"Волонтер: Неблагодарная работа" - читать интересную книгу автора (Владимиров Александр Владимирович)

Глава 1 — Нарва

Как это часто бывает в фантастических повестях, день у главного героя не задался с самого утра. Впервые в жизни у Андреса Ларсона, по неизвестным ему причинам, сорвалась важная сделка. Китайский ширпотреб не лучшего качества, но все же. К тому же он по глупости узнал, что у его жены есть любовник. Хотя правильнее было бы сказать, что Андрес об этом догадывался, но вот и представить, кто это даже не мог. Готов был подозревать любого, но только не этого человека, а сегодня, надо было такому случиться, он с ним встретился, не успел во время отъехать от дома, как раз позвонили, не состоявшиеся партнеры. Узнал, что им оказался двоюродный брат, омерзительная личность, нахлебник и альфонс. А еще ему сегодня обязательно нужно было ехать в Ивангород. Обычный бизнес, если бы не одно но. Партнером должен был в этот раз вновь стать русский. Стоп, стоп, стоп. Ларсона ни кто не хочет, изображать таким отъявленным националистом, тем более он никогда им и не был. За снос памятников времен Советского Союза, Андрес не ратовал, да и самих русских оккупантами не считал, так как предполагал, что это был такой момент в истории. Просто, по его мнению, а оно было субъективным, все русские бизнесмены — бандиты. Так и норовят, чтобы его облапошить, обмануть и, как говориться, кинуть. И если сегодняшняя сделка просто сорвалась, и каждый из участников оказался при своем, то в ситуации с русскими можно было остаться и без штанов. А еще, что больше всего раздражало эстонца, русские были неряшливые. Иногда бывало, Ларсон смотрел российское телевидение, для общего развития, и поражался, до чего те довели свои города, превращая их в помойки.

Поэтому, где-то в десятом часу, Андрес Ларсон выключил ноутбук и, вызвав секретаршу белокурую Линду, сообщил ей, что уезжает по делам в Ивангород. Затем, накинув поверх модного костюма демисезонное пальто, вышел из офиса фирмы «Андлар» на улицу. Закурил сигарету. Постояв пару минут, как аккуратный человек затушил окурок, и, бросив его в урну, стоявшую у входа, сел в «Мерседес».

Его старая привычка лично контролировать все сделки, подвела его только раз, да и то это случилось сегодня. Поэтому на встречи с потенциальными клиентами Андерс обожал ездить сам, не таская с собой охрану, а уж тем более шофера. Ларсон предпочитал надеяться только на себя и не на кого более, особенно после того случая в девяностых.

Это, конечно же, отдельная история, но о ней стоит рассказать. Однажды вечером возвращаясь с приятелем из спортивного клуба, где занимался в свободное время фехтованием, они были неожиданно атакованы группой хулиганов. Друг, как последний трус, после этого Андрес разорвал с ним все отношения, бежал, оставив его одного валяться на мостовой. Ларсон не осуждал бы его за минутную слабость, если бы тот вызвал полицию, но приятель так не поступил. Кто были нападавшие, эстонцы, русские или еще кто, так и не установили. Его предположение в полиции, что это сделали русские, следователем были отвергнуты. Как ему тот объяснил: у преступности нет национальности. Теперь же вновь вернемся к повествованию.

— Хорошо хоть погода солнечная, — проговорил Ларсон, включая зажигание. — Осень, октябрь, а такое ощущение, что только начало сентября. Вот если бы ветерок с моря не дул, так никто бы не догадался, что осень.

Красные крыши старого Таллинна ярко играли в лучах солнца. На улице было тихо. Откуда-то сзади до Андреса донеслась иностранная речь. Нервно говорили двое.

«Туристы спорят — подумал Ларсон, — не могут выбрать нужный ракурс для фотоснимка», — улыбнулся.

Затем группа ребятишек, верно сбежавших с уроков, пронеслась мимо его машины в сторону ратуши. Две девушки спешили, по всей видимости, на свидание.

— Эх, где мои семнадцать лет, — изрек Андрес вслух, — эх жизнь проходит. В мои тридцать лет думать о других женщинах…. Хотя, — тут он замялся, посмотрел, на фото жены, что красовалось рядом с зеркалом заднего вида. — Вернусь из Ивангорода, разведусь. — Ларсон выругался и порвал снимок.

Окружным путем Ларсон миновал старый город и выехал, проехав через спальный район, на трассу, ведшую в сторону Нарвы. До чего же Андрес обожал этот благословенный край, с его зелеными лесами, с отремонтированными за последние годы, на иностранные деньги, шоссе, где так и хотелось развить большую скорость. Каких-то сто двадцать километров его разделяет до Ивангорода. Всего-то два часа езды, и то если ползти как черепаха. Разглядывал по сторонам осенний эстонский пейзаж. Покрытые желтыми и красными листьями деревья. Красота необычайная — приморская, если уж на то пошло.

Обогнав парочку машин, он вскоре на трассе оказался совершенно один. Чтобы не было скучно, да и время летело быстро, включил радио. Понажимал клавишу. Поймал «Klaasikaraadio». На радиочастоте звучала ария из оперетты «Мистер Икс».

— Цветы роняют лепестки на песок, — надрывался из динамика Георг Отс, — Никто не знает, как мой путь одинок. Сквозь ночь и ветер мне пройти суждено, нигде не светит мне родное окно.

Тем временем ветер с Балтики нагнал черные тучи, и вокруг стало темно. Несколько капель ударили об капот автомобиля. Ларсон выругался, погода все портила. Он бросил взгляд на часы и вздохнул, снижать скорость было нельзя, и так успевал только-только к началу встречи. Русские могли бы обидеться и уйти, а тогда сорвалась бы вторая сделка за день, терять еще один контракт не хотелось. А еще, что было намного хуже, они могли требовать компенсацию за опоздание. Отчего эстонец надавил на педаль и дал газу.

Ларсон припомнил, как выглядел его клиент, ведь он уже раз с ним встречался. Его тогда поразило, до какой степени тот был толст. Во время разговора постоянно, после каждого слова, умудрялся вставлять нецензурную лексику. А еще от него, что было вполне объяснимо, несло потом. Этот запах врезался в память эстонца довольно отчетливо, и как-то сразу увязывался с неопрятностью русских. Да и фамилия у него была какая-то свиная — Боров. Боров Олег Сергеевич. Ну, вылитый бандит. Этот того и гляди обманет.

— Хотя в первый раз не обманул, — произнес Андрес вслух, — возможно не решился.

Тут перед его глазами, в стекле, возникло лицо Олега Сергеевича. Противное такое с маленьким ртом, и бегающими сальными глазками. Одевается неряшливо, вот и сегодня, скорее всего, явиться в потертом свитере и обшарканных джинсах. Да и притащит собой охрану, словно Андрес — киллер.

Ларсона аж передернуло. Если бы не бизнес, он бы сейчас развернул машину.

Когда до Нарвы оставалось меньше двух километров, на трассу выскочила косуля. Андрес крутанул руль, машину занесло, и она вылетела с шоссе. Пару раз перевернуло, и врезалась в дерево. Выскочила подушка безопасности. Он готов был уже около ста раз поблагодарить немцев за их принципиальность. Если бы не они, быть бы ему на небесах.

Выбравшись из машины, Ларсон (в состоянии шока) сделал несколько шагов и только теперь потерял сознание.

Очнулся Ларсон оттого, что стал замерзать. Пошевелился и понял, что жив. Открыл глаза. Несмотря на темень, было светло. Причем свет был какой-то пульсирующий. Он повернул голову в сторону источника и увидел, как пылал автомобиль.

— Голова болит, — простонал он — Ой, как болит.

Попытался встать. Получилось только со второго раза, причем, когда поднимался, головная боль усилилась. Андрес ощупал свою голову, слава богу, отделался лишь синяком. Затем похлопал себя по карманам костюма, пальто осталось в машине, из всех вещей, что были сейчас при нем только портмоне да сотовый телефон. Остальные документы: паспорт и бумаги, так необходимые для подписания контракта, сгорели. А голова все еще болела, отчего Ларсон вновь ей замотал и недовольно проговорил:

— Ну, вот теперь от неприятностей не уйти. Мало того, что попал в аварию, голова раскалывается, так еще и на переговоры опоздал, и бумаги сгорели. Нужно срочно связаться с друзьями в Нарве, чтобы приехали за мной, да договорились о переносе сделки. Может, еще успею. Хотя, что я говорю. Чуть не погиб, а мысли все о бизнесе. Явно сотрясение. Нет, пусть с начала за мной приедут. А уж там, как карты лягут. Может с русскими не все и потеряно.

А с другой стороны что-то в мире произошло. Причем такое, что сразу же бросалось в глаза. И Андрес оглядываясь, заметил, что, пролежав без сознания час, два, ну, от силы три, он как будто из ранней в позднюю осень попал. Вокруг все изменилось, словно прошло много времени. На деревьях напрочь отсутствовала листва. Дождливая непогода закончилось, а ветер был такой студеный, что казалось вот-вот пойдет снежок. Одним словом поздняя осень, время, когда в еще закрытую дверь осторожно, стараясь ни кого не разбудить, стучится зимушка-зима, что приходит, когда ее никто не ждет.

Но этого не могло быть. Мир никак не мог так сильно измениться. Ларсон с этим ни как согласится, не мог. Вон и автомобиль догорал.

— Не может такого быть, чтобы погода так резко менялась, — вздохнул Андрес, — холодно.

Неожиданно вспомнил, пальто осталось в горящем автомобиле. Выругался. Включил сотовый телефон. И позвонил. Телефон молчал. Ни слов, что «Абонент находится в не действия сети», ни слов «Аппарат временно отключен». Мертвая тишина.

«Не иначе во время аварии что-то сломалось», — подумал он, разглядывая испорченную «игрушку». Затем еще минут пять крутил ее в руках, после чего кинул в охваченную огнем машину.

— Нет, я явно был без сознания от силы час, — прошептал Андрес, — но как, же вокруг все изменилось. Придется идти в Нарву пешком. Хорошо хоть не далеко. Километра два.

Он вновь похлопал по карманам. На этот раз (почему это не произошло раньше, да, скорее всего из-за того, что когда первый раз хлопал по карманам, думал о документах) обнаружил зажигалку, пачку сигарет и презерватив. Тот, что носил с собой в качестве талисмана. «Я за безопасный секс», — сказала как-то его жена, и пихнула в карман (бывшая жена, поправил себя Ларсон), не иначе предполагала, что у него есть любовница.

— Не суди о других по себе, — вздохнул Андрес, запихивая его обратно в карман, — Вернусь в Таллинн, немедленно разведусь.

Вытащил из пачки, замерзшими руками, сигаретку и закурил. Сделал пару затяжек, закашлял. Тут же предположил, что, несмотря на подушку безопасности, все-таки получил удар в грудь. Хорошо, хоть ребра целы.

— Все же немцы молодцы, — вымолвил он туша окурок, покрутился, по привычке разыскивая урну, куда тот можно было кинуть. Потом махнул в неуверенности рукой и отправил его вслед за телефоном.

Сначала Ларсон решил направиться в сторону трассы, по которой он ехал несколько часов назад. К его удивлению, он так и не вышел. Сделал предположение, что ошибся, когда отходил от машины. Даже расстроился, но обратно возвращаться не хотел, так как помнил старую пословицу, что это плохая примета. Минут через двадцать он вышел на берег реки Нарова.

— Приехали, — вздохнул Андрес, — остается только одно. Идти в сторону города берегом. Другого выхода нет.

Медленно побрел в ту сторону, где, по его мнению, должна была находиться Нарва. И чем он ближе к ней приближался, тем отчетливее была слышна эта странная канонада.

— Может кино снимают? — спросил он, у самого себя.

Вопрос если признаться не был таким уж странным, если вспомнить, что Россия вновь, занялась экранизацией исторических сюжетов. Были сняты фильмы посвященные Александру Невскому и адмиралу Колчаку. Вновь экранизирован Николай Гоголь и Александр Дюма. Снято нечто псевдоисторическое по Акунину. Кто знает, решил Андрес Ларсон, возможно сейчас вот тут под стенами двух крепостей происходят съемки по книге Алексея Толстого «Петр Первый». Вот только, по мнению эстонца, ему удалось посмотреть несколько современных кинокартин, делалось это как-то больно не убедительно. То ли сюжеты были не проработаны, то ли перенасыщенность компьютерными эффектами. Сейчас же если судить по канонаде, складывалось такое ощущение, что режиссер решил снять самый правдоподобный фильм. Обстрел крепости (а это должно было быть по сюжету) был продолжительный и без пауз, как это обычно бывает. Пошел мелкий снежок. Холод усилился, и Ларсон ускорил шаг.

Миновав почти два километра, он так и не увидел вдали огней высотных домов. Странным было все это. Ведь если судить логически, рассуждал Ларсон, то уже темно и свет в квартирах у людей должен гореть. Ведь Эстония это не Россия, а уж тем более другая страна, страдающая от нехватки электроэнергии. Времена, когда после развала Советского Союза, в некоторых бывших республиках были проблемы с электроэнергией вроде прошли, да и скорбная чаша как-то миновала Прибалтику.

Андрес остановился, перевел дыхание. Может он, в состоянии эффекта, все-таки погорячился, когда выкинул телефон в пламя. Как-никак финские модели, пусть и собранные в Венгрии, отличались большей надежностью, чем их азиатские модели.

Ларсон готов был уже себя обматерить, когда впереди, среди листвы он разглядел огонек. Из последних сил и выкрикивая, первое, что пришло на ум, он кинулся на встречу с неизвестным.

Русская армия вот уже почти два месяца безуспешно пыталась штурмом овладеть шведской крепостью Нарва. Хотя артиллерийский обстрел цитадели начался только двадцатого октября. Это произошло по той лишь причине, что основная часть войск, а особенно артиллерия подходили к городу слишком медленно. Генерал Людвиг Алларт, руководивший инженерной подготовкой штурма, распорядился соорудить две линии укреплений, фланги которых упирались в реку Нарову. Именно здесь и располагались войска, (на правом фланге дворянская конница Шереметева и дивизия Вейда, в центре Трубецкой, на левом Головин и гвардия) склады боеприпасов, жилые бараки. За внутренней линией располагалась сама артиллерия. На противоположном берегу Наровы два стрелецких полка осаждали Ивангород.

Двадцать шестого октября девятитысячная армия Карла XII прибыла в Пернов. Навстречу им царь Петр выслал иррегулярную конницу Шереметева, количеством пять тысяч человек. При обнаружении противника конница вернулась под Юала. Тут же было созданы два отряда, один из которых в количестве пяти человек выступил на запад поселка в сторону реки Нарова, (откуда должны были следить за передвижением неприятельских войск), а второй, из двух казаков, был направлен в ставку государя, с целью изложить дислокацию и усугубляющееся положение. Так же в донесении сообщалось, что высадившаяся в районе Пернова армия превышала предположительные расчеты Петра.

Утром четырнадцатого ноября отряд из пяти дворян, все еще находился в районе побережья. Именно им предстояло повлиять на будущие события в стране, когда со стороны моря, пробиваясь сквозь заросли, к ним вышел странно одетый человек.

Для них Андрес Ларсон просто стал неожиданностью. Чувствовалось, что вышел он на свет их костра. Эстонец остановился в нескольких от них метрах, и попытался разглядеть людей. Скорее всего, решил он, это статисты, отделившиеся от съемочной группы, и решившие устроить небольшой пикничок. Несмотря на то, что в данный момент не проходил киносъемки, одеты они были как кавалеристы начала восемнадцатого века. Длинные до колен кафтаны, цвет которых трудно было различить из-за темноты, белоснежные камзолы, короткие узкие до колен штаны и сапоги с раструбами. На головах парики, поверх которых нахлобучены треугольные шляпы.

В стороне прислоненные друг к другу, в форме пирамиды четыре мушкета. У старшего из них шпага. Решив, что это, скорее всего массовка, набранная из эстонцев, бизнесмен обратился к ним на родном языке:

— T eie abi on vaja! Mul on autoonnestus! [1]

Солдаты перестали жевать, вскочили и быстро, что Андрес глазом не успел моргнуть, разобрали мушкеты. И только тут Ларсон заметил, что они были с него ростом.

— Свей, — то ли спрашивая, то ли утверждая, проговорил вооруженный шпагой, — ей богу братцы свей. Хватай те его братцы, пока не убежал.

Вот только Андрес ни куда и не собирался убегать. Он стоял и смотрел, как четверо солдат, направлялись к нему.

Кино, решил Андрес, парни видимо заигрались. А может просто решили разыграть его. Это было не удивительно, раз статисты русские. Ларсон слышал от друзей, что те иногда любят вот так вот подшучивать, над эстонскими парнями, думая, что те медлительные. Поэтому он только замахал руками, но уже на русском, но с акцентом, проговорил:

— Мужики вы ошибаетесь. Я не киноартист. Я бизнесмен, я попал в аварию. Это в километре отсюда было. Там сейчас мой «Мерседес» догорает.

Всадники вновь переглянулись. Один из них, почему-то, связал ему руки за спиной, после чего, похлопав его по карманам в поисках оружия, проворчал:

— Эвон как по-нашему щебечет.

— Да только по привычке все словечки иноземные вставляет, — сказал старший, — Нужно срочно доставить его к графу Шереметеву. Иван возьми его на свою кобылку.

— Вечно вся черная работа мне, — пробормотал Иван, тот, что только что связал Ларсона. Затем толкнул в спину бизнесмена и сказал, — пошли шпион. Мы и так в пути задержались.

Весть, что его отвезут к «графу Шереметеву», как-то обрадовала Андреса. Он уже решил для себя, что кем бы тот не был, он явно был главным во всем этом балагане. «Большая шишка». Возможно даже режиссер. У эстонца даже мелькнула мысль, что графа, возможно, играет сам Никита Михалков. Этот уж точно не пройдет от такой роли. Ларсон еще немного повертел головой в поисках камер и софитов, но так и не нашел.

«Скорее всего, съемки проходили в другом месте, — подумал он. — а эти просто уехали на пикник. Вот только не пойму, зачем меня связывать. Переигрывают парни, ох переигрывают. Все расскажу их режиссеру. — Затем отогнал эти мысли, и решил, — вот вернусь в Таллинн, возможно не только с женой разведусь, но и сам кинематографом займусь. Буду возить оборудование для Таллинн — фильма».

И тут эстонец заметил пять кобылок, что стояли привязанными в тени деревьев. Иван неожиданно толкнул его в спину, заставляя идти.

— А поаккуратнее нельзя? — поинтересовался пленный.

— А ну, ступай. Что мне еще прикажешь, тебя на закурках нести, — проворчал тот и вновь толкнул.

Только чудом Ларсон не упал. Чтобы больше не искушать судьбу он зашагал к лошадям. Затем уже хотел, было сам запрыгнуть на лошадь, но солдат, погрозил пальцем. После чего, присел и, связав ему ноги, как куль закинул его на круп.

— Извини, но для твоей, же безопасности, — проговорил Иван, после чего вскочил в седло, впереди него.

Тем временем старший затушил костер. Проворчал, что-то насчет того, что принес черт на их душу шведа. Даже перекусить не дал. А ведь так хорошо здесь пристроились. После чего последовал за своими товарищами.

Ехали не долго. Минут десять. И только в лагере наш герой совсем упал духом.

Лагерь графа Шереметева стоял недалеко от Юала.

Теперь ни о каком кино и говорить не стоило. Андрес Ларсон понял это, когда на знакомых ему берегах, а он здесь не однократно бывал с друзьями, не обнаружил города. Ведь в советские времена Нарва так разрослась, что поглотила собой окрестные деревни. Он был просто уверен, что никто не стал, уничтожать спальные кварталы города из-за обычной прихоти кинематографистов. Шум бы в прессе подняли такой, что мама не горюй. Мэра точно бы власти лишили. Дешевле было бы воссоздать для съемок старый город в другом месте. Мысль, что Андрес Ларсон переместился, вследствие аварии, в прошлое казалась ему более реальной.

Ведь ни он, когда шел берегом реки, ни солдаты, скакавшие строго на восток, ни на метр не отклонились от маршрута, и по всем законам должны были прискакать в спальную часть города. Но этого не произошло. Андрес и его конвоиры приехали в военный лагерь.

Он был освещен десятками костров. Не смотря, на позднее время солдаты, находившиеся здесь, пели песенку. Ее слова разносились в холодном воздухе.

Иван вновь скинул его на землю. Потом сам соскочил и развязал ему ноги. Ларсон застонал от боли. Поездка по пересеченной местности не была ему на пользу, к тому же в том положении, в котором оказался он.

Тем временем старший спрыгнул с лошади и быстрым шагом направился к белому шатру, что стоял в центре русского лагеря. Перекинулся парой слов с караульными и вошел внутрь. Вернулся минуты через пару минут. С маленьким низким человеком, в синем кафтане. На голове серебристый парик, в руках трость. На плечи накинута шубейка. Ни на одного из известных актеров, а уж тем более режиссеров он не походил. (Тут Ларсон совсем упал духом). Граф сделал несколько шагов и, осмотрев пленного, спросил:

— Кто таков?

— Андрес Ларсон!

— Шпион? Зачем в Нарву Карлом направлен, какие сведения везешь?

Эстонец побледнел, понимая, что сейчас бить будут, чтобы он не сказал. Правда, если признается, что шпион, то вероятность этого была куда меньше. А вот его отрицание….

— Шпион, но говорить буду только с… — тут Андрес задумался, сказать «с режиссером, или продюсером» язык не повернулся, потому и молвил, — только с царем.

— Царем? — переспросил Шереметев. Отступил в сторону, оглядел пленного и вновь уточнил, думая, что «швед» шутит, — царем?

— Царем, — проговорил Ларсон, понимая, что только от его прессинга зависит теперь жизнь. Ведь сейчас эти русские, казались ему куда опаснее тех бандитов, что были, а вернее сказать будут, в будущем.

— Царем, — прошептал граф. — Ладно, будет тебе царь. — Карету, срочно карету. Ермолкин, Бровкин ко мне. Доставьте его немедленно к Петру Михайлову. Пусть командор-бомбардир сам решает его судьбу. Не мое это дело распоряжаться пленными и вести допросы. Мне нужно субординацию соблюдать, а кавалерией командовать. А пытать, — тут Шереметев задумался. — Пусть этим занимаются государь, да его верные палачи. У него для этого кат есть. С этими словами граф развернулся и засеменил к шатру.

Тем временем Ларсона, под надежной охраной доставили к карете. Иван распахнул дверцу и жестом предложил эстонцу в нее забраться. И после того, как тот выполнил его приказ, залез внутрь сам. Андрес сделал вывод, что тот не раз пользовался каретой, не смотря на свой простоватый деревенский вид. Два других солдата устроились на козлах. Карета тронулась и помчалась куда-то на север в сторону моря.

Около часа они втроем (царь, Меншиков и Андрес Ларсон) просидели в домике капитана-бомбардира. Под именем Петра Михайлова, к кому велели доставить эстонца, оказался ни кто иной, как сам государь Московский — Петр Алексеевич Романов, человек, выделявшийся среди своих подчиненных неординарным умом и высоким ростом. Но дюже всего царь интересовался необычными вещами, приветствовал все новое. Сейчас же, поручив командование штурмом крепости фельдмаршалу фон Круи, давал изредка небольшие распоряжения относительно осады.

Когда Ларсона привели в домик монарха, он окончательно отогнал мысль, что это кино. У него была мысль, что это авантюра какого-нибудь военно-исторического клуба, но и она развеялась, когда Андрес увидел самодержца. Вряд ли во всей России можно было бы найти человека, так похожего на Петра Великого, да и еще к тому же увлекавшегося военно-историческими реконструкциями.

Но для государя Московского все началось неожиданно. Полудрема его была прервана вошедшим в домик караульным, который сообщил ему, что кавалеристы боярина Шереметева доставили ему еще одного пленного шведа, в отличие от Паткуля, он не был офицером, и всего лишь пробиравшегося в осажденный город. Самодержец засуетился, прогнал усилием воли дремоту и велел кликнуть к нему Меншикова.

Явившись в небольшую горенку, которую даже голландская печка не протапливала, монарх долго что-то обсуждал со своим фаворитом. Наконец вынес решение, выразив его просьбой присоединиться пленного шведа к его столу, и перейти на службу. Пусть и золотарем.

— Платить буду щедро, — пообещал Петр, наливая второй кубок.

Видя, что казни удалось избежать, эстонец не задумываясь, согласился. Как-никак, монарх предлагал ему иметь дело с золотом. Золотарь это, скорее всего ювелир, размышлял Андрес, делая глоток медовухи на мухоморчиках.

— Выдай ему военное обмундирование, — распорядился государь Меншикову, когда застолье кончилось. — Во-первых, сейчас идет война, все кто мне служат на военном положении и должны одеваться по военному, а во-вторых, с его работой он быстро потратит свой респектабельный вид. — Последние два слова монарх позаимствовал у Андреса. Меншиков хохотнул и вышел из шатра.

— А теперь мой друг расскажите мне о своей стране. Я был в Голландии, Польше, Англии, но у вас в Швеции так и не побывал. И объясните мне, как вам удалось так хорошо овладеть русским языком.

— Государь Петр Алексеевич….

— Капитан — бомбардир, — поправил его Петр.

— Хорошо капитан — бомбардир, — согласившись, кивнул Андрес. Засунул в карман руку и вытащил оттуда пачку сигарет. Закурил. И только тут увидел изумленные глаза Петра. Сначала он подумал, что в Россию царь еще не успел за вести эту привычку. Но тут, же отогнал мысль, так как в лагере Шереметева он лицезрел дымящего трубку солдата. Потом предположил что, в се дело в непривычном виде сигарет, и лишь потом до него дошло, что монарх не отводит свой очей от зажигалки.

— Зажигалка, — проговорил Ларсон, чувствуя, что разговор меняет тематику. Самодержец как-то сразу потерял интерес к Швеции, и знаком попросил подать ему чудесную вещичку. Когда же она оказалась у него в руках, вопросительно посмотрел на шведа. Видя, что Петр просит у него объяснения, Ларсон проговорил, — корпус металлический, внутри бензин.

— Бензин? — переспросил Петр, услышав незнакомое слово.

— Ну, вещество, которое горит, — попытался объяснить бизнесмен, понимая, что до времен Менделеева еще очень и очень далеко, а наука только будет, делает первые шаги.

— Медовуха неплохо горит, — заметил царь.

— Сейчас покажу одну вещь, — проговорил Ларсон, — сделаю для вас лампу. — С этими словами он взял небольшой чугунок, в котором еще недавно была каша. Налил в него настойки, смотал веревочку, что лежала на дорожном сундуке и отрезав от нее кусок. Пропитал его в настойке и поджог. Свет озарил горницу.

— Ну, этим ты меня не удивишь, — расхохотался Петр. — Я же факелы, обмакиваю, чтобы они лучше пылали. А вот твое приспособление очень любопытные. И зажигалка, а вот это, — и он показал рукой чугунок. — Горит совершенно по-другому, чем лучина. Но вернемся к твоей зажигалке. Как же она производит огонь. Ведь огнива почти нет, да и кремня я не вижу.

Пришлось Ларсону поведать в краткости о принципе работы зажигалки. Причем он так выразительно рассказывал, что у государя вопросов все становилось больше и больше, и если бы не Меншиков, ввалившийся, в комнату разговор бы так и не прекратился.

— Переодевайся, — приказал монарх, протягивая ему одежду.

Белоснежный камзол, голубые короткие штаны и кафтан, белые чулки и сапоги-ботфорты. Треуголка. Ларсон разделся до гола, от чего Петр только и воскликнул:

— Ну, ты и тощ швед, вас, что Карл не кормит? А когда тот переоделся, сделал обычное для него заключение:

— Хорош, ох хорош. От моих поданный и не отличить. Как одежда красит человека. А ну-ну повернись. Дай я на тебя с тылу гляну.

После того как Ларсон повернулся к нему спиной, Петр не прекратил своих восхищений.

— Эх, Алексашка. Смотри, экая стать. Не то, что наши бояре. Располнели, растолстели. Эвон и на войну не выгнать. Закрылись в своих Московских хоромах. Придет время, придет. Доберусь я до них, ой доберусь.

Тем временем Андрес извлек свои вещи из старой одежды, и переложил в карманы камзола. Как ни как память, решил он для себя. Вот хотя бы портмоне. В нем несколько банкнот, кредитная карточка, статья, из какого-то научного журнала (бизнесмен и сам не помнил), пара визиток. Еще там Ларсон хранил фото жены. Теперь его нет, оно сгорело. В огне и растворилась память о ней. Вот уже пару минут, переодеваясь, Андрес пытался вспомнить ее лицо. Без успешно. Кто знает, может в последние годы, когда он догадывался об ее любовнике, образ жены стал постепенно вытесняться из его сознания. А уж авария выбила его окончательно.

— Ну, я вижу, ты готов, — проговорил Петр. — Алексашка подыши для него местечко в лагере. Андрес, а ты завтра с утра приступай к своим обязанностям.

Затем подумал немного и попросил у эстонца сигареты, долго разглядывал. Затем бросил на стол. Отошел в угол, где у него стоял небольшой сундук с вещами. Долго рылся, а когда вернулся, протянул золотарю длинную курительную трубку, какими обычно пользовались голландские мастеровые, огниво и кисет.

— Вот бери, — молвил царь, — а зажигалку и твой табак я себе оставлю. Больно диковинные они.

Но, утром все пошло не так как хотел государь Московский.

Полковой трубач разбудил спящий остров Кампергольм. Ларсон протер глаза и уставился на дремавшего напротив него солдата в обшарканном стрелецком кафтане. Казалось, тот и не собирался просыпаться, несмотря на небольшой переполох, возникший за стенами шатра. Даже ноябрьский холод не беспокоил его. Было видно, как он посапывал, и его рыжие усы, которые были чуть светлее бороды, поднимались вверх. Решив, что нарушенный покой может ему навредить, кто знает, как стрелец относился к иноземцам, Андрес не стал его не будить.

— А вот дисциплины тут явно нет, — проговорил эстонец, затем накинул поверх камзола длинный плащ без рукавов и вышел из шатра.

Морозно. Даже сюда прорывался ветер с моря. Ларсон запрыгал на одной ноге, затем на другой. Застыл как вкопанный. И взглянул на восток, где уже начало всходить осеннее, даже скорее зимнее, солнце. Его лучи, пробиваясь сквозь ветки деревьев, нехотя скользили по голой земле.

«Как же он будет заниматься золотом, когда вокруг идет бои», — подумал Андрес. Пожал плечами, царя Петра не понять.

Он прислушался к канонаде, она не была такой частой, как ему показалось вчера вечером. Русские вели обстрел крепости, как Ларсон помнил безрезультатно, ядра в основном не долетали до стен города. А 19 ноября все кончится, и шведы их просто-напросто разобьют. И тогда он из русского попадет в шведский плен, но в любом случае ему не суждено будет вернуться в тот мир, откуда «пришел». Из книг, фантастических книг, эстонец знал, что это случается очень редко.

Ларсон вздохнул, еще немного попрыгал, пытаясь согреться. И только он направился обратно в шатер, как его окликнул голос Петра Алексеевича:

— А золотарь. Иди сюда.

Андрес развернулся и заметил Петра, тот стоял в окружении советников. Тут были сержант Меншиков, де Круи и князь Долгоруков. Видимо засмотревшись, он их и не приметил. Ларсон направился к ним, подходя, он услышал, как Меншиков произнес только одно имя:

— Ян Гуммерт.

Причем говорил он это взволновано, отчего у Петра стала дергаться щека. Что-то случилось, решил Андрес, и произошло это с человеком, явно или шведского или эстонского происхождения, но в любом случае тот человек вряд ли был связан с защитниками крепости.

— Обоз не вернулся мин херц, — говорил Алексашка, когда Ларсон подошел, — это может быть что угодно. Возможно, что он утонул.

— Утонул? — переспросил царь.

— Я имею в виду, возможно, утонул, — уточнил Меншиков, — он мог и в плен попасть. Вчера опять было несколько вылазок шведов из крепости.

И он покосился на подошедшего Андреса, словно информация была секретной, а этот швед может ее выдать. Петр с укоризной посмотрел на фаворита, что тот опустил глаза.

— С последним я соглашусь, — кивнул государь, — это куда правдоподобнее, чем утонул. А если он захвачен, и в крепости, то мы должны отправить туда человека с письмом.

Ларсон посмотрел удивленно на царя, потом на его окружение. Поведение Петра Алексеевича ни кого не изумило. По всей видимости, не известный Андресу офицер, был в почете у монарха. Лишь потом, когда эстонец уезжал в Москву, Александр Данилович объяснил почему. Сейчас же из разговора он понял, Что любимец Петра второй капитан Бомбардирской роты (первым был сам государь) Ян Гуммерт, находится в плену, а комендант крепости Нарва— Горн, в случае плена (если все-таки капитан не потонул) должен содержать его честно по воинскому обычаю, как это делали русские со шведскими пленными.

— А к письму приложим свидетельства оных, в том числе и Паткуля, Ларсона. — Добавил Петр.

— А может мин херц, — молвил Меншиков, как-то не уверенно, — его с барабанщиком и пошлем.

Государь задумался. Посмотрел сначала на одного офицера, затем на другого, но те лишь потупили взгляд и смотрели куда-то под ноги.

— Так понимаю, — проговорил Петр, — решение опять мне принимать. А я ведь всего лишь капитан-бомбардир.

— Вы в Бомбардирской роте командир, а здесь и в этих делал царь, — напомнил ему князь Трубецкой.

— Да, ваше величество, сие есть дело государственное.

— Будь, по-вашему, — он посмотрел на Ларсона и спросил, — а не убежишь?

— Не убегу.

— Слово даешь.

— Даю.

— Вот и ладненько. А сейчас пойдемте в рыбацкий домик, там Алексашка тебе сподручнее письмо написать. А золотарь нам его на свой язык переведет. А вы господа хорошие возвращайтесь-ка к войскам своим. Пора уже заканчивать эту канитель. Нужно брать Ивангород и Нарву, эвон Карлолус уже в Пернове высадился и к нам топает.

Это в далеком будущем Нарва, преимущественно русскоязычная, стала третьим по величине городом Эстонии. И об этом Андерс Ларсон хорошо помнил. Когда-то крепость была основана датчанами. Потом переходила из рук в руки, сначала к русским, а затем к шведам. И вот именно с осады этой цитадели и начал войну с Карлом XII — Петр Первый.

Ларсон и представить не мог, что ему суждено было оказаться в качестве парламентера, причем человека, по мнению русских, до этого служившего в шведской армии. Не понятно почему, но государь Московский предпочел именно его, а не майора Паткуля, или вообще одного барабанщика, отправить к коменданту города. По просьбе монарха, пленные шведы написали несколько писем, о том, как к ним относятся в лагере, такое же письмо написал и Андерс (слава богу, шведским он владел так же неплохо, как и русским языком).

Ларсон вышел из рыбацкого домика Петра. На улице, приплясывая, чтобы не замерзнуть, его ждал молодой парень в васильковом камзоле. Увидев Меншикова, он замер, затем наклонился и поднял барабан, что стоял у его ног.

— Вот пойдешь со шведом в крепость, и вручишь письмо коменданту, — проговорил Алексашка, протягивая конверт, — дождись ответа, а затем возвращайся. — Тут фаворит понизил голос, так чтобы золотарь его не слышал, и прошептал, — приглядывай за ним. И гляди, чтобы он ничего лишнего не сказал. Барабанщик взял конверт, запихнул за пазуху и сказал:

— Хорошо ваше благородие. — Потом взглянул на Ларсона, улыбнулся, и эстонец подумал, как же смешно он сейчас выглядит в старинном, по крайней мере, для него, мундире. — Пошли, — проговорил музыкант.

— Пешком? — поинтересовался Андрес, но Меншиков только рассмеялся.

— А нам спешить не куда. — Молвил он, — даже если Гуммерт в плену, вряд ли в отношении его, что-то изменится. А чтобы вас не пристрелили, вот возьмите белое полотенце, — протянул, и добавил, — будем надеяться, что у шведов, этот цвет материи, значит то же самое, что и у нас.

Вздохнув, эстонец и барабанщик направились в сторону Нарвы. Хорошо, хоть похолодало, и грязь застыла. Речка Нарова покрылась тонким льдом, который при потеплении сразу же растает. Да и дорога, вновь станет непроходимой.

Миновав предместье, вышли к возвышавшейся на холме крепости. Артиллерия вот уже два часа, как прекратила обстрел. Барабанщик пробил сигнал, на стене крепости закопошились. Ларсон замахал в воздухе полотенцем. Теперь уже со стороны крепости прекратились выстрелы, в бойницу высунулась голова. Человек осмотрел пришедших и махнул рукой. Парламентеры приблизились к воротам. Небольшая дверца в них скрипнула и открылась.

— Kan komma in i fastningen, — проговорил швед, выглядывая наружу.[2]

— Чего? — переспросил барабанщик.

— Просит входить, — перевел Ларсон.

— А понятно, — кивнул музыкант, — скажи ему, — что мы послы от Петра Алексеевича к коменданту крепости.

— Vara ambassadorer, — перевел эстонец.[3]

— Ambassadorskommitten? — уточнил караульный. [4]

— Ja.[5]

— Чего? — переспросил барабанщик.

— Я сказал, что мы послы, он уточнил, я подтвердил, — молвил Ларсон. Потом посмотрел на солдата и добавил, — так и будем стоять тут снаружи?

Тот отрицательно замотал головой, и парламентеры вошли внутрь, и тут же оказались в окружении шведов. Ларсон без интереса бросил взгляд на окружавшие его стены, когда-то в своем прошлом он уже был здесь. И вдруг неожиданно в глубине себя ощутил гордость, за то, что им (эстонцам) удалось, все, сохранит здесь в неизменном виде. Затем сосредоточил свое внимание на шведах. Сине-желтые мундиры. Почти все вооружены мушкетами, только один опирается на трость и с интересом рассматривает пришедших. Музыкант скинул барабан и поставил его у своих ног.

— Письмо коменданту Горну, — проговорил он, вытаскивая из-за пазухи пакет. — Переведи.

— Brevet ar avsett for Overste Grona, — перевел Ларсон.[6] Швед с тростью вышел вперед и проговорил:

— Jag ar overste.[7]

Барабанщик протянул бумаги. Тот распечатал и их и стал нервно читать. Расхохотался. Протянул лист своему адъютанту. Затем достал следующий листок. Начал читать.

— Patkul skriver att ryska relatera till honom val. Ryska monarken maste vi ocksa behandla Gummertu. — Проговорил он. — Han tror att Gummert fangenskap.[8]

Шведы засмеялись. Дверь скрипнула, и на пороге, ведущем в башню, появился русский офицер. Он подошел и встал рядом с комендантом.

— Вы швед? — поинтересовался он, у Ларсона.

— Эстляндец, — ответил тот, вспомнив, как в прошлые века произносилось слово — «эстонец».

— А я лифляндец. И я перешел на сторону шведов, не потому, что предал Петра Алексеевича, а из-за того, что скучаю по родине. И еще мне уже надоела эта война.

Тут Андрес удивился. Он ни как не мог взять в толк, как могла надоесть война, если боевые сражения шли только второй месяц. Опротиветь могла только бессмысленная и беззубая осада крепости. Да еще отсутствие дисциплины, для того чтобы это заметить, Ларсону хватило всего лишь полдня. Действия Яна Гуммерта больше походило на предательство, чем на плен, поэтому он уже спокойно слушал лифляндца.

— Мне достаточно шестисот человек, — продолжал тот, не обращая внимания ни на полковника Горна, ни на русского барабанщика, который мог сообщить все вышестоящему начальству, — чтобы выйти из крепости и захватить в плен Петра…

Дальше он не договорил. Видя, что тот начал говорить что-то запрещенное, возможно связанное с устройством обороны крепости, комендант ударил бывшего второго капитана Бомбардирской роты тростью.

— Dare. — проворчал он. — Du ar fri. Du kan ga tillbaka till Peter. Var inte radd, vi kommer att behandla honom val. [9]

— Что, он говорит? — поинтересовался барабанщик.

— Нас отпускают. А к Гуммерту будут относиться хорошо, так же как и мы к их пленным.

Солдаты проводили их до ворот. А когда, парламентеры оказались за пределами крепости, барабанщик облегченно вздохнул:

— А я уж боялся, что мы отсюда живыми не выберемся.

Петр Алексеевич, после того, как распорядился в отношении парламентеров, лично объехал укрепления лагеря. Даже сам заложил один кесель[10] на восемь «по левую сторону города, близ Наровы реки». (Это уж он потом после совещания записал в свой журнал.) Раньше, когда не начались заморозки, и речка не покрылась тонким льдом, по которому ходить опасно, царь на шлюпке плавал к взморью, где осматривал крепость, построенную на случай нападения шведов с моря. Затем направлялся обедать в палатку князя Трубецкого. Там он выслушивал жалобы Алларта, который изо дня в день, с момента обстрела крепости проклинал пушки с «неисправными станками и прочим», а так же мортиры «из которых только камнем можно бросать». Петр ел жареную курочку и только кивал в ответ. Армия, доставшаяся ему от его братьев и сестры Софьи, была не в лучшем состоянии. Два его полка вряд ли смогут выправить ситуацию, сложившуюся сейчас у крепости, а уж тем паче, если подойдет тридцати двух тысячная армия Карла. Плюс еще незадача, с пропавшим Яном Гуммертом, один из лучших командиров. Неожиданно государь прекратил, есть, кинул косточку на блюдо и выругал, отсутствующего сейчас в палатке герцога де Круа, за красный с позументами наряд. Мало того, что может стать отличной мишенью для шведских выстрелов, так еще и в плен угодит, во время очередной вылазки осаждающих.

— С меня одного Гуммерта хватит, — вскричал он.

Встал, вышел из палатки и направился к полковнику Чамберсу. В его шатре Петр прилег на походную кровать, посадив возле себя дюка де Круа и Меншикова. Разговаривал с первым долго по-голландски. Сначала отругал все за тот же красный мундир, потом поинтересовался прибыли ли солдаты, направленные в крепость, но ответил Алексашка.

— Мин херц, — проговорил тот, — Золотарь и барабанщик вернулись. В основном разговаривал эстляндец. Мой человек сообщает, что Ян Гуммерт, свободно перемещается по крепости…

— Значит все-таки плен. — Перебил фаворита Петр, — а раз свободно перемещается, отношения с пленным такое же, как и у нас с майором Паткулем, капитаном Андрекасом и золотарем Ларсоном.

— Боюсь, мин херц, Гуммерт не пленный.

— А кто? — не поняв, переспросил монарх.

— Изменник.

— Барабанщик говорит, что тот пытался переманить Ларсона. А еще грозился взять шесть сот солдат и сделать вылазку, что бы пленить тебя.

— Клевещет твой соглядай, клевещет, — вспыхнул Петр, и вновь задергалась щека, как в тот раз, когда он бежал из Преображенского под своды монастыря. В те памятные события, когда его лживая сестренка, обманом натравила на него стрельцов. — Брешешь, и ты мой друг.

— А мне то, с какого лада брехать, — возмутился Алексашка, — мне и моему человеку не веришь, так ты у эстляндца спроси. Ему наговаривать не с руки. Он с Яном не знаком, и из одного котла уху не хлебал.

— Зови сюда золотаря!

Меншиков встал и вышел из палатки. Вернулся минут через пять с Андресом. Не привыкший к холодам (климат существенно изменился за последние триста лет) тот кутался в теплый плащ, подаренный герцогом де Круа.

— Ну, — громко произнес Петр, — садись! В ногах правды нет. А ты Алексашка встань. Постои немного, тебе это полезно. Ларсон опустился на табурет.

— Ну, — вновь молвил царь, — говори.

Андрес сначала хотел спросить «что?», но потом сообразил, что государь интересуется лифляндцем. Он решил, было сначала утаить информацию, но, увидев взгляд Меншикова, сказал:

— Ян Гуммерт переметнулся к шведской армии.

— Переметнулся? — переспросил царь

— Ян Гуммерт — изменник, — сообразив, поправился эстонец.

— А хвалился ли он, что с шестьюстами солдатами пленит меня?

— Так точно Ваше Величество.

И тут Андрес Ларсон заметил, как лицо царя побледнело. Или новость, которую он принес государю, или он сказал что-то не то. Эстонец поразмыслил, и решил, что поступил вроде правильно, но легкий удар в бок, и тихий шепот Меншикова внес объяснения:

— Не называй государя на Вы. Это не культурно. Андрес удивленно посмотрел на фаворита, но тот лишь добавил:

— Потом объясню. Тем временем Петр Алексеевич пришел в чувства.

— Изменник, — проговорил он. — Кто ж знал, кто ж знал. А причины своего поведения он не растолковал?

— Истолковал. Дескать, по родине тоскует. И война надоела.

— Мне и самому осада наскучила, — вздохнул Петр, — но что же мне делать. Отступать поздно.

— Мин херц, — проговорил Меншиков, — может, отпустим эстляндца. Все что нужно он сообщил.

— Да, да, — согласился Петр, — ступай. Ларсон встал, и уже подходя к дверям его, вновь остановил царь.

— А ты, почему не ушел? — спросил он, — ведь мне сообщили, что он тебя звал.

— А мне государь, не куда идти. Да и я вроде к тебе на службу заступил золотарем.

— Золотарем, — размышляя, проговорил Петр, — а может тебе фамилию Золотарев дать? Ну, или твоим детям. А то эта шведская Ларсон всех моих людей распугает. Ладно, подумаем.

Когда эстонец ушел, Меншиков вновь опустился на свою табуретку. Петр достал трубку и закурил:

— Ну, что делать будем? — поинтересовался он.

— Мне кажется, — ответил Алексашка, — что изменник мог выдать твое нахождение шведам.

— Тебе государь нужно немедленно остров Кампергольм покинуть, — вторил ему, де Круа.

— Трусы. — Проворчал Петр, — вокруг меня одни трусы!

— Ну, тогда хоть отправь всех пленных шведов, в том числе и золотаря в тыл, — посоветовал Меншиков, — ну, хоть бы в Москву.

— Я покумекаю над этим, — согласился царь, — вот только Ларсона, жаль отправлять. Но с другой стороны…

Как говорится: утро вечера мудренее. Если еще вечером государь не знал, как поступить, то уже с утра у него было решение. Первое, что стоило сделать, это отослать всех пленных немцев, в том числе и Ларсон, в село Преображенское под присмотр Федора Юрьевича Ромодановского. Второе, в случае приближения многотысячной армии Карла XII, он покинет войско. Петр уже понял, что с теми проблемами, которые возникли во время осады, шансов победить шведов — нет. Он не учел, когда начинал компанию, что доставшиеся ему пушки были не в лучшем состоянии, поминутно у них ломались лафеты, колеса и оси, а так как некоторые заряды не разряжались, то взрывало и стволы. Бомбы для мортир не соответствовали калибру орудий, и хотя дороги сковал мороз, подвоз провианта задерживался.

Поэтому первое, что Петр сделал, как проснулся, так это написал приказ, по которому следовало, как поступить со шведами, а затем позвал к себе Меншикова. Пока он не пришел, подошел к разложенной карте района. Долго всматривался в позиции своих войск, отчего не услышал, как скрипнула входная дверь. Государь так бы и не обратил внимания на пришедшего человека, если бы не холодный воздух, ворвавшийся в помещение. В дверях стоял Алексашка.

— Дверь закрой, — пробурчал Петр, поворачиваясь к нему лицом. — Застудить государя решил? Проходи. Меншиков захлопнул дверь и прошел.

— Я принял решение, — сказал царь. — Я отправляю все шведов в Москву. Дабы против шведов в войне их не употреблять.

— Всех? — уточнил фаворит.

— Всех, вот только Ларсон едет в село Преображенское. Даст Бог, Федор Юрьевич возьмет их под присмотр. Собери всех пленных шведов, и зачитай мой приказ. Выдели роту гренадеров, чтобы они в сохранности доставили их в Москву и лично передали князю-кесарю. Заодно пусть вручат ему письмо насчет золотаря. — Тут Петр на секунду задумался, — Да и выбери офицера понадежней.

Закончив говорить, государь протянул Алексашке запечатанное письмо и закрученную грамоту. Тот отсалютовал и вышел из избы.

Андрес проснулся от холода. Шинель из голландского сукна несколько не грела. Он вновь взглянул на спящего стрельца и улыбнулся. Этому даже холод не почем, спит словно убитый. Выбрался из палатки на свежий воздух. Лагерь еще спал. Только несколько костров караульных горели в темноте. Будь комендант Нарвы по смелее, и послушайся он Яна Гуммерта, то давно бы взял Петра Первого в плен. И война с русскими закончилась, так и не начавшись. Ларсон еще немного попрыгал, чтобы согреться, а потом вернулся в палатку. Спать не хотелось. Ему вдруг стало интересно, что сейчас сделает государь Московский. Если судить по тому, как нагло вел себя комендант, это была первая осада Петром крепости, а, следовательно, как он помнил из истории, русские проиграли. Поэтому честно признаться, судьба эстонца была какая-то туманная. События могли развиваться в любом направлении. А его жизнь — связана с действиями царя.

Ларсон вспомнил последние дни своей жизни в двадцать первом веке. Неожиданно в его голову пришла мысль, что какими рутинными были они. Хотя почему только последняя неделя, да вся жизнь была какой-то убогой однотипной. Работа, дом и вновь работа. И казалось, что он с уверенностью мог сказать себе, что с ним будет завтра, послезавтра, через неделю и даже через год. Сейчас же все в одночасье изменилось. Одна авария.

В реальность его вернул громкий звук трубы. Полковой трубач настойчиво будил побудку, пытаясь хоть как-то наладить в стане русских дисциплину. Ларсон встал и вышел из палатки. Он вновь заметил, что стрелец не пробудился, если бы не храп, то эстонец давно бы решил, что тот мертв. Замерз во сне. Удивительно, отметил про себя Андрес, а ведь они со стрельцом так друг с другом и не разговаривали. Ларсон ложился спать, да и вставал по полковой трубе, тот же приходил поздно, да и спал долго. Удивительно, что не один из офицеров этим не встревожился.

— Ларсон, — неожиданно окликнул его, подъехавший кавалерист. К какому роду войск он принадлежит, Андрес не имел понятия. Единственное, что предположил, что это вряд ли казак. При одной мысли о представителе иррегулярной армии, у него в голове сразу же всплывал образ лысого мужика, с клочком волос, в синих шароварах. Этот же был одет в зеленый мундир, длинные сапоги ботфорты на голове треугольная шляпа, на поясе шпага, за спиной короткое ружье с большим стволом.

— Да, — молвил эстонец.

— Вам надлежит пройти в дом капитан — бомбардира Петра Михайлова.

В небольшом домике (в нем Ларсон побывал, когда его доставили сюда солдаты Шереметева) собрались шведы. Среди приглашенных он признал майора Паткуля и капитана, фамилию которого Андрес, увы, не знал. Все приглашенные, кроме него были одеты в сине-желтые, малость помятые и испачканные, мундиры. Они выстроились в линию и слушали Меншикова. Тот в отсутствии государя (Петр как всегда рванул осматривать положение на фронте) зачитывал указ. Как понял эстонец, его и всех пленных шведов отправляют в Москву. Для охраны их во время пути, от народа, царь повелел выделить им стрельцов. Когда шведы ушли, Меншиков позвал к себе Ларсона и сказал:

— Должен вас поблагодарить за то, что сказали правду о втором капитане бомбардирской роты.

— Не за что, — проговорил Андрес, — это мой долг.

— Но вы же швед, — удивился Алексашка.

— Я эстляндец, — поправил его Ларсон, — а во-вторых, я не люблю предательство.

— Но вы ведь… — начал было Меншиков, но тот его перебил:

— Я не служил Карлу, и не давал ему присяги.

— Но как?

— Это долгая история, Александр Данилович. Можно вопрос?

— Спрашивай.

— А почему вы так плохо относитесь к Яну Гуммерту?

— Так ведь он в особливой милости у государя.

Уточнять, что это за «особливая милость» Ларсон не стал. Он лишь понял, что его руками Меншиков вычеркнул Гуммерта из друзей царя. Андрес представил, что сделает с лифляндцем Петр, если они встретятся.

К обедне, для пленных шведов подали несколько саней. И в сопровождении отряда стрельцов, они выступили в направлении Москвы.