"Город гнева" - читать интересную книгу автора (Яшин Александр Яковлевич)

1

Они просочились сквозь наши ряды, До двухсот танков с сопровожденьем, Они докатились до волжской воды, Их стиснули здесь, напав на следы, И началось сраженье. У пункта Эн, о лесном рукаве, Нагрянув на вражью мотопехоту На автоматчиков в желтой траве, Стальные грохочущие «КВ» Взялись с упоением за работу. «Катюша», подняв тропический рев, (Когда воспоем ее гнев и ярость?!) Неуловимая, в дело ввязалась. Ей гулом труб отзывался ров, Земля пересохшая содрогалась. Сгубив десятки своих корпусов, Фашисты хотели дорогой степною Налетом, налетом пройти, Полосою, Расчислили время до дней и часов, Но вышла Волга из берегов Врага повстречала, готовая к бою, Как их встречали у невских лесов, Как в Севастополе, Как под Москвою. Тогда они, вконец озверев, Метнули на город черные крылья. Будя в сердцах исступленный гнев, Выбрасывал неба облачный зев За эскадрильей эскадрилью. Фугасные центнеры так рвались, Как будто падали метеоры. Деревья с насиженных мест снялись, Железо и камни летели ввысь, А люди скрывались в подвалы, в норы. С гранитного цоколя человек Сурово смотрел, как небо клубилось, Как множился сонм сирот и калек. В какой низколобый проклятый век Такое еще на земле творилось?!. Загнав в укрытия мирный народ, Дворы превратив в базарные свалки — Где лом, где хлам, где стулья, комод Второй и третий сделав заход, Фашисты стали бросать «зажигалки». А город — над Волгой, под ветром весь, И весь — как лента, И вот — под вечер Сначала с окраин метнулась весть, Что в улицы начало пламя лезть, Что дым придавил тесовые плечи, Потом лихорадка огня прошла По центру, по белым дворцам, По бульварам. Слепящая взвихренная метла Счищала дома догола, дотла И все расширяла площадь пожара. Сгорал тротуар — Занималась грязь. Кусты дотлевали — Песок дымился. В сады словно осень вдруг ворвалась — Листва пожелтела. Зола взвилась: С началом пожара шторм появился. Народ бежал из подвала в подвал, В овраги, в щели, Где воздух не жжется, Казалось, по улицам Волга льется. Народ за вокзал, пригнувшись, бежал И, задыхаясь в дыму, ночевал В водопроводных колодцах. Была эта полночь светлее дня. Валились свистящие катакомбы. И странная мысль навестила меня, Что враг ужаснется лавины огня, Замрет, от страха лицо заслоня, — Куда уж тут сбрасывать новые бомбы! Но враг бросал, Кружил и бросал, Бомбил, поджигал, По часам — аккуратно. Его не страшили детей голоса: И через каждые четверть часа Он, нагрузившись, летел обратно. Пора бы уж, вроде, фашисту знать, Что стойки у нас города, как и люди, Что сжечь наш город — не значит взять: И, раненый, будет он жить и стоять, Захваченный, будет врага карать, До полной победы сражаться будет. Крича во весь рот, от машин в стороне, Высокая девочка в степь летела, Она от огня убежать хотела, Но пламя несла на своей спине: На девочке кофта сзади горела. Вот так от рыси олень бежит. Глаза ему страхом смерти расперло, Он лес ломает, Он весь дрожит, Он с маху берет болот рубежи, А рысь на хребте у него лежит И, не спеша, подбирается к горлу. Теряя повязки и костыли, Из бывшей гостиницы «Интуриста», Сжав бледные губы, В поту, в пыли, Больные и раненые ползли На Волгу, к воде от огня, на пристань. Какой-то старик лежал на песке. Быть может, профессор, А может, слесарь. Кровавая ссадина на виске. И, мертвый, зажав тетрадку в руке, Он к ходу борьбы не терял интереса. Он всем существом своим — Тихий, седой И словно подвергнутый страшным пыткам — Коленом И вскинутой вверх бородой, Носком сапога И рукой худой, Казалось, указывал цель зениткам. Зенитки стреляли, стволы раскаля, По тридцать, по сорок минут без умолку С бульваров зеленых, С баржи, С корабля, И все мостовые, Вся земля Была в нарезных железных осколках. А город, пригнувшись, пережидал, Когда ослабеют огонь и налеты, Он только со стоном зубы сжимал. Так альпинисты снежный обвал Пережидают в расщелинах скал, Чтоб снова рвануться в небо, в высоты. Огонь разрастался. Отплатим врагу За новое, страшное, черное дело! В беззлобной душе нашей зло накипело… Горели кварталы — писать не могу… Пять суток свистело на берегу. Но нет, это в наших сердцах горело. Один элеватор сломить не могла Проклятая сила. Поутру, с рассветом, Среди обгоревших домов и веток Он проступал сквозь дым, как скала, Как символ наших пятилеток. Стоял и сверкал, А кругом горит. Стоял он, и страх ему был неведом. Нас к ярости звал его гордый вид. Поднимемся утром, кричим: — — Стоит! Стоит И будет стоять до победы!