что в этом номере было интервью с Люсей. Прочитал, и аж слезы выступили, когда она рассказывает о том, как Виталька, угощая своих друзей, при этом говорит: «Скушай, пожалуйста». Я представил его лицо, глаза и как он это произносит. Добрым растет и радуется, когда сделает хорошее своим товарищам. Мне, как отцу, это приятно.

День тестовой динамики и отработки новых режимов автономной навигации, разработанных по моему предложению еще на Земле. С удовольствием выполнял эту работу. Теперь мы можем самостоятельно, зная координаты звезды или ориентира на Земле, наводиться на них станцией с помощью системы «Дельта». Разговаривал с начальником отдела, разработавшим эту систему, он сказал, что они считают меня соавтором этих режимов, и просил моего согласия на включение меня в авторский коллектив на изобретение. Приходил Савченко, принес хорошие новости — пленки по «Пирамигу» и ПСН получились отличными. Наши и французские специалисты довольны их качеством, а оно в основном было обеспечено за счет точной ручной стабилизации по секстанту С-2.

В середине дня был прямой телевизионный сеанс в честь 125-летия К. Э. Циолковского из его домика в Калуге. На традиционное в их семье чаепитие с пирогами собрались его близкие: внук, племянники, была дочь Сергея Павловича Королева Наташа. Вел передачу комментатор телевидения по космической тематике Александр Тихомиров. Они вынесли во двор стол, поставили самовар и пили чай на воздухе, как когда-то любил это делать Константин Эдуардович. Мы тепло с ними поговорили и сказали, что в такой знаменательный день нам приятно работать в космосе и пролетать над Родиной, где наш русский гигант соотечественник предвидел и теоретически обосновал полеты в ближнем и дальнем космосе, чем научно и во многом философски предопределил будущее человечества:

«Что именно он, человек, в погоне за светом и пространством сначала робко выйдет за пределы атмосферы, а потом завоюет все околосолнечное пространство». С мудростью великого ученого он уже тогда предвидел, что освоение космоса даст человечеству горы хлеба и массу могущества. И сегодняшняя космонавтика автоматов и пилотируемых станций является прекрасным подтверждением его предвидений и предначертаний.

Смотрим по нашему телевизору, у них рядом со столом стоит какая-то труба. Спрашиваем, что это. Саша Тихомиров отвечает: «Рядом с нами телескоп, в который Константин Эдуардович наблюдал Луну, звезды и предвидел ваши полеты». Говорю: «Тогда вам ничего не стоит в него увидеть и нас. Попробуйте». Все засмеялись.

После репортажа закончил составлять таблицу Аф-источников с уставками на астроориентатор АО-1 и секстант С-2. Вспомнил давнее свое предложение, когда еще летал на корабле «Союз-13» с телескопом «Орион-2», о необходимости выполнения координированных и синхронных наблюдений наземными обсерваториями и средствами пилотируемой станции. Дело в том, что излучение звезд, галактик в диапазоне электромагнитных волн короче трех тысяч ангстрем полностью поглощается атмосферой и недоступно для наземных наблюдений, хотя на Земле построены обсерватории с большими зеркалами телескопов и прекрасно оснащенные современной техникой наблюдений и обработки результатов. В космосе же мы можем наблюдать весь диапазон электромагнитных волн, правда, пока более скромными средствами, но без отрицательного влияния атмосферы: ее поглощения, дрожания от турбулентности воздушных потоков, плохих погодных условий и влияния засветки городов. Вот почему телескоп с диаметром один метр на орбите эквивалентен по разрешению 6-метровому телескопу на Земле. И сейчас появилась интереснейшая возможность объединить астрофизические средства на Земле и в космосе. Попросил сменного руководителя полетом поговорить об организации такого эксперимента с представителем Государственного астрофизического института им. Штернберга. Он пообещал.

На станции тишина. Музыку не включаем. С Толей разговариваем мало. Что-то стал плохо спать, просыпаюсь часа в 4–5 утра.

Не пойму, в чем дело. Видимо, во мне сидит какое-то тревожное состояние от постоянного возбуждения, но за день накопленная усталость все же берет свое и подавляет его. Поэтому засыпаю сразу, но по мере того как во сне уходит усталость, наступает момент, когда тревога снова начинает преобладать и будит меня. Спасаюсь тем, что днем стремлюсь побольше нагрузиться, устать, чтобы увеличить разрыв с тревогой и тем самым продлить сон, а еще стараюсь попозже ложиться спать. Сейчас лежу в спальнике. Состояние такое, будто что-то давит на меня, угнетает. Чувствую какую-то раздвоенность: сознанию тяжело, а на душе спокойно, что это когда-то же должно кончиться. Думая об этом, я представлял бездну мира и себя в ней, веря в силу которая смогла бы погасить тревогу разума. И вдруг я почувствовал дуновение уходящего из меня напряжения, как будто что-то лопнуло и наступила приятная легкость, свобода. И так стало спокойно и светло. Сразу уснул.

Встали в 7 часов и приступили к выполнению новых режимов по автономной астроориентации. Теперь Земля задает нам только номера астрофизических источников, а мы из каталога берем их координаты и заводим в машину. Перед тем, как начать развороты на источник, нам надо понять пространственное положение станции, и помощниками в этом мы избираем звезды.

Расскажу, как это делается. Вначале мы переводим станцию в режим стабилизации, чтобы она стала неподвижной относительно звезд. Для этого используем гироскопы или дискретные датчики угловых скоростей. После этого в любом из иллюминаторов, предварительно введя его номер в машину, опознаю пару звезд и затем, поворачивая визир, поочередно завожу каждую звезду в его центр. В эти моменты нажимаю кнопку, делая отсчет для ввода в машину сигналов о положении визира в рамках его подвеса, которая теперь вычисляет углы между осью визира и осями станции. После этого ввожу в машину координаты этих звезд, которые беру из каталога или снимаю с карты. Так как «Дельта» постоянно ведет расчет параметров орбиты, а мы углами поворота визира задали ей направления на звезды в осях станции и ввели их координаты, то теперь машина в состоянии рассчитать положение осей станции в пространстве, которое для нее будет уже исходным. А дальше все просто: зная, в какую точку небесной сферы или Земли направить приборы, мы вводим координаты наблюдаемого объекта в машину, задаем номер прибора и даем команду на исполнение. После этого управление ведет уже система «Дельта». Она определяет, относительно каких осей развернуться, на какой угол и с какой скоростью. По окончании ориентации «Дельта» вновь переводит станцию в режим стабилизации относительно нового положения. Теперь наша задача: если есть необходимость, вручную по оптическим приборам уточнить ориентацию и приступить к работе с научной аппаратурой. И так крутиться в пространстве от одного объекта к другому можно сколько угодно, если бы не было ограничения по расходам топлива. Все получилось хорошо, правда, с некоторыми отклонениями в работе системы «Дельта», но мы нашли решение.

Днем на связь приходил мой товарищ по работе Сева и сказал, что получили фотоматериалы, возвращенные со второй экспедицией посещения, так что теперь есть 70 % прекрасного материала по географии из космоса.

Почувствовал спазмы в животе. Начал делать физо на бегущей дорожке, бежать не хочется, потеть не хочется, но надо себя заставлять, здесь все расслабляет волю, и надо уметь бороться с этим. Зато после физо наступает облегчение души и расслабление в теле. Сейчас смотрю радиограмму на завтра, у нас выходной, но запланировали эксперимент с печью «Корунд». Категорически отказались. Сказал: «Пора нам отдыхать в выходние дни и делать физо, а эксперименты в эти дни будем выполнять по желанию». Согласились.

День отдыха. Заметил — это одни из самых трудных дней. Занимаемся каждый своим делом. Снимал кинокамерой структуру горизонта Земли через оптический визир «Пума» с увеличением в 15 крат.

Еще хочу отснять полярное сияние на цветную пленку в 400 единиц и восход Солнца, уж больно красочная картина. При этом Солнце при проходе за атмосферой выглядит не так, как мы привыкли видеть его круглым на Земле, оно сплюснуто и по мере подъема над горизонтом распрямляется как мяч, когда его надуваешь. Интересное и захватывающее зрелище в это время. На горизонте живая радуга. Одни цветные полосы сменяются другими, меняется их ширина, яркость, количество слоев, сочность красок — атмосфера, как призма, играет цветами солнечного света в нарастающем его белом потоке. Все это происходит между огненно окрашенной Землей в месте восхода Солнца и серым космосом, засвеченным ярким светом начинающегося дня. Правда, при съемке Солнца есть большая сложность в том, что при 15-кратном увеличении угол зрения очень маленький, к тому же снимать приходится со светофильтром в 1000 крат, поэтому трудно угадать точку, где взойдет оно, чтобы точно навести и захватить момент начала восхода, когда видна рефракция Солнца и оно искажено атмосферой. Поэтому приходится долго смотреть в иллюминатор, прицеливаясь, и, чтобы не обжечь лицо, глаза, натянул рубашку и сделал прорези для глаз, как в маске. А то до этого был случай, когда обжег глаза, белки желтой пленкой покрылись, аж страшно стало, пришлось лечиться противоожоговой мазью из аптечки. Помогло.

Музыку стали включать редко. Разговариваем сами с собой. Приходили на связь Люся и Виталик. Выглядят хорошо. Виталька говорит мне: «Папа, я принес тебе три пятерки». Спрашиваю: «По каким предметам?» Ответил: по географии, литературе и еще по какому-то. Говорю: «По географии тебе сам бог велел иметь пятерку.

Каждую неделю в Центре управления на информационной карте видишь, над какими континентами, морями, океанами, островами твой отец летает, о которых подчас и в твоих учебниках не прочтешь, а бывает, еще показываем куски из географии Земли по телевидению. Ты лучше, сынуль, скажи, как твои дела по математике?» Смотрю: сделал вид, как будто и не расслышал мой вопрос, и быстрей отдал микрофон матери, а она, милая, дипломатично говорит мне: «По математике, отец, у нас пока неважно». Смотрю, он особенно не смутился перед окружающими и сделал вид как ни в чем не бывало,

Как любим мы своих детей, и так хочется облегчить им жизнь, защитить от плохих людей, трудностей, чтобы не знали они тех проблем, что мы. И сами не ведая, что творим, своей сердобольностью создаем пропасть между нами, беря их груз забот на свои плечи, опекая на каждом шагу, что оборачивается часто непониманием ими реальной жизни, нашей судьбы, поступков и наших лишений. Ведь через слова их не ощутить, как бы часто и искренно мы об этом ни говорили, пока сам не прочувствуешь. Каждый должен строить свою судьбу сам и пройти нелегкий путь понимания смысла жизни людей, поиска решений через неудачи, ошибки и испытания. Тогда и мы, и наша жизнь будут нашим детям ближе и дороже.

Встал в 9 часов с тяжелой головой. В космосе есть средство от больной головы — физо до седьмого пота. От плохого настроения — работа, В полете все время приходится держать себя в руках, контролировать каждое слово. Это тяжело. Но все-таки самое утомительное, на мой взгляд, — это частое общение с Землей. Постоянные на каждом витке разговоры: обсуждения, споры, прием и передача служебной информации.

Сегодня просмотрел оптические визиры, сопоставил их поля зрения, увеличения и удобство работы с ними. Сейчас ремонтируем кассету автономного регистратора телеметрии, пока не получается. Не отпускают ролики прижима пленки, а добраться до механизма невозможно. Пробовал снять крышку — никак, винты на краску посадили, шлиц мелкий, а отвертки подходящей нет. Кое-как через окно кассеты отверткой прокрутил шестерню и раскрыл ролики. Зарядил пленку, зажал ролики и поставил кассету на место. Но так можно возиться один раз, а часто терпения не хватит.

На витке 2324 вышли на Гималаи. Идем вдоль цепи горных вершин. Перед нами Тибет, желтое высокогорное плато с оранжевым оттенком — красивый цвет. На нем видны отдельные глыбы гор в блестящих панцирях ледников, с чистой голубизной, как глаза планеты, вкраплениями озер. Очень впечатляют размеры плато и его цветовая окраска, необычная для других мест. От меня справа вытянулись с запада на восток горные вершины, а за ними Индия — видна темно-зеленой равниной, на которой сталью блестит Ганг. Вглядываюсь, чтобы найти Эверест, и вот вижу несколько выступающих вершин относительно общей заснеженной гряды гор. А эти как бы устояли всем ветрам, не разрушились временем и стоят, как пирамиды, своими пиками пронзая облачность. Оказывается, в этом районе несколько восьмитысячников. А какой из них Эверест, отсюда трудно понять. Одна из них похожа на трамплин, возможно, это и есть Эверест, тогда я его нашел. Прошли дальше вдоль Гималаев и пересекли их.

Были еще вершины, но значительно ниже. А потом вышли к океану к дельте Ганга, разветвляющейся на несколько рукавов с желто-зеленой водой, впадающих в океан, образуя большое мутное рыжее пятно на его синей глади.

Задумался о нашей профессии космонавтов: многие полагают, и в этом немалая заслуга печати, что главная ее трудность — это сплошные физические тренировки при постоянной опасности нашей работы с большим риском для жизни. Написал и сам улыбнулся, вспоминая, сколько раз знакомые и незнакомые люди на встречах касались именно этих вопросов с восклицанием: «Ну, конечно, вам достается, — сколько и каких только тренировок с вами не вытворяют!» или «Да, вы, наверное, и не болеете, ведь вы такие здоровые люди»,

Все же как плохо, когда в деле обыгрывается только внешняя сторона, да и то не самая трудная и привлекательная и при этом используются по возрастающей восторженные слова, эпитеты, сравнения, удаляясь со временем от сути, переходя к штампам, а в конечном итоге обезличивая в глазах людей, упрощая восприятие нашей работы. И всем уже кажется, что они все уже знают о нас. На самом деле с развитием космонавтики сложность нашей профессии повышается, требования к нам увеличиваются, а представления остаются старыми — здоровые, грамотные, обаятельные люди. Если бы все так было просто.

На самом деле это будничный труд на протяжении многих лет, это дни, годы сидения за письменным столом на работе и дома. Книги, книги, документы, чертежи, технические описания систем, лекции, поездки по организациям, общение с множеством специалистов разных профессий: проектантов, двигателистов, электронщиков, ученых разных направлений. Это десятки и десятки сданных экзаменов, причем не с глазу на глаз какому-то отдельному специалисту, а по каждой системе комиссии от 10 до 20 человек. Вопросы, вопросы, и ты должен все знать, весь корабль, станцию, эксплуатацию всех систем во всех предполагаемых ситуациях — расчетных и нерасчетных, ремонт оборудования, научной аппаратуры, возможности связи с Землей через наземные, корабельные и спутниковые средства и массу возможных нештатных аварийных ситуаций, когда ты должен действовать по строго определенному алгоритму, отработанному на Земле…

И, конечно, конкуренция, ведь к полету готовится несколько экипажей, и все под наблюдением сотен глаз: специалистов, врачей, окружающих. Это муки переживаний, усваивания нового и нового материала, поиск в лавине информации, что надо именно тебе знать и что просто пригодится. Прошло время, когда интересы науки можно было удовлетворять нашей любознательностью.

Главное в нашей профессии — это познание себя через огромный объем знаний, который тебе предлагают. Да, да, предлагают — ведь определить необходимый их уровень, который тебе понадобится в работе, можешь только ты сам и никто более. Тебе работать и отвечать за качество исследований и за использование возможностей, которые открываются перед тобой в космическом полете. Ты судья себе сам в достоверности информации, которую даешь. Здесь нельзя давать волю воображению, которое часто провоцирует домысел, о чем надо помнить. А опасность у нас, прямо скажу, не больше, чем у многих других профессий: шахтеров, летчиков, водолазов и т. д., а, возможно, где-то их работа для человека и опасней, Например, у акванавтов, работающих на больших глубинах, до 500 м, работа неизмеримо опасней нашей, но запас знаний для принятия решения у них значительно меньше. Наиболее опасные для нас участки — это выведение на орбиту и спуск на Землю, а сам орбитальный полет проходит в спокойных стационарных условиях, только во внешнем вакууме. В опасных ситуациях, то есть аварийных, нам по сравнению с другими профессиями приходится оперировать значительно большим объемом знаний. Например, у летчика отказал двигатель, если есть запас высоты, можно попробовать снова запустить его или покинуть самолет, т. е. существует набор действий, которые можно отработать до автоматизма, кроме отдельных непредвиденных ситуаций. У нас принятие решения зависит от необходимости продолжать полет. И, значит, необходимо выявление причины аварии и понимание ее развития, последствий. При этом приходится оценивать за короткое время большой объем информации по разным системам, их взаимосвязи с поиском возможностей ликвидации аварии. Такие ситуации могут нас застать в любое время — спим ли мы, работаем или находимся и открытом космосе. Но в чем-то нам, наверное, легче: мы работаем на виду у всех, а на людях, как говорится, и смерть красна.

Мне вспомнились слова нашего психолога Михаила Александровича: «Вы, космонавты, счастливые люди, ведь вам доверяется большое дело и вы через колоссальное напряжение духовных и физических сил стремитесь ему соответствовать и его решать, а значит, и сами поднимаетесь, реализуя огромный человеческий потенциал, который заложен в каждом из нас, И это состояние гигантского роста, сознание своей значимости и великой ответственности перед обществом делает вас государственными людьми»,

В первые месяцы полета часто возникает вопрос: а чем я, инженер, могу быть полезен науке здесь, в космосе. Обслуживать сложную разнообразную технику, уметь ее ремонтировать, тем самым повышая надежность бортовых систем, ведь это, наверное, не главное, ради чего человек поднялся сюда. А в чем твоя роль, что ты должен делать именно как человек, со своими способностями видеть и мыслить. Ведь на борту нас двое или трое, когда на Земле работают сотни институтов. Поэтому — часто задумывался о своей состоятельности, способности из этого представляемого природой объема информации о Земле, атмосфере, звездах выделять главное, что помогло бы специалистам находить ответ в нерешенных вопросах. И поначалу бывало жуткое ощущение своей беспомощности: где летим, что видим, лес это или болото, степи или пустыни, а это поля. Что на них? Океан — пространство синей воды, закаты и восходы солнца, горы, ледники, звезды, мириады звезд с черными провалами Вселенной. Что здесь важно и как это найти?

На Земле и даже с самолета мы все время находимся в состоянии контакта с наблюдаемым, понимая, что перед нами. А здесь разорвалась связь между зримым и восприятием, все сгладилось непривычным масштабом, потерялось в огромном просторе вида Земли, от края ее и до края на 4000 км. Чтобы разобраться во всем том, что видишь, приобрести навыки работы и приступить к накоплению новых данных, необходимо около двух-трех месяцев полета.

В это время открытия делаются в основном только для себя: как выглядят горы, океаны, города, поля, течения, пыльные бури, пожары, и только после, накопив необходимый опыт, сможешь оперировать своими знаниями и выдавать продукцию. При этом все зависит от исходного объема твоих знаний в тех или иных областях. И если на первых порах ты не в состоянии обращаться с этим миром явлений природы, то при настойчивом желании, наблюдая регулярно те или иные районы, процессы, в зависимости от своей натуры, увлеченности, будешь самообучаться. В конечном итоге выйдешь, как и везде, через большой труд на уровень открытий в понимании нового мира вначале для себя, а затем через обобщения, анализ, систематику и на научное собирательство сведений, важных на Земле. Иначе окажешься просто созерцателем, останешься исполнителем, слугой приборов. По тогда через некоторое время взвоешь от своей беспомощности, потому что, если ты не имеешь достаточных исходных знаний для самообразования, то есть, не зная языка, не сможешь общаться с этим миром, установить контакт с ним, а значит, мыслить, творить, и, естественно, признав свое поражение, ты потеряешь интерес к окружающему, а значит, и к существованию пусть даже в нормальных, комфортных условиях. Зачем все это? Это можно сравнить с тем, как если бы ты попал в мастерскую, где есть разнообразный инструмент, материал, в общем, все необходимое, чтобы работать, а навыка, умения, опыта нет, и через некоторое время эти прекрасные возможности начнут раздражать, как бы все время напоминая тебе о твоей несостоятельности и беспомощности. Знаешь, для чего все это, а сделать ничего не можешь.

Пока мы, космонавты, — специалисты в области техники, а профессия требует от нас понимания научных задач и их решения в самых разных областях знаний о Земле, о человеке, о космосе, так как потребности в высококачественной научной информации из космоса не позволяют ждать, когда придут узкие специалисты. А это произойдет обязательно потому что возможности космонавта как наблюдателя почти исчерпаны. Но будет заблуждением считать, что их приход даст резкий скачок, так как, имея фундаментальные знания в одном, они не обладают инженерным кругозором, комплексом необходимых знаний, навыков и опытом, каким обладает профессиональный космонавт. Кроме того, при исследовании из космоса информация каждого из специалистов замешана в общем планетарном объеме и надо еще научиться взглянуть на свои задачи с этого уровня.

А это не так просто, как кажется, — посмотрел на Землю и сразу начал видеть разломы, течения, явления в атмосфере и т. д. Взгляду исследователя со станции все представляется в сложной взаимосвязи геологических структур с метеорологией, изменением цвета воды и структур ее поверхности, характером рельефа дна, цветовой окраски ландшафта в разное время года с геоморфологией, состояние атмосферы и ее динамики в зависимости от активности Земли, положения Столица, места наблюдения и многих других факторов. При этом процесс наблюдений все время идет в движении по орбите с довольно большой угловой скоростью — 4 градуса в минуту, для сравнения, при полете на самолете эта величина составляет всего 0,2 градуса в минуту, и поверхность Земли под нами за каждый виток смещаются на 23 градуса за счет ее вращения. Поэтому постоянно изменяются район наблюдения, условия освещения Солнцем, состояние облачности, что часто требует от нас умения опознавать нужный район и работать в разрывах облачности,

Профессиональный космонавт — это быстро подстраивающаяся система, он научен работать с любой информацией, какой бы области она ни касалась, при любых условиях наблюдения. Сегодня любой специалист в длительном полете, кроме того, должен еще нести определенную нагрузку по обеспечению жизни на станции и ее работы. Уметь общаться с Землей, знать хотя бы в минимальном объеме основные системы станции, корабля, выполнять профилактические работы с оборудованием. При этом всегда возможны аварийные ситуации, которые могут возникнуть в любое время суток и застать тебя в любом месте станции и даже вне ее. Пока экипаж мал, узкий специалист, несомненно, будет снижать надежность обитаемой космической системы, так как при своей ограниченной инженерной подготовке вряд ли сможет оценить степень опасности аварии, а поэтому не сумеет синхронно и быстро работать с основными членами экипажа. Так что еще неизвестно, кого эффективнее и надежнее использовать в длительном полете — профессионального космонавта, подготовленного для научных исследований, или специалиста в определенной области, подготовленного к длительному космическому полету.

Встали в 5.30. Утром стыковка с «Прогрессом-15». Прием грузового корабля всегда волнующее событие. С ним приходят новые приборы, а это значит новая интересная работа. Приходят и приятные для нас вещи: это сюрпризы товарищей, почта из дома, свежая пресса. Этот корабль важен для нас еще тем, что он последний и от него зависит, окончится ли наш полет на 130 сутках или будет продолжаться до завершения 175-суточной программы, так как он везет топливо, продукты, воду и т. д. И когда он состыковался, на душе стало легче, значит, полет продолжается, а остальное в наших руках.

Вот мы говорим: пришел грузовик, а как он пришел, как «Прогрессы» находят нас в космическом пространстве, стыкуются с нами? Поясню-ка это. Грузовик после старта в течение двух суток, выполняя маневры по командам с Земли, переводится на попадающую траекторию. Чтобы процесс сближения проходил управляемо и в момент стыковки были обеспечены заданные требования по точности и скорости касания, за 20–30 км до станции на «Прогрессе», как и на «Союзе», включается радиотехническая система «Игла», а дальше проходит взаимный поиск, так же, как я рассказывал раньше, когда писал о приходе экспедиции посещения. После захвата сигналов друг друга между кораблем и станцией начинается непрерывный обмен — ретрансляция. На станции радиосигналы грузовика обрабатываются для получения информации о дальности, скорости и угловом положении корабля, — что мы видим на приборах, и возвращаются обратно.

То же самое с радиосигналами происходит на грузовике, только с вычислением большего количества параметров, которые используются его автоматикой для управления процессом сближения. Все, тропка проложена. Корабль сближается и стыкуется, а мы только наблюдаем.

Все-таки интересно наблюдать процесс сближения, когда ты сидишь в станции. Развороты на корабль проходят с потряхиванием, скрипом, как в вагоне поезда на стрелках. При срабатывании двигателей ориентации слышны глухие удары по корпусу, как в барабан. Ускорение во время разворотов приличное, и все, что не закреплено, начинает летать, того и гляди что-нибудь по лбу ударит, если зазеваешься. Прошла стыковка. Причаливание смотрел в иллюминатор из отсека ПРК, к стыковочному узлу которого шел грузовик. Красиво.

Он был на фоне Земли, под ним блестела сталью в блике Солнца какая-то река. Видно было, побережье океана в небольших облаках, а грузовик, как зеленый кузнечик от цвета ткани теплоизоляции, в которую укутан, чтобы сохранить тепло в космосе, стремился к нам навстречу. Все прошло спокойно. Так что дорога накатана, надежная дорога.

После обеда на витке 2441 позанимались физо. Земля спрашивает, кто на чем тренируется? Толя говорит — Валентин бегает на дорожке, а я — на велоэргометре. Тогда Валентину посвящается песня «Выхожу один я на дорогу», а тебе, Толя, — «Вдоль по Питерской».

Это на велосипеде-то вдоль по Питерской, на весь шар земной! Лихо получается. Посмеялись.

Идем над Северной Атлантикой. Прямо на трассе под 25° справа впереди в солнечном блике вижу серебристую полоску змейкой длиной около 100 км. Передняя часть имеет овальное закругление радиусом около километра. Вода в блике Солнца стального цвета, а эта полоска, как серебряная струйка, как остаток инверсионного следа от самолета на небе. Посмотрел ее в визир «Пума» — структура этой полосы в отличие от общей поверхности видна более возбужденной. Здесь, в Атлантике, я наблюдал уже неоднократно такие полосы. Ширина их по длине одинакова, а по концам сужается или же один конец как обрезан. Чаще соотношение радиуса в конце полосы к ее ширине как у гусеницы. Цвет у них в зависимости от освещенности бывает темный или серебристо-белый, как сейчас. Думали, что это такое. Посоветовались с Землей. Оказалось — это зоны омывания подводных рифов.

На юго-восточном берегу озера Рудольф в Африке заметил необычное место, похожее на лунную поверхность, в сплошных кратерах, больше десятка правильной круглой формы, разных диаметров, с максимальным размером до 4 км. Впервые такое вижу. Но больше всего удивило, что в отличие от лунных кратеров с овальными краями я их воспринимал как огромные скважины, что создавало ощущение колодезной глубины.

Слышу, Толя из ПХО с Землей разговаривает: «Я вот смотрю, на Украине поля почти все убраны и вспаханы, желтое с черным перемежается». «А как погода?» — спрашивают. «Недельку можете наслаждаться. Облачность вся ушла на Восток». Хорошо виден Эльбрус.

Вечером получили добро на открытие люка в грузовой корабль. Мы сразу туда. Хорошо, здесь нет еще таможни.

Разгрузка «Прогресса». Спал плохо, в основном дремал. Весь день в грузовике. Вот что значит навык в работе, все знаешь, как подойти, с чего начать. Это можно сравнить с разделкой рыбы или туши, которую можно просто распотрошить и то с большим трудом или легко, быстро, красиво распластать и разделать. Так и у нас с грузовиком, за день почти весь разобрали, а по программе отводится три дня. Но когда нам сказали, что есть еще письма в контейнере на дне корабля, в том месте, где их закладывают прямо на старте через небольшой люк, то начал работать, как крот, разбирая грузы на своем пути, и через пару часов добрался. Отсек забит так, что приходится работать одному. Работал без очков, т. к. они запотевают и мешают, но не дай бог попадет стружка в глаз, тогда весь полет насмарку. Из грузовика вылез радостный, с письмами, лицо все блестело от пота и мелкой серебристой стружки.

Прислали письма биологи, пишут, что в последнее время растениям уделяется большое внимание в нашей и зарубежной прессе, особенно отмечает наши достижения в растениеводстве американская печать. А у нас огород разрастается не по дням, а по часам, поднялись огурцы, редис, огуречная трава и кинза. Зелени столько, как на кавказском столе.

В подарочном наборе прислали горчицу, мед, орехи миндальные, абрикосовые палочки, а наши жены положили крабов, икры, лука и чеснока. Вкусно, но вкуснее всего мой любимый тульский пряник, который Люсенька тоже прислала. Жаль, нет еще холодного молочка.

В конце дня вскрыли большой толстый красочно оформленный конверт. В нем оказались письма, набор детских рисунков и предложения ребят по возможным экспериментам в космосе.

Понравилось стихотворение:

И много, много других предложений.

Когда мы их прочли, то главного ребята сразу добились, озадачив нас и заставив весело задуматься. Действительно, как ведет себя здесь петух, не говоря уже о курице? Будет ли кукарекать и сколько раз, ведь у нас восходов 16 в сутки. Или, казалось бы, какая разница для светлячка, где ему светиться — на Земле или в космосе. До этого я полагал, что он фосфоресцирует, а тут узнал, что у него светится само брюшко за счет биохимических процессов, выделяющих энергию. А на эксперимент со змеей мы, наверное, не решились бы, еще укусит.

Там же было письмо одной девочки из клуба космонавтики Московского дворца пионеров, поразившее нас удивительной теплотой.

Будущий экипаж Союза-Т5 — А. Н. Березовой и В. В. Лебедев во время тренировок на случай возможного приводнения спускаемого аппарата.

Вечером зачитал приветствие Чечено-Ингушетии, так как на днях республике исполняется 60 лет, а с ее нефтяниками меня связывает большая дружба. Сбился, но Земля говорит, что они подправят.

Разгружаем грузовик. По сути дела, его вчера уже разгрузили, особенно помогло в этом сообщение, что письма внизу, на днище. Там же еще нашли укладки с яблоками, помидорами и творогом с клубникой. Поблагодарили за продукты. Особенно за лук и чеснок. Это у нас дефицит. А вот хлеб обычной расфасовки не пошел. И вкус уже не тот, да и с крошками хлопотно. Лучше, как всегда, маленькими буханочками на один прикус.

С утра немного завелся с оператором связи. Идет перекачка топлива, а он разговаривает не о том. Сейчас закончили перекачку воды из грузовика в «Родник» станции. Посадили две декоративные луковицы тюльпанов, полюбовался присланными цветами. Интересный момент. Я раньше как-то не обращал внимания: когда сидишь, то руки, если не держишься за что-то, всплывают и висят перед тобой, как будто лежат на невидимом столе, а для того, чтобы их опустить, надо напряжение мышц или за что-то взяться. Послушали последние известия. Посмотрели видеозаписи, хорошие прислали в этот раз, и идем спать. Завтра вставать рано, с утра — наблюдения нашей планеты, а время, когда проснуться, в голове сидит, как сторож, и если задумал встать в 5 или 6 часов утра, обязательно проснешься, хоть и страхуем себя побудкой от часов на приборной доске.

Подумал, почему так много неискренности. Видимо, это защитная реакция перед обществом, которое не может гарантировать справедливость. Спекуляция самым светлым для человека — откровенностью — вынудила его скрывать свои мысли, приучила к осторожности, а это привело к равнодушию. Часто от нас требуют честности те, кто сам ею не обладает, тем самым ставят людей в беззащитное, зависимое положение, а себя в роль судей. У неискренности есть и другое лицо, мерзкое — угодничество ради любой выгоды. А уродство некоторых дошло до того, что они даже не могут радоваться своему благополучию, если кому-то рядом не больно.

Самочувствие неплохое, но наступает апатия. Она вторглась и уже стоит рядом как враг. Только работа и еще раз работа обеспечит защиту, даст настроение, самочувствие и полет.

День ремонтных работ и продолжение работ с грузовиком. Заменили блок медицинской аппаратуры «Аэлита», отрегенерировали воду из контейнера технической воды в питьевую. Проводить визуальные наблюдения нет желания. Начинается утомление. Какая-то апатия. Чувствую, организм, как пружина, выбрал весь свободный ход, и теперь все идет под напряжением. Все приелось, хотя аппетит, дай бог, хороший.

Умываемся влажными салфетками, протирая лицо. Зубы чистим напальничками с антисептиком. Надеваешь на палец и трешь зубы, десны — приятно и удобно. Можно чистить и щеткой с пастой, но проблема полоскать рот, а протирать пасту с зубов салфеткой трудно и неприятно. Обязательно накладываем крем на лицо, чтобы не было сухости и раздражения, и все тело протираем влажными и сухими полотенцами. Приятно. В общем достаточно удобно.

После разгрузки «Прогресса» в станции кавардак, рядом со мной десяток регенераторов. Между нами с Толей плавают белые полотняные мешки, наполненные оборудованием. На потолке все свободное место заложили ящиками с продуктами. По интонации с Земли стало заметно, что они настраиваются оберегать нас, ведь летаем долго, разговаривают, как с больными, не понимая, что это еще хуже, только портят настроение.

Пробовали самостоятельно планировать программу работы на борту, но это утомительно. Когда же идет интенсивная работа — дни проходят легче Вечером в ПХО на любимом месте почитал журналы, а сейчас спать.

На связи днем проектант Леня Горшков сказал, что дополнительный «выход» в космос не состоится. Приходил Савченко, наши опасения о возможной засветке пленок «Пирамига» во время съемки от факелов срабатывающих двигателей подтвердились. Эксперимент, который специально провели во время второй экспедиции посещения, показал, что действительно пленка засвечивается. Рюмину мы говорили о своих опасениях, но он сказал: «А что мы можем теперь сделать?» Ответили: «Надо искать выход». И мы его нашли. Стабилизировались вручную погасив остаточные скорости визуально, по секстанту, и, не включая двигателей, проводили съемку в период, когда дрейф станции минимальный, при этом экспозиции получались до одной минуты при уходах, как показали снимки, до десятитысячной градуса в секунду. Сегодня медицина. Работал в «Чибисе» — это специальные герметичные штаны, в которых разрежением частично имитируется гравитация за счет притока крови к нижней части тела и при этом идет тренировка сосудов, как бы стоишь на земле. Особо плохих ощущений не было. Потом «Эхография». Около четырех часов сидел раздетый, записывая работу сердца, сосудов и, пока этим занимался, замерз, как цуцик.

Летать еще долго. Меня это беспокоит. Что-то сегодня Кобзев не тот. Пришел, не поздоровался, по имени не назвал, а так — сделайте. Решил его одернуть, поступить так же: «А это кто встревает в разговор?» В общем, отсюда все видно хорошо, как под микроскопом, наверное, так же, как и нас снизу.

Поздно вечером читал журналы, газеты. Приятно. Никак не могу закончить свое стихотворение «Маскарад», которое начал писать здесь. Вот пока его строки.

Сегодня в последних известиях сказали, что у нас хорошее настроение и высокая работоспособность. Это правда. Земля ведь нас видит внешне и оценивает только настоящее наше состояние, не чувствуя и не понимая нашего состояния завтрашнего.

Хороший, редкий день. Побольше бы таких — и летать можно долго. А причина — хороший контакт с Землей.

Встали, дозаправили баки окислителя. На связи дежурный оператор Петр Иванович — представитель Центра подготовки космонавтов. Спрашивает: «Как настроение?» — «Хорошее. Мы его научились мастерить сами». Петр Иванович — наш ветеран отряда. Когда говоришь, что человека видно по работе, — это как раз тот случай.

Внешне и в разговоре с ним никогда не скажешь, какой он. А в этой работе раскрылся прямо его талант. Чрезвычайно дисциплинированный человек, я не помню, чтобы он забыл наши вопросы, не ответил. Его утренние новости прозвали «Колодинской мозаикой» — он их аранжировал шутками, анекдотами, новостями, сообщениями, и они стали неотъемлемой частью общения с Землей. Всегда стремится предложить свою помощь во время проведения экспериментов, напомнит время включения аппаратуры, смены режимов и т. д. Очень доброжелателен, перед сном всегда позвонит нашим женам, узнает, как дела дома, и все последние новости передаст нам, а это очень приятно. В общем, есть у человека свой почерк общения с нами, и он его старается совершенствовать. А для длительных полетов, и тем более межпланетных, общение с Землей — одна из важных сторон успеха. Сказал, что они выпустили памятку для дежурной смены, как разговаривать с экипажем. Чувствуется, в ЦУПе настроились нас всячески ограждать от случайных моментов. Первое, что заметили, — стараются с нами обоими разговаривать, не выделяя особо каждого.

Сегодня впервые была серьезная тревога, почувствовали запах гари от лака или изоляции. Быстро выключили все вентиляторы, чтобы отключить циркуляцию воздуха, закрыли люки в транспортный корабль, если дело дойдет до дыма, чтобы туда не попал. Взяли огнетушители и стали летать по станции, как ищейки, и нюхать, откуда идет запах…

После того, как обнаружили место, откуда идет запах, потребовалось время, чтобы разобрать панель. Когда вскрыли ее — увидели много пыли на вентиляторах обдува датчиков угловых скоростей, гироскопов и других приборов системы управления, которые там установлены. Да и не только пыли, много мелких предметов — кусочки изоляционной ленты, фломастер. По-видимому, что-то из них попало в вентилятор и заклинило его. Защита не сработала, и он перегрелся. Так что случай помог очистить эту приборную зону. Земле говорить об этом не стали, чтобы не создавать лишней паники, но панелью закрывать это место тоже не стали, чтобы еще понаблюдать.

Днем встретились с семьями, Люсенька пришла с букетом из веток ягодной рябины и клена. Сын прямо из школы в форме. Поговорили весело. Настроение у них хорошее. Был еще знакомый старпом с теплохода «Казахстан» — Володя с женой. Он рассказал, что в портах Западной Германии и Ирландии видел наши фотографии на страницах журналов в компании с фотографиями ковбоев и гангстеров из фильмов. Развеселил его вопрос. Спрашивает: «Вы не видели нас у Шпицбергена, мы там почти месяц одни ходили?» Видно, многие еще не знают, что когда в газетах сообщаются параметры орбиты, то наклонение ее к плоскости экватора, которое сообщается в градусах, — это есть максимальная широта тех районов Земли северного или южного полушария, над которыми мы летаем. Так, например, над Москвой мы никогда не пролетаем, а видим ее только сбоку, примерно на удалении 500 км, так как широта Москвы 56°, а наклонение нашей орбиты 51,6°.

Люся рассказала такой эпизод. Когда вчера ехала в автобусе, один дедушка, читая газету, где была статья о нашем полете, обратился к ней и сказал: «Какие молодцы эти ребята, сколько летают и все время у них хорошее настроение». А женщина рядом заметила: «А каково приходится их семьям». Люся говорит, так стало приятно на душе, аж слезы выступили. И нам здесь было приятно это услышать, почувствовать связь с людьми и их внимание.

На следующем сеансе связи увидел на экране телевизора Сережу и Женю. При этом Сережа сразу говорит мне: «Летаешь без ошибок», — его кто-то поправил: «Летаете». Молодец, действительно здесь все вместе. К сожалению, мало было времени поговорить. Женя почему-то обратился к нам не по имени, а «Эльбрусы». Все не знает, как настроиться на наш лад, а надо проще, что нужно — сами скажем, и меньше советов по медицине, а больше информации о делах, вовремя подсказать, где и в чем себя подкорректировать.

Попрощался, так как уходит в отпуск. Люся рассказала, что Виталька по дороге к нам говорил ей: «Я тоже буду лысый, как папа», — а она ему: «Может, и нет». «Да, но это так здорово, когда вены на лбу набухают от ума, как у папы». Родной мой, хоть и смешно, но спасибо. Сказали, что получили теплое письмо от моей первой учительницы Надежды Ивановны, которую поздравил отсюда с днем учителя.

Сейчас составляю таблицу по видимости звезд на свету. Яркие звезды, такие, как Сириус, Канопус, Вега, видны всю светлую часть витка, если находятся от Солнца или атмосферы Земли в угле более 20°, и Солнце светит в иллюминатор сбоку, иначе засвечивает. Вошли в тень. Смотрю заход Веги, и вдруг в месте ее захода какая-то звезда стала всплывать из-под горизонта на фоне Земли. Приблизившись к нему, она пропала. Теперь-то я понял, что изображение звезды наблюдал ранее по обе стороны вблизи горизонта. Видимо, это было зеркальное отражение заходящей звезды в океане. А удивило то, что я терял заходящую звезду в облаках атмосферы и видел ее всплывающее отражение. Интересно насколько должен быть штилевым океан и какие еще необходимы условия по состоянию атмосферы, угловому положению звезды над горизонтом и направлению ее линии захода, чтобы это стало возможным?

В конце дня пару часов поспал. Такая истома в теле. Первый раз в полете спал днем. Встал в 9 часов вечера. Тишина — посмотрел вдоль станции. Толя в ПХО читает журналы.

Проходим над Эверестом. Видим хребты с высочайшими вершинами мира. Они хорошо выделяются на фоне горной гряды Гималаев. На краю ущелья, известного как долина Катманду, вытянувшегося с севера на юг, нашел Эверест. Удивительно, все лезут на него, чтобы оттуда взглянуть на мир с предельной высоты землян, а нам его сверху даже трудно распознать.

После первого космического полета В. В. Лебедев во время отпусков трижды работал на БАМе, был командиром студенческого строительного отряда МАИ. На снимке: космонавт с группой строителей в Кувыкте; второй слева — известный бамовский бригадир, ныне герой Социалистического Труда Владимир Степанищев, третий слева — В. В. Лебедев.

Воскресенье. Болит голова. Давит лоб. Настроение апатичное. Ничего не хочется делать. Сейчас бы лег и спал. Но надо дождаться сеанса связи и получить радиограмму на завтрашнюю работу.

Ничего. Через два месяца все накопленное отрицательное начнем списывать назад. Полет закончится.

Днем приходили ребята из театрального Щукинского училища. Приятно волновались и хорошо нас развлекали. Попели с нами.

Летим в космосе. Вдвоем на все человечество Земли. Мы здесь, а мысли, проблемы какие-то безобразно мелкие. Обидно за такое несоответствие больших дел и мелких забот.

Выспался прекрасно. Спал около 11 часов. Встал, слабое было ощущение остаточной болезненности в голове, но оно скоро прошло. Ночью чувствовал желудок. Видимо, легкий гастрит.

До обеда готовились к экспериментам. Почти не разговариваем. Но только начали работать, заговорили. Когда начал делать эксперимент с «Эфо», смотрю, Толя подходит: «Давай делать вместе». Хорошо поработали. Три звезды записали при их проходе через атмосферу: бету Лебедя, Вегу и Альтаир. Здесь хорошо ощущаешь отдачу: глубоко позанимаешься на Земле, разберешься во всех тонкостях, а теперь легко. Я уверен полностью в своих возможностях и в любой ситуации найду себя. Мне надо только время, и все. А растерянности совершенно не бывает.

Сегодня в сеансе сканирования рентгеновским спектрометром по небу управление двигателями ориентации было в третьем режиме, когда по каналам рыскания и тангажа работает по шесть двигателей одновременно, а по крену — четыре. Слышно, как двигатели обоих коллекторов здорово молотят, отдаваясь глухими ударами по корпусу станции. Захотелось отбить этот режим, т. к. идет большой расход топлива, и перейти на экономный, когда работают двигатели ориентации только одного коллектора. Но через выключение программ нельзя — сорвешь весь эксперимент. Проанализировали и нашли возможность перехода — через главную команду на включение маршевого двигателя, не вводя условий, необходимых для его включения. Сразу сканирования стало более спокойным.

В сеансе связи спросили Землю, как перейти с третьего режима на второй без выключения динамики. Было интересно узнать, за сколько времени в ЦУПе найдут решение и какое. Отвечают: только через выключение программ. Да, но ведь в этом случае сорвется и эксперимент. Через 10 минут подтвердили наши действия.

Поверхность воды в прибрежной полосе в мозаике сплетений воздушных и океанских течений. Цвет ее зависит от ветровой эрозии, рельефа дна, глубин, донного грунта, окраски растительности на мелководьях, планктона, взвесей и угла Солнца. Помню, в некоторых статьях читал о том, что космонавты видели с орбиты отдельный дом…, корабль в море…, автобус, мчащийся по шоссе… Возможно ли это? Посмотрим.

Разрешающая способность глаза человека с хорошим зрением достигает 0,3–1 угловых минут в зависимости от контраста, что позволяет с высоты 350 километров различать предметы размером порядка 100 метров и видеть корабли, особо крупные здания. При определенных условиях атмосферы, освещении Солнцем, наличии тени возможно увидеть объекты и меньших размеров, но увидеть машину, да еще понять, что это автобус, невооруженным глазом нельзя. Для наблюдений с орбиты одного хорошего зрения недостаточно, поскольку мелкие объекты трудно выделить из множества подобных на сложном по цвету и структуре дробном фоне пробегающей поверхности Земли. Я не исключаю, что за счет сочетания редких условий в атмосфере над отдельными районами она может работать, как линза, и тогда возможно резкое улучшение видимости, но я этого не наблюдал.

Были случаи, смотришь на большие пространства песка в Африке или Австралии и на их фоне видишь отдельные горные образования, возникает ощущение приближения панорамы, видимо, за счет подстройки глубины зрения по контрастному объекту. Для линейных объектов, таких, как дороги, нефтепроводы, разрешение еще выше и достигает единиц угловых секунд, что составляет около 10 метров. Это связано с работой зрения, когда глаз, многократно пересекая линейный объект, отслеживает его, выделяя на окружающем фоне. Регистрация наземных объектов с помощью пленки и приборов ограничена возможностями объектива и чувствительных материалов, а глаз человека различает тысячи цветовых оттенков и их сочетаний. Вот почему визуальные наблюдения имеют смысл.

Видел сегодня в Нигерии кольцевые структуры, как бляхи горных пород, около десяти штук. Сфотографировал. Интересные снял пески — бежевые волны на красном фоне. Красива Земля. Природа не только великолепный мастеровой, но и художник.

Ночью плохо спал. Сегодня Земля решила провести эксперимент «Астрозонд». Для этого надо было запустить со станции блестящий цилиндр — зонд и сделать несколько замеров секстантом его углового положения относительно известных звезд при удалении зонда от станции. Ничего не поясняют, только говорят — сделайте. Разозлился. Весь день колготно. Вчера давило под ребро, а сегодня спина болит и сердце ноет. Пишу перед сном, голова тяжелая. Успокаивает работа над диссертацией.

Нравится мне с грузовиком летать, уютно — все лишнее туда. Завтра опять медицина. А еще два месяца. Только бы не сорваться и не заболеть.

Сегодня была вторая коррекция нашей орбиты только двигателем грузовика. Земля начала выполнять ориентацию станции в 4 часа утра. Проснулся от глухих ударов, ощущение, как будто сидишь в бочке, а по ней бьют палкой. При развороте станции ощущения, как в поезде, потряхивает. Управление динамикой и включение двигателя проводит Земля в автомате. Помню, перед полетом у проектантов были проработки для уплотнения программы полета во время сна экипажа — по командам с Земли проводить некоторые эксперименты с динамикой. Я тогда был против, теперь убедился, что был прав. Этого нельзя делать, так как одно из двух — или сон, или эксперименты. Так до утра и не спали, а лежали в полудреме, с интересом прогнозируя и ожидая, что будет дальше, и невольно втягивались мысленно в работу, контролируя ее этапы. Началась ориентация, а вот закончилась. Скоро разарретирование гироскопов. Так, пошли программные развороты. Скоро включение двигателя. Не выдержали, встали и прямо в нижнем белье перешли на первый пост управления. В 8 часов 46 минут на грузовике включился двигатель. Отработал 160 секунд. Получили определенное приращение скорости, а изменение скорости на один метр дает подъем или понижение высоты противоположной точки орбиты на 3,5 километра, в зависимости от ориентации станции на торможение или разгон.

Интересно, когда работал двигатель, то от ускорения, казалось бы, небольшого, вся ручная аппаратура из транспортного корабля через ПХО плыла в рабочий отсек, как по течению реки, мимо нас, наталкиваясь на люки, оборудование, а мы, как в воде, ловили ее и уворачивались от ударов кинокамер, фотоаппаратов, сумок. На веревочке повесил ластик и по нему следил за устойчивостью работы двигателя по изменению перегрузки. Ластик, как маятник, отклонился горизонтально и завис. При включении двигателя чувствуется легкий толчок, как трогается поезд, а при выключении плавно падает перегрузка.

Днем опять медицинские эксперименты. Стараемся надеть пояса и наклеить датчики пораньше, чтобы заранее проверить характер и качество сигнала, а потом сидишь раздетый и ждешь сеанса связи, когда пойдет телеметрия — передача данных на Землю. Замерз, температура в станции 18 градусов. После медицины минут 50 побегал на бегущей дорожке в хорошем темпе. Согрелся. Пот, как медуза, на лбу, колышется в такт, бегает по лицу, не расплывается и не стекает.

Улетел куда-то пенал с культурой ткани пшеницы. В нем посажены ее клетки на питательной среде, которые могут порождать цепь себе подобных клеток, разрастаясь до больших размеров.

Наш зеленый экипаж растет плохо. Кинза поднялась на 4–5 сантиметров и повяла… Единственно крепко стоят ростки огурцов. Огуречная трава и редис сразу завяли.

Идем в тени, смотрю звезды, выключив свет в ПХО и прикрыв люк ВРО, чтобы оттуда свет не мешал. На черном провале космоса масса ярких и россыпи мелких звезд, как ночной зимний лес в инее.

Прямо с постели начали телевизионный репортаж. Заранее послали телеграмму с поздравлением наземному измерительному комплексу и экипажам кораблей слежения с 25-летием создания системы космической связи и управления.

Потом Коваленок поздравил нас с достижением его рекорда — 140 суток. И, вот чудак, стал нас учить, как дальше жить. Говорит, хорошо, что вы работаете с оптимизмом. Ну, вот и еще одну веху проехали. Впереди теперь новый рубеж, полет Ляхова с Рюминым — 175 суток. А через месяц обойдем и их.

На связи был наш инструктор и сказал, что наша оценка по работе хорошая, отношения с ЦУПом прекрасные. Главное — делаем дело и, не роняя свою честь, идем вперед.

Начали новый эксперимент с гамма-телескопом «Елена». Измеряем поток гамма-квантов и их вторичное излучение от взаимодействия с атмосферой над разными районами Земли и от стыкующихся кораблей. Когда лег спать, вспомнил, что пройдено 140 суток, и решил посмотреть дневник через каждый месяц. Удивительно, как много было пройдено трудных дней.

Встали поздно, около 11 часов. Проспали. Включили «Дельту», она сразу по программе начала динамику, и поехали ориентироваться. После построения гравитационной ориентации по входу в тень сделали несколько кадров зодиакального света с помощью камеры «ПСН». Потом переворошили всю станцию. Для «Дельты» нужна была кабель-вставка для сборки схемы, а я помню, что положил ее в сумку аппаратуры «Поза», на отсек научной аппаратуры, когда улетали от нас Леша, Саша и Света, а затем убрал за панель, чтобы не потерять.

Получив радиограмму на эту работу, по памяти вытащил кабель и считал, что у нас все готово. Когда настало время собирать схему, смотрю, а разъем не подходит. Сверяю маркировку кабеля, а он тот № 2541, да не тот — дробь другая. Что делать? Осталось 3 часа до включения аппаратуры. В книге инвентаризации он не зарегистрирован, а коль так — это что иголку искать в стогу сена. Не могу найти. В станции уже ералаш от плавающих сумок, мешков, открытых панелей. Смотрю, а Толи нет. Заглянул за отсек научной аппаратуры — а он шланги АСУ разбирает. «Толя, нам схему собирать надо, а кабеля нет, скоро начало эксперимента. Что будем делать?» Я, говорит, не знаю, где он. И я тоже не знаю, но надо же искать. Часа через два смотрю — несет. А вообще, надо сказать, у Толи прямо нюх на затерянные вещи. Собрали схему связи оптического визира «Пума» с системой «Дельта», установив дополнительные кабель — вставки между блоками. Теперь мы будем иметь возможность автономно от Земли определять свое пространственное положение. Для этого навожу визир «Пума» на пару известных звезд и даю отсчет в систему «Дельта», а потом ввожу с пульта их координаты. С этого момента системе становится известно положение осей станции в пространстве, и мы теперь можем развернуться в любую точку на небесной сфере или на Земле, предварительно введя в машину только ее координаты. Около девяти лет назад, после полета на корабле «Союз-13» по астрофизической программе с телескопом «Орион-2», я мечтал о такой возможности — переходить от одной звезды к другой автоматически, без участия Земли. И вот теперь предложил эту методику, и она реализована.

На связи с нами Володя Алексеев. Мы его не слышали почти 2 месяца. Прошла вторая волна отпускников, значит, летаем уже долго. Видел Грецию — изрезанный полуостров, Афины, красивая вода, проливы, множество островов, а вдалеке — желтое в красноту плато Африки.

Нас спросили, что можем сказать по эскизам картин Соколова, которые нам прислали. Ответил: «Надо масштаб сделать более мелким, как мы видим. Не надо прорисовывать детали. Краски менее яркие, но линии раздела берег-море, горы-степь более контрастны.

Потом все еще зависит от времени: вечером в океанах, морях вода черная, утром белесая, днем голубая. При низком солнце видно много разводов на ее поверхности, от течений, ветровой эрозии — ряби, которая, бликуя, как чешуя, меняет окраску. У берегов вода зеленая от растительности, а дальше, но не везде, желтая полоса мелководья, переходящая в синюю гладь океана.

Реки надо рисовать с поймой и выносами дельты. На суше клетки полей не надо вырисовывать, их масштаб мельче и подавляется ландшафтом, а то получается, как одеяло из цветных лоскутков. Горизонт Земли белесый, потом слой голубизны и выше резко очерченная граница космоса, но не такая, как на картине».

Выходной. Быстро пробежала неделя. Попросил динамику для экспериментов с аппаратурой ПСН, ЭФО и для съемки кинокамерой рефракции заходящего Солнца, а то Земля экономит топливо и приходится для этой работы ловить моменты в произвольной ориентации. А это не так-то просто. Надо, чтобы станция в это время была обращена к горизонту именно тем иллюминатором, на котором установлен прибор, чтобы в его поле зрения попало Солнце или звезды и чтобы во время съемки они не ушли на край иллюминатора, когда их невозможно сопровождать прибором, так как станция при этом дрейфует с остаточными угловыми скоростями до 0,1 градуса в секунду. Поэтому удается не всегда довести задуманное до конца. Но жизнь учит выкручиваться из любой ситуации, и мы приспособились эти остаточные скорости, не расходуя топлива, гасить совсем иным способом — подтравливанием воздуха из шлюзовых камер, которых у нас две по периметру большого диаметра рабочего отсека. Приноровились, получалось. Правда, увлекались экспериментами и забывали потом выравнивать в них давление со станцией, чем ставили ЦУП в недоумение: что происходит на борту, почему вне зоны видимости давление падает в шлюзовых камерах, а в зоне оно постоянно. Поэтому хотелось хотя бы в выходной эти съемки выполнить спокойно, в нормальных условиях, с нужной ориентацией.

Земля дала добро на динамику для этих экспериментов, но заодно попросила оценить по Луне деформацию нашей связки транспортный корабль — станция и точность установки их визиров. Для этого в конце работы мы загоняли Луну в центр оптического визира станции и наблюдали ее положение в оптическом визире транспортного корабля, расположенного по той же оси. И там, и там Луна была в центре — значит, визиры соосны. Земле это потребовалось знать для того, чтобы убедиться в возможности выполнения ориентации и коррекции орбиты комплекса «Союз-Т6 — Салют-7 — Прогресс-15» только средствами транспортного корабля, так как в нем осталось много топлива, которое, конечно, хотелось использовать.

Все сделали, кроме съемки Солнца. Во время погружения за атмосферу потерял его, отслеживая кинокамерой с длиннофокусным объективом, угол зрения у которого почти равен угловому размеру Солнца, да еще мешал наблюдению плотный фильтр в тысячу крат.

Вечером встретились с семьями, когда проходили над Дальним Востоком. Там уже светало. Мне показалось, у Люси было плохое настроение. Виталька молодец: получил за неделю шесть пятерок и одну четверку. На Земле он нас такими успехами не радовал. Не обманывают ли? А то, может, это входит в нашу психологическую поддержку. Люся рассказала, что мой товарищ Олег Зебров нашел в Ленинграде мою первую учительницу — Надежду Ивановну и в День учителя с цветами пришел к ней домой поздравить от меня. Сегодня распрощались с оператором связи Володей — у него по программе начались полеты на самолетах. Дело в том, что связь в ЦУПе ведут наши ребята из отряда космонавтов. Мы летаем, а кто-то готовится, у них еще все впереди. Пожелали ему всего доброго.

Люся вчера мне говорит: «Валек, совсем соскучилась по тебе». Ответил: «Так, матушка, наскучаемся, что на всю жизнь нам хватит». Выходные. Эти дни не то, что на Земле, все интересы — внутри станции. Целый день петь не будешь, спать можно, но тоскливо, тихо, как в берлоге. Поэтому развлекаемся опять работой. На связь вышел комментатор Петр Пелехов. Говорит: «Хочу затронуть один вопрос. Перед этим я не зря спросил: „Устали вы или нет?“ Внимательно слежу за вами и вижу, что вы работаете в выходные дни, то Валентин передает наблюдения по геологии, то Анатолий еще по каким-то экспериментам. Я понимаю — это все хорошо, и, наверное, можно сказать, вот же люди себя не щадят, но ведь в космос мы ушли надолго и как же там научиться отдыхать, без геологии, без экспериментов?» Ответили, пока только работой мы помогаем себе как можно дольше летать, потому что работа есть плановая, которую обязаны выполнять, и есть по душе. И когда мы в свободное время или выходные дни занимаемся ею, то получаем удовольствие, поднимается настроение, а значит, отдыхаем, набираемся сил. Поэтому, если ты сумел создать здесь свой мир, атмосферу увлечений, к чему тебя тянет, то не замечаешь время, этим живешь, черпая силы в этих интересах, переключаясь на них, отвлекаешься от трудностей, которые бывают в процессе работы, жизни, контакта с Землей.

Спрашивает: «А по-другому нельзя? Ведь можно книги туда брать, даже шахматы брали. Я не говорю о гитаре. Неужели это все исключается напрочь?» Книг у нас много. На каждого по два десятка приходится. Но это все служебная документация. Правда, есть и художественные книги, но читать их в космосе пока рано. Для этого на Земле времени достаточно. А здесь успеть бы начитаться книгой, которая за окном. Здесь не Антарктида, где место исследований одно, здесь все время оно разное. Как-то перед сном кроссворд разгадывали минут 20–25 и бросили, другие мысли, заботы мешают, не до того. Перед собой столько обязательств поставили, что ты, как на привязи, и должен им все время служить.

Сегодня все же удалось отснять рефракцию Солнца, когда, погружаясь за атмосферу, оно как бы сплющивалось за счет искривления солнечных лучей. Этот же эффект можно наблюдать и на Земле при заходе Солнца в море или на равнине. При этом на краях его диска появлялись зазубрины, а по поверхности огромного светила, просвечивающего атмосферу, проходили полосы. По форме зазубрин-ступенек, количеству, ширине и цвету полос можно судить о том, что атмосфера по высоте неоднородна, плавно и непрерывно уходящая в космосе. Плотность ее не просто убывает по высоте, а есть колебания в зависимости от присутствия аэрозольных слоев и температурных изменений: то слой разреженный, то плотный.

Отремонтировал «Оазис», на который давно бы плюнул, если бы не моя жена, которая работает в этой научной конторе. Затем поработал с ПСН и выполняли юстировку рентгеновского спектрометра.

Завтра напряженный день. Много новой работы, незнакомой по подготовке на Земле. Летаем долго, появляются новые задачи, а транспортные средства доставляют нам необходимую аппаратуру.

Что хочется сказать — вот нам с Земли часто повторяют фразу: «Берегите друг друга». Я до полета тоже ее принимал, и она была созвучна моим убеждениям, но здесь это звучит как общая фраза, красивая, но безжизненная. Правильнее здесь сказать: «Не переходите грань добрых отношений, будьте порядочны во всем от малого до большого».

Завтра исполняется 25 лет с начала космической эры, которая началась запуском советского спутника Земли. Помню, двадцатилетие этой даты я отмечал на Байконуре, когда готовили к полету станцию «Салют-6» и ее первый экипаж — Коваленка и Рюмина. Вечером, после работы, мы собрались в столовой на площадке, откуда был запущен первый спутник и стартовал Юрий Гагарин. За столом было много тех, кто создавал космическую технику, строил Байконур, первым прокладывал новую дорогу Человечества. Они рассказали, что приехали в эти места летом 1955 года. И работа здесь началась с поиска воды. Трудно верится, что всего за 2 года во времена послевоенной разрухи и многих лишений для нашего народа был построен целый город, стартовый комплекс с заводами, дорогами и осуществлен запуск первого искусственного спутника Земли. В телевизионном репортаже рассказал об этом. И в том, что именно нашей Родине, нашему народу историей было определено первой подняться на новый уровень познания, несомненно, есть своя великая закономерность. Хорошо помню те дни, когда люди толпами собирались вечерами на улицах, чтобы увидеть спутник. О времени его прохождения над городами страны тогда сообщалось по радио. А он был виден как обычная звезда, поражало только то, что она двигалась, мерцая на фоне неподвижных звезд. Все, кто видел это, чувствовали себя первооткрывателями. В то время многие не представляли, что такое спутник, какой силой выведен в космос, как он летает и что это за скорость — 8 километров в секунду. Соизмеряли ее с расстоянием до ближайшего города или Москвы, как быстро долетишь. Это была фантастика, ставшая вдруг реальностью и ими же самими осуществленная.

День запуска первого искусственного спутника Земли. В такой юбилей быть на орбите — это здорово. Прошло всего двадцать пять лет со дня, который потряс мир сообщением советского радио о событии, к которому так долго шло Человечество, и всего 25 лет потребовалось, чтобы прийти к студенческому спутнику «Искра», который нам довелось запускать в космос с борта станции.

Задумался о невесомости и как она меняет наше представление о жизненном пространстве. На Земле мы его связываем с площадью, на которой обитаем, а в космосе живем в объеме. Казалось бы, у птиц или рыб — полная свобода перемещений: живут и ориентируются в объеме, но они все равно гравитацией привязаны к поверхности, где есть верх и низ. Возьмем человека, который оказался в колодце, площадь в нем минимальна, а объем за счет глубины может быть сколь угодно большим, но он в этом случае мало что дает человеку, для него важна площадь обитания как его жизненное пространство.

Но если этот колодец положить горизонтально, то жизненное пространство из-за возможности перемещений сразу увеличивается, и, возможно, до бесконечности, хотя ограничено стенами. Вот так же и в космосе: дном нашего колодца является Земля, а стены — вся Вселенная, которые раздвигаются познанием. Оторвавшись от Земли, ощутив невесомость, человек, освобождается от ограничений в свободе перемещения не связан определенностью своего положения в пространстве, а значит, может формировать среду своего обитания по совершенно иным законам и требованиям. Тем самым человек приобрел возможность осваивать объем как любой пространственной конструкции, так и вне ее. По существу он начал жить в космическом пространстве, но пока только у Земли, сохраняя поэтому привычное представление: где Земля, там низ, а все, что от нее, — верх, независимо от того, в каком положении находится он или станция в пространстве. Осваивая совершенно новую среду обитания, человек меняет представление о мире, переосмысливает свою роль и возможности в нем. Как следствие изменяются культура, искусство, наука, архитектура, а точнее вся наша жизнь, что в конечном итоге ведет к изменению общественных отношений между народами и государствами. Когда-то, наверное, отомрет и понятие государственных границ, связанное с разделом владений на Земле, хотя, уверен, при этом появятся новые понятия, связанные с зоной влияния или обитания.

Космос поделить трудно, но когда-то и это станет реальным. Ощутив возможности объемного жизненного пространства пока в пределах орбитального полета, человек будет вынужден осваивать космос, потому что сам космос, открывая ему неограниченные перспективы, предъявит и свои условия, к которым он вынужден будет приспосабливаться и преодолевать так же, как он приспособился на Земле, освоив ее. Сегодня мы в космосе как первые путешественники, которых человечество, движимое стремлением расширить границы своего влияния, выпустило за порог своего дома, чтобы понять, что там, за горизонтом наших представлений о мире.

Человек когда-то порвет связи со своей колыбелью и будет жить в новом мире. Появятся новые зоны жизни. Сначала кто-то изберет Луну, кто-то Марс, а кто-то уйдет еще дальше, значит, возникнут новые обитаемые миры, а с ними и новые противоречия, т. к. вся жизнь человека была, есть и будет борьбой за существование. И от того, как он уйдет, какие связи у него останутся, будет зависеть его будущее. Покидая Землю, останутся люди ее друзьями или станут ее врагами? Не станут ли они равнодушными к ее судьбе? Так же, как дети, вырастая и покидая отчий дом, забывая его, нередко становятся безразличны даже к его разрушению. Не забудут ли они свою родину, которой для них будет уже вся Земля. Как когда-то отчаянные люди, покинув свои страны, ушли в Америку, чтобы создать Новый Свет, и, освоив его, переродились в новую нацию, растеряв кровные связи с землей своих предков, ощущение глубины своих корней. Уйдя от всех в стремлении быть свободными, они пришли к тому, что сами же стали подавлять свободу других.

Пока человечество не разлетелось во Вселенной, пока есть возможность приобрести единство взглядов, объединившись общей жизненной программой существования землян завтра, как граждан одной планеты, надо оттеснить разрушающие противоречия, оказаться выше их ради понимания далекой перспективы, для которой все разногласия — социальные, политические, национальные, — различные наслоения сегодня становятся не главными, хотя их надо уважать.

Осваивая космос, человек опережает свое сознание, поэтому нельзя, чтобы в космос уходили те, кто не живет интересами Земли.

Сегодня там врагов нет, он в нас самих, и нельзя допустить, чтобы он расселился в космосе. Природа, единожды создав разум, вверила его судьбу в его же руки. Мы недооцениваем скорости, с которой идет прогресс, не успеваем осознать его последствий. Но мы обязаны понять глобальность проблемы будущего, чтобы завтра не оказаться жертвами собственных непоправимых ошибок, так как сознание приобретает не только силу торможения, но становится источником нашей опасности.

Проснулся и вспомнил сон. Весело стало, приснится же такое, будто прилетел я домой на побывку, а завтра надо возвращаться.

Хорошо дома, Люся вкусно готовит, недаром мы с Виталькой прозвали ее «наша скатерть-самобранка». Быстро все делает, ловко, красиво и весело. Вот только гремит посудой при этом здорово. Вечером посидели, посмотрели телевизор, лег спать, а утром чуть не проспал первый автобус. Подъезжаю, смотрю: слева, за оградой из колючей проволоки, стоит ракета, и по всему видно, вот-вот улетит. Выпрыгиваю из автобуса, и к проходной, а там группа ребят, лет по двенадцать ко мне: «Дядя, вы космонавт?» Крикнул им, чтобы не задерживаться: «Нет, космонавт вон тот, военный, в автобусе». Пробегаю через проходную — и к ракете. Слышу шум, оборачиваюсь, а за мной ватага этих ребят бежит во главе с каким-то мальчишкой — казашонком и кричат: «Дядя космонавт, дай автограф!»

Вдруг все загрохотало треском рвущейся атмосферы, и ракета, моя ракета, полетела. Стою растерянно, смотрю на нее, уходящую в небо, и думаю: «Как же теперь там Толя без меня будет один…» И тут проснулся. Посмотрел — Толя надо мной спит. Все нормально, я здесь.

Чуть было не забыл, завтра у моей мамы день рождения. Спасибо тебе, родная, за жизнь, которую мне дала, и столько всего самого доброго для меня и моей семьи делаешь. Будь здорова, чтобы мы всегда радовались, когда видим на пороге своего дома веселую, добрую маму и бабушку. Написал это и как бы поздравил ее.

День ремонта. Прозванивали тестером цепи системы терморегулирования и проводили плавку на технологической установке «Корунд». Что-то плохо идет, — часто дает сбои автоматика. Нет возможности даже посмотреть на Землю.

Сейчас взглянул вокруг, ничего уже не обычного нет, к станции привык, нет невесомости, нет полета, а есть вот эта, несколько необычная для жизни обстановка. Удивительна невесомость. Открыл емкость для воды, а она там — в прозрачном мешке. Долго смотрел ее на свет. Как живые ведут себя в нем воздушные пузыри — два шара могут касаться друг друга, не сливаясь, или пластично меняют свою форму, сжимаясь, вытягиваясь или рассыпаясь на множество воздушных медуз, или матрешкой из вложенных друг в друга воздушных и водяных пузырей сверкают в свете ламп.

После разгрузки в станции кавардак, белые мешки висят с аппаратурой, как в бане тюки белья.

День рождения мамы. Попросил позвонить и поздравить ее.

Интересный и приятный день: наше предложение о проведении совместного астрофизического эксперимента бортовыми и наземными средствами реализовано. Провели его — и довольно чисто. Закончили работу поздно ночью. Перед сном выпили сок за здоровье мамы и посмотрели видеозаписи. Жизнь идет, как на подводной лодке: в каждом отсеке свои дела, никуда не выйдешь, целые дни одна работа и хлопоты по станции. Чувствуется, Земля ограничила круг людей, вступающих с нами в контакт. Берегут.

На связи руководитель медицинской группы: «Сегодня я буду говорить вам только приятные новости. Методисты оценивают ваши занятия на велоэргометре хорошо, считают, что они у обоих правильны, достаточны и даже несколько превышают норму. Крутите педали с нагрузкой до 1350 кГм/мин., что можно сравнить с ездой на велосипеде в гору наклоном до 30°. За тренировку выполняете работу по энерготратам 350–400 ккал. На бегущей дорожке нагрузка у обоих тоже возросла и при последних занятиях колеблется от 3,5 до 5 тысяч метров». Эта нагрузка меньше земной настолько, насколько меньше моего веса сила притяга амортизаторов к дорожке. Давление сейчас у меня 134/54, говорит, почти не отличишь от тех величин, которые были дома до полета. Минимальное точно им соответствует, а максимальное немного выше. Пульс в покое — 85, после нагрузки 158. Так что они довольны.

Празднуем День Конституции вместе со всеми. Отдыхаем три дня. Как бы не расклеиться, привыкли к упряжке, хоть и нелегко, но все время при деле. Встретились с семьями. Люся, видимо, не в себе. Даже испортилось настроение. Наверное, тоже устала или заболела. Не то лицо, не те фразы, без обычного подъема. Разговор какой-то неинтересный, часто переспрашивает. Не пойму, в чем дело. Спросил, говорит — все хорошо. И сын к встрече с отцом не готов. Спрашиваю о его делах, одно и то же талдычит — хорошо, и все тут. Встретился, называется.

В Южном полушарии весна. Юг и центральная часть Африки зазеленели, не узнать, как будто покрылись мхом. Вода стала иметь больше оттенков. А на мысе Горн снег еще сходит, открывается земля. У восточного побережья Америки большое бирюзовое поле планктона. В наших краях осень, поля желтые, видел, как от Арала золотистая полоса уходит на северо-восток — лес пожелтел.

Спали до 12 часов. Так не хотелось вставать. Сегодня баня. Все-таки много возни с ней при сборке и освобождении емкостей для воды. В будущем надо баню компоновать вместе с системой водообеспечения «Родник» и туалетом. Первым помылся я. Так хорошо, когда смывается вся гадость. После баньки говорю Толе: «Жаль, что магазина нет, некуда сбегать». В сеансе связи поговорили с Сашей Серебровым, а на следующий сеанс пришли французы и наши семьи. Все вместе пообщались. А через полтора часа вновь встретились. Почему-то Люся волнуется, сын выручает, молодец. Говорит: «Быстрей бы зима, мой день рождения, тогда ты с нами будешь на Земле». В общем, день прошел хорошо. При входе в тень смотрел горизонт Земли, кажется, понял, почему образуются голубые усы прожектора. Это при заходе солнца его скользящие лучи по горизонту пронзают атмосферу, преломляются, и мы наблюдаем их по обе стороны от Солнца в виде голубых лучей с синей тенью на поверхности облаков.

Интересно, меняется ли их угол преломления и угловое расстояние от направления на Солнце до вершины конуса лучей? И от чего это зависит: от состояния атмосферы (пыль, влага), распределения температуры, неоднородностей по высоте, от точки наблюдения?

Отдыхаем. Встали в час дня. Так жить трудно. Размагничиваешься, а днем лень что-либо придумывать, делать. Скорей бы рабочие дни.

Тяжело терпеть бездействие, но иногда надо и это уметь. А так хочется что-то активно делать, чтобы уйти из этого состояния нудно тянущихся трудностей. При этом, не понимая, делаешь себя еще хуже, получая на короткое время мнимое облегчение, а так, усугубляя свое положение, быстрее устаешь и новое положение не всегда лучше предыдущего. Лучше бороться сознанием, что это пройдет, и тогда действительно наступит отдых и радость, что ты сумел выстоять. Сегодня, чтобы занять себя заранее, собрали «Спектр-15» — болгарскую аппаратуру для спектрометрирования Земли в видимой и инфракрасной областях. Вечером ЦУП развлекал нас песнями под гитару. Потихоньку подпевали. В следующем сеансе попросили показать смену ЦУПа, интересно, какие они там. Многое уже подзабылось. Увидели ребят, много знакомых лиц, приятно было на них посмотреть. Девушки, какие они отсюда симпатичные, преподнесли нам букет из листьев клена. Потом все дружно, под гитару, спели несколько песен Окуджавы. Спасибо. А теперь — спать.

Три дня праздника сказались. Вылетели из рабочей колеи. Всю ночь ворочались, до 5 утра не могли заснуть, привыкли спать до 12. Днем было тяжко втягиваться в работу, зато к ночи уже разошлись. Настрой хороший. Днем занимались «Корундом». Что-то он у нас не идет. Дает сбои. Попросили разобраться и сообщить нам. Потом провели телевизионный репортаж, посвященный Дню сельского работника.

Смотрел вулкан Эль-Чечен, дымит, как из огромной трубы, белый шлейф дыма тянется в океан километров на 300. По сравнению с ним Этна просто чадит, как остывающая печь. Целый день болит голова. Все-таки лучше всю программу идти в упряжке и не расслабляться. Начали потихоньку готовить грузовик к расстыковке. Жаль его, хорошо с ним. Сменились операторы связи. Легче стало. Видимо, и здесь недопустимо долгое общение с одними и теми же людьми, устаешь, как от самого талантливого актера, певца, если видишь или слышишь их постоянно. В общем, теряется свежесть общения, появляется монотонность и накапливается усталость друг от друга.

Сегодня на связи сказал, что буду летать еще, правда, хотелось бы только чего-нибудь нового.

Вспомнилась наша группа космонавтов, сложная жизнь в ней, работа, и подумал, какой бы я сказал тост после возвращения:

Приснилась тарелка борща с паром и двумя ложками сметаны.

С утра были медицинские эксперименты. Показатели у меня хорошие — исходный пульс 80, после нагрузки на велоэргометре — 155. Отказал пылесос. В его двигателе отвалились три провода. Сделал. Приятно — без пайки, на одной смекалке.

Интересный день тестов. Готовились до часу ночи. Вводил массив кодов программы в «Дельту», и вдруг мне показалось, что транспарант «Ввод» не загорался. А это значит — у меня массив не ввелся. Летим над Союзом, выхожу на связь. Минут пять звал — тишина. Потом сослались, что связь отказала. Выходит сменный руководитель. Говорю: «Спите, что ли? У меня сомнения с уставками».

Голос у него был такой, как будто я позвонил ему ночью домой. Ладно, сдержался. Говорит, не ввелись. Прошу снова подтвердить голосом радиограмму, может, там ошибка. Еле успел зачитать мне коды, и мы ушли из зоны. Снова начинаю вводить, и опять контрольная сумма не совпадает. Тогда пошел в грузовик искать в мусоре старую радиограмму. Нашел, сверил, не совпадают несколько других кодов. Снова вводил до трех часов ночи, сопоставляя радиограмму с последними данными. Ввел. Когда посмотрел на сигнализацию, все было нормально. Все-таки не зря беспокоился, теперь спокойно на душе.

Завтра вечером серьезная работа. Работая в ПХО, надел наушники, слышу, пробивается вдалеке «Широка страна моя родная». Родиной пахнуло. До чего велика сила хорошей песни! Сразу может поднять настроение, сделать будни праздничными или грустными. Хорошие песни, как ключики к тайникам души, которые не всегда открыты и доступны окружающим. Душа человека — это мир, и хорошая песня может всколыхнуть, охватить его патриотизмом, лирикой, перенести в историю. Она в движении с человеком. Вот почему рождаются новые песни.

Пять месяцев полета. Не верится, что так долго летаем. Уже притупилось восприятие времени. Становится все тяжелее, тяжелее.

Стал считать дни. Раньше я этого не делал. Дни проскакивали незаметно. Чувствуется, накапливается усталость потому, как пропадает интерес к работе. Даже не тянет к иллюминатору, хотя это сейчас основное занятие и развлечение.

Не спал всю ночь. Вчера, точнее сегодня ночью, долго вводил уставки в «Дельту», устал и после уже не мог заснуть. Встал. Начал готовить аппаратуру. Огромное желание сделать как можно больше, лучше. Поэтому заранее надо все самим подготовить, проконтролировать, выяснить. Сейчас поворчал на Землю за вчерашнюю безалаберность с уставками, а мне отвечают: «Ну, Валентин, у тебя и шуточки, оператор ночью чуть не поседел от твоего неожиданного вызова». Я разозлился и сказал: «Это не шуточки, а работа».

Вообще зря. Надо сдерживаться, отсюда все равно ничего не докажешь. Сейчас позанимался на велоэргометре. Помогает. Надо находить силы, останавливаться и успокаиваться.

Сегодня работали с болгарской аппаратурой «Спектр-15». Сложная динамика с отслеживанием объекта при проходе от горизонта до горизонта. Задействовано в работе было около десяти приборов: видеомагнитофон «Нива», кинокамера, спектральная аппаратура, масс-спектрометр, ультрафиолетовый радиометр, французский прибор ПСН и чешский ЭФО. А вечером был новый режим «Дельты» для рентгеновского спектрометра по автоматическому поиску звезд спиральным и построчным сканированием.

Смотришь на Землю: затягивает все мысли, заботы и только одно остается — величие природы. Сидишь у иллюминатора и думаешь — до чего ты мало знаешь о ней, как трудно быть здесь просто созерцателем. Почему вот эта мощная облачность закручивается в спираль, почему сейчас южный горизонт многослойный, а северный ровный, выглаженный. Почему в безбрежных просторах океана стоит вот этот маленький островок и его не растерзала стихия? А звезды — бездна черноты. Счастливые мы, что можем работать в такой лаборатории Земли. Но мы здесь только ученики и долго, если не вечно, будем ими оставаться.

Тревожный сон. Голова тяжелая. За время полета пройдем серьезную школу умения сдерживать себя. Позанимался на бегущей дорожке и лег отдохнуть. Разговариваю с сыном и с отцом, их фотографии рядом. Вчера Благову говорю: «Виктор, ты там скажи руководству, чтобы не забыли меня включить дальше в программу полетов». Он аж расхохотался и сказал: «Вот это да! Я думал, ты после полета отдыхать будешь и пошлешь к черту космос. А ты, Толя, как?» — «И я тоже хочу летать». Ну что ж, я передам эти слова. Потом сказал, что работаем без ошибок. Знал бы, как это достается. От него узнал, что Люся пригласила ребят из ЦУПа на свой день рождения. Молодец. Здорово она дополняет меня и сглаживает острые углы.

Вечером отказал насос откачки конденсата НОК-З, установленный в магистрали одного из холодильно-сушильных агрегатов (ХСА), через которые прогоняется воздух. При этом влага оседает на его охлажденных пористых стенах и через определенное время по командам от автоматики откачивается в систему регенерации воды для восстановления. Решил прокрутить его вручную, Открыл панель левого борта, а там на ХСА висит огромная бульба водяной пены. Перешли на откачку конденсата ручным насосом и доложили Земле.

Вчера была встреча с акробатами, которые стали чемпионами мира в Англии. Красиво исполнили несколько упражнений. Умница Александра Спиридоновна, наша неутомимая общественница в федерации и большой друг акробатики. Хорошо и сердечно сказала. Этой чести я удостоился как председатель федерации акробатики СССР, которую возглавляю после гибели Владислава Волкова.

Сегодня была сильнейшая головная боль на уровне даже тошноты. Днем все время лежал, упершись темечком головы в борт, помогает. Ничего, перетерпел.

Наблюдал полярные сияния. Еще с глубокой древности они поражают воображение людей своей величественной красотой. Сегодня известно, что происходят они в результате проникновения заряженных космических частиц на высоту до 100 километров в полярных зонах, где силовые линии магнитного поля Земли образуют как бы воронку, тем самым позволяя космическим частицам возбуждать своей энергией атомы и молекулы верхних слоев атмосферы, тем самым вызывая ее свечение.

Состояние скверное. Запутались, мелочь, а испортилось настроение на несколько дней. С утра начали вручную откачивать конденсат из системы регенерации воды, а он не идет, так как заперта магистраль. Оказывается, не перешли на второй коллектор системы регенерации воды, не сообразили его открыть, а в радиограмме упустили, забыв, что работаем на втором контуре терморегулирования. Попался на мякине. Весь день не мог успокоиться. Лег спать — сердцебиение, пот, не мог уснуть, думал, сердце заколет — нет, выдержало. Слишком я впечатлительный. Чувствую, эти мелочи терзают меня и изнашивают, тяжело стало их переносить и к тому же не с кем поделиться, как на Земле.

Встал полуразбитый, хотя голова прошла. Снял насос НОК-З и разобрал его. Оказывается. полетел подшипник, как и предполагали. Еще месяц назад говорили Земле, что нам не нравится скрежет в насосе, когда он включался на откачку конденсата, а нас успокаивавали, ничего страшного — притирается. Вот и допритирались, что рассыпался сепаратор подшипника. Вышел на связь Рюмин, поговорили с ним по поводу этой ситуации. «Вы что, хотите летать и не ошибаться — такого не бывает, а это мелочи».

Днем встречались с семьями, приходили Евгений Федорович, профессор МАИ, научный руководитель еще моей кандидатской диссертации, большой друг нашей семьи, и Гена, мой товарищ по ЦК комсомола. Хорошо поговорили. Люся молодец, что приводит друзей, но мне кажется, что она стала скованней. Гена читал свои стихи, неплохие. Виталька хорошо со мной сегодня разговаривал. Люся говорит, что у него наклонности к гуманитарным наукам. Нашла чем обрадовать. Я все же надеюсь, он займется техникой. Закончится наша одиссея — и надо сыном заняться, а то с матерью дальше гуманитарщины не пойдет. Уходим из зоны, слышим, как наши дети наперебой вдогонку кричат: «До свидания, до свидания, до встречи». Ну, а теперь они побежали в буфет ЦУПа, нравится им это настолько, что иногда они опаздывают к следующему сеансу, и мы слышим, как их зовут матери.

Когда прояснится солнышко, в душе что-то давно пасмурно. Но я скажу: пролетать пять месяцев и сохранить добрые отношения с Землей и в экипаже — что не так-то просто. Так что все нормально.

Провели телевизионный репортаж, посвященный 7 ноября. Сегодня выходил на связь руководитель медицинской группы и сказал, что наша просьба о месте отдыха удовлетворена. Я попросился в санаторий «Лекани» в Боржоми, а Толя выбрал Кисловодск. Перед сном готовили скафандр к консервации. Толя говорит: «Хочется спать».

«Ложись, говорю, я сделаю». Остался.

Легли спать в 3 часа утра, а разбудили нас в 11. Подплываем на первый пост, стучит наш телеграф и плавает длинной змеей лента радиограмм по новой работе. Мы без завтрака быстрее снимать МКФ, освобождая иллюминатор для «Пирамига», заряжать его, синхронизировать, готовить «Дельту», документацию. В общем, еле успели.

Здоровье, чувствую, ухудшается. Как говорится, выбиваюсь из колеи. А это страшно, можно пойти вразнос. Глаза — ощущение такое, как будто отекли.

Помню, сын спросил меня: «Кто сильней: правда или ложь». Сложно было ответить. Действительно, кто сильней. Ложь? Она изворотлива, бывает в разных видах: от трусости, незнания, подлости, жадности, мести. Оно объединяет людей, но не в коллектив, связанный благородной целью, а в разного рода группировки — мафии, банды. Она доступней, понятней в своей выгоде, а поэтому нередко сильней правят. Правда призывает к борьбе за истину, и ее достижение может выходить за пределы человеческой жизни. Здесь нет быстрых успехов и никаких гарантий благополучия. Есть одно сознание значимости своей жизни, понимание ее смысла, пользы людям.

Правда нацелена в будущее, ложь — на сиюминутный успех. Поэтому правда неизменная, а ложь все время меняет форму и содержание. Но и правда правде бывает рознь. Если в основе ее лежит поиск истины, если она мобилизует на борьбу, а не развращает, не отвлекает перечислением правдивых фактов. Такая правда необходима людям, она не разрушает веру. К примеру, Совинформбюро во время войны говорило суровую правду о трудностях, потерях на фронте, в тылу, но ради одной цели — сплотить народ, поднять на борьбу. Но не отвлекалось правдой о предателях, дезертирах, которая разве нужна была рабочему, бойцу, честно несущим груз лишений в борьбе за Родину.

На египетских стелах во времена Тутанхамона было высечено на камнях имя Солнца «Ра». Пришли новые времена, и на камнях сбили бога, стерли имя Солнца. Прошли века, и ученые прошлого столетия все же прочли, что уничтоженное слово есть «Ра». Истина неизменна и просвечивается даже через толщу веков.

Сегодня день рождения Лиды, Толиной жены. Вечером вместе с ней приехали на связь и Люся с Виталиком. Они сели за стол, открыли бутылку шампанского, а мы подняли символически тубы, — я с горчицей, а Толя — с соусом. Виталик радует, стал получать одни «пятерки» и «четверки». Люся в хорошем настроении, приятно разговаривала. Правда, наши жены очень много говорят о том, как они нас ждут и скучают. Мы даже их одернули, говорим, что мы это знаем, вы нам что-нибудь интересное расскажите.

Смотрел за экватором в Южной Америке поля Бразилии. Очень отличаются от наших большими размерами, правильной квадратной формой, цветом — буро-красным, желтые с коричневым оттенком, много зелени, весна здесь в полном разгаре. А наши близкие просят, чтобы быстрее приходила зима — там посадка. Мы им говорим, солнышко уже опустилось за экватор, так что скоро снег.

Вечером вдвоем отметили день рождения Лиды. Толя сохранил две тубы с любимым соком, которые отметил наклейками из журнала «Мурзилка», чтобы легче было найти среди остальных туб с пищей.

Для этого случая мы оставили две пачки сублимированной клубники, три помидора и два яблока, а остальное взяли из буфета.

160 суток полета. Легли в 3 часа ночи, после того как закончили эксперименты.

Вышел на связь Женя Кобзев. Говорит: «Здравствуйте, ребята». — «Здравствуй». Спрашиваем: «Вернулся из отпуска?» — «Да, если это можно назвать отпуском, одни дела, заботы…». И вдруг неожиданно начал: «Я сейчас выгляжу так: взлохмачен, галстук рыжего цвета, нос лиловый…», и понес всякую ерунду красавчика. Получалось так, как бы — вот я, любите и жалуйте, сейчас покажу всем, как экипаж будет мне рад. Мы отреагировали спокойно, не поддержав разговора.

Сегодня Земля ошиблась. Сказали им: «Спасибо, что ошибаетесь, мы понимаем это так, что вы тренируете нас. Вы, наверное, не знаете, что мы стоим на „хвосте“ друг у друга, и как только один хочет резко выступить, то другой давит на „хвост“ — ведь нам летать долго и надо держаться». Вечером сменный руководитель полета впервые извинился за ошибки. С Толей разговорились. Почувствовал усталость.

Сегодня состоялась Государственная комиссия, где решался вопрос о продлении нашего полета. Не решили, мнения разделились, взяли тайм-аут, так как в случае продления полета посадка 8 декабря будет в ночное время, поэтому не обеспечиваются условия ее безопасности: первое — работа двигателя должна проходить на свету, чтобы мы могли контролировать ориентацию по Земле и в случае его отказа могли уточнить ориентацию при переходе на дублирующий двигатель. Второе — это требование поисково-спасательной службы: час светлого времени после приземления для организации поиска и эвакуации экипажа. И это требование не выполняется, так как посадка в темноте.

День медицины. Ждем решения о Госкомиссии — будет продление полета или нет. Пока в ЦУПе все молчат. Мы в работе зависли, даже не знаем, сажать нам по новой огород или нет.

Выполнили эксперимент с вакуумными штанами ОДНТ.

Пульс 82. давление 133 на 75. Хорошо. А. Д. доволен.

Передали радиограмму Госкомиссии о том, что настроены летать дальше.

К вечеру узнали, что Госкомиссия пошла на продление полета.

Сейчас вместе с Толей обсуждали сложившееся положение. Трудности объединяют.

День отдыха. Хорошо выспался. С утра на нас вышел Виктор Благов и сказал, что принято решение летать нам дальше, и передал привет от главного конструктора станции.

Днем занимались с электронным фотометром, собирали в кардане визир «Пума» и стыковали его с «Дельтой». Заменили приемники радиотелеметрической станции. Вечером пришли семьи. Люся пригласила моего друга по работе Германа с дочкой. Хорошая выросла девочка и большая уже. Мне показалось, что Люся с припухшими глазами, расстроена, что ли, но ведет себя хорошо, шутит. Спросили своих — показать вам мультик? Дети хором закричали: покажите. И почти весь сеанс мы с борта передавали вместо себя «футбол зверей». Дети довольны, а жены расстроились, что мало с нами были — не наговорились и не насмотрелись. Виталик стал большой, а все как маленький. Говорит мне: «Папа! Хватит летать, ты садись в корабль и прилетай, соскучились очень, мы с тобой елку наряжать будем». Ответил ему: «Сынок, в этом случае я буду ее не наряжать, а пилить и далеко от дома».

День отдыха — символический. Плохо засыпал, заснул около трех ночи, проснулся в 11.30 и прокимарил до часу дня. Встал и решил поставить НА штатное место передатчики радиотелеметрической системы, так как у нас первый комплект давно вышел из строя.

Мы когда их меняли, то подстыковали на кабель — вставках, а это неприятно, если что-то болтается и не на месте. Измучился, но все же удалось установить их на штатные места. Сейчас борт в таком же состоянии, как мы его приняли. Земля после замучила вопросами, как удалось это сделать и действительно ли они стоят так, как в документации, потому что конструкторы считали замену невозможной — слишком плотная компоновка приборов за панелями.

Днем занимались подготовкой «Пирамига», калибровали пленку с разными фильтрами.

Наблюдали восточное побережье Южной Америки. В районе мыса Горн видна полоса планктона шириной километров 80 и длиной около тысячи. Здесь он имеет необычный фиолетовый цвет, даже сизо-фиолетовый. Больше нигде такого не видел.

Раньше мы жили вехами длительных полетов ребят, а теперь они позади и мы расставляем их сами. Неделька пройдет — хорошо, следующая. Сейчас живем надеждой встречи последнего грузовика в начале ноября, а там — финишная прямая, останется месяц.

Интересную структуру наблюдал на западном берегу Африки напротив Канарских островов в виде набора разных цветных колец, как в детской пирамидке. В центре желтое пятно, потом идет серый круг, затем кольцо темных пород и все это в спирали красно-желтого песка. Посмотрел каталог. Оказывается, это хорошо известная кольцевая структура Ришат в Мавритании. А кольца — разные по составу осадочные породы, приподнятые в этом месте в виде купола за счет выдавливания из глубины магнетических пород. Затем время сделало свое дело — купол размыло, а устойчивые пласты в виде кольцевых гряд и уступов проявились красочной картиной на поверхности Земли, видимой только из космоса.

Ночью станция прошла трехтысячный виток. День астрофизических экспериментов. С утра начали подготовку аппаратуры. Закончили ее впритык к началу работы. Провели съемки «Пирамигом», дальше перешли на новый источник рентгеновского излучения по режиму звездной ориентации от «Дельты», который идет без нашего участия с поиском звезды спиральным или построчным сканированием участка неба узким полем зрения рентгеновского спектрометра. Это происходило в сеансе связи, и Земля, видя, что мы свободны, попросила ответить на вопросы комментатора Центрального телевидения. По голосу это был не Тихомиров. Мне понравилось, как он неожиданно задал вопрос: «По какому источнику вы сейчас работаете?» Мы сразу не смогли ответить, так как вблизи ярких звезд не было, а номер по каталогу мало о чем говорит. Тогда отвечаем — измеряли излучение звездных систем, галактик, черных дыр, это проходило без нас, автоматически. Однако все равно было неудобно, что не знаем. Хорошо, к этому времени к нам на борт уже доставили фотографии, полученные «Пирамигом» во время советско-французской экспедиции, и мы решили показать их. А он опять: «А какое это созвездие?» На снимке тысячи звезд, до 13 звездной величины. Отвечаем, что когда люди давали названия звездам, созвездиям, они так далеко еще не смотрели и столько их не видели. Наша же работа на снимках — точная ориентация и стабилизация, а остальное — дело аппаратуры.

Этот вопрос еще раз напомнил о том, что старый мой подход справедлив и здесь нельзя выполнять работу, не понимая, для чего она, плохо представляя объект наблюдения. Правда, мы могли бы оправдать себя: мол, объем экспериментов у нас настолько большой, что многие из них можно выполнять и не вдаваясь в подробности об исследуемых объектах, а целиком положиться на специалистов. Но это для работы, а в длительном полете нам эти знания необходимы для жизни, в них наша духовная, интеллектуальная пища. Со временем мы почувствовали в ней потребность и стали настаивать, чтобы специалисты перед каждой работой ставили нам задачу, цель, средства, состояние проблемы, чтобы не вытягивали из экипажа вопросы, а сами помогали их ставить и отвечать на них.

Такое отношение Земли к экипажу, как к рядовым исполнителям, сформировалось на начальном этапе пилотируемых полетов, когда техника настолько быстро развивалась, что те, кто готовился к полетам, все время были на уровне учеников в погоне за ней, а Земля была более подготовлена, так как в создании и управлении полетом непосредственно участвовали разработчики, и поэтому их мнения и решения долго оставались определяющими. Этой погоне космонавтов за техникой не видно было конца. И тогда Сергей Павлович Королев и его первый заместитель В. П. Мишин решили, что летать в качестве бортинженеров должны специалисты КБ, прошедшие серьезную школу проектирования, разработки систем, расчетов, испытаний, управления полетом и работы на стартовом комплексе космодрома. То есть люди, знакомые с полным циклом работ при подготовке космической техники к летным испытаниям. Поэтому они, обладая инженерным опытом, получив в отряде космонавтов знания всех систем в комплексе, освоив опыт предыдущих полетов и приобретя навыки в управлении кораблем, станцией на тренажерах и в космических полетах, скоро поднялись в понимании возможностей техники и конкретных полетных ситуаций значительно выше узких специалистов, и наступило время, когда мерки доверия к экипажу и апломб кое у кого остались прежними. А возможности экипажа стали намного больше понимания Земли.

Провел контроль систем транспортного корабля в режиме консервации. Все нормально, небольшие изменения давлений в баках за счет температурных колебаний. В следующем сеансе связи высказал Земле замечание: «Вы приходите на смену раз в четыре дня и не всегда можете управлять своим настроением, много допускаете ошибок». Обиделись. Выходит сменный руководитель Виктор и говорит: «Валентин, ну, как дела? Будем работать? А то ты нас расстроил». Я даже растерялся от такой постановки вопроса. Говорю: «Парни, мы не расслабляемся, держитесь и вы». Всколыхнулись, и опять пошла работа.

Интересно бывает, утром встанешь, посмотришь в иллюминатор и день покажется то пасмурным, а то солнечным. На земле это понятно, облака. А здесь все зависит от положения Солнца над горизонтом и по отношению к плоскости орбиты, от чего меняется освещенность районов Земли, которые привыкли видеть яркими, солнечными. А может, еще от настроения?

Перед сном подготовили приветствие Центру управления полетом:

День отработки методики автоматической навигации с визиром «Пума» в режиме 67. Все было хорошо, но система «Дельта» третий раз дает сбой в синхронизации времени, то есть машинное время и московское разошлись на один час и все полетело. Мы в недоумении, что делать дальше — программа дня на грани срыва. Земля молчит. Чувствую, специалисты думают не о сбое машины, а считают это моей ошибкой.

Напряжение растет, рекомендаций никаких, ушли на следующий виток. Спокойно, хотя на душе муторно, под свою ответственность выключил машину. Вручную построили базовую ориентацию, перезапустили вычислительный комплекс, по новой ввели программы и выполнили режим автономной навигации. Затем вызвал из машины координаты положения осей станции в пространстве, сравнил их соответствие с координатами опорных звезд. Совпадение оказалось очень высоким. Земля довольна, но осадок от их растерянности и сомнений остался. В сеансе не выдержал и сказал Игорю Николаевичу, специалисту по «Дельте», что в трудностях надо быть товарищами, а не наблюдателями. Он ответил: «Валентин, извини, я понял». Баллистики попросили оценить, как обстоят дела с гравитационной ориентацией. Посмотрели, по визирам отклонение от вертикали по тангажу и крену — градуса 3, так что все хорошо.

В следующем сеансе связи вышел начальник отдела математического обеспечения «Дельты» Эрнест Валентинович и сказал, что они подали заявку с моим участием на изобретение по новым режимам навигации, которые с ними проектировал, а здесь отрабатываю.

Сегодня день более-менее свободный. На связи Виктор Благов осторожно начинает рассуждать, что если летать нам до 8 декабря, то будут сложности по баллистике в день посадки — нет света для визуального контроля ориентации по Земле во время работы двигателя на спуск. Поэтому надо бы сдвинуть посадку вперед еще на два дня. Спрашивает: «Как вы смотрите?» Мы рассмеялись и говорим: «Два дня, это не месяц». Слышим, вздохнул облегченно: «А мы думали, расстроитесь, молодцы, так что летаем до 10 декабря». Мы попросили его передать руководству нашу просьбу после расстыковки со станцией разрешить ее облет вручную, а при посадке выполнить ручной управляемый спуск.

Сегодня передумал много о структуре борта и его связях с вычислительной машиной и Землей. Записал несколько рекомендаций на будущее.

В эксперименте по световым маркерам, когда искал тестовые поля, переходя с 40° на 10°, потерял их и ошибочно удерживал в приборе огни небольшого города.

Смотрю Северную Америку, район Флориды. Сплошные пожары. Непонятно. Кажется, время к зиме, в чем дело?

Медицинский день. Лег спать и вспомнил своих, как войду в дом, и слезы полились из глаз. Видно, уже подкатывает тоска. Еще полтора месяца. Сегодня наш инструктор сообщил, что коэффициент ошибочных действий (отношение количества ошибок ко времени полета) у нас 0,27 и стал одним из лучших.

Посадил огород, здесь это не так-то просто — семена разлетаются, когда пробуем извлечь их из мешочка и поместить в искусственный грунт. Придумал — взял из медаптечки бинт, смочил его, опустил в мешочек с семенами, они прилипли, а затем крутил самокрутки и пинцетом вдавливал их между слоями почвы.

Снова проводили тест технологической печи «Корунд» и опять сбои — заклинило вал механизма выдвижения капсулы с материалом для кристаллизации, и двигатель перегрелся, плюнешь — кипит. Хорошо, Толя вовремя почувствовал тепло, дотронулся и обжегся.

В сеансе связи завелся на специалиста этого эксперимента и, видимо, обидел парня. Расстроился. Правда, потом сменный руководитель извинился, что «Корунд» столько доставляет нам хлопот. А затем он предложил прочесть статью из «Комсомолки» о Ященко, где сказано, как мы вместе с ним лежали в институте травматологии. Так получилось, что судьба остановила Володю Ященко травмой ноги перед Олимпийскими играми, а меня за месяц до старта. Помню, когда его привезли в палату, сказал ему: «Володя, нечего скисать, встанем, и давай назло судьбе установим рекорд — ты на Земле, а я в космосе». Статья мне напомнила это, и я попросил послать ему следующую телеграмму: «Володя, иду на рекорд, когда твой?».

А вообще хорошо было там, в ЦИТО, хоть и больно, но весело. В спортивном отделении лежали ребята и девушки из разных видов спорта, балета. Все в повязках гипса на ноге, руке или на шее, а выздоравливающие ухаживают за теми, кто после операции. Двери палат открыты, все вместе. Вечерами, когда врачи уйдут, в длинном коридоре устраивали показательные выступления похлеще ходьбы по канату. Кто на руках пройдет весь коридор с забинтованной ногой или стойку на костылях сделает, катались на скорость в кресле. Анекдоты, рассказы, шутки. Здесь нельзя было, стеснялись показывать свою боль или плохое настроение. Все терпели. А днем нудные нелегкие процедуры по разработке больных конечностей. Одна механотерапия по принудительному сгибанию ноги в колене под грузом — это школа терпеть. Даже сделали фотогазету с названием «Аборт судьбы», которое вначале смущало профессора Миронову — зав. отделением спортивных травм, но потом она признала выздоравливающий юмор и разрешила ее повесить на обозрение. Конечно, каждому из нас травма сорвала планы, поэтому мы свою судьбу представили как корабль, налетевший на рифы, а мы оказались в бушующем океане, и врачи, кто кого оперировал, бросают нам спасательные круги.

170 суток полета. Даже не верится самому, что столько уже отлетали, Наша штатная программа завершена. Завтра был бы спуск, но нет чувства сожаления, а есть только удовлетворение от того, что нам удастся дорогу в космосе продолжить еще на два месяца и пройти по космической целине. Это здорово — идти вперед. Самочувствие хорошее. Думаю, выдержим.

Во время обеда смотрел океан, Галапагосские острова, Кубу, Ямайку. До чего сильно зависит ощущение цветовых контрастов от положения Солнца над горизонтом.

Днем попросили динамику на эксперимент с ЭФО. Разрешили. Работали в режиме прогнозируемой ориентации, от «Дельты», при этом станция летела боком, вращаясь вокруг своей продольной оси, как бы обкатывая Землю с угловой скоростью, равной орбитальному вращению, что позволяло удерживать неподвижным горизонт в поле зрения иллюминатора. Отсняли на заходе звезду Гемма из созвездия Северная корона, Вегу из Лиры и Денеб из Лебедя. Неплохо.

В это время в ЦУПе были наши семьи, пришли на встречу, а мы даже не могли с ними поговорить, зато они послушали, как мы работаем. Потом два сеанса с ними разговаривали. Был Борис из Грозного. Пришел Борис Матвеевич Зубарев, первый заместитель министра геологии СССР, и сказал, что по нашим данным открыто месторождение газа в Прикаспии, а на БАМе — рудный район и еще несколько подтверждений. Рад, что окупаем свое пребывание здесь.

Люся сказала, что звонил Евгений Михайлович и просил передать привет. Виталик прочел стихотворение на английском языке. Гигант!

Выходной. Сегодня в 14 час. 20 мин. запуск «Прогресса-16». Спал 12 часов, правда, после еще часа три кайфовал в полудреме. Встали, поели и начали готовиться к завтрашнему рабочему дню. По программе — техническое обслуживание и ремонт станции, будем заниматься прозвонкой цепей системы терморегулирования (СТР), т. к. появились замечания по регулированию температуры. А также будем разбираться путем частных тестовых проверок, почему у нас проходят сбои в автоматике печи «Корунд», когда она выходит на температуру кристаллизации. Казалось бы, это можно сделать и завтра, но лучше подготовиться заранее. Земля отводит на это всего 30 минут, а мы только сегодня на подготовку к этой работе 2 часа потратили. Тридцать минут, это когда у тебя все готово, налажено, известно, а здесь как в большой кладовке, многое надо переворошить, чтобы найти нужное, проверить исправность приборов, блоков питания, подобрать инструмент, обеспечить доступ к месту работы. Ведь что такое прозвонить несколько разъемов, это не розетку в квартире. Кабельные жгуты в толстых бухтах кабелей закрыты панелями, плотно забандажированы, чтобы не рассыпались, и в них десятки, сотни разъемов. И не такая еще простая задача найти нужный его номер. В общем, как в любом деле, большая часть времени уходит на подготовку к работе.

Традиционная фотография — космонавты с женами на Красной площади перед отъездом на космодром Байконур. На снимке (слева направо): А. Н. Березовой, Л. Г. Березовая, Л. В. Лебедева и В. В. Лебедев.

Днем нам организовали программу отдыха. Кобзев связался с Кантемировской дивизией, где служил мой отец, а я оканчивал школу, и пригласил ее директора, Анну Петровну, к нам на связь. Она мне говорит: «Валентин, помнишь свой прыжок весной в 10 классе из окна школы? И как тебе говорили тогда, что теперь из-за своей глупости летать не будешь». Как не помнить! Мы изучали тогда «Молодую гвардию», и всем нам нравился Сережка Тюленин близостью мальчишеских порывов, смелостью, открытостью, преданностью. И я решил проверить себя, на что способен — прыгну со второго этажа школы, значит, буду летчиком. И хотя после этого оказался в больнице, а потом ходил на костылях, но спустя три месяца все же поступил в Оренбургское летное училище. А тут еще Тимонин, ведущий программы телевидения, говорит мне: «Все думают, что космонавты отличники учебы и хорошего поведения, а Анна Петровна в перерыве рассказала, что ты ни тем, ни другим не отличался, хотя в отряде космонавтов ты все экзамены сдаешь на отлично. Как это может быть». Не знаю. Наверное, в школе другие увлечения пересиливали понимание необходимости хорошо учиться. Погулять, пошкодить, спорт, столько открывается прекрасного в жизни, а тут нудная учеба изо дня в день. А когда появилась мечта, она меня и вытащила, деваться некуда, надо было учиться или продолжать валять дурака. Сейчас втянулся, правда, тоже бывает лень, только уже не от нее, а от усталости. Но рядом всегда стоит понимание: надо.

Вечером подготовил новый комбинезон к празднику, а то этот таскаю два месяца, и он весь потерся.

Цель, в которую я верю, — моя движущая сила, и никакие жизненные водовороты не могут мне помешать идти к ней.

Ноябрь, а мы все летаем. С утра начали ремонт «Корунда», а потом запустили его. Отработал 178 минут вместо 300, но специалисты довольны, говорят, что все хорошо. Наконец нашли ошибку: оказывается, коэффициенты усиления в термоэлементах были подобраны по оценкам прохождения режима на Земле, а в космосе они оказались другими и нагрев проходил быстрее, чем работали контрольные программы, процесс разошелся, и поэтому прошло автоматическое выключение печи. Ну что ж, теперь введем новые коэффициенты и будем растить кристаллы.

Прозвонили цепи СТР, доложили результаты, специалисты довольны. Оказывается, за счет выпадения влаги в гидроблоках нет переключения на резервные насосы.

Казалось бы, все хорошо, но вот неприятность — перед праздником, как назло, отказал видеомагнитофон. Пробуем отремонтировать, сложность в том, что описания, схем нет, да и сталкиваться с такой аппаратурой до этого не приходилось.

Провели телевизионный репортаж о ремонтных работах, кажется, получился. Перед этим раздели станцию, поснимали внутри панели, и в скелете силового набора показали ее начинку.

Нам сообщили, что назавтра запланирована пресс-конференция из мемориального музея космонавтики, что под памятником К. Э. Циолковскому на ВДНХ. В ней примут участие журналисты радио, телевидения и газет. Будут в музее и посетители.

После подъема занялся видеомагнитофоном, почти весь разобрал, снял все панели, расстыковал платы, добрался до механизма выброса кассеты и обнаружил, что соскочила пружина, а кулачок провернулся и застопорил механизм протяжки пленки. По делу надо бы такой ремонт делать специалисту, но здесь, где его взять.

В 16 ч. 21 мин. на витке 3128 состыковались с «Прогрессом-16». Сближение проходило спокойно, без проблем. Стыковка была на фоне горизонта. Красиво. Нас поздравили с прибытием 4-го грузовика. После стыковки Рюмин говорит: «У нас программа дальнейшего полета несколько меняется». Видимо, не знал, что Виктор Благов нам сказал уже об этом. Спрашиваем: «На сколько — месяц, два? Главное, говорим, чтоб к весне дома были или чтобы нас здесь не забыли, а так у нас аршин без натяга — день, два это ерунда».

Сейчас была пресс-конференция. По телевизору видим — собралось там человек 25–30. Прошла неплохо. Правда, трудно с юмором, надо быстро реагировать на вопросы, и в то же время хотелось бы некоторые переводит в тональность шутки, а это не всегда получается.

Кто-то из журналистов спросил: «Валентин, перед стартом, когда мы беседовали у костра и ты читал свои стихи, там были строки о мальчишке, мечтающем о встрече во Вселенной. Что ты чувствовал, когда узнал о полете Гагарина?» Ответил то же самое, что каждый человек на земном шаре, если учесть, что мне было 17 лет. Это восторг парня, который читал фантастику, восхищался, мечтал. А тут вдруг русский парень, человек моего народа в космосе — это огромная гордость.

Земля: В последнее время вы видели что-нибудь новое, интересное? Слышу Толя отвечает: Видели, но только во сне. А что? Об этом по связи не расскажешь. Посмеялись.

Спрашивают: Во время разговора с Жан Лу Кретьеном вы говорили, что запустили его спутник, что имелось в виду? Объяснили: Когда Кретьен прилетел к нам, у него была маленькая капсула и в ней бумажка, на которой поставили автографы его друзья во Франции и здесь, в Москве, работники их посольства. И он попросил, когда выйдем в открытый космос, его запустить. Мы это сделали, и когда он узнал, что спутник запущен, сказал: «Это самый маленький спутник Франции».

Земля: Вы так долго летаете, что многие уже и отпуск отгуляли, а многие уже и забыли, что отгуляли. Улетали вы — еще ни одна веточка не зацвела, а сейчас уже все отцвело и снег лежит местами, а вы все летаете, летаете, летаете. Когда разговариваешь с людьми, обычно удивляются не тому, что так долго летают, а как вы там вдвоем, как складываются взаимоотношения. Сейчас о совместимости не спрашиваю, а хочу спросить вот о чем. Какая станция была бы лучше, вот такая, как сейчас, или в которой на каждого члена экипажа имеется отдельная каюта?

Ответил: Еще года 2–3 назад я слышал: кое-кто высказывал пожелания, что нужно делать каюты на станции, но я думаю, что пока экипаж состоит из двух — трех — четырех человек, это делать рано. Потому что здесь отдаляться друг от друга нельзя. Тесное общение здесь необходимо, оно помогает преодолевать все трудности, какие бывают, а это сближает. И в случае чего легче прийти на помощь друг другу или вместе быстро принять решение.

Земля: Вы подходите к рекорду, но мы знаем, что последние сантиметры, граммы, минуты самые тяжелые. Не чувствуете ли себя на пределе возможностей? Нет. Есть ощущение, что уже что-то сделали значительное, а устать — устали, конечно.

Подходим к Америке, она в дымке. Видны темные гряды гор на фоне красно-желтого песка — Калифорния. Поверхность земли здесь в разводах, складках темных пород, пятна песка различных оттенков.

Получил письмо от Председателя Президиума Верховного Совета Чечено-Ингушской АССР. Я с ним давно знаком, и мы дружны. Человек он веселый, эмоциональный, с юмором. И чувствовалось: в письме ему очень хотелось поднять нам настроение.

Хороший день. Встали в 10 часов. Земля разрешила сразу открыть люк корабля «Прогресс-16». Быстро выполнили эту операцию по старой схеме, упираясь в него ногами, так как присасывается уплотнительная резина. Открыли, грузовик пришел просторный, неплотно заполненный, весь упор сделали на доставку топлива.

Первым делом разыскали почту и подарки. Прочел, чувствую, что еще есть. Полез в грузовик, открыл первый контейнер, а там — письма, и мне штук 10. Много писем от друзей. Виталька хорошо пишет, прислали много газет, журналов, молодец Люся, теперь нам хватит до конца полета. Радости! Сразу с Землей весело стали разговаривать.

Путь на космическую орбиту проходит через длительную учебу и нелегкий труд, через изучение сложной техники, овладение многими специальностями, через бессчетные тренировки в воздухе, на земле и на воде.

После этого продолжили разгрузку. Завтра день будет трудный — выполняем новый эксперимент «Таврия», который мы на Земле не отрабатывали. Сегодня мне понравилось — много было специалистов на связи. Наши требования перед каждым экспериментом четко ставить задачи — выполняются.

К вечеру объелся сладостей, варенья, конфет, аж живот заболел. Художник Сережа Бочаров прислал в акварели Виталькин портрет (как живой) и рисунок Л. И. Брежнева с Гагариным, чтобы здесь, на борту, подписать его, погасить бортовой печатью, а после подарить ему. Около сотни конвертов прислали для автографов с космодрома и из ЦУПа.

Идем над Союзом, передают последние известия, бросил все и пошел спать, а перед сном хочу еще почитать письма, понаслаждаться.

Встал рано, около 7 часов, т. к. выполняем новый эксперимент «Таврия» по получению сверхчистых биологических материалов методом электрофореза. Решил пораньше все подготовить, проверить. Земля была удивлена, что мы так легко и без сбоев провели новый для нас сложный эксперимент.

Днем приходил Володя Ляхов, поздравил. Сегодня мы прошли его рубеж 175 суток, впереди только следы Попова и Рюмина, которые летали 185 дней.

Болит затылок, сижу на центральном посту, уперся затылком в раму приборной доски, а ногами в стол, чтобы полегче было. Завтра день будет интересный, трудный экспериментами с рентгеновским спектрометром СКР и «Дельтой».

Разгружаем грузовик. На дне его нашли маленький контейнер с яблоками, помидорами и желе из облепихи. Вкусно.

Когда сидишь у иллюминатора, то на смену эмоциям приходят глубокие раздумья.

День хороший. С утра вели наблюдение в районе Байкала. Смотрю разломы. Выпал первый снежок и очень хорошо стал подчеркивать рельеф земли, как утренняя дымка вдоль рек или в расщелинах гор. Провожу их измерения ручным секстантом и фиксирую времена «Дельтой» с расчетом координат подспутниковой точки, чтобы потом привязать измерения к трассе полета. Ну, думаю, хорошо поработал, рассчитаю и нанесу на карту несколько структур по геологии. Входим в связь, а Земля, не спросив нас, заняла «Дельту» телеграфом «Строка» и передает радиограммы. А это значит, что все измерения пошли насмарку. Ну я и высказал резко оператору, что надо спрашивать у нас, свободна «Дельта» или нет. В это время на связи были Кубасов, Иванченков, Гречко. Пришли поздравить с наступающим праздником. Хорошо поговорили. Я сказал ребятам, что в нашей семье этот праздник двойной — совпадает с днем рождения моей жены. Говорят, давай мы ей букет цветов от тебя передадим, приятно будет. Тогда попросил вложить в него и маленькую записку: «Поздравляю с днем рождения. Прими букет Земли от любящего тебя сердца в космосе».

На следующий сеанс пришел Елисеев, говорит, что все довольны нами. Молодцы, что пошли на рекорд, а то Рюмину уже тяжело его носить. Рюмин тоже поздравил с наступающим праздником и сказал, что ЦУП доволен нашей работой. Приятно, когда твою работу товарищи хорошо оценивают.

После обеда работали с «Дельтой» в режиме 67 по автономному определению своего пространственного положения. Все прошло хорошо, хотя тест спектрометра СКР показал, что с ним не все благополучно.

Закончился день. У нас звучит музыка, слушаем новые записи. Прислали хорошие русские песни.

С утра снова занимались «Таврией», потом начали подготовку к бане. Сейчас отвлекся и плохо поставил заглушку на емкость сбора урины, ее при перекачке выбило давлением, а вместе с ней и грязную воду вперемешку с уриной, которая в виде большой желтой капли висела на шланге. Ничего, убрал. Кстати, здесь нет брезгливости, понимая, что все это наше и никого больше. Принял душ.

На связь приходил Павел Романович Попович поздравить. Рассказал о рыбалке. Завтра 7 ноября.

Вечером закончился эксперимент «Таврия», разделение вещества прошло вдоль колонки не очень эффективно. Сделал забор фракций шприцем.

Стал болеть позвоночник. Знаю по Земле, у меня это бывает, когда мало занимаюсь спортом — мышцы слабеют. Позвоночнику при этом трудно удерживать вес и идет сжатие позвонков, а здесь, наоборот, — их растяжение.

Долго летаем, потеряли чувство времени. Знаем, что прошло много его, а ощутить, как на Земле — весна, лето, осень, зима, отпуск — нельзя. Здесь все в одном безликом времени — чередование света и тени 15 раз в сутки; и работа, как белка в колесе, только не мы крутим, а нас крутит.

Чувствуем, что все к нам в разговорах относятся осторожно, боятся задеть.

65-я годовщина Октября. Наш Великий праздник отмечаем в космосе. Вспоминаю, пятидесятую годовщину Октября мне довелось отмечать в другом океане — Индийском, где я на корабле «Виктор Котельников» участвовал в работах по обеспечению поиска автоматических станций «Зонд» после облета Луны и возвращения на Землю. Это были мои первые и очень памятные шаги работы в КБ Сергея Павловича Королева.

Когда мы проходили над Союзом, с нами установили связь прямо с Красной площади, немного показали парад, пригласили семьи, которые были там, и я смог поздравить Люсю с днем рождения. Милая, так сердечно она говорит, так хочет сделать хорошее, поднять настроение. Слышу, ее поздравили комментаторы телевидения. Там холодно, видим, дети замерзли. А мы, пролетая над страной, передавали праздничную эстафету городам, республикам, подтверждая величие достижений нашего талантливого, трудолюбивого, доброго народа.

В следующем сеансе вся смена ЦУПа дала нам отличный концерт. Оператор связи Виктор — сменный руководитель полета — играл на аккордеоне, а две девушки Наташи пели русские народные песни, а когда запели «Листья желтые», в это время мы летели уже над Монголией. Показали всех ребят в смене. Молодцы.

Ушли из зоны видимости, и наступила тишина. Толя ушел в ПХО, читает. А я думаю побегать на дорожке КТФ.

На станции убрались, повесили портрет В. И. Ленина, шарики надули, иллюминацию сделали из цветных люминесцентных индикаторов. Красиво получилось и уютно. А настроения праздничного нет.

Прямо с Красной площади наши семьи приехали в ЦУП к нам на встречу. Люся такая красивая. Первым вышел на связь Сережа, Толин сын, потом Лида, а Люся молчит. Пришла мама. Люсе подарили от ЦУПа ветку рябины, а я подарил праздничный шарик. Тогда Виталька говорит: «Пап, покатайся на шарике». Я сел на него, взял в руки дыню, которую нам прислали к празднику, а Толя за ниточку стал меня катать. Дети были довольны, смеялись. Потом Виталька доложил мне, что закончил четверть хорошо, а следующую постарается еще лучше.

Между сеансами в станции тишина. Разговаривать не хочется, включать музыку тоже. В следующем сеансе мы символически выпили за здоровье Люси сок из фляги и показали, как это делается в космосе. Лида сидит, обнимает Люсю. Им так не хотелось уезжать, они просили нас разрешить им остаться еще до следующего сеанса, а мы говорим: «Отдыхайте, езжайте домой». Через сеанс неожиданно для нас включили телевидение посмотреть, чем занимаемся. Потом предложили нам спеть. И мы хорошо все вместе попели, а в конце они исполнили песню, посвященную нашему полету. К вечеру приехал Береговой, тепло нас поздравил и сказал: «Вы, ребята, все уже сделали. Все спрашивают, когда вы сядете, мол, устали ребята, жалеть стали. Поэтому ваша задача поднять настроение и веселей быть на экранах. Правильно?».

Благов сказал, что Госкомиссия поставила им задачу посадить нас «в кол», то есть как можно точнее, так как посадка ночью. Под конец сеанса Георгий Тимофеевич говорит: «Ребята, все очень рады, довольны вашей работой».

Встал рано, в 6 часов утра, так как лег вчера в 8 вечера и сегодня решил посмотреть Дальний Восток, а записать на видеомагнитофон не могу, отказал. На станции тишина мертвая. Вытащил из холодильника икру, крабы, мясо перепелиное и поставил его греться. Начиная от Байкала и к Дальнему Востоку Земля покрыта слегка снегом, хорошо подчеркивающим рельеф местности.

Контуры Зейского водохранилища на карте и реальные не совпадают. Непонятно. Трудно вести привязку на однообразном ландшафте сопок. В тени отснял пленку ПСН. Снимал эмиссионные слои и восход Солнца. После стал ремонтировать видеомагнитофон «Нива». Разобрал, в общем, не так дела плохи. Отлетел ус на шестерне захвата пружины. Смотрю, Толя подходит и говорит: «Извини, я вчера был не прав». Это он о том, что мало мне оставил времени на разговор с семьей. Я молча протянул ему магнитофон, и мы стали работать. Весь день потратили на «Ниву».

Вечером немного разгружали «Прогресс», искали индикаторы проскока жидкости для системы регенерации воды, так как завтра их замена. Сейчас хочу посмотреть через визир «Пума» с 15-кратным увеличением, какие на закате появляются ступеньки по краям диска Солнца по цвету, ширине и сколько их.

180 суток. Виток 3232. Утром смотрел Дальний Восток. Сегодня хорошо просматривается Земля. Нет облачности, дымки. Увидел один разлом в районе Шимановска и замерил его угловое положение относительно горизонта. Рассчитал координаты, когда наносил его на карту, оказалось, он у меня уже был отмечен раньше. Это интересно. Я дважды нашел эту структуру. Еще по первому сообщению геологи проверяли этот район и подтвердили наличие там полиметаллов. Смотрел Украину. В районе Львова отметил разлом, хорошо подчеркнутый отдельными хребтами.

Когда подходишь к Англии и Ирландии, вода в Атлантике темно-синяя, с бирюзовыми полями планктона, а сейчас здесь вода сплошь голубая. Не пойму, от чего это зависит. Видимо, есть связь с временем года. Начали эксперимент «Таврия» с новыми колонками. Затем занялся «Оазисом». Установил два новых вегетационных сосуда с семенами пшеницы и овса. Ремонтировал «Ниву». Кажется, что-то получается. Уже есть звук, а изображение пока неважное. Полез в грузовик и нашел еще пакеты с земляникой и творог с клубникой. Неожиданное вдвойне приятно. Вчера вечером побаливало сердце, сегодня полегче. Это вегетатика. Побегал по дорожке, чувствую себя хорошо. Смотрю сейчас на программу полета. Интересно мы здесь живем — не по годовому календарю с принятой последовательностью дней недели, а у нас здесь свой календарь. Дни распределены по экспериментам — астрофизические, медицинские, технологические, ремонтно-профилактические работы, прикладные и отдых. Спроси нас, и мы даже не знаем, какой сегодня день недели.

Ровно месяц до посадки. Спал плохо, просыпался через каждые 2 часа, и так до утра. Встал в 8 часов, и началась рабочая карусель. Заметил, что прибавилось седины, и прилично. Ноет сердце, внутреннее состояние взвинченное. Много занимался сегодня геологией, особенно по Украине, кажется, разобрался, где что.

По Дальнему Востоку все-таки работать тяжело. Местность однообразная, сопки, но стараюсь получше разобраться. Сейчас запустили «Корунд». Набрали программу, кажется, пока работает нормально. Пролетая по станции, подумал — вдруг сейчас разгерметизация или пожар. Как обеспечить безопасность? Сейчас это будет сделать очень сложно — в процессе полета появились дополнительные эксперименты, а с ними новая аппаратура, кабели для стыковки ее с бортом, что не учтено было при создании станции. Кстати, в этом одна из серьезных проблем создания долговременных орбитальных комплексов, когда нужно предусмотреть в компоновке станции включение новых экспериментов по ходу полета.

День смерти Л. И. Брежнева, запуск «Колумбии», недомогание Толи. Проснулся около 5 часов утра. Хотел пораньше встать и записать Дальний Восток на видеомагнитофон. Смотрю. Толи нет в постели. Выглянул в рабочий отсек, а он скорчился и сидит на беговой дорожке. Спрашиваю: «В чем дело? Что с тобой?» Говорит: «Что-то нездоровится, видно, отравился. Боль в левом боку». Час проходит, смотрю, мучается человек. Взял аптечку и дал ему бисептол, после активированный уголь и еще дал ему аллохол. Проходим территорию Союза. Говорю: «Толя, не имею права молчать. Давай выходить на связь и докладывать». Согласился. Проходим вдоль побережья Дальнего Востока, на этом витке сеанс связи не запланирован. Делаю вызов: «Я Эльбрус-2, ответьте». Выходит дежурный наземного измерительного пункта в Уссурийске. Прошу организовать связь с Центром управления полетом. Выходит на связь Виктор. Прошу позвать врача. Прибежал минут через десять врач смены Валера. Объяснил ему все, и мы ушли из зоны.

Ну, а дальше все потихоньку стало раскручиваться. Правда, на следующем сеансе, это было около 8 утра, опять разговор с Валерой. В конце дает мне рекомендацию — сделать укол атропина.

Ну что же, впервые в жизни стал делать укол, на борту станции. Взял из аптечки шприц-тюбик, снял колпачок и говорю: «Толя, подставляй зад, колоть буду». Он просит: «Валь, только поосторожней». Я примерился, предварительно зажав половину иглы пальцами, чтобы она вся не вошла, и уколол. Толя сказал, что даже не почувствовал. Через час ему полегчало. К следующему сеансу собралась комиссия медиков, и решался вопрос, сажать нас или нет. Это был дикий случай. Девять лет готовиться к полету, полгода летать — и за неделю до рекорда сесть. А тут еще выходит Рюмин на связь и говорит: «Парни, все поисковые средства готовы к посадке, так что готовы завтра вас посадить». Вот это обрадовал! На связи, слышу, академик О. Г. Газенко обращается шутя: «Профессор Лебедев?» Отвечаю: «Слушаю, коллега». «Пропальпируйте, пожалуйста, больного». В общем, мне пришлось первому оказывать медицинскую помощь товарищу в космосе. После обеда Земля попросила на всякий случай подготовиться к спуску.

Провели небольшую консервацию. К середине дня Толя разошелся. Говорю: «Толя, что будем делать? Скажем, значит, посадка. Решай. Больше к этой вершине возможности подойти не будет». Говорит: «Я сейчас чувствую себя неплохо». «Ну что ж, тогда вперед». А сесть всегда успеем. К вечеру все успокоилось.

Вечером выходит Рюмин на связь и говорит: «В 19 час. 16 мин. американский корабль „Колумбия“ пройдет под вами на удалении 80 км». В это время были в тени. Смотрели, так и не увидели.

Астрофизические эксперименты. Встал в 6 часов утра. Толя не спит, плавает по станции с фотоаппаратом. Спрашиваю: «Почему не спишь?» — «Болят почки». Толя в этой ситуации держится, молодец. К сожалению, мои возможности врачевания ограничены.

Наш врач Кобзев с утра вышел на связь с вопросом: «У Толи есть сейчас боли?» Я не выдержал и сказал: «Надо думать, о чем спрашивать при всех, для этого есть другой канал».

Полгода на орбите. Откровенно говоря, не верится, что столько летаем и выдержали.

Встал пораньше. С пользой посмотрел Алтай, Казахстан. Описал результаты астрофизических экспериментов и начал опять ремонтировать видеомагнитофон. Все-таки удалось сделать. Сегодня просмотрели все кассеты, которые у нас на борту. Соскучились без телевизора, без него здесь тяжко.

Выпили сока за юбилей. Толя произнес тост: «Дай бог, чтобы остальные так же, как и мы, пролетали полгода».

К вечеру была встреча с семьями. Люся была скучная, а потом разошлась. Видно, есть на Земле какие-то проблемы.

Пролетали над Америкой, смотрю, вулкан Эль Чичона все дымит, шлейф стелется в океан километров на 300.

Проснулся рано, в полшестого, нервы на пределе, дергаюсь при малейшем раздражении. Выхожу на связь, хочу прочесть стихотворение, в котором моя вера, что состоится этот полет. Я его хотел прочесть как мой победный клич, поделиться радостью свершенного. И вдруг слышу голос нашего врача — ты, говорит, помолчи сегодня, и включил магнитофон, где я читаю свои стихи, только на Земле. В общем, заткнул меня при всех, настроение испорчено. Ведь я столько его нес в сердце и берег, чтобы прочесть именно из космоса. Ясно, что он хотел мне сделать приятное, но его не хватило понять мое состояние, и этим нанес мне удар по самому дорогому.

Не раз просил его не проявлять инициативу без согласования со мной. Ведь у нас свой мир, и в него надо очень осторожно или с разрешения входить, а не вторгаться.

Толя ушел в грузовик и там хлам перебирает, закрепляя все по местам. Осталось немного, вздохнем, и больше настроения.

Идем в произвольной ориентации. Посмотрел в иллюминатор — ощущение, как будто на самолете идем на взлет.

Встали в семь часов. Сегодня с утра геофизические эксперименты, «Корунд» и работа по станции.

Утром Рюмин вышел на связь и поздравил — ведь прошли последний рубеж: 185 суток полета, которого он достиг с Лешей Поповым, а мы идем дальше. Говорит: «Осталось немного, летаете хорошо, так держать».

В половине первого дня показали по телевидению похороны Л. И. Брежнева. Мы тоже почтили память молчанием.

Утром посмотрел на себя, аж страшно стало — лицо в красных пятнах раздражения, спина шелушится. В общем, тяжко. И спасение — только работа. Сейчас работал по Солнцу и чувствую — глаз подпалил.

День трудный. Встали рано. Вышли на связь, ждем начала динамики, а от «Дельты» ничего нет. Прошел сбой, и опять пришлось выручать программу дня. Вручную развернулись на Солнце тринадцатым иллюминатором и на трех витках по нему работали. Увлекся и сгоряча напрочь обжег лицо, добавил глазам.

Интересно наблюдать, как заходит Солнце, как деформируется. Вначале появляются рваные края, затем поперечные полосы. Солнце начинает приобретать как бы текучесть. Словно шарик воды в невесомости упруго пульсирует, изменяя свою форму. Была поставлена интересная задачка специалистом по атмосфере — отснять длиннофокусной аппаратурой рефракцию Солнца при его восходе и заходе. Приходилось, как снайперу, за несколько минут до захода захватывать узким полем зрения прибора диск Солнца, удерживать и сопровождать его, ожидая погружения в атмосферу. Поэтому и смотришь в топку ради результата. Сейчас белки в зернах желтоватого цвета, моргаешь, царапает, как песка насыпали в глаз. Припухли. Потом на голову стал надевать нижнюю рубашку, делал одну дыру для глаза и рукавами завязывал рубаху, как чалму. Так и работал, но и это не спасало, один глаз все равно пострадал. В основном программу дня удалось вытянуть, а имели право дать выключение программ, и все.

Опять на связь приехал Газенко. В конце разговора сказал, что их врач уезжает в Боржоми для организации послеполетного отдыха.

Разыграли с Толей маску Квазимоды, и я ее выиграл, а точнее, высчитал. Я знал, что Толя выбросит нечетное число, потому что раньше он бросал четное, поэтому предложил считать с него. Так и получилось. Он выбросил 5, а я 1. А шуточный рисунок — ковбоя с женщиной и лошадью — не стали разыгрывать, отдал ему.

Ночью два раза вставал к «Корунду», шла сигнализация о сбое. Но утром земля посмотрела телеметрию и сказала, что все прошло нормально — кристалл выращен.

Весь день хочется спать. Занимались подготовкой к запуску второго студенческого спутника МАИ «Искра-3» и отсняли при этом несколько сюжетов. Во время съемки у нас чуть не получилась серьезная неприятность — спутник потоком воздуха поднесло к осветительной лампе, а он весь обклеен элементиками солнечных батарей, хорошо, вовремя почувствовали запах гари от клея. К счастью, все обошлось. Особенность спутника в том, что он не герметичен и его приборы работают прямо в открытом космосе, то есть в вакууме а это накладывает жесткие требования на аппаратуру.

Идем по терминатору. Смотрю на Землю — слева по полету она в сиреневом сумраке и слегка розоватых облаках, а справа матовая белизна ее поверхности с ровным голубым горизонтом, плавно переходящим в черноту космоса. Сейчас удивительно красивые закаты и восходы Солнца, почти нет тени. Пробую снимать.

Сегодня в программе дня нам уже отвели час на укладку в корабль возвращаемого оборудования. Зашел в транспортный корабль, сел в кресло и представил, как пойдем на посадку. Сейчас много работы. В станции остается много ручной аппаратуры, которую надо где-то аккуратно закрепить, уложить, чтобы до прихода новых хозяев она не болталась по станции, а была сразу у них на глазах и готова к работе.

В ПХО плавает стыковочный узел нашего корабля — дорогая вещь, который мы сняли, т. к. после расстыковки он нам уже не понадобится, а у ребят следующего экипажа будет возможность возвратить его на Землю в спускаемом аппарате нового грузового корабля, который к ним придет.

Запуск «Искры-3». Хорошее название «Искра». Пусть летит над планетой и порождает в молодежи стремление к знаниям, их приложению к конкретным делам науки и техники. На спутнике установлен ретранслятор, запоминающее устройство, передатчик для ведения и организации любительской коротковолновой радиосвязи. День прошел хорошо, правда, с утра не ладилось с «Корундом», но сейчас печь работает.

Кончились все фломастеры, нечем писать. Что-то в эти дни легко работается с Землей. Стали сговорчивее, стремятся проявить активность, помогая и подстраховывая нас, не дожидаясь вопроса. Проводим ремонт и замену передатчика С-190, командной радиолинии, по которой Земля передает команды на бортовые системы. Работу выполнили быстро и хорошо, хотя это было непросто, на нем около 30 различных разъемов силовых, высокочастотных, а доступ к креплению блока труден. Дело в том, что станция создавалась в сжатые сроки без учета ее долговременного использования, и в расчет брали только ресурсы ее оборудования. Практика же показала, что ресурс станции можно продлевать в 2–3 раза, но для этого требуется замена отдельных приборов, блоков, аппаратуры, а это на первых станциях плохо продумывалось. Зато всю 2-ю половину дня были свободны. Вот что значит опыт полета. Знаешь, как подойти, какой взять инструмент, как удобнее и быстрее снять крепеж, разбандажировать жгуты кабелей. После обеда отсняли на одну кассету (60 м кинопленки) выполнение ремонтных работ и полив огорода. Надо снимать, на Земле это не восполнишь. С Толей весело разговариваем, как будто и не летаем полгода.

Опять уплыли часы «Полет». Когда делаю физо, я их снимаю, потому что руки потеют. После физо заглянул под резинку, а их там нет, теперь не знаю, как быть. Ночью проснешься, и непонятно, сколько времени, не то что на Земле, когда по свету в окошке можно судить, который час. Здесь для нас понятие ночь условно, так как пока мы спим, то пролетаем четырежды через день и ночь.

Отдых. Встреча с семьями. Пришли наши родные, а мы сидим хмурые. Устали и надоели друг другу. Наши почувствовали это и спрашивают: «Почему скучные» — а энтузиазма в голосах нет, сами уже не знают, что рассказывать. Днем снова ремонтировал «Ниву» при консультации с Землей, получилось, ночью встану для съемки Дальнего Востока. Сейчас чищу головки магнитофона, прогоняя специальную пленку.

Смотрел восход и заход Солнца. Редко увидишь такой горизонт даже в космосе. Мы наблюдаем его второй раз, столько красок — голубой, бордовый, желтый, синий, красный, коричневый, черный, белый, зеленоватый. А сколько оттенков!

День прошел, занимаемся гашением конвертов и писем бортовой печатью «Салют-7».

С утра занялись оформлением почты. Поставили печати на памятных дипломах о выполнении программы полета. На них стоит день посадки 31 октября, а мы теперь садимся 10 декабря, так что на Земле придется исправлять дату посадки на 40 дней вперед.

Днем была встреча с артистами — Майей Кристалинской и Николаем Афанасьевичем Крючковым. Отдохнули, спели задорную песню из кинофильма «Небесный тихоход»: «Мы друзья, перелетные птицы…, первым делом, первым делом самолеты, ну а девушки, а девушки потом». Я сказал ему, что он с детства мой любимый артист, и в том, что мы стали космонавтами и так долго летаем, есть и его немалая заслуга, потому что на героях фильмов «Звезда», «Мужество», «Парень из нашего города» и других наше поколение пацанов воспитывалось и старалось быть на них похожими. Они воспитывали в нас веру в себя, в прекрасные качества человека, порождали светлые чувства к жизни, людям, Родине. Наше поколение счастливых людей, нам было кому подражать и с кого брать пример. Мы бегали по библиотекам в поисках интересных книг, мечтали, фантазировали, мучили себя и других вопросами, сомневались, искали ответы.

Опять смотрел восход Солнца. Очень красиво, когда появляется густо-розовый овал на облачности при восходе и потом, разрастаясь над горизонтом, встает желто-оранжевой полосой, очень похожей на пшеничное поле в степи на закате. А выше него темная полоса, потом серо-голубой слой, снова темные полосы. Далее по мере восхода на смену им появляется у Земли красивый нежно-розовый слой, а за ним широкий, яркий, бело-серебристый и над ним рассеянный светло-голубой. И вот появляется красный блик от разгорающейся под горизонтом мощной топки, и в свете солнечной лавы видно, как плывут по горизонту черные глыбы облаков. Вдруг показывается краешек Солнца, он, поднимаясь, мечется, как огненный шар, в мираже воздушного покрывала Земли, перемещаясь навстречу движениям облаков, как бы ища себе место, где можно взойти над горизонтом, и вот, прорвавшись через оболочку Земли, встает над горизонтом, освещая его белым ярким светом дня, подавляя остальные цвета, которые начинают постепенно растворяться все дальше по горизонту.

Тяжело бывает, когда человек на связи допускает бестактность. Ты здесь безоружен, ответить резко не можешь, во-первых, нельзя, слышат все, а потом жалеешь этого человека, поэтому надо иметь трезвый рассудок и на самом деле крепкие нервы, чтобы уметь вовремя сдержаться, а то раз сорвешься, и это как снежная лавина…

День победы, есть мировой рекорд — на 10 процентов превысили предыдущее достижение, и это официально засчитывается как новое. С утра вышел Рюмин на связь, поздравил с рекордом и Иванченков от отдела, где я работаю. Женя Кобзев дал код по нашей таблице, который означал, что нашу работу оценивают очень плохо. Это здорово меня расстроило. В следующем сеансе все же решил перепроверить. Оказывается, он вместо «очень хорошо» дал — «очень плохо». Перепутал цифры. Вот так и до инфаркта не далеко.

Занимались медицинскими экспериментами. Все нормально. Вечером посидели за столом, выпили сока за рекорд. Жизнью можно гордиться. По душам поговорили и в последнем сеансе связи с Толей запели: «Этот день победы…».

Совершенно не чувствую, что установили рекорд, день как день, еще хуже. Видимо, всегда, когда приходишь к большому результату, нет особых эмоций, восторга от успеха, а есть спокойствие от выполненной трудной работы. Вечером послушали по «Маяку» нашу встречу с Н. А. Крючковым.

Получили программу на оставшиеся дни. Не понравилась, почти одна медицина. Сегодня смотрели нас, как мы чувствуем себя на заключительном этапе. Кажется, неплохо. Во второй половине приехал Леонов, поздравил с рекордом, Получили радиограмму без формы.

Телекс из Франции от 23.11.82 г. Центру Управления Полетом.

Я был бы признателен, если передадите от имени национального центра космических исследований Франции и от имени Жан Лу Кретьена и Патрика Бодри наши искренние поздравления Анатолию Березовому и Валентину Лебедеву по случаю успеха, которого они только что достигли, перекрыв рекорд продолжительности полета и пребывания в космосе. Мы желаем им успешного продолжения полета. С глубоким уважением Юбер Кюрьен, президент КНЕС.

Вечером попросили дать нам Гимн Родины. Ведь этот рекорд — сплав трудовых дел нашего народа. И хотелось его отметить Гимном страны. Перед сном в последнем сеансе связи услышали его. Мы встали, повиснув в воздухе. В это время под нами в иллюминаторе проплывала Камчатка. Так приятно было чувствовать торжественность этих минут. И очень многое вспоминалось на этом трудном, долгом пути.

Вошли в тень. Посмотрел мерцание звезд в атмосфере при их заходе за горизонт, оно длится 5–7 сек. с частотой порядка 3 Гц. Огурцы в огороде хорошо взошли. Высота — 35 мм, 5 листочков, и «Журавлики», как я их здесь назвал, высотой 25 мм с 2 листочками. Сейчас поездил на велоэргометре.

Беда. Пропала часть пленок, которая хранилась в холодильнике. Видимо, случайно, когда его переносили за панель, зацепили кабелем тумблер и тем самым перевели работу холодильника в режим сушки. Пошел нагрев, и температура поднялась до +100 °C. А все дело в том, что для перехода из режима «Холод» в режим «Сушка» достаточно одного изменения положения тумблера. Даже блокировка закрытой крышки в режиме «Сушка» не была предусмотрена.

До полвторого ночи готовились к завтрашней работе. День так закручен, что дыхнуть нет времени и все идут ответственные операции, но интересно. С утра, в 7 час. 30 мин., начали динамику транспортным кораблем. Записали Австралию на видеомагнитофон. Поработали с режимом 81 и 67 «Дельта» по навигации, проверив оценку точности разворотов станции по «Сириусу». Точность оказалась высокой, около градуса.

На борту орбитальной станции нет-нет и задумаешься. Снимок «скрытой камерой», фото А. Н. Березового.

Дальше начались тренировки к посадке в специальных вакуумных штатных «Чибис», когда разряжением как бы частично имитируется в них гравитация за счет притока крови к ногам. При разряжении 35-мм вначале ощущение было неважное, подташнивало, но потом привык. Скоро домой, как там нас встретят. На работе дом — это квартира, поехал за границу — страна, а в космосе наш дом — Земля. Затем выполняли тест рентгеновского спектрометра и провели юстировку посадочных мест иллюминаторов № 16, 13 с помощью секстанта С-2 и астроориентатора АО-1, установленных на них.

И снова куча радиограмм на завтрашнюю работу, но уже с тренировками в транспортном корабле для подготовки к спуску. Сеанс короткий, нет возможности даже проконсультироваться со специалистами по системе обеспечения спуска. Толя спит, а я решил еще поготовиться к работе. Многое подзабылось, но помогают записи по кораблю, которые я оформил в виде специального планшета перед полетом.

Тренировка к спуску.

Настроение плохое, ведь погибла часть ценных пленок. День был напряженный.

Часто задумываюсь, как же меняется человек и если меняется, то в чем? Внешний облик, связи его со средой — да. И сам человек меняется, его знания, потребности, интересы, проблемы. Но суть человеческой жизни, его отношение к ней, к себе, ко всему, что его окружает, чем он живет, мне кажется, неизменна и, уверен, подчиняется определенному закону от рождения и до конца дней в каждом поколении, любой нации. Этапы познания мира, стремления общественные и личные, отношения к людям, близким, друзьям, открытие мира и разочарования, спады и подъемы, нравственные ценности и моральные — все укладывается, как мне кажется, в определенную схему. И если это представить графически, то, уверен, мы все найдем свой ряд подобных друг другу, как в одном поколении, так и из поколения в поколение. Соотношение людей активных и пассивных, злых и добрых, талантливых и бездарных, энергичных и бездеятельных окажется в ней постоянным с теми лишь колебаниями в зависимости от напряженности общества в периоды его катаклизмов, революций, войн, катастроф. А значит, человеческая сущность остается той же, в каких бы формах социальной жизни она ни развивалась и во что бы мы ее ни облекали, хотя среда оказывает влияние на формирование у людей соответствующих ей качеств, тем самым порождая перевес одних групп над другими, вынуждая массы людей подчиняться новым условиям, чтобы сохранить себя и выжить. Поэтому при организации жизни надо не придумывать а исходить из законов, которым подчиняется человек, как часть природы, а для этого их необходимо, познавая, уточнять. Только тогда можно не изменить человека, а научиться управлять всем нам своим «я» в интересах всех, чтобы мы не оказывались в противоречии с этими же законами.

После нелегкого рабочего дня еще есть, оказывается, силы поиграть в настольный теннис — В. В. Лебедев (крайний справа) во время своего отпуска в строительном отряде Московского авиационного института на БАМе.

Природа гармонична, но в ней действует жестокий закон — сильный побеждает слабого и, значит, существует насилие. Вот почему постоянно идет борьба добра и зла. И зло нередко побеждает.

Но из древности человек, живя по этим законам, мечтал о добре, победе его над злом. Отсюда сказки, легенды, былины, где, хотя бы в них воспевалось добро, сохранялось в сердце, памяти людской, что оно есть и обязательно победит, только надо потерпеть. И в процессе долгой эволюции человеческой цивилизации сформировалось, оно должно было сформироваться, учение об обществе равных, о духовных ценностях, стоящих выше материальных, и сознании, что человек может быть человеку друг. Этим была заполнена пустота его однобокого развития.

Сейчас две системы, со своим мировоззрением. В капиталистическом мире все идет естественным путем. И каждое поколение растет в среде видимой свободы: ищи, выбирай, пробуй. Найдешь себя — будешь победитель. Проиграешь — окажешься на свалке общества. Жизнь идет по законам азартных игр. Под эти законы формируются их искусство, моды, традиции, идеалы. Возможно, неплохие для них, понятные им. Но это их жизнь. Где добро не провозглашается, а зло им маскируется.

У нас общество живет по другим законам, поэтому наши отношения должны подчиняться своей морали, а это — бороться со злом, подавлять его в себе и развивать добро. Но мы, к сожалению, долгое время обманывали себя и других, представляя свою систему, как гаранта добра, тем самым отметая и замалчивая наши пороки, что привело к искаженным формам болезней нашего общества при неспособности средств ведения с ними борьбы и отсутствии гарантий справедливости для человека, забыв, что этими процессами надо учиться управлять, а эта наука-воспитание, не директивная, сложная многозвенная, включающая труд, искусство, литературу, язык, политику. И здесь недопустимо смешение проникновения в наш мир средств воздействия на умы другой морали. Надежный заслон должен быть им поставлен. У нас разные пути, хотя конечная цель — развитие человечества с единой жизненной программой — одна. Это сходящийся процесс, и, думаю, нет разницы, с какой стороны идти к его вершине. Мы свое мировоззрение должны не противопоставлять другим, а защищать его жизненность своим примером.

И еще об одном. Это о жизненном потенциале каждого из нас, который мы стараемся поддерживать на высоком уровне. Но жизнь есть жизнь, и наступает момент, когда силы есть и не уступают другим, а направленность вектора жизненной ориентации по отношению к ним становится противоположной, идет на спад, как у касательных к параболе в ее восходящей и нисходящей частях. Эта парабола, как траектория жизни, сколько навешаешь на себя и чего, таких высот и достигнешь. И тогда, хотим мы — не хотим, часто способные к активной работе, мы уже ориентированы всем укладом жизни, грузом забот, накопленной усталостью, привычками или возрастом вниз, то есть от общественных интересов на личные, а значит, на торможение тех, кто идет вверх. Это общая картина. Хотя есть и исключения из этого правила, когда люди всю жизнь и даже в старости сохраняют жизненную ориентацию все время вверх, и она становится ведущей даже при низком уровне их жизненных сил. Но это далеко не у всех.

Поэтому только сам человек своим сознанием, а значит, совестью, ответственностью может оценить этот переломный момент и уступить дорогу. Но пока в обществе будет определяющим занимаемое положение на служебной лестнице, а не сам человек при отсутствии конституционных средств защиты общества от захватнических действий стоящих у власти, он всячески будет бороться за уровень достигнутых возможностей. Это известно с древних времен, но также с тех времен известна и другая, более справедливая, человечная, равная для всех оценка — уважение к возрасту, мудрости, заслугам, сохраняющая почтение и привилегии старшего. Казалось бы, в наши дни добавить немногое, гарантировав занятие любым делом, достигнутый уровень обеспеченности, и не было бы страха освободить место. Но это возможно, когда духовный мир общества, его культурный, интеллектуальный уровень высок.

Пошел 3-тысячный виток, а на счетчике 3496 — это вместе с витками станции, которые она накрутила в беспилотном режиме. Проходим около Восточной части Америки. Включил приемник, слышу хорошую, спокойную джазовую музыку. Это нам дают ее с корабля «Юрий Гагарин», который на этом витке работает с нами в автономе, когда связи с ЦУПом через него нет. И тут я как-то остро почувствовал, что проходим над нашим кораблем, на котором наши люди так же, как и мы, несут долгую космическую вахту, только на Земле, и представил, как они ждут нас, встречая рупорами антенн, разворачивая их в направлении, где мы должны взойти над горизонтом искусственной звездой, и, встретив нас, сопровождают в пути по небосводу от горизонта к горизонту. Следят за состоянием наших бортовых систем готовые в любой момент прийти на помощь. А так ждут наших вопросов и, не отвлекая от работы, стараясь сделать нам приятное, шлют в эфир музыку, чтобы мы, проходя вдалеке от родной Земли, не чувствовали себя одинокими. Поблагодарили их и говорим: «Скоро и вам домой, соскучились, поди?» «Конечно», — отвечают.

В. В. Лебедев с сыном Виталием перед отъездом на космодром (1982 год).

В этот раз прислали грузовик в основном с топливом — это уже для следующей экспедиции. Я говорю: «Плохо быть на дороге одному, что на Земле, что в космосе. Никого не встретишь, и заправиться не у кого». Спрашиваем Леню Горшкова: «Мы летаем на 76-м бензине или 93-м?» «На солярке, — отвечает, — вам не подойдет». «А купить у вас можно?» — спрашиваем. Кто-то поддерживает, подсказывает: «Дорого стоить будет, командировочных не хватит». Эх, жаль, нет бензоколонок в космосе! А будут. Пошутили и то дело.

Посмотрел на отсек научной аппаратуры, на нем висит 8 прозрачных пакетов, полных болтов, гаек, заглушек. Это все от нашего долгого обживания станции. А сейчас уже легко. Станция работает на нас, а не мы на нее.

С утра прошли тренировки по спуску, понравились, полезные. Один режим ручного управления спуском прошли отлично, во втором запутались. Потом отрабатывали режим автоматического спуска с навигационным обеспечением.

В установке «Малахит», где растет наш огород, у огурцов появился наверху 6-й листочек, а высота их — 50 мм.

Начало инвентаризации и подготовки станции к покиданию. Я думаю, длительность полетов, а точнее, обживание космоса, не будет сдерживаться особенностями человека, так как совершенствование средств обеспечения и методов подготовки будет все время приводить к переходу на более высокий уровень понимания его возможностей, а следовательно, будет постоянно развиваться заложенный в нем потенциал. Как в спорте, например, прыжки в высоту или бег на 100 м. Казалось бы, должен наступить где-то предел. Ведь не прыгнешь вверх на 5 м, а все-таки высота человеку потихоньку покоряется и покоряется. Так же и в космосе. Человек будет уходить дальше, ставить перед собой более сложные задачи, но успех их выполнения во многом будет определяться тем, насколько увязаны в программах следующие моменты:

Цель. Зачем это надо.

Насыщенность работы и ее разнообразие.

Исследовательский и моральный заряд членов экипажа.

Уровень комфортности, обеспечивающий жизнь на борту, а не выживание.

Тогда можно летать еще дольше и не хуже работать. Приятно чувствовать, что станция, ее системы, аппаратура уже нами проверены, отлажены настолько, что работают надежно, а ты — тоже одна из ее систем и чувствуешь всем нутром свою связь со всем, что здесь есть. Сросся, сжился с техникой. Застучали, как дятел, локальники телеметрии, значит, пошла запись параметров бортовых систем. Зашумели насосы — идет откачка конденсата. Заработал компрессор — идет дозаправка станции топливом и т. д… И стоит в этой слаженной акустической машинной симфонии пройти сбоям в ритме или сфальшивить посторонним звуком — вот тут твоя главная роль дирижера — найти виновного, понять причину и настроить на нужный лад работы.

Прекрасное чувство испытываешь, когда каждый день приносит конкретные результаты. Сегодня выплавляли кристалл калий-висмут; вчера из материалов — алюминий-индий. По геологии отсняли территорию Австралии. С удовольствием работали в выходной, а это значит, мы на самом деле отдохнули.

На встрече с семьями полушутя говорю Люсе: «Я бы не прочь здесь остаться и на год — внизу суеты много, а тут спокойная работа и полная определенность». Она мне: «Нет, ты уж возвращайся скорей, подумай о нас». Виталик рассказал про домашних попугаев, которых купил, и попросил привезти чего-нибудь вкусненького из продуктов.

200 суток пути в космосе. Встали поздно, около 12 часов. Где-то в 9 утра Земля проводила коррекцию орбиты. Я слышал во сне, как шла ориентация станции, по глухим ударам, хлопкам двигателей, а вот когда включился маршевый двигатель, не слышал, видимо, спал. Только когда загремели за панелями емкости для воды, открыл глаза и подумал, что это Толя лазает по станции, но увидел: летят незакрепленные вещи — и почувствовал мягкую затяжную перегрузку, как на амортизаторах потянуло.

Встали и за работу. Заменили 2 регенератора, а отработавшие загнали в грузовик. Начали инвентаризацию в рабочем отсеке малого диаметра. Описали все пленки, возвращаемое оборудование. Дальше снимал «Нивой» горизонт Земли, его слоистую структуру и заход Солнца, но в последний момент кончилась пленка. Вечером с нами встречался Каверзнев. Довольно подробно рассказал о внешнеполитической обстановке, отношениях с Китаем, о том, какое внимание уделяется нашему полету в мире, сказал, что американцы считают нашу программу долговременных станций значительной, интересной. Вечером в ЦУПе вся дежурная смена поздравила нас с преодолением 200-суточного рубежа в космосе. 300-суточный рубеж, думаю, будет преодолен не ранее чем через 5 лет, если не больше. Сейчас 12 ночи, но мы работаем и попросили выйти на следующий сеанс оператора связи, так как завтра ответственный день по новому эксперименту, а как он выполняется, точно не знаем, поэтому надо серьезно подготовиться. Сегодня еще дополнительно сделали плавку в печи «Кристалл». Завтра последний день работы с динамикой станции. Остальные дни будем заниматься подготовкой к возвращению. Да, кстати, у нас на борту висит небольшая картина, нарисованная ребятами с предприятия, где создавалась станция. Она с настроением, во многом отражает нашу жизнь. На ней нарисован ковбой, привязанный к столбу, сверху на балке закреплен револьвер и направлен на него, от курка протянута веревка через блок и привязана к тому, к чему не следует привязывать, а перед ковбоем прекрасная фигура обнаженной женщины, которая дразняще смотрит на него. В стороне стоит конь, смотрит на хозяина, и слезы сочувствия катятся из глаз. Он понимает: у хозяина идет внутренняя борьба с самим собой и от выдержки зависит его жизнь. Вот так же и у нас — расслабляться нельзя.

Сегодня в тени видел, как лунный зайчик очень красиво скользил по острову с двумя светящимися городами, и этот луч от большого «фонаря Гулливера», освещал маленький остров «страны лилипутии» на огромном земном шаре. Много интересного видишь и замечаешь, когда летаешь долго.

Кончилась бумага. Встали в 7 часов, чтобы успеть подготовиться к работе по радиограмме, а ее еще нет. Спал плохо, остальное в норме. Работу сделали хорошо.

Спал хорошо, настроение неважное. Работали с «Корундом», вели его прогрев и выполняли мелкие другие эксперименты, Отремонтировали сборник конденсата. Кстати, хороший пример. Все время загорается транспарант «Смени сборник конденсата». Долго не могли с Землей понять, в чем дело. Оказалось, после заполнения, когда его меняли, у нас в наборе не было ключа на 26, поэтому пришлось отворачивать накидную гайку пассатижами, а после замены на новый заворачивали ее снова пассатижами, но затянуть до конца не могли, а там, оказывается, обратный клапан, о котором нигде не было сказано, и он не отжимался, поэтому по включении насосов откачки конденсата повышалось давление на входе в сборник, так как он был закрыт и проходил ложный сигнал о его заполнении. Неорганизованность в одном обязательно породит сбой работы в другом.

У полуострова Валентос в Южной Америке наблюдал полосу планктона буро-коричневого цвета протяженностью 300–400 км.

Спал хорошо, настроение хорошее. Встал пораньше, сегодня трудный, решающий день, последняя динамика на станции, подводим итог операциям, связанным с автономной навигацией. Это стабилизация в пространстве, опознавание звезд, наведение на них визира «Пума», фиксация этих моментов и расчет положения звезд в осях станции. Далее вводим в машину координаты этих звезд и рассчитываем по ним уже положение осей станции в пространстве, а затем, вводя в машину координаты нужного объекта, разворачиваемся на него.

Вначале все шло хорошо, потом в тени попали в нерасчетный режим, когда включили ручную ориентацию, что программой не предусмотрено, и не понимали, пойдет от кнопки измерения разворот на объект или нет. Приняли решение: выключить «Дельту» и по новой все набрать, задав режим повторно. В общем, даже не ожидал, что развернемся с точностью 1°–1,5°.

Сегодня полным ходом идет дозаправка горючим от грузовика по командам с Земли, но уже не для нас, а для другой экспедиции. Обстановка, как перед дальней дорогой или переездом на другую квартиру. Вокруг мешки, оборудование. Ведем инвентаризацию.

Разговаривали с Экремом, сменным руководителем полета. Говорит: «Вашу работу трудно оценить, столько много сделали». Слышим, Женя добавляет: «Вы вспахали такое поле, что его даже при желании трудно закидать камнями». Все, завершается полет, тоскливо стало, но через некоторое время, я уверен, как геолога, полярника тянет в партию, на Север, так и меня потянет в полет, а значит, снова пробиваться.

Сейчас жду захода Солнца, чтобы отснять его. Наши родные, наверное, готовятся к посадке, прибираются в квартирах. Разрядили МКФ, упаковали пленки. Почувствовал, что скоро пойдем домой.

Подвели черту не плохо. Работой нашей довольны. Хорошо, что сегодня день не сорвался, а то могли бы под конец здорово испортить себе настроение.

Лег спать, всю ночь ворочался, ушел в воспоминания и так ими увлекся, что полностью перебил сон. Дома уже зима, наверное, деревья на улицах в инее, как яблони в цвету.

Встал с тяжелой головой. Сегодня последний медицинский день. Врачи остались довольны нашим состоянием здоровья, пульс 76, давление 130/70. Потихоньку ведем сборы в дорогу. Уже в контейнере возвращаемых грузов корабля сделали примерку кассет с пленками от разных аппаратов. Вещей набралось очень много. Не представляем, как все упакуем. Получили радиограмму с перечнем материалов, необходимых к возвращению, так что скоро домой.

Весь день занимались инвентаризацией. Сейчас 23 часа. Устал. Озноб идет по телу. Видно, легкий гастрит из-за нарушения режима.

Встал в 7 утра, а лег около 2 ночи. Идет дозаправка. Все делает Земля, а мы собираем возвращаемое оборудование: набралось уже 3 мешка, и своих вещей хватает. Вот этот дневник на четырехстах страницах и такой же рабочий с записями моих наблюдений, исследований, зарисовками, много писем, фотографий, которые приходили на борт, — все хочется забрать с собой. На память взяли перчатки от скафандра, в котором выходил в космос. Провели внутренние фотосъемки с растениями. Хорошо поднялся горох, даже жалко его будет убирать. Возможно, и зацвел бы.

Потихоньку убираем за панели вещи. Перенесли скафандры в переходной отсек, боимся, как бы они случайно не получили повреждений от системы АСУ, Хочется ребятам оставить станцию как новенькую, правда, им будет значительно легче, так как 8 сумок болтов, контровок, гаек, которые накопились у нас за время работы, им уже не придется снимать. Мы сделали все, чтобы остальные могли повторить наш полет и пойти дальше.

Встал в 11 часов, отлично выспался. День отдыха. Но какой там отдых? Занимаемся уборкой станции. Сейчас случись разгерметизация, пожар — не убежишь. Вокруг поглотители, регенераторы, узлы, мешки, аппаратура и т. д. К вечеру хоть немного убрали за панели, в станции аж светлее стало.

Продолжаю съемку Земли видеомагнитофоном «Нива». Вечером встречались с семьями. Люся что-то очень возбужденная, Виталька не понравился, не знает, что рассказать отцу, приходится вытаскивать на разговор. Скован. Люся молодец, в конце сеанса связи запела: «Пора в путь-дорогу, дорогу дальнюю, дальнюю, дальнюю идем». День заканчивается, остается 5 дней до посадки, тяжело их ждать, потому что нет интересной работы.

День отдыха. Настроение хорошее, все нормально. Весь день занимаемся укладкой в корабль возвращаемого оборудования, приборкой, инвентаризацией. Одно уберешь, появляется другое. Плаваешь, как в космических джунглях среди кабелей, скафандров, регенераторов, научной аппаратуры и т. д. Инвентаризацию почти закончили. Сегодня пробовал отснять мерцание звезд при заходе их за горизонт, но, к сожалению, не получается; то кинокамера заедает при малой скорости съемки — один-два кадра в секунду, а то станция неудачно стоит. Снял портреты сына и отца над постелью, скучно стало без них, остался один Люсин платок, пропитанный французскими духами.

Проснулся в 8 часов. Пофотографировал остров Крит, Африку. Чувствуется усталость и неопределенность встречи с Землей. Я впечатлительный, на моем месте другой бы гоголем ходил, а я себя все мучаю вопросами, как там. Запустил печь «Корунд». Работаю сразу с двумя образцами: германий-легированный калий и сульфид кадмия. Закончили инвентаризацию станции, укладываем возвращаемые материалы в корабль. Сейчас был телевизионный репортаж, посвященный 60-летию СССР. В нем сказал:

Суматошный день. Сплю плохо, долго не засыпаю, часов до 2–3 ночи. А Толя вообще не спит, только где-то к утру кемарит. Работы много суматошной. Лазаем по закоулкам станции, описываем состояние борта, нет ли повреждений корпуса, ржавчины, влаги, целостность изоляции, пылесосим все за панелями. При этом бывает много маленьких «открытий», связанных с находками предметов быта, деталей, которые мы когда-то потеряли, а их засосало потоком за панели. Да еще дергают специалисты, задают массу вопросов, на которые мы уже давали ответы в ходе полета, а они или упустили их, или же им лень поднять старые записи. Тренируюсь в «Чибисе», в ОДНТ — вакуумные штаны, где за счет разрежения усиливается приток крови к нижней части тела, идет тренировка кровеносных сосудов, которые за время длительного полета детренировались, так как не испытывали земного давления крови. К этим тренировкам быстро привыкли. Они мне нравятся ощущением нагрузки на сердце, состоянием легкого головокружения и приятной тяжестью в ногах, а главное — ощущением того, что организм работает в новых условиях, отличных от невесомости. Вечером планировали телевизионный репортаж об итогах работы, но он сорвался из-за плохой связи. Вечером в ЦУП пришли ребята — Ляхов, Александров, Савицкая. Хорошо, весело поговорили.

Спал мало, легли в 3 часа ночи. Уборка, уборка. Устаем. Даже на лицо изменились. Сегодня был тест системы управления движением транспортного корабля. На минуту ошиблись по запуску гибкого цикла для тестового включения двигателя на 2 секунды из-за того, что не провели сверку ручных часов, а они ушли на минуту вперед. Вошли в сеанс связи, доложили и включение двигателя провели с приборной доски. Все прошло хорошо, без замечаний. Закрыли люк в грузовом корабле. Все, туда уже дорога закрыта. Потихоньку прощаемся со станцией. Продолжаю работу с «Пирамигом» и ПСН — последние кадры ночного горизонта Земли. Отсняли Канопус при проходе первого эмиссионного слоя Земли, это сероватого цвета полоса вблизи горизонта, хорошо всегда наблюдаема. В течение одной минуты снимали мерцание Канопуса.

Смотрел ночную Землю, когда проходили Европу, Земля освещена серым пятнистым светом с яркими линиями центральных магистралей городов. Снимал фотоаппаратом ПСН ночные города Южной Америки; «Пирамигом» сделал 10 снимков горизонта Земли. В темноте лбом ударился об угол узла крепления скафандра Орлан, когда проводил съемку, аж кожу пробил до крови, голова гудит. Немного поспал и встал. Запустил программу «Корунд». С Земли спросили: «Холодную водичку пьете? Есть такое желание? Или все время теплую? Ведь иногда так хочется испить холодной водички». На Земле действительно так, а здесь этого почему-то нет.

Утром встал, голова тяжелая, настроение непонятное, тревожное. Как там внизу? Отвыкли! Наша жизнь уже приспособилась к маленькому островку в космосе, а тут сразу в Большой Мир. Не по себе, страшновато. Начали работать…

Час дня, еле хожу. Занимаемся консервацией станции, голова раскалывается, аж подташнивает. В два часа не выдержал, пошел лег, в глазах темно, голова трещит. Часа в 4 встал, полегче немного, физо не занимался. Сегодня на связь приезжал директор Института медико-биологических проблем Газенко и сообщил насчет отдыха после полета, период реадаптации будем проходить в Кисловодске, я — в санатории имени Орджоникидзе, а Толя — в «Красных Камнях». Пожелал нам успешной посадки и сказал, что у медиков нет беспокойства о нашем состоянии здоровья и есть полная уверенность, что все будет хорошо на спуске и на Земле. Потом были консультации со специалистами по спуску, бортовой документации, алгоритмам управления, возможным нештатным ситуациям, организации связи. Задал серию вопросов, получил ответы, доволен. Убирая электронный фотометр, стал разряжать его и увидел, что пленка в кассете запуталась и несколько измерений пошли насмарку. Тяжко, плохо переношу, когда вижу отказы или потерянную информацию. Сейчас думаю в тени поработать хотя бы с парочкой звезд.

Вот и последняя ночь на станции… Когда нас вывели на орбиту, я в первую ночь в космосе думал, что меня ждет впереди, как сложится полет? Ведь летать полгода! И когда наступит последняя ночь, какая она будет? И вот она — ничего особенного, обыкновенная, тревожная.

Попрощались еще с одной сменой Центра управления полетом, для которой полет уже закончился. В последнем сеансе связи прочел стихотворение, которое написал три года назад в Центральном Институте травматологии, куда меня привезли с травмой коленного сустава, полученной во время тренировки на батуте. Это произошло за месяц до моего старта с Леонидом Поповым на станцию «Салют-6». В первую ночь в больнице, когда в ужасе просыпался и холодный пот выступал на лбу от мысли, что происшедшее — это реальность, а не сон, а хотелось, очень хотелось, чтобы это был страшный сон. Ведь семь лет тяжелейшего труда на пути к своему второму полету закончились таким срывом! И вот рано утром, 10 марта 1980 года, когда я лежал в палате и первые солнечные лучи осветили стены, я захотел это состояние человека, остановленного на полном ходу судьбой, эти переживания, эти мучительные переживания, мысли запомнить в стихотворении, чтобы потом, когда я все-таки выполню свой второй полет, мог бы, обратившись к нему, вспомнить трудные дни моей жизни, вспомнить, что и тогда я верил, что найду в себе силы встать после этого падения от удара судьбы и пройти не менее трудный, а во многом и более тяжелый путь к своей мечте — летать и работать в Космосе. Вот оно.

Гордость переполняет меня, что смог пройти этой тернистой дорогой! Это и есть радость человеческой жизни! А сейчас уже три часа ночи, спать. Завтра в дорогу, к Земле, домой.

Лег и вспомнил своих. Прямо скажу — может быть всякое, но никакого волнения, жаль только близких, если такое горе на них свалится. Звезды звездами, а родной человек один в жизни. Мама, сестра волнуются. Завтра — нет, уже сегодня, — день самый трудный, он может обернуться радостью и горем. Спать, утром у меня должна быть ясная голова.

Закрыли люк между рабочим отсеком и переходным станции (РО-ПХО), посидели на дорожку, выключили свет и ушли в корабль. Транспарант «Люк ПХО открыт» почему-то не горит. Ладно, посмотрим дальше.

Выдали команду на закрытие люка станции. Смотрим из корабля, как он закрывается. Закрыт. Закрываем свой люк, но при двух закрытых люках транспарант «Люк ПХО закрыт» тоже не загорелся. Входим в сеанс связи, докладываем Земле, но она подтверждает закрытие люков и дает команду приступить к проверке герметичности стыковочного узла, то есть к сбросу давления в полости между крышками. Ведем контроль падения давления в стыковочном узле СУ, когда оно стало «О», включаем контроль давления в станции. Метка на видеоконтрольном устройстве стоит неподвижно. Только хотели перейти на контроль давления в СУ, вдруг метка просела на 40 мм, что за наваждение, откуда разгерметизация станции? — решили подождать — снова падение. Быстро закрыли клапан сброса давления из стыковочного узла. Падение давления прекратилось. Что-то с люком станции? Пошли его осматривать, предварительно выровняв давление между кораблем, СУ и станцией. Открываем люк корабля, а он не отходит — присосало. Вдвоем потянули, упираясь ногами, и открыли.

Смотрим, люк станции закрыт не полностью. Подергали — болтается, хотели открыть его ключом, но он не подходит, а удлинителя нет, мешает проставка на СУ, которую установили для приема после нас корабля новой модификации («Космос-1443»). Что делать? Быстро выдаю команду на открытие люка с пульта корабля. Оказывается, после установки проставки усилия пружины было недостаточно, чтобы поджать люк плотно, и боковые лапки, которые должны наползать на его фланец по периметру, упирались в торец люка. Так что, пропусти падение давления в станции, мы расстыковались бы с негерметичной станцией и потеряли бы ее для дальнейшей работы. Времени в обрез. Попадаем в цейтнот. Пора идти дальше, контролировать герметичность корабля, а мы застряли здесь.

Пока соображали, проверяли люки на герметичность и т. д., вошли в сеанс связи. Доложили, что удалось закрыть люк подтягиванием его вручную при работе привода. Земля просит в темпе надеть скафандры, так как мы попали в дефицит времени на целый виток, проверить их герметичность, стыковочного узла и выполнить расстыковку и спуск в заданные времена, т. к. перенос спуска на резервный виток сложен из-за организации поисковых работ: точка посадки при этом смещается примерно километров на 300 и трудно за короткое время переместить средства поиска в нужный район. А то, что мы в цейтноте и наша ошибка за счет спешки чревата серьезными последствиями, — это упускают из вида. Не до споров, — все сделали. После сброса давления в стыковочном узле мы снова проводим контроль давления в станции — смотрим: что такое, — на видеоконтрольном устройстве «О» даже метки давления нет! У меня аж захолодило в груди, не может быть такого быстрого падения давления в объеме станции через клапан стыковочного узла. Но неужели отказ на отказ по одной системе?! Мы даже такие ситуации на тренировках и в документации не рассматриваем. Входим в сеанс связи в районе Дальнего Востока. Прошу по телеметрии проверить давление в станции, через пару минут Земля сообщает — давление около 700 мм, как на предыдущем витке. Все нормально, тогда, говорим, примите отказ датчика давления в станции.

Вот так возвращаемся домой, одни приключения, как на государственной экзаменационной тренировке, с той разницей, что мы 7 месяцев не работали с транспортным кораблем, а жили и работали напряженно по программе орбитального полета. Но все прошло хорошо, тщательная, серьезная, без скидок на мелочи подготовка сказалась — мы вышли с честью из создавшейся ситуации и достойно подвели черту под огромной результативной работой, которую выполнили в космосе.

Подходит время расстыковки, выдаем команду. Через несколько минут открываются крюки корабля, которые надежно, с усилием 8 тонн, необходимым для герметизации СУ, держались за станцию. Крюки открыты, контролируем это по сигнализации, срабатывают пружинные толкатели, и включаются двигатели на отвод.

Все, до свидания, «Салют-7»! Наблюдаем отход корабля через оптический визир. Станция, подсвеченная Солнцем, в зеленовато-оранжевом свете оптики визира, плавно уплывает от нас. «Мы не прощаемся!» — так мы с Толей написали на стыковочном узле станции и верим, что еще поработаем на ней, а сейчас возвращаемся на Землю, чтобы отдохнуть душой, устала она тоской по близким, родным людям, всему земному и даже ее суете, чтобы насладиться этой привычной жизнью для человека и снова затосковать уже по работе в космосе.

После расстыковки в заданное время выполнили отстрел бытового отсека, выдав особо важную команду, а это значит — надо одновременно нажать две клавиши, расположенные на разных уровнях пульта. Услышали глухой с треском удар, как кувалдой несильно ударили по корпусу, и увидели, как прохлопнулся люк из спускаемого аппарата в бытовой отсек, а теперь уже в космос. В иллюминатор видел, как разлетелись белые осколки теплоизоляции, как брызги.

В сеансе связи Шаталов сообщил нам метеообстановку в районе посадки. Ветер 3–4 м/сек., небольшой, — это главное, мороз -15°, все наземные и воздушные средства развернуты в районе ожидаемого приземления.

Запустили программу спуска, теперь все операции на корабле по ориентации, включению и выключению двигателя, контролю его работы, разделению корабля на отсеки, управлению спуском в атмосфере и вводу парашютной системы будут проходить автоматически. Но это не значит, что экипаж свободен, здесь наступает самый ответственный период, когда ты, контролируя прохождение программ бортовой вычислительной машины, которая ведет управление кораблем, должен в своем прогнозе опережать ее работу, чтобы вовремя прийти ей на помощь. А пока все нормально.

В 21.12.14 включился двигатель, идем над Атлантикой в районе экватора, ведем связь через корабли, докладываем, как работает двигатель и величину отработанного импульса. Все нормально, двигатель отработал 199 сек., уменьшив скорость на 115 м/сек., работал плавно, мягко, устойчиво, перегрузки незначительные. Стараемся поплотнее разместиться в креслах и лучше затянуть ремни.

Не верится, что идем домой, хотя по всему есть ощущение, что возвращаемся из длительной командировки. Появился угол тангажа, летим спиной к полету, ногами по бегу местности, чтобы при входе в атмосферу и торможении спускаемого аппарата перегрузки нас прижимали к креслу.

Все, назад пути нет. Домой. Угол все время увеличивается за счет орбитального движения, так как корабль стабилизирован. Идем в терминаторе, скоро ночь, в иллюминаторе вижу Землю, розовую от облаков, подсвеченных низким Солнцем, и голубовато-синий свет на краю яркого закатного горизонта. Красиво! Нам посчастливилось выполнить редкий спуск в тени Земли.

При проходе терминатора красивые розовые облака, как волны над сиреневой Землей, проплывали под нами, уходя назад. На высоте около 190 км раздался удар, как молотком ударили сзади по корпусу спускаемого аппарата, а потом секунд через 15 с глухим треском сработали пиропатроны с дискретом в доли секунды. Прошло разделение корабля на отсеки: приборный и спускаемый аппарат (СА), а дальше проходил спокойный мягкий полет в спускаемом аппарате.

Когда стали входить в атмосферу (высота около 120–130 км), полет напоминал участок выведения корабля на орбиту — легкая дробь, как на мостовой; это началась выставка СА за счет его аэродинамики в потоке, но вибрации не сильные. После этого появилось раскачивание в промежуточной плоскости 3–2, 4–1 — одновременно по тангажу и рысканью. Иллюминатор темный, так как вошли в тень, и вот он засветился бледно-розовым светом. Создается ощущение видимости глубины пространства за иллюминатором, подсвеченного отсветами мощной топки, которая разгоралась за бортом. Потом бело-розовое свечение в иллюминаторе стало разделяться на полосы — белую и светло-розовой тональности, как будто на ярко-белый цвет нанесли розовый. Белые полосы напоминали по яркости и цвету светящийся слой перед самым восходом Солнца, когда его край показывается у горизонта Земли. И вдруг появились ярко-белые полосы с синеватым оттенком, они, как прожектора, проходили в иллюминаторе, набегая от днища корабля, а затем пошли потоки искр, как трассы розово-белых частиц разных размеров с интервалом примерно в 3 сек.

Иллюминатор розовел и стал густо ярко розовым, с белым оттенком — очень красивый глубокий цвет, как в огненном мешке. Потом иллюминатор стал темно-розовобордовым и начал потихоньку темнеть, как бы остывать. Вдруг удар, и нас бросило на ремнях вперед, вправо и влево — это ввелся тормозной парашют. Говорю Толе: «Приготовься, сейчас будет ввод основного парашюта». Через 16 сек. еще толчок и броски вправо и влево. Все время ведем репортаж. Совершенно спокоен, только удивительно все интересно и хотелось как можно больше всего увидеть, запомнить и записать. Снова рывок и переход на симметричную подвеску парашюта, а потом взведение кресел, сработали пиротолкатели, и наши кресла поднялись на полный ход амортизаторов, прижав нас плотно к приборной доске. Посмотрели друг на друга и говорим: «Вот теперь можно сказать, почти все нормально». А то Толя, когда еще двигатель отработал тормозной импульс, говорит: «Ну, Валь, все, теперь аварии не будет», а я ему: «Сплюнь». Дальше спускались на симметричной подвеске, и вдруг толчок, вспышка слева — это вскрылись дыхательные отверстия, и отделился лобовой щит. Спуск на основном парашюте с высоты 5,5 км показался очень долгим. Так много сильных впечатлений от момента включения двигателя и до ввода парашюта, что после этого плавный спуск на парашюте не ощущался — показалось, что мы сидим. Говорю: «Наверное, уже сели» — но оказалось, по высотометру высота еще 2800 м. Совершенно не чувствовался спуск. Потом только появились небольшие колебания. Ведем связь с самолетом-ретранслятором. Все время у нас запрашивают самочувствие и как идет спуск и транслируют в Москву.

Вдруг треск, нас подбросило и ударило о Землю. Внутри все екнуло, от неожиданности я аж выругался, нас бросило на бок и стало тащить по Земле парашютом. Толя отстрелил парашют, и движение СА прекратилось. Я оказался вверху, повис на ремнях, а Толя внизу. Спрашиваю: «Жив?». Улыбается: «Жив». «Как чувствуешь?» — «Лихо меня копчиком ударило», — говорит Толя. «Удар такой же, как и в первом моем полете, — говорю ему, — почувствовал его всеми позвонками». Висим на ремнях, самолет все время над нами, дают нам команду — раскрыть антенну, так как на подходе поисковая группа. Толя отстегнулся и стал резать ремни наших укладок, потом устал — мокрый, вспотел, лег головой на меня и стали ждать вертолета. Минут через 35 к спускаемому аппарату подошла часть поисковой группы. Вертолет, на котором она находилась, в 600 м от нас зацепился за сопку хвостовым винтом из-за плохой погоды, шел снег, и упал, подломив стойку шасси. К счастью, никто не пострадал. Слышим, открывают люк, самочувствие все это время было неплохое, только необычная тяжесть тела. Люк плавно открывается и слышу знакомый голос врача поисковой группы Валеры Богомолова: «Ребята, потерпите немного, мы вас покантуем, чтобы удобно было вытащить». Снова закрыли люк, и они стали кантовать СА для удобства выхода, и здесь я почувствовал резкое ухудшение самочувствия — укачивание, сильные вестибулярные расстройства. Говорю Толе: «Давай выходить, а то вырву». Толя крикнул, чтобы открывали люк, и нас стали вытаскивать. Первым вылез Толя. Я с трудом расстыковал разъемы кабелей связи и медицины, отстыковал шланги вентиляции и подачи кислорода. Когда вылез по пояс из люка, говорю: «Ребята, держите, а то упаду», и они вытащили меня.

На улице ночь, свежий воздух, идет снег и падает на лицо, а мне плохо, донесли до спального мешка и когда поднимали на руках, было чувство, что меня поднимают высоко-высоко — как будто метров на 10. Не пойму, в чем дело, знаю, что на руках высоко не поднимешь, а боюсь, как бы не уронили. Втиснули меня в спальник на собачьем меху прямо в скафандре, положили на землю и начались позывы на рвоту. Говорю: «Дайте платок». Сработали два позыва и сразу стало легче, посветлело в глазах. Лежу, рядом Толя в шезлонге и люди с такой заботой нас укрывают от холода.

Фотограф Евгений Викторович Моров укрыл меня своим меховым пальто, а сам остался в пиджаке на морозе. Потом ребята из группы технического обслуживания стали разгружать контейнер полезного груза с результатами экспериментов, говорят, что столько возвращаемых материалов они не видели. Его набралось две сумки от скафандров.

Стал замерзать, и меня понесли в вертолет связи, так как вертолет с теплой палаткой прилететь не смог, был туман, снег. А потом перенесли в машину ПЗУ, специально сделанную для поиска и эвакуации экипажей и кораблей. В ней было тепло, стали отходить.

В теле тяжесть. Когда сидишь, давит вниз на плечи, голову, ощущение, как в самолете, когда он попадает в во входящий поток, и если в это время ты стоишь, то перегрузка давит на ноги. Нам полезло, что корреспонденты не смогли добраться на место посадки, и мы спокойно отдохнули. Хочется есть, вчера не обедали, не ужинали, а сегодня только попили чайку и закусили галетами, да еще врач угостил нас яблоком — такое вкусное!

Поспали в ПЗУ часа три, так хорошо. Проснулся, в машине темно. Лежу на нарах, млею от сна, тепла, покоя на душе и слушаю, как Толя шепотом рассказывает о спуске Владимиру Алексеевичу и офицерам. Вся остальная группа всю ночь провела у костра во главе с генералом Субботиным, который руководил поисковыми работами. В машине две койки — одна внизу, другая под потолком, на ней лежал я. Поворачиваться трудно, как если бы ты это делал на центрифуге при перегрузке 2. Лежишь на спине — тело спину прижимает к постели непонятной неведомой силой, как будто за время нашего отсутствия увеличилась гравитация на Земле. Поднимаешь руку, как будто груз держишь в руках, 1–2 кг. А когда захотел лечь на бок, то это оказалось не так-то просто сделать. Ты, как грудной ребенок, сучишь руками и ногами в поисках опоры, совершая при этом нелепые движения.

В машине с нами все время были два врача, один — уролог из ЦНИАГ Владимир Алексеевич, а другой — Богомолов Валера из ИМБП и офицер, ответственный за машину. Когда стало светать и разгулялась погода, то налетели вертолеты. Приехали местные власти из ближайшего поселка, который расположен в 80 км от места посадки.

Над нами все время висит самолет-ретранслятор. Внизу, на земле, стоит вертолет связи и через него врачи передают информацию о нашем самочувствии сразу в Москву. Утром в 6 ч. 41 м. прилетели вертолеты и нас стали одевать потеплее для эвакуации. Снег прекратился, в машине нас переодели в летное меховое обмундирование, положили на шезлонги и понесли к спускаемому аппарату. Помню, когда одевали меховые брюки, встал впервые, то ощущение было, будто кто сидит на плечах, а ноги уходят в землю. Вышли на улицу, усадили нас в специальные шезлонги, укутали тулупами на собачьем меху и понесли вначале к кораблю посмотреть его после посадки, и всем сфотографироваться около него на память, а затем к вертолету. Когда несли, да простят меня, я испытывал блаженство. Несли по степи, покрытой тонким слоем снега, везде торчат кусты колючки и перекати-поле, а ты, как король, восседаешь на троне и несут тебя к железной птице, чтобы поднять в небо и перенести к близким с такой заботой, вниманием, что лучшей награды и признания людьми твоего труда трудно себе представить. Сфотографировались у корабля. Оказывается, почему нас так ударило при посадке: мы сели на склон единственной сопки, на пространстве, которое обозримо вокруг, и при косом ударе о землю нас перевернуло и тащило на парашюте, пока его не отстрелили. Вокруг интересная картина, обстановка, как на фронте, небольшая сопка, на склоне на боку обгоревший спускаемый аппарат, рядом развернуты полевые радиостанции и стоят две машины ПЗУ — одна с краном для эвакуации корабля, другая в транспортном варианте для экипажа, в которой мы провели всю ночь, а рядом выстроились вертолеты, и все это в открытой безлюдной голой степи. Потом меня понесли в один вертолет, а Толю в другой. И мы взлетели на Джезказган. Садимся в городском аэропорту, а там нас ждет уже самолет ТУ-134 из Центра подготовки. На аэродроме собрался народ, встречают хлебом-солью. В вертолете со мной летел наш инструктор Коновалов Виктор, начальник медслужбы ПСС ВВС, и Валера Богомолов.

Первым подбежал к вертолету Кобзев, наш врач экипажа. Расцеловались. «Валь, ты совсем не изменился на лицо», — говорит. Вынесли на руках из вертолета и в машину. Повезли нас к людям. Там в открытые окна машины нам преподнесли цветы, каравай хлеба, соль и сразу повезли в самолет. На борт поднялись первый секретарь обкома партии, руководители города, поздравив с возвращением, вручили нам национальные халаты с шапками. После этого сразу пошли на взлет, на Ленинск, и в самолете сразу же началось обследование врачами. Стоять больше пяти минут не мог — пот, слабость, давление при этом 90/80 и пульс 150. Поэтому ортостатику ограничивали, в основном вели обследование лежа и сидя. Ходить трудно, все время бросает в сторону, если бы не держали, падал бы на каждом шагу. Устроили нам обед, мы очень проголодались, так как сутки не ели. Я думал, объемся, но куриный бульон, курица, рис, овощи, почему-то не очень шли. Прилетели в Ленинск, погода солнечная, небо чистое голубое, легкий морозец, нас встречают командование космодрома и те, кто будет проводить дальнейшее обследование. На трапе чисто рекламно для телевидения и радио дали несколько слов интервью и сели в наш автобус, где были приготовлены постели. Легли, расшторили окна и поехали на площадку. На улицах стояли люди, встречая нас улыбками и поднятыми руками. На площадке выходим из автобуса, на улице стоит весь обслуживающий персонал, здороваемся, они аплодируют, и мы с Толей идем в гостиницу при поддержке Кобзева и Ивана Александровича. Там нас встречают девушки также хлебом-солью. Привели нас в номера для экипажа, возвратившегося после полета, есть и такие, где до полета никто не живет.

Толин номер справа, мой слева на первом этаже. Вход туда разрешен только нескольким врачам. Легли в постель. Тренер Юра Масюков и врач экипажа Женя Кобзев сразу организовали нам баню по нашей просьбе. Помыли нас, как малых детей: один держит под руки, а другой намыливает голову, тело, после этого в парилку минут на пять, удовольствие непередаваемое. Ведь последних полтора месяца не мылись. После этого в нарушение всего выпили граммов по 50 коньяку и спать. Выспались, началось медицинское обследование — эхография, ультразвуковая локация сердца, сняли кардиограмму, так как мы представляем сейчас ценный материал для исследований, как поведет себя организм в первые часы на Земле и как он будет привыкать к земной гравитации. После обследования посмотрели фильм «Отцы и деды» с удовольствием. Легли спать около двух часов ночи. Днем прилетела Государственная комиссия, чтобы встретиться с нами, посмотреть, как мы себя чувствуем после такого длительного полета, и от имени правительства поблагодарить за большую проделанную работу. Когда они зашли ко мне в номер, я только что переговорил по телефону с домом, с Люсей, с Виталиком, встал с постели и встретил их стоя. Они мне говорят: «Лежите. После такой работы, мы можем перед вами и постоять». На что ответил: «Не могу лежать перед людьми, которых уважаю».

Утром будит Кобзев — наш врач. Оказывается, ждут врачи. Начали обследование, кровь из пальца, вены. Девушки кормят нас по-домашнему, что хотим, то и готовят, и носят в номер к постели.

Тело все заросло уже не волосами, а шерстью сантиметров по пять длиной. Волосы особенно выросли на заду. Юра, тренер, спрашивает: «А почему на голове не выросли?» «Потому что и в космосе головой думаешь, а на нем там не сидишь, поэтому они не вытираются». Днем разговаривал с Люсей, у меня в номере телефон напрямую с домом. Вечером банька, уже хожу легче, правда, еще шатает и бросает в сторону. Объем легких не изменился — 5000 литров, (наверное все-таки миллилитров — прим. И.Г.) как до полета, кровь, моча хорошие с изменениями как и должны быть после длительного полета. У Толи в моче есть отклонения. Наша массажистка Мария Федоровна с первых дней делает массаж и лечебную гимнастику. Восстанавливаемся быстро, если учесть, что мы садились без противоперегрузочных костюмов. Сейчас два часа ночи, завтра день отдыха. Виталькин портрет опять со мной, стоит у постели, так же как в космосе.

День отдыха. Значительно легче стало, нет уже той тяжести в теле, как было до этого. Легче поднимать предметы, легче ворочаться в постели. Была встреча с журналистами. Доволен, кажется, получился разговор. Днем занимался в бассейне, ходьба, легкие упражнения для ног и рук, устаешь быстро, аппетит хороший. Вес уже 72 кг, а был в первый день 70,5 кг. Врачи довольны. Восстановление идет хорошо. Есть только изменения в крови, так как организм адаптировался в невесомости, а теперь идет обратный процесс. Утром устроил шутку — надел маску, которую привез на борт Жан Лу Кретьен, а на нее и так страшно смотреть, а если неожиданно, то можно очень испугаться, и лежу в постели. Женя Кобзев побежал к врачам и говорит: «С Валентином что-то произошло», вбегают в номер начальник медицинского управления Иван Александрович Скиба, Слава Богдашевский и психолог, я поворачиваюсь к ним лицом в маске и как рявкну, они аж шарахнулись. Картина была немая, как у Гоголя в «Ревизоре», моя маска отразилась на их лицах и исказила их испугoм и растерянностью от непонимания, что произошло. Опомнившись, все хохотали и говорили: «Ну, братец, чуть нас до инфаркта не довел», а психолог говорит: «Это хорошая адекватная реакция и хорошо характеризует состояние психики. Если человек шутит, значит, все хорошо».

Утром разбудил Женя. Принес много интересных писем от детей и много поздравительных телеграмм. Среди них письмо из дома и от руководителя научной программы первого моего полета на корабле «Союз-13», ныне акадамика АН АрмССР Гурзадяна Г. А.

Весь день медицинские обследования. Проверяли ортостатику на поворотном столе, прошел по полной программе, и она показала почти полное восстановление. Потом пошли на улицу на первую нашу прогулку. Температура минус 10, солнечно. Вышел из гостиницы, воздух вкусный морозный, приятно лицом ощущать ветерок, напряжение в теле высокое, контролируешь каждое движение. Сделали один круг по площадке около 300 метров, устали ноги, и сердце как бы скребло, в общем, устал. Пришел в номер и лег отдыхать. Начал беседы с инструкторами по полету для написания отчета. Сейчас вечером пойдем на прогулку.

Проснулся сам, не будили. Спал хорошо, настроение хорошее. Утреннюю гимнастику делаем прямо в постели, и сразу массаж. Дальше встреча с журналистами. Потом разговор с главкомом ВВС Кутаховым, поздравил меня со второй звездой. Толе присвоили второй класс летчика-космонавта, а мне еще неизвестно. После обеда спал и работал с методистами над отчетом. Подарил нашему инструктору по станции Николаю Чухлову часы, которые были со мной в полете. Разговаривал с Люсей к Виталиком. Чувствую себя хорошо. Побаливают ноги, передняя часть голени у костной мышцы, поэтому хожу тяжеловато, от прогулки получаю удовольствие. Восстановление идет хорошо. Сегодня был интересный случай — спал после обеда в специальном костюме с электростимулятором. Меня часа через два пришла будить Мария Федоровна на занятие гимнастикой. Я лежал на боку, повернулся и правой рукой крутанул нечаянно две ручки потенциомеров, и меня так скрутило электрическим разрядом, что взвыл на весь этаж от боли, а главное, спросонья не пойму, в чем дело, только когда сообразил, выключил тумблер питания. Погода стоит солнечная, сейчас два часа ночи, ложусь спать. На площадке поселилась лиса и два лисенка.

С утра медицинское обследование. Все тело болит, особенно болят передние мышцы ниже колен, болит поясница, бедра, состояние разбитого человека. Хожу как старичок, хотя чувствую себя прекрасно. Сегодня попробовал сесть за доклад для Госкомиссии, туго идет, а писать надо. От прогулок получаю удовольствие. Толе присвоили 2-й класс, а мне — первый класс. Это высокая оценка нашей работы. Смотрел фильм «Ошибка резидента». Разговаривал с Люсей, Виталька получил двойку по русскому и просил Люсю не говорить мне, а она проговорилась по телефону. Он и говорит: «Зачем это сделала? Ты же знаешь, что нельзя сейчас волновать его».

Приехали экипажи, которые пойдут на станцию после нас — Титов, Стрекалов, Ляхов, Серебров, Александров, — попарились с ними, поговорили о полете. На следующий день была встреча со специалистами по системам корабля и станции и опять беседа с экипажами. Всех их волнует: что главное в длительном полете? Как выходить из «зацикленного» состояния? Как построить отношения с Землей? В этот же день они улетали. Впервые вышел вечером в город на прогулку, походил 40 минут и устал. Когда бегаешь в спортзале, то стало легче заниматься-не давит так на ноги нагрузка.

Сегодня — велоэргометр, открутил нагрузку 900 кг/м, максимальное артериальное давление 190 мм рт. ст., пульс — 155 — хорошо, мог отработать и 1050 кг/м. Гулял 50 минут, чувствую себя хорошо.

В спортзале играл с Кобзевым в «Балду» (по попаданию мяча в баскетбольное кольцо). Он рассчитывал, что выиграет у меня из-за моей нарушенной координации после полета, а проиграл шампанское. До сих пор не могу взяться за доклад.

Всю ночь провел в дремоте. Лег спать, вспомнил Люсю с Виталиком, и так это было приятно, что весь сон ушел. Так до утра и маялся. Тело уже почти не болит, хотя когда сегодня бегал в спортзале, все-таки чувствуешь тело, как деревянное. Сел писать доклад, получается очень коряво. Думаю, все-таки успею закончить к отъезду в Москву. Из-за этого портится настроение. Леша Попов привез домой мой скафандр и Люся говорит: «Виталька в нем 3 часа просидел и говорит — папочкой пахнет!» Люсенька, умница моя — все делает, чтобы мне было приятно!

Вот и закончился наш полет в 211 суток, но уже на Земле по дневниковым записям, которые готовил все эти годы к печати. Грустно. Нелегко расставаться с этой работой и с вами, дорогие читатели. Привык к общению с вами наедине. Это был и отдых и труд. Спасибо. А в заключение хочу сказать.

Мною всегда руководила цель, которую выбирал сам или которую передо мной ставили, и если убеждался в ее необходимости, то шел к ней, невзирая ни на какие трудности — моральные, духовные, физические. Спотыкался, падал, снова поднимался, но шел вперед, выкладываясь полностью, не ноя и не ища жалости или поддержки у окружающих при неудачах, а только крепче сжимал зубы и настойчивей работал с верой в себя, в дело, которое хочу выполнить. Этим в конечном итоге всегда добивался побед.

Мне часто друзья говорили: Валя, с твоим характером ты не пройдешь к своей цели, остановят. Имелось в виду не умение, а на самом деле нежелание скрывать свои взгляды, отношения, а поэтому, как они говорили, все видно по твоему лицу, к кому как ты относишься, что нравится тебе, а что нет. Но я шел по жизни вперед, спотыкался, падал… И часто задавал себе вопрос: в чем дело, почему, казалось бы, из непроходимых ситуаций выхожу? И находил один ответ. Никогда не изменял своим взглядам, не подличал, уважал людей не показушно — словами, не торгуясь судьбой — выгодно мне или не выгодно, а делал так, как чувствовал и понимал. Меня всегда выручали люди верой в меня. Я хочу рассказать о нескольких примерах, которые повлияли на мою жизнь, на характер, на уверенность в себя, в людей, в достижимость задуманного.

После окончания института я был направлен в КБ, которое возглавлял С. П. Королев. Вначале работал в конструкторском отделе, а затем перешел в летно-методический, где проводились испытания космической техники на заводе, космодроме, при сбросах спускаемого аппарата с самолетов, испытаниях на море. Здесь же готовилась документация для космонавтов по работе на борту корабля. Попал я в поисковую группу, которой руководил Александр Иванович Халутин, бывший боевой летчик, командир дивизии, генерал. Для меня это был, конечно, огромный авторитет заслуженного человека. И вот как-то, готовя один документ, я согласовывал его с ним, ему что-то не понравилось, и он накричал на меня в присутствии нескольких сотрудников. Я очень переживал, как быть дальше, мне казалось, что поставлена под сомнение моя честь, и дальше, если не объясниться я не смогу уважать себя, если так позволяю с собой разговаривать. На следующий день я пригласил Александра Ивановича в небольшой зеленый зал для совещаний, в котором еще у первых космонавтов принимались экзамены. В это время там никого не было, и, волнуясь, сказал, что если он еще раз повысит на меня голос, я работать с ним не буду. Сейчас, как вспомню, смешно становится, как удивленно на меня он смотрел. Он уже и забыл, наверное, про это, но не посмел подшутить, обидеть высокомерным поучением начальника, не затаил обиды, а извинился. Сколько лет я с ним после работал, и никогда он не вспомнил этот случай с усмешкой. И сейчас мы с ним большие друзья, он давал мне рекомендацию в партию, характеристику в космонавты, учил честности, добросовестности, вере в свои силы.

В то время я летал на спортивных самолетах и захотел освоить вертолет. Александр Иванович поддержал меня. В военкомате дали разнарядку в Вязниковский аэроклуб ДОСААФ с 5 января 1968 г. Месяца за полтора до отъезда на тренировке, играя в футбол и с ходу ударяя мяч, наступил на мокрое пятно, которое накапало в спортзале. Ударив с разворота, нога закрутилась, хрясь, — и мениск. Отлежав месяца больнице, я вышел на работу, где-то за неделю до Нового года. Говорю: «Александр Иванович, отпустите летать». Он согласился, но с условием, что я до этого выполню поручение — поеду на химкомбинат в г. Березняки Пермской области и там согласую условия на изготовление репеллента — красителя, используемого в случае приводнения в океане или море, чтобы обозначить оранжевым пятном место корабля или космонавта на плаву. Ну что ж, надо так надо, и я выехал в Березняки хромой с палочкой, так как было скользко, и нога, поскальзывая, здорово болела.

Выполнив поручение, седьмого января я выехал летать в Вязники горьковским поездом. Приезжаю вечером, вышел на станции: мороз под тридцать, ветер, снег вьюжит, людей мало, так как машин не было. Спросив, где аэродром, пошел туда пешком. Иду, хромаю и думаю, как же я летать буду, залезать в вертолет, если опереться на больную ногу и отжаться на ступеньке, поднимаясь в кабину, не смогу. Ладно, там видно будет. Прихожу в штаб, который располагается на первом этаже. Начальник аэроклуба Денисов посмотрел мои документы и сразу подписывает их на обратную отправку. Говорит: «Мы не обучаем здесь, а только поддерживаем навыки у пилотов-вертолетчиков спортсменов». Что делать? Мне очень хотелось научиться летать на вертолете и не из-за того, что это новая необычная машина, мне казалось, что навыки вертикальной посадки понадобятся для полета на Луну, а я мечтал тогда о таком полете и старался себя к нему готовить. А тут возвращайся, значит, и Луне не бывать, если в самом начале осечка. Не знаю, кто во мне воспитал, откуда это качество, но в любой ситуации я не ищу оправдания в обстоятельствах, что так, мол, случилось, не думаю, что же я могу сделать, если так складывается, а иду до конца, добиваясь своей цели. «Нет, — говорю, — товарищ начальник, я должен научиться летать на вертолете, мне это надо по работе, я закончил МАИ, обещаю за две недели сдать все зачеты по системам вертолета и инструкциям по технике пилотирования, району полетов, только разрешите». Он говорит, «Мы из-за вас программу отдельно составлять не будем. Езжайте». Что делать? Говорю: «Нет, не уеду. Скажите, кто может решить этот вопрос». Он усмехнулся и ответил: «Только зам. председателя ЦК ДОСААФ по авиации генерал-лейтенант Якименко». «Хорошо, тогда я останусь до утра и буду ему звонить». Поднялся в общежитие, ребята там уже третий день занимаются. Спрашиваю: «Парни, где можно переночевать?» Недалеко от дневального была пустая койка с голой сеткой, я положил на нее чемодан, шапку под голову, а пальто укрылся. Смотрю, подходит ко мне молоденький симпатичный паренек и дает подушку: «Так удобней будет». Познакомились, Слава Дедюхин, потом мы с ним подружились.

Рано утром в половине пятого будит меня дневальный. Встал, выхожу на улицу, мороз, метель, а я в пальтишке демисезонном, шапке цигейковой — пирожок и ботинках на микропоре. Иду к гаражу, который видел у въезда на аэродром. Смотрю — там уже прогревается автобус, как я его называю, божья коровка, такой квадратный зелененький. Он едет в город за летчиками-инструкторами. Попросился, взял меня водитель. Приезжаю в город, захожу на переговорный пункт в центре, на площади в старом доме на втором этаже. Там никого, только дежурная за столом спит. Тепло. Сказал ей, что подожду, когда в Москве работать начнут. Лег на мощную лавку МПС и заснул. В 9 утра, а телефон мне дали, заказал разговор с генералом. Меня довольно быстро соединили. Я представился и по телефону, не видя человека, а он меня, стал его уговаривать разрешить мне освоить вертолет. Говорю: «Товарищ генерал, я должен научиться на нем летать, хочу стать космонавтом». Что на него подействовало, не знаю, видимо, действительно, если человек стремится к чему-то, он убедителен даже на расстоянии. В общем, он согласился и сказал, что об этом сообщит начальнику аэроклуба.

Возвращаюсь на аэродром, а там уже получили команду, ну и оформили меня. За две недели сдал зачеты, нагнал всех и стал летать. И часто в жизни задумывался, почему мне так везет с людьми, ведь не согласился бы генерал Якименко, мало ли кто звонит, и он, возможно, оборвал бы у меня струнку веры в свои силы, мечту, что ты действительно можешь добиваться своей цели. А тут вера в тебя, человеком заслуженным, как можно его подвести. Такие вот встречи не только закаляли, они рождали веру в благородство людей, уважение, надежду, доверие к старшим, веру в то, что тебя обязательно поймут, если ты честно добиваешься своего. И сколько таких прекрасных встреч у меня было и до того и после. От этого легко на сердце даже, когда встречаешься с гадостью людской. И, когда меня, бывает, спрашивают, страшно ли в космосе, и я отвечаю, что нет, то многие, наверное, думают, что я бравирую, неискренен. Нет, это действительно так, для меня страшно только одно, как бы не подвести людей, которые поверили мне, вложили в меня свой человеческий капитал: душу, ее тепло, стремление помочь мне не за что-то, а за то, что в каждом из нас у одних дальше, у других ближе, лежит прекрасное чувство добра, до которого только надо достучаться, заслужить, чтобы тебе поверили, ведь со всеми добр не будешь и тогда человек отзовется, он должен отозваться, если человек, и обязательно поможет. Ведь мы часто забываем, что находимся все под наблюдением сотен глаз, судеб, и от того, какой ты каждый день, каждый час, люди останавливают на тебе взор и, если ты последователен в своих поступках, словах, делах, ты незаметно проникаешься в них все глубже и глубже доверием и тогда обязательно наступит отдача уважением или помощью в трудную минуту. Я это знаю, испытал и испытываю. Вот почему при всех сложностях жизни я счастлив, могу гордиться собой, у меня много людей, кто вложил в меня веру в жизнь, в хорошее в человеке.

Но нельзя надеяться, не имеешь права требовать от людей поддержки, если сам никому не помог, все время ловчил ради своей выгоды, жил среди людей один, как и они с тобой, не связанный самым светлым чувством радости, искреннего общения, дружбы и только дружбы.

И с генералом Якименко жизнь меня все-таки свела. После первого полета в космос я приехал в Оренбург, где учился в летном училище, потом мы слетали на место гибели Владимира Комарова и, возвращаясь, остановились в г. Гае.

Секретарь обкома партии Поленичко говорит мне: «В городе торжественное собрание», чему было посвящено, сейчас уже не помню. «Может, поздравишь людей?» Конечно, я согласился и, сидя в президиуме, вдруг узнаю, что рядом со мной генерал-лейтенант авиации Герой Советского Союза Якименко. Когда я выступил, то рассказал людям обо всем, что здесь написал. Говорю, он, наверное, и не помнит этот случай, но как много подчас от нас зависит в судьбе других через работу, отношения. Якименко был очень удивлен и тронут, когда я назвал его фамилию, и мы с ним расцеловались. Спасибо всем, кто меня учил в школе, училище, институте, с кем я встречался в жизни, кто меня в ней сопровождал, кто верил мне и сомневался, ругал и наказывал, поддерживал, учил, выручал, но всегда был добр ко мне. Спасибо, я это, может, не сразу чувствовал и понимал, но теперь я знаю, что много прекрасных людей — уставших, измученных, израненных жизнью, людьми, но хранящих в себе самое дорогое, человечность, а значит, ей жить во все века.

Они пробудили меня, развили, закалили. Я благодарен трудностям. Страха во мне за свою жизнь нет и не может быть, страх есть один — подвести людей, которые в меня верят. А другой страх — это от неизвестности, как в ночном лесу, когда боишься каждой тени, крика птиц, шума в ветвях, так и в жизни, не зная ее, боишься за жизнь.

А она ясна, если ты нашел себя, понял, для чего живешь, и тогда уже не страшно, она всегда останется с тобой.