"Обманщик" - читать интересную книгу автора (Форсайт Фредерик)

Глава 4

Джо Роут не знал, что ему делать. Лежа на кровати в своем доме на военно-воздушной базе США в Алконбери, он размышлял. То дело, которое всего шесть недель назад казалось потрясающе интересным и к тому же обещало быстрое продвижение по служебной лестнице, теперь вдруг превратилось в чудовищный кошмар.

С момента создания Центрального разведывательного управления в 1948 году вот уже сорок лет в нем царствовала навязчивая идея не допустить проникновения в управление советских агентов. На контрразведку и иные меры безопасности были израсходованы миллиарды долларов. Всех штатных сотрудников управления постоянно проверяли и перепроверяли, в том числе и на детекторе лжи.

Такая политика приносила свои плоды. В начале пятидесятых годов Великобританию потрясло известие о шпионской деятельности Филби, Берджесса и Маклейна, а ЦРУ осталось чистым. В то время, когда изгнанный из Интеллидженс Сервис Ким Филби зарабатывал себе на хлеб сначала в Бейруте, а потом и в Москве, куда он наконец перебрался в 1963 году, в ЦРУ не было обнаружено ни одного советского агента.

В начале шестидесятых всю Францию взбудоражило дело Жоржа Пака, Великобританию – скандал, разыгравшийся вокруг Джорджа Блейка, а в ЦРУ так и не проник ни один русский шпион. Все эти годы внутреннюю контрразведку ЦРУ, так называемое бюро безопасности, возглавлял удивительный человек – Джеймс Джизас Англтон. Одинокий и замкнутый, Англтон всю свою жизнь посвятил одной цели: не допустить проникновения в ЦРУ советских агентов.

В конце концов Англтон пал жертвой собственной почти параноидной одержимости. Он уверил себя, что, несмотря на его титанические усилия, в ЦРУ все же проник московский шпион. Вопреки результатам всех проверок он был убежден, что предатель каким-то образом добрался до секретов американской разведки. Ход его рассуждений был примерно таким: раз в ЦРУ нет советского шпиона, то русские должны были попытаться его внедрить; раз русские должны были внедрить шпиона, то он уже должен быть в ЦРУ, следовательно, шпион есть, и осталось только его найти. Охота за неуловимым «Сашей» отнимала все больше времени и сил.

Англтона поддержал перешедший на сторону США сотрудник КГБ и такой же параноик Голицын, который был искренне убежден, что за все плохое, что совершается на планете, несет ответственность КГБ.

В ушах Англтона слова Голицына звучали сладкой музыкой. Началась широкомасштабная охота на «Сашу». По управлению пошли слухи, что его фамилия начинается на букву «К». Жизнь сотрудников ЦРУ, которые имели несчастье родиться с фамилией на эту букву, пошла кувырком. Один из них в знак протеста уволился сам, других выгнали, потому что они не смогли доказать свою невиновность. Возможно, с точки зрения безопасности, все это было оправданно, но атмосфера в ЦРУ накалялась. Охота на ведьм продолжалась десять лет – до 1974 года. В конце концов директор ЦРУ Уильям Колби сказал, что с него достаточно, и уволил Англтона.

Руководителем бюро безопасности ЦРУ стал другой человек. Его задача осталась прежней – не допустить проникновения в ЦРУ советских агентов, но методы контроля стали не столь жестокими и агрессивными.

По иронии судьбы британцы, искоренив предателей старших поколений, которыми двигали идеологические мотивы, надолго избавились от шпионских скандалов в своих спецслужбах. Потом маятник качнулся в другую сторону. В Америке, гордившейся отсутствием изменников с конца сороковых годов, вдруг обнаружился целый букет ренегатов, не идеологических противников капитализма, а продажных душ, готовых предать свою страну за деньги: Бойс, Ли, Харпер, Уолкер и, наконец, Говард, который работал в ЦРУ и выдавал американских агентов, действовавших на территории СССР. Говарда разоблачил Юрченко, еще до своей необъяснимой добровольной сдачи советским властям. Однако Говарда арестовать не удалось, он сбежал в Москву. Предательство Говарда и возвращение в СССР Юрченко, случившиеся в течение одного года, были тяжелым ударом для ЦРУ.

Но все это показалось бы детской игрой по сравнению с тем, что ждало ЦРУ после откровений Орлова. Если он был прав, то только охота за ведьмами деморализует все управление на десятилетие. Если Орлов был прав, то только оценка ущерба отнимет годы, а на внедрение тысяч новых агентов, смену шифров, обновление сетей агентов за рубежом потребуются миллионы долларов и, по меньшей мере, лет десять напряженной работы. Репутация ЦРУ будет надолго и серьезно подорвана.

В эту бессонную ночь Роута мучал один вопрос: кому я могу все это рассказать? Перед рассветом он принял решение, встал, оделся и уложил свои вещи в дорожную сумку. Прежде чем уйти, он заглянул в комнату к Орлову – тот еще крепко спал – и сказал Кроллу:

– Остаетесь за меня. Смотрите за ним. Никого не впускать, никого не выпускать. Теперь этот человек для нас дороже золота.

Кролл не понял, но кивнул. Он привык исполнять приказы и не задавать лишних вопросов. Умри, но сделай.

Роут отправился в Лондон. Минуя посольство, он заехал на свою квартиру и взял паспорт на другое имя. В Хитроу он договорился с экипажем частного грузового самолета, вылетавшего в Бостон, а в бостонском аэропорту Лоуган он пересел на самолет до Вашингтона. В Вашингтоне Роут взял напрокат автомобиль, доехал до Джорджтауна, припарковал машину и прошел пешком всю Кей-стрит, почти до территории Джорджтаунского университета. Несмотря на то что в полете Роут выиграл пять часов благодаря разнице во времени, в Вашингтоне уже смеркалось.

Дом, который был нужен Роуту – это прекрасное здание из красного кирпича, отличавшееся от других прежде всего надежной системой безопасности, включая контроль за всеми подходами к дому. Когда Роут переходил улицу, его остановили – он предъявил удостоверение сотрудника ЦРУ. У подъезда он назвал имя нужного ему человека. Ему ответили, что тот обедает. Тогда Роут попросил передать ему записку. Через несколько минут его впустили и проводили в отделанную деревянными панелями библиотеку со множеством книг в кожаных переплетах. В библиотеке стоял едва уловимый запах хороших сигар. Роут ждал. Потом дверь распахнулась и в библиотеку вошел директор Центрального разведывательного управления.

Обычно директор не принимал у себя дома рядовых сотрудников ЦРУ, если только не вызывал их сам. Тем не менее, он устроился в кожаном клубном кресле, жестом пригласил Роута занять место напротив и поинтересовался целью визита. Роут все подробно рассказал.

Директору ЦРУ было за семьдесят – необычный возраст для этого поста, но он и сам был необычным человеком. Во время второй мировой войны он работал в Управлении стратегических служб и «вел» агентов на территории оккупированных нацистами Франции и Нидерландов. После войны Управление стратегических служб было расформировано, и он занялся частным бизнесом: унаследовав от отца небольшую фабрику, он превратил ее в огромный комбинат. Потом вместо Управления стратегических служб было создано ЦРУ, и первый директор управления Аллен Даллес пригласил его на работу. Он отказался.

Прошло много лет, и однажды состоятельный человек, жертвовавший большие суммы в фонд республиканской партии, обратил внимание на бывшего актера, который выдвинул свою кандидатуру на пост губернатора Калифорнии. Они стали друзьями. Когда Рональда Рейгана избрали президентом США, он попросил своего друга занять место директора ЦРУ.

Директор был католиком. Он давно овдовел, придерживался строгих моральных принципов, вел почти пуританский образ жизни и в коридорах Лэнгли заслужил прозвище «крепкого старика». В сотрудниках управления он ценил способности и ум, но прежде всего – преданность. У него были друзья, которых изменники выдали немцам, и они попали в лапы гестапо. Директор не потерпел бы предательства ни при каких обстоятельствах. К изменникам он испытывал почти животную ненависть. По убеждению директора, предателям не могло быть прощения.

Глядя на газовый камин, который в этот теплый вечер не включали, директор внимательно выслушал рассказ Роута. Он ни единым жестом не выдал своих чувств, лишь чуть заметно напряглись мышцы на его скулах.

– Вы пришли прямо ко мне? – спросил он, когда Роут замолчал. – Больше ни с кем не говорили?

Роут объяснил, как он попал в свою страну: как тать в ночи, по фальшивому паспорту, окольными путями. Директор кивнул; когда-то он примерно так же пробирался в захваченную Гитлером Европу. Он встал, подошел к старинному столику для закусок, мимоходом ободряюще похлопал Роута по плечу и плеснул в бокал виски.

– Вы поступили правильно, молодой человек, – сказал он и предложил Роуту бренди. Тот, отказавшись, покачал головой. – Говорите, семнадцать лет?

– Так сказал Орлов. По меньшей мере столько работают в ЦРУ все мои руководители, включая Фрэнка Райта. Я не знал, к кому мне еще обратиться.

– Да, конечно.

Директор ЦРУ снова уселся в кресло и надолго замолчал. Роут не мешал ему. Наконец директор сказал:

– Нужно привлечь кого-то из бюро безопасности. Но не первое лицо. Я не сомневаюсь в его честности, но он работает в управлении двадцать пять лет. Я отправлю его в отпуск. Его заместитель – очень способный молодой человек. Думаю, он у нас не больше пятнадцати лет.

Директор вызвал помощника и приказал навести справки. Вскоре по телефону пришло подтверждение, что заместителю руководителя бюро безопасности сорок один год и что он был принят в управление пятнадцать лет назад после окончания школы юристов. Он был срочно вызван из собственного дома в Александрии. Его звали Макс Келлог.

– Ему повезло, что он не работал с Англтоном, – заметил директор. – Его фамилия тоже начинается на «К».

Полный недобрых предчувствий, Макс Келлог приехал вскоре после полуночи. Когда зазвонил телефон, он уже собирался ложиться спать и был крайне удивлен, услышав голос директора.

– Расскажите ему, – сказал директор.

Роут повторил свой рассказ. Келлог, не моргнув глазом, выслушал, ничего не упуская, ничего не записывая, но все запоминая. Потом он задал несколько вопросов Роуту и наконец обратился к директору:

– Почему именно я, сэр? Харри в городе.

– Вы работаете у нас только пятнадцать лет, – ответил директор.

– Ах, да.

– Я решил оставить Орлова, или Менестреля, как вы его называете, в Алконбери, – сказал директор. – Думаю, он там будет в безопасности, даже в большей безопасности, чем здесь. Британцев поводите за нос. Скажите, что Менестрель дал новую информацию, представляющую интерес только для США. Скажите, что они снова получат доступ к Орлову, как только мы проверим свежую информацию. Вы полетите утром… – он бросил взгляд на часы, – да, утром, специальным рейсом до Алконбери. Теперь все средства хороши. Выбирать уже поздно. Ставки слишком высоки. Орлов поймет. Вытрясите из него все. Мне нужно буквально все, но две вещи мне нужно знать немедленно: правда ли это, и если правда, то кто. С этого момента вы двое работаете на меня лично, только на меня. Докладываете мне лично. Докладываете все. На вопросы не отвечайте, всех интересующихся отсылайте ко мне. Я здесь все улажу.

В предчувствии сражения в глазах старого воина вновь загорелся огонь.

Роут и Келлог пытались поспать на борту «геркулеса», пока летели от аэродрома Эндрюс до Алконбери, но все же чувствовали себя усталыми и разбитыми. Человек всегда хуже переносит длительный полет с запада на восток. К счастью, Роут и Келлог избегали спиртных напитков и пили только воду. В Алконбери они приняли душ, привели себя в порядок и тут же пошли к полковнику Орлову. Из его комнаты доносились знакомые песни Гарфункеля.

«Ну вот, – мрачно улыбнулся про себя Роут. – Мы пришли поговорить с тобой еще раз. Но теперь игрой в молчанку ты уже не отделаешься».

Однако Орлов горел желанием оказать любую помощь. Казалось, он примирился с потерей последней доли своей драгоценной «страховки». Весь «выкуп за невесту» был выложен на стол, и теперь вопрос был лишь в том, сочтет ли другая сторона этот выкуп достаточным.

– Мне никогда не была известна его фамилия, – сказал Орлов в комнате для опросов.

Келлог решил отключить все микрофоны. У него был свой портативный магнитофон, по ходу опроса он также делал записи в блокноте. Келлог хотел, чтобы их разговор никто не слышал и не записывал. Операторам нашли другое занятие: теперь они проверяли комнату за комнатой в поисках несуществующих подслушивающих устройств. Такая работа явно озадачила операторов. Кролл и два других охранника находились в коридоре за звуконепроницаемой дверью.

– Клянусь. Всем посвященным он был известен только как агент Ястреб, его вел лично генерал Дроздов.

– Где и когда он был завербован?

– Думаю, во Вьетнаме в 1968 или 1969 году.

– Думаете или знаете?

– Нет, я точно знаю, что это было во Вьетнаме. Я тогда работал в отделе планирования, мы готовили большую операцию, главным образом в Сайгоне и в его пригородах. Разумеется, нам помогали нанятые на месте вьетнамцы, вьетконговцы. Но там были и наши люди. Один из них сообщил, что вьетконговцы привели к нему разуверившегося в войне американца. Наш резидент познакомился с ним и завербовал. В конце 1969 года генерал Дроздов сам летал в Токио на переговоры с американцем. Тогда ему и дали кличку Ястреб.

– Как вы это узнали?

– Надо было подготовить встречу, установить связь, перевести деньги. За все это отвечал я.

Они говорили всю неделю. Орлов вспомнил банки, на счета которых из года в год переводили деньги, и приблизительное время, когда осуществлялись эти переводы. С годами суммы росли, вероятно, в связи с тем, что Ястреб занимал все более высокое положение и давал все более ценную информацию.

– Когда меня перевели в Первое главное управление, в отдел генерала Дроздова, моя работа с агентом Ястребом продолжилась. Но я уже не имел отношения к денежным переводам, а занимался скорее оперативной работой. Если Ястреб выдавал агента, работавшего против нас, то я передавал информацию в соответствующий отдел, исполнительный (у нас его называют «отдел мокрых дел»), а те потом ликвидировали агента, если он находился на территории противника, или арестовывали, если он был в СССР. Таким путем мы схватили четырех кубинцев-антикастровцев.

Макс Келлог все записывал, а по вечерам снова прослушивал магнитофонные записи. Наконец он сказал Роуту:

– Все эти факты должны укладываться в биографию одного человека. Пока я не знаю, кто этот человек, но архивы покажут. Теперь настало время тщательной перекрестной проверки. Нужно будет проверять и проверять. Этим я смогу заняться только в Вашингтоне, в центральной канцелярии. Мне нужно возвращаться.

Келлог улетел на следующий день. Он провел пять часов в джорджтаунском доме директора ЦРУ, потом, обложившись папками, закрылся в кабинете. По личному указанию директора ему была предоставлена полная свобода действий. Никто не мог отказать Келлогу ни в одной просьбе. Вопреки глухой завесе секретности, по Лэнгли поползли слухи: что-то произошло, руководство управления в смятении, и это каким-то образом связано с внутренней безопасностью. Атмосфера в ЦРУ стала накаляться. Подобные события никогда не удается сохранить в тайне.

В районе Годерс-хилл, в северном Лондоне, есть небольшой парк, примыкающий к гораздо большему парку Хэмпстед-хит, где в зверинце живут олени, козлы, утки и другие дикие животные. В тот день, когда Макс Келлог улетал в Вашингтон, в парке встретились Маккриди и Кипсек.

– В посольстве обстановка не блестящая, – сообщил Кипсек. – Наш сотрудник отдела «К» получил приказ из Москвы и затребовал для проверки дела многолетней давности. Думаю, началось расследование системы безопасности, возможно, одновременно во всех наших посольствах в Западной Европе. Рано или поздно круг сузится до одного лондонского посольства.

– Мы можем чем-нибудь помочь?

– Не исключено.

– Что вы предлагаете? – спросил Маккриди.

– Помогла бы какая-нибудь действительно ценная информация, например, какое-нибудь положительное известие об Орлове.

Когда агент остается работать на своем прежнем месте, он не может годами не давать свежую информацию. Поэтому его новые хозяева обычно время от времени подкармливают его специально отобранными новыми разведывательными данными. Агент отправляет их домой, тем самым доказывая, что он очень хороший работник.

Кипсек уже выдал Маккриди всех настоящих советских агентов в Великобритании, которых он знал, – а знал он почти всех. Конечно, британцы не могли арестовать сразу всех русских шпионов, иначе вся игра на этом бы и закончилась. Одних перевели на другую работу, не связанную с государственными секретами, – тоже не сразу, а постепенно, в связи с той или иной «реорганизацией». Других даже повысили в должности, но при этом отстранили от доступа к секретным материалам. Третьим специально подсовывали информацию, предварительно прошедшую такую обработку, что другой стороне она приносила скорее вред, чем пользу.

Чтобы доказать свою преданность Москве, Кипсеку было позволено даже «завербовать» несколько новых агентов. Одним из таких агентов был клерк из центральной канцелярии Интеллидженс Сервис; он был искренне предан Великобритании, но изредка делал то, о чем его просили. В Москве были очень довольны вербовкой агента, которому дали кодовое имя Росомаха. Маккриди и Кипсек договорились, что через два дня Росомаха передаст Кипсеку копию памятной записки, написанной рукой Дениса Гонта. В этой записке речь пойдет о том, что сейчас Орлов находится в Алконбери, что ему полностью доверяют и американцы, и британцы.

– Что нового с Орловым? – спросил Кипсек.

– Все успокоилось, – ответил Маккриди. – Я провел с ним только полдня и ничего не добился. Все же надеюсь, что там и в Лондоне я посеял семена сомнения, по крайней мере, в голове Роута. Он вернулся в Алконбери, потом по фальшивому паспорту улетел в США. Думал, что мы его потеряем. Похоже, он очень торопился. Назад он не возвращался, во всяком случае, через наши аэропорты. Возможно, прилетел прямо в Алконбери на американском военном самолете.

Кипсек перестал бросать крошки уткам и повернулся к Маккриди.

– Они с вами говорили, приглашали возобновить опрос?

– Нет. Прошла уже неделя. Полная тишина.

– Значит, Орлов уже сказал большую ложь, ту, ради которой он сюда и пришел. Поэтому ЦРУ закрыло все входы и выходы.

– У вас есть предположения? Что это за ложь?

Кипсек вздохнул.

– Если бы я был генералом Дроздовым, я бы рассуждал, как генерал КГБ, а у КГБ всегда было две мечты. Одна – разжечь серьезную войну между ЦРУ и Интеллидженс Сервис. Американцы на вас еще не нападают?

– Нет, они очень вежливы. Просто почему-то стали менее общительными.

– Тогда это другая мечта. А она заключается в том, чтобы взорвать ЦРУ изнутри. Полностью деморализовать все управление. Восстановить сотрудника против сотрудника. Орлов скажет, что в ЦРУ давно работает агент КГБ. Это будет очень эффектное обвинение. Я предупреждал вас: операция «Потемкин» подготовлена очень тщательно.

– Как мы обнаружим лже-агента КГБ, если американцы ничего нам не скажут?

Кипсек зашагал к своей машине. На ходу он обернулся и бросил через плечо:

– Найдите человека, к которому ЦРУ внезапно охладеет. Это он и будет, и он будет невиновен.

Эдуардз был в ужасе.

– Дать знать Москве, что Орлов сейчас находится в Алконбери? Если в Лэнгли об этом разнюхают, начнется настоящая война. Скажите Бога ради, зачем вам это понадобилось?

– Для проверки. Я верю Кипсеку. Я убежден, что он нас не обманывает. Я ему полностью доверяю. Следовательно, я считаю, что Орлов – подсадная утка. Если Москва не прореагирует, не сделает попытки заставить Орлова замолчать, это и будет доказательством. Этому поверят даже американцы. Конечно, они будут страшно недовольны, но в конце концов они нас поймут.

– А если все же русские ликвидируют Орлова? Вы будете объясняться с Кэлвином Бейли?

– Не ликвидируют, – ответил Маккриди. – Ручаюсь, не ликвидируют.

– Между прочим, он сюда приезжает. В отпуск.

– Кто?

– Кэлвин. С женой и дочерью. Папка на вашем столе. Я хотел бы, чтобы наша фирма оказала ему какие-то знаки внимания. Один-другой обед с коллегами, с которыми он хотел бы встретиться. Много лет он был верным другом Великобритании. Мы обязаны что-то сделать.

Маккриди спустился в своей кабинет и мрачно уставился на папку.

Денис Гонт сел напротив.

– Он большой любитель оперы, – сказал Маккриди, перелистывая документы. – Думаю, можно будет достать билеты в «Ковент Гарден», в «Глиндборн», еще куда-нибудь.

– Боже, я никак не могу попасть в «Глиндборн», – с завистью сказал Гонт. – Там все билеты проданы на семь лет вперед.

Этот роскошный загородный особняк в самом сердце Суссекса, среди бескрайних лугов, был и остается одним из лучших летних оперных театров Великобритании. Попасть туда – мечта всякого любителя оперы.

– Вам нравится опера? – спросил Маккриди.

– Конечно.

– Вот и отлично. Будете опекать Кэлвина и миссис Бейли, пока они будут в Великобритании. Достаньте билеты в «Ковент Гарден» и в «Глиндборн». От имени Тимоти. Используйте служебное положение, проявите изворотливость. Должна же наша проклятая служба иметь хоть какие-то преимущества, хотя, кажется, я их так и не видел.

Маккриди собрался на ленч. Гонт схватил папку.

– Когда он должен приехать? – спросил он.

– Через неделю, – уже из дверей отозвался Маккриди. – Позвоните ему. Скажите, что вы собираетесь предпринять. Спросите, что он больше всего любит. Раз мы взялись, будем делать как следует.

Макс Келлог закрылся в помещениях архива и не выходил оттуда десять дней. Его жене сообщили, что он уехал в срочную командировку. Она поверила. Келлогу приносили горячую пищу, но все эти дни он жил главным образом на кофе и удвоенной норме сигарет.

В его распоряжении были два клерка архива. Они ничего не знали о цели расследования, лишь приносили Келлогу по его требованию папку за папкой. Келлог извлекал фотографии из дел, давно задвинутых в самые далекие углы архива, – считалось, что они едва ли когда-нибудь понадобятся. Как и во всех спецслужбах, в ЦРУ никогда ничего не выбрасывали, даже очень старые документы весьма сомнительной важности; никто не может предугадать, не понадобится ли однажды какая-нибудь крохотная деталь, вроде вырезки из газеты или фотографии. Теперь Келлогу потребовалась масса деталей.

Одновременно с добровольным заточением Келлога в архиве два агента были направлены в Европу: один – в Вену и Франкфурт, другой – в Стокгольм и Хельсинки. У каждого было удостоверение сотрудника Бюро по борьбе с наркотиками и письмо за подписью министра финансов США, в котором он просил руководство банков оказывать сотрудникам бюро всяческое содействие. Совет директоров любого крупного банка приходил в ужас при одной мысли о том, что их банк могли использовать для отмывки денег наркобизнеса, и после недолгого совещания открывал все свои архивы.

Потом вызывали кассиров и показывали им фотографию, спрашивали о датах перечисления денег на определенные счета. Один кассир ничего не помнил, трое других кивнули. Агенты сняли фотокопии с платежных документов, взяли образцы подписей множества клиентов для графологического анализа в Лэнгли. Выполнив задание, агенты вернулись в Вашингтон и выложили свои трофеи на стол Максу Келлогу.

Из первоначально отобранных двадцати с лишним сотрудников ЦРУ, которые служили во Вьетнаме в указанный Орловым период (на всякий случай Келлог расширил его на два года в ту и другую сторону), первые десять кандидатур были быстро отброшены. Другие тоже один за другим постепенно исключались из числа подозреваемых.

Они или не были в определенном месте в определенное время, или не могли выдать нужную информацию, потому что не знали ее, или не могли встретиться со связным, потому что были в это время в другой части света. Все постепенно отсеивались. За исключением одного человека.

Агенты еще не успели вернуться из Европы, а Келлог был уже уверен, что он нашел того, кого искал. Сведения из европейских банков лишь подтвердили его догадки. Келлог собрал все документы и отправился в Джорджтаун – домой к директору ЦРУ.

За три дня до этого Кэлвин Бейли, миссис Бейли и их дочь Клара вылетели из Вашингтона в Лондон. Бейли любил Лондон; в сущности, он давно стал отчаянным англофилом. Его страстью была история Великобритании.

Бейли обожал старинные замки и величественные особняки, построенные в давно минувшие века; он мог часами бродить по прохладным коридорам древних монастырей, аббатств и университетов. Он остановился в Мейфэре, в той квартире, которую ЦРУ содержало специально для визитов важных персон, взял напрокат машину и поехал в Оксфорд, избегая автомагистралей и предпочитая окольный путь по тихим проселочным дорогам. Бейли остановился на ленч у открытой террасы кафе «Булл-эт-Бишем», дубовые балки которой были установлены еще до рождения королевы Елизаветы Первой.

На второй вечер к Бейли заглянул Джо Роут. Здесь он впервые познакомился с поразительно некрасивой миссис Бейли и с восьмилетней Кларой, неуклюжей девочкой в очках, с кривыми зубами и с заплетенными в косы прямыми рыжими волосами. Прежде Роут никогда не видел семью Бейли: Кэлвин не относился к числу тех людей, которых нетрудно представить у постели засыпающего ребенка или на пикнике за городом. Впрочем, в Лондоне Кэлвин Бейли, казалось, частично утратил свою обычную замкнутость, хотя Роут не мог сказать, было это связано с предвкушением только что начавшегося длительного отпуска, с его любимыми операми, концертами и картинными галереями или с перспективой продвижения по службе.

Роуту очень хотелось поделиться с Бейли заботами, свалившимися на его голову после феноменальных признаний Орлова, но директор ЦРУ приказал молчать. Никто, даже Кэлвин Бейли, руководитель отдела специальных проектов, не должен знать – во всяком случае, пока не должен знать. Когда выдвинутые Орловым обвинения будут или опровергнуты, или надежно доказаны, тогда директор соберет руководителей отделов и служб и сам сообщит им то, что сочтет нужным. До тех пор необходимо хранить полное молчание. Люди могут задавать вопросы, но ответов на них они не получат, и уж тем более недопустимо разглашать что-либо по собственной инициативе. Поэтому Джо Роуту пришлось обманывать своего шефа.

Роут сказал Бейли, что опрос Орлова проходит нормально, только теперь более медленными темпами. Это и понятно, ведь Орлов уже выдал всю информацию, которую он хорошо помнил. Теперь проблема заключалась в том, чтобы извлечь из глубин его памяти все мельчайшие детали. Орлов старается сделать все, что от него зависит, британцы им довольны. Теперь снова и снова проверяются уже затронутые проблемы. Это требует много времени, но каждое возвращение к проблеме приносит новые детали – незначительные, но часто очень ценные.

Роут отпил глоток. В этот момент в двери появились Сэм Маккриди и Денис Гонт. Пришлось представлять семью Бейли еще раз – Роут был вынужден признать, что его британский друг отлично подготовился к визиту. Маккриди поздравил Бейли с успехом, имея в виду Орлова, и от имени Интеллидженс Сервис предложил ему целую культурную программу.

Бейли был в восторге от билетов в «Ковент Гарден» и «Глиндборн». Это будут самые запоминающиеся моменты его двенадцатидневного отпуска в Лондоне, сказал он.

– Потом назад в Штаты? – спросил Маккриди.

– Нет, сначала ненадолго в Париж, Зальцбург и Вену, потом домой, – ответил Бейли.

Маккриди кивнул. Оперные театры Зальцбурга и Вены славились во всем мире.

Вечер прошел на удивление непринужденно и даже весело. Грузная миссис Бейли, переваливаясь с ноги на ногу, подавала мужчинам напитки, потом привела Клару попрощаться с гостями – девочке было пора ложиться спать.

Клару представили Гонту и Маккриди. Маккриди улыбнулся, девочка застенчиво улыбнулась в ответ. Не прошло и десяти минут, как она уже заливалась хохотом, наблюдая за его ловкими фокусами.

Маккриди достал из кармана монету, высоко подбросил ее и поймал. Когда девочка разжала его кулак, монеты там не оказалось. Потом Маккриди «достал» монету из левого уха Клары. Девочка взвизгнула от восторга. Миссис Бейли сияла.

– Где вы научились таким штукам? – спросил Бейли.

– Просто это один из моих более достойных талантов, – ответил Маккриди.

Роут молча наблюдал. Интересно, размышлял он, не может ли Маккриди сделать так, чтобы и обвинения Орлова в адрес ЦРУ тоже исчезли, как та монета? Едва ли, решил Роут.

Маккриди поймал на себе взгляд Роута, прочел его мысли и покачал головой. Нет еще, Джо, пока еще нет. Он снова повернулся к девочке, теперь не сводившей с него преданных глаз.

Трое гостей ушли в начале десятого. На улице, обращаясь к Роуту, Маккриди пробормотал:

– Как продвигается расследование, Джо?

– Ну и дерьмо же ты! – не сдержался Роут.

– Будь осторожен, – сказал Маккриди. – Тебя водят за нос.

– А мы думаем, что тебя, Сэм.

– Кого он пригвоздил к позорному столбу, Джо?

– Отстань, – рявкнул Роут. – Теперь Менестрелем занимается только ЦРУ. К тебе он не имеет никакого отношения.

Роут повернулся и быстро зашагал в сторону Гроувнор-сквер.

Двумя днями позже в домашней библиотеке директора ЦРУ Макс Келлог, разложив папки, свои заметки, копии банковских документов, фотографии, докладывал о результатах расследования.

Он смертельно устал: такой объем работы даже большая бригада агентов обычно выполняла за вдвое больший срок. Вокруг глаз у Келлога легли темные круги.

Директор ЦРУ в своей домашней бархатной куртке сидел напротив Келлога за большим дубовым обеденным столом. Он распорядился, чтобы стол принесли сюда специально для бумаг. На лысой голове директора играли блики электрического света, а из-под густых бровей на Келлога и на документы немигающе смотрели внимательные, как у старой ящерицы, глаза. Когда Келлог закончил доклад, директор спросил:

– У вас осталась хоть капля сомнений?

Келлог покачал головой.

– Менестрель назвал двадцать семь улик. Из них двадцать шесть указывают на него.

– Все косвенные?

– Это неизбежно. За исключением показаний трех банковских кассиров. Они опознали его – по фотографии, разумеется.

– Может ли человек быть осужден только на основании косвенных улик?

– Да, сэр. Имеется множество прецедентов, все они хорошо известны. Чтобы признать человека виновным в убийстве, не всегда необходим труп.

– Его признание не обязательно?

– Не обязательно. И почти наверняка мы добьемся признания далеко не сразу. Он очень изворотлив, искусен, умен и чрезвычайно опытен.

Директор ЦРУ вздохнул.

– Отправляйтесь домой, Макс. Отправляйтесь домой к жене. По-прежнему никому ни слова. Когда вы мне понадобитесь, я за вами пришлю. Не появляйтесь в офисе, пока я не скажу. Сделайте перерыв. Отдохните.

Директор показал на дверь. Макс Келлог поднялся и ушел. Директор вызвал помощника и приказал отправить шифрованную телеграмму с грифом «только лично» Джо Роуту в Лондон:

Телеграмма была подписана условным именем, по которому Роут поймет, что она была послана лично директором ЦРУ.

Та летняя ночь в Вашингтоне выдалась особенно темной, и такими же темными были мысли, мелькавшие в голове директора ЦРУ. Он вспоминал давно минувшие годы, своих друзей и коллег, веселых молодых парней и девушек, которых он отправлял через Атлантику и которые погибли на допросах, погибли из-за предателя, из-за осведомителя. В те дни извинения и объяснения были не нужны, тогда не было максов келлогов, которые могли бы неделями копаться в горах документов, чтобы найти неопровержимые доказательства. В те дни не было прощения, во всяком случае, осведомителям. Директор пристально смотрел на лежавшую перед ним фотографию.

– Сукин ты сын, – негромко произнес он, – какой же ты сукин сын.

На следующий день в кабинет Сэма Маккриди в Сенчери-хаусе вошел посыльный и положил на стол конверт из шифровальной комнаты. Маккриди был занят и кивнул Гонту, чтобы тот вскрыл конверт. Гонт прочел записку, присвистнул и протянул ее Маккриди. Это была рекомендация из Лэнгли:

– Орлов? – спросил Гонт.

– Думаю, он, – ответил Маккриди. – Как, черт возьми, мне их убедить?

Маккриди принял решение сам. Через тайник он передал Кипсеку записку с просьбой встретиться как можно быстрее.

Во время ленча из службы наблюдения за аэропортами MI5 ему сообщили, что Джо Роут по тем же фальшивым документам вылетел из Лондона в Бостон.

Вечером того же дня, выиграв пять часов за счет разницы во времени, Джо Роут уже сидел за обеденным столом в доме директора ЦРУ. Мрачный директор расположился напротив Роута, обеспокоенный Макс Келлог – справа. Дома, в Александрии, он проспал почти все двадцать четыре часа, которые прошли со времени его предыдущего визита в этот дом до телефонного вызова в Джорджтаун. Все документы Келлог оставил у директора, теперь они снова лежали перед ним.

– Расскажите все еще раз, Макс. С самого начала. Так, как вы рассказывали мне.

Келлог бросил взгляд на Роута, поправил очки и взял листок бумаги из верхней папки.

– В мае 1967 года Кэлвин Бейли был послан во Вьетнам в ранге государственного служащего двенадцатой ступени. Вот приказ о назначении. Как видите, он был участником операции «Феникс». Вы, конечно, слышали об этой операции, Джо.

Роут кивнул. В самый разгар войны во Вьетнаме американцы начали операцию по нейтрализации вьетконговцев, терроризировавших местное население постоянными казнями, в том числе публичными и невероятно жестокими. Смысл операции «Феникс» заключался в ответном терроре, то есть в выявлении и ликвидации вьетконговских активистов. Никому не известно, сколько подозреваемых агентов Вьетконга было отправлено к Создателю без суда и следствия. Одни говорили – двадцать тысяч, ЦРУ утверждало, что не больше восьми тысяч.

Тем более невозможно ответить на вопрос, сколько среди этих подозреваемых было настоящих вьетконговцев, потому что вьетнамцы очень быстро научились доносить на любого соотечественника, которому они хотели отомстить или просто навредить. Они доносили, руководствуясь чувством кровной мести, из-за племенных распрей, дележа земли, даже из-за невыплаченных долгов, ведь если кредитор мертв, то некому и отдавать долг.

Обычно тех вьетнамцев, на которых поступил донос, передавали в руки вьетнамской секретной военной полиции. В изобретенных ими изощренных методах допроса и способах умерщвления подозреваемых вьетнамские полицейские превзошли самые кошмарные восточные жестокости.

– Там были американцы, молодые ребята, только что прилетевшие из Штатов, и они стали свидетелями того, чего не следует видеть ни одному человеку. Кое-кто из них уволился, другим потребовалась помощь психиатра, а третьи приняли мировоззрение тех людей, с которыми они должны были воевать. Джордж Блейк изменил свою веру в Корее, а Кэлвин Бейли – во Вьетнаме. У нас нет никаких доказательств, потому что подобные превращения происходят в сознании человека, но последующие факты подтверждают наше предположение. В марте 1968 года произошло то, что, по нашему убеждению, явилось переломным моментом в сознании Бейли. Он появился в деревне Май Лай всего лишь через четыре часа после той резни. Вы помните Май Лай?

Роут кивнул еще раз. Все это было частью его юности, он помнил те события даже слишком хорошо. 16 марта 1968 года отряд американских пехотинцев вошел в небольшую деревню Май Лай. У американцев были сведения, что в деревне скрываются вьетконговцы или симпатизирующие им вьетнамцы. Позже так и не удалось выяснить, по какой причине американцы потеряли самоконтроль и буквально взбесились. Не получив ответов на свои вопросы, они схватились за оружие, открыли стрельбу и не успокоились до тех пор, пока землю не усеяли трупы по меньшей мере четырехсот пятидесяти безоружных вьетнамских крестьян, мужчин, женщин и детей. В Америке о резне в Май Лай узнали лишь восемнадцать месяцев спустя, а лейтенант Уильям Колли был осужден военным трибуналом только через три года. А Кэлвин Бейли был в деревне через четыре часа и все видел своими глазами.

– Вот его рапорт, – продолжал Келлог, передавая несколько листков, – написанный в то время собственной рукой. По стилю и по почерку вы легко обнаружите, что это писал человек, только что перенесший серьезное потрясение. К сожалению, Бейли, очевидно, не выдержал испытания и стал симпатизировать коммунистам. Через шесть месяцев после этих событий Бейли сообщил, что он завербовал двоюродных братьев – Нгуен Ван Трока и Во Нгуен Кана и внедрил их во вьетконговскую разведывательную службу. Это было целым событием, первой ласточкой, за которой последовали и другие. Согласно информации самого Бейли, он вел своих вьетнамских агентов два года. По словам Орлова, дело обстояло иначе: вьетнамцы вели Бейли. Взгляните сюда.

Келлог протянул Роуту две фотографии. На одной из них на фоне зеленой стены джунглей были сняты двое молодых вьетнамцев. На лице одного из них был начерчен крест, это значило, что его уже нет в живых. На другой фотографии, снятой несколькими годами позже, была запечатлена группа вьетнамских офицеров, которые расположились на веранде в легких плетеных креслах. Слуга, подававший офицерам чай, смотрел прямо в объектив камеры и улыбался.

– Этот слуга в конце концов на лодке добрался до Гонконга и оказался в лагере беженцев. Он очень дорожил этой фотографией, но британцев заинтересовали личности офицеров, и они забрали ее. Обратите внимание на офицера слева от слуги.

У Роута не оставалось сомнений, что это был тот же Нгуен Ван Трок, лишь постаревший лет на десять. На его плечах красовались погоны старшего офицера.

– Сейчас Нгуен Ван Трок – заместитель начальника вьетнамской контрразведки, – сказал Келлог. – Понятно? Далее Менестрель сообщил, что вьетнамцы передали Бейли КГБ еще в Сайгоне, в 1970 году. Менестрель также сказал, что в то время резидентом КГБ в Сайгоне был теперь уже покойный шведский бизнесмен. Мы уже в 1980 году знали, что этот бизнесмен был совсем не тем, за кого он себя выдавал, а шведская контрразведка опровергла его легенду еще раньше. К Швеции он не имел никакого отношения, значит, скорее всего, он прибыл прямо из Москвы. Бейли мог встречаться с ним, когда ему заблагорассудится. Следующий этап – Токио. Менестрель говорит, что в том же году, в 1970-м, туда приезжал сам Дроздов. Он взял руководство шпионской деятельностью Бейли на себя и дал ему кличку Ястреб. Мы не можем доказать, что Дроздов действительно был в это время в Токио, но в датах Менестрель был абсолютно точен. Именно в названный Менестрелем период Бейли был там. Вот его билеты на самолеты американской авиакомпании. Все сходится. В 1971 году он возвратился в США верным агентом КГБ. После этого Кэлвин Бейли занимал два руководящих поста в Центральной и Южной Америке и три – в Европе. В европейских странах он бывал очень часто и позже, когда еще выше поднялся по служебной лестнице и стал ездить с инспекциями в наши отдаленные пункты.

– Налейте себе чего-нибудь покрепче, Джо, – прервал Келлога директор ЦРУ, – дальше будет еще страшней.

– Менестрель назвал четыре банка, в которые его московский отдел переводил деньги предателю. Он даже точно указал даты вкладов. Вот четыре счета из названных Менестрелем банков во Франкфурте, Хельсинки, Стокгольме и Вене. Вот квитанции о приеме вкладов – большие суммы внесены наличными. Все вклады осуществлялись в течение месяца после того, как был открыт счет. Четырем кассирам показали фотографию, трое из них узнали человека, который открывал счета. Вот этот человек.

Келлог бросил Роуту фотографию Кэлвина Бейли. Роут смотрел на нее и словно не узнавал своего шефа. С этим человеком он ел, пил, встречался с его семьей. С фотографии на него смотрело невыразительное лицо Бейли.

– Менестрель сообщил нам пять известных КГБ фактов, которые никак не должны были дойти до Москвы. Он сообщил также время, когда в Москве стали известны эти факты. О каждом из этих фактов знали Бейли и очень ограниченное число других людей. Даже все триумфальные операции Бейли, на которых он сделал себе карьеру, были подготовлены в Москве. КГБ пожертвовал кое-какими мелочами, чтобы укрепить положение своего человека в ЦРУ. Менестрель назвал четыре операции, успешно проведенных Бейли. И он оказался прав. Только разница в том, что, по его словам, все они были осуществлены с разрешения Москвы. И я боюсь, Джо, что он прав. Итого, я назвал двадцать четыре улики, которые вспомнил Орлов. Из них двадцать одна подтверждена. Остаются три, совсем свежие. Джо, когда Орлов впервые звонил вам в Лондон, каким именем он вас назвал?

– Хейз, – ответил Роут.

– Вашим оперативным именем. Как он его узнал?

Роут пожал плечами.

– Наконец мы подошли к двум недавним убийствам агентов, выданных Орловым. Бейли сказал вам, чтобы всю полученную от Орлова информацию вы передавали непосредственно ему, правильно?

– Да. Но это обычная практика. Операцию проводит отдел специальных проектов, операции придается большое значение. Бейли обязан первым проверять все сведения.

– Когда Орлов назвал того британца, Милтон-Райса, Бейли тоже узнал об этом первым?

Роут кивнул.

– Британцы – на пять дней позже?

– Да.

– И Милтон-Райс был убит, прежде чем британцы успели установить наблюдение. Та же история повторилась с Румянцевым. Прошу прощения, Джо, но все шито белыми нитками. Слишком много совпадений.

Келлог закрыл последнюю папку. Роут не мог отвести глаз от возвышавшейся на столе горы документов: фотографий, банковских бумаг, билетов на самолеты, приказов на командировки. Все это напоминало Роуту картинку-загадку, в которой наконец нашлось место всем крохотным кусочкам. Даже мотив предательства (эти ужасные сцены во Вьетнаме) казался вполне логичным.

Директор поблагодарил Келлога, отпустил его, потом повернулся к Роуту.

– Итак, что вы об этом думаете, Джо?

– Вам известно мнение британцев? – вопросом на вопрос ответил Роут. – Они уверены, что Менестрель – двойной агент. Я говорил вам об этом, когда был здесь в первый раз.

Директор ЦРУ раздраженно, как от назойливой мухи, отмахнулся.

– Где доказательства, Джо? Вы просили британцев представить веские доводы. Они вам их представили?

Роут покачал головой.

– Они подтвердили, что в Москве у них есть высокопоставленный агент, который выдал Менестреля?

– Нет, сэр. Маккриди говорит, что у них нет такого агента.

– Значит, они по уши в дерьме, – сделал вывод директор. – У них нет никаких доказательств, Джо, они просто недовольны тем, что Менестрель достался не им. Вот они и ворчат. Вот доказательства, Джо. Целая гора доказательств.

Роут тупо уставился на папки. Согласиться с тем, что ты работал с человеком, который на протяжении многих лет вполне обдуманно продавал свою страну, – это все равно, что расстаться с частью самого себя. Роут чувствовал себя отвратительно. Он тихо спросил:

– Что я должен делать, сэр?

Директор ЦРУ встал и принялся мерить шагами свою роскошную библиотеку.

– Я – директор Центрального разведывательного управления США. На этот пост я назначен самим президентом. Моя задача как директора ЦРУ заключается в защите нашего государства всеми доступными и законными средствами. От любых врагов. Не только от внешних, но и от внутренних. Я не могу пойти к президенту и заявить ему, что мы стоим перед грандиознейшим скандалом, по сравнению с которым все предыдущие дела о государственной измене, начиная с дела Бенедикта Арнольда, покажутся детскими шалостями. И я не сделаю этого, особенно после ряда недавних провалов в нашей системе безопасности. Я не отдам президента на растерзание прессе и лишу другие страны удовольствия смеяться над нами. Не будет ни ареста, ни суда, Джо. Суд уже состоялся здесь, в моем доме, решение принято, приговор вынесу я. Да поможет мне Бог.

– Что я должен делать, сэр? – повторил Роут.

– В своих рассуждениях, Джо, я могу заставить себя не думать о предательстве, разглашенных секретах, потере уверенности, разрушенных моральных принципах, о смакующих грязные темы средствах массовой информации, об иностранцах, довольно потирающих руки. Но я не могу забыть о выданных агентах, о вдовах и сиротах. Предателю может быть вынесен только один приговор, Джо. Он не вернется в Америку. Он никогда больше не ступит на эту землю. Он обречен на вечную тьму. Вы вернетесь в Англию и сделаете то, что должно быть сделано, прежде чем он ускользнет в Вену, а оттуда через границу – в Венгрию. Конечно, он готовился к побегу с того самого дня, когда у нас появился Менестрель.

– Я все же не совсем понял, что я могу сделать, сэр.

Директор ЦРУ наклонился над столом и одной рукой приподнял голову Роута так, чтобы он мог смотреть ему прямо в глаза. Взгляд директора был жестким и холодным, как сталь.

– Вы это сделаете, Джо. Как директор ЦРУ я приказываю вам. Я говорю это от имени президента, от имени всей страны. Возвращайтесь в Лондон и сделайте то, что нужно сделать ради своей страны.

– Да, сэр, – ответил Джо Роут.