"Дети Сиспилы" - читать интересную книгу автора (Абердин Александр)

Часть первая. Пигмалион 21 века

Глава первая. Явление Лулуаной

Дым сигареты был приторным и тошнотворно-горьким, отдающим химикалиями, но он слегка притуплял боль в легких и гортани. От этого Станиславу Игоревичу стало одновременно и смешно, и горько. Глядя на распечатанную им пачку "Мальборо", он прекрасно понимал, что это именно курение убило его.

Хотя Станислав Игоревич был ещё жив, то состояние в котором он пребывал, — неоперабельный рак легких, уже нельзя было назвать жизнью. Пока что боль была ещё вполне терпимой, но, по словам врачей, жить ему оставалось не более полугода и уже через несколько недель боль станет просто непереносимой. Ему даже дали адрес хосписа, где можно было провести последние месяцы жизни более или менее комфортно, но сам он считал самым лучшим выходом из сложившейся ситуации не это, а самую простую эфтаназию.

Но, увы, Станислав Игоревич жил не в Швейцарии, а в России и потому об этом даже нечего и мечтать. Впрочем, он вовсе не собирался кончить свои дни в жутких мучениях. То, что должно разом положить конец его жизни, — новенький газовый револьвер, переделанный им самим под стрельбу боевыми патронами, лежал на журнальном столике. Там же лежало и его завещание, адресованное сыну, великовозрастному балбесу.

Станислав Игоревич Резанов, разведенный, москвич сорока шести лет от роду, русский, православного вероисповедания, считал, что может мало чем мог похвастаться в своей жизни и, уж, тем более, всё, что он мог завещать своему сыну, так это добрые две дюжины рукописей повестей и романов, жалкую однокомнатную квартиру, да, ещё убитый, до нельзя, автомобиль "Фольксваген Гольф". Может быть именно потому он написал в своем завещании: — "Генка, не будь таким идиотом, как твоя мать, найди издателя и всучи ему мои рукописи. Поверь, они вполне стоят того и ты ещё срубишь зелени с моего трупа, только не ссы и будь настойчивее, сынок! Твой папаша, всё-таки, писатель, а не какой-то там хрен с горы. Не забывай об этом никогда и обязательно постарайся с умом воспользоваться моими рукописями."

Пожалуй, история русской словесности ещё не знала ни одного подобного завещания писателя, в котором на шести с половиной страницах, набранных на старом компьютере, страдающем хроническими глюками, распечатанных на ещё более древнем лазерном принтере, картридж которого заправлялся в пятый раз, а потому у бумаги был такой вид, словно её обсидели мухи, слов и выражений ненормативной лексики было куда больше, чем слов составляющих гордость русского языка и это тоже смешило Станислава Игоревича.

Серьёзно в этот душный июньский вечер, он относился только к бутылке отличного французского коньяка "Хеннеси", которую собирался прикончить, прежде чем пустить себе пулю в висок. А может быть выстрелить в рот, чтобы не уродовать своего собственного трупа и не выглядеть на похоронах законченным идиотом. Как именно произвести выстрел, он собирался решить в самый последний момент и даже положил, специально для этого, на журнальный столик пятирублевую монету.

Если выпадет решка, то он выстрелит себе в висок, чтобы лишний раз позлить своей жуткой рожей бывшую жену, которая обязательно явится на его похороны. Ну, а если выпадет орел, то тогда ему уже ничего не останется делать, как отправляться в мир иной с благообразной и умиротворенной физиономией, если таковую, конечно, сумеют соорудить в похоронной конторе за те жалкие гроши, которые у него имелись для оплаты услуг Безенчуков новейшего времени.

В церковь Станислав Игоревич уже сходил и даже поставил самую толстую свечку Николе Угоднику, чтобы тот похлопотал за него перед Господом Богом и попросил святого не судить его строго за проявленную в конце жизни слабость. Уж кто-кто, а Боженька хорошо знал, что он никогда не жаловался на судьбу, не ныл, всегда вкалывал до седьмого пота и никогда не предъявлял к нему никаких претензий за вялотекущую, но уж слишком постоянную непруху. Он всегда твердо верил в одно: — "масть не лошадь, к утру обязательно повезёт", но сегодня, похоже, настал его последний вечер, везением даже и не пахло, а потому он решил не затягивать всю эту катавасию, которую кто-то, явно, сгоряча, назвал жизнью, ещё до наступления утра.

Так же серьёзно, как Станислав Игоревич относился ко всему в жизни, он отнёсся и к своему уходу из неё. Вернувшись из церкви, он первым делом не только тщательно вымылся, побрился и постриг ногти, но и хорошенько очистил кишечник, чтобы не ложиться в гроб полным дерьма. Отличный французский коньяк был не в счёт, как и плитка чёрного английского шоколада. Ни то, ни другое просто не успеет превратиться в мочу и фекальные массы, а стало быть деятелям из похоронной конторы не придется особенно уродоваться с его трупом.

Днём раньше он сделал в своей квартире тщательную уборку, вымыв в ней всё, вплоть до туалета, и аккуратно разложил весь свой скарб. Квартира, кстати, была у него не такой уж убогой. Хотя она и считалась однокомнатной, её площадь составляла тридцать шесть квадратных метров и в ней имелся альков, а в нём своё окно. Там стояла удобная кровать и просторный древний шифоньер с антресолями, удобное убежище для любовников, но Станислав Игоревич уже почти десять лет был разведён и жил в квартире один. Альков был отгорожен от просторного зала тёмно-коричневыми портьерами с золотистым рисунком, пошитыми из плотной ткани. Да, и кухня в его квартире была такая, что в ней можно было сесть за обеденным столом хоть вдесятером.

Если бы в этой квартире сделать приличный евроремонт, то она сразу стала бы предметом вожделения любого нового русского, решившего обзавестись уютным гнездышком для любовных утех с молоденькой секретаршей. Впрочем, по московским понятиям начала восьмидесятых годов, квартира эта, отделанная хозяином натуральным деревом, в основном дубом и берёзой под лак, была почти роскошной. В ней имелось множество искусных поделок из капа и затейливых коряг. На кухне и вовсе все табуреты и большое хозяйское кресло были изготовлены в причудливом стиле а-ля "лесной модерн", а все кухонные приспособления, типа разделочных досок, подставок под сковородки и вешалок для полотенец, имели забавный вид.

Другой отличительной чертой квартиры Станислава Игоревича Резанова было большое количество произведений живописи, купленных хозяином на вернисаже в Измайлово и сувениров, привезённых из Карелии, Прибалтики и Самарканда. Кухня и прихожая были обставлены хотя и не новой, но вполне приличной мебелью. В зале стояла массивная, монументальная стенка из дуба и её дополнял набор мягкой мебели с тёмно-коричневой велюровой обивкой, заботливо укрытой красивыми льняными накидками, что выдавало в хозяине педанта и аккуратиста.

Помимо компьютера и принтера, стоящих на массивном двухтумбовом письменном столе у второго окна, комната с альковом была угловой и потому двусветной, в его квартире, как и почти в любой другой московской, имелся большой телевизор "Сони", видеомагнитофон с набором видеокассет в стенке, а также телевизор и музыкальный центр, стоявшие в алькове. Так что не такой уж убогой и сиротской была квартира, которую он завещал своему единственному и горячо любимому сыну.

Затушив сигарету и взяв бокал с коньяком, он встал и вышел на лоджию. Было половина двенадцатого ночи, небо было безоблачным и в воздухе появился нечто, отдаленно напоминающее ветерок и даже прохладу. Дом, в котором жил Станислав Игоревич, человек, который не смотря на то, что было издано всего четыре его рассказа, да, и то в журналах, упорно считавший себя писателем, стоял на самой окраине Москвы. Окна в зале квартиры выходили на запад и с десятого этажа в светлое время суток с просторной лоджии открывался неплохой вид.

Невдалеке протекала небольшая речушка, за ней лежала широкая луговина, а далее рос кудрявый берёзовый лесок, на поляне которого за истекшие после развода одиннадцать лет было пожарено множество шашлыков и выпито немало водки в светлое время суток, а также отжарено большое число дам, ночью. Воспоминание об этом тронуло губы Станислава Игоревича лёгкой улыбкой. Милые были времена и дамы у него тоже, по большей части, были очень милые, покладистые и заводные.

На минуту его внимание привлекло странное свечение в небе. Кажется, это упал с неба метеор. Довольно большой и яркий, метеор упал совсем рядом, за лесом или прямо в лес. При этом никакого шума и грохота он не услышал, а стало быть это событие было совершенно малозначительным и на него не стоило обращать никакого внимания. Постояв на лоджии несколько минут, он выпил коньяк и, вдруг, почувствовал, что он сделался каким-то совершенно отвратительным на вкус и буквально встал в горле колом. Такое с ним тоже частенько случалось и этому он присвоил соответствующее определение: — "третья не пошла", что практически всегда освобождало его от четвёртой и всех последующих рюмок водки или коньяка.

С этим делом у Станислава Игоревича всегда было очень строго, — если третья не пошла, то он немедленно прекращал питие крепких напитков за дружеским столом, иначе потом, если пил через силу, очень быстро наступали самые суровые последствия, такие, как пугание унитаза и жуткая головная боль. Зато если третья проходила в желудок буравчиком, он мог выпить столько водки, сколько её стояло на столе, вплоть до трёх, а то и всех четырёх бутылок, что так же не было пределом.

Это точно, уж на что-что, а на выпивку Стос, да-да, не Стас, а именно Стос, только так и не иначе его звали все, включая сына, был крепким мужиком и всегда умилял одиноких женщин тем, что никогда не терял головы, не лез в пузырь, а выпив, сразу же становился душой компании, — без конца сыпал анекдотами в тему, пел хорошие громкие песни и даже с чувством читал стихи. Не говоря уже о том, что сопровождал интимное продолжение беседы с дамами бурной и страстной прелюдией, которая предшествовала весьма продолжительным любовным играм, так же именовавшиеся весьма коротко и смачно: — "сухостой".

Сегодня вечером ему, увы, не повезло. Третья не пошла, а давится четвёртой ему не хотелось даже на краю могилы. Поэтому он вошел в комнату, поставил пустой бокал на сервант, убрал с журнального столика коньяк и плитку шоколада, взял пятирублёвик, подбросил его вверх и, поймав на ладонь, прихлопнул второй. Ему выпал орел. Ну, что же, видно, такова была его судьба, сгрызть сегодня свинцовый орешек после трёх бокалов коньяка, не доставившего ему совершенно никакого удовольствия.

Стос достал из платяного шкафа стенки резервную подушку и, сотворив из неё ударом кулака треуголку, нахлобучил себе на голову, после чего спокойно и с достоинством сел в кресло. Даже кончая жизнь самоубийством, он не хотел пачкать своей кровью и мозгами мебель и обои. Взяв в руки револьвер, он взвёл курок, вытер ствол об угол подушки и вложил в рот. Его палец уверенно лёг на спусковой крючок и он уже начал было нажимать на него, как, вдруг, чей-то высокий, красивый голос сказал:

— Стос, прошу тебя, не делать этого. Не стреляй себе в голову, я спасу тебя.

Медленно повернув голову, чтобы с неё не свалилась подушка, и скосив глаз налево, к двери, ведущей в коридор, он никого не увидел. Странно, ведь он специально не стал запирать входную дверь. Посмотрев направо, Стос обалдело захлопал глазами, так как рядом с ним, буквально в метре, прямо в воздухе висело нечто. Описать это существо, было сложно, так как оно представляло из себя что-то вроде большого эллипса с круглой дыркой в середине и было соткано не то из малинового, чуть святящегося дыма, не то из очень тонкой пыльцы. По краю эллипса, имеющего в высоту чуть более полутора метров, неспешно бежали золотые искорки.

Присмотревшись внимательнее и, увидев отражение торца эллипса в стеклянных дверцах стенки, Стос заметил, что он имел в толщину более полуметра. К тому же на вид летающий эллипс выглядел осязаемо плотным и от него веяло приятной прохладой, уютом и каким-то явственным, физически ощущаемым миролюбием. В общем это тёмно-малиновое, почти фиолетовое, нечто не вызвало у него никакого испуга и тем более страха, хотя и являлось каким-то инопланетянином, прилетевшим на Землю. Теперь ему стало понятно, что за метеор он видел совсем недавно.

Круглая дырка в середине эллипса на самом деле таковой не являлась, а была просто его частью, пульсирующим тёмным шаром почти метрового диаметра и то ли головой, что было бы совершенно невероятно, то ли животиком, что гораздо реальнее. От малинового пузатенького эллипсоида, вдобавок ко всему, приятно пахло донником. Чем дольше Стос смотрел на странное существо, тем он, она или оно выглядело ещё более мирным, совершенно безопасным и даже милым и приятным на вид. Вот только непонятно, как это существо говорило, почему появилось в его квартире и, вообще, какого чёрта лезло в чужие дела. Не вынимая ствола револьвера изо рта, он хмуро пробормотал:

— Та, хатись, хы ф дадницу. — Разговаривать с железякой во рту было довольно затруднительно и Стос, на минуту вынув револьвер изо рта, добавил — Послушай, ты, чудо малиновое, вали отсюда, не мешай человеку заниматься своим делом.

Малиновое нечто приблизилось и снова заговорило, от чего золотые искорки побежали быстрее, а тёмный шар в середине принялся ритмично пульсировать в такт словам:

— Стос, прошу тебя, не делай этого. Я вылечу твою болезнь и даже сделаю тебя моложе и сильнее. Я действительно могу сделать это, если ты не станешь стрелять себе в рот из этого страшного пистолета. Поверь мне, дорогой.

Только теперь он понял, что малиновый диск назвал его не Стас и не Стасик, как его звали отец и мать, и даже не Станислав, как величала бывшая супруга, а именно Стос, что делали одни только близкие друзья. Голос, несомненно, был женский и к тому же принадлежал молодой девушке, которая молила его не откидывать копыта раньше времени, что ему совершенно не понравилось. Немедленно направив револьвер на малиновую дуру, вмешивающуюся не в своё дело, он спросил:

— Да, кто ты такая, чёрт тебя побери? И с чего это в твою, твою… — тут Стос задумался, так как не знал куда могло что-либо взбрести этому малиновому эллипсу, но быстро нашел выход и подытожил, — в твою тёмную тыковку взбрело, что тебе дано кого-то вылечить от рака лёгких? То же мне, профессорша хренова, нашлась. Вали отсюда.

Малиновый эллипс повысил голос и ответил:

— Я Лулуаной, Стасик, и мне действительно под силу вылечить тебя. Ведь я арнис с планеты Сиспила.

— Лулу чевой ты, арнис из Сисиписи? — Насмешливо переспросил малиновую эллипсшу Стос.

Ему не понравилось то, что его назвали Стасиком, но зато у него появилась робкая надежда отменить завещание и, всё-таки, послать любимого сыночка куда подальше. Тот стеснялся водить баб к себе домой в трёхкомнатную квартиру, в которой жил с матерью и дедом, а потому вечно зарился на его сиротское жилье и частенько выживал к друзьям, Кажется, Лулуаной, в которой он упрямо видел девушку, хотя она и назвалась арнисом, была телепаткой, так как весёлым голосом сказала:

— Станислав Игоревич, почему ты такой упёртый? Неужели ты считаешь, раз на твоей планете не умеют лечить злокачественное перерождение клеток, так это уже всё, трагедия? Мы, арнисы, самые лучшие врачеватели во всей Вселенной. Может быть поэтому Сиспила постоянно вынуждена воевать со своими соседями по галактике. Мне ничего не стоит излечить твою болезнь и я действительно могу сделать тебя моложе, если и ты согласишься сделать для меня кое-что очень важное.

Аккуратно спустив курок, чтобы случайно не влепить пулю в малиновую врачиху из космоса, Стос сбросил с головы подушку и почесал стволом свою аккуратную, как тонзура, лысину. Теперь его интересовало, что именно малиновая арниса потребует с него за лечение и сможет ли он найти ей то, что она потребует с него за излечение. Решив не мучиться слишком долго, он положил револьвер на журнальный столик и, сидя в кресле, сделал книксен, после чего принялся расспрашивать это существо:

— Хорошо, Лулу, в таком случае объясни мне кто ты такая, откуда взялась и чего ты от меня хочешь за своё знахарство?

Арниса принялась бодро отвечать ему по порядку:

— Я боевой пилот космического истребителя номер двести семь, двадцать девятой эскадрильи шестого штурмового корпуса, Лулуаной Торол, и мне надоела война. Так что в своём мире, на Сиспиле, я дезертир, Стасик. Не знаю уж кто решил завоевать нас на этот раз, но мне уже надоело убивать всех этих бедных смертных, которым не хотят помогать, без достаточных оснований, наши правители. Поэтому я покинула боевое построение в двенадцатом секторе нашей звёздной системы и мне удалось уйти в подпространство. Координаты твоей планеты мне сообщил Тевиойн Ларана, который так и не смог до неё добраться, так как его перехватили в точке входа. От него же я узнал и то, что на твоей планете обитают разумные существа почти точно такого же вида, какими были арнисы в глубокой древности, до того момента, когда наша раса перешла в энергетическое состояние и стала бессмертной. По вашим меркам я молод или молода и мне всего двадцать один год, но я воюю с пяти лет и это занятие мне очень надоело. Как сказал бы в таком случае ты, просто осто**ело…

Услышав такое от юной арнисы, Стос и сам сделался малиновым, но она спокойно продолжала:

— Когда-то арнисы были почти такими же, как и вы, только мы были однополыми существами и размножались, как принято говорить у вас, почкованием. Но у нас это называлось в то время самоделением. Поэтому я не знаю кто я, мужчина или женщина, но пока я находилась на орбите и изучала ваш язык, то смотрела ваши телепередачи и мне очень понравились женщины вашей расы, Стасик. Сегодня я стала искать себе симбиотического партнера, с которым смогла бы договориться и вот, нашла подходящего человека, который болен раком и пришел в отчаянье. Это оказался ты и я подумала, что ты подходишь для этого лучше всего. Ты ведь такой большой и это не составит тебе большого труда. Если ты согласишься провести самоделение, к которому ты имеешь способность из-за своей болезни, то я излечу тебя и ты вновь станешь точно таким же мужчиной, как и в тридцать лет, только ещё красивее, сильнее, да, и проживешь значительно дольше, если вообще не захочешь перейти в конце жизни в энергетическое состояние и стать бессмертным существом. Такова цена за, моё, как ты сказал, знахарство, Стасик.

Стос скривился так, словно ему сунули под нос дохлого, протухшего мыша, и возмущенно фыркнул:

— Ты, что же, Лулу, в самом деле решила, что это я-то, мужик, буду вынашивать тебя в своём брюхе? Интересно, а как я тебя должен буду потом рожать, через задницу что ли? Нет, Лулу, у тебя точно шарики за ролики заехали. — И уже совсем раздраженно сказал — Ладно, вали отсюда, а я займусь своими делами потому, что из этого ничего не выйдет.

Малиновый эллипсоид вспыхнул ярким светом и метнулся к невезучему писателю, чьи произведения издатели обзывали бытовухой и не хотели печатать. От элипсоида исходили одновременно и тепло, и прохлада, а к запаху донника добавился ещё и запах кувшинок. Как это ни странно, но у эллипсоида имелось что-то вроде невидимых рук и Лулуаной, схватив Стоса за руки, взмолилась жалобным голосом:

— Станислав Игоревич, не прогоняйте меня, пожалуйста! Ведь я уже не смогу вернуться в свой корабль и если в течении суток мне не удастся выйти в открытый космос, то я обязательно погибну. Понимаете, я прочитала в ваших мыслях такую тоску, что сразу же подумала, уж вы-то уж точно не станете отказываться от исцеления, хотя и решили умереть. Поймите, ведь то, что убивает вас, ваша раковая опухоль, даст мне новое тело и я, вернувшись на Сиспилу, смогу дать всем арнисам то, о чём они так давно мечтают, возможность жить в мире с соседями по нашей галактике. Без вас я не смогу этого сделать, а клетки вашей раковой опухоли сейчас находятся как раз в том состоянии, когда вы сможете очень быстро приступить к самоделению и вырастить меня на своем теле. Умоляю вас, будьте милосердны ко мне, ведь я ещё так молода, а вы обрекаете меня на мучительную смерть от энергетического истощения. Поверьте мне, это вовсе не составит для вас никакого труда!

Вредный циник Стос моментально куда-то, исчез, испарился и ему на смену пришел добрый и милый высоченный толстяк с лысиной, который никогда, или почти никогда, не отказывал женщинам. Ну, а тут речь и вовсе шла о юной особе. Погладив юную арнису по обратной стороне эллипса, которую назвал для себя спиной, он смущённо сказал:

— Ладно, девочка, успокойся, я согласен это… Ну, самоделиться… И рожу тебя, только не плачь ты так, Бога ради. Ну, и ещё я хотел бы знать, как это все будет происходить. Понимаешь, Лулу, по части деторождения я весьма неплохой специалист, но только как мужчина, а не как женщина. Расскажи мне, как это происходит и что мне для этого понадобится.

Лулу немедленно повеселела, быстро притулилась к его правому боку и, обнимая невидимой рукой за плечи, высветив на серванте нечто вроде светло-зелёного экрана, показала на нём Стоса во весь его немалый рост, только голого. На этой картинке его тело было неестественного, светло-розового цвета и на нём появились сначала тонкие голубые линии, которые нарисовали нечто вроде скелета, а затем стали утолщаться и он увидел, как они превратились в очаровательную голубую девушку. Сама же Лулуаной так прокомментировала всё это, перестав плакать и вновь перейдя на ты:

— Стасик, сначала я преобразую своё энергетическое тело и войду в твоё тело. Это будет не больно, ведь оно состоит из энергида, а он способен легко входить в любой химический раствор. Затем я соберу все твои раковые клетки между твоими мышцами и подкожным жиром, разместив их спереди. Они послужат тебе очагами самоделения. После этого я вылечу все-все твои болезни, полностью устраню любые дефекты и даже сделаю так, что ты сможешь изменить свой внешний вид. Твои мышцы станут намного сильнее, чтобы ты без особого труда мог носить меня на себе, твоя кровеносная система немного изменится, да, к тому же твоё сердце и все внутренние органы станут работать намного лучше. Ведь ты будешь выращивать меня из клеток своего тела, перерабатывая жировые ткани в клетки моего нового тела. Какое-то время мы с тобой будем одним целым и ты сможешь провести самоделение таким образом, что создашь меня такой, какой захочешь. Генетически мы будем с тобой подобны, но у нас будет разный хромосомный набор, ведь в твоём теле есть и мужские и женские хромосомы. То, какой ты сделаешь меня, будет закреплено на уровне генов и я стану совершенно новым существом женского пола. Для меня, конечно, это все совершенно непонятно, так как мы, арнисы, были однополыми существами, но такими можете быть и вы, люди. Просто на вашей планете эволюция пошла совсем другим путем. Разумеется, я описала тебе процесс самоделения в общих чертах, но, поверь мне, Стасик, в этом действительно нет ничего сложного и уж, тем более, ничего мучительного. Тебе просто нужно будет хорошо питаться, почаще находиться в тёплой морской воде, ведь это именно воды вашего океана, которые практически идентичны океану Сиспилы, делают процесс самоделения возможным. Ну, и, ещё, время от времени, тебе нужно будет соединяться своим сознанием с моим, чтобы контролировать процесс самоделения и регулировать его. Ты же ведь не захочешь породить какое-нибудь страшилище? Начало этому процессу положу я, а потом к нему придётся подключиться и тебе, чтобы завершить все. После того, как разовьётся мозг моего нового тела, я наложу свою изменённую энергетическую матрицу на него и перепишу сознание на новое тело. Правда, это произойдёт не скоро.

Стос выслушал этот короткий рассказ с вежливой улыбкой, хотя ему был совершенно непонятен энтузиазм юного создания, а потому он сразу же сказал ей:

— Лулу, я вынужден тебя огорчить. Во-первых, у меня и сейчас с деньгами хреново, я ведь три недели пролежал в онкологии, что является довольно дорогим удовольствием, а ты говоришь мне что-то о хорошем питании, дорогуша. Ну, а во-вторых, с тобой на пузе я ведь и на людях показаться не смогу, не говоря уже о том, чтобы мечтать о работе. Мне, дорогая, придется отпуск брать или увольняться с работы, чтобы сначала самотрахнуться, а потом ещё и саморазделиться. Кстати, Лулу, у нас в кранах течёт простая, несолёная вода, а Москва от моря довольно далеко и это третья проблема. Впрочем, это не самая неразрешимая проблема, я смог бы закупить морской соли побольше и потом бурдючить из неё соленые ванны, но меня больше всего волнует сейчас только одно, — сколько времени займет этот процесс? Поверь, я не зря спрашиваю тебя об этом, так как денег у меня всего семьсот тридцать баксов и нам нужно будет уложиться в эту сумму или мы с тобой оба откинем копыта от голода.

Лулу снова вспыхнула ярким светом от испуга и растерянным голосом сказала:

— Стасик, в условиях твоего мира процесс самоделения займёт никак не менее одного оборота вашей планеты вокруг звезды, кажется, это называется год, но ещё месяца два у меня займёт подготовка к нему. Твоих баксов хватит на это?

Стос схватился за голову и застонал от досады:

— О-о-о, Боже мой, четырнадцать месяцев. Ну, ладно, считаем, что три месяца я ещё буду похож на человека. Господи, да, я же и трёхсот долларов за это время не смогу отложить. О, черт! Что же мне делать? Свой банк, что ли, ограбить?

Лулу, услышав, явно, знакомое слово, оживилась. Сделавшись тёмно-фиолетовой, она спросила:

— Стос, а ты не мог бы показать мне эти самые баксы и объяснить, где их держат люди? Я ведь пока ещё могу изменять структуру своего тела, становиться невидимой и проникать сквозь любые преграды, пробивая в них отверстия любого диаметра своим молекулярным разрушителем.

— О, нет! — Воскликнул Стос — Только не нужно грабить простых граждан! Будет вполне достаточно, если ты бомбанёшь какой-нибудь банк, Лулу. — Поднявшись, он подошел к серванту, открыл бар и достал из него банку из-под чёрной икры, в которой хранилась вся его наличность. Положив на столик семь стодолларовых купюр, он сказал — Вот это и есть эти самые поганые баксы, без которых нам с тобой не прожить. Их нужно иметь примерно двадцать тысяч, чтобы всё это время ни в чём себе не отказывать. Скажи, Лулу, а ты быстро летаешь?

Юная арниса, похлопав Стоса краем своего эллипсоида по плечу, радостным голосом сказала:

— А вот на этот счёт ты можешь не волноваться, Стасик, за час я смогу обогнуть всю вашу планету. Ты, наверное, хочешь чтобы я взяла деньги не в твоём, а в каком-то другом городе планеты Земля? Пошли меня в любой город и объясни, где искать деньги, Стасик, и через час я тебе их принесу. Думаю, что для банка это не будет слишком большой и невосполнимой потерей?

А вот как раз на этот счёт Стос совершенно не имел никаких комплексов и тотчас достал из книжного шкафа большой географический атлас и указал в нем арнисе координаты города Сан-Франциско. Для полной гарантии он включил видак и поставил какой-то гангстерский боевик, в котором герои фильма как раз и грабили один из банков этого города. Лулу, получив необходимую для грабежа информацию, пулей вылетела в открытую дверь и мигом исчезла из вида.

Как только Лулуаной улетела, Станислав Игоревич с кряхтеньем поднялся из кресла и пошел на кухню. С этим своим самоубийством он здорово проголодался, а потому поставил на плиту сразу две сковородки и поджарил в одной яичницу с ветчиной, а во второй сразу три свиные отбивные. С поздним ужином он управился за десять минут и, выпив холодного компота, вернулся в комнату и принялся стелить себе постель, стараясь не думать о ночной гостье. Всё это очень походило на глюки, но на земную медицину он уже не надеялся, а потому был готов принять помощь от кого угодно, не то что от этого малинового диска с тёмным шаром посередине.

Наконец, ночь принесла прохладу, но вздохнуть полной грудью Станислав Игоревич так и не смог. Проклятая опухоль, изуродовавшая лёгкие, не давала ему сделать даже этого. На сытый желудок четвертый бокал коньяка пошел, как по маслу, и он почувствовал себя намного лучше, но все-таки никак не мог отделаться от ощущения фантасмагории и ирреальности всего того, что с ним происходило этой ночью. Он уже стал думать, что всё это действительно было галлюцинацией, когда в открытую дверь лоджии влетела Лулу и, подлетев к креслу и высыпав из себя прямо к нему на колени груду плотных новеньких банковских упаковок, радостно воскликнула:

— Вот, Стасик, как ты и просил, я принесла ровно двадцать тысяч баксов. Можешь даже не считать. Теперь, мы сможем ни в чём себе не отказывать?

Глядя на груду денег, Стос снова схватился за голову, похоже, что эта малиновая бестия взяла и припёрла ему целых два миллиона долларов — двадцать тысяч стодолларовых купюр, если и того не больше. Почесав лысину, он решил, что это будет всё-таки лучше, чем ничего, и решил не говорить прыткой арнисе. Нет, он, разумеется, сказал ей, но только то, что она ждала:

— Отлично, Лулу, теперь ты можешь ни о чём не беспокоиться. Этих денег нам вполне хватит на то, чтобы очень долго ни в чём себе не отказывать. А теперь, дорогая, скажи мне, что я должен сделать, чтобы ты могла обрести себе надёжное убежище и больше не рисковать. Всё остальное я беру на себя, моя девочка, и ты можешь больше ни о чём не беспокоиться. Только расскажи мне сначала, как тебе удалось упереть такую груду денег. По тебе, случайно, не начали стрелять охранники банка?

Лулуаной рассмеялась и воскликнула:

— О, нет, Стасик! Ничего подобного, что ты мне показал, и близко не было. Я прилетела в этот город, быстро нашла их самый главный банк и вошла в него вслед за каким-то молодым мужчиной, который приехал на длинной белой машине. Его уже ждали в банке люди и сразу повели в лифт, так что мне не составило никакого труда спуститься в хранилище. Мой ментосканер позволил разузнать, что у этого мужчины, который торгует героином, в депозитарии банка есть несколько ячеек. Пока он прятал какие-то блестящие штуковины, изготовленные из алмазов в один металлический ящичек, я забрала почти все деньги из другого. Вот и всё, Стасик, а потом я спокойно вышла из банка вместе с этим человеком и никому не сделала ничего плохого.

Улыбнувшись арнисе, Стос сказал:

— Ну, допустим, если бы ты взяла и грохнула этого урода, то и в таком случае ты не сделала бы ничего плохого. Я, во всяком случае, только спасибо тебе сказал бы за это, да, и многие другие люди тоже. Ну, ладно, девочка моя, денег нам теперь хватит на что угодно, а потому давай, забирайся в меня. Надеюсь, тебе во мне будет удобно и я при этом не сделаюсь фиолетовым. Что мне нужно сделать?

Арниса сделалась почти черной и тихо сказала:

— Стасик, теперь ты должен снять с себя свои покровы, лечь на спину, широко раскрыть рот и полностью расслабиться. Я должна войти внутрь тебя.

Пройдя в альков и сбросив с себя халат и спортивные брюки, Стос быстро лёг на кровать и раскрыл рот так, что у него даже глаза закрылись и постарался расслабиться. Свет он не выключал и сквозь прищуренные веки видел, как малиновый диск налился голубизной и стал разбухать. От него с громким шорохом вылетали через зал в открытую дверь лоджии какие-то багровые сполохи, которые быстро рассеивались в ночной мгле. Голубое, флюоресцирующее облако приблизилось к нему и обдало запахами акации и донника. Стос замер в ожидании и раскрыл рот так широко, что у него что-то щелкнуло в челюстях.

Затем он почувствовал, как некая прохладная субстанция проникает в гортань, лёгкие и растекается по телу. Так длилось примерно с минуту и, что самое странное, одновременно он чувствовал, как боль уходит из лёгких и ему становится удивительно легко и приятно. Вот теперь он окончательно убедился, что всё это не глюки от коньяка, выпитого натощак. Вместе с тем он услышал в своём мозгу какие-то шепчущие звуки и понял, что отныне Лулу, поселившаяся в его теле на долгие четырнадцать месяцев, будет разговаривать с ним именно так. Что же, это тоже будет удобно, хотя и непривычно, ведь что ни говори, а это верный признак шизофрении, но тут она не причём. Он попытался мысленно сказать своему космическому доктору:

— Лулу, малышка, как ты себя чувствуешь в моей требухе? Тебя устраивает твоё новое жилище?

Ответа не последовало и он повторил эту же фразу вслух, на что тотчас услышал где-то в висках её нежный голос:

— А что такое требуха, Стасик?

Смутившись, он ответил:

— Ну, это все то, что находится внутри меня, девочка, то, что теперь будет тебя кормить и поить.

Та рассмеялась и сказала:

— А, это… Ну, тут всё так запущено, Стасик, что, пожалуй, мне придется лечить тебя недели две, прежде чем я начну готовить твоё тело к самоделению. Ты совсем не берёг себя, как я погляжу. Не понимаю, как ты умудрился дожить до таких лет с таким изношенным организмом.

Критика Стосу не понравилась и он ворчливо ответил:

— Если бы ты знала о том, скольких баб этот изношенный организм пытался подготовить к самоделению но не смог из-за того, что все они сейчас ходят с резинками в сумочках, ты бы относилась к нему с большим уважением. Да, и, вообще, если бы не это долбанное курение, которое довело меня до рака, то я был бы парень ещё о-го-го. Ну, ладно, Лулу, чем попусту лаяться, скажи-ка мне лучше, как ты себя чувствуешь? У тебя всё прошло нормально? Ведь ты, кажется, потеряла большую часть своего энергетического тела.

Арниса, похоже, так вовсе не считала, а потому звонко рассмеялась и весело воскликнула:

— Нет! Что ты, Стасик! Это ведь был всего лишь мой энергетический защитный скафандр. Хотя он и являлся частью моего тела, такие штуки мы выращиваем очень легко. Правда, он не был предназначен для длительного нахождения на планете кислородного типа и уже начал разрушаться, но всё, как ты говоришь, слава Богу обошлось. Вообще-то мы, арнисы, хотя и бессмертные, всё же очень уязвимые существа, так как можем жить вечно только в энергетических полях. Вот в своём истребителе я действительно могла бы жить вечно.

— Прекрасно, я очень рад за тебя, девочка. — Тихо ответил ей Стос и добавил — А сейчас, если ты не против, я сделаю один звонок по телефону и лягу спать. Последние несколько месяцев мне всё как-то было не до сна, а теперь я чувствую себя так хорошо, что смогу, наконец, спокойно уснуть.

Хотя часы показывали половину третьего ночи, он набрал номер мобильника сына, так как, скорее всего, тот сейчас торчал в каком-нибудь ночном клубе. В отличие от Станислава Игоревича, который был экономистом и работал в банке, его сын считал себя, почему-то, музыкантом хотя и не играл ни на одном музыкальном инструменте и для того, чтобы издавать весьма и необычные странные звуки с помощью мощного усилителя и колонок, обходился одним только компьютером. Вместе с тремя точно такими же молодыми балбесами его сын частенько выступал в различных ночных клубах, заполняя перерывы между выступлениями звездюлечек-одноночек.

Гена, так звали сына Станислава Игоревича, по мнению таких же раздолбаев, как и он сам, почему-то считался в их музыкальной тусовке крутым семплером и умел так искажать звуки компьютером, что их потом и родная скрипка не узнала бы. Тем не менее, за этот скорбный вой ему платили даже больше, чем Стосу за его сидение в банке, но он всё равно постоянно норовил сшибить у него деньжат, так как в отличие от родной матери, отец даже понятия такого не имел, что такое дать сыну денег в долг или не дать их вовсе. Он сам, порой, залезал в долги, лишь бы только выручить сына и не дать ему наделать каких-нибудь глупостей.

В той ситуации, в которой он оказался, помощь сына была бы весьма эффективной, ведь в отличие от него, тот прекрасно знал все московские ходы и выходы. Сейчас Стосу требовалась большая, удобная и красивая квартира, где он мог бы спокойно вырастить юную девицу и разделиться с ней надвое, хотя с ними, красотками, вроде бы как раз положено, соединяться, то есть совокупляться. Ещё ему была нужна новая машина и, самое главное, дисциплинированный поставщик харчей на будущее. Всё это мог обеспечить Стосу только родной сын, для которого не существовало трудностей лишь тогда, когда было нужно что-то достать или организовать, были бы только деньги.

Родное дитятко не обращало внимание на телефонные трели своего телефона минуты три. Это было сигналом того, что его чадо сейчас, скорее всего, выступало с очередным музыкальным опусом и развлекало капризную публику своими хотя и мелодичными, но очень уж назойливыми блям-блям-блямами и бум-бумами. Наконец, сыночка соизволил-таки взять в руки трубочку и очень злобно прошипел в неё:

— Кому это в рыло не терпится получить?

Чуть ли не шепотом Стос проговорил скороговоркой:

— Резина, глаз на пятку натяну и моргать заставлю! Ты, как с отцом разговариваешь, паршивец?

Однако, сына это нисколько не остановило и он снова зашипел в трубку:

— Батя, ты совсем озверел. Мы же на сцене сейчас. Пожалей ты меня, Христа ради, перезвони через полчаса или давай, говори скорее, какого черта тебе из-под меня надо?

Стос коротко хохотнул и спросил своего отпрыска:

— Бу-гы-гы, сыночка, а ты с папулечки зелени срубить не желаешь, случайно? Примерно так с полтинничек?

— Стос, за полтинник баксов я к тебе даже в голодный год не попрусь. — Перешел сын на серьезный тон.

Однако, его родитель уже окончательно раздухарился, а потому его понесло вразнос и Стос, притворно изумившись, вскрикнул громко и трагически:

— Ни хрена себе, молодёжь живет! Они полсотни тысяч новенькой, хрустящей зелени уже и за деньги не считают. Да, действительно, просто охренеть можно.

Кажется, его шуточка удалась, так как Генка заговорил таким тоном, когда попадал в какую-нибудь неприятность и спросил его взволнованным голосом:

— Пап, ты что, серьёзно?

Совершенно серьёзным тоном и без шуток он ответил:

— Да, серьёзно-серьёзно, Гена. Мне срочно нужна твоя помощь и я прошу тебя приехать ко мне часов в одиннадцать утра. С меня новая тачка для тебя, новый компьютер и полтинник на жизнь. Мне тут кое-какой заказ из Голливуда обломился, так что я сейчас при деньгах, но, и тебе придётся попахать, старик, ты ведь знаешь, деньги ещё никому даром не давались, и мне их нужно будет обязательно отбатрачить.

Лулу в течение всего этого разговора молчала и, как только Стос положил трубку, спросила его:

— С кем ты разговаривал, Стасик?

Тот улыбнулся и сказал своему внутреннему голосу:

— Со своим сыном, девочка. У меня есть сын, он замечательный парень, ему двадцать три года и завтра ты его увидишь. Он почти такой же, как и ты. Ну, в том смысле, что откосил от армии. Только тебе надоело воевать через шестнадцать лет, а ему война заранее надоела и он сделал всё, что было в его силах, а потому не стал ни боевым пилотом, ни рядовым солдатом и занимается тем, что пишет на компьютере музыку и выступает в ночных клубах со своей группой.

— О, музыка, как это прекрасно, Стасик. — Мечтательным голосом отозвалась Лулу и добавила — Как я ему завидую.

Стоса это заинтересовало. Как он уже успел выяснить, арнисы умели смеяться и плакать, воевать, лечить и летать через какое-то там подвальное пространство. Теперь же, вдруг, выяснилось ещё и то, что и музыка им была не чужда. Выходит, что они были почти, как люди, только их тело представляло из себя эллиптический диск полутора метров в высоту и метр двадцать в ширину, упругий и прохладный на ощупь, да, к тому же они умели пробивать дыры в стенах и стальных сейфах, тырить бабки и транспортировать их на огромные расстояния.

С такими способностями, вероятно, было весело жить, тем более, что арнисы могли жить вечно. Вкупе с тем, что у них имелись космические корабли, на которых можно было не только воевать, но ещё и летать в подпространстве Вселенной, всё это звучало очень заманчиво. Хотя его так и подмывало спросить Лулуаной, в честь чего это она решила обзавестись смертным телом, он не стал этого делать немедленно, а лишь поинтересовался у юного бесполого создания, решившего во что бы то ни стало стать девушкой:

— Лулуаной, тебе действительно нравится наша музыка?

Арниса весело затараторила:

— О, да, ваша музыка это нечто удивительное и волшебное! Мне она так понравилась, Стасик, что некоторые звуки до сих пор звучат во мне. По-моему, это самое великолепное, что только есть в вашем мире и я мечтаю теперь поскорее увидеть твоего сына, ведь он один из тех людей, кто умеет делать музыку!

Вот тут арниса была совершенно права. Его сын действительно делал музыку точно так же, как сорока делает себе гнездо, то есть тащил в свои пьесы и композиции буквально все звуки подряд, какие только попадались ему под руку, да, ещё и перерабатывал их на своём компьютере, мощностей которого ему постоянно не хватало не смотря на бесконечный апгрейт. Подумав о том, что, возможно, слишком строг к творчеству своего сына, который когда-то сумел отбиться от музыкальной школы, он встал с софы, подошел к музыкальному центру и надел на голову беспроводные стереонаушники. Достав компакт-диск с его последними шедеврами, он завёл эту шарманку.

Ему по ушам тотчас ударил громкий, вибрирующий и напевный звук вокала. Резина где-то отрыл девушку-бурятку и теперь носился с её горловым пением, словно дурень со ступой, не зная чем той угодить. Глотка у этой девицы была, несомненно, даже не луженая, а просто какая-то чугунная и она умела испускать такие рулады, что у него аж в желудке что-то забулькало и завибрировало. Затем в переливы бурятского вокала стали вплетаться тонкие, пронзительные звуки скрипки, заострённые, словно патефонные иголки, а следом к ним добавилась сухая дробь барабанов. Но, честно говоря, получалось у них это весьма неплохо. Что ни говори, а мелодия всё-таки была очень приятной на слух, хотя всё это и отдавало каким-то шаманским камланием, способным ввести человека в транс.

Как-то незаметно для себя он прослушал всю композицию от начала и до конца, хотя она и длилась добрых тридцать минут. Когда после очередной, особенно протяжной бурятской фиоритуры наступила тишина, Стос поинтересовался у своей космической квартирантки:

— Как тебе нравится эта музыка, Лулу? Эту музыкальную композицию сочинил мой сын.

Арниса ответила не сразу, но её ответ поразил его, так та сказала чуть не плача:

— Стасик, это очень красивая музыка, но она, почему-то, пугает меня. У меня даже возникло такое ощущение, что я вновь на Сиспиле, нахожусь на борту своего истребителя и готовлюсь к тому, чтобы в одиночку отразить атаку всего военного космического флота кассинтийцев. Мне было одновременно и страшно, и радостно потому, что эта музыка поднимала мои силы и боевой дух. Да, если бы Хранители Сиспилы смогли услышать эту музыку, они бы осыпали твоего сына просто немыслимыми дарами. Бр-р-р, даже страшно подумать о том, что бы они тогда стали с нами делать с помощью такой музыки. Наверное, всех бы превратили в таких же варваров, как эти волосатые кассинтийцы. А как эта музыка действует на тебя, Стасик? В тебе тоже начинает волнами подниматься энергия?

Сняв наушники, Стос почесал за ухом и сказал:

— Да, нет, Лулу, меня эта музыка просто затягивает в какой-то транс и увлекает куда-то то ли в пропасть, то ли засасывает в болото. В общем, ощущение какое-то странное. Давай-ка я тебе поставлю другую композицию, повеселее и покороче.

Вложив в дорогую музыкальную тарахтелку новый компакт-диск, Стос натянул себе на голову наушники и, взяв в руки пульт, снова лёг на кровать. Эта мелодия была действительно веселее и здесь можно было угадать кое-какие музыкальные инструменты, хотя она и называлась очень странно — "Чёрные листья на белой траве". Если бы не устрашающие вибрации, которыми заканчивался чуть ли не каждый второй музыкальный звук, эта вещица действительно могла бы ему понравиться. Но даже они не портили эту, в общем-то весёлую, мелодию и она тоже понравилась Лулу, которая сказала ему:

— Ой, Стасик, а сейчас у меня возникло ощущение, что я побывала на празднике Протуберанцев, когда происходит посвящение юных арнис в звёздные путешественники. Твой сын очень хорошо делает музыку, она у него получается ничуть не хуже, чем та, которую я слушала на орбите. А у тебя есть ещё какая-нибудь музыка твоего сына, Стасик?

Ночной концерт уже порядком надоел Стосу и он недовольным голосом одёрнул юную арнису:

— Лулу, хотя я себя уже и чувствую очень хорошо, мне хочется спать, а не слушать музыку. И, вообще, девочка, давай сразу договоримся, если я лёг спать, тот ты тотчас умолкаешь и тоже спишь, иначе я сойду с ума, постоянно слыша у себя в голове твой голос. Кстати, деточка, ты что, лишилась своих способностей к телепатии и больше не читаешь моих мыслей?

Та ответила ему печальным голосом:

— Да, ведь теперь у меня уже нет защитной энергетической оболочки, в которую был встроен сканер для чтения мыслей разумных существ. — Немного помолчав, она, вдруг, встревоженно спросила его — Стасик, а как долго ты спишь? Понимаешь, мы, арнисы, став энергетическими существами, потеряли возможность спать и мне теперь придётся как-то приспосабливаться, чтобы не создавать тебе неудобств.

Уже почти засыпая, Стос ответил ей:

— Ну, семи, восьми часов мне обычно хватает, Лулу. Ладно, девочка моя, спокойной тебе ночи.